Ничтоже сумняшеся
viktorsafronov | | Категория: Юмор
Своё Спасибо, еще не выражали.
Ничтоже сумняшеся
(Из жизни Фомича)
«Быть пьяным» не значит иметь право
срать другому на голову»
А.П.Чехов
Странная синяя скатерть с завитушками и дырками от беломорин, была небрежно развёрнута и развешена по всему помещению. Она не то, чтобы украшала рабочий барак Фомича, но создавал определённый уют.
Много лет эта подруга человека пролежала на столе и под ним, и над ним. Перевидала многочисленные тризны, безудержное веселье и разные случаи родов всех видов живности. Да что говорить – много баранов и ослов, дятлов и пиздю… (pardon) индюков потчевались за столом, накрытым этой скатёркой. Именно поэтому она по-прежнему занимала почётное место в жизни очередного ветеринарного фельдшера колхоза… сейчас сельского кооператива «Вымя Октября».
За осиротевшим, в белых разводах поцарапанным столом, на вертлявом табурете сидел друг и собутыльник Фомича, колхозный учетчик Ленька Казак.
Судя по тому, как он кривил синюшные губа и встряхивал косматой шевелюрой, находиться в прокуренном ветеринарном помещении ему было противно, его мутило. Тем не менее, никуда уходить он не собирался, по причине осени, грязи и накинувшихся на зябкую землю стылых сумерек.
Основанием его недомогания сегодня (!!!) было не каждодневное, обыденное сельское пьянство, а то, что он решил присутствовать при работе своего дружка. Говорит, задумал написать крупный роман из жизни учётчиков и тех, кого мы, допускают в свою интеллектуальную жизнь. Поэтому: разреши окунуться в глубину твоей работы.
Сейчас Лёнька сидел и таращился по сторонам.
- А где скатерть? – невпопад спросил он, пытаясь ногтем прочертить контур очередного рисунка.
– Так я в него завернул то, что мы с тобой достали из Зорьки… - начал было Фомич, однако закончить мысль о том, что клеёнка замыта, и сей момент будет на столе не успел...
К его удивлению Леньку сквозняком вынесло на крыльце. Фомич, имеющий почётное звание бригадефюрер СС (сан.станции) пытался что-то объяснить из жизни колхозного стада, но махнул рукой… Чего зря воздух сотрясать для бестолковых неучей.
Под навесом, к неудовольствию спрятавшихся от непогоды котов, Казака чем-то обжигающим и вонючим долго рвало на родные просторы, поля и перелески.
Такая странная реакция объяснялась погружением учетчика в обычные трудовые будни ветеринара. Дело плёвое: от клевера и сжёванного передника доярки, тёлку раздуло до размеров беременной коровы.
Фомич своё дело знал хорошо. Одев на руку длинный полиэтиленовый пакет, он долго и с удовольствием копался в коровьей заднице сопровождая свои действия комментариями по поводу выгребаемых субстанций.
Воспоминания о том, что он видел, а главное, куда выгребалось коровье дерьмо, и заставили блевать учётного работника. Понимашь, не выдержала белая кость, вида настоящей мужской работы.
Когда быстро постаревший Ленька вернулся в накуренное помещение старый ветеринар сорока с небольшим годков, кстати, пользовавшийся большой популярностью у хуторян и хуторянок, уже достал лекарственные подношения. Дары благодарных аборигенов состояли из следующего набора первой помощи: трёхлитровая банка чистейшего самогона, картошка в мундирах, сало, домашняя колбаса и разные другие луки-чесноки.
Подлечили сперва нервную систему… после желудок… после за миру-мир, затем за то, чтобы не было войны… И… как водится… за наших матерей и жён.
С последним вышла заминка.
Ленька, вспоминая свою дражайшую супругу Катерину Семёновну, начал протестовать:
- За свою Катьку пить не буду, - и, словно убоявшись собственной смелости, затравленно втянув голову в плечи, прошептал: - Категорически!
- Чё, так? – непонимающе тряхнул головой ветеринар.
- Она кроме своей школы и тетрадок знать ничего не знает… Не поверишь, бьёт меня. – И сглотнув подкатившийся к горлу ком, пояснил. - Постоянно пилит меня за то, что я её городскую вывез в деревню, а ей здесь воздуха… духа чистого не хватает.
- Какого духа-воздуха? – изумился ветеран ветеринарии.
- У меня и руки дрожать стали, и в ногах слабость, как у онаниста... – Продолжал жаловаться Ленька. – Говорит: ни в театр, ни в концерт сходить не может.
- Куда? У нас никогда даже самодеятельности не было... Последний баян ещё при Брежневе пропили.
- Постоянно одно и то же. Всё ей не так… Спим в разных комнатах… Не поверишь, Бетховена слушать перестали…
- Да ты что? – изумлению Фомича казалось, не было предела. – Как можно супругам спать порознь.
- Посуду всю перебили, даже свадебный тещин сервиз и тот грохнула.
- Да слышал, слышал. Я же у тебя за стенкой обитаюся, забыл?
- Все фотки порвала, говорит, чтобы тебе кобелю и не думалось вспоминать…
Фомич задумался, вытряхнул папиросу из пачки и долго мял её в заскарузлых пальцах, Лёнька тоже закурил, хотя Семёновна строго настрого приказала избавиться от этой мерзкой привычки.
- А ты её по филейным местам не пробовал учить?
- Как это?
- Кулаком – и как бы демонстрируя сказанное, бухнул кулачищем по некрашеной столешнице.
В результате рубящего удара банка чистого алкоголя подпрыгнула и соскочила со стола.
- В дребезги, - равнодушно произнёс Фомич и, втянув ноздрями сивушный аромат, наставительно сказал. - Самогонка яд и подлый наркотик, много беды она людям принесла… А всё потому, что нет у населения культуры пития и народ норму свою не знает.
Ленька активно и невпопад закивал головой.
Достали следующую банку.
В ходе обсуждения проблемы можно ли ударить беззащитную, слабую женщину? Настоящие мужики, т.с. местный идальго и невыразительный мачо пришли к выводу, что таки можно.
Шатаясь и поддерживая друг друга, они отправились к особняку на две квартиры (обычная двухэтажная деревенская хата с бассейном и дворовыми постройками).
Один пошел спать, второй утверждать в жизнь уроки учителя и большого друга животных.
* * *
Когда с шестой попытки Ленька Казак проник по месту прописки, он сразу отправился на кухню, откуда раздавались увесистые смачные удары.
Жена готовила ужин, т.с. суетилась над отбивными, ловко орудую мясным топориком.
- В каком ты виде припёрся? – даже не видя Лёньку, закричала она, перекрикивая шум всех работающих приборов. – Обувь, животное, сними.
- Чё ты сказала? – в ответ недовольно загудел, вышедший из под контроля неофит. – Щас я тя, вошь подзаборная…
И он, размахнувшись, стукнул кулаком по необъятной спине.
Обиженная женщина удивленно обернулась, и со словами:
- Ах, ты сучёнышь… - Долбанула Леньке обратной стороной топорика в область мошонки.
Ленька оказался малый не дурак (но судя по описанному событию - дурак не малый). Помня материнские наставления по пьяному рукопашному бою (не зря же маманя готовила его к супружеству) успел подставить ногу.
Мужское достоинство было сохранено, однако на пол из бедренной артерии хлынула кровища.
- Вызови скорую, - закричал пострадавший, теряя остатки мужского самообладания и гордости, протягивая к ней свои обескровленные губы и бледные, искажённые гримасой боли черты лица.
Он хотел услышать от Кати слова, которые в своё время удивили его больше чем тройка за восьмой класс по математике. Это - когда удрав в армии в самоволку, в загсе он услышал от неё загадочное и неповторимое «ДА, Я – СОГЛАСНА!».
Прошло немало времени, однако слов не было. Супружница по-прежнему остервенело, не обращая внимания на кровь, пот и слёзы, уже по третьему кругу отбивала мясо.
Когда прошло четыре секунды Ленька, ещё на что-то надеясь, отчего-то вспомнил синюю скатерть Фомича. Однако уже на исходе седьмой секунды, он понял, что фарс превращается в трагедию с исполнением школьным оркестром похоронных этюдов …
Чуть погодя тяжело раненный завыл страшным голосом, - Люди! Лю-у-у-ю-ди! Помогитя! Убивають!
Короче говоря, вместо загадочного «да» гордой женщины, из ватного далека послышалось:
- Тебе надо, ты и вызывай – и в подтверждение своей жизненной позиции, мстительно задрала халат до пояса.
Пытаясь инстинктивно уменьшить боль и одновременно прикрыть голову от преступных посягательств любимой, раненый бросился вон из недружелюбного помещения.
Среди кошачьего дерьма и осклизлого мусора, он полз в соседнюю квартиру…
Катерина Семёновна поправив заброшенную на спину грудь, продолжила с остервенением отбивать непослушные куски мяса.
* * *
Подчиняясь инстинкту человеколюбия и ударам в филёнчатую дверь, заспанный Фомич открыл дорогу к спасению. Ветеринар сразу понял (переходя на спортивную терминологию) - победа в товарищеской встречи любящих существ, судя по заметному следу крови - (за явным преимуществом) досталась любящей супруге.
На автомате, не переключаясь на эмоции, наложил жгут, вызвал скорую.
Ехали быстро под песни Краснознаменного ансамбля Додика Бронштейна и завывание сирены.
Прибыли.
Загрузили тушку семейного разбойника на каталку и уже под убаюкивающую музыку Шопена повезли томпировать и зашивать любовно-кровоточащую рану.
В больнице Казаку сообщили, что ещё бы чуть и ногу пришлось бы ампутировать... А то просто гикнулся, если бы не жгут.
* * *
Чтобы выздоровление шло быстрее, а ностальгия не мешала процессу заживления колото-рубленного отверстия, Фомич, по доброте душевной притащил ему свой талисман, синюю скатёрку.
Ленька, увидев её только и смог произнести:
- Ни хрена себе скатёрка!
Фомич пожал плечами.
- А ведь так всё хорошо начиналось, я на ней собирался книгу начать записывать… Документальное свидетельство эпохи. – Страдальчески морщась, продолжал Казак.
Фомич ещё раз виновато пожал плечами. Потом, засунув грелку с лекарством под подушку выздоравливающего, поехал помогать хрюшке в важном деле опороса. Клеёнку, чтобы не будить грусть и не ворошить тоску, прихватил с собой.
По дороге в родные места, от греха подальше, сжег он это синее начало несчастий своего собутыльника.
Может и в самом деле, синие клеёнки бич нашего просвещенного века. Жили без них и сейчас проживём…
А как ты, думаешь, краснолицый товарищ юрист… И ты, дама с веслом и свирелью?
25.01.2013 с. Большое Путино
(Из жизни Фомича)
«Быть пьяным» не значит иметь право
срать другому на голову»
А.П.Чехов
Странная синяя скатерть с завитушками и дырками от беломорин, была небрежно развёрнута и развешена по всему помещению. Она не то, чтобы украшала рабочий барак Фомича, но создавал определённый уют.
Много лет эта подруга человека пролежала на столе и под ним, и над ним. Перевидала многочисленные тризны, безудержное веселье и разные случаи родов всех видов живности. Да что говорить – много баранов и ослов, дятлов и пиздю… (pardon) индюков потчевались за столом, накрытым этой скатёркой. Именно поэтому она по-прежнему занимала почётное место в жизни очередного ветеринарного фельдшера колхоза… сейчас сельского кооператива «Вымя Октября».
За осиротевшим, в белых разводах поцарапанным столом, на вертлявом табурете сидел друг и собутыльник Фомича, колхозный учетчик Ленька Казак.
Судя по тому, как он кривил синюшные губа и встряхивал косматой шевелюрой, находиться в прокуренном ветеринарном помещении ему было противно, его мутило. Тем не менее, никуда уходить он не собирался, по причине осени, грязи и накинувшихся на зябкую землю стылых сумерек.
Основанием его недомогания сегодня (!!!) было не каждодневное, обыденное сельское пьянство, а то, что он решил присутствовать при работе своего дружка. Говорит, задумал написать крупный роман из жизни учётчиков и тех, кого мы, допускают в свою интеллектуальную жизнь. Поэтому: разреши окунуться в глубину твоей работы.
Сейчас Лёнька сидел и таращился по сторонам.
- А где скатерть? – невпопад спросил он, пытаясь ногтем прочертить контур очередного рисунка.
– Так я в него завернул то, что мы с тобой достали из Зорьки… - начал было Фомич, однако закончить мысль о том, что клеёнка замыта, и сей момент будет на столе не успел...
К его удивлению Леньку сквозняком вынесло на крыльце. Фомич, имеющий почётное звание бригадефюрер СС (сан.станции) пытался что-то объяснить из жизни колхозного стада, но махнул рукой… Чего зря воздух сотрясать для бестолковых неучей.
Под навесом, к неудовольствию спрятавшихся от непогоды котов, Казака чем-то обжигающим и вонючим долго рвало на родные просторы, поля и перелески.
Такая странная реакция объяснялась погружением учетчика в обычные трудовые будни ветеринара. Дело плёвое: от клевера и сжёванного передника доярки, тёлку раздуло до размеров беременной коровы.
Фомич своё дело знал хорошо. Одев на руку длинный полиэтиленовый пакет, он долго и с удовольствием копался в коровьей заднице сопровождая свои действия комментариями по поводу выгребаемых субстанций.
Воспоминания о том, что он видел, а главное, куда выгребалось коровье дерьмо, и заставили блевать учётного работника. Понимашь, не выдержала белая кость, вида настоящей мужской работы.
Когда быстро постаревший Ленька вернулся в накуренное помещение старый ветеринар сорока с небольшим годков, кстати, пользовавшийся большой популярностью у хуторян и хуторянок, уже достал лекарственные подношения. Дары благодарных аборигенов состояли из следующего набора первой помощи: трёхлитровая банка чистейшего самогона, картошка в мундирах, сало, домашняя колбаса и разные другие луки-чесноки.
Подлечили сперва нервную систему… после желудок… после за миру-мир, затем за то, чтобы не было войны… И… как водится… за наших матерей и жён.
С последним вышла заминка.
Ленька, вспоминая свою дражайшую супругу Катерину Семёновну, начал протестовать:
- За свою Катьку пить не буду, - и, словно убоявшись собственной смелости, затравленно втянув голову в плечи, прошептал: - Категорически!
- Чё, так? – непонимающе тряхнул головой ветеринар.
- Она кроме своей школы и тетрадок знать ничего не знает… Не поверишь, бьёт меня. – И сглотнув подкатившийся к горлу ком, пояснил. - Постоянно пилит меня за то, что я её городскую вывез в деревню, а ей здесь воздуха… духа чистого не хватает.
- Какого духа-воздуха? – изумился ветеран ветеринарии.
- У меня и руки дрожать стали, и в ногах слабость, как у онаниста... – Продолжал жаловаться Ленька. – Говорит: ни в театр, ни в концерт сходить не может.
- Куда? У нас никогда даже самодеятельности не было... Последний баян ещё при Брежневе пропили.
- Постоянно одно и то же. Всё ей не так… Спим в разных комнатах… Не поверишь, Бетховена слушать перестали…
- Да ты что? – изумлению Фомича казалось, не было предела. – Как можно супругам спать порознь.
- Посуду всю перебили, даже свадебный тещин сервиз и тот грохнула.
- Да слышал, слышал. Я же у тебя за стенкой обитаюся, забыл?
- Все фотки порвала, говорит, чтобы тебе кобелю и не думалось вспоминать…
Фомич задумался, вытряхнул папиросу из пачки и долго мял её в заскарузлых пальцах, Лёнька тоже закурил, хотя Семёновна строго настрого приказала избавиться от этой мерзкой привычки.
- А ты её по филейным местам не пробовал учить?
- Как это?
- Кулаком – и как бы демонстрируя сказанное, бухнул кулачищем по некрашеной столешнице.
В результате рубящего удара банка чистого алкоголя подпрыгнула и соскочила со стола.
- В дребезги, - равнодушно произнёс Фомич и, втянув ноздрями сивушный аромат, наставительно сказал. - Самогонка яд и подлый наркотик, много беды она людям принесла… А всё потому, что нет у населения культуры пития и народ норму свою не знает.
Ленька активно и невпопад закивал головой.
Достали следующую банку.
В ходе обсуждения проблемы можно ли ударить беззащитную, слабую женщину? Настоящие мужики, т.с. местный идальго и невыразительный мачо пришли к выводу, что таки можно.
Шатаясь и поддерживая друг друга, они отправились к особняку на две квартиры (обычная двухэтажная деревенская хата с бассейном и дворовыми постройками).
Один пошел спать, второй утверждать в жизнь уроки учителя и большого друга животных.
* * *
Когда с шестой попытки Ленька Казак проник по месту прописки, он сразу отправился на кухню, откуда раздавались увесистые смачные удары.
Жена готовила ужин, т.с. суетилась над отбивными, ловко орудую мясным топориком.
- В каком ты виде припёрся? – даже не видя Лёньку, закричала она, перекрикивая шум всех работающих приборов. – Обувь, животное, сними.
- Чё ты сказала? – в ответ недовольно загудел, вышедший из под контроля неофит. – Щас я тя, вошь подзаборная…
И он, размахнувшись, стукнул кулаком по необъятной спине.
Обиженная женщина удивленно обернулась, и со словами:
- Ах, ты сучёнышь… - Долбанула Леньке обратной стороной топорика в область мошонки.
Ленька оказался малый не дурак (но судя по описанному событию - дурак не малый). Помня материнские наставления по пьяному рукопашному бою (не зря же маманя готовила его к супружеству) успел подставить ногу.
Мужское достоинство было сохранено, однако на пол из бедренной артерии хлынула кровища.
- Вызови скорую, - закричал пострадавший, теряя остатки мужского самообладания и гордости, протягивая к ней свои обескровленные губы и бледные, искажённые гримасой боли черты лица.
Он хотел услышать от Кати слова, которые в своё время удивили его больше чем тройка за восьмой класс по математике. Это - когда удрав в армии в самоволку, в загсе он услышал от неё загадочное и неповторимое «ДА, Я – СОГЛАСНА!».
Прошло немало времени, однако слов не было. Супружница по-прежнему остервенело, не обращая внимания на кровь, пот и слёзы, уже по третьему кругу отбивала мясо.
Когда прошло четыре секунды Ленька, ещё на что-то надеясь, отчего-то вспомнил синюю скатерть Фомича. Однако уже на исходе седьмой секунды, он понял, что фарс превращается в трагедию с исполнением школьным оркестром похоронных этюдов …
Чуть погодя тяжело раненный завыл страшным голосом, - Люди! Лю-у-у-ю-ди! Помогитя! Убивають!
Короче говоря, вместо загадочного «да» гордой женщины, из ватного далека послышалось:
- Тебе надо, ты и вызывай – и в подтверждение своей жизненной позиции, мстительно задрала халат до пояса.
Пытаясь инстинктивно уменьшить боль и одновременно прикрыть голову от преступных посягательств любимой, раненый бросился вон из недружелюбного помещения.
Среди кошачьего дерьма и осклизлого мусора, он полз в соседнюю квартиру…
Катерина Семёновна поправив заброшенную на спину грудь, продолжила с остервенением отбивать непослушные куски мяса.
* * *
Подчиняясь инстинкту человеколюбия и ударам в филёнчатую дверь, заспанный Фомич открыл дорогу к спасению. Ветеринар сразу понял (переходя на спортивную терминологию) - победа в товарищеской встречи любящих существ, судя по заметному следу крови - (за явным преимуществом) досталась любящей супруге.
На автомате, не переключаясь на эмоции, наложил жгут, вызвал скорую.
Ехали быстро под песни Краснознаменного ансамбля Додика Бронштейна и завывание сирены.
Прибыли.
Загрузили тушку семейного разбойника на каталку и уже под убаюкивающую музыку Шопена повезли томпировать и зашивать любовно-кровоточащую рану.
В больнице Казаку сообщили, что ещё бы чуть и ногу пришлось бы ампутировать... А то просто гикнулся, если бы не жгут.
* * *
Чтобы выздоровление шло быстрее, а ностальгия не мешала процессу заживления колото-рубленного отверстия, Фомич, по доброте душевной притащил ему свой талисман, синюю скатёрку.
Ленька, увидев её только и смог произнести:
- Ни хрена себе скатёрка!
Фомич пожал плечами.
- А ведь так всё хорошо начиналось, я на ней собирался книгу начать записывать… Документальное свидетельство эпохи. – Страдальчески морщась, продолжал Казак.
Фомич ещё раз виновато пожал плечами. Потом, засунув грелку с лекарством под подушку выздоравливающего, поехал помогать хрюшке в важном деле опороса. Клеёнку, чтобы не будить грусть и не ворошить тоску, прихватил с собой.
По дороге в родные места, от греха подальше, сжег он это синее начало несчастий своего собутыльника.
Может и в самом деле, синие клеёнки бич нашего просвещенного века. Жили без них и сейчас проживём…
А как ты, думаешь, краснолицый товарищ юрист… И ты, дама с веслом и свирелью?
25.01.2013 с. Большое Путино
Своё Спасибо, еще не выражали.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии в данной новости.