Тольятти - город сад

Сергей Минин

Тольятти - город сад

Весь город знал, что убийство Валерия Иванова заказал весь город.

Невыясненным оставалось другое: чей киллер отстрелялся первым, и соответственно, последним.

Работниками милиции негласно были отмечены восемьдесят случаев, произведенных заказчиками оплат по данной «номинации», но на поверку, настоящий фигурант по делу так и остался не установленным. Ибо все не настоящие, или лже-фигуранты на первых же допросах с пристрастием оказались обладателями безупречных алиби, и автоматически были переквалифицированы из обвиняемых по особо тяжкой статье уголовного кодекса в заурядные мошенники.

Это же нонсенс: не засадишь же за организацию убийства весь город?!

Спрос рождает предложение - цинично противопоставляли лже-киллеры известный закон политэкономии дотошным расспросам следователей, терявшимся в догадках.

Газетчики трубили и требовали раскрытия преступления.

Общественность волновалась и, давно привыкшая ко всяким злодеяниям, творимым в отчизне, в масштабах города ничего не требовала, лишь переживала, как бы опять не поднялись цены на водку. К этому привыкнуть тольяттинцы решительно отказывались, готовые в любую минуту из опорожненной бутылочно-водочной тары прямо в центре города соорудить самую что ни на есть революционную баррикаду.

И выдвинуть лозунги, допустим такие: «не сметь покушаться на святое!».

Мы вам «Жигули», а вы нам что же?!

Россия - это, прежде всего, дешевая водка!».

И т.д. и т.п.

В целях снятия нездорового ажиотажа, напрямую связанного с убийством мало того что популярного журналиста, так еще и депутата городской думы и, косвенно спровоцировавшего массовый спрос на спиртное, а это как известно прямой путь к беспорядкам на закрытом совещании горе-правоохранителей, было принято решение: срочно добиться раскрытия данного преступления. Что означало только одно: любыми средствами и не столь уж важно будет ли арестованый к нему действительно причастен. Ибо, как когда-то метко изрек духовный вождь чекистов Дзержинский: «невиновных людей не бывает, есть только объекты нашей недоработки».

Тут-то, как нельзя, кстати, первым кандидатом на злополучную доработку подвернулся некто Черников, только что снятый в курортной зоне города с памятника Татищеву, где он выступал вторым седаком и зачем-то настырно пытался развернуть выдающееся творение скульптора-современника, в прямо противоположное от исходного направление.

Утонешь же, скотина,- жалостливо трепал коня за гриву, не предусмотренный творцом второй чудак-наездник,- катим-ка лучше в дурку, там на полдник компот дают с булочками.

Но видно не судьба была ему на этот раз побаловать чугунного коня компотом с булочкой: памятник-то оставили, а вот инициатора происшествия - Черникова - на патрульной машине прямым ходом доставили в городскую прокуратуру. В кабинет к дежурному следователю, который без обиняков оценив бросающуюся в глаза из-под коротких рукавов рубашки подозреваемого широкую, как загородная трасса «дорогу» от причиненных шприцем проколов, приступил к решению поставленной перед ним задачи,

-Наркотики употребляешь?

-А у тебя есть?

-В убийстве журналиста Иванова чистосердечно сознаешься, отказа ни в чем не будет, уяснил?

-А як же.

-Приступим к допросу: кто заказал?

-Усама Бен Ладан.

-Кто исполнил?

-Я!

-Все сходится, - отрапортовал высокому начальству прокурорский работник, ниже классом. Где бы героина еще взять? Столько висяков раскрыть можно. Надо будет потолковать с оперативниками.

-Гуляй, рванина! Тут на всех «читков» хватит - бахвалился препровожденный в кутузку Черников. - Завтра еще пойду, загружусь за парочку жмуриков.

-Во дает! Во мочит! Так посадят же?

-Кто посадит? Не боись. Меня только вчера с Южного шоссе из психушки выписали. Я на тот момент, когда ихнего журналиста хлопнули, в кабинете у завотделением Василь Васильевича с котом Барсиком в шахматы играл. Так он мне мат поставил. Вернусь, прибью подлюгу! Алиби у меня, понял? Ты, когда на дальняк ходишь, - наставлял он слушавшего его с открытым ртом низкорослого паренька, по виду малолетку - газету «Тольяттинское обозрение» с собой бери, путного там теперь все равно ничего не прочтешь, но хоть мусорские сплетни знать будешь. Запугали писак, запугали.

- А, а, а…

- Тогда завтра и мы запишемся в киллеры, - подхватили инициативу собратья по несчастью, - если у тебя нашлось алиби, то и у нас оно, наверняка, имеется. Мы же не убивали журналиста.

-Это еще доказать нужно! А при нынешнем положении вещей, между прочим, иногда это бывает весьма и весьма проблематично сделать. Только назовись груздем - мигом тебя запихнут в кузов.

-Но у тебя же получилось?

-Я же вам сказал, что у меня два адвоката: завотделением Василь Васильевич и кот Барсик.

И, несмотря на все вразумления бывалого Черникова, как и положено, к утренней проверке, - на имя начальника оперативной части - было составлено (в муках писавшееся всю ночь) заявление с настоятельной просьбой - выдать на всю камеру запретного зелья.
Настоящая коллективная петиция!

-Вы что, рехнулись? - заорал на них молодой и круглый, как мяч, ответственный по изолятору, по долгу службы отвлекшийся от контроля над шмоном. - Кто же так оформляет? Надо явку с повинной писать, а вы про наркотические средства!

-Эх вы, обалдуи, поддержав коллегу, пожурил их пожилой Кузьмич «продольный». - Я «куму» сам доложу. Он и без заявления вас примет. Только у него, кажется, героин кончился.

Все сразу перехотели быть киллерами.

-А на будущее, чтоб вы знали, коллективные жалобы и заявления не принимаются. Пишите каждый в отдельности. А про «геродос» я еще по подробнее выясню, - дабы подсластить пилюлю, залихватски крикнул перед уходом заслуженный «продольный», и уже проворачивая ключами в замках запираемой железной двери.

На какое-то время в камерном полумраке воцарилось молчание - заваривался чифир, а потом опять пошел галдеж на не сходившую с уст тему.

-Где же столько листков взять на их «баранки»? А вдруг у них и вправду порошка нету? - одолевали некоторых сомнения.

-Как же - нету? Всегда был, а тут - нету? Куда же он делся?

-Пусть хотя бы «травы», или сонников дадут, включился в разговор несколько приунывший и, видимо, испытывающий наркотическую ломку, Черников. Я все же за их «висяк» срок мотать подписался.

-А я бы и салом взял. Или колбасой «Докторской». Пусть потом меня хоть за шведского президента Улафа Пальме судят. Есть так хочется. Все равно я его не убивал. Я где-то слышал, что наш суд самый гуманный суд в мире.

-Как же!

-Цыц! Мелюзга! - посыпались со всех сторон окрики на проголодавшегося паренька-малолетку, выискивающего в пустом мешке вдруг да случаем завалявшуюся хлебную корку.

И не взирая на все разногласия в начале возникавшие между задержанными в этом серьезном вопросе, в итоге, в камере №27, что располагается на спец-продоле следственного изолятора №1, как флигель в саду большой усадьбы затерянный на территории УВД города, все же победила дружба - заявление на прием к оперативнику подали за бомжа Серегу, внешне производившего впечатление равнодушного ко всему происходящему увальня-недотепу, решив, что путь, мол, первым, так сказать, проведет разведку боем: глядишь, что и выяснит? К тому же в тюрьме ему сидеть явно понравилось: ни разу не бьют, три раза кормят...

-А этапируют на централ, так там тебе и вшей выведут и венерические заболевания, если есть, вылечат. Опять же обязательный для всех медосмотр проведут, - подбадривали его сокамерники.

Перед обедом его вызвали...

И он ушел.

Защемленным нервом потянулось время.

А вернулся предприимчивый бомж только к вечеру, вдрызг пьяный с крест-накрест, перемотанным ливерной колбасой, как пулеметной лентой, туловищем.

-Героина не было. Пришлось взять водкой и колбасой. Нате вот, ешьте. Теперь я за Иванова загрузился. У меня тоже алиби на этот случай имеется. Я вспомнил. Я же в тот день в вытрезвителе с самого утра за «Белочкой» по потолкам и стенам гонялся.

-Поймал?

-Не дали. Самого поймали и к кровати пристегнули наручниками, чтоб я не рыпался значит. А дальше ничего не помню. На третьи сутки только в спецприемнике в себя пришел, в пятой камере. В здании напротив. Его через решетку, если вглядеться, видно. А потом меня сюда перевели. Так и сказали: «сразу видно, что ты еще тот гусь лапчатый. Будем с тобой работать».

-Наработали. Жди теперь суда и справедливого приговора.

-Ладно, не плачь, Серега, разберутся. А колбаса-то какая вкусная.

-Жуйте-жуйте.

- Прохиндеи вы, - обиделся приподнявшийся с нар Черников. - А как же я? Это же моя идея была.… Воспользовались, да? Воспользовались...

-А твое алиби уже выяснилось. Мне опера рассказали. Жди теперь, когда за тобой Василь Васильевич из дурки приедет. Будешь там играть с котом в шахматы. И так молодец, тремя дозами отловился. А про журналиста этого, главного редактора газеты «Тольяттинское обозрение» Валерия Иванова, я вам по-простецки, как в некрологах не пишут, словами из песни Владимира Высоцкого, скажу: «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт». И главное, что добавлять больше ничего не нужно. Творческие личности сами о себе, при жизни еще, все споют и скажут. Но я все равно от полноты чувств пару слов вставлю, - как со сцены выводил рулады, подняв руки и вскинув голову, новоявленный лже-киллер, - ну а за то, что мы теперь здесь от его неугасающей славы харчуемся, по собственному разумению, кто героином, кто колбасой и водкой, натурально как у вечного огня греемся. Прости нас, Господи, за это, грешных!

-Видать крепко нализался.

-Это вы мне? - обескуражено заморгал глазами бомж-оратор Серега, после чего устало сполз по покрытой «шубой» стене и, закрыв лицо руками, разрыдался. - Как с вами жить? Как? Эх, люди, люди..., - а когда немного пришел в себя и успокоился, то в полной, установившейся будто в необъятном акустическом храме, тишине, продолжил: - Я помню, в квартире моей мамы на зеркале висела наклейка восьмидесятых годов того уже прошлого века, на которой четкими, веселыми буквами было выведено «Тольятти - город сад», полукругом над маленьким, улыбающимся человечком, придерживающем только что посаженное деревце и обычную дачную лопату. А теперь, скажите мне на милость, что подобает писать художникам на полотнах нынешнего страшного времени, если в уличных разборках честного люда гибнет день ото дня не меньше, чем в гражданских или мировых войнах, когда сбивается счет утраченных судеб. «Тольятти – город-кладбище». Так что ли? Как дальше жить-то будем?

Сызранский централ
Июль 2002г.