Любопытный случай

Лирично-сатирическая новелла


I.
Накрапывает дождик. Едва поздний вечер. Возвращаясь с гостеприимного вечера, я подхожу к ездовой дороге. Дождь, обманщик, так и не разродившись в ливень, закончился, не успев начаться. А как желаем был прохладный дождичёк! Но...
На мощёной площадке видится мне необыкновенное создание: светло-русая голова, лёгкий, спокойный стан. Она сидит прямо, изумлённо на скамье, подле небывало подвижной дороги. Я думаю:
“Зачем она здесь? Посему как поза её выдаёт, что не экипажа ожидает... Я же подошёл на сие место, дабы вернуться восвояси”.
Недолго подумав, я решаюсь сесть около неё, попробовать её взгляд. Расстояние сокращается меж нами до близкого; она поспешно поворачивает голову навстречу, быстро смотрит мне в глаза и тут же, опуская вниз миндалевидные очи, нежно подсаживается. Стоит сознаться, я тронут этаким срочным доверием ко мне, но всё же несколько непривычным для меня.
Незнакомка приближается плавно, выдержано и трепетно. Как же сладок ввечеру прохладный час! Я ощущаю её тепло, доверие оной очаровывает меня. Но по отношению к ней я без ласок, без прикоснувшихся рук. А она, не ожидая взаимности, кладёт на меня голову. Ею выдаётся счастье, удовольствие от нашей неожиданной встречи.
Тогда я спрашиваю её:
-Как же зовут тебя, милая? Кто ты, откуда здесь... у дороги?
Она в свою очередь лишь молчит и ничего не отвечает.
Ветерок развевает мои волосы, накидка треплется теплотой. Желанное самостояние погоды окутывает негою как меня, так и трепетно припавшею ко мне. Я пытаюсь заглянуть ещё в её очи, мне слишком хочется надолго их запомнить.
Я спрашиваю:
-Скажешь ли, где твой дом? Верно, осиротелая...
А дивная особа молча дышит вслух и, словно тает.
Я позволяю себе провести перстом по её чудному лику (я так бережно означу, не иначе), а она никак не может пересечь свой взгляд с моим. При всём, глаза особы пребывают в умиротворении.
Я поворачиваю её голову осторожно в мою сторону и продолжаю:
-Да, не ответишь мне, откуда ты, жила ли с довольством. Мне весьма приятно, - сказываю ей в ушко, - что я повстречал тебя.
Я ощущаю её доброе отдохновение своим телом, будто эта стройная прелесть — близкая мне душа, знаемая давно. Её своеобразная любвеобильность, без слов, без имени, дарит мне свою искреннюю простоту, осчастливливает мою бренную душу трепетным доверием ни за что, просто так... Как же она мила, как миниатюрна!.
Господа и дамы прохаживаются, не глядя на поздний, тёмный час. Возможно, оные делают вечерний променаж; кто-то, верно, для оздоровления. Некоторые встают рядом, также ожидая экипажа, в надежде добраться до домашних спален и столовых. А мы сжигаем обаянием минуты, созерцая окружающую нас ночь, ночь без луны, затянутую облаками.
Соседняя дама, тоже ожидающая, с широкими фестонами в красную клеточку, вздыхая, сказывает:
-Да... ловить моменты счастья.... Наслаждаться. Такой свободе как-то надо, право, обучаться что ли? - молвит стройная дама с долей зависти к ласковой особе.
Влюблённая незнакомка обнимает мою руку, но подъезжает экипаж. Решившись всё ж обнять в ответ, я прощаюсь и, супротивно расставаясь, добавляю:
-Вот и мне пора в путь. Благодарю за встречу, за доброту. Прости, что ухожу.
И вижу, что мой уход — для неё не впервь. Я продолжаю:
-Как же я желаю, чтобы ты была со мной!
Выражение в ней переводится так: “Я не удивлена, что ты уходишь. Напротив, ласково сомкнув и разомкнув веки, я прощаюсь с благодарностью с тобой. Я отпускаю и говорю тебе: Прощай!”
Я сажусь в экипаж. Со мною усаживаются все, стоявшие подле нас, господа и дамы. Проехав две версты, я непроизвольно дважды чихаю. Качаясь головой и туловищем отдельно друг от друга, я задеваю плечом дверку с оконцем. Во мне распространяется приятная теплота воспоминания. Я полагаю, эти несколько минут томного духа с нею, запечатлятся в моём архиве мыслей и ощущений, видимо, надолго. Пока болтаюсь пассажиром, мой устремлённый взор в никуда сопровождается ребристыми вздохами.

II.

Через некоторое время, я придал широкой огласке мою таинственную встречу с ней, напечатав, как ни странно, эпическую новеллу в распространённом журнале “Искра”. И как бывает по обыкновению, один, услышавший, передаёт другому, жутко любопытному.
В ближайшее время, после публикации моего “Любопытного случая”, я изволил посетить общественную встречу — это дружеское собрание в честь сладкого чаепития и приятного, не без этого, обсуждения сплетен, прошедших событий, вплоть до огласки модного цвета нижнего, pardon, белья.
То был день погожий, расположивший меня к публичному общению. Мой приход, как мною подметилось, нарисовал на лицах собравшихся разные эмоциональные краски: то удивлённый восторг; то лёгкая презрительность, в сочетании с подвижной нижней челюстью в стороны; то осматривающий меня взгляд с ног до головы. Ко мне стали подходить многие...
Дама с синими розочками на декольте встретила меня словом: “Ловелас!” - и после, сжато аристократично посмеялась.
Молодой мужчина с тёмно-рыжими усами и неприлично куцым сюртуком сказал следующее:
-Экий франт! Хм, обольститель, однако...
Я пребывал в стоячем растерянном положении, не понимая причины язвительных замечаний людей, принявших любезное приглашение явиться в гостеприимный дом госпожи Крупской, богатой овдовевшей генеральши.
Также едва знакомый мне, толстенький купец Сосудин с места зимнего сада, где имел удовольствие прогуливаться, окликнув, бросил в меня следующее приветствие:
-Восторгаюсь Вами единым восторгом! Ваши зелёные туфли Вам непременнейше к лицу!
Окудрявленный Сосудин с детским, вечно изумлённым лицом, выкрикивал экзальтацией манерное восхищение.
Ну а супруги, Федул Федулыч и Лилия Антонна, нестарые по возрасту, не глупы, но и не умны по образованию, подойдя, спросили у меня, сперва муж со значительным pince-nez:
-Ну как, не встречались после? Как же вам удалось так трепетно очаровать её, а?!
Далее, поддерживая ехидный тон супруга, Лилия Антонна, его жена, с интеллигентным акцентом добавила словосочетаний:
-Как не совестно, развратник, делать подобное, а после придавать такому ещё и огласку?! Вы, голубчик, однако, делайте там в свой вечерний час всё, что вам заблагорассудится, - говорила полная дама с круглыми на выкате глазами, словно подступаясь, сделав самым уединение нам троим в зелёный угол под раскидистый фикус.
-Зачем же пускать вашу интимную историю по языкам?! - возмущённо возражала супружеская дама и говорила с особенной нервной интонацией, продолжая:
- К какому смеху, к чему же опошлять святое?!
Федул Федулыч был совершеннейшим parvenu¹, а Лилия Антонна обладала женской несдержанностью в словах. Оттого свойский тембр голоса Лилии Антонны уже привлёк внимательные уши остальных присутствовавших к её словам, чего покамест возбуждённая женщина не замечала своей узорчатой спиной. Лилия Антонна продолжала обеспечивать нас своими речами, основательно размахивая перьевым веером:
-Однако, раз уж такая откровенность нынче образовалась в атмосфере, то и я, в свою очередь, не смею утаить от тебя, мой благоверный, - обращаясь к мужу с актёрской стыдливостью, спрятав суть своих слов под обворожительность в обращении. - Экий казус, поведенческая оказия, которой суждено было случиться, ввиду того, возле кого я в прошедший четверг, прошедшей недели, сидела в поезде возвращаясь от дочери домой. Да, именно такие вот тонкие в обращении охотники в роде этих, - тыча мизинцем с драгоценным перстнем на меня, - ...именно такого склада, именно-с, этакой психологией подкатил ко мне и стал что-то трепетно шептать... Ах, мой Федульчик, милый, благодарю вновь и снова тебя за поездку с комфортом: вот эти алые мягкие кресла, недурной провиант и, конечно, за восхитительный вид из окна. Ты оплатил поездку... и … Ах, об этом нельзя говорить без жара в груди... Человек он, чувствовалось, благородный, молодой, с шелковистым шарфиком в чудный сиреневый горошек. Отставив в сторону свой томный цилиндр, он приближался ко мне, поправляя, как сейчас помню, спадающий на глаза, чуб... А глаза! ах, это озёра... цвета неба. Мне стало душно в соломенной шляпке, помнишь, дорогой, она такая... с красными маками и с вуалью в мелкую сеточку... Ух, припомню я ещё модистке-портнихе, этой курице, её искусство, в чём она убеждала меня, буквально набрасываясь, дабы я поверила в её отличный вкус. Конечно, у неё отменный вкус к обеденным щам, но, простите, не к модельному делу! Проклятие! Весьма дурно налепила мелочь!... Ох, я смотрела уже дома при свечах на её работу, сделанную вопреки её куриной слепоте, да будь она проклята шутом собачьим. И как всё же небрежно..., отсебятина экая!
Лилия Антонна говорила упоённо и беспрерывно долго. Федул Федулыч решившись прервать совершеннейший монолог, страстный галдёж собственной супруги, окликнул:
-Душенька моя?!
-А?! - откликнулась супруга, будто неожиданно облилась холодною водой.
-Вы, радость моя, Лилия Антонна, увлеклись и уже вспотели-с! - в его голосе начиналось возмущение.
-Фи... Вы так непозволительно вульгарны, Федул Федулыч! Ай-ай, неприлично в обществе, подумайте сами.
-Нет, я всё же спрашиваю: так что же было далее с молодым расписным пассажиром в поезде, а?! - зашевелились скулы на его лице не к добру, в поте лоб, нарастающий ревностью.
-Ах, это... Милый там... там всё благополучно обошлось. Я здесь, видишь? Уф-ф! - (в сторону переведя волнительное дыхание) с запинкою продолжала Лилия Антонна, заметив, как все пришедшие уже вплотную подойдя к ним, открыто подслушивали семейную драму, собственно, для чего оные сюда и собираются. -Там, мой великомогучий, всё хорошо, всё! Уверяю!
Осознав, что мужа следует успокаивать, Лилия Антонна стала заговаривать Федул Федулыча, осыпая супруга, порою, очевидно, неподходящими комплиментами, вроде: “Мой великан!” и тому подобное. Хотя муж её был противоположно щупленьким, худощавым, к тому же регулярно покашливающим в связи с хроническим воспалением дыхательным путей. И всё же, астенично неврастенический Федул Федулыч, топая ногами, громко, как мог, возобновил разъяснительный диалог с женой, у которой весьма для него подозрительное поведение.
Тут один молодой, юркий человек с махровыми эполетами обратился ко мне:
-Брат, ты поосторожнее с историями, здесь всё-таки, считается, интеллигенция, а она, ой как нравственно сдержана. Ну и ты ж вдовец! Жена, хоть и покойница, но всё ж имеется. Да и твоё далёкое лицо, оно, брат, стопорит как-то женский пол. Вот как... Я лично прекрасно понимаю тебя! Я холост официально, но ежели разобраться по форме, то я мог бы переживать по пять разводов и бракосочетаний в год. И зачем отягощать, скажи мне?... Так что, брат, я с тобой!
-Да что же это делается, Бог мой, милостивый?! О чём мне толкуете, я, право, не приберу никак?! - с непонятием спросил я собравшихся.
Мне ответствовали:
-Ну... Вечер... Нежно... Накануне экипажа... Какая-то девушка... Ну, помнишь?!...
И тут, когда я понял начинку той самой «откровенной атмосферы», я не сдержавшись, рассмеялся:
-Ах, какая пошлость иждивенкой обретается в ваших измышлениях! Боже, как позорно! Я ничего подобного и в задних мыслях не имел. Как вы испорчены!
-А что же это было?! - спросил ревнивый Федул Федулыч уже с треснувшим, от жаркой ссоры, pince-nez. - Про кого эта игривая история, кто же это был?!
-То была ко-шка! Кошечка бездомная, а вы...
Мне оставалось только развести руками и пожать плечами.
И лица у всех присутствующих, которых было много, ими была забита вся зала, душ восемьдесят пять, побагровели от стыда своей же развращённости. А физиономия Федул Федулыча оборонила его значительное pince-nez, оставив на лице круглые смешанные глаза. Тем временем, Лилия Антонна, потупившись, открыв с чуть высунутым языком рот, пролила половину итальянского вина из великосветского графина на поднос, а далее и на пол. От стыда румянец растворила бледность.
Я с не меньшим удивлением, сквозь улыбку, вторил невольно:
-То кошечка ласковая была.
А вы, читатель, что подумали?! Неужто тоже развились в фантазиях? А ведь то — кошечка изящная, то есть, как есть — кошка, именно-с...
Да, нравственность условна для условных людей.