Рассказ простака

Я закончил компьютерные курсы и занялся мелким ремонтом, установкой и обслуживанием. Часто на территории клиента. Предпоследний вызов на сегодня. Жалкий узкий двор, хрущевка, пятый этаж. Поцарапанная дверь, звонок. Открывает среднего роста дама. В передней я начинаю снимать башмаки - не наследить - она делает жест, не надо. Комната, как это назвать, бедность или уже нищета? Книги, книги, книги. На этажерке гипсовый бюст, плешивый старик с отбитым носом, чувственными губами. Глаза печальные, лоб в морщинах. Дама показывает свой компьютер, старый хлам местной сборки. А внутри! Вирусы уже почти не приносят вреда, пожирая друг друга. Больше нечего. Сохранить файлы, переформатировать, установить заново - других вариантов нет. Дама слегка бледнеет, даже подносит руки к губам. Ничего страшного, мадам! Только покажите, что сохранить. Она садится рядом, на безопасном расстоянии, и указывает карандашиком на экране, где ее сокровища. Час, все готово. Худощавая дама с уважением смотрит на меня и с восторгом на оживший компьютер. Исчезает, появляется вновь и, конфузясь, неумело дает чаевые, собственно работа оплачена через кассу. Обычно беру без колебаний, но сейчас? Эта жалкая мебель, допотопный комп - взять невозможно. Вежливо отказываюсь. Она чуть улыбается, глаза теплеют. Я не хочу уходить. На выдумки не горазд, прошу стакан воды.
- Может,чашку чая?
Я иду вымыть руки в ванную комнату. Вытираюсь ее полотенцем, белым, сухим, идеально чистым, с едва уловимым запахом. Но все прочее, о Боже! Текущие краны, жалкая кишка вместо душа, а ванна! Если здесь и бывал мужик, то не иначе как дирижер симфонического оркестра. Нет, не бывал. Вместо дверной ручки привязана какая-то лента. Невозможно.
Мы пьем чай, разговор не клеится. Познакомились, техник Мосин Н. П. и кто бы вы думали? Доцент классической философии или что-то в этом роде Вероника Николаевна К. Спрашиваю, что за бюст. Плотин, говорит. Желая блеснуть ученостью, я поправляю - не Плотин, а Платон. Шквал холодного презрения, какой неуч спутает великого Платона с Плотином. Понемногу Вероника Николаевна отходит, рассказывает, Плотин - тема ее диссертации. Все не то. Ни философ, ни техник не находят слов. Слова буксуют, техник осторожно переходит к делу, притрагивается к запястью ученой дамы. Она вспыхивает, но я вижу: да, путь свободен, вперед и с Богом. Не с тем, что с бородой и в нимбе, младенец с крылышками и луком более уместен.
...
Так мы стали любовниками. Говорят, нет счастья в жизни. Могу засвидетельствовать - есть. Счастье внезапно свалилось на меня, я погрузился в него, счастье окружило меня, ничего не было, кроме счастья. Это счастье со мной навсегда и другого мне не надо. Я был расслаблен и беззащитен как дитя. И тут Вероника меня полоснула, полоснула до костей, "Что, получил за свою работу?" Холодные, прищуренные глаза, сжатые бледные губы, каменное лицо. Как и подаренная ей радость, этот шрам на моем сердце навсегда. Я не подал вида, утешил как умел. Скоро мы убедились, до окончательного расчета нам далеко.
В этой унылой квартире появился мужчина (Плотина я не считаю, бюст есть бюст и ничего больше). По крайней мере сантехник. Я заменил краны. Установил замки. При легком повороте ключа входной двери со щелчком выдвигался массивный стержень-язычок замка и идеально входил в паз. Я заменил ванну. Во вновь установленном душе я пережил (хотел бы сказать, мы пережили) незабываемые минуты. Узор занавески навеки врезался в память. Все же не только сантехник. Мужчина тоже. Гипсовый бюст, чуть кривя губы, спокойно смотрел на наше блаженное бесстыдство.
Я настойчиво предлагал жениться. Не было никаких нет и были все за. Ей давно пора. Я понравился будущим тестю с тещей. Даже ее коллегам-философам. Не то, что понравился, но они вели себя как люди, не говорили со мной об умном. Дела наши были хороши. Если бы жизнь состояла из постели и забот по хозяйству, мы были бы идеальной парой. Но слова наши, если так можно сказать, были плохи. Я стремился к компромиссу, Вера как нарочно обрушивала на меня груды ученых слов и мыслей, которые, она прекрасно знала, мне не понять. Плотин, Бергсон, Прекрасная Незнакомка, Скрябин, - голова кругом. С другой я бы не стал терпеть. С Верой терпел. Но есть грань, которую переходить нельзя. Есть предел, терпеть за которым - позор. Мы перешли эту грань.
Случайно, а может Вера не случайно так сделала, я услышал, как она в телефонном разговоре с подругой передразнивает мою речь, мои нелепые попытки поддержать беседу. Боль и брань я мог выносить. Предательство нет. То, что было между нами, должно было между нами и оставаться.
Я ушел, оставив за собой исправные краны, новую сантехнику и надежные замки. Что не так уж и мало.
Перестал ее любить? Конечно же, нет. Страдал? Да. Но продолжал работать, целовать девушек и даже стричься.
Парикмахерская. Клиентов нет, все кресла свободны. Иду к ближайшему, мастер - пожилой полный армянин. Из глубины зала кивает, манит высокая блондинка. Я не танкер, курс меняю легко. Ее руки в обрезках моих волос, на пальце вычурной формы колечко. Отпускаю армейскую шутку об ассоциациях, навеваемых такими контурами. Блондинка радостно смеется. К зеркалу прилеплена фотография младенца. Галантно спрашиваю, как его зовут. «Да не его, ее!» (Для справки, забегая вперед, теперь эта девочка называет меня папой. Есть две младшие сестры). До окончания стрижки выяснилось, среди прочего, что мастерская принадлежит ей, а вечером, она пока точно не знает, но может быть, будет свободна.
Так я познакомился с Натали и никогда об этом не жалел. Очень скоро она прямо заявила, что хочет замуж, что и было исполнено. Почему не сделать приятное хорошему человеку. Натали что-то пыталась рассказывать о своем якобыбурном прошлом, я не стал слушать. Не похоже, да и не мое дело. Сам хорош. По настоятельному совету Натали я бросил идиотскую возню со старыми компьютерами. Занялся еще более примитивным делом - взял в аренду старый фургон, нанял грузчика и начал доставлять мебель. Доход резко возрос. Сейчас я вожу не старый, а новый фургон и сдаю в аренду остальные три. Все "Вольво", между прочим. Каждый вечер у меня болят плечи от перетаскивания комодов и заталкивания холодильников в лифты, но у нас с Натали есть все, о чем мечтает мелкий буржуа - дом, поездки в отпуск, немного денег в банке. И три дочери. Я рад, что не стал тогда стричься у пожилого мастера-армянина.
Мы дома. Уют. Семейный ужин на кухне, которая по площади больше любой хрущевки. Спагетти, бутылка неплохого красного. Натали болтает без умолку, успевая при этом вытирать носы детям. Включен телевизор. Вместо обычного сериала она смотрит что-то ученое, про Грецию. Афины, Акрополь. Знаю, знаю, смотри, Наташа, мы вон там фоткались. Ну и жара была.
На экране исчезает Акрополь. Опять что-то ученое. Вдруг! На весь экран знакомое лицо - гипсовый плешивый старик с отбитым носом, чувственными губами. Плотин. Я узнал его. Спагетти вязнет у меня в пасти, не могу проглотить. Вино горше, чем сократова цикута. "Прости, я сейчас", и ухожу из-за стола. Я лежу на диване. Наверное, настоящий мужчина лежал бы лицом к стенке и скрежетал зубами. Я не настоящий мужчина. Я уткнулся в подушку и она мокра. Плотин! Ох, Верка, Верка, что ты наделала, моя глупая училка. Я плачу.
Натали тихо садится на край. Она не знает, в чем дело. Она не знает, кто такой Плотин. Она не знает, о чем я думаю и зачем закатываю истерику. Ничего этого она не знает. Она знает, что нужно делать.
Не ладонью, а легко, всего одним пальцем, Натали трогает меня за плечо.