Зефир в шоколаде

Стасик Хруст

Жарким осенним днем 2003 года перед магазином русских и восточноевропейских товаров в северном пригороде Торонто стояла машина. Жарко, но двигатель выключен, кондиционер не работает. В машине дама, перед ней плоская картонная коробка, «Зефир в шоколаде». Коробка почти пуста, но Клава берет очередную порцию лакомства. Тонкий слой горького шоколада, кажется, почти не оставляет вкуса. Зубы, язык погружаются в податливый, чуть рыхлый, нежный зефир. Вкус ананаса, абрикоса, да, все же горький шоколад тоже заметен.

-------
Киев, 1963
Папа Клавы, немного похожий на Косыгина, работал художником в заводском клубе. Мама, с завивкой «перманент» и напомаженными губами, была сборщицей на том же заводе. Семья занимала две комнаты в коммунальной квартире. Старый, девятнадцатого века дом стоял в тихом, зеленом районе, населенном начальством и профессурой. Говорят, мама Клавы сотрудничала, но мы точно не знаем. Какой-то орден у нее был, точно, и на собраниях она всегда выступала.

Район был хороший, и Клава ходила в хорошую школу. Для детей начальства, хотя попадались и дети рабочего класса-гегемона и даже хулиганы. Клава была примерной ученицей, круглой отличницей и тихой девочкой. Поэтому она сидела на первой парте с Иркой, такой же тихоней. Ирка была рыжая, тонкая девочка. До этого она сидела за партой с Эдиком, и они поссорились. Эдик укусил Иру, а она ему лицо и руки изрядно поцарапала. А Ирку нельзя было кусать но в коем случае. Ведь папы у нее не было, зато мама была сама Валерия Сигизмундовна. Директор школы, мрачный отставной военный политработник, несколько лет тщетно добивался пристройки нового спортзала к школе. Валерия Сигизмундовна все уладила одним звонком. Жила Ирка в особняке с мамой и двумя домработницами. Шофер и садовник числились за конторой. Особняк выходил тылом в тихий парк, ограда, калитка. Идеал для серенад и тайных свиданий. Только Валерия Сигизмундовна не пользовалась такой возможностью, во всяком случае автор в плаще, с розой в зубах и шпагой подмышкой не крался к ней с агентурным рапортом на конспиративную квартиру. Н-да. Пардон, это совсем другая история.

Так Ира и Клава не то, чтобы сильно дружили, разные характеры, но не царапали и не кусали друг друга и даже поверяли сердечные тайны. Клава была неравнодушна к Смоктуновскому и к кусачему Эдику (сейчас довольно известный скрипач); Ира ни о ком другом, кроме Марчелло Мастрояни и слышать даже не хотела. Вот вынь да положь ей этого Мастрояни, а на школьников она даже и смотреть не желала. Разве что на физрука, бывшего метателя копья, который чуть было не поехал на Олимпиаду 1956. Зато теперь у него был красный нос.

В школе был и буфет, и столовая, но многие ученики приносили завтраки с собой. У Клавы это обычно был бутерброд с колбасой и яблоко. Но завтраки Иры были как нектар и амброзия, так по крайней мере казалось Клаве. Завернутые в прозрачную тончайшую бумагу ломти белого хлеба, между ними розовые или серо-жемчужные пластины балыка, буженины. Вместо яблока – мандарины или лоснящийся апельсин. На десерт кусочек шоколадного торта или комок зефира в шоколаде. Именно это казалось Клаве вершиной желаний. Ира никогда не угощала Клаву, да и вообще никого. Иногда они завтракала прямо в классе за партой (что запрещалось), крошки падали на пол.

Клава была дежурной по классу, осталась после уроков подметать. Пыльная тряпка, старая швабра с серой занозистой ручкой. Чего только нет под партами. Клава наклонилась, на мог на колени в проходе, залезла под собственную парту. Какая-то ржавая железка, а, это лезвие для заточки карандашей. Странная коричневая пластинка в пыли, на ней розовые следы зефира. Клава в задумчивости, безвольно, взяла обломок шоколада. Сейчас не вспомнить, как оказался во рту, за щекой, придавленный языком к небу. Вкус шоколада, пыли, мастики для пола. Унижение, бессильные слезы унижения пришли позже, много позже.

---
Торонто 2003
В русской лавке на полках все, о чем мечтали строители коммунизма, от сгущенки до икры и от лучших сортов чая до копченых угрей. Зефир в шоколаде трех сортов, и еще вроде рижский в жестяной упаковке.
Коробка на коленях Клавы пустеет. Мечты переплелись с реальностью. Как вкусно! Жаль, не видит Ирка, вот она сидит в своем новом «Линкольне». Ест зефир. Сколько всего позади, трагедии и радости, смерти, три мужа и не упомнить сколько всяких разных прочих, взлеты, эмиграция – но такого Клава еще не испытывала. Приятного аппетита, Клавочка, будь здорова, моя хорошая.