Полуразбитый бокал

Меня всегда тянуло к треснутой старинной посуде, которая треснула, но не откололось ни кусочка. Находилась такая редко, так собрался не целый дом, а все лишь несколько экземпляров.

Была осень, был мой день рождения. Странный, однако, это день, двадцать первое октября. В Лаосе это праздник полной луны, а в Великобритании день яблок. Ну и родившееся в этот день ничем не лучше. Собирать треснувшеюся посуду — это не единственная моя причуда, ещё я фотографирую городские фонари, мосты и ночные лужи.

Обо всех моих причудах знали все друзья, так что на день рождения я получил несколько фотоаппаратов, (хотя мой ещё ого-ого, а в верхнем ящике стеллажа еще целых пять приборов) звездный атлас, старинную карту мира и белую подарочную коробку, которую мой лучший друг прислал из Испании.

Подарок пришел уже вечером, когда вечеринка кончилась и я уставший упал в кресло. В коробке была записка: «Знаю, что скучаешь, я тоже. Вот специально искал к твоему появлению».

Он всегда называл меня невиданным существом, и по его теории я не родился, а просто появился. Меня выдумали или нарисовали, написали или я занялся самодеятельностью, и вот что получилось: сумасброд, любящий появляться неожиданно и со страшной или безумной рожей. А после этого заявлять своей жертве, мило улыбнувшись:

«Ты чего такой испуганный?»

«А ты не знаешь?!» — вопил друг каждый раз, когда я так делал.

Это было ещё в школе и в колледже, а потом он уехал, и быть таким, какой я есть, стало не с кем. Мы, конечно, писали друг друга письма и фотографии присылали, но это все не то! Я писал ему об этом, он отвечал, что не может приехать, работа важная и отсылал мне бутылку вина. Вот и сейчас: треснувший бокал и бутылка красного полусладкого.

«Ну, спасибо, что опять не сладкое. Это он наверно после моего последнего письма. Как оно закончилось? А вот: „У тебя горько на душе — выпей гадость послаще!“» — я улыбнулся.

Написал-то письмо в гневе, потом отправил ещё три с извинениями.

«Что ж, кто сказал, что сдерживание своего темперамента пойдет на пользу», — подумал я, закидывая ноги на стол, и с грохотом поставил бутылку.

Внимательно начал осматривать бокал. На чаше была одна крупная трещина от самой кромки до ножки, которой не меньше лет пятидесяти, и две чуть меньше, отходящие от центра первой в противоположные стороны, лет так тридцать, от них совсем маленькие в несколько миллиметров, зато многочисленные.

«Как молнии», — отрапортовал я, заглядевшись на него в свете полной луны. Да, сегодня опять полнолуние, как и во все другие дни появления.

Махнул рукой, откупорил бутылку зубами и налил в бокал. Конечно, ожидал, что все вытечет, но судьба решила по-своему, и вино осталось в бокале. Тут нужно было удивится, но нет, мне было плевать, как говорил мой друг. Выпил так, для интереса, был бы он сейчас здесь, ухмыльнулся бы и сказал:

— Ну точно, ты чья-то выдумка.

Но затем бы сам выхватил стакан и отпил, скорчил бы рожу, и мы рассмеялись. Смеяться на крыше между вечером и ночью, было нашем любимым делом, а затем идти играть в бильярд к сэру Максу, пожилому джентльмену, владельцу ночного бара и бывшему путешественнику. Мой хороший друг, которого я приобрел после того, как ввалился к нему после дождичка в четверг, точнее сказать, ливня.

Вот представьте. Вы пожилой бармен, на часах семь сорок, сегодня четверг, а в заведении никого. Пусто и тихо. А тут с грохотом и причудливыми ругательствами, дескать, три фонаря этим метеорологам на голову и луны в придачу, врывается черный вихрь с потекшим лицом. Я частенько надеваю грим, когда иду гулять по городу. Гримирую не только лицо, но и руки для правдоподобности.

Старик, понятное дело, в недоумении. А я сажусь за стойку и прошу:

— Дайте салфетку и двойной лимонад! — потом спохватываюсь и добавляю: — Пожалуйста.

Бармен смеется, но салфетку протягивает. Вытираю лицо и недоуменно смотрю на него, таким специальным выражением приподнятой брови и вытянутого лица.

— Ещё никто так не появлялся у меня в баре, — отсмеявшись, говорит он.

— Да так вообще мало где появлялись, — я ухмыляюсь от пристального взгляда старика.

— Меня Макс зовут, — говорит он, начиная готовить заказ. — Ты будешь моим любимый клиентом, если скажешь, зачем надел грим.

— В одном и том же лице появляться скучно, да иногда просто хочется прожить другую жизнь. Хотя бы мужчины-брюнета, которым я был до того, как начался этот дождь, и который, к сожалению, не дожил до вашей встречи, — отвечаю я, выпивая лимонад.

Макс хохочет, я лишь улыбаюсь.

— У этого бара какой режим работы?

— Ты хоть когда приходи, всегда буду рад.

Смеюсь на этот раз я. Макс покорил мое сердце не только лимонадом, но и словом.

— Учти я, во-первых, могу явится, когда угодно, даже вчера! Во-вторых, не всегда один.

— У вас есть друзья? — удивлено спрашивает он.

— Есть, но только один знает, что я вытворяю.

Макс задумался, потом кивнул.

— Идет. Вы в бильярд играть умеете?

— А вот нет! — ехидно отвечаю я. — С вами сыграю.

Врал, конечно. Я играю в бильярд лет с семи, так как родился в семье аристократов и обыгрывал даже чемпионов, но этому старику я все время поддаюсь, такое уж у него обаяние.

Затем я привел Леммерта к Максу, и они чешут языкам до самой ночи, пока я играю в бильярд и делаю вид, что он меня занимает полностью. Правда, пару раз я засмеялся, когда мой друг рассказывал, как мы недавно сходили в музей.

С тех пор и до его уезда либо все трое были в баре, либо кто-то из нас. Именно у Макса я спасался первый месяц, а потом Макс заболел, и я не решился ему показываться, вот уже вторую неделю.

От воспоминаний стало ещё мутнее на душе. Туман на сердце страшнее камня. Глыбу хоть скинуть можно или расколоть, а туман если рассеять, он снова соберётся и будет там, пока его не прогонит ветер, не важно чего: чудес, скорби, злости.

Глоток в желании отвлечься, и меня заполняет радость, светлая как тридцать два солнца или луч, сфокусированный через призму, бушующая, как сто двадцать четыре вихря, и холодная, как два северных ветра, но при этом теплая, как два восточных. Когда улыбался, казалось, что улыбка выходит за черт лица, посмотрел на бокал в зеленой чешуйчатой руке.

Стоп. Зеленой и чешуйчатой?! Встал и помчался к зеркалу. Зеркало висело в коридоре и было во весь рост. Отразилось почему-то существо с человеческим сложением, но в зеленой чешуе, с драконьем хвостом и с салатовыми ногтями. Обычного человека все это свело бы с ума, а я возмутился:

— Почему салатовые?! Салатовые! Что другого цвета не было?!

И, ворча, пошел обратно. В голове мысли: «Что будет дальше? После второго, третьего? А когда допью весь бокал?»

Нерешительно выпил и опять пошел к зеркалу.

«Зачем уходил? Не могу смотреть на эти салатовые ногти! Ага, а так их не видно», — отругал себя, вставая перед зеркалом.

Второе отражение понравилось мне больше. Это был молодой парнишка, светловолосый и с парой белых крыльев. На этом можно было остановится. Я поставил на стол бокал, открыл окна на настежь и вылетел. Летать научился ещё во снах, лет так девять назад. Парил над ночным пустым городом, и все думал, сунутся ли в таком виде к Максу или нет? Злорадно улыбнулся и полетел в бар. Вот вы когда-нибудь видели ангела, входящего в пол-одиннадцатого ночи в полнолуние в бар? И я не видел, только был им, а вот Марина, моя подруга, и её подруга Элина видели. Марина расскажет мне об этом только через месяц в полнолуние, случайно конечно именно в него, а я навру ей, что проходил ночной маскарад и что там побывал, и ангела этого видел, точнее, ангелов. Он с друзьями нарядился. Она вдохнет с облегчением, встанет и в ужасе будет смотреть на полную луну через мои незанавешенные окна.

Но это будет потом, а сейчас сэр Макс.

Старик невозмутимо говорил с каким-то хамом, но так оно и веселее.

Я подошел и сказал:

— Макс, налей как обычно и давай сегодня в бильярд на судьбы играть не будем, а то ещё отомстишь ему, — и кивнул на мужчину.

У того округлились глаза и упала челюсть. Я сел рядом он встал и со всех ног вылетел из бара. Удивил напоследок, молодец.

— Это уже слишком! — воскликнул Макс. — Сначала тебя нету около двух недель, когда ты так нужен, и тут в самый последний момент в таком виде!

— Не ворчи на меня человек, — сделав грозное лицо и расправив крылья, ответил я и рассмеялся. — Лучше пошли со мной, объясню все.

Макс растерян, но соображает. Кивает и мы выходим. Через четверть часа он обдумывает рассказанное и косится на бокал в моей руке.

— Ты собираешься пить дальше?

— Конечно! и ты будешь, при этом присутствовать, — ответил я и отпил.

Нет, такое лицо я не опишу, простите, зато третье отражение запросто. Вместо чешуи цветные перья, драконий красный хвост, золотые когти на ногах и руках и голубые крылья. Рассмеялся от пришедшей идеи.

— Жди здесь, из бокала не пить, — скомандовал я, выбегая-вылетая из собственного окна.

— Да не за что! — шепнул Макс и отодвинулся от бокала, потом пошел на кухню приготовить что-нибудь.

Он знал, у меня есть почти весь его бар и ещё несколько других сверху.

Не знаю, что было с людьми, которые видели меня над городом, но мой друг чуть инфаркт не получил!

— НЕТ! Ты точно не человек! Ты очень злорадное и сумасшедшее существо. Разбудить человека среди ночи, да и ещё выглядя, как неизвестно что! — выговаривался мой друг, когда сидели на крыше его дома.

— Сам виноват. Это все из-за твоего бокала.

Он удивился, хотя минуту назад говорил, что больше никуда.

— Надо будет заглянуть в лавку ещё раз.

Я кивнул, кратко ознакомил друга со своим планом. Допью бокал, и увидим, что будет.

Вернулся, когда Макса в комнате не было, зато лился свет из кухни. Взял бокал, встал перед зеркалом и выпил последний глоток. Он был горький, как яд, и холодный, как абсолютный ноль.

В зеркале отражалось прозрачная субстанция, чем-то похожая на галактику, смешанную с туманностью и огромным океаном. Во мне искрились звезды, падали водопады и текли реки, во мне играл свет с ветром. Во мне было все и не было НИЧЕГО.

ВО МНЕ НЕ БЫЛО МЕНЯ!

Там было все спокойствие и гнев тысячи человек, слезы и радость миллионов звезд, течение времени и безвременье, вещество и пустота, свет и звук, тьма и тень, разум и пустота.

Меня не было, но были мои воспоминания о друзьях, о веселой жизни. Они-то и вернули меня, точнее, всему этому захотелось стать мной, и я стал собой, но при все же остался всем этим.

Когда Макс вернулся, то в зеркале отражался я, только теперь мне нужно научится как-то с тем, что внутри меня, ладить или хотя бы сосуществовать.

Новый я улыбнулся.

— Сэр Макс, рассказывайте, почему я вам был нужен.

— Чудеса — единственное средство от смерти, — устало сказал он. — А вы с Леммартом как-то связаны с чудесами. Вы и сами ими являетесь, и других делаете, и приманить можете, — и умолк, и правильно, так все ясно.

Умирает и скучает по старым дням.

Сейчас есть только одно средство — бокал. Но я не знаю, одинаковый ли эффект. Вру, все я знаю, и будущие и прошлое, и вижу все во свете и тьме, слышу беззвучие и звук всего: времени, жизни, смерти, звезд, дождей, огня, ветра, океанов. Слышу и вой бездны где-то рядом.

— Выпей, но прежде слушай. Выпиваешь залпом, крутя в голове самые любимые и ценные воспоминания.

Макс в ужасе. Идет седьмая минута его раздумий, когда он трусившейся морщинистой рукой берет бокал, закрывает глаза и выпивает. Так жадно и быстро, что мне даже удивительно.

Макс замирает, опустив бокал. Потом открывает глаза, в которых я увидел то же самое, что и в зеркале, и одновременно совершенно другое. Там была вечность, смерть и жизнь, туманности и ураганы, смерчи, кометы и несколько солнц, и тысячи разноцветных лун.

«Чем проще человек, по эту сторону, тем страшнее он по другою», — рассмеялся я.

— Чего смеешься? Мне не идет?

— Нет, как раз наоборот. Я даже завидую, — улыбаюсь.

Он идет к зеркалу и пристально, даже придирчиво, рассматривает себя.

— А ты прав. — наконец, говорит он. — Интересно, что выйдет из Леммарта?

— Мне тоже, так что скоро узнаем, — наливаю в бокал вина и, растворяюсь в воздухе на бесконечное количество всего и ничего.

Друг спит, ну, точнее, врет себе, что спит.

— Эй, твоя участь пришла, — говорю, склонившись у него над ухом, ещё не осуществившись, но уже есть.

Леммарт видит меня, закатывает глаза и утыкается лицом в подушку.

— Это невозможно! — шепчет он и его плечи начинают трястись.

Появившись полностью, сажусь рядом и говорю:

— Ты давно связался с невозможным с точки зрения здравомыслящего человека, — «и за это тебе большое спасибо», — не смог сказать я.

— Давай его сюда, — говорит он, и протягивает руку, не поднимая лица с подушки.

— Советую выпить залпом.

— А вот нет, я тоже хочу по превращается! — и отхлебывает глоток.

Меня напугать очень сложно, не из пугливых, но когда твой друг превращается в что-то антропоморфное с черной змеиной чешуей и мелкими перьями, с роскошным в темных оттенках хвостом павлина и с пятилучевыми зрачками, смотрящими на тебя исподлобья, тут и сердце остановится может. Оно и остановилось, но потом появилось ещё три.

Друг встал, спустился вниз, наверно посмотреться.

«Ну удачи ему», — подумал я, машинально, а сам сидел в ступоре.

Все тело похолодело, не двинешься.

Снизу понеся смех и торжествующий крик:

— Значит, вот чем тебя проймешь!

— Кто из нас сумасшедший! — возмутился я, спускаясь. — Ты тут в чудовище превратился, а думаешь, а том чем меня пронять?

— Конечно, — ответил тигр, стоящий на задних лапах, да ещё несколькими хвостами: лисьем, кошачьем, и вороним.

— Оставь так — говорю я.

Леммарт рассматривает шикарную усатую морду и гладит по хвостам.

— Нет, на работе не поймут, — серьезно отвечает он.

Все таки этот тип уже слишком долго рядом со мной, вон даже с ума не сводит. Хохочу так, что падаю на ковер, сминая его.

— Тебе надо прекратить со мной общаться, — говорю я своему лучшему другу, который склонился надо мной.

В его волосах падают множество солнц в водовороты черных дыр, туманности собирают планеты и дожди, струится серебряная река времени. В глазах пляшут два пламени: сапфировый и малиновый, склонятся ветки сакур и осенних дубов.

— Ну что, пошли к Максу? — говорит он.

— Конечно, — отвечаю я и улыбаюсь.

Через секунды я открываю дверь в бар. Ночь начинает собираться, скоро будет переходное время.

— Налей кофе с медом, — говорю я.

— А мне глинтвейна!

Макс ухмыляется, но за дело берется.

— Что будем делать с бокалом? — спрашивает Леммарт, рассматривая его.

Аккуратно отбираю, иду за стойку, наливаю в него обычную речную воду, которую Макс использует для напитков. Ставлю бокал на верхнюю полку углового стеллажа и жду.

Спустя минуту мы выбегаем на улицу, но там уже Берлин, а бар уже не старый английский, а старинный чешский. Макс качает головой, Леммарт улыбается, они знают, что теперь каждый день будет новый бар и новый город, и не обязательно, что у нас в мире. Но мы будем теми же.

— А чем вы думали, кончится ваше история, связавшись со мной? — ехидно спрашиваю я и падаю в кресло, расправляя черные воронье крылья.