Санта-Лючия. Памяти Карузо -2

Продолжение


***


Давайте снова вернемся на добрую сотню лет назад, поднимемся на трансатлантический лайнер, и из Одессы, что на юге Российской империи, отплывем в Северную Америку. Причалим в порту Нью-Йорка, сойдем на берег, проедем на экипаже до вокзала и направимся уже на поезде к великому озеру Мичиган, где к концу 19 века, после сильного пожара бурно растет вширь и вверх город Чикаго. Пройдемся по вновь отстроенным улицам, удивимся незнакомым видам знаменитого города солидарности трудящихся и посмотрим на стройку первого в мире небоскреба. Потом завернем за угол и столкнемся мальчишкой, в глазах которого прочитаем нечто необычное, вздрогнем и почему-то поймем, что очень скоро мальчик станет всемирной знаменитостью. А когда его мать позовет его по имени: Аль! Капоне! Иди домой! – окончательно поймем почему*.
По дороге к гостинице, в которой для нас забронированы номера, наткнемся на оперный театр «Лирическая опера Чикаго»*. Прочтем афишу, где крупными буквами будет написано: «Кармен». Вспомним, что месяц назад мы вместе слушали эту оперу в Одессе, где партию Хозе исполнял великий Михаил Медведев и захотим еще раз погрузиться в любимую музыку, познакомится с американскими артистами и их манерой исполнения.
И, вот, мы уже сидим в ложе, слушаем волшебную музыку Бизе и голоса… ? Ловим себя на мысли, что более красивого тенора нам не приходилось слышать…
А на сцене Хозе уже зарезал Кармен, его арестовывают и он, прощаясь с любимой, целует ее в губы…
Занавес, медленно поплыл вниз и разъединил зал со сценой. Еще долго люди очарованные драмой не могли прийти в себя, но как только занавес тронулся вверх, раздался гром аплодисментов. А на сцене стоял счастливый Павел и, держа Дженни за руку, кланялся публике. Несколько раз они выходили на поклон и после того как сцена окончательно отделилась от зала, Дженни обернулась к Павлу и притворно сердито заявила ему:
- Последняя мизансцена была полной отсебятиной! - и, видя растерянность Павла, рассмеявшись, быстрым шагом направилась в уборную.
Павел бросился за ней и догнал ее у дверей:
- Простите меня, ради бога, Дженни!
- Что простить? – притворно удивилась Дженни.
- Ну…, эту вольность на сцене.
- А-а… это, - я давно об этом забыла.
- Спасибо!
- Вы позволите пригласить Вас на ужин, мисс Флинн. У меня такой сегодня день…, такой день…
- А, Вы, спросите у моего жениха, - ответила ему Дженни, указывая на идущего по коридору мистера Морриса и, оставив растерявшегося Павла, скрылась в дверях уборной…
- Спросите у моего жениха, - слова звучали в голове и болью отдавались в сердце.
- Вот, дурак, размечтался, - с грустью сказал Павел своему отражению в зеркале и стал надевать рубашку. В этот момент в дверь тихо постучались.
- Да! – с раздражением бросил он: ему совсем не хотелось кого-либо видеть.
В гримерную проскользнул мальчик – служитель театра.
Вам записка, мистер Бончи.
- От кого?
- Прочтите.
Павел нервно разорвал конверт и, вынув из него записку, прочитал:
- Жду Вас у служебного входа. Д.Ф.
Павел радостно вскрикнул и, поцеловав опешившего мальчишку в его конопатый нос, сунул ему в руку доллар и дал поручение:
- Беги и подгони к служебному входу кэб.
Мальчик заговорщески подмигнул Павлу и мигом скрылся за дверью.
Возбужденный предстоящей встречей с Дженни, Павел вышел из дверей служебного входа и обнаружил стоящий у крыльца не конный экипаж, а автомобиль. Мальчик-служитель, заметив Павла, бросился к авто и распахнул перед ним дверцу. Павел благодарно кивнул мальчику и, придерживая цилиндр, протиснулся в кабину. Автомобиль взревел мотором, чихнул пару раз, выплюнул струю дыма и резво покатился по улице.
Когда глаза Павла привыкли к полумраку, он увидел рядом с собой улыбающуюся Дженни. Хотел, было придвинуться к ней, но она предостерегающимся жестом остановила его.
- Я только хотел спросить, куда мы едем? – сказал удивленный Павел. Но Дженни снова, заговорщески подмигнув, поднесла палец к губам…






***

Автомобиль подкатил к ярко освещенному особняку. Шофер спрыгнул на землю, сбросил с рук кожаные краги и, не снимая очки-консервы, которые почти полностью закрывали лицо, распахнул дверцы перед пассажирами. Павел выбрался из машины, помог Дженни выйти и, пропустив ее вперед, сунул в руку шофера серебряный доллар. Шофер сверкнул глазами на Павла, но затем, как бы спохватившись, поклонился ему и поспешил вперед, что бы распахнуть перед ним входные двери…



***

Зал в особняке Флинн, куда вошел Павел, сопровождая Дженни, был ярко освещен и полон гостей. Здесь присутствовала и финансовая знать Чикаго, и ведущие артисты местных театров, которые держались особняком от денежных тузов. И, только О,Дей – тенор оперы Хеуджа, чувствовал себя среди богачей как рыба в воде. Он сносил и их нескрываемое презрение, и даже издевки, лишь бы только щегольнуть перед своими коллегами знакомством с ними и показать, что он с этими людьми на ты. Обладая не плохим голосом, О,Дей, между тем, через свои сомнительные связи, числился первым тенором театра. Появление же Павла на сцене встретил ревниво и даже враждебно. Он понимал, что талант Павла представляет для него явную угрозу и, поэтому старался сделать все от него зависящее, что бы выжить опасного конкурента.
И, вот, сейчас, увидев Павла, входящего с Дженни под руку, нарочито громко, что бы слышали все, произнес:
- Взгляните! Наша начинающая знаменитость входит так, словно он уже получил руку нашей прекрасной Дженни вместе с миллионами мистера Флинна!
Услышав эту наглую фразу, Павел покраснел и постарался незаметно высвободить руку, за которую держалась Дженни. Но та, почувствовав смущение Павла, нарочно прижалась к нему и громко объявила:
- Господа! Разрешите представить вам виновника сегодняшнего торжества, мистера Пабло Бончи! Познакомитесь Пабло – это мой отец.
- Я рад познакомиться с вами, мистер Бончи. Дженни рассказывала о вас. К тому же, я сегодня был в театре и получил от вашего пения истинное наслаждение.
- Я тоже очень рад, мистер Флинн. Большое спасибо.
- Вы, кажется, итальянец, Бончи? – втиснулся в разговор О,Дей.
- Нет. Я русский, – с улыбкой ответил Павел.
- Но, насколько мне известно, у русских никогда не было хороших голосов, - ухмыльнулся О,Дей.
- Значит вам ничего не известно о России, - парировал Павел.
- Хотя, я должен признаться, что у русских есть несколько мелодичных романсов. К примеру, этот, - оставив реплику Павла без изменений, продолжил О,Дей и направился к роялю. Взял аккорд и начал:
- Не искушай меня без нужды…
- И без нужды не искушай … - правильно, в тон, закончил за него Павел под одобрительный смех окружающих.
- Не тратьте порох на этого выскочку, - сказал Павлу Хенли, баритон театра, увлекая его к буфету.
- Он все равно ничего не поймет. Этот господин такого высокого мнения о себе, что о своей персоне говорит в третьем лице.
Во время этого разговора к ним подошел высокий худощавый господин и поклонился Павлу.
- Разрешите представиться, мистер Бончи. Я Марвин Джо Моррис. Отец этого шалопая, - он показал рукой на молодого человека, подошедшего вместе с ним, - Я вам очень признателен. О, нет, нет… Я сегодня не был в театре. Я вам признателен за то, что вы помогли моему сыну заработать его первый в жизни доллар.
- Так это были вы… - смутился Павел, узнав в юноше, шофера.
- Простите.
- Все в порядке, мистер Бончи, все в порядке,- расхохотался Моррис-младший.
- Я прикажу оправить этот доллар в золото и, буду носить его вместо брелка для часов, - и, продолжая хохотать, отошел от буфета вслед за отцом.
- Скажите, Эд, - спросил у Хенли Павел, - Этот маленький Моррис, жених Дженни?
- До некоторой степени.
- Почему?
- Видите ли, Пабло, здесь старается больше всего Моррис-старший. Ему хочется объединить свои капиталы с капиталами Флинн. Ну, а младший, не прочь прихватить вместе с капиталами папаши Флинна и малютку Дженни. Хотя, я бы не сказал, что Флинны в восторге от такого предложения. Особенно Дженни.
- Чем же занимается Моррис–младший?
- Ни чем. Его отец дал ему точное определение – шалопай.
- Пабло! – позвал Павла Хеудж, - Идите сюда!
Павел подошел к Хеуджу, стоящему в компании человека в роговых очках.
- Знакомьтесь - это мистер Гелсен. Он журналист и будет писать рецензию о нашем спектакле.
- Чарльз, - протягивая Павлу руку, представился Гелсен.
- Пабло.
- Я вас знаю, мистер Бончи. Я был на вашем спектакле.
- Да, кстати, - отхлебнув из бокала, обратился к Гелсену Хеудж, - Почему вы все время ругаете мой театр?
- Да, что вы! Напротив, я постоянно хвалю его.
- Если хвалите, то очень незаметно, - рассмеялся Хеудж.
- А вы знаете, Гелсен, - сказал, подошедший к ним в компании О,Дей, - Я сейчас рассказывал историю, которая произошла со мной на днях.
- Интересно послушать, - пробурчал Гелсен. А Хеудж, сделав вид, что кого-то увидел, отошел.
- На днях мне предложили гастрольное турне. И когда я назвал сумму, то антрепренер воскликнул:
- Вы хотите получить за концерт больше, чем президент
зарабатывает за неделю.
- И, знаете, что я ему ответил?
- ?
- Так, почему бы вам ни пригласить на гастроли президента, - и О,Дей первый рассмеялся от собственной остроты.
- И, что же антрепренер? – поинтересовался Гелсен.
- Конечно, он согласился. Он же знает, что когда я пою в спектакле, то кассу приступом берут.
- Неужели, так настойчиво требуют деньги обратно? -поинтересовался Павел с невинным видом.
- Что вы хотите этим сказать? – обиделся О,Дей.
- Я хочу сказать, что вы несете весь вечер глупости. И ваше счастье, что никто не замечает, что вы совершенно трезвы.
- Извините, господа, нас зовет мисс Флинн, - сказал Гелсен и, подхватив Павла под руку, потащил его в сторону.
- Будьте осторожны с этим типом. Я его знаю. Он способен на все, - шепнул Гелсен Павлу, подводя его к Дженни.
А О,Дей посмотрел вслед Павлу таким взглядом, что если вся его ненависть превратилась в огонь, то от Павла не осталось бы даже пепла.
- Да, этот русский зубастый парень, - рассмеялся Моррис-младший, - Палец в рот не клади, откусит. Так, что поосторожней с ним Билл, а то без руки останешься.
- Не знаю, останусь я без руки, - отпарировал О,Дей, - А, вот ты, без мисс Флинн остаться можешь. Видишь, как нежно она воркует с Бончи.
Моррис-младший аж побледнел. Видимо, эти слова как ножом резанули по сердцу. Но кое как овладев собой, он через силу улыбнулся и, с притворным равнодушием сказал:
- А, ерунда. Меня это не трогает.
О,Дей, спохватившись, что наговорил лишнего и может потерять расположение к себе Морриса-младшего, поддакнул ему:
- И, в самом деле, Чарли. Куда суется этот оборванец? Он, наверное, не знает, что актриса – доходная статья для портных и, расходная для поклонников. А, во сколько вам обходятся ее туалеты, Чарли?
- Ты циник, Билл. И стоило тебе за это дать по физиономии, но я тебе отвечу. Мисс Флинн подарков не принимает. Особенно дорогих.
- При капиталах ее папаши – это не очень широкий жест. Будь она победнее, то меньше бы ломалась…
- Нет, русский, действительно, прав. Вы, свинья, О,Дей, - с презрением процедил Моррис-младший. И вся компания молодежи, оставив О,Дейя одного, направилась в сторону Дженни, которая беседовала с Павлом.
- Неужели вам не понравилось у нас, Пабло? – Дженни посмотрела на Павла и в ее взгляде мы могли бы увидеть огонек зарождающегося большого чувства.
- Честно говоря, нет. Много денег и много чванства.
- А, что такое чванство?
- Это зазнайство и высокомерие.
- О, да! Этого здесь много. А, за деньги не купишь ни ума, ни таланта. И, вы, с вашим талантом, Пабло, гораздо богаче них.
- И, все же, я здесь чувствую себя не в своей тарелке. Если бы не вы…
- Не собираетесь ли вы похитить у нас Дженни, мистер Бончи? – с подчеркнутой вежливостью спросил подошедший Моррис-младший.
- О, что вы, мистер Моррис, я далек от этой мысли. К женщинам я отношусь как к произведению искусства - с обожанием и без пошлости.
- Хотя мы живем на западе, но мы не совсем дикие. Может вам, как эмигранту это не известно…
- Мне это известно, - отпарировал Павел и, поклонившись Дженни, направился к выходу.
- Зачем, вы, нагрубили ему, Чарли? – едва сдерживая гнев, спросила Дженни.
- Мне этот русский действует на нервы.
- А вы, мне, - и, резко повернувшись, отошла к отцу, стоящему в компании Морриса-старшего.
- Вы, кажется, опять поссорились? – спросил отец.
- Чарли с каждым днем становится все невыносимее.
- Это, видимо, потому, что я его слишком балую. Но я приму меры, - заверил Дженни Моррис-старший.
А в это время О,Дей, подойдя к Чарли, медовым голосом произнес:
- А, мустанг-то брыкается!
- Ничего, Билл, я умею объезжать диких лошадей, - зло, прищурившись, процедил Моррис-младший…



***

Лично я, для удовлетворения собственного любопытства, проникну в закулисную часть «Лирической оперы» Хеуджа и увижу, что там снуют рабочие и бутафоры, спешат на сцену актеры и пробегают кокетливые хористки. По этим признакам определю, что идет нормальная жизнь театра перед началом спектакля.
А еще я увижу, что на сцену направился Павел, а из своей уборной вышла Дженни. Они почти столкнулись, но
Павел вежливо поклонился и продолжил двигаться на сцену. В этот момент, Дженни, придерживая его за локоть, сказала:
- Пабло, мне нужно с вами поговорить.
- Слушаю вас, мисс Флинн.
- Что случилось, Пабло?
- Я вас не понимаю, мисс Флинн.
- Вот уже скоро два месяца, как вы избегаете меня. Почему вы не ответили ни на одно наше приглашение.
- Я актер и с удовольствием играю для публики. Но мне совсем не хотелось бы превратиться в шута для богатых господ.
- Это неправда! – воскликнула Дженни, - Папа очень высокого мнения о вас.
- Передайте вашему отцу мои уверения в глубочайшем к нему почтении.
- Но, почему вы даже в театре сторонитесь меня?
- Видите ли, мисс Флинн… Я так часто встречаюсь с вами в театре как партнер…, что мне бы не хотелось еще в жизни надоедать вам…
- Это увертки, Пабло!
- И к тому же, ваш жених, мне ясно дал понять, что моя дружба с вами ему не нравиться.
- Мистер Моррис не имеет права выбирать мне друзей. И, вряд ли он когда-нибудь получит эти права.
- И все же, он ваш жених…
Дженни хотела что-то ответить Павлу, но в это время в коридор выскочил помощник режиссера, потрясая колокольчиком:
- Начинаем! Начинаем! Прошу всех на сцену. Мисс Флинн, мистер Бончи, пора, - и пробежал дальше по коридору.
Павел жестом пригласил Дженни и, вслед за ней поспешил на сцену.
Утихла суета, заиграл оркестр и только тогда из своей уборной вышел О,Дей. На его лице остались следы плохо снятого грима. Нетвердая походка его говорила о том, что он изрядно выпил. Остановившись у дверного проема, он пошире расставил ноги и, попыхивая сигарой, стал со злобой смотреть на сцену.
- Здесь курить запрещено, - сунулся было к нему пожарник.
- Пошел вон! – презрительно отмахнулся он него О,Дей.
- Вы, кажется, не в духе, Билл? – спросил его, появившийся на лестнице, ведущей в актерский коридор, Моррис-младший.
- А, Чарли! – обрадовался О,Дей, - Что привело вас в этот храм Мельпомены?
- Скука, Билл, только скука.
- Только скука? А я думал мисс Флинн.
- С ней я вижусь часто и не в этих стенах. А ты почему не на сцене? На афишах, ведь, стоит твое имя.
О,Дей от злости аж скрипнул зубами:
- Опять Хеудж вместо меня сунул этого выскочку Бончи. Снова по просьбе зрителей, - процедил О,Дей.
- Кажется, этот русский скоро выживет тебя из театра, - расхохотался Моррис.
- Смейтесь, смейтесь, - пробурчал О,Дей.
- Выживет он меня или нет, это еще вопрос, но вот вас, он оставит с носом и это, пожалуй, факт…



***

А в это время на сцене, Павел, допев дуэт, целует Дженни.
Перехватив ревнивый взгляд Морриса, О,Дей с притворной завистью произнес:
- Счастливый парень этот русский. Целует такую красивую девушку.
- На сцене-то? – презрительно выпятив губу, процедил Моррис.
- Поцелуй за деньги – это не поцелуй.
- Но он делает это довольно нежно, - подковырнул его О,Дей.
- А, пускай. Меня это не тревожит, - махнув рукой, нарочито небрежно сказал Моррис и, увидев Павла, выходящего со сцены, добавил:
- Любовь актрисы, как и любовь проститутки, просто оплачивается!
Эта фраза подействовала на Павла как удар хлыста. Он вздрогнул, остановился, медленно развернувшись, пошел на Морриса и, едва сдерживая себя, произнес:
- Прошу вас, мистер Моррис, еще раз повторить то, что вы только что сказали.
- Пожалуйста, «мистер» Бончи, - издевательски раскланялся он, - Я сказал, что меня нисколько не тревожит ваше назойливое ухаживание…, - и самодовольно ухмыльнувшись, добавил, - … Актрисы не любят нищих.
Актрисы любят тех, кто может их оплатить!
- Да, Державин прав, «Осёл остается Ослом!», - с притворным сожалением процитировал Павел.
- Что вы сейчас сказали?! – явно напрашиваясь на ссору, запальчиво воскликнул Моррис.
- Я сказал, что у вашего уважаемого папаши, сын абсолютный кретин! – в тон ему произнес Павел.
- Ах, так! – прошипел, задыхаясь от бешенства, Моррис и, отбросив трость и цилиндр, который держал в руках, бросился на Павла с кулаками. Но удар не получился: Павел перехватил руку, резко заломил ее за спину и пинком в зад, спустил его с лестницы. Слетев кубарем, Моррис с трудом поднялся и, пригрозив кулаком, крикнул:
- Мы еще встретимся!
- Не советую, мистер Моррис.
В этот момент, пошатнувшийся О,Дей, оперся о стену. Рука его нащупала наконечник от пожарного шланга. Он рванул его из гнезда и, с лицом, исказившимся от злобы, шагнул к Павлу. Вышедшая из-за кулис Дженни, увидела, как О,Дей занес руку над Павлом, намереваясь ударить его по голове.
- Пабло! – испуганно вскрикнула она.
Крик Дженни заставил Павла повернуться. И во время.
Он едва успел перехватить руку О,Дейя, что бы смягчить удар, который мог оказаться смертельным. А резкий короткий удар Павла по солнечному сплетению, заставил О,Дейя согнуться пополам. Второй удар в челюсть, отбросил его к стене. Все произошло так быстро, что идущий за Дженни Хеудж ничего не понял. Он увидел только, что О,Дей корчится на полу от боли, а по щеке Павла медленно стекает струйка крови.
- Что с вами, Пабло? – встревожено спросил он.
- Боже! Он ранен! – испуганно вскрикнула Дженни.
Павел потрогал лицо, посмотрел на окровавленные пальцы и, застенчиво улыбнувшись, сказал:
- Пустяки, просто немного поцарапал.
- Идемте, я вас перевяжу, - сказала Дженни.
Хеудж, проводив Дженни и Павла взглядом и, видимо, поняв в чем дело, подошел к О,Дейю.
- Вы можете встать?
- Да, – прохрипел О,Дей, с трудом поднимаясь на ноги.
- Так… А, теперь слушайте внимательно. Я даю вам полчаса сроку. И что бы вас в театре больше не было… и, если вы когда-нибудь еще вздумаете осчастливить театр своим присутствием, я прикажу вас выкинуть вон. Счастливого пути, – и, повернувшись, Хеудж пошел за Павлом и Дженни.
О,Дей постоял мгновение, с ненавистью глядя ему в спину и, пробормотав ругательства, побрел к лестнице…



***

У себя в уборной, Дженни, обработав рану Павла и аккуратно заклеив ее пластырем, допытывалась:
- Что случилось, Пабло?
Павел молчал.
- Ради бога, Пабло, не терзай мне душу. Скажи, за что он тебя так? – настаивала Дженни.
- Я поссорился с вашим женихом, - смущенно пробурчал Павел, - И спустил его с лестницы.
- Морриса? – всплеснула руками Дженни и опустилась на кушетку рядом с Павлом.
- Извини, Дженни, но я не думал, что ты будешь сердиться.
Дженни расхохоталась:
- Сердиться? За что? – продолжая смеяться, спросила она.
- Но… он… твой жених.
- Жених? Боже мой, - сразу став серьезной, заговорила Дженни.
- Какой ты глупый и жестокий, Пабло. Неужели, я первая должна тебе сказать, что люблю.
- Как?..- совсем ошалев, забормотал Павел. – А…, мистер Моррис?..
- Мистер Моррис?.. – горько усмехнулась Дженни.
- Так слушай же. Что бы ни стать игрушкой в руках многих, я выбрала одного, который мог бы защитить меня от посягательств других. Так появился жених Моррис, - Дженни сразу как-то сникла.
- Дженни! Милая Дженни! Как я тебя люблю! – воскликнул Павел, заключая ее в объятия и покрывая лицо поцелуями.
- Нет, нет! Пабло, - бормотала она со слезами на глазах, - Не подумай ничего плохого. Он мне только жених.
- Боже мой! Дженни! Как я счастлив! – продолжал, не слушая ее, Павел.
- Прошу тебя, едем к моим друзьям.
- Глупый! – сквозь слезы счастья, рассмеялась Дженни и, притянув его голову к себе, поцеловала как ребенка в волосы, - Переодень, хоть, костюм.
- Как!? Спектакль окончен? – удивился Павел, только сейчас заметив, что он все еще в театральном костюме.
- Я мигом, - он метнулся к дверям, но остановился и еще раз спросил:
- Значит, едем?
- Да, милый, - улыбнулась ему счастливая Дженни.
Павел крутнулся на месте как мальчишка и выскочил за дверь.



***

Поразительно, но портовый кабачок в Одессе, где мы с вами слушали, как поет молодой учетчик бригады грузчиков Павел Бойченко, внешне совсем не похож на небольшой ресторанчик, расположенный рядом с портом Чикаго. Не похож, но, что-то общее есть. И там и здесь собирается портовый люд, в эти кабачки редко заходит «чистая публика» и в чикагском ресторанчике говорят на неповторимом местном жаргоне, который, если отвлечься от разности языков, является точной копией одесского разговора. Не берусь, как не специалист, давать характеристику общности юмора, но если все-таки обобщить, то…? Впрочем, «что я могу сказать за Одессу и Чикаго? «Одесса и Чикаго сами за себя скажут».
Ресторанчик в Чикаго маленький, но очень уютный и, несмотря на разномастную публику, в ресторанчике царит дух дружбы и благопристойности. Как, иногда и в Одессе. Поскольку это не столько места, чтобы выпить и закусить, сколько места для общения и музыки. Когда в дверях показались Дженни и Павел, то все сразу притихли и повернулись в их сторону. Видимо, не часто такая красивая и богато одетая дама посещала это заведение. Но, узнав в ее спутнике Павла, все снова оживились и стали их приглашать каждый за свой столик.
Было понятно, что Павел здесь желанный гость.
Откуда-то вывернулся сам хозяин и, вежливо поклонившись, пригласил Павла и Дженни за свободный столик. Не успели они сесть, как к ним подошли несколько человек. Один из них, смущаясь, обратился к Дженни и Павлу:
- Извините, мисс. Пабло…, мы рады тебя видеть снова. Ты так давно не был здесь… Спой нам что-нибудь…
- Послушай, Билл, - крикнул кто-то из зала, - Чего пристаешь к человеку?
- Тебе же каждый вечер поет жена! Только не понятно, почему ты выходишь на улицу, как только она начинает петь, - добавил другой голос.
- Что бы не подумали, что я ее бью! – отпарировал, под хохот зала, Билл. И, переждав, когда смех стихнет, снова попросил:
- Так ты нам споешь? Мы все очень ждем.
И на этот раз зал поддержал просьбу одобрительным гулом. Павел взглянул на Дженни, которая движением век поддержала просьбу.
И, тогда Павел встал и сказал:
- Хорошо, друзья мои.
Музыканты, маленького оркестра, состоящего из пианино, скрипки и банджо, услышав согласие Павла, взялись за инструменты.
- Так что же мне вам спеть? – в раздумье произнес Павел.
- Ямщика! – вдруг, на русском раздался знакомый голос из зала.
Павел вздрогнул от неожиданности. И, повернувшись в сторону голоса, увидел…
… как в дальнем углу, поднялась и нагнула ему на встречу огромная фигура Сени Гая.


***

Это было настолько неправдоподобно, что Павел замер на какое-то мгновение. А, потом с криком:
- Сеня! – как мальчишка, бросился ему на шею.
Все, как один вскочили со своих мест и, по давней американской традиции, стали аплодировать. Только Дженни стояла в растерянности, ничего не понимая. Спохватившись, Павел подтащил к ней Сеню и представил:
- Дженни, познакомься, это Сеня Гай, мой друг из Одессы.
- Очень приятно, мистер Гай, - сказала Дженни, потягивая руку.
- А это, Дженни Флинн, моя… - замялся, было, Павел, но заглянув в глаза Дженни, уверенно закончил:
- Моя невеста.
Щеки Дженни, от этого признания, вспыхнули румянцем.
Сеня осторожно взял протянутую руку и, пожимая ее, с восхищением произнес:
- Я всегда говорил, везет этому босяку.
- Извините, друзья мои. Я всегда пел для вас с большим удовольствием. Но, сегодня… у меня такая встреча… - обратился к залу Павел.
- Пойдемте за наш столик, - предложил Сеня, - Там нам будет удобнее. И первый двинулся, как бы указывая дорогу.
Его товарищи, чтобы не мешать встрече, подхватив свои стаканы и кружки, пересели за другие столы. Тут же подскочил ловкий официант и не, успели Сеня, Павел и Дженни сесть, как стол был накрыт.
- Как ты здесь оказался? Давно ли ты из Одессы? – стал засыпать вопросами Сеню Павел.
- Ша, Паша. Не так сразу, - смеясь, поднял руки Сеня.
- Наберись терпения и ты узнаешь все новости, хотя они уже трехмесячной давности.
- Для меня это самые свежие новости. Правда, я читал в газетах, что было восстание на броненосце «Потемкин».
- Вот, с этого все и началось, пожалуй, - задумчиво, как бы вспоминая, приступил к рассказу Сеня…
- Однажды Одесса проснулась и увидела на рейде стальную громаду броненосца. На мачте, которого вместо бело-синего Андреевского флага, развевалось красное полотнище, - Гай перевел дыхание.


***

И я снова попрошу читателя представить перед собой широкий экран и, идущий на нем очень трагический и мрачный фильм. Другим манером у меня не получится рассказать вам то, что рассказал Павлу и Дженни Семен Гай.
Представили? Я – тоже. А, теперь, посмотрим вместе.
- Кажется, весь город бросился на набережную, - слышится за кадром голос Сени.
На набережной толпы народа.
Все празднично одеты.
Толпа громкими криками приветствует революционный корабль.
- И тогда градоначальник Нейгард, вызывает солдат…, - голос Гая за кадром.
И, вот над головами людей, стопившихся на Потемкинской лестнице, у памятника Дюку Ришелье, появляется строй солдат.
Вот, строй развернулся, ощетинился штыками и двинулся на толпу.
Офицер взмахнул клинком и грянул залп. За ним – второй.
Сначала никто ничего не понял. Но, вот, в толпе раздались крики и стоны. И все стали в страхе разбегаться.
А, залпы? Залпы следуют один за другим…



***

Сеня встряхнул головой, как бы отгоняя видение:
- А, вскорости, Потемкин ушел в Румынию, а в городе свирепствовали полиция и казаки.


***

По улице, во главе с офицером, едет наряд казаков.
На углу у афишной тумбы какой-то старик вешает объявления.
- Ты, что здесь делаешь?! - гремит над ним голос офицера.
- Вот, свободу клею…, - бормочет растерявшийся старик и, дрожащими руками протягивает офицеру манифест царя.
Офицер вырывает у него из рук бумагу. Читает и, побагровев кричит:
- У-у, хамье…, - наотмашь ударив старичка плетью по голове, он с места берет в карьер. А, старик, привалившись к афишной тумбе, медленно начинает оседать.
По манифесту, перечеркивая его, расплывается струйка крови, заливая слова: Мы Николай Второй.


***

И, вот, сам Николай Второй, самодержец всероссийский, колышется в золоченной раме над головами пьяных мордастых громил. Это уже движется по улицам Одессы «Черная сотня». В ужасе разбегаются обыватели. Закрываются окна и двери парадных. А, толпа громил, осипшими от пьянства голосами, орет:
- Боже, царя храни…


***

На крыльце дома Осипа Битмана стоит Сеня Гай.
- В городе ожидают новых погромов и моей дружине поручено охранять вас и ваш дом.
- Не стоит, - возразил Осип Давыдович, - Кому я нужен? Старый и бедный. Ваша охрана только вызовет подозрение. Будьте лучше там, где вы больше нужны. Туда, где может пролиться кровь.
- Но я должен выполнять приказ, - ответил Сеня, но, видя протестующий жест Битмана, согласился:
- Ладно! Но на всякий случай мы будем рядом, - и, попрощавшись со стариком, шагнул с крыльца, растворившись в темноте.
Битман посмотрел ему вслед и затем медленно вошел в дом. Закрыв дверь на засов, Осип Давыдович прошел в комнату, приблизился к окну, распахнул его и стал вглядываться в темноту ночи. Стояла зловещая тишина. Город казался вымершим. Лишь только в саду глухо шептались полуголые деревья. С их ветвей, как слезы срывались капли прошедшего дождя. Старый музыкант постоял у окна, потом подошел к роялю, опустился на скрипучий стул и положил руки на пожелтевшие клавиши. Под пальцами музыканта родился тревожный звук. Музыка стала нарастать и тревожное ожидание сменилось нотами гневного протеста. Казалось, что пальцы музыканта едва поспевают за его вдохновением. Он весь был в музыке и ничего не замечал. Не видел он, как на улице накатывался озверелый рев толпы. Не слышал, как ломали дверь. Не видел, как в проеме двери появились, перекошенные от злобы, пьяные рожи погромщиков…
Старик продолжал играть.
Глаза его сверкали гневом, а губы дрожали. Он был весь во власти своей музыки…
И, вот, голова безжизненно упала на клавиши, и рояль выдохнул последний крик его души, последний аккорд симфонии жизни…



***

- Когда мы разогнали погромщиков, Осип Давыдович еще дышал, - Сеня Гай тяжело вздохнул.
- Но нам не удалось отомстить за старика. Им на помощь подоспела полиция.



***

- А на другой день, - звучит голос Гая за кадром, - Меня вызвали в подпольный комитет.



***

В углу складского помещения, заваленного ящиками, бочками и тюками, при свете «Летучей мыши», беседуют трое. Гай и еще один грузчик внимательно слушают человека в форме железнодорожника:
- По решению комитета вы направляетесь за границу. Во-первых, надо исчезнуть из поля зрения полиции, которая вами очень заинтересовалась, а, во-вторых, нам необходимо в кратчайший срок восстановить разгромленную типографию.
- А, вот с деньгами у нас неважно, - железнодорожник достал из кармана бумажник и передал его Сене.
- Даем вам все, что имеем. Остальное? Достанете на месте.


***

Вспыхнул свет в зале…, вернее, мы тряхнув головой вернулись в ресторан, в Чикаго и со стороны увидели задумчивого Сеню Гая, плачущую Дженни и Павла, в глазах, которого отразилась боль утраты близкого человека…



***

- Так я и оказался здесь, - закончил свой рассказ Гай.
- Товарища, к которому меня направили, не оказалось на месте. Он уехал в Канаду, где «Потемкинцы» организовали коммуну. Так, что приходиться выкручиваться самому. Спасибо, что ребята помогают кто чем может. Думаю, что теперь надолго не застряну.
- Значит, скоро домой? – спросил Павел.
- Да, - подтвердил Сеня.
- Как только приобрету товар, сразу домой. Там очень ждут.
- Там ждут… - повторил за ним задумчиво Павел. И было в его голосе что-то такое, что Дженни сразу насторожилась. Сердцем, почуяв беду, заторопила Павла.
- Пабло, проводи меня, пожалуйста, домой.
- Вы уже забираете Павла, мисс Дженни. Жаль, мы еще не успели поговорить, - с сожалением сказал Гай.
- Не насовсем - он проводит меня и, если захочет, то может вернуться. А, вы, меня извините. У меня сильно разболелась голова.
- И, в самом деле, Сеня, подожди меня здесь. Я скоро вернусь.
Дженни протянула Сене руку и, тот осторожно пожал ее своей лапищей.
- Я не прощаюсь, - Павел, подав руку Дженни, направился с ней к выходу…
За столиком около двери, потягивая пиво, сидели два хорошо одетых господина. И, когда Павел и Дженни пошли к дверям, один что-то сказал другому. Тот кивнул, с чем-то соглашаясь, поднялся и последовал за ним.
Выйдя из ресторанчика, неторопливо закурил и, сунув руки в карманы, стал рассматривать, как Павел помогает Дженни сесть в пролетку. Как только экипаж скрылся за углом, он отбросил в сторону окурок и скрылся за дверями ресторанчика.
Вернувшись в ресторан, он снова направился к своему столику. Сел, сказал что-то своему приятелю и, рассеяно осматривая зал, стал снова пить пиво. Его приятель подозвал официанта. Шепнул ему что-то на ухо. Тот слегка поклонился в знак согласия и направился к столику Сени…



***

Можно удивляться тому, что женщины чувствуют больше мужчин, а влюбленные – еще больше.
Можно понять любящую женщину, которая мечтает безраздельно владеть объектом своей любви.
Нужно удивляться и понимать.
Но не стоит думать, что эти чувства имеются только у прекрасной и единственной половины человечества. Мужчины, в том числе и влюбленные, тоже что-то чувствуют и те еще собственники.
Сказанное будет важно, но, сейчас, я не об этом, а о Павле и Дженни, которые никак не могут расстаться и стоят уже у дома Флиннов. А беседа между ними - вполне нормальная беседа влюбленных.
- Может, все-таки, зайдешь Пабло? Папа будет рад.
- Спасибо, милая, но я так долго не виделся с другом…
- Ох, Пабло, я боюсь, что этот человек принесет нам несчастье…
Павел удивленно посмотрел на нее.
- Да, да. Чувствует мое сердце, что он украдет тебя у меня. Я так боюсь тебя потерять.
- Глупенькая. А, чтобы ты не боялась, я завтра попрошу у твоего отца твою руку, ты отдашь мне свое сердце.
- Ой, Пабло! – только и смогла произнести Дженни.
- А он не вышвырнет меня за дверь за такое нахальство? – притворно испуганно спросил Павел.
- Если он посмеет это сделать, то я сбегу с тобой без его разрешения, - в тон ему ответила Дженни.
И оба рассмеялись.
- Ну, ладно, поезжай, - целуя Павла, разрешила Дженни, - Я вижу, тебе не терпится.
- Спокойной ночи, жизнь моя, - сказал Павел и, прыгая в коляску, крикнул:
- Завтра утром я буду у твоего отца!


***

Официант подошел к Сене и, поклонившись, спросил:
- Вы господин Гай?
- Да.
- Только что звонил господин Бончи и просил вас срочно прийти по этому адресу, - сказал он и протянул Сене записку.
Гай прочитал, недоуменно пожал плечами и стал прощаться. За ним поднялись его спутники и гурьбой направились к выходу. Дойдя до угла дома, компания стала расходиться в разные стороны. И, как только последний скрылся в ближайшем переулке, из-за угла выкатила пролетка, в которой сидел Павел. Расплатившись, он торопливо направился в ресторанчик.
А, в ресторане, услужливый официант, извиняющимся тоном сообщил:
- Мистер Бончи, ваш друг вынужден был отлучиться по срочному делу, и просил вас прийти к нему по этому адресу. Кстати, он только что ушел и, если вы поторопитесь, то нагоните его, - закончил он и протянул Павлу листок с адресом.
Павел развернул записку, пробежал ее глазами и торопливо вышел.
Вслед за ним поднялся один из элегантных молодых людей.



***

Павел вышел на улицу в надежде догнать друга. Он бросился в сторону куда, со слов официанта, направился Семен, но услышав торопливые шаги за собой, остановился и резко развернулся, чтобы обезопасить себя. К нему почти бегом подлетел элегантный господин из ресторана и, запыхавшись, произнес:
- Извините, мистер Бончи, что напугал вас, но я почел своим долгом предупредить, что вас хотят ограбить. Я слышал, как шайка этих подлецов договаривалась об этом. Они подкупили официанта и устроили так, чтобы убрать из ресторана вашего друга. А, затем таким же образом, выманили вас. Будьте осторожны!
- Спасибо, - сказал Павел, протягивая руку. Тот поспешно пожал ее. В это время послышался топот ног.
- Вот они! – воскликнул элегантный господин, указывая в сторону приближающихся шагов.
Павел резко повернулся в ту сторону… и на его голову обрушился предательский удар…
Последнее, что Павел зафиксировал в затухающем сознании, было перекошенное в торжествующей злобе лицо О,Дейя.



***

Утром, в особняке Флиннов, происходило следующее. Дженни, необычно рано проснувшись, спустилась по лестнице и направилась к отцу, который уже сидел в кресле, просматривая утренние газеты. Она подкралась к нему сзади и, обхватив руками за шею, поцеловала его в щеку.
- С добрым утром Па. Как спалось?
- Отлично, моя девочка, отлично, - поцеловав дочь, ответил мистер Флинн.
- Ты сегодня прелестна. Уж не влюбилась ли? – пошутил он.
- В ответ Дженни еще больше прижалась к отцу.
И, тут ее взгляд остановился на газете, брошенной на стол. Жирным шрифтом, через всю страницу было написано: «Покушение на известного певца. Месть или ограбление?» И под заголовком большая фотография человека, лежащего в луже крови. Лица не было видно, но нехорошее предчувствие сжало сердце Дженни. Из ее уст вырвался не то стон, не то крик.
- Пабло, - прошептала она, теряя сознание, медленно осела на руках перепуганного отца.


***

Я хотел бы написать, о том как Дженни нашла Павла в больнице, как провела там несколько бессонных ночей, ухаживая за любимым, но не буду. А перенесу тебя, дорогой читатель, на нужное для моего повествования время вперед, в недорогой номер гостиницы, который занимал Павел.
В комнате находится врач, только что закончивший свой визит к Павлу. Рядом с кроватью, на которой лежит Павел, сидит на стуле Дженни.
- Ну, вот, - сказал доктор, - Теперь все волнения позади. Кризис миновал. Только могучий организм и ваши заботы, мисс Флинн, помогли ему выкарабкаться. Теперь вы можете быть спокойны. Дело пошло на поправку. Правда, его легкие мне не очень нравятся.
Проводив врача, Дженни подошла к Павлу.
- Как ты себя чувствуешь, милый? – ласково спросила Дженни.
- Хорошо. Ты бы знала, какой я сегодня чудный сон видел? - Представляешь, будто я снова в Одессе, - голос Павла дрогнул, - Иду я по Молдаванке, а навстречу мне ребята. Обрадовались. Начали меня тискать. Да так, что до сих пор все тело болит.
- Что же ты, - говорят, обещал, как станешь артистом, приехать и спеть для нас. Раз обещал – пой! И знать ничего больше не хотим.
- Я им пел. Пел так, дорогая Дженни, как никогда не пел и, наверное, больше не спою. Мне казалось, что пою не я, а… что-то поет во мне. И такая легкость, такая радость охватила меня, что, казалось, стоит мне взмахнуть руками и я, как птица поднимусь в небо… , - Павел сжался весь, как от сердечной боли и скупая слезинка одиноко выкатилась из глаза, пробежала по щеке, сорвалась с мочки уха и растаяла на подушке.
- Не могу я больше, Дженни, не могу! – со стоном вырвалось у Павла.
Дженни обхватила его руками, прижалась щекой к его щеке и зашептала в самое ухо:
- Не надо, милый! Не надо волноваться!
Павел взял ее за плечи и, слегка отодвинув так, что они теперь смотрели теперь друг другу в глаза, заговорил отрывисто:
- Понимаешь, Дженни… я ничего больше не хочу… я хочу домой в Одессу… Хочу просто так ходить по улицам… слушать как разговаривают люди. И самому говорить… по-русски…
Дженни увидела в его глазах такую тоску, такую боль, что у нее самой навернулись слезы.
- Но ты, же артист, Пабло, - старалась его успокоить Дженни.
- Ты большой артист. И совсем неважно, где ты живешь. Важно, что ты служишь искусству…
- Человек не может жить без родины. Это, только, сорняк приживается на любой почве. А я не сорняк… Дженни, я очень люблю тебя… Но я так же люблю и мою Одессу. Мне кажется, что я не могу здесь даже петь в полную силу. Дженни, родная, давай уедем ко мне на родину!
- Хорошо, хорошо, милый. Мы поговорим об этом, когда ты поправишься. Я, ведь, тоже очень сильно люблю тебя. Мы всегда будем вместе, - и Дженни поцеловала Павла.
- Браво! – раздался голос незаметно вошедшего Хеуджа. Смущенная Дженни постаралась принять независимый вид. А Хеудж с наигранной веселостью, подошел к ней и поцеловал руку.
- Здравствуйте, мисс Флинн. Здравствуйте, Пабло. Как у нас дела я не спрашиваю. Вижу, что хорошо. Самое лучшее лекарство для нас – мисс Дженни. Скоро будем на ногах.
- Нет, нет, друзья, я на минутку. Заскочил поделиться с вами одной идеей. Как только Пабло встанет на ноги, а теперь я вижу, что скоро, - Хеудж ласково посмотрел на Дженни, - Мы едем на гастроли во Фриско.
- Ну, как? Не плохо придумано?
- Не плохо, - согласилась с ним Дженни, - Но Пабло после выздоровления собирается вернуться домой в Россию.
- Что! Чепуха! Во-первых, гастроли будут интересными. Во-вторых, с сегодняшнего числа я увеличиваю гонорар Пабло вдвое. А,
в-третьих, контракт еще не кончился. Да и вряд ли Пабло захочет отказаться от той перспективы, которая открывается для него в Америке.
Павел поднялся на локтях, собираясь, что-то ответить.
- Не будем! – жестом остановил его Хеудж, - Не будем сегодня говорить об этом. Прежде всего, ты должен встать на ноги, - и, не давая Павлу возможности ответить на это, Хеудж стал прощаться.
- Всего хорошего, друзья мои! Извините, что помешал. Проводите меня до двери, мисс Флинн.
Дженни посмотрела на Павла. Он согласно кивнул ей. Пропустив Дженни вперед, Хеудж плотно закрыл за собой двери.
- Он, что это всерьез?
- По-моему, да, - со вздохом подтвердила Дженни, - у нее навернулись слезы.
- Ну, ну, - успокаивая, потрепал ее по плечу Хеудж, - Не принимайте это так близко к сердцу. Когда человек болен, ему часто лезет в голову всякая дурь, а, стоит ему встать на ноги, все становится на свои места. Пабло не дурак. Он от своего счастья не откажется. Я сделаю все, что смогу, а, остальное, будет зависеть от вас, - и еще раз, ободряюще потрепав ее по плечу, Хеудж вышел.
Дженни немного постояла в раздумье и, приняв какое-то решение, тряхнув головой и, придав лицу веселое выражение, шагнула в комнату Павла.


***

Так и хочется сказать: «Быстро сказка сказывается, но не…» и я скажу, то есть, прибегну к этому старому приему и перемещу наших героев во времени еще на немного вперед. И мы увидим ту же комнату Павла в гостинице и - Павла, но без повязки на голове, в теплом халате и, сидящим в кресле. На коленях у него - развернутый иллюстрированный журнал.
- Пабло! – раздался голос Дженни из соседней комнаты, - К тебе гость.
- Кто?
- Это я, Паша, - голова Сени просунулась в дверь, - Можно к тебе?
- Сеня, - обрадовался Павел, - Входи.
- Не помешаю?
- Ну, что ты. Какие дела у больного. Сижу. Смотрю в окно. Мечтаю. Или просматриваю старые журналы. Смотри, что я нашел, - и Павел протянул Сене журнал.
- Похоже на наш театр, - неуверенно сказал Гай, рассматривая картинку.
- Театр. Знаешь, что здесь написано? Театр в русском городе Одесса, одно из красивейших зданий мира. Вот увидел эту картинку и, как будто знакомого встретил. Так захотелось домой.
- А, ты плюнь, Паша, на эту Америку, собери вещички, купим билеты и недельки через три будем в Одессе.
- Как бы я не хотел этого, Сеня, не могу. У меня контракт.
- Это тот, что за дверями? – понизил голос Сеня, - Ладно, не сердись. Пошутил.
- А, я, ведь, проститься пришел, Паша.
- Как?
- Уезжаю. А, что мне здесь делать? «Товар» куплен. Багаж отправлен… Спасибо тебе за деньги. Ты нам здорово помог.
- Какие деньги? – удивился Павел.
- Ну, те, что ты прислал.
- Я?
- Ну, как же? – растерялся Сеня, - Она сказала, что ты…
- Дженни?
- Ну да.
- Дженни! – позвал Павел.
- Да, милый, - отозвалась, входя Дженни.
- Сеня говорит, что ты от моего имени передала ему деньги?
- Да, милый. А, что, я плохо сделала?
- Нет, нет! – воскликнул Павел и, повернувшись к Сене, спросил:
- И много?
- Больше десяти тысяч, - ответил все еще ничего не понимающий Гай.
- Он говорит больше десяти тысяч. Но откуда у меня такие деньги?
- Не волнуйся, милый. Просто, я продала кое-что из своих безделушек. Ты же знаешь, что я не люблю мишуры. Я же знала, что ты очень хочешь помочь своим друзьям, своей родине.
- Дженни…, родная, - голос Павла дрогнул.
- Ну, вот, видишь… - сказала Дженни и нежно, по-матерински, поцеловала Павла в голову.
- Я пойду, закажу чай.
Сеня посмотрел вслед вышедшей Дженни, хмыкнул и покрутил недовольно головой.
- Тебе не нравится она? – встревожено спросил Павел.
- Да нет… - как-то неопределенно ответил Сеня, - Уж, больно, красивая… Да и папаша у нее богатый… боюсь, Паша, что ты останешься здесь насовсем.
- Что ты! Ни за что! Весной у меня кончается контракт, и я обязательно буду дома.
- Ну ладно… Будем ждать, - поднимаясь сказал Сеня,- Я пойду. Пора.
Они обнялись. Поцеловались троекратно по-русски и Сеня, подозрительно хлюпнув носом, схватился за шляпу.
- Вы уже уходите? А чай, - запротестовала, было, Дженни, но Гай развел руками и, пробормотав: - Пора,- ссутулившись, вышел из комнаты.
На глазах у Павла навернулись слезы. Дженни бросилась к нему, обняла и прижалась головой к его щеке. А он, гладя ее по волосам, долго смотрел на двери, в которых только что скрылся Сеня Гай.


***

Мне бы хотелось увести свой рассказ в другую сторону и поведать вам о счастливых минутах и долгой жизни наших героев. Но, простите, я не могу этого сделать. Я бы погрешил против истины и нарушил бы обещание, которое дал своему отцу, а он – Осипу Битману: рассказать так, как было на самом деле или не говорить на эту тему вообще.
Я пойду по пути правды, какой бы она не была.
А было все так.



***


Во время антракта, в зале театра «Эмприсс» в Сан-Франциско, который в тот день был переполнен и гудел как растревоженный улей, мы могли бы услышать такие разговоры:
- Вы, знаете, скоро моя фирма вылетит в трубу, - это обращение пожилого господина с хризантемой в петлице к миловидной даме,- Вторую неделю я не могу работать. Весь поглощен оперой. Это какое-то колдовство. Не пропускаю ни одного спектакля. Плачу за билеты бешеные деньги, но… они стоят этого… эти ребята из Чикаго. Особенно Бончи.
- Да, голос у него необыкновенный, - в разговор вступает другой представительный господин, сидящий рядом красивой женщиной. Видимо, с супругой.
- Мы с Бетти, просто очарованы. Какой диапазон… А, очаровательная Дженни Флинн?
- Мы целый день сегодня пытались встретиться с Бончи, - жаловались своему соседу две перезревшие девицы,- Но он нас не принял. Нам сказали, что он болен. А сегодня он поет.
- Говорят, что его невеста очень ревнива и не допускает к нему интересных женщин,- успокоил дамочек сосед.
А, в это же время, за кулисами, в актерской уборной, бледный, с синевой под глазами, весь какой-то сникший, лежал на кушетке Павел.
- Пабло, - сказала Дженни, гладя его по волосам, - Так нельзя. Надо отменить спектакль. Ты же не можешь петь.
Хеудж замер, ожидая слов Павла. И, чтобы справиться с волнением, нервно покусывал кончик не зажженной сигары.
Павел на мгновение закрыл глаза, затем улыбнулся через силу, чтобы успокоить Дженни и сказал:
- Я допою последний акт. Ничего, я чувствую себя сносно, любимая. Не волнуйся. Я обязательно допою.
Хеудж облегченно вздохнул, отбросил сигару в сторону и приблизившись к Павлу, тихо произнес:
- Все. Это последний спектакль. Я прерываю гастроли. Распускаю труппу до тех пор, пока ты не встанешь на ноги. Я бы давно сделал это… . Но зритель… зритель… он желает слушать только тебя.
Дженни остановила Хеуджа взглядом, с тревогой посмотрела на Павла и вышла из уборной.
Хеудж хотел сказать Павлу что-то еще, но тут раздался звонок, призывающий актеров на сцену.
Павел встал, подошел к столику, достал из шкатулки, прикрытой салфеткой прибор и, сделав себе ингаляцию, направился к двери…



***

Начался последний акт и мы, сидя в зале, слушаем, как Павел поет знаменитую арию «Смейся Паяц».
В его голосе звучали не поддельные чувства попранной гордости. Боль о погибшей любви и растоптанной жизни.
И, вдруг, Дженни с ужасом увидела, как Павел стал биться в конвульсиях кашля и по рукаву арлекина, которым он прикрывал лицо, расплылось зловещее красное пятно…
А зал приняв это за плач, рыдает вместе с Павлом…
- Боже мой, как он поет… - прошептал бледный от волнения Хеудж. И, вдруг, его внимание привлекло странное поведение Дженни.
Она что-то показывала жестами, стараясь обратить его внимание на Павла. Хеудж поднял глаза и увидел, что Павел, задыхаясь, глотает кровь, а на груди и на рукаве расплывается кровавое пятно.
Хеудж, с криком:
- Занавес! – сам бросился и сбросил чеку со стопора.
И, как только, сцена скрылась от зрителей, Павел стал медленно оседать. Его подхватили и осторожно уложили на кушетку за кулисами.



***

А, зал затих в оцепенении. Кажется, что пауза длится бесконечно. Но, вот, театр словно взорвался от грома аплодисментов…
А занавес не поднялся..



***

Бледный на кушетке лежал Павел. Его окружили взволнованные актеры, а Дженни, опустившись перед ним на колени и обхватив голову Павла, шептала ему:
- Пабло, любимый, ты меня слышишь? Я давно хотела тебе сказать, что у нас будет сын…. Ты меня слышишь, Пабло?
Павел с трудом открыл глаза, и на краешках его губ, появилась едва уловимая улыбка.



***

А в зале гремели аплодисменты, свист и крики «Браво».




***

В это же время Павла увозит, от служебного входа, карета скорой помощи.




***

Помните, что находимся в Америке начала двадцатого века. Вспомните, что Энрико Карузо выступал в Метрополитен Опере. Вот и сейчас, в закулисной части этого знаменитого театра группами стоят актеры и служащие театра. Все внимательно следят за сценой, на которой идет опера Верди «Риголетто».
Льется со сцены чарующий голос Карузо - он поет балладу Герцога.
У первой кулисы стоят: секретарь Карузо – Бруно Дзирато и директор оперы – Джулио Гатти-Казаццо. Чуть в стороне от них – костюмер Карузо и пожарник с ведром. У Дзирато и Гатти-Казаццо встревоженные лица.
- Дорогой, Бруно, - взволнованно сказал директор, - Нельзя сейчас сообщать об этом Энрико. Вы же знаете его. Он тотчас все бросит и уедет.
- Сеньор, Джулио, я не могу это утаить. Он никогда мне этого не простит.
- Ну, скажите ему об этом хотя бы после спектакля.
- Я очень сожалею, но я просто обязан сделать это сейчас.
- Хорошо, - после некоторого раздумья, выдохнул директор, - Вы это сделаете в моем присутствии.
Шквал аплодисментов, обрушившийся из зала, прерывал разговор.
За кулисы, со сцены, вышел Карузо. Он весь взволнован. Он еще на сцене.
- Сеньор, я получил для вас телеграмму, - обратился к нему Дзирато.
- Откуда? – спросил Карузо и, не дождавшись ответа, вернулся на сцену, куда его позвали несмолкающие аплодисменты.
Зная, что это будет не один раз, директор и Дзирато терпеливо ждали.
- Ну, так откуда? – повторил Карузо, вернувшись.
- Из Сан-Франциско.
- От кого?
- От Дженни Флинн.
- Что она пишет? – и, не дождавшись ответа, Карузо снова ушел на сцену.
- Ну, так, что она пишет? – во второй раз спросил Карузо.
- Она пишет, что Пабло Бончи тяжело болен.
Карузо, шагнувший, было, на сцену, резко развернулся и, подойдя вплотную к Дзирато, с гневом потребовал:
- Где телеграмма?
Дзирато подал Карузо конверт.
- Дорогой, Энрико… - попытался было вмешаться директор.
Но Карузо не слушая его и, не обращая внимания на аплодисменты, быстро ушел, на ходу читая телеграмму.



***

На сцене идет второй акт «Риголетто». В уборной Карузо Дзирато сидит в кресле, нервно постукивая пальцами по подлокотнику. Гатти-Казаццо молча расхаживает по комнате. Оба с волнением ждали антракта.
Распахнулась дверь, вошел Карузо, отстегивая шпагу. Снял с себя цепь и бросил ее на стол.
- Джулио! Вы вызвали Пагини? – снимая жилет, спросил он у директора.
- Да, он здесь.
- Последний акт пусть допоет он. Я уезжаю. Бруно, закажите мне билет до Фриско.
- Слушаюсь, - Дзирато вышел.
- Послушайте, Энрико, это безумие, - отговарвал его директор, - Ведь, публика меня растерзает!
- А, вы ей объясните, - доносится голос Карузо из-за ширмы.
- Но, что я ей скажу? Она желает слушать Карузо, а не мои объяснения.
- А вы скажите, что у Карузо умирает друг. Они поймут, - сказал Карузо, выходя из-за ширмы, уже одетый, - А, если и этого им мало, то передайте, что я спою им всю оперу сначала, когда вернусь.
Директор в ответ угрюмо кивнул.
- Не сердись на меня, Джулио, - прижав директора к себе, - Я должен быть там.
Директор сокрушенно развел руками.



***

Давайте посмотрим окончание моего рассказа по кадрам, как в кино.



***

С грохотом, вспарывая ночную тьму, мчится поезд. У стола салона стоит Карузо. На столе стынет нетронутый ужин.
Слышится голос Дженни, повторяющий строки из телеграммы:
- Дорогой Энрико! Пабло тяжело болен. В бреду часто зовет тебя…
- Зовет тебя, зовет тебя… - выстукивают колеса.



***

В это время в больнице умирает Павел. Над ним склоняется врач и Дженни.
Павел мечется в бреду. И кажется ему, что…
… Он стоит на сцене театра в родной Одессе. Только что он закончил петь. Еще звучит последний аккорд оркестра, а зал уже неиствует в овациях.
В первом ряду, который уезжая, Павел обещал им, сидят портовые грузчики. Среди них его первый учитель, старый скрипач из портового кабачка. Очки его съехали на нос, слезы умиления текут по его морщинистым щекам.
- Бис! Бис! – несется из зала.
- Санта-Лючию, Санта-Лючию.
Павел, улыбаясь, поднимает руку. Зал мгновенно замирает.
- Я буду петь, - голос Павла звучит под сводами театра. Он разрастается, заполняя весь зал. И, вдруг, где-то на высокой ноте, обрывается.
В зале мертвая тишина…
Мечется в бреду Павел.
- Я буду петь…, - шепчет он пересохшими губами, - На Молдаванке…
лицо его дернулось. Павел с хрипом вдохнул и замер, как бы ожидая первых аккордов оркестра…



***

К больнице подъезжает пролетка. С нее торопливо соскакивает Карузо и вбегает в дверь.
- Будьте любезны, - спрашивает он у регистраторши, - Где лежит Пабло Бончи?
- В палате 53, - только и успела сказать девушка.
Карузо уже бежит по коридору.
Палата 47, 49, 51… палата 53 за углом.
… Поворот….
… Карузо видит, как санитары, распахнув двери палаты, вывозят закрытое простыней тело.
Опершись о стену, чтобы не упасть, какой-то сникший, стоит Карузо.
Поворачивается и медленно идет обратно по коридору.
Бредет как слепой, натыкаясь на вещи, мимо регистраторши, которая тянет к нему фотографию для автографа.
Натыкается на дверь, открывает ее и выходит на улицу.



* * *

На кладбище собралось большая толпа провожающих.

У могилы стоит гроб.

Над гробом плачет Дженни.

В скорбном молчании застыл Хеудж.

Но, вот, на середину выходит седобородый человек, откашливается, собираясь произнести прощальную речь.

- Позвольте мне, господа, - вдруг раздается со стороны.
Это Энрико Карузо. Осторожно раздвигая людей, он пробирается к могиле.
- Позвольте мне, господа!
- Прошу, вас, - уступает свое место седобородый человек.

Карузо постоял мгновение и, вдруг, откинув голову, запел:

Как прекрасна даль морская,
Как влечет она сверкая,
Сердце, нежа и лаская,
Словно взор твой голубой.

В его глазах блестят слезы, а голос его, то рыдал о потерянном друге:
… даль зовет тебя иная,
Неужели навсегда я
Потерял тебя, мой друг?

… то гневно рокотал, упрекая небо за то, что оно отняло жизнь у этого прекрасного парня из России.

… Не оставляй меня
Тебя я умоляю…

Так прощался певец из Неаполя с певцом из Одессы.

А по кладбищу, над плачущей толпой, плывут облака. И не понятно, плывут ли они над Сан-Франциско, Неаполем или Одессой.
Ведь, они везде одинаковы и для всех родные – эти облака.



***

Одесса.

Берег моря.
Волны с ревом бросаются на берег и разбиваются о камни.

Откуда-то издалека, из-за ревущих волн, слышатся прекрасные голоса Дженни и Павла, поющих необыкновенную песню «Памяти Карузо»…*

… А, может быть, эта песня звучит в наших сердцах?












Заключительные слова автора


Отец, рассказывая мне эту историю, говорил, что хочет не только написать ее, но и озвучить голосом этого удивительного одесского самородка. Но он не понимал, как это сделать. Сегодня, разбирая архивы отца, я натолкнулся на одну ссылку, которая вела в Чикаго, где…
Да, необходимо поверить, хотя и трудно это сделать, но в музыкальном архиве Чикаго мне удалось разыскать столетние граммофонные записи голоса Павла Бойченко.
Я получил их, поработал над ними современными способами и теперь наслаждаюсь удивительным пением великого русского певца.
Когда я опубликую эту историю, то обязательно приложу к книге диск, на котором вы услышите голоса Павла и Дженни.
Но и это еще не вся история, и ее продолжение начнется со слов, сказанных Дженни умирающему Павлу:
- Пабло, любимый, ты меня слышишь? Я давно хотела тебе сказать, что у нас будет сын…. Ты меня слышишь, Пабло?



ПЕСНЯ ПАВЛА И ДЖЕННИ*

Музыка Лучио Далла




ДЖЕННИ:


Стою одна на берегу
Все мысли о тебе
В душе твой образ берегу
И ты всегда во мне.
Я знаю, милый, ты страдал
Без родины своей
Я помню, милый ты мечтал
Вернуться поскорей.


Я так тебя люблю
И силы в мире нет такой большой
Нас разлучить нельзя
Любовь моя навеки я с тобой



ПАВЕЛ:

Луной светлеет эта ночь
Душа твоя болит
Ты мысли гонишь дальше прочь
И музыка звучит
Сквозь свет твоих зеленых глаз
Я вижу грусть твою
Ах, если б мог сказать хоть раз
Как я тебя люблю,
Ушел, покинул я тебя
И ты теперь одна.
Но пусть звучат в тебе слова
Мои слова любви


Я так тебя люблю
И силы в мире нет такой большой
Нас разлучить нельзя
Любовь моя навеки я с тобой


ДЖЕННИ:

Волну срывает сильный шквал,
И брызги вверх летят.
Ты раньше здесь со мной стоял,
И нежно обнимал
Теперь одна, стою одна
Тоской душа больна
Но, знай, что я твоя жена
И жизнь во мне твоя.
И берег наш, и берег твой
В душе всегда со мной
И голос твой, такой родной
Больной звучит струной:

ПАВЕЛ:

Тебе, любимая, моя
Спою, скажу из сердца
Лишь для тебя моя, звезда
Любви спою слова:


Я так тебя люблю,
И силы в мире нет такой большой…
Нас разлучить нельзя…
Любовь моя навеки я с тобой…


ДЖЕННИ:

Люблю, люблю, тебя
И силы в мире нет такой большой
Нас разлучить нельзя
Любимый мой, навеки я с тобой


ПАВЕЛ:

Любовь моя навеки я с тобой


Значение слов, помеченных значком - *

РОПиТ - История Одессы неразрывно связана с морем, портом, торговлей и пароходным сообщением. Первые шестьдесят лет жизни молодого города пароходное сообщение в нем было нерегулярным. В конце 60-ых годов Х1Х века при непосредственной материальной поддержке правительства в Одессе учреждается частное пароходное предприятие на Черном море – Русское общество пароходства и торговли (РОПиТ), цель которого состоит в развитии торговли и почтовых сообщений Юга России с иностранными и русскими портами. Создание РОПиТ способствовало упрочнению торговых связей Одессы с иностранными портами, сделало успешным каботажное плавание, открыло свободный доступ паломникам к святым местам Востока – на Афон и в Иерусалим. В то же время, благоустраивались порты на Черном и Азовском морях, в том числе и Одесский порт.

Кастель-Нуово (Castel Nuovo; собств. «новый замок»), также Маскио Анджоино (Maschio Angioino), — замок, возведённый королём Карлом Анжуйским на взморье в Неаполе в связи с переносом столицы его владений из Палермо. Строительство началось под присмотром французских военных инженеров в 1279 году и продолжалось три года.

Кастель Сан-Эльмо - название холма и крепости в Неаполе, расположенных вблизи картезианского монастыря Св. Мартина. Оба сооружения возвышаются над Неаполем и видны с любого места в городе. Название «Сант-Эльмо» происходит от имени старой церкви X столетия, Сант-Эразмо, позднее то имя было сокращено до «Эрмо» и, наконец, «Эльмо».

Везувий - действующий вулкан на юге Италии, примерно в 15 км от Неаполя. У подножия — город Торре-Аннунциата.


Въехав в Неаполь, поднимаемся на холм Позилиппо откуда отрывается одна из красивейших панорам Неаполитанского залива.


«Тото» - сын сторожа.


Оперный театр Сан Карло - оперный театр в Неаполе. Был построен по приказу Карла III для замены обветшавшего театра Сан Бартоломео (1621). Открылся 4 ноября 1737 г. с перелицовки оперы Метастазио. На то время в театральном зале помещалось до 3300 зрителей, что делало театр самым просторным в мире. В 1815-22 гг. театром Сан Карло заведовал Россини, а в 1822-38 гг. — Доницетти, в 1850-х гг. — Никола Бокса. Здание было перестроено после пожара 1816 г., затем обновлялось в 1845, 1854 и после бомбардировок 1943 г.


Театр «Лирическая опера Чикаго» - чистый вымысел автора, выдавшего данный театр за театр Худжа. Автор сам-то не бывал в Чикаго, но где-то прочитал, что этот театр был построен только в 1920 году. Но название театра «Лирическая опера Чикаго» настолько понравилось автору, что он решил погрешить перед исторической истиной. Но все остальное, рассказанное до этого - правда. В дальнейшем возможен вымысел, но только в том случае, если он будет улучшать повесть, то есть, стоить того.

Попуда и Маразли – это знаменитые люди Одессы, занимавшие в разное время должности городского головы.

Асвадуров – табачный фабрикант


Аль Капоне – известное имя американского гангстера из Чикаго.
Автор допустил вторую неточность: Аль Капоне родился в Нью-Йорке и не мог, будучи мальчиком, ходить по Чикаго. Прием использован для повышения интереса при чтении.


Памяти Карузо – Автор Лучио Далла (вольный перевод А.Надеждина)