В доме нашем общем.

Сергей Минин

Рассказ

В доме нашем общем.

Если в свое время Михаил Булгаков писал о том, что «москвичей испортил квартирный вопрос», то в наше, закамуфлированное демократическими воззваниями лихолетье, зеков он доконает точно. Ибо, если у ответственного квартиросъемщика имеются хоть какие-то принадлежащие ему жилые метры, то у «человека в телогрейке», как поется в популярной песне, помимо одного из ярусов шконки, полки в тумбочке и табуретки, прав больше не обнаруживается ни на что. Вдобавок ко всему в столовой его кормят баландой, которую у приличного хозяина не каждая свинья еще есть будет. А в санчасти местные «коновалы» на одних и тех же бланках выписывают анальгин как средство от всех болезней и направление в морг.
- Нет, я уже больше не сяду, - негодуют в сердцах зэки, видимо, предпочитая земному концлагерю добровольно отправиться в сулящий им, как мученикам, райские кущи мир иной. Однако в действительности все получается совсем иначе, и разучившиеся жить в нормальном социуме, освободившись они неизменно в ближайшее время оказываются помещенными за колючую проволоку, пока и в самом деле от антисанитарии, недоедания и болезней не прибирает их косая, где-нибудь «на перекладных» между тюрьмой и лагерем.
И если в былую бытность вольного человека кому-то из этих, скажем так, вечных ЗЭКа и удавалось лавировать от таких напастей общества, как алкоголизм, наркомания и мужеложство, то будьте уверены, что в нынешнем положении это их верные спутники в любом из российских пенитенциарных заведений с первых и до последних дней. Отсидеться, затеряться, отстраниться или, как еще здесь на уголовной фене ботают, «притыриться», сразу следует заметить, не удастся, - ведь, как мы уже писали раньше, у осужденного на срок в тесном ГУФСИНовском архипелаге нет даже и намека на хоть сколько-нибудь обособленное пространство, где бы он мог, пусть и изредка, но побыть наедине с самим собой. И это даже не первый круг ада – по Солжениценовски, так теперь уже романа определенно не назовешь, это самые настоящие Содом и Гоморра, а то и просто – дурдом.
Вот, например, какие события разыгрались на днях в одной из колоний строгого режима в Самарской области. Причем в мужицком бараке, куда сотрудники администрации все проверяющие комиссии - для показухи первым делом приводят, тогда как блатные отряды обходят стороной, ибо оттуда вообще, как из темного леса среди бела дня, с фонарем и охраной не вернуться можно - такая зловредная там круглосуточно стоит атмосфера, как нельзя лучше могущая быть охарактеризована одним метким русским обозначением - кильдым!
Хватит нам и тихого омута, который, как подразумевается, потому и тихий, что в нем черти водятся. Вот на них - то, окаянных, давайте и поглядим!
Осужденный Сергей Кротов два дня пользовался – стоит отметить, являющимся запрещенным предметом - сотовым телефоном осужденного «Кармана», свою фамилию который не помнит, пожалуй, даже уже и сам. Да и лагерное начальство грешило порой тем, что, не сумев наскоро выяснить по картотеке нужные инициалы, частенько вызывала его на аудиенцию по погонялу
- Осужденный «Карман», пятнадцатый отряд, срочно прибудьте в штаб учреждения, зачастую слышалось по громкой связи.

Так вот, осужденный Сергей Кротов два дня, как это молвится по молодежному «висел и висел» на чужом аппарате, а в качестве заранее обговоренной расплаты за услугу вместо обещанного героина, уколол «Кармана» обычным анальгином. Это было в первый раз, а во второй вообще соскрябанной со стен побелкой, от чего легковерный наркоман покрылся на сделавшейся гусиной коже трупными пятнами, закатил глаза и забился в судорогах. Симптом для всех «пыриков» безошибочный – «Кармана» «тряхануло». Чресла его напряглись и обвисли, а язык онемел и не мог вымолвить ни единого звука во спасение подверженного испытаниям тщедушного организма.

- За что?- только и успел вякнуть он перед началом агонии.

В защиту своего подопечного завхоз пятнадцатого отряда Илья «Толстый», фамилию которого за ненадобностью, так же давно уже никто не помнит, нанес сокрушительный удар в глаз заключенному Сергею Кротову почти тотчас, как только узнал о причине произошедшего по слабому шевелению губ приходящего в себя «Кармана». И на то были веские причины: осужденный «Карман» является ночным дневальным его отряда и случись с ним что-нибудь посерьезнее, допустим, от занесенной в организм грязи или же передозировки, летальный исход, то об условно-досрочном освобождении, которое, по всем подсчетам у Ильи «Толстого» подходило в следующем месяце, соответственно, не могло быть никакой речи. Говоря другими словами, на самого «Кармана» ему было глубоко наплевать, но вот о собственной шкуре душа у него ох как радела.

И так в буквальном смысле, гром и молния, разверзшиеся перед глазами осужденного Сергея Кротова, настигли его в коридоре жилой секции, когда он, натворив дел и не подозревая о готовящемся возмездии, шел покурить на крыльцо перед бараком. В результате чего он медленно сполз по стене и на минуту потерял сознание, мешая проходу, с безразличным видом перешагивающих через него мужиков, решивших, видимо, что он, подобно им, вусмерть напоролся бражки, вот и валяется теперь посреди коридора, изображая из себя какой он крутой парень.

В дальнем «проходняке», прямо напротив входа, два бывших активиста или, изъясняясь привычным для здешних мест языком, две суки, выбивали карточный долг с непонятно кого по лагерной иерархии, при этом во всеуслышание объявляя его – «полупидором», - на что тот почти не возражал, вяло отбиваясь. Так что картина ежедневной жизни складывалась вполне обычная.

В голове у Сергея Кротова шумело, глаз оплыл и он не мог его разлепить, прикрывая обеими руками, но уши при этом отчетливо слышали вбиваемую в них будто молотом угрозу – внушение, идущую от завхоза пятнадцатого отряда Ильи «Толстого» для пущей важности трясущего его, приподняв за грудки:

- Последний раз предупреждаю, еще раз замутишь в моем отряде что-нибудь с героином, считай, что жил – все зря. Я тебя тогда сам уколю, но своей уже иглой – кожаной! Понял?

Выпущенный из его цепких дланей Сергей Кротов моментально рухнул на пол. Илья «Толстый» удалился, а подоспевший на общий шум завхоз четырнадцатого отряда Кирилл Федунькин, убежденный наркоман со стажем, принялся расспрашивать подопечного уже своего отряда, с болью глядя на его изувеченное лицо.

- Кто тебя так, брат? Кто?

Лицо с фингалом хотело было во всех подробностях пожаловаться ему на несовершенство мира и зловещую несправедливость отдельных личностей в нем, но как разлаженный механизм, лишь начав набирать обороты, речь его резко застопорило, на первом же всхлипе: «Карман», - так как в голове у него от перенесенной травмы все смешалось, как некогда и от других обстоятельств в Доме Облонских в романе всемирно почитаемого писателя графа Льва Толстого, вероятно, лишь понаслышке известного и тем и другим участникам означенных несуразностей.

- Я так и думал…падла…счас я ему покажу, счас,- провозгласил Кирилл Федунькин и преисполненный благородного негодования, перемешанного с жаждой неосознанной справедливости, ринулся в соседний отряд. Однако на ходу чуть был не сбит торопящимся для выполнения гомосексуальных услуг осужденным «Пенелопой», фамилию которого также, как и в первых двух случаях никто уже не помнил, хотя все точно знали, что поджидал его или, по местному, Ее за бараком с обещанной в качестве расплаты десятирублевой пачкой сигарет «Максим» никто иной, как восьмидесятилетний дед «Мартын», фамилию и имя которого, как и в первых трех случаях, за исключением, пожалуй, сотрудников спецчасти и пенсионного фонда при всем желании назвать никто бы не сумел. Куда только ученые, интересно, смотрят? Представляете, такого по приговору суда на Марс бы отбывать наказание отправить – он бы там мигом жизнь воспроизвел! Редкостный развратник, редкостный. Ну, да бес, как говорится, с ним!

После преодоления лестничного проема с подъемом на второй этаж завхозом четырнадцатого отряда Кириллом Федунькиным осужденный «Карман» был обнаружен им в умывальной комнате, когда под струей холодной воды пытался привести себя в чувство от сильнейшего отравления простейшим химическим соединением, скорее всего известкой, и, как следовало ожидать тот час, испытал на своем шелудивом личике всю неблагозвучную хлесткость обессиленной и больше походившей на комариную атаки. Да и какая может быть мощь в кулаке бывалого наркомана? Так, понт один! Тем более, что Кирилл Федунькин был внезапно остановлен встречным ударом закипавшего уже старого совдеповского чайника, пришедшимся ему вместе с вылившимся из него кипятком прямо по темечку от осужденного двенадцатого отряда «Банзая», (так же как и все остальные упомянутые уже осужденные, все чаще отзывавшийся на погоняло, и видимо не очень-то нуждавшийся ни в собственном имени, ни в фамилии), специально перелезшего через забор локального участка за обещанными ему там взамен взятых еще на той неделе денег наркотиками и невольно подумавшего, что бегущий по лестнице вверх завхоз в который раз пытается от него скрыться, - что, собственно, и заставило осужденного «Банзая» для пресечения предполагаемого обмана прибегнуть к первому подвернувшемуся ему под руку назидательному средству, как только он его догнал. Чем ни зощенковская сцена из рассказов про коммунальные квартиры? С той лишь разницей, что там у жильцов все битвы, как правило, происходили на общей кухне, а тут из-за значительной перенаселенности лагеря, она давно уже была отдана под жилую секцию, и чайники кипятились где придется – в частности, в умывальной комнате, т.к. туда были подведены розетки.

Крик обваренного разнесся, что называется, на всю «ивановскую», но так и не был услышан младшим комсоставом за толстыми двойными рамами Дежурной части. Да и как он мог быть воспринят, когда она была заперта на ключ. А все ее заступившие на сутки обитатели припустили разнимать развязавшуюся на почве пьянства в тринадцатом (блатном) бараке поножовщину. И это в то время, когда из седьмого отряда, относящегося к третьему сектору, поступило сообщение о том, что осужденный «Доза» двадцати трех лет от роду, чье имя и фамилия вряд ли даже у его многочисленного окружения когда-либо всплывут в памяти, не выдержав этого скотского существования, вдруг взял и повесился. И это при том что, в четвертом секторе, к которому относится девятый, десятый, одиннадцатый и четвертый отряды, трое осужденных уже не подавали признаков жизни, очевидно, злоупотребив «белым китайцем», - именно так теперь именуется самый опасный героин, который всеми правдами и неправдами поступает в зону в необъятных количествах. Другими словами, везде администрации было не поспеть.

А, между тем, холодное осеннее солнце еще не зашло. Птички, радуясь ему, звонко тренькали на подпиленных – по указке режимной части колонии – ветках, - и до отбоя было далеко, а до освобождения (как до почти не существующего измерения) тем более. И как в подобных условиях, само собой разумеющимся образом напрашивается вопрос встать на путь исправления бедолаге осужденному, как ему об этом без зазрения совести талдычат неподъемные юридические талмуды и предписания? Какой там. Тут бы выжить!

Сентябрь 2006 г
Самарская область
ИК-10
Красноярский район
Сергей Минин