Разные породы хомяков

Хомячок, часто подёргивая носиком, подкатил ей зёрнышко с тарелки, затем ещё одно, ещё… Потом так же, мордочкой, попробовал растормошить подругу, тыкаясь ей в животик. Но подруга молчала. Тельце её безвольно шевелилось от его тычков, но глаза, подернутые тусклой пленкой, не открылись. А он ещё долго-долго суетился рядом с ней, лежал, обнюхивал её, остывающую, и всё пытался угостить едой из их общего блюдца. Затем побежал по периметру клетки, быстро-быстро, много раз. И опять остановился над ней. Понюхал. И полез в домик, где они жили три года вместе. И затих.

Юрий, сидящий рядом с клеткой на стуле, вытер костяшками пальцев мокрые глаза, шмыгнул носом. Жалко было хомячков – до сумасшествия! Ты смотри, какая любовь! Как у людей. Зернышки подносит… раньше ни разу так не делал… Что ты хочешь?.. Три года жили вместе…
Он снова шмыгнул.
- Юр! – донесся голос жены из кухни. – Юр! Идём!
Он тяжело поднялся, взял с полки салфетку, завернул в неё хомячиху и пошел на голос жены.
Открыл мусорное ведро, бросил в него салфетку с тельцем.
- Умерла? – жена замерла с полотенцем в руках.
Он не ответил. Прошел к столу, уселся тяжело и уставился в окно.
- Наливать? Будешь есть? – тихо спросила сзади жена. И, не дожидаясь ответа, начала разливать суп. Поставила перед ним тарелку, принялась резать хлеб.
Он брезгливо посмотрел на её венозные руки, на иссохшую фигуру, на не уложенные волосы. Левый уголок его рта невольно скривился.
- Сорока ещё нет… Клуша. Двадцать лет почти вместе живём, а всё, как клуша: суетится, суетится… А вкусно так и не научилась готовить: пресное всё, как в столовке… Подсунула ж судьба такую. «Юлечка, Юлечка, любовь моя…». Красивей-то её и не было тогда во дворе. А сейчас посмотришь… Как бабьё меняется, блин! Ворона вороной. Тогда б, в молодости померла – тоже, небось, горевал, как этот хомячина. А сейчас… живи здесь… с такой… коротай век, - подумалось ему угрюмо.
- Юр, а я ещё гречку твою любимую сварила, с курицей.- Жена присела рядом, посмотрела на него ожидающе.
Юрий поперчил суп из перечницы, попробовал, вытянув губы из ложки. На Юлечку не взглянул.
- Ты из ведра иди выбрось. А то сейчас развоняется на всю квартиру, сидишь здесь… - буркнул он.
- Сейчас, сейчас, - вскочила жена. Вытащила мусорный мешок, поспешила из квартиры. С трудом затолкала переполненный пакет в мусоропровод, закрыла крышку. И долго слушала, как тот стучит по стенкам, падая вниз. Вытерла ладошкой слёзы на глазах. Нельзя к Юрке со слезами, осерчает. Горе у человека. И вновь утёрла выступившие слёзы. И про себя лучше не говорить. Нет, нельзя… Уже ничего не исправить. Врач сказал: «поздно»… Пусть всё будет, как есть. Иначе он не вынесет. Иначе ему – хоть в петлю…
Она стала подниматься по лестнице. Девять ступеней пролёта.
метастазы…
врач сказал…
тридцать…
сорок дней…
осталось…
как он…
будет…
жить…
без меня?!!
У квартиры остановилась, отдышалась. Утёрла испарину с лица, тихонько вошла.
Из кухни послышалась громкая, сытая отрыжка.
- Слава богу: понравилось! – подумала она, счастливо улыбаясь