Семь жизней одного меня. Высшая партийная школа.

На шестом году работы в райкоме я по разнарядке был отправлен учиться в ВПШ. И совершил этот нехороший проступок мой приятель Миша Молотов, который к тому времени стал заведующим сектором по работе с кадрами. Извинить Мишу мог только один факт его биографии – он пошел учиться вместе со мной.

Так мы и просидели за одной партой все три года. Разумеется, на практических занятиях и семинарах, потому, что посещать лекции еще со времени обучения в институте было выше моих сил. Ладно, в институте еще были предметы по специальности, скажем теория гироскопов или очередной спецкурс. А здесь, какой мог быть спецкурс для матерых аппаратчиков, которые и сами могли бы обучить практической работе, большинство из прокисших догматиков от философии и иже с ними. Ребята в нашей группе подобрались довольно шустрые, факты биографии некоторых из них я еще довольно долго отмечал по сообщениям телевидения и центральных газет.

Например, Александр Александрович Куваев, был зам. заворгом в Ленинском райкоме партии, а затем стал в партии Зюганова секретарем Московского горкома. Правда они с Зюгановым что-то не поделили.
Но еще большую карьеру сделал Крапивин Юрий Васильевич. Во время учебы в ВПШ он был полковником, комендантом Большого Кремлевского Дворца. Затем при Ельцине стал директором ФСО, после Барсукова, и генерал-полковником. А с приходом Путина сменилось, разумеется, и руководство его охраной.

Ксан Ксаныч был поджарый балагур и весельчак, обладал острым умом. А Крапивин в учебе ничем не выделялся, он был рослый, красивый, полноватый, видимо, себе на уме.

После первого курса предлагалось выбрать специализацию: партстроительство или экономика. В партстроительстве я соображал больше, но, поразмыслив, выбрал экономику, надеясь хоть чему-нибудь научиться в партшколе. Напрасные старания! В то время экономика не меньше, чем другие общественные науки представляла собой странную смесь пропагандистских заклинаний, выдаваемых за законы функционирования социалистической экономики. Можно, как-то объяснить происхождение подобной идеологизации: если социализм – это наиболее прогрессивная зкономическая система, то и законы ее деятельности должны быть прогрессивными и оптимистичными, и никак иначе. При этом академиков от экономики ничуть не смущало, что реальное развитие отнюдь не соответствовало этим, якобы экономическим законам. Например, так называемый закон «Все более полного удовлетворения потребностей трудящихся» никак не соответствовал в действительности все больше пустеющим полкам в магазинах.
И что же, может быть, закон этот никакой не закон? Ничуть не бывало! В пустых полках объявлялись виноватыми плохие председатели колхозов, директора заводов и фабрик, а заодно и вороватые торговцы, искусственно создающие дефицит товаров. Следовательно, считалось, что это не закон не действует, а субъективный фактор постоянно вмешивается и не позволяет ему, т.е. закону, нормально функционировать.

К этому времени я уже достаточно хорошо разбирался в реалиях нашей экономики. И у меня не вызывало сомнений, что так называемая экономическая теория не имеет ничего общего с реальной наукой. А где же ее искать, эту «научную» науку экономики? Благо, в различной литературе на эту тему уже не было недостатка. Тут внимание мое привлекли идеи венгерского экономиста Яноша Корнаи, который разрабатывал фактор «дефицита» как реального общественно-экономического явления. Нужно сказать, что сама монография Корнаи была опубликована на русском языке только в 1990 году, но выдержки из книги и основные идеи активно обсуждались на страницах журнала «Коммунист», главным редактором которого был Егор Гайдар.

Я моментально загорелся идеей на практике изучать проявления дефицита в реальной жизни и с этой целью напросился у Чудакова стать руководителем создаваемой в порядке эксперимента в некоторых райкомах столицы группы, объединяющей парторганизации предприятий социальной сферы.

Одним словом, я приближался к тому, чтобы совершить уже не первый в своей жизни, если применить для его обозначения эвфемизм, "безрассудный" поступок. Мне предстояло выбрать тему для своего диплома. Наши преподаватели в ВПШ, поддавшись духу брожения в обществе призывали выбирать самые животрепещущие темы. Вот я выбрал тему самую, что ни есть злободневную и назвал ее так: «О теневой экономике в сфере обращения».

К тому времени я написал и продолжал готовить много материалов для разного рода мероприятий в райкоме, поэтому и работа над дипломом продвигалась споро.
Все вопросы написания диплома я активно обсуждал со своим руководителем Виногродовым Владимиром Александровичем, преподавателем ВПШ, который живо мне напомнил моего Учителя – Аникеева Семена Павловича, своей доброжелательностью и искренним желанием помочь. Уже после окончания ВПШ, из разговора с Мишей Молотовым, который успел уйти из райкома, я понял, что мой руководитель в лучших партийных традициях доносил на меня во все инстанции и отзывался обо мне как «о страшном человеке».

А я еще удивлялся, почему ребята, с которыми я проработал не один год, оставшись со мной наедине недоверчиво шепчут: - Гена, ты, что теперь – левый? На что я обычно отшучивался: - Ребята, ну, какой-же я левый? Я прежний!

Даже наш куратор из орготдела горкома Сныцарев с недоверием выспрашивал у меня, почему из ВПШ обо мне отзываются, как о «крутом», в то время как в райкоме он всегда считал меня почти застенчивым.

Несмотря на то, что ВПШ в то время была заштатным, консервативным заведением, перемены происходили и здесь, правда, в связи с полной интеллектуальной импотенцией ее кадров, приобретали они весьма комичный характер.

Помню, как мы с Куваевым совершенно сбили с толку преподавателя по научному коммунизму, который, видимо, желая проявить свой либерализм не к месту вспомнил об «Экономико-философских рукописях» молодого Маркса. Тут Ксан Ксаныч принялся изображать из себя ретрограда и громко заявлять, что эти работы Маркса были еще незрелыми и нужно изучать не их, а «Капитал». Преподаватель мигом сменил тон и, явно оправдываясь, начал повторять азы политэкономии. Но тут уже я по памяти цитирую из «Рукописей» и заявляю о высоком гуманизме идей Маркса. И снова преподаватель, как мартышка, возвращается к своим первоначальным словам, для того, чтобы опять, от них отказаться после очередной реплики Куваева. Наши коллеги по группе буквально падали со смеху от подобной принципиальности.

Группа у нас подобралась дружная, и было довольно грустно, когда мы собрались у Ксан Ксаныча на квартире, чтобы отметить окончание Школы.

Дальше пути у нас разошлись довольно круто. Я собирался продолжить обучение в аспирантуре и выйти на защиту диссертации со своей темой о теневой экономике.

Однако и вторая попытка продолжения моей научной карьеры оказалась абсолютно бесперспективной. Как выяснилось, тема диссертации вызывала шок у моих руководителей. Сначала от меня отказался руководитель диплома Виноградов. А затем мне назначили другого, бывшего работника ЦК. Я помню, что после ознакомления с моей работой глаза у него от страха сделались белыми, как у протухшей рыбы. И разговаривать с ним было больше не о чем.