Сборник стихотворений Юрия Хрущева. Избранное

ЗВЕЗДА

В окне темнеет. Как всегда –
Без новизны обычный вечер.
Созвездья – яркая звезда –
Упала пламенем в подсвечник.

Писать стихи под звёздный свет –
Неописуемая радость!
О, если б выстрадать сонет,
Где б слово звёздное свершалось!

Звезда мне шепчет: «Не спеши,
Не торопи судьбу желаньем,
Чтоб проросли цветы души
Моим небесным заклинаньем».

– Звезда, Звезда, лучи твои
Меня незримым греют светом,
Но, я рождаю, чёрт возьми! –
Земные – грустные сюжеты. –

Ты лишь свети, когда темно,
Ведь звёздный свет – такая радость!
Мне в этой жизни – ничего –
Для вдохновенья – не осталось. –

Червленье маков выжиг зной.
Мороз сгубил кусты сиреней,
Как выжить будущей весной
В кругу навязчивых сомнений?

Созвездья – яркая звезда –
Упала пламенем в подсвечник
И догорела – как всегда –
Обычной восковою свечкой.




















НАЗЫВАЙ МЕНЯ ЛЮБИМЫМ

Вдоль гардины свет холодный
Отошла ко сну заря.
На кровати – под иконой,
Еле слышно: «Я – твоя».

Любопытством отливают
Звёзд зелёные глаза.
О свиданьях наших знают –
Даже – то, – что знать – нельзя.

Красит домик с мезонином
Свет луны в медовый цвет.
Называй меня любимым –
Мне – без веры – жизни нет.

Губ твоих смиренный пленник
Я от счастья – без ума!
Ты сидишь, дрожа в коленях –
Ночь амурам отдана!

Боже правый! – под иконой, –
Что ж мы делаем, греша?!
Разум сладостью пленённый
Шепчет Богу: «Хороша»!

С палисада веет розой, –
Тонет комната в духах.
На щеках фруктозой слёзы –
Как росинки на цветах.

Утро мажет свет лимонный
На краюху бытия.
У лампады – под иконой –
Еле слышно: «Я – твоя».






















ДУХ

Невпопад похолодало на земле и на душе.
Осень шею обмотала кашемировым кашне.

Пряный запах листопада обволакивает парк.
На лице моём – досада – всё неправда, всё не так.

На ветвях кривого клёна – зорьки выжитый лимон.
Эта жизнь мне не знакома. – Я всего лишь видел сон!?

Кто водил моей рукою? Кто писал мои стихи?
Дух с улыбкой озорною в полночь сжёг черновики.

Он подглядывал за мною, погасив торшера свет,
Говоря с рисовкой злою: «Да какой же ты поэт?!»

Всё цедил упрямо: «Слушай, да пиши, что я велю,
Не впервой тебе подслушивать думу – Высшую мою».

И писал я одержимо, то ли прозу, то ли стих,
А когда всплыло светило, дух намеренно затих.

Осветило провиденье – солнцем строки на стене: –
«Только – то ума творенье, – что подсказано – извне».

Невпопад похолодало на земле и на душе.
Никогда еще так рано я не кутался в кашне.




























НИЧЕГО ВО МНЕ ПРЕЖНЕГО НЕТ

Что ж ты смотришь игривой улыбкой
На богемную лиру мою?
Эта участь – несносная пытка,
Это – то – о чем сердцем скорблю.

То ли ветер надул в глаза грусти?
То ль цыганка обмолвилась вслед?
Но забыл я, родная, о чувстве –
Ничего во мне прежнего – нет.

И глаза уж, как раньше, при встрече
Не горят голубым огоньком,
И скупые – холодные речи
Говорятся бесчувственным ртом.

Бедный путник, уставший от жизни. –
Я порою жалею себя.
Облачившись в махры укоризны,
Потерявши в душе соловья.

И обидно мне нынче и больно
Слышать – то, как в разливе ветвей
Заливается песнею – скорбно –
По душе моей – мой соловей.

Не печалься, не кайся, родная,
Не оплакивай долю мою.
Настоящий поэт, умирая –
На прощанье – напишет: «Люблю!»


























ПРАВЕДНОСТЬ МОЯ

Вечера всё чаще – неживые.
С ясеней пером летит листва.
Не беда, что мы теперь чужие,
Что болят избитые слова.

Вновь ветлу пленит весёлый ветер –
Раздевая в танце – догола.
Я вторую женщину – не встретил,
Чтоб, как ты любила и лгала.

Были ночи, где меня желали,
Были дни, где жаждой бредил я.
Колесом в безбожном карнавале –
Закрутилась праведность моя.

И теперь печалью безутешной
Я стихи читаю наизусть.
И себя зову моралью грешной,
И любви до судорог боюсь.

Что пожал я в этой жизни жуткой? –
Маету да чувства суррогат –
Оттого с валютной проституткой,
Я встречаю кремовый закат.

Вечера всё чаще – неживые.
С ясеней пером летит листва.
Не беда, что мы теперь чужие.
Не беда, подруга, не беда.



























ПОВИЛИКА ДА КРАПИВА

Повилика да крапива разрослись дурной красой.
Ты меня, смеясь, дразнила – горемычной головой.

Ерунда! Пустое дело! – Я и впрямь – сродни такой.
Закрутило, завертело, заметелило весной!

Полетели вишни цветом! Во дворе белым-бело.
Я приду к тебе с рассветом, загляну, шутя, в окно.

Улыбнись, мне слов не надо, благо слышать тишину.
Если ты весне не рада, – то и я – не ко двору.

Что ж, останусь горе мыкать, оборву крапивы куст.
В душегубку повилику – от отчаянья – влюблюсь.

Позабуду всё на свете, заплетясь с дурной красой.
Пусть хохмит весёлый ветер над садовой головой…

Повилика да крапива разрослись в саду весной.
Ты меня не зря дразнила – горемычной головой.































МАМА

Не грусти, эта жизнь не для грусти.
Столько света в веселых глазах!
Наскребла меня мама в капусте,
Да вскормила на теплых руках.

Плыли годы мальчишеским детством,
То, смеясь, то, рыдая дождем…
И любил я от холода греться –
Под родным – материнским крылом.

Сколько раз я просил: «Дорогая,
Не болей, не старей, не скучай»,
А с дороги сирень отцветая,
Мне ветвями махала: «Прощай».

Ты учила: «Пойми, в этом мире
Все когда-то уходят – совсем,
Чтоб другие росли и любили,
Чтоб опять зацветала сирень».

И сейчас, когда годы – как кони –
Ускакали в безмолвную жуть,
Я шепчу тебе, Мама: «Я понял,
Расскажи мне еще что-нибудь». –

Про волшебную белую птицу,
Что однажды влетает в окно,
И про то, как в капусте родиться, –
Мне на свет – ещё раз суждено.

Не грусти, эта жизнь не для грусти.
Столько света в счастливых глазах!
«Слышишь, Мама?! – Я буду в капусте,
Приходи. Ну, хотя бы – во снах».

















ПРОЩАЙ ЛЮБОВЬ

Прощай, любовь. – В глазах печаль.
Луна над плёсом золотая.
Мне эту жизнь теперь не жаль
Ведь без любви она – пустая.

А ночь желанием полна,
Цветёт жасмином и фиалкой!
Я без любви сошёл с ума,
Моей любви меня не жалко.

Ох, не читай мои стихи.
Они живой ослабли силой.
Темь в лунном золоте реки
Нашла им образность могилы.

Несносно жить, утратив всё. –
В плену, где царствуют лишенья,
Где «вдохновения» – гнильё, –
Толкает в омут прегрешенья. –

Где безразличия сорняк –
Растёт колючими кустами.
И жизнь как сломанный ветряк –
Скрипит кривыми лопастями.

Да, мало смысла без любви –
Тянуть бесцветной жизни лямку.
Так, рви же, ветер, душу, рви! –
Мне ничего в себе не жалко. –

Одной лишь просьбой грежу я:
«Не тронь, влюбленную фиалку!»
Жизнь обойдётся – без меня,
А без любви – пойдёт на свалку.




















* * *

Гладит осень зябкими руками
На аллеях вядшую листву.
Всё сильней немыми вечерами
Я хочу вживаться в тишину.

И в закат до ужаса багряный,
Что небес сжигает синеву
И в разлив – от наледи стеклянный,
И рожком плывущую луну.

Мне любимы дни предзимней грусти. –
В их глазах – застывшее тепло.
Лишь в природном – истинном искусстве –
Торжествует – жизни – естество!

Видеть мир – особенное чувство! –
Оголённой яблони краса –
Не корит осеннее искусство…,
А творит с сознаньем – чудеса.

И приняв, что всё на свете тленно,
Я дышу, сей жизнью – дорожа!
И пишу до боли откровенно –
Чем страдают воля и душа.




























НАЛИВАЙ, МОЙ ДРУГ, ВИНА

Вечер тихою рукою
Перебрал гитарный лад.
По округе белизною –
Серебрится снегопад.

Плачет кенар в западне. –
Без подружки песнь черна.
Что же вдруг взгрустнулось мне,
Не от сладкого ль вина?

Пусть гитарный перебор
Льёт басами в душу медь.
Друг, зима – природный вздор –
Жизни – временная смерть.

Певчий кенар, в западне
Свесив голову – поник.
Оттого взгрустнулось мне,
Что весна промчалась – вмиг.

Пой гитарная струна,
Осыпай звучаньем медь.
Коли жизнь всего одна, –
Значит надо жить, да петь!

Наливай, мой друг, вина!
К черту холод, к черту грусть!
Насаждает хлад зима?!
Не кручинься. – Ну и пусть.

Пусть скрипит зубами снег,
Отливая синевой.
В этом мире – Человек! –
Всех милее – теплотой –

И гитарный перебор,
Что окрасил вечер в медь.
Друг, зима природный вздор. –
Жизни временная смерть.
















У ЖЕЛТОЙ РЕКИ

Может губы твои, может, косы,
Или то, что не в силах понять –
Подсмотрел я весёлым подростком
И любовью решил называть.

И однажды в сиреневый вечер,
Когда цветнем «пылились» сады
Я обнял тебя нежно за плечи
И к слиянью склонил у воды.

Полнолунье оранжевым светом
Освещало затонную муть.
Ты грозила: «Вот, выйдешь поэтом, –
Напиши обо мне что-нибудь!»

Нежно ветер поглаживал косы
И обветривал губы твои.
Много женщин я ветрено бросил.
Многим сердце дарил и стихи.

А тебе – той, – что щеки в веснушках
И глаза под сиреневый цвет,
Я оставил печаль на подушках
И печально-весёлый: «Привет!»

Сколько лет пролетело по свету?
Нет садов, – что цвели по весне.
Да, девчонка, я вышел поэтом,
Ничего, не сказав о тебе.

А сегодня свеченье заката,
Мне напомнило косы твои.
Не сердись, что обидел когда-то. –
В полнолунье – у желтой реки.


























НИЧЕГО ТЫ ТАК И НЕ СКАЗАЛА

Кроют землю серые туманы,
Косяки гусей летят во мглу.
И закат свеченьем оловянным –
Предвещает раннюю пургу.

Ты вздыхаешь: «Мы почти чужие» –
Отрешённо вглядываясь в даль,
Укрывая руки ледяные
Под большую вязаную шаль.

«Что стряслось? Ведь я люблю как раньше. –
Дорожа, живя – одной тобой!
Иль туманной сыростью вчерашней
Невзначай размыло образ мой?»

Ничего ты так и не сказала.
Запахнув коричневую шаль,
Обернувшись в прошлое устало,
Поспешила в будущую даль.

За тобой вдогонку юрким вихрем
Полетела ярая зима. –
Поливая землю белым ливнем,
Все ж, проснулась, чёртова пурга!

Позабыть любовь – тугое дело.
Да и можно ль светлое забыть?!
Оттого ты чувством прогорела, –
Что, горя, измучилась любить.





























ДУША МОЯ

Душа моя, опять подходит время, –
Когда польют гнетущие дожди.
И ты меня, нисколько не жалея,
Начнешь болеть и мучиться в груди.

И говорить мне будешь, причитая,
На склоне дня холодные слова,
Чтоб я писал, от дрожи замирая
Про все твои интимные дела.

Зачем тебе родимыми стихами
Томить в ночи бумаги белый цвет?
И к людям лезть незваными руками –
Коростой дум и дымом сигарет?

И я тебя нисколько не жалею!
Пишу, порой, раздевши до гроша,
А по-иному – права не имею!
Кому ж нужна – одетая душа?!

Но если путь стихам, всё ж выбран – светом –
Вниманьем глаз, признанием людей –
Я объявлю, что не был я поэтом. –
Я лишь излил слезу души своей.

Когда дожди прокалывали тело
Серебряными спицами тревог
Душа моя, страдая, жить хотела! –
И я – писал. – А что ещё я мог?!














АХ, ЦВЕТИ, ЦВЕТИ СИРЕНЬ

Влажных листьев гулкий ропот.
Чей-то шёпот во дворе. –
То – декабрь, поднявши ворот
Хороводит на заре.

Ох, и я, надев калоши
Да фуфайку потеплей,
Поспешу ночной порошей
В царство русых тополей.

Милый дух родного края. –
Нет нежней, добрей тебя!
Осень, с веток облетая,
Кружит снегом тополя.

И такое телу благо,
И такой души полёт!
Волглый шелест листопада –
Переливом к сердцу льнёт.

Грех грустить, земля родная!
Пусть зима свистит кнутом.
У поэта, смерть любая –
Воскрешается – стихом!

Не смотри, что я в калошах,
Да в фуражке – набекрень.
Эх, декабрь, неси гармошку!
Зацветай в мороз, сирень!


























ДАЙ БОГ ТЕБЕ ВЕЗЕНЬЯ

Нас ревность развела на две судьбы.
Дымком костра в саду пропахла осень.
И ночь с печальным обликом луны –
Буравит сердце ядом папиросным.

Принять любви крушенье, – нет уж сил.
И красок нет, чтоб скрасить одинокость.
Пожар осенний всё испепелил,
А ветер этот пепел – сдунул в пропасть.

И нет меня. – Остались лишь стихи,
Я их слагал, держа в узде волненье,
Ведь все они писались – от руки –
От чувства, от порыва, от смятенья.

Тебе ль мне, друг, рассказывать про то, –
Как зябкими осенними ночами
От маяты – накинувши пальто,
Я выходил за дверь, бренча ключами.

И в сонной тьме на слякоти дворов,
Средь лая псов и криков диких кошек,
Я находил жемчужины стихов –
Затоптанных – отчаяньем – прохожих.

И были в тех стихах слова любви! –
И грусть была, и скука, и прозренье.
…Мы разошлись, как в море корабли.
Good-bye, my love! Дай Бог тебе везенья!

























* * *

На окне в перламутровых розах
Воцарилась зима – декабрём.
От трескучих семейных морозов,
Я ушёл, чтоб зажить бобылём.

Ты взглянула с душой на дорогу,
Процедила, вздохнув: «Бог с тобой».
И к обеду наладила сдобу,
Осенив себя тихой рукой.

Что, вкупе, побудило, – не знаю –
По-английски уйти от тебя.
Видно мысли ходили по краю
И толкали с обрыва меня.

Вряд ли губ твоих спелая сладость
Мне приелась, – что приторный мёд.
Просто в сердце сомненье закралось
И бросало, то в жженье, то в лёд.

Оттого-то и ревность ковшами –
Я хлебал как дурное вино
И стегал твою верность вожжами
Да себя вместе с ней – заодно.

И теперь, когда чёрные ночи
Задают за вопросом вопрос,
Я брожу как лунатик – на ощупь,
Натыкаясь на собственный нос.

А на стёклах в затейливых розах –
Воцарилась зима – декабрём.
Средь трескучих душевных морозов,
Я живу эту жизнь – бобылём.

















СВЕТ ПШЕНИЧНЫЙ

Над рекою свет пшеничный.
Утро плещется в воде.
Расскажу о самом личном –
О тебе и о себе.

Голосит Земля весельем,
Мне б весеннему – туда!
Быстроногим коростелем, –
Пронеслись стремглав года. –

Отстрадали зной и стужа.
Липы мёдом отцвели.
Ничего душе не нужно
В этом мире – без любви.

Солнце волосы ржаные
Распустило по земле,
А мои теперь льняные –
Не по нраву, в общем, мне.

Ах, когда-то, пепел прядей
Ты любила целовать!
И молила: «Бога ради –
О тебе не забывать».

Пахло мокрою сиренью
После майского дождя.
Бело-розовой метелью
Гнулись яблони цветя.

Над рекою свет пшеничный.
Вечер плавает в воде.
Не могу писать о личном,
А точнее – о тебе.






















ТВОИ ЖЕЛАНИЯ

Осыпает яблоня золотую грусть.
Я твои желания помню наизусть.

Октября унылые серые глаза.
Всё что было, милая, позабыть нельзя.

На изгибе улицы, зарево листвы.
Вечер в окна жмурится, уходя во сны.

Не впервой мне каяться – ночку коротать.
На душе не ладится и не тянет спать.

Бередят страдания блудного дождя.
Охладела яблоня, разлюбив меня.

Видно сам я правильно не умел любить –
Нежным цветом яблонным верно дорожить.

Что же быль красивую, словом вспоминать? –
Потерял любимую – ни к чему искать.

Осыпает яблоня золотую грусть.
Я твои признания помню наизусть.































А Я ТЕБЕ КАЗАЛСЯ ХУЛИГАНОМ

Я видел – то, что выдалось мне видеть,
И слышал – то, что жаждалось внимать.
Любя тебя, боялся я обидеть,
Чтоб – не дай Бог – навек – не потерять.

Созрел закат над озером каштаном.
Хохочет чайка, падая к волне.
А я тебе казался хулиганом
Давно утопшем в девах и вине.

Не мучь меня дилеммой, я не знаю,
Кого на свете более люблю. –
Сирень ль в цветах бегущую по маю,
Иль медь ветлы, опавшей к ноябрю.

Там у забора дикая лиана
Листвой кровавой капает, шурша,
И на крылах предзимнего тумана
Летит в закат осенняя душа.

Утихомирь, уйми гадюку ревность,
Что ядом дум питает тишину.
В моих стихах невидимая верность –
Единственному делу своему.

Да, были дни, я был от жизни пьяным –
Полётом чувств, взлетающим к Луне!
Ах, почему ж, считаясь хулиганом,
Я до безумства нравился весне?




























* * *

Тальник по берегам, тишь безмятежная.
А на душе зима – вьюжная – снежная.

Встреча у нас была видно прощальная.
Вот и пришла пора рушиться чаяньям.

Катит на брег волна, плещется, красится,
А на Земле – весна! – жизнь продолжается!

Что же, куплю цветы, сяду на пристани
И отплыву в мечты, путаясь мыслями.

Над головой звезда светится ранняя.
Кажется, навсегда вышло прощание.

Матовая Луна – камень мой чувственный –
Ты извела меня – взглядами грустными.

Тальник по берегам, ночь безмятежная.
А на душе зима. – Вьюжная снежная.































* * *

Ничего мне от жизни не надо
Лишь бы утро светилось зарёй
И на красную медь листопада,
Наплывал бы рассвет голубой.

А ракитник у заводи голый. –
Не укрыться от скорой пурги.
Белой пеной зелёные волны –
Под обрывом разводят круги.

Видно в жизни я путник случайный –
Оттого и присущая грусть.
Все же мир – безнадёжно-банальный.
В общем, скоро зима. – Ну и пусть.

И любви моей поздняя осень –
Золотые склонила цветы,
И весёлая чайка над плёсом,
Всё грустнее кричит с высоты.

Ну а ты, занавеской тяжёлой –
Закрываешь холодную мглу.
В белой плошке цветок однополый
Будет слушать – один – тишину.
































МНЕ БЕСПЕЧНОМУ СМЕШНО

Ты говоришь, что счастья нет,
И жизнь чертовски надоела.
За пируэтом – пируэт –
Земля своё вращает тело.

А мне беспечному смешно
Смотреть как хитрые вороны,
Слетевшись в стайку под окно,
Гоняют кошек вокруг дома.

Не докучай тревогой слов,
Вздыхая горечью эмоций.
На чашах жизненных весов –
Нет равновесия пропорций.

Весь этот мир – большой костёр –
Где полыхают катаклизмы,
И по большому счёту – вздор! –
Трагичность с шуточной репризой.

Чего ж ты жаждешь, зная быль?!
Каких невиданных свершений?
В окно летит с дороги пыль:
Тревог, раздумий и лишений.

Не мучь себя по пустякам.
Мои советы тривиальны.
Грех горевать! – земной бедлам –
Задумка неба – изначальна.

А мне беспечному смешно –
Смотреть как важные вороны,
Слетевшись в стайку под окно,
Гоняют кошек вокруг дома.























* * *

На закате сентября рдеют кисти винограда.
Ты влюбленная в меня, только мне любви – не надо.

Увядающей листвой шелестит смиренный вечер.
Улыбнись, махни рукой – так проститься будет легче.

Не останется следа оттого, что было снами.
Пожелтела резеда, повалился хмель плетями.

Видно чувство на ветру отгорело и остыло,
Я тебя не назову – никогда своею милой.

Знаешь, времени река не вернёт былое лето.
Всё уходит – на века – под страдание поэта.

Улыбнись, махни рукой – так проститься будет легче.
Увядающей листвой шелестит осенний вечер.

Пожелтела резеда, повалился хмель плетями.
И как будто нет следа, оттого, – что было снами.

































СКОЛЬКО ЖЕ МНЕ ЛЕТ

Над божницей отсвет золотится.
Боже правый, сколько же мне лет?
Улетела жизнь, крылатой птицей,
Прокричав поэзией в рассвет.

А дожди осенние – всё те же.
И ноябрь, залатанный листвой.
Видно, мне с прошедшим, безмятежным –
Никогда не встретиться собой.

И писать, и жить труднее стало,
Потому и нет звучащих лир.
И ветлу опавшую устало,
Я за грусть, должно быть, полюбил.

Да и ты душой почти чужая.
И ревнуешь в тайне не меня.
Ах, заря, ядрёная какая! –
Разгорелась в небе ноября.

И её холодное дыханье
Не сулит, конечно же, тепла.
Что ж, люби, ревнуй другого в тайне,
Ведь и мне желаннее – ветла!

Только вот как раньше безмятежно –
Никогда не встретить тот рассвет.
Первый снег – всегда был самым нежным!
Боже правый! – Сколько же мне лет?!


























ОХ, БЛУДНИЦА МОЛОДАЯ

По окошку вечер талый – паутинкой тянется.
Я любовник неуёмный, а тебе всё нравится.

Ох, блудница молодая, что ж ты делаешь со мной?!
Голова моя младая – стала пьяной головой.

Я весны медвяной чашу – выпил, милая, до дна,
Только, прытью сердце пляшет! – от любовного вина.

В обручах игривых ласок – вечер чувствами хмельной.
Ветер «тайною» огласок по окну стучит ольхой.

Говоришь ты: пусть все знают про неравную любовь?
Ах, шалунья молодая! – необузданная кровь.

Не стучи ветвями в стёкла, облетевшая ольха.
Эта жизнь давно б поблекла, если б не было греха.

Я любовник неуёмный, что ж тебе в том нравится?!
По окошку вечер талый паутинкой тянется.



































ЕСТЕСТВЕННЫЙ ПОЭТ

У меня к судьбе одни советы…
Голубой рекой течёт рассвет.
Остаюсь естественным поэтом. –
Всей душой влюбленный в белый свет.

Если ты, мой друг, стихи, читая, –
Чьим-то мыслям говоришь: «Моё…»
Понимай, поэзия – живая! –
Коли в сердце льётся – соловьём!

А поэт, он проводник, он клавиш.
Неподдельна музыка его.
Славишь ты поэта, иль не славишь.
Друг ревнивый, всё предрешено.

Так давай с тобой под летний дождик
Целый день за жизнь проговорим.
У дороги встречный подорожник –
Мне всегда был милым и родным.

Вот она, поэзия Земная! –
Красота, звучащая строфой, –
Где рассвета речка золотая –
Как струна созвучная с душой.

Остаюсь естественным поэтом. –
Навсегда влюбленным в белый свет.
У меня к судьбе одни советы
И ответы в солнечный рассвет.















ПОТЕРПИ, МОЯ ЧЕРЕШНЯ

Поутру задули дружно ветры в парную свирель.
Ничего душе не нужно – всюду стужа да метель.

Ох, нерадостная песня льётся нынче со двора.
Потерпи, моя черешня, скоро кончится зима.

Снова пьяными цветами зацветёшь ты по весне
И под вешними лучами позабудешь обо мне.

Что же, я не спорю с жизнью, стёжка пройдена моя. –
Золотистостью ковыльной проплыла в степи заря.

Тяжко всё же расставаться с этой жизнью и собой –
Оттого и годы снятся – пробежавшие гурьбой.

Никакого в этом свете я богатства не снискал.
Но любил черешню в цвете! Так любил! – что ревновал!

Потерпи, моя черешня. – Скоро кончится зима.
Ох, нерадостная песня льётся нынче со двора.



































ЖИЗНЬ МОЯ ПОТЕРЯЛАСЬ

Ох, короткими стали зимы.
Мимолётен акаций цвет.
Жизнь годами проходит мимо.
Я, вздыхая, гляжу ей в след.

Вроде только вчера на розах
Май бутоны теплом ласкал,
А сегодня трещат морозы,
Заточая во льды Урал.

Что уму не любилось раньше –
С каждым годом – милей собой.
И глаза всё душевней плачут
Загулявшей в саду весной.

Ах, когда-то в цветах сирени
Я безумно хотел её!
А она, отводя колени,
Хохотала: «Не дам, моё!»

Ароматом лиловых веток
В дым дурманилась голова.
Жизнь моя потерялась где-то.
Сохранились одни слова.

Только знаю, не зря на розах
Май бутоны, любя, ласкал. –
Он собой побеждал морозы –
Наши души – теплом спасал!
























ВОРОН

Что ж ты, небо, глазками поблёкло?
Словно с вёдер этот нудный дождь.
До скелета улица промокла,
Облачаясь в вязовую дрожь.

Что ловлю я в этой мутной луже –
Безнадёжных серых, стылых дней? –
Боль свою, что выплыла наружу,
Или тени квёлых тополей?

Да, порой, душевное смятенье –
Плодовито строками стихов.
Третьи сутки длится «омовенье».
Только я к молитве – не готов.

У забора, скучиваясь в стаю,
Восседает важно вороньё.
Чёрный ворон падаль поедая,
Взял да сердце выклевал моё.

И сейчас под чавкающий дождик,
Разводящий жижу под окном…
Умиляюсь, боль меня не гложет! –
Я теперь – один – из тех ворон.

До скелета улица промокла,
Облачаясь в вязовую дрожь.
Что ж, ты, небо, глазками поблёкло?
Третьи сутки хлещет этот дождь.






















* * *

Хмельной апрель в твои влюблялся плечи,
Весенний день играл как карнавал.
А я крутым рассолом огуречным
Свою хандру земную запивал.

И на коленях чувствовал чужую,
Улыбчивую, страждущую страсть.
Безвольно отдаваясь, поцелую
Обильно отражающему сласть.

Упитанную розовость соцветий
Склоняет вечер ветряной рукой.
Нет, я любовь счастливую не встретил
И не отметил красною строкой.

Ты от меня пытаешься согреться,
Душой, внимая тёплые стихи.
Мне ж хочется до пояса раздеться,
Чтоб ты прижалась к сердцу из трухи.

Не утешай, прошу тебя, не надо.
Я жив сознаньем, что жива весна!
Горячих губ пурпурная помада –
По-прежнему, как в юности – мила!

И пусть апрель твои целует плечи,
Весенний час шумит как карнавал,
Чтоб я крутым рассолом огуречным –
Свою любовь земную запивал.