Мы помним

Мы помним
Мысли очень не молодого человека вслух и для всех
Времени с 22-го июня 1941 по 9-е Мая 1945, а также тому, что было до и после, посвящается
Пролог
Не судите строго, ведь я не поэт,
и, думаю, им никогда уж не стану,
но, я свидетель, тех долгих лет,
когда жили несладко
и тупо, потом развалили республики,
разворовывая и превращая их в страны.
Пусть честные люди бывших республик,
все, полным составом,
вещают громко о том,
что мешает порядочным людям существовать
по порядочности законам или уставам.
Мешает так, что не только жить, но, порой, и ходить
трудно, как от изношенных нелегкой жизнью суставов.
Кто-то эти слова может принять как фарс,
а кто-то как от трудностей усталость,
но, только, другим, что ни говори,
ваш покорный слуга, никогда уж не стану.

Части: Война. Знамя. До и после
Война
Тех , кто шел от Москвы до Берлина,
Можно видеть порой в кинохроник картинах,
Их сегодня живущими - лишь единицы,
Среди всех как в руде пород редких крупицы.
До сего дня и нас дожило не много.
Кое-кто еще бодр, а другой – у порога.
Как из пожелтевшей книги страницы,
Еще мелькают в толпе постаревшие лица.

Нас бомбежками встретил июнь сорок первого
Днем Победы приветствовал май сорок пятого
И страшная пропасть из тягот и бед
Разверзлась навек между этими датами.

Мы в сороковые не воевали –
В те годы мы были мальчишками,
Но за отцами стремились на фронт,
А не за парты к тетрадкам и книжкам.

Войну пережили в болезнях и в голоде:
Картошка промерзлая и дрожь бьет от холода.
А взрослым вокруг тоже было невмочь,
Но как-то старались друг другу помочь.
Мы были по разные стороны фронта,
Так решила война,
От нее не закроешься вовремя зонтом.
Кто-то из нас страдал в оккупации,
Кто-то нес тяжкое бремя эвакуации,
Кто-то все перерос и по жизни пошел,
А кто-то из детства в могилу ушел.
Картинок из жизни в то время - не счесть:
Боец на вокзале присел, чтоб поесть,
А тут мальчик, метнувший на трапезу взглядом.
Солдат все свернул и мальчонку дал съесть.
А как же иначе, с ребенком-то рядом.
Нам память о том стоит как завеса,
Будь-то те времена из другого замеса.
Порой тяжесть в душе от событий минувшего,
Перехватит дыханье…
Как от ветра… морозом хлестнувшего.
Хоть сознанье хранит ощущенья мучительные,
В нас не было страха тогда и теперь мы не мнительные.

Но мы помним сирены тот вой отвратительный,
О воздушном налете предупредительный,
И, вскоре, зениток стук оглушительный,
Будто сваи бьют в небо копром строительным,
А над головой, черным роем ползущие,
Бомбовозы с крестами, груз смертельный несущие.
И прожектора, ярким светом в них бьющие,
В перекрестьи лучей цель по небу ведущие.
И огонь зажигалок, крыши прошивших,
И дежурных отчаянных, песком их тушивших,
И взрывы фугасок все насквозь громящие,
И перекрытий обвалы кровь леденящие,
Хоронившие всех, не успевших иль спящих,
И бомбоубежища свет чуть брезжащий,
А в нем лица людей, напряженно молчащих,
И руки родителей, деток хранящие.
Мы помним зданий руины чадящие,
Как открытые рты безмолвно кричащие.
Мы помним храбрость людей удивительную
И мелодию звука отбоя спасительную.

Мы помним реки кровью расцвеченные,
Мы помним - повсюду бойцов искалеченных,
Мы помним тысячи жизней оборванных
И судьбы живых страшным горем надорванных.

Мы помним диктора голос волнующий:
“От Советского информбюро”, -
Затем с фронта сообщенья текущие
Об успехах частей врага доблестно бьющих.
Мы помним салюты, небо красками жгущие,
И уголки похоронок, и рыданья грудь рвущие.
Те годы не эхо где-то в прошлом звучащее,
Нет, они словно боль кровью в венах стоящая.
Они нам как тяжкое бремя насущного,
Они нам как острая явь настоящего.

Такое не забывается,
Такое вечно помнится
Только грудь не победною гордостью полнится,
И сердце болью все еще ломится.
Даже Знамя Победы с годами пусть выцветет,
Бесцельно теперь уже по ветру плещется,
Но память о том в душе не померкнет,
И временем боль никогда не излечится.

Знамя
Отчего оно, Знамя, как кровавое, красное.
То память о крови от дел многих и разных:
Крови революции, крови гражданской,
Крови тридцатых и сороковых.
Да! Много тут памяти о крови дел разных,
И героических, и порой просто грязных.

Но оно нам, сквозь все, как дело правое,
Ибо бороться за жизнь "по-людски"
Человек всегда имеет право –
При царе ли, при левых иль правых,
При любой власти,
Строящей жизнь народа лживо и кроваво!
И храним мы его не как символ отвергнутой Власти,
А как память о самоотверженности героев,
О их преданности светлой идее,
О их несгибаемой стойкости и не иссякающей страсти.

Как память о тех, что овеяны славой народной
И увенчаны наградами ушедшей Власти,
И о том кто сгорел НЕИЗВЕСТНЫМ СОЛДАТОМ в бою
Как безликое топливо всемирной военной напасти!

Те, кто сквозь шквальную смерть это знамя несли в бою,
Не власти служили, а Родину защищали и честь свою.
Не партиям верность хранили, когда героями полегли,
А просто иными быть в той войне Они не могли!

И под Припятью,
На Блоке Четыре,
Когда из мирной жизни вдруг
Люди вступили в адов круг
Ради того, чтоб другие жили,
Они ведь тоже героями были.

И в муках потом умирали,
И годами от адских лучей страдали,
Которые каждую клетку тела им жгли.
А ведь они ради всех на это пошли.
Они, как и те, что в окопах на фронте,
Просто иными быть не могли!

Пусть не со знаменем в руках
Незримый бой пришлось вести.
Однако ж, ранее годами,
Со дня на день, из смены в смену,
Под этим флагом ярко красным,
Взятым как символ государством,
Им вахты довелось нести.
Так что вам, брюзжащим нервно, чтоб флаг анафеме предать,
Ну, и как символ большевистский, готовым в клочья его рвать,
Пора, умы не напрягая, простую истину признать:
И красный стяг в руках героев, и символ пропаганды для властей
История-злодейка совместила, не мудрствуя лукаво, в одном холсте.

А посему, борясь активно с последствием несправедливости властей,
Не забывайте и об уважении любых народов праведных страстей.


До и после

А еще будем помнить о жертвах невинных
Самых разных родов и мастей,
Кто сгинул безвестно в застенках и в пытках,
В челюстях холуйских садистских пастей
Все той же жестокой и лживой Власти.

Тот рокот мотора воронка среди ночи,
Что в тридцатые каждому мог въехать в жизнь (между прочим).
Затем топот сапог в подъездном пролете,
Приближавшийся как снаряд на излете,
И как выстрел слова: Вы арестованы!
Которые всех в той квартире делали парализованными.
И тройки потом инсценировка под суд,
Гиеновой своры холуев, иуд,
Ни совести в них и ни бога,
Душивших статьей пятьдесят восьмой
Попавшего к ним как клыками любого.
А голод скосивший косой миллионы,
На самых лучшей для нивы землях,
Откуда вагонами рожь и пшеница,
Выметенные подчистую в деревнях,
Ушли безжалостно заграницу,
Чтоб за полученное взамен золото
Построить индустрии станки и молоты.
Такова тяжелая поступь троцко-сталинского социализма,
Мало чем отличного от фашизма.
Разве это когда-нибудь кем-то забудется.
Да скорей Кампанеллы мечта о городе Солнца сбудется!
Но приходит на ум еще и такое,
Что спустя почти век, не дает нам покоя.
Ну, изжили дворянство! Ну, убили царя!
Постреляли, повыгнали священников и царского офицерья.
Разрушили храмы, поруганы кресты.
Все!.. К прошлому повзрывали мосты.

Да только, корни зла людского,
Видать, не в плохой власти,
И не в знатности происхожденья,
Коль скоро и власть захребетную,
И корысти все изъедающее наважденье
Воссоздал, как социума постамент,
Но уже не за века, а в момент,
То есть не за эпоху длиной в тысячелетье,
От Рюрика до Николая,
А за каких-то два десятилетья,
От перестройки до нынешнего караван-сарая,
И уже не неся на плечах груз царей и господ,
Все тот же многострадальный народ!

Где совесть, где родина, где народа свой гений,
Где содружество наций - по Союзу соседей.
Где вера отцов в силу светлых идей,
Где желание строить для счастья детей.
Каждый сам за себя!
Высший лозунг один –
Если будешь богат, то ты господин.
Ради этого ты пусть хоть вор и подлец,
Но только б не лузер, то есть лишь бы не беден!
Деньги – власть над людьми, деньги – жизни венец!
Можно жить грабежом и обманом,
Ради квартир стариков убивать,
Можно прибыль страны рассовать по карманам,
Пирамиды дурманом бедняков обирать,
Можно гробить народ наркотой и продуктами,
Можно и людьми торговать,
В заповедном лесу построить хоромы,
Красной книги зверье пострелять.

Народу сегодня плохо живется,
Он на запад на заработки бежит?
Ну, а кто ж ему в этом мешает,
Кто этим народом тут дорожит!
Если народа тут станет мало
И он не будет тут землю топтать,
Так можно будет следом на запад
И землю очень выгодно продать.
А можно, набравши всего до отвала,
Балдеть на Багамах и на все наплевать.
Главное – личный финансовый уровень,
Что бы там ни было не упускать.
Зато, вдруг поголовная в Господа вера,
И новые храмы, на грязные миллионы,
А рядом офисные высотки
И жирующие в них VIP- персоны,
И эта якобы демократическая свобода.
Все – фальшивка и ложь,
А правда – то, что людей бросает в дрожь.
Правда – страна, украденная у народа,
Правда – власть в руках у бандитов,
Продажных чиновников и других паразитов,
Правда – коррупции вакханальный танец,
Бутиков и кафешек поверхностный глянец,
Правда – за мусорки бомжовый галдежь,
Бесцельная, обколотая, с общением на мате молодежь,
Порнухи желтая отрава,
Что изрыгает отовсюду эСэМИшных ртов орава,
Травящая не только молодежь,
Но и детей невинных души, макающая с малолетства в грязь и ложь,
Правда – женщины и детвора в бордельном рабстве!
И НОВОЕ, проросшее как плесень – ПАНСТВО!

Правда и то, что нищий народ
Содержит этот новый бомонд,
Существующий, чтоб под себя лишь грести
Без веры, без чести, без совести!
Мы помним изувера-Сталина правленье,
Хрущева-оборотня оттепель, и Брежнева застой,
И перестройки, снесшее все напрочь, наводнение,
И видим рыночный сегодняшний отстой.

Мы видим сегодня распутство ворья,
Страну растаскивающего на подворья,
И потому к тебе, Народу, обращаемся –
Пусть времена подобные уйдут и никогда не возвращаются.
А чтоб такое свершилось,
Строя власть всенародную,
Допускай в нее только тех,
Кто ходит по жизни честно и благородно.
Вместо этого ты
Отдал беззаботно
Вожжи власти временщикам
И торговцам безродным.
Хоть ты их кормилец,
Ты для них быдло.
Ведь за роскошью им
Твоих тягот не видно.
Научись же «бороться за народное дело»,
Не в карманных партийках братковых магнатов,
И их, среди чиновников, подельников и собратов,
Под диктовку идеологических болтунов и лгунов,
А из честных людей от социальных основ –
Аграрных, промышленных, научных и прочих,
Строй свой деловой державный остов
И в нем находи социальных зодчих.

Да, при царе, и при советах
Нам власть досталась не ахти,
И в ныне проживаемый момент
Лукавый дьявол нас завел в какой-то дьявольский эксперимент,

Но ты меня народ прости,
Давай попробуем все рассудить по совести.
Теперешний чиновник, обосновавшийся на хлебном месте,
Который далеко не пленник чести,
Дерущий взятки без стыда и совести,
Для утоления своей безбрежной корысти,
Анкету он заполнил бы, в давно знакомых графах –
Все было б четко без изъяна:
Происхожденье – из рабочих и крестьян.
А рекетир, а рейдер, а кровосос банкир,
Гребущий за кредит безбожные проценты,
Чтоб откатить в карман отнюдь не пенсы и не центы,
А депутат, посланник в думу-раду от народа,
Крышующий за мзду все подлости, творимые с народом,
И прочие подобные, и прочие,
К доходам на халяву и непыльному труду зело охочие.
Они не дворянин, не граф, не князь,
Не выходец какого-то еще значительного рода,
С фамильным гербом посложнее, чем заглавной буквы вязь,
И уж тем более не затерявшийся у нас английский лорд.
Нет, все они еще вчера простой народ.
Каждый из них, заняв доходную житейскую позицию,
Нисколько не меняя естества,
Враз стал Иваном, не помнящим родства,
И к братьям-соотечественникам относится совсем не по-отечески.

Какой из сказанного сделать вывод,
Какое окончательное заключение?
Не замечают люди важных обстоятельства,
Не придают им вовремя должного значения.

Активные, но подлые, будь-то дворяне-аристократы,
Будь-то выходцы из незнатного рода,
Умеют быстро приспосабливаться и объединяться,
Для обогащения своей породы.
При этом любыми путями, любой ценой,
Страданьем и кровью хоть своего, хоть чужого народа.

Порядочным людям любого достатка и социальных слоев,
Живущим по законам христианской совести и гуманизма,
Объединиться бы в противовес,
Что б проявить свою активность и гражданский вес
Для противостояния рецидивам государственного бандитизма,
В который нас заводит сатана иль бес,
Таким как сталинский социализм
Или сегодняшний бандитско-рыночный капитализм.

Имперскую думу иль Раду Вэрховну есть повод хулить,
Но, вместе с этим, задуматься стоит,
А есть ли за что нам себя похвалить,
Чего каждый из нас по отдельности стоит.

Тогда вспомнить ту старую мудрость сумеем –
Что мы как и всякий прочий народ
Судьбы по заслугам достойны такой,
Которую мы коллективно имеем,
Создавая свои личный уют и покой.
Ведь каждый ее по отдельности строил,
При этом сознанье и нервы свои
Не слишком судьбою страны беспокоил.

Вспомним, как при Союза развале
Толпой ругательное – «коммуняки!», орали,
Как их тогда ненавидели и презирали.
А в результате кого выбирали,
Кого первыми президентами принимали?
Так ведь, из партийной верхушки нахалов,
Самонадеянности показательных экземпляров,
Прожженных лицемеров, над предприятиями партийных кураторов,
Умеющих не создавать, а лишь быть по матерной матери диктаторами,
Первыми приложившихся к Союза развалу,
Вместо перестройки, как Чайна, годами мало-помалу,
Тех, кто погряз в коммпартийном вранье,
Настолько, что пробы поставить уж негде.
Тех, что на горбу людей беспартийных
И честных рядовых членов партии,
Создавали текущее благополучие
Для верхушки партийной иерархии.
Со спецкурортами и спецмагазинами,
Откуда с бесстыжими рожами
Несли, взятые по дешевке, отборные спецтовары
В свои спецквартиры корзинами.
Создавших из Абрамо-Березовских систему эмирско-байскую,
Чтобы от награбленных у массы миллионов
Урвать и для себя с родней на жизнь непостно-райскую.
Задвинувших страну в кошмар гиперинфляции волны,
Во мрак разгромленной на года экономики,
Страшней чем после с Гитлером войны.
Приведших корабли держав в тупик болот державного разврата,
Прикрытого, как фиговым листком, законами диктата.

И ни одного таланта от промышленности или от аграриев,
От знатоков экономики или от науки,
Способных профессионально совершенствовать страну,
Без наглого ворья и лживой политической скуки.
Не считая, впрочем, одного колхозного бухгалтера,
Подававшего надежды, но с импортной закладкой,
Занесенного, случайно, на Эверест социального значения
Волной народного возмущения.
Поначалу он пел очень гладко,
Но вскоре растрепал на обрывки страну,
Перепутав с Юлиной прически укладкой.
Он не вспомнил великую Киева Русь,
Давшую корни и сегодняшней России,
Не красной речью скрепил Украину,
Не захотел стать объединенья народов мессией,
Создав нерушимых границ обводы,
А на языковой, не вовремя теме,
Наоборот, рассорил народы,
Тем самым позволив братве оклематься,
С силами повторно собраться
И в выборном покере сорвать банк очень густо.
А его посадить окончательно с дупель-пусто.

Сегодня как в зеркале отражение,
Реальной жизни достойное выражение:
Кто сегодня кормилом правит,
Кто народу условия ставит.
Поименно можно не называть,
Только если, в хате с краю, стоять,
Они еще покажут нам, кузькину мать.
Вот такие, брат, наши рецессии,
Государственной экономики депрессии.

Но для того ли почти пацаны,
Солдатами шли в мясорубку войны,
Что в Отечественную, что в Афганскую,
Заваренную по тупости партийным панством,
Разве для этого и потому
Ныряли они в кровавую кутерьму,
Разве для этого они умирали,
Кто руки, кто ноги, кто зренье теряли,
А жены и матери горько страдали,
До смерти любимых своих поминали.

Но и не затем, чтоб зараза холеры –
Блатная братва, продажные чиновники и партийные функционеры,
Эпидемией поразили страну и, разграбив ее, богатели без меры,
Пользуясь наивностью живущей в народе,
Привыкшего вкалывать за гроши,
Не ведающего о достатке и гражданской свободе.

Нет, перед боями они ведь мечтали:
Вот иссякнет война и наступит момент,
Как общими силами установленный монумент,
В военные годы людей всех кумир –
Наполненный жизнью радостный мир.

Надо, в конце концов, всем поумнеть
И общенародную гордость иметь.
Не ждать пока активные фальсификаторы,
Подсунут партиек своих суррогаты,
Со списками марионеточных делегатов,
А организовываться, чтобы самим находить,
Самим выдвигать и без подтасовок голосовать,
Чтобы в думах, радах и меджилисах
Состояли всегда достойные лица,
А из лучших выбирать президентов,
Чтобы руководили новыми странами
На одной шестой земных континентов.
Давайте-ка вспомним тот древний обычай,
Когда в Новгород люд собирался на вече.
Там открыто и прямо отвергался негодный,
И князем мог стать лишь достойный,
Такой, что народу угодный,
Который, будучи славен делами,
И теперь, сквозь века, почитаемый нами.

Даже князь Александр, прозванный Невским,
Бивший шведов-варягов и псов-рыцарей немцев,
Изгонялся славянским народом с княженья,
Коли был неугоден по Вече решенью.

Но извечное многоликое зло людское –
Зависть, продажность, ложь, равнодушье,
Сей честный порядок давно уж порушило.
Эти мерзкие твари меж нами снуют
И в князья нам себя лицемерно суют,
А вече они превратили в структуры,
Где большинство за душой прячет те же натуры.
Чтоб этот подлый порядок разрушить,
Теперь каждый возьми и взгляни в свою душу!

И пусть каждый найдет силу в схватке со Злом,
Лишь тогда будем там, где всем правит Добро.