АРКАДИЯ. Рассказ (чч. 1-7)

Серое, тягучее январское утро.
И такая же тягомотная, вялая, вполсилы, - чтоб осталось ее на суетный день, - семейная свара.
…Ни копейки в доме (это при зарплате совчиновника втрое выше общей!), круглый шиш в магазинах (а спецпайки? а чеки в «Березку»?, а, главное, причем тут я, причем?...), карьерный застой и т.д., и т.п. Заелась, благоверная. Что имеет, не хранит, сущего не ценит.
СССР-1987.
Неожиданное трррррррр… – Звонок.
Телефонный аппарат в изголовье (для ночных ЦУ «шефа»).
- Але?
- Виктор Петрович?
- Да. Кто это? Кто? Что?
- Я люблю вас!
- Спасибо. Понял. Встречу. Когда прилетают?
- Я люблю вас! Навечно! Навсегда!
- Понял. Понял. В Шереметьево? Да. И – в гостиницу? Какую? Хорошо. А кто приедет? Кто?
- Это я – Саша Аркадия. Я – ваша. Только ваша и больше ничья!
- Прекрасно. Очень хорошо. Буду ждать.
- Любимый, любимый, любимый…
- Понял. Понял. Спасибо. До свидания…
Слава Богу, немой кусок злости – губы сжаты, голова в дешевых, колючих бигуди под мятой косынкой – «жена» не врубилась, не поняла. Иначе – семейная война на пол-года по закону постылого супружества: чем холоднее, тем ревнивее.
…А все «Эхо», либеральное, свободоносное! Устроившее дискуссию о телепатии и призвавшее на нее персон, таким свойством наделенных, опыт дальневидения познавших. В которой и поучаствовал. Поскольку сподобился прозревать. И не однажды, Например, отчий дом в Екатеринбурге, больную мать, рецепты, что могут спасти ее, вот только достать бы где! Возможно, ностальгическим воображением, но видел. И, бросив все, правдами-неправдами, добывал и высылал требуемые снадобья. За три тысячи верст. И вставала безутешная вдова, после ухода отца силу жить утратившая. Видел и его! Вернее – его ранение под Москвой в 41-м. До деталей. Мать подтвердила: так и было. Это ли не пространственно-временная телепатия? Об этом и рассказал на той, будь она неладна, радио-дискуссии.
Через неделю посыльный из редакции с мешком писем. В одном из них стихи:
Мы летим друг другу навстречу
Под парусами,
Через пространство и время,
Сквозь миры.
Чтобы взорваться и вспыхнуть
Друг в друге
Ты – во мне, я – в тебе
Новой звездой!
И короткая приписка.
«То, что Вы рассказали в радиопередаче, - правда.
Я, как и Вы, телепат. Я вижу все. Вижу Вас. Я знаю Вы женаты. Но это вам это не принесло счастья. Вы просто не дождались меня. Но я найду Вас, и мы будем вместе. Потому что я вижу: Вы мой суженый, а я Ваша. Благодарю Господа, что Он вразумил меня в тот день включить радио, в ту минуту, когда говорили Вы. Саша АРКАДИЯ. 18 лет, г. Рыбинск».

2

Рыбинск? Тот, при котором водохранилище? На Волге? Кажется, да. Тогда почему Аркадия? Такая фамилия? Грузинская? Но зачем в Рыбинске? Ну, кто бы ты там ни была, читай ответ, АРКАДИЯ.
«Послушайте, Саша! Вам 18, мне 39. Я терт-перетерт и бит. Вы только все начинаете. Да, мне иногда удается что-то рассмотреть на расстоянии и представлять картины былого. Но, уверен, это сможет каждый. Все зависит, распахнуты вы или закрыты ото всего. Житейской суетой, пьянством, мелочностью, корыстолюбием, лицемерием, ленью и т.д.
Допускаю: слушая радио, Вы нарисовали в своем воображении мой портрет. Но проверьте его: я большой, грузный, с залысинами. Теперь давайте, я попытаюсь представить Вас. Вы маленькая, тоненькая, изящная. Угадал? Теперь сравните нас. И делайте выводы. И задумайтесь: надо ли Вам меня искать? Чем это для Вас и меня кончится? Не навредим ли мы себе, «взорвавшись друг в друге, новой звездой»? Красивые слова, но так ли красиво это будет выглядеть на самом деле? Да, Вы угадали: в моей семейной жизни есть проблемы. Тут мне не повезло. Мои близкие (жена и дочь) не только не могут видеть «на расстоянии», но даже – то, что у них под носом. Я лишен понимания, да и просто – внимания. Но семья, пусть плохая – все же лучше, чем никакая. Знаю, мои слова для Вас не аргумент. Они Вас не остановят. Вы увидели цель. Вам хочется сделать все для ее достижения. Так? Преодолевая преграды и невзгоды, найти меня. Это воодушевляет вас. Верно? Не создавайте искусственных трудностей. Я работаю в министерстве машиностроения. В "Справочном" вам сообщат мой кабинет. Приезжайте хотя бы для того, чтобы, Вы могли убедиться, что Ваши «видения» - всего лишь «звездные» грезы. И что я заурядный чиновник, далекий от ваших "грез".
Будьте счастливы!».
Ответ был скорым.
… Не ее. Ее матери.
«Вы – немолодой уже человек, с положением. Выступаете на радио! Захотелось свеженькой ягодки? Молодой красавицы, моей грудью вскормленной, воспитанной, взлелеянной? Что ж, берите, кушайте, упивайтесь. Но воздайте и моему труду, что к Вам переходит. Мне много не надо - содержание, пока жива. И помощь сыну (осужден за неумышленное убийство Сашиного папы, моего второго мужа-абхаза). Кроме Вас некому. Сможете, получите Сашу. Нет, - сдам ее в дурдом, как психическую. Ясновидица, мол, она, эксрасенша! Только на диване лежать! Сигареты смолить. Да матюгаться. Ни помощи, ни проку. А сдам в психушку, оформлю опекунство и получу пособие. Пожизненное. Понятно? Так что выбирайте. Мне все равно, откуда деньги – от Вас или с дурдома».
Потрясенный, долго не мог прийти в себя.
Шантаж?
Семейный сговор?
Конфликт мать-дочь, выплеснувшийся через край?
Циничная торговля дитятей?!
Шанс любой ценой вытащить из зоны сына?
Беспредел безбожницы, не ведающей, что творит?
Серая, засасывающая мга обволокла и заполнила всего.
Свет и тьма. Искра божья и каблук, втаптывающий ее в прах.
Но что же Саша?
В неведенье? В изоляции? В немоте, вакууме? И к ней не пробиться? Скорее всего, так. Мать вскрывает ее письма и решает все за нее. Дико. Но, скорее всего, именно это.
Выход?
Отправиться в Рыбинск?
В качестве кого? Ясновидца? Дяди из радио-передачи? Зачумленного, пузатого чиновника, обалдевшего от надуманных признаний вчерашней школьницы?!
Глупее не придумаешь.
Сердце ныло, стонало и… надеялось. И наполнялось жалостью. К Саше. К себе. И безнадегой.

3.

…Полгода молчания.
Недоуменного. Будоражащего.
Что с Сашей?
Как она? Лежит на диване, бранится с мамкой?
Или упечена-таки в психбольницу?
Ежедневная, малоосмысленная, задерганная, полупьяная служебная текучка – тот ли фон для ответа хотя бы на один из вопросов!
…И вот этот звонок! Эти исступленные «люблю!» и «только твоя!». Вот уж точно: не в себе. И откуда? Как узнала номер телефона? Почему рано утром? Где она? В Москве? В Рыбинске? Что задумала? Что сделает в следующие минуту, час, день?
Нет ответа.
И вообще – ничего!
Ни звука.
Уже перестал ждать.
И вдруг телеграмма.
От нее?
Куда! Вновь от матери...
«Немедленно верните Сашу. Милиция едет к вам. Мы устроим вам партчистку! Лишим постов и – под суд! За подстрекательство и похищение».
Бред! Бессмыслица!
Или снова шантаж?
Семейный скандал – между вырвавшейся на свободу полувменяемой дочерью и диктатором-матерью?
Дела!
Проблемы!
На вконец задерганную голову…
Ну, жди событий веселеньких, и уж, конечно, с вторжением в дом въедливой парткомиссии и окончательным развалом и без того едва тлеющего домашнего очага. Где вы блаженные англичане с вашими «моим-домом-моей-крепостью»!
Ну, и пусть.
Вот и увидим, что к чему. Для чего послана мне АРКАДИЯ, а я – ей. Для «взрыва друг в друге» и образования «новой звезды». Или – гибели…
А виной всему досужее «Эхо», проклятая радио-дискуссия. Впрочем, нет. Письмо. Мое послание, протянутая рука Саше, мое «приезжайте».
Для чего поманил? Зачем дал надежду девчонке?
Наверняка чуть-чуть больной на голову.
Она и сбежала. И со дня на день, с часу на час заявится. Вот и хлебай, кушай!
Но миновали сутки, трое, неделя, год… десять лет!
Т-И-Ш-И-Н-А.
Громкая, землетрясная. Оглушительная тишина перемен.
...Другая страна, работа, жизнь.
Переменился сам. Отрекшись от самообмана партчленством, телепато-видением, рожденными тоской хотя бы по какой-нибудь правде в завравшейся империи, под тяжестью лжи, в конце концов, рухнувшей. И – главное! – открыв Бога, поначалу безымянного и лишь после долгого, сложного плутания и ауканья – Господа Иисуса Христа и Его православную веру и церковь.
Переменилась эпоха. Переменилось все,
Но – не АРКАДИЯ.
Вдруг снова упавшая под ноги, неведомо как разыскавшая телефон кафедры, где с недавних пор профессорствовал. Явила себя в облике незнакомца, что перегородил узкий вузовский коридор, с гортанной дрожью и заиканиями прося поговорить с ним.
- Я… от … Саши. Из Рыбинска. От Аркадии. Вы знали ее. Помните? Я психиатр. Студент. Там стажировался. Она рассказала про вас. Просила найти. Нет, умоляла. Спасите ее. Она пациентка психоклиники. Постоянная. Уже много лет. Она абсолютно нормальна. Я общался с ней. Это все ее мать. Она знает правила диагностики. Забирает и возвращает ее снова. Чтобы получать пособие опекунши. Саша надеется только на вас. Помогите ей. Кроме вас некому.
- А вы, будущий Айболит? А специалисты? А доктора клиники? Давшие клятву Гиппократа?
Я – студент. Меня не слышат. Только вы. Вы – авторитет, вы – с положением. Под ваше обещание помочь ее выпустят. Пусть только мать заберет ее. Саша пойдет работать, не будет воевать с матерью. Только вы. Больше некому. Она очень, очень на вас рассчитывает.
Да... поворот.
Так. Рассудим здраво. Девушка просит помощи. Чужая, забытая. Почему – меня? Потому что однажды написала, я ответил, а потом позвонила? Потому, что имел неосторожность написать «приезжайте». Она умирает с голода? Нет. Она замерзает? Едва ли. Она немочна? Если да, то ее, несомненно, лечат. Тогда в чем дело? Для чего ехать?
Да, но по уверению студента-медика, Саша здорова. Тогда почему ее держат в психушке?
По «просьбе» матери...
Матери??!! Такая – и мать? Не ее ли: «мне все равно, откуда деньги – от Вас или с дурдома»? О-о-о!!!, от такой матери, от этой ВИЧ-заразы Сашу надо спасать!
Кому? Например, медику-студенту. Не без сердечной же причины он так о ней хлопочет! Но у него не получилось. Иначе не обратился бы ко мне. Значит, мне? Потому что в ее беде – мой давний грех? Пусть малый. Грех всего лишь одного слова. Но он есть... Притом, нераскаянный.
Потому надо ехать. Все увидеть. Понять. Оценить. И - помочь. Если есть реальная возможность.
Из дома отлучиться не проблема.
Теперь это – отремонтированный, а некогда брошенный сельский клуб. Ставший жильем.
Так в Рыбинск же, старый грешник!

4

Первое – где искать?
Дома?
Лежащую на диване и бранящуюся с матерью? Матерью?! Да не мать она Саше. Родигла она – вот кто. Произвела на свет и глумится над плодом своим! Да, с такой – дома жить не захочешь.
Тогда – в клинику? Вернее всего, Саша там. Но идти туда инкогнито, не сообщив родигле и, не дай Бог, столкнуться там с ней, – значит, загубить все. Нет, надо начать с логова родиглы.
Ночь поездом до прозрачно-светлого городка Рыбинск. И…
Вот оно! Логово.
Рубленый пятистенок. Не новый, но и недостроенный, - на шиферной кровле один ряд отсутствует, доски торчат ребрами. Выщербленная, замызганная кнопка звонка заклинена.
Тут только стучать. Еще раз. Еще.
Скрип половиц за дверью, после приглушенным, сиплым голосом заданных вопросов, «кто, зачем, для чего?» - отворившуюся. И – голосисто-вознесенное, вроде как долгожданное: «Наконец-то. Таки надумали. Давно бы пора. Чего ждать было! Вот девчушка обрадуется. Вот воспрянет-то. Гляди, - и подымется».
Приглашение войти, жест – пожалуйте за мной, мимо горелых конфорок, немытых кастрюль и мисок, к столу с продранной клеенчатой скатертью, пустыми бутылками, сохлыми корками, алюминиевыми разномастными немытыми ложками.
Шура? Да, в клинике. Да, опять. Депрессивное состояние, агрессивный синдром. Бедная девчушка. А ведь умница, лицом – в Ротару, ни рублем меньше!
Ее комната? Конечно, вот сюда, туда, пожалте.
Поворот налево, вдоль темной бревенчатой стены с торчащей из пазов паклей, на полу землисто-картофельная куча, в углу поменьше и такая же запыленная – морковная.
За легкой перегородкой – покрытый одеялом диван. Тот самый, с которого летели в лицо родигле дочерины матюги?
На столике, будто нарочно положенный фотоальбом. Раскрыла.
«Из класса само кралистая. Посмотрите!»
Дугообразные фото-ряды учениц. Саша – крайняя справа; черноволоса, статна, лучезарна. Но как бы отдельна ото всех.
«А начитана!... Взгляните-ка!»
Самодельная, на веревочках полка. Книги со свалявшимися уголками страниц, когда-то захватанных, но давным-предавным не открывавшихся: Ререрихи, Блаватская, Бейли. Закон кармы и перевоплощения…
Адрес клиники? Тут недалеко. Перейдете улицу и два раза направо. Любой подскажет. Что принести Саше? Сладостей – шоколад, мед, конфеты. И апельсины – обожает. К обеду будете? Я картошечки отварю. А селедочка и… хи-хи-хи, что под нее – ваше.
Ясно.
Быстрее на улицу.
Ну, что, логово – оно и есть логово!

5.

Психдиспансер.
Кирпичный, свжебеленый домина.
Чистомытая лестница на второй этаж.
Диалог с вахтером. Его удивленное: АРКАДИЮ? Еще более недоуменное лицо вышедшей нянечки: вы… к Саше? Аркадии? А как сообщить, кто вы Саше?
Виктор Петрович. Из Москвы.
Ну, греховник сврхсрочной давности! Что оробел? Зачем колотится сердце, трепещет душа? Страшишься очевидного – увидеть плененную жар-птицу, раскрыться и полететь головой в омут неизведанности? Когда забываешь обо всем, все отбрасываешь, чтобы жить чужой судьбой, чужой жизнью?
Тихий скрип тяжелой бело-крашеной двери.
Саша Аркадия!
Маленькая, тоненькая, изящная. И бледная, и пуганая, в бесформенном, застиранном, свисающим до пят халате, перехваченном у осиной талии завязками.
И мелкими шажками в сторону большого, с целлофановыми пакетами в руках немолодого дяди. Широко раскрытые глаза нянечки и еще кого-то в белых халатах из-за полуоткрытой двери.
Это вам. Гостинцы.
Она не слышит. Неотрывный взгляд. Слезы из глаз, по щекам, на белесо-полосатый ворот халата.
Это вы? Вы? Вы?
Нам куда? Где сесть? Поговорить.
Обхватила руку двумя своими, полудетскими, исхудалыми. Повлекла в комнату, где за столами пациенты клиники в таких же, как у нее халатах – с сидящими напротив гостями посреди разложенных, расставленных, нарезанных и раскупоренных закусок.
Сюда. Давайте здесь.
Саша, ни на секунду не отрывая взгляда, не расцепляя рук, – к скамье, садясь поглубже, и притягивая к себе, шепотом: это вы, вы, это вы!....
Высвобожденной рукой – гостинцы на стол.
Потом, потом, – она. И о главном: вы заберете меня? Вы поговорите с доктором? Вы убедите ЕЕ забрать меня? Вы поможете? И т.д. и т.п.
Речь чиста, ум здрав, логика безупречна. Или это временное? Ведь сбегала же из дома? Зачем? Куда, Саша? Ведь телеграммы, что пришли тогда от матери не выдумка. Они были? Были, Саша?
Да, были. Да, сбегала. Хотела уехать. К вам. Не получилось. Сняли с поезда. И сюда, в больницу, к этим идиотам…
Почему именно сюда? Зачем?
Все она, это она, это чудовище – не человек, не женщина, не мать! Докажите ей: мне надо выйти, я буду работать, все деньги – ей. Заручитесь. Вам поверит. А вы – мне, обещаю, клянусь, так будет. Вы верите, верите? Вы заберете меня?
Да, Саша. Но не домой. Это бессмысленно. В Москву. Помогу устроиться. Работать – на любую кафедру, лаборанткой. Нужны всегда! Жить – не проблема. Пока можно в моем клубе, комната найдется. Как? Хотите?
Нет ответа. Вместо него сверкающий взор.
Понято!
Но прежде – к доктору. Что скажет он?
Расцепил ее жаркие, влажные пальцы. Развернул шоколад, фрукты, печености: пока беседую, чтобы – съесть все! Без остатка. Без стеснения!
И – в кабинет главврача.
Тот ждал.
Еще бы! Событие – у Саши Аркадии гость. Впервые за десять лет. Цель? Увезти в Москву? Работать? Учиться? Приветствую. Способна ли? Да. Вне всяких сомнений. Здорова? А кто здоров на сто процентов? Чем поражена? Несдержанностью в отношении к матери. Агрессивностью. Угнетением состоянием духа. Сосредоточенностью на видениях. Мыслях о перевоплощении. Нереализованной сексуальностью, потребностью любви.
Буде то, другое, третье в отдельности, – это не болезнь. Случается у всех. Болезнь, когда все враз, вместе. Что и есть у Саши. Способствует никто иной, как мать. Камень преткновения, булыжник на шее дочери. Причина кризиса. Провоцирует его, указывая: дочь невменяема. Для чего? Проще простого: получить опекунство и денежное пособие. Сдаст-заберет, сдаст-заберет. Балансирует, держит на грани нервного срыва, годами. Из-за денег. Которые пропивает.
Как остановить? Есть аргумент. Весомый. Сможете – воспользуйтесь. Скажете: Сашу отпускаем в последний раз. Приведет снова, дверь за ней закроется навсегда. Назад пути нет. Помещаем в специнтернат. Пожизненно. На казенный кошт. Значит, конец опекунству и денежному пособию. Единственно разумное – Саше пойти работать, кормить себя и родительницу. Доведите до ее сознания. Объясните на пальцах в ы г о д у здоровой, работающей дочери. Лично для нее. И ее сожителя. Не видели еще? Познакомитесь…
На это наверняка отреагируют. Бог вам и Саше в помощь.
… Вновь вдвоем с Сашей. Гостинцы отнесла – раздала в палате, извиняется: больные такого не видывали. Правильно сделала! Переоделась во что-то цветасто-короткое. Да, София Ротару! Вылитая.
Облегченно, осмысленно, коротко ей – о разговоре с доктором. Загорелась, осветилась изнутри. Вновь ухватившись цепкими пальчиками за руку, проводила к выходу.
Заберите меня отсюда. Заберите, заберите, заберите!
Да. да, да, Сашенька. Да! Вызволю. Клянусь! И – в Москву. Сообщите поезд, вагон, я встречу. Вот номер мобильного, деньги.
А если не получится? Если не уломаете ЭТУ? Если не выйдет? Я умру. Я не хочу, я не буду больше жить!
Выйдет, получится, Сашенька!!!
… Получится??????? А ну, как нет?!
Ах, что за несчастье, эта Саша, что за беда! И что за наказание мне, взявшемуся распутывать злые узло-сплетения запредельно-недо челочвеческого!
Впрочем, поделом. Поделом! И получи-ка в конце концов итог всех усилий – гибель Саши!

6.

Этому не быть! Ни при каких условиях.
Надо вытащить мнимо-сумасшедшую из сумасшедшего дома. Пока не вывихнулась всерьез. Только как подвигнуть на это родиглу? Как втолковать б е с толковой, совестить б е ссовестную, уверять н е верящую? Вызывающую даже не отвращение или, ненависть – рвотную реакцию.
Ясно – водкой.
… На столе логова сковорода дымящейся картошки, сыро-колбасная разносортица, гора хлебных ломтей и «чатушка» сорокоградусной. Шутливо-простецкое – Почто ч а т у ш к у-то узял? Мало! На троих-то? – приветствие-отповедь «друга» логова, мужика зрелых лет в сапогах, дешевых джинсах и самовязанном свитере, принявшего продуктовый пакет из рук в руки.
Нормально. Для разговора достаточно.
И, чокнувшись, родигле без паузы, хриплым от зажатого в зубах клекота омерзения, глядя в ее свинцово-непроницаемые глаза – о клятвах Саши, доводах доктора, гарантиях своего участии в трудоустройстве на какой-нибудь из Московских кафедр, выделении для нее одной из комнат клуба. О выгодах, трижды: оправится, встанет на ноги – будет кормилицей-поилицей. Нет – окажется в психинтернате и конец опекунству, каюк пособию! Здравое, несомненное решение очевидно. Для вас, для нее, для всех.
Родигла, дрожащей рукой нацедив из «чатушки» в свою рюмку, молчит. И вдруг, – запрокинуто тряся головой, хохочет, нет ржет!
- А, ху-ху не хо-хо! Явился! Спонсер. А это видел – грязный, прыгающий кукиш.
Выплеснула водку в рот. Зажевала.
- Выкуп платить будешь! Вперед, за год. Две поллитровки, закусь, как эта – кивок на стол – чтоб каждый день. Платишь – есть базар, нет – нет базара! И письма на зону: что, брата Шуркина знаешь, что, хороший, что ручаешься: что отчима замочил случайно.
- Я таких уж штуков сто послал, - «друг» родиглы, встревая. В руках, случайно или нет, кухонный нож.
- Тогда и увози ее. Хоть в Америку!
Стук крови в висках. Еще чуть-чуть, еще слово, жест – и взрыв, и – вселенская смазь.
Сверхусилие над собой. Кулаки сжаты до боли фаланг.
- Чего глядишь? Думашь, не знаем, зачем Шурку берешь? Пользовать. Пользовать хочешь. Не дураки. Понимаем. Задаром не получишь…
- Калым, понял? – «друг» родиглы. – Обычай такой. Слыхал? Кавказский. Козу берешь и ту за деньги. А тут человек, живой. Все по-честному. Бабло даешь и – пользуйся. Все в аккурате. Смыться не мечтай. Адрес твой имеем, достанем, пошшупаем…
Даже так!
Едва ли всерьез. Блефуют! Но, как бы там ни было, ясно: Сашу из рук не выпустят. От своего не отступятся. Убеждать бессмысленно.
Что делать?
Подняться? И ответить шабашу этих полу-людей единственно возможным способом – покинуть дьявольское логово навсегда?
Значит?
Значит, все. Саше конец?
И вдруг… даже для самого себя неожиданное, необъяснимое, непостижимое.
- Хорошо. Я согласен.

7

Ударившему по левой обороти и правую?
Взявшему пиджак отдай и рубашку?
Похоже.
Зато – вопреки лукавой логике животной алчности.
Без эйфории, господа!
Да, на содержание беру. Но, во-первых, без никаких водок и пьянок. Буду оплачивать: а) жилье, б) газ, в) электричество. Как? Через экспресс-оплату, ту, что есть теперь в каждой торговой точке, куда деньги кладут – на мобильники. Чай, в ХХI-м веке живем, не в пещере. Уже как с год через нее родителям коммуналку в другой город оплачиваю. По нему же договорюсь перечислять ближайшему продмагу – за хлеб, крупу, масло, колбасы и доставку; будете получать товаром, и ни рубля наличными. В-третьих: и первое и второе – только по выходе Саши, оттуда, где она не появится больше никогда. Чем быстрее, тем лучше. Идеально, если прямо сейчас. Насчет писем в зону: даете копию постановления суда; прочитаю – определюсь, что можно сделать и, что по силам, сделаю.
Согласны? Если «да» – иду договариваться с жил Управляющей компанией и о продуктах. Нет – прощайте. Я вас не знал и знать не хочу никогда!
Во вражеском стане ни потрясения, ни растерянности. Молчаливое жевание, заглядывание в пустые рюмки, обдумывание диспозиции. Уже полегче. Только не терять инициативу. Не дать зацепки для новых, дикарских условий.
И сделайте топором зарубку: Я НЕ БЕРУ САШУ ЗАМУЖ, Я НЕ ПОКУПАЮ ЕЕ, А ВЫ ЕЕ НЕ ТОРГУЕТЕ. Я даю шанс. Ей и вам – жить по-людски. Согласен составить договор и подписать. У всех бывают трудные времена. Но одолевающим их Господь дает помощь. Вот Вам крестное знамение перед Его лицом – обещанное исполню. Идемте за Сашей.
Дак, сегодни поздно. Бумаг заполнять тышша. В клинике-то уж, небось, никого. Ушли. Завтра. Завтра. Вы в ЖЭК, покуда, идите и насчет продуктов… Хорошо.
Не шел – бежал, чтоб не передумали.
…И в жил-офисе и в магазине – все «за». У одних гасилась почти годовая задолженность, вторые – избавлялись от пьяных попрошаек. А кто платит, какая разница. Капитализм: прибыль прежде всего! Открывай расчетный счет, да только знай, переводи денежки исправно….
… Вернулся сообщить: все утрясено и – не узнал логова. Чистая скатерть, обеденный прибор. Капустные щи. «Друг» заметает в картофельную кучу многодневный мусор.
Сила доброго слова? Реакция на «подставленную щеку»? Нечаянная радость от свалившегося матпродсодержания? Искра Божия? Или простое желание отблагодарить? Разительная перемена в сознании не умещалась. В мнгновенное преображение не верилось…
Нет, скорее всего, заурядный алкашный трепет перед второй «чатушкой»? Как бы там ни было, трапеза в знак свершения невероятной сделки, решавшей судьбу, жизнь, будущее Саши, отличалась от предыдущей, как день от ночи. Восторги, слезы, извинения, обещания, клятвы. И заверения: отныне все силы, все время, все, все, все, – чтобы поставить Александру на ноги, вывести на дорогу, найти счастье. Теперь все заботы – о ней. Благодаря вам, низкий вам за это поклон. И больше не беспокойтесь, ехайте себе домой. А Сашу отправим, или лучше – привезем через день-другой. Заодно поглядеть, где-как жить будет, где работать. С миром поезжайте и ждите…
Точно доставите Сашу? Наверняка?
Не сомневайтесь. Вот вам крест. Да обманывать – никакой выгоды, раз обо всем столковались. Но уж договор, очень просим, выправьте насчет коммуналки, продуктов, приедем и подпишем.
… На Московский поезд садился, не веря в случившееся. Загадал: позвонит завтра Саша, все получится, восстанут и она и родительша с «другом». Нет – и ей и им крышка.
Позвонила! Невнятно тихим, не радостным голосом: да, дома. Но ехать не в чем: ни пальто, ни сапог. Неловко.
Выезжай, в чем есть. Одежду купить не проблема. Приезжай!
Хорошо. Я перезвоню.
Но… три дня безмолвия.
И звонок.
Саша?!
Нет, мать. Шура боится ехать. Стесняется. У нее никуда зубы.
Вылечат здесь. В институтской стоматологии. Бесплатно. Приезжайте. Договор готов, на год, со всеми пунктами. Деньги приготовил. Подписываем – и отправляю прямо при вас. Не забудьте «Дело» сына. Сообщите номер поезда, вагон – и в путь. Жду.
Хорошо. До послезавтра.
…Белорусский вокзал.
Поезд опаздывает. Более чем трехчасовое вынужденное ожидание. Нервное, тревожное: приедут ли? Свершится спасение или – опять срыв? Произойти может что угодно!
Состав прибыл. Вот их вагон. Наверное, Саша смотрит в окно, ищет знакомое лицо. Не видно. Значит, – к распахнутой двери плацкартника, где появится щуплая, испуганная фигурка «Ротару».
Нет. Нет. Нет.
Вышли все?
А где Саша? Где Аркадия?! Не приехала??
Спросить проводника!
И вдруг:
- Шурка, Шурка! – не голос, рык. И толчок в грудь, плечо. И вопль не матери, а памятный по первой встрече сухой, надтреснутый хрип родиглы.
- Шу-у-р-к-а, паразитка!
- Что? Что? Где она? Что стряслось?
- Сбежала. Скрылась. Улизнула, гадина. То-то ластилась. Чаю подливала. Усыпила. У-у-у, подлая… Убью!!!
- Да где, на какой станции? Когда?
- Не зна-а-ю-у-у-у. Спала. Проводники не видели. Где бригадир? Надо к бригадиру. В милицию! В милицию. Скорее в милицию!....
Беготня, брань, перекошенное лицо – лицо родиглы.
Ну, что? Все? Конец? Или только начало? Начало чего? Куда она? Что задумала? Придет ко мне? Но зачем бежать? Ко мне и ехала. От ненавистной родиглы? Ведь терпела полжизни. Могла бы крепиться еще час. Нет, не ко мне.
Тогда… к студенту, психиатру? С прерывистым голосом и дрожащими руками?
А если – нервный срыв? Помутнение сознания? Обострение болезни? И – возвращение в клинику, в психоинтернат до конца дней! Это в лучшем случае. В худшем – беда.
Ах, Саша Аркадия, Саша Аркадия!
Немного успокоившись, оставив мечущуюся и вопиющую среди вагонов родиглу, узрел очевидное: ничего иного и быть не могло…
На сердце боль, страх за беглянку, тревога и надежда. И недоумение. И вопросы, вопросы, вопросы.
… Эге-ге-е-ей! Где ты, упивающаяся вырванной, в конце концов, свободой, беззащитная, полураздетая, полуголодная, слабая, чистая русско-кавказская девчонка, Саша Аркадия!!!
(Продолжение следует)