Когда в терновнике некому петь (Часть вторая)

Глава семнадцатая

На следующий день она действительно пошла в церковь. А когда вернулась, выглядела печальной и уставшей.
– Знаешь, я исповедовалась у исключительно недалекого типа. Он не поверил мне. Сказал, что я выдумываю, что не может быть таких людей, как Никодим… А потом, когда до него все-таки дошло, что я не вру… Он сказал… Короче, оказалось… В общем, монах, согрешивший с женщиной, не имеет права отпускать ей грехи. Это грубейшее нарушение правил, о котором Никодим не мог не знать. Получается, он все это время лишал меня и исповеди, и причастия. Вот так. Но теперь все позади… Думаю, на этом я поставлю точку.
И она действительно ее поставила. Больше мама не ходила в церковь, не молилась и вообще относилась к православию довольно прохладно. Разговоры о священниках вызывали у нее скептическую ухмылку, а любое упоминание о Никодиме провоцировало шквал злых шуток и острот.
– Мам, не все священники такие, как он, – периодически пытался вразумить ее Глеб. Однако все было бесполезно.
Она больше не писала иконы, а, устроившись на работу в небольшое дизайнерское бюро, занялась дешевенькими проектами, посвященными рекламе автомобилей. Ее депрессия текла как-то вяло, а затем практически прошла, и она снова начала жить более-менее нормально. Как и говорил Никодим, она вышла замуж, и опять-таки в соответствии с его предсказаниями, этот брак продлился всего полгода. Потом она как заколдованная несколько лет не могла устроить личную жизнь и найти нормальную работу. Но постепенно, спустя годы, эта полоса невезения стала отступать. Сначала она встретила старинного знакомого своих родителей, который жил со своей престарелой мамой на соседней улице. А потом вдруг устроилась на пост заместителя генерального директора одного из самых уважаемых дизайнерских агентств страны. На работе все шло идеально, а личная жизнь была странной. Новый мамин воздыхатель любил ее самозабвенно, уговаривал выйти замуж, но она в ответ лишь отшучивалась, что не создана для семейной жизни…
Глеб же после истории со странным маминым романом продолжил свое служение и стал уверенно двигаться вперед.
Теперь ему стало сложнее разбираться в закулисных играх братии и тем более в запутанной жизни своего духовного отца, который после расставания с мамой стал довольно часто приходить на службы в пьяном виде. Поговаривали, что у него есть богатая любовница, спонсирующая батюшку на всякие светские нужды, однако, кроме слухов, ни у кого никаких доказательств этому не было. Все терпеливо наблюдали за деградацией некогда блистательного игумена и перешептывались о его возможном выходе из церкви. Сам же Никодим расставаться с саном не торопился, а, бравируя свободным образом жизни, кое-как произносил бессмысленные проповеди, вывешивал свои выступления на разных сайтах и по любому поводу сбегал из монастыря, чтобы часами пропадать неизвестно где. К Глебу он относился неровно – порой был равнодушен, чаще всего до неприличия откровенен, а иногда неожиданно щедр. Так, на один из праздников Никодим принес два красных тома литургики:
– Вот, держи, это тебе. Повышай свой интеллектуальный уровень.
– Спасибо… – Глеб задохнулся от восторга. – Такой подарок!..
– Ерунда, – перебил его Никодим, – забирай… У меня все равно в келье еще второй экземпляр валяется…
Хотя от их общения и был какой-то толк, Глебу до предела надоели батюшкины циничные разговоры и двуличное отношение к церкви. Именно поэтому при первом удобном случае он решил сменить духовного отца, приняв предложение прикрепленного к монастырю протоиерея Валерия Петелина, который был вхож в круг доверенных лиц патриарха. Но поскольку Глеб очень боялся обидеть Никодима, разговор о своем уходе начал издалека:
– Мне кажется, у вас совсем нет времени… Много дел навалилось?
– Да, ты прав… Я даже снял с себя заботы о реставрации иконостаса. Живу теперь обновленной и совершенно иной жизнью.
– На телевидении выступаете?
– Нет, это слишком мелко… – он самодовольно ухмыльнулся, дыхнув на Глеба перегаром. – Просто круг моих интересов расширился… Я стал иначе смотреть на разные вещи. Сменил, так сказать, угол зрения… И нет у меня лишних минут на всякие скучные исповеди и беседы…
– Ну вот я и подумал… – Глеб уцепился за последние слова и стал развивать тему, – Раз мы с вами стали реже встречаться, то, может, мне к отцу Валерию перейти… Ну вам же некогда… А тот вроде бы не так занят…
– Иди с Богом, – махнув рукой, Никодим сделал безразличное лицо. – У нас тут в алтаре много всяких пацанов под ногами крутится… Одним больше, одним меньше…
Таким образом вопрос был решен. Получив увольнительную, Глеб испытал странное чувство. С одной стороны, ему было жаль расставаться с Никодимом, которого он любил примерно так, как любят бросившего семью отца, с другой стороны, он не мог побороть отвращения, которое возникало в нем при воспоминании о летнем подряснике. Да и вообще весь образ жизни заблудшего игумена вызывал в нем протест и осуждение. «Наконец-то я от него избавился, – подумал в итоге Глеб, отбросив излишнюю сентиментальность. – Пора двигаться вперед. А с батюшкой… С ним и опуститься можно…»

Глава восемнадцатая

Шло время. В монастыре сменился настоятель, произошли кадровые перестановки, и довольно сильно возрос духовный уровень обители. Монахов перестали выпускать за стены без особого благословения нового владыки, благочинный стал более требователен к проведению служб, да и вообще монастырь стал расцветать и возрождаться.
На этой новой волне Глеб добился изменения своего статуса и теперь, став иподьяконом, выполнял новые послушания, которые доставляли ему радость и удовлетворение.
Как-то раз, когда он, отдыхая после службы, сидел в галерее, его позвала к себе молодая девушка:
– Батюшка, можно с вами поговорить?
Глеб быстро подошел и, разглядывая огромные припухшие глаза, поспешил вывести ее из заблуждения:
– Я не священник. Если вам надо исповедоваться, то я могу позвать отца Арсения, он еще не ушел.
Она вздрогнула и промокнула слезы кончиком цветастого платка:
– Нет, пожалуйста… Я отчего-то хотела именно с вами… Возможно, потому, что вы такой молодой… А у меня… У меня смертный грех… Мне надо просто посоветоваться…
Смертный грех? Скорее всего, речь идет об аборте. Обычно с этими вопросами прихожанки обращаются к отцу Матвею… Но сейчас его нет, а значит… Глеб оглянулся на пустую галерею и стал размышлять, кого из монахов позвать на помощь.
– Можно я расскажу вам свою историю? – прервала она поток его мыслей. – Понимаете, у меня любовь со священнослужителем… И я не представляю, что делать.
Глеб вздрогнул. Любовь! Как причудливы повороты судьбы. Уж кто-кто, а он знает, что такое ввязаться в роман со священником. И уж кому, как не ему, стоит выслушать рассказ этой девушки, чтобы не отпугнуть ее от веры.
– Хорошо, – он показал ей на скамейку. – Давайте поговорим. Только помните, что исповедовать я не имею права, и поэтому потом вам все равно придется пообщаться с каким-нибудь батюшкой.
– Да, да… Я понимаю… Но мне сейчас надо вот так, по-человечески… – Она села и на секунду прикрыла лицо руками. – У вас есть на меня время?
– Конечно.
Глеб подумал, что ради такого случая он вполне может пропустить трапезу.
– Рассказывайте, я внимательно слушаю. Как ваше имя?
– Света. То есть крестили меня Фотиньей. Но, наверное, сейчас это не так важно?
– Продолжайте.
Почувствовав, как в нем нарастает любопытство, Глеб глубоко вздохнул.
– Не переживайте, здесь вас никто не обидит.
– Так вот. Мы познакомились на пляже. У реки неподалеку от города… Можно я не буду уточнять место и имена?
– Разумеется. Пусть это останется вашей тайной.
– Да… – девушка задумалась, видимо припоминая подробности их первой встречи. – Он подошел ко мне, представился и сказал, что работает преподавателем колледжа. Потом он не раз оправдывался, что влюбился с первого взгляда и боялся меня отпугнуть.
– Он монах?
– Да… Он меня старше… Намного… И не просто монах…
– Игумен? – от такого предположения у Глеба захватило дух.
– Еще хуже, – она грустно улыбнулась. – Он архимандрит.
Неплохо. Глеб прикинул, сколько может быть лет его собеседнице и подсчитал примерную разницу в возрасте. Безымянного батюшку потянуло на молодых. Ну-ну… И что было дальше?
– Вы стали встречаться с ним как со светским человеком?
– Да, но так было недолго. Он почти сразу рассказал мне, чем занимается на самом деле. Много раз сетовал на то, что у нас нет будущего. Но иногда, когда любовь становилась очень сильна, он говорил о своих планах уйти из церкви и жениться на мне. Правда, это было нечасто. Понимаете, я хотела родить, и… Свадьба, подвенечное платье… Мне казалось, я умираю от того, что этого никогда не будет… Но оторваться от него я не могла…
– А он?
Она развела руками:
– Предлагал мне быть его келейницей. Вроде бы так никто ничего не заподозрит. Но это же позор… А если все же дети? И что тогда? Они будут расти и знать, что их отец архимандрит? А потом пройдет время, он вдруг дослужится до епископа…
– Это вряд ли, – не удержался Глеб от комментария. – Рано или поздно о его делах станет известно, и тогда… Но говорите дальше.
– Да, собственно, это весь рассказ. Сейчас мы продолжаем встречаться. Я люблю его. Он любит меня. Во мне сильна вера. И поэтому я… – она расплакалась. – Я не знаю, что мне делать.
Глеб смотрел на ее вздрагивающие худые плечи, пшеничный локон, упавший на глаза, тонкие пальцы, которыми она поправляла платок… Как все это знакомо, но в то же время ново. Перед ним, суетясь и толкаясь, мелькали картины недалекого прошлого. Вот его первое афонское кадило, вот мама с бутылкой водки стоит возле кухонного стола, вот книги по литургике, поездка в лавру, телефонные звонки и, конечно, летний подрясник… Как объяснить ей, что этой истории надо положить конец? Как это сделать, если в свое время он молился о продолжении подобного романа?
Все, что когда-либо было сказано, услышано и пережито, стучало у него в голове тысячью оружейных залпов. Он должен, просто обязан найти правильные слова. Но с чего начать? Как подобрать ключ, который откроет дверь в ее душу, так, чтобы она ушла в другую жизнь, полную веры и благочестия? Перед глазами появилась туманная картина куста с трепыхающейся птицей. Что это? Терновник? И тут он понял, с чего должен начать свою речь.
– Скажите, вы читали роман «Поющие в терновнике»?
Она вскинула на него свои прозрачные глаза:
– Да, много раз… Ведь там все так же! И так красиво и по-настоящему!..
– Нет! – он перебил ее, нервно теребя шерстяную нить четок. – Нет! Запомните, и постарайтесь понять, что в вашем терновнике… В вашем терновнике некому петь!
– Но почему?! – не поняла она, в порыве чувств схватив его за руку.
– Книга – это вымысел, и в ней все прекрасно. А жизнь выглядит иначе. Вы отдаете себе отчет в том, что ваш архимандрит нарушает закон?
– Да, – она поджала губы.
– Скажите, а если бы… – тут Глебу на ум пришли его любимые блатные песни, – а если бы вы полюбили криминального авторитета, то помогали бы ему совершать убийства?
– Боже упаси! – она перекрестилась. – Разве можно это сравнивать?
– Еще как. Человек, о котором мы говорим, ежеминутно совершает преступление. Он живет в плотном тумане греха и не дает вам видеть мир, окутывая вас этой пеленой. Он убивает души. А вы, как слепая, следуете за ним и не понимаете, что путь ведет к пропасти. Скажите, он вас исповедовал?
– Да.
– Это тоже против закона. Он не имеет на это права, как и на все остальное.
– Но он священник от Бога! Его любят прихожане. К нему едут из других городов…
– Нет! – Глеб стукнул кулаком по краю скамейки. – Его больше нельзя называть священником. Литургия – это таинство, как и вся служба. Но когда этим занимается он, то никакого таинства не происходит. Понимаете? Он выносит людям просто хлеб, размоченный в вине… И не более того. Так же как и вас, он обманывает десятки, а то и сотни людей. И эти прихожане выходят из церкви пустые и осиротевшие.
– Значит, его надо спасать? – Ее руки обессиленно упали и повисли веревками. – Мне жаль его, понимаете, жаль…
– Но ваша жалость ошибочна. Не жалеть и понимать, а простить и отринуть! Вот, что вы должны сделать, причем не только для себя, но и для детей, которых однажды вы родите и будете воспитывать в вере и праведности.
Она горько рассмеялась:
– Я? Да разве мне это можно? Неужели я теперь смогу ходить в церковь, молиться… После того, как я прожила эти два года?
– Ваш грех – не более чем тяжелая болезнь, оставившая осложнение. Но скажите… – Глеб постарался говорить это так, будто бы гипнотизировал ее. – Стоит ли ломать жизнь из-за болезни, от которой вы излечились? Представьте себе, что однажды вы вышли на улицу без пальто и простудились. Потом был жар, много дней мучений, долгое восстановление. И теперь… Вы бросите работу и будете блуждать по неизвестным дорогам без теплой одежды? Или заживете как прежде, стараясь не простужаться?
– Ну я же разумный человек.
– А раз так… Будьте свободны! И живите для счастья! Ходите в церковь, молитесь, влюбляйтесь, наконец…
– Но как мне исповедоваться? Ведь придется все рассказывать снова, – она покачала головой. – Мне кажется, я не смогу. Да и потом, вдруг это откроется и будет скандал…
Глеб встал и подал девушке руку:
– Идите. Идите к любому священнику и скажите ему, что когда-то у вас была связь с монахом. Теперь все позади, и вы раскаялись. Все. На этом можно будет зачеркнуть вашу историю. А архимандрит… Больше никогда не встречайтесь с ним, не отвечайте на звонки и письма. И помните, что с ним разберется высший суд, в дела которого вам вмешиваться запрещено.

Глава девятнадцатая

Шли годы. Глеб уехал учиться в Духовную академию, некоторое время отличался там необыкновенно высокими знаниями и положительными оценками. Но однажды ему показалось, что для настоящей карьеры этого мало. Переговорив с рядом влиятельных людей, он перевелся в один из приволжских городов, где сначала поработал в епархии, а потом закончил полный курс другой академии.
Однажды, к нему приехала погостить мама. Она полтора года назад похоронила своего друга, за которого так и не решилась выйти замуж, и ей явно хотелось что-то обсудить.
- Ты стал совсем взрослый, Глеб, - сказала она, задумчиво разглядывая его лицо. – Я начинаю ощущать, что уже не так нужна тебе, как это было прежде.
- Мам, к чему ты клонишь? – с годами у Глеба выработался жесткий характер и полное нетерпение к женским намекам и долгим разговорам.
- Я встретила одного человека… - она встала и подошла к окну. – Знаешь, о таких встречах говорят «ждала всю жизнь». Я знаю, что тебя уже дано не сильно занимает моя личная жизнь, о многом, что мы пережили, ты предпочел забыть. Но… Этот человек… Это очень богатый влиятельный бизнесмен, он принуждает меня выйти за него замуж.
- Ну так выходи, - Глебу стало довольно скучно слушать эти пространные разговоры. – Я надеюсь, он православный?
- Да, да… - она вдруг украдкой вытерла глаза маленьким шелковым платочком. – Но понимаешь… я все вспоминаю то проклятие Никодима, помнишь, о том, что даже если я выйду замуж, ничего у меня не получится. Да и вообще, он много тогда плохого мне напророчил. И многое из этого сбылось…
- Мам, - Глеб тяжело вздохнул. – Не опускайся до суеверий. Хочешь замуж, выходи замуж. Я тебе в этом не советчик. Ты же мне не прихожанка, к вере у тебя, к великому моему сожалению, с тех давних пор отношение более, чем прохладное. Так что, зачем тебе мой совет. Любите друг друга – женитесь. Ну а возраст. Тебе, наверное, видней, что там да как.
Неожиданно в дверь постучали. Глеб удивлено насупил брови – кто этот незваный гость? Нехотя поднявшись, он подошел к двери и увидел на пороге своего первого духовного отца - Дамиана, который за прошедшие годы дослужился до сана архимандрита. Не смотря на крест с украшениями, это был все тот же отец Дамиан – странный человек, наивный мальчик в теле взрослого мужчины.
Они обнялись.
- Заходите, отец Дамиан. Очень рад.. Какими судьбами… А у меня тут мама гостит… Надеюсь, помните, как она меня к вам совсем маленьким привела…
Потом было долгое чаепитие, разговоры об общих знакомых, Глеб с интересом расспрашивал где живет и кем служит тот или иной монах, с которым сталкивала его судьба. Как вдруг мама решила поучаствовать в разговоре.
- Скажите, отец Дамиан, а как там поживает Никодим? Он по-прежнему в монастыре? Последнее, что я слышала о нем, что у него был свой сайт, программа на телевидении…
Дамиан удивленно и как-то грустно посмотрел на нее.
- И вы с тех пор ничего не слышали о его жизни? – он задумчиво погладил рукой бороду. Тогда вам придется узнать не самую радостную историю.
И он приступил к рассказу. В тот год, когда в монастыре сменился наместник, у Никодим и правда был небывалый взлет. Какой-то сайт, выступления в православных программах. Но все это игумену, застопорившемуся в своем духовном развитии, быстро надоело, и он… увы увлекся более прибыльными делами. Сначала он отказался от послушания по реставрации храма, потом отверг предложение наместника возродить издательское дело в монастыре, и в итоге выбрал скромную должность заведующего библиотекой. Вроде бы внешне все шло гладко. Но однажды новый благочинный зашел в одну из центральных антикварных лавок города и с удивлением обнаружил там пару старинных книг из монастырской библиотеки. Было проведено небольшое расследование. И вопреки ожиданиям братии, отец Никодим откровенно покаялся, что снес в магазин большинство ценных служебных книг монастыря.
- И его не выгнали? – мама смотрела на отца Дамиана глазами полными какого-то суеверного ужаса.
Дамиан усмехнулся и взглянул на нее так, будто бы очень хорошо знал, причину ее повышенного интереса к заблудшему игумену. И помолчав немного, продолжил рассказ. Его простили, даже оставили в монастыре, но никаких дел не доверяли, на некоторое время даже на вписывали в расписание служб. Он болтался без дела. Как и прошлые годы много пил. Но теперь его пристрастие к спиртному стало приобретать характер алкоголизма. В итоге наместник понял, что человека надо спасать, и поговорив при случае с подходящими людьми устроил Никодима возить паломников по святым местам Израиля. Некоторое время все шло хорошо. Никодим в своем стиле увлекся новой работой, с важностью рассказывал всем о том, сколь великую миссию он выполняет, а потом снова стал пить. Пару раз срывал поездки. И в итоге вынудил высшее начальство отправить его в Израиль на постоянное место служения.
- Я искренне молился за то, чтобы там, на Святой земле он обрел покой, - отец Дамиан тяжело вздохнул. - Но недавно мне разрешили взять отпуск, и я впервые решился поехать за рубеж. Конечно, более всего мне хотелось посетить Израиль. Своими глазами увидеть место, откуда все началось. Почувствовать эту святость.
И там, переходя от одной святыне к другой, отец Дамиан встретил Никодима.
- Честно говоря, я был убит и разрушен тем, что предстало моему взору. Сначала я думал, что это некая болезнь довела моего брата по вере до такого состояния. Рваные и давно не стиранные одежды висели на нем рубищем, лицо было серого цвета, речь поражала сбивчивостью и отсутствием здравомыслия. Я отвел его в грязную келью, которую ему выделили в той обители, куда он был прикреплен. И там он как-то сумбурно рассказал мне, что сидит на серьезных наркотиках, которые с большим трудом достает здесь у всевозможных отбросов общества, почти потерял зрение, страдает от диабета и прочих болезней. Сказал, что жить ему скорее всего осталось не так уж много, но возможно Бог простит его… его – великого грешника. Потом он что-то бормотал себе под нос о женщинах, которые были в его жизни. О том, что некоторые из них были уже после пострига. А в конце разговора вдруг вскочил, стал выпихивать меня за дверь и каким-то не своим голосом произнес. «Зло, зло нельзя в себя пускать, Дамиан… Ему надо противостоять всеми силами… А я с ним за панибрата…. Понимаешь, за панибрата… – в этот момент он расхохотался и посмотрел мне в глаза, - а она, она-то все знала, чувствовала, хотела меня спасти… Но я был слишком горд, чтобы признать, что она права. Много лет, я посылал ей проклятья, проклятья за то, что она так хорошо все видела и понимала, желал ей неудач, болезней, безденежья… Но сейчас, все будет кончено. Дамиан, дорогой ты мой брат, когда я умру, а ты вдруг ее увидишь, скажи, что я себя не простил, но она сделала все, что могла для спасения моей души».
В комнате повисла зловещая тишина, которую нарушил Глеб.
- А вы не узнавали, как он сейчас? Давно была ваша поездка?
Отец Дамиан тяжело вздохнул:
- Тря дня назад мне позвонили и сказали, что отец Никодим умер от сердечного приступа. Не хорошо говорить, не зная подробностей, но я думаю, что он ввел себе слишком большую дозу. Мой телефон и мое имя были в его предсмертной записке, которую братья нашли в молитвеннике. И еще там было послание какой-то женщине, которое состояло всего из двух предложений: «Ты победила. Я не смогу тебе больше вредить».
- И кто эта женщина? – мамины руки дрожали так, что ей пришлось с силой сдавить чайную ложку.
- Кто знает, - отец Дамиан, встал и перекрестился и не мигая посмотрел маме в глаза, - в любом случае стоит за нее помолиться, ведь как видно только одна она по-настоящему хотела спасти его душу. Ну вы-то всегда кто она, по глазам вижу, что знаете… Ну да ладно, - он подтянул ремень и пошел к выходу, - не люблю долгие прощания. – Будете в нашем монастыре, обязательно заходите. Там все изменилось, выросли яблони, сменился наместник, ушло много людей. Из прежних осталось всего три старожила. Так что, всегда рад вас видеть.
Он ушел, а Глеб с мамой еще некоторое время сидели молча.
- Это прошлое, - нарушил тишину Глеб. – и оно никак не связано с тобой.
- А я иного мнения, - мама резко встала, вытащила ключи от автомобиля из сумочки и, набрав чей-то номер, сказала, - Я выезжаю. Ты как всегда был прав. Мы будем вместе. И теперь никакое проклятье нам не помешает.