Семь жизней одного меня. Случайное знакомство 1.

Семь жизней одного меня.

Случайное знакомство 1.

Рассказ.

Ко времени написания этого рассказа я успел подготовить около сотни страниц текста о моих школьных и студенческих годах, а подступиться к этому событию все не решался. Уж больно важную страничку в моей жизни предстояло приоткрыть.

И тут моя женушка, мой ангел хранитель достает откуда-то из дальних ящиков секретера, в которые я вообще никогда не заглядывал, множество пожелтевших от времени листов бумаги исписанных моим корявым почерком. Я просто обалдел. Оказывается, я не просто вел дневниковые записи важнейших событий, я пытался их определенным образом обработать и сделать из них подобие литературных произведений. Не придавая им какого-либо значения, я, по-видимому, даже забывал, о том, что уже пробовал описывать тот или иной случай. Поэтому разбирая уже ломкие листочки я обнаруживал иногда даже несколько описаний одного и того же события. На удивление, эту нашу встречу я описал только один раз. Больше того, я не нашел в имеющемся тексте ни особых ходульностей, ни длиннот. В общем, верным оказалось раскрыто и мое психологическое состояние. Поэтому я не стал практически ничего менять в этих записях почти полувековой давности, только немного подсократил материал, для того, чтобы он больше подходил к выбранному мной формату коротких главок.

Я попросил жену достать ее фотографию тех лет. И вот она передо мной. Грустная девушка, именно такой она запомнилась мне в тот день. И теперь я снова начинаю с ней разговор, который начинался тем душным летним вечером, и который продолжается по сей день.

***

Вагон был старый и запущенный, двери в туалеты не запирались по причине отсутствия на них замков, вагонные стекла были в многослойных подтеках грязи и пыли, сквозь которые пейзаж за окном казался написанным неряшливым художником-пуантилистом.
А там, за окном стояло щедрое украинское лето. Висели в садах яблоки и груши, огороды обильно краснели помидорами и серели похожими на уснувших поросят тыквами.

Как-то непроизвольно появилось воспоминание, которое заметно портило картину уходящего лета. Очередные каникулы заканчивались, а мне еще предстояло решить важный, как мне казалось, вопрос. Я отважился позвонить только за день до отъезда. - Ты еще не забыл номер моего телефона? Разве я мог его забыть? - Таня, я хочу встретиться с тобой. - Зачем? - спросили на том конце провода. - Могу же я хоть в раз в год видеть тебя!
- Ну, хорошо. Действительно, зачем нужна была эта встреча? Девочка, которая поразила меня когда-то почти ангельской красотой, стала еще красивее, но ее взросление ни на йоту не сделало нас ближе. Шли рядом чужие, взрослые люди, разговаривали ни о чем. На этот раз ей даже скучно со мной не было. Я уже научился, если сильно хотел, быть интересным собеседником. Но замедляя шаг, я с неожиданным равнодушием подумал, что совсем не о такой встрече я мечтал. Расставаясь, робко попытался договориться о следующей встрече. -Зачем? - со спокойной улыбкой ответила девушка,- ты обещал, что только один раз. Я не нашел что ответить, только потом еще долго до боли стискивал зубы.

Теперь я понял, что все это придумал: и любовь, и девушку. На самом деле мне больше всего хотелось человеческого тепла и понимания. Но откуда ему было взяться, если я все больше привыкал жить в скорлупе своих интересов и иллюзий. И чем дальше это продолжалось, тем меньше у меня было шансов из этой скорлупы освободиться.

«Ничего не было, - говорил я себе, - да ничего мне и не нужно». Я представил себе знакомый полумрак читального зала Ленинки, шорох переворачиваемых страниц и запах книг, и то особое удовлетворение, которое испытываешь после окончания работы над особо сложным произведением. Теперь я буду спокойным и мудрым, и буду смотреть на окружающий мир с доброй улыбкой: «Я все понимаю, я всех вас люблю и ничего не требую взамен».

Постепенно досадные воспоминания сменились тем радостно-сосредоточенным настроением, при котором так хорошо думалось. Я углубился в книгу, одну из тех, которую полагалось проанализировать летом, но я только мельком ее пробежал.
Скоро я не замечал уже стоящей в плацкартном вагоне духоты и только изредка поглядывал в окно, провожая мелькнувшую синей лентой речушку.

Поезд в очередной раз дернулся и остановился и, как это всегда бывает, привыкшему к равномерному шуму уху, странной показалась внезапно наступившая тишина. - Опять стоим, что это за станция такая? - просил за перегородкой приглушенный женский голос. - Новые Санжары. Это уже от Полтавы совсем близко. Дальше мы поедем немного быстрее.
Кто-то бежал по путям, бестолково переспрашивая на ходу: - Это какой вагон? Это одиннадцатый вагон? Коренастая хохлушка проводница грудью прикрывала двери от безбилетников. В тамбуре пыхтели, стучали каблуками, передвигая что-то тяжелое. Пробежали наперегонки ребятишки, плюхнулись на лавку где-то за перегородкой. - Чур, я первый место занял! - Нет, я!

«Ну, вот, - с досадой подумал я,- сейчас заявятся вот такие, и позаниматься спокойно не дадут».
Я уткнулся в книжку: «Буду читать, кто бы там ни пришел».

Следующие шаги были легкими, и я совсем бы не обратил на них внимания, если бы они не затихли как раз, напротив. Тоненькая девушка в синих спортивных брюках и зеленой офицерской рубашке, привстав на цыпочки, пыталась открыть перекошенную раму окна. Поняла тщетность своих усилий и, прильнув к окну, заговорила торопливо и растерянно: - Ну, все, Слава, Все. Не надо так. Слышишь? - Пиши мне! - закричали снизу. - Хорошо, обязательно напишу. - Плачет, наверное, - подумал я,- хотел бы я знать какой из себя этот Слава. Со мной ведь никто так не прощался.
Поезд тронулся почти незаметно. Медленно поплыли назад побеленные стены пакгаузов.
- Слава, все, все! - замахала девушка рукой, - до свидания! Там, за окном, не отставая, шли следом, а поезд все набирал скорость, и вот совсем уже издалека донеслось: - Целую тебя!
Мне было неловко смотреть на чужую сцену расставания, и я опять уткнулся в книгу.

- Простите, это двадцать пятое место? Я вздрогнул от неожиданности. Потом засуетился: - Да, да, пожалуйста, садитесь! - и пересел на другое сиденье. - Так вот ты какая, - подумал я,- и не плакала ты вовсе, только глаза у тебя грустные, грустные и хорошие. - Спасибо, - покачала головой девушка,- мне еще за вещами сходить нужно. - Давайте, я принесу! Она помедлила секунду: - Спасибо, они в тамбуре остались.
Я перенес вещи: большой чемодан, хороший, но уже не новый, перетянутый брезентовыми ремнями и коробки с фруктами. Затолкал их под сиденье и спросил, переводя дыхание: - До самой Москвы едете? - Да, до Москвы. Спасибо вам большое. - А как же там? Ведь у вас столько вещей. - Я дала телеграмму. Должен встретить отец.

Мы сидели друг напротив друга. Я, уже только делал вид, что внимательно читаю, а на самом деле, подглядывая за своей спутницей. Она сложила руки на колени, расслаблено опустила плечи и, видимо, собиралась так сидеть долго, глядя в окно и думая о чем-то своем.
У нее было хорошее открытое лицо, загорелое, с чуть заметными веснушками на крыльях прямого носика. По- настоящему красивыми были глаза: серые, немного раскосые, чуть заметно тронутые тушью, и волосы, русые с совсем светлыми пепельными прядками. «Как странно,- подумал я, - вот сидит рядом со мной эта милая девушка - незнакомый, чистый и светлый мир - а пройдет ночь, и завтра я выйду из вагона, все также ничего о ней не зная».

В вагоне сгущались сумерки, и теперь я уже не мог делать вид, что читаю, все равно букв было не разглядеть. Девушка между тем по-прежнему безучастно смотрела в окно, и не заметила, как я уходил, а затем вернулся обратно.
- Вы не возражаете? - я положил комплект постельного белья на ее полку. - Ну, что вы, спасибо, - она, кажется, впервые внимательно на меня посмотрела. - Увидел, что начали давать постельное белье и решил взять сразу. Случается, что белья на всех не хватает, - поспешил я объяснить свой поступок,- Хорошо еще, что одеяла нам не понадобятся, а то они, наверное, такие же, как все в этом вагоне. - Хорошо, что в плацкартный удалось купить билет. Я обычно в купейной вагон беру билет, а тут вообще никаких не было. С трудом отец одного моего знакомого через Полтаву купил. - Это он провожал вас на станции,- сказал я, и опять почувствовал себя неловко, - а я предпочитаю в плацкартном. У меня сначала билет на другое место был, но там чересчур шумные попутчики оказались, так что я с радостью на это место перебрался. - А я пришла и нарушила ваше уединение. - Ну что вы. Вы – это совсем другое дело.

Было что-то располагающее и даже уютное в этом полумраке - света в вагоне еще не зажигали - в равномерном покачивании, поскрипывании, постукивании, в долгой тишине на остановках, в теплой неподвижной духоте. Притихли, видно отправились спать, шумные несостоявшиеся мои соседи. Входящие пассажиры располагались, вспугивали на несколько минут тишину, а потом замолкали, смущенные этим властным покоем.

- Я, кажется, даже рада, что закончилось это лето, - вполголоса, как будто сама с собой говорила девушка,- не знаю, почему это случилось – мне всегда было весело здесь. А потом вдруг все изменилось. Особенно плохо было в последние дни. Все разъехались, и мы остались с ним вдвоем. Мы были поверхностно знакомы несколько лет, но никогда так тесно. Раньше он казался самоуверенным человеком, а оказалось, что простой, даже робкий … - И он влюбился в вас… - Дело даже не в этом. Мне было очень грустно в последние дни и особенно на станции. Я теперь поняла – это от того, что я никогда сюда больше не вернусь. - Ну, зачем же так. Наступят новые каникулы…
- Нет, нет, я решила окончательно. Я больше никогда сюда не приеду…
И я очень ясно, как будто увидел все это сам, представил, как маленькая бойкая хохотунья приехала в этот небольшой украинский городок в первый раз. Новые знакомства и друзья «на всю жизнь» и клятвы и беготня по песчаному пляжу и ласковый блеск тихой речушки - Ворсклы. Потом походы на танцы в соседний санаторий, и первая влюбленность. Проходило лето за летом, их компания взрослела, и шутки и ухаживания были не так безобидны, как раньше. Стать взрослой - это хорошо. Но это значит: прощай навсегда беспечная легкость юности. Но это значит, что взгляды друзей твоих – обжигают, и это тяжело - ходить под такими взглядами. Кончилось детство и сюда не стоило больше приезжать, для того, чтобы остались светлыми воспоминания, а друзья – друзьями, не больше.

В наступившей темноте я уже едва различал лицо сидящей напротив девушки. Мы говорили вполголоса, почти шепотом, потому что только так и можно доверять мысли, которые и для себя открываешь далеко не всегда. В тот вечер в душном, пыльном и скрипящем вагоне я с каким-то облегчением и даже радостью рассказывал о себе грустной и тихой девушке, с которой познакомился чуть больше часа назад.