Раб лукавый или овца нецензурная

(лингвистическая психологема)

Переносное значение слова «овца», употребляемого в определённых контекстах, несёт в себе совсем не мягко-пушистую коннотацию. Общий эмоционально-волевой посыл такого словоупотребления вполне однозначен — выражение агрессии в адрес того, к кому слово обращено.

Так, например, обращённая к вам реплика наподобие: «Ты ч(-т-)о сказал(-а), овца?!..» — будет означать, что собеседник находит ваше высказывание возмутительным и оставляет вам лишь считанные секунды — призрачный шанс оправдаться за свои слова (тогда вы, возможно, сумеете хотя бы частично избежать пролития на вашу голову кипятка из чаши праведного гнева).

Выражение гнева может осуществляться и в отсутствии субъекта высказывания — в третьем лице. Если, скажем, кто-то полагает, что ваше поведение всё дальше выходит за границы допустимого и что настоятельно требуются меры по его пресечению, про вас могут заочно сказать: «Совсем уже берегов не видит, овца» (несмотря на то, что плаванье или вождение судов — это, в общем-то, не распространённое в жизни овец явление).

Но если агрессивная интенция подобного применения слова ясна, то семантическая мотивация остаётся поначалу смутной. Ведь овцы — это тихие, кроткие животные: в принципе-то, они должны вызывать умиление или трогательное сочувствие («бедная овечка»). Увязать же этот образ с агрессивным контекстом видится на первый взгляд затруднительным, но — только на первый взгляд...

Примечательно, что рассматриваемое слово часто используется в сочетании с усиливающим предикатным эпитетом — «овца *негодная*» («негодная» в данном случае — это эвфемизм: трепетно чтя цензуру, не могу позволить себе привести здесь аутентичную лексему из живого дискурса). Такое словосочетание можно смело назвать устойчивым фразеологизмом. Фразеологизм этот стал, по-видимому, современным аналогом архаического литературного оборота «раб лукавый»: то есть — негодный слуга, который обманывает хозяина, ведёт себя несоответственно своему положению и заслуживает в связи с этим примерного наказания.

И вот здесь, при таком рассмотрении, искомая мотивация словоупотребления начинает всплывать из мутных глубин подсознания словоупотреблятеля... Становятся видны два мотива — (1) заведомое позиционирование своего превосходства в ситуации нависшего конфликта и (2) заведомое оправдание предполагаемым агрессивным действиям.

То есть, употребляя слово в агрессивном контексте, на вас намереваются (или, как минимум, тайно желают) осуществить атаку, и в задуманном столкновении хотят, конечно же, быть «победителем». Отсюда и позиционирования себя в превосходном статусе: если вы — «овца», то ваш оппонент — «пастух» («хозяин», «господин»), который в силах наказать непослушную, отбивающуюся от стада овечку — да , именно «наказать»... Нападение, которое на вас хотят осуществить, возможно, будет сопровождаться весьма неприглядными по своей жёсткости действиями (по крайней мере, так предполагает или мнит агрессор). И для оправдания таких действий вас заранее (как бы на всякий случай) ставят в позицию «провинившегося раба», «негодного слуги» или некоей «паршивой овцы», которая может испортить всё стадо, если не предпринять по отношению к ней срочных решительных мер.

Впрочем, самооправдательные аргументы агрессора могут быть и не такими морально высокими — они не обязательно должны быть направленны на ваше «воспитание»... «Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать» тоже может стать вполне убедительным мотивом. Здесь агрессор уже приписывает себе классический литературный образ «волка» — образ не менее значимый чем «пастух»: он хоть и противостоит пастуху, но является чем-то вроде «почётного врага», и в некотором смысле тоже имеет хозяйские права на овечку-другую.

Как резюме:
Возможно, получить практическое подтверждения вышеизложенной гипотезы можно из честной беседы с агрессором. Так, если последний назвал вас «овцой», можно в ответ полюбопытствовать, кем он себя в данном случае позиционирует — пастухом, волком или, может быть, кем-то ещё (?). Не исключено, что из этого получится познавательная беседа. Кто знает — может, даже ваш собеседник сам окажется овцой, спрятавшейся в волчьей шкуре... Да, именно так — окажется как бы фразеологическим антонимом классического литературного обороту «волк в овечьей шкуре».

Однако для подобного рода бесед лучше предусмотрительно запастись не только познавательным любопытством... Хорошо бы ещё иметь при себе средства первой помощи — для приведения собеседника в чувство, если последний вдруг утратит способность к конструктивному диалогу.