Возвращение

ВОЗВРАЩЕНИЕ




«Напишу письмо Светланке
Пусть узнает весь колхоз:
Я подбил три вражьих танка
И фашистский бомбовоз»…

«И откуда у него только берутся эти частушки» - думал Николай, с улыбкой глядя на Ваньку Сомова. А Ванька наяривал, не уставая, на своей трехрядке. Папироска в углу рта, пилотка на затылке, раскраснелся от выпитого спирта и радостно ему, по всему видать. На груди у Ваньки медальки позвякивают, начистил перед отъездом – вон как блестят.
Вся теплушка гогочет, спирт рекой льется, дым от папирос и махорки – столбом. Гуляют ребята. Да и то, повод есть. И повод-то какой – победа! Мелькают в открытом проеме теплушки березки, березки… А солнышко майское так и льется, так и ласкает стриженые головы, обветренные лица.
Замолчал вдруг Ванька, погрустнел, заиграл что-то печальное. Упала вдруг его гармошка, закрыл Ванька руками лицо и затрясся в рыдании.
- Медсестричку Маринку вспомнил, видать, - негромко сказал сидящий рядом с Николаем курносый сержантик. – Любовь у них была. И ведь обидно что: погибла она уже в Берлине. Да, бывает… - вздохнул он.
Но снова в руках у Ваньки Сомова гармошка. И слезы его еще не высохли, а по теплушке звучит его звонкий голос:

«Мы с миленочком катались
На военном катере.
Катер на бок завалился,
Мы – к едрене-матери»…

Станция осталась позади, напутствия и пожелания братишек, товарищей фронтовых, тоже. Николай шагал с чемоданом в руках и вещмешком за плечами по привычной проселочной дороге через поле. Вот еще лесочек впереди пройти, а там до деревни рукой подать, - радовался Николай.
Тридцатилетний лейтенант, кавалер Ордена Красной Звезды Николай Кузьмичев торопился домой. Четыре года, четыре долгих года он не был дома. Аленкино лицо – жены дорогой – совсем стало забываться, виделось как в тумане. Дочку Валюшку он, правда, помнил. Сколько ей было, когда он на войну ушел? Лет десять..одиннадцать?
Странно, что нет ни одной попутки. Хоть одна бы , все шагать меньше, - думалось Николаю. Будто услыхав его мысли, где-то поблизости затарахтел мотор, и мимо него пронеслась полуторка. Но как ни махал ей рукой Николай, она не остановилась и вскоре скрылась из вида в низине ближе к лесу.
«Торопится, наверное, шоферская душа, - подумал Николай, - а мог бы и подвезти, ведь едет один». В этот момент прогремел взрыв. Николай по привычке упал на землю, но вспомнил, что война, вроде, закончилась. Он вскочил и, бросив чемодан, побежал туда, где только что скрылась машина.
Метров через двести в низине, почти возле леса, на обочине дороги зияла огромная воронка. Остатки искореженного железа и кусок деревянного борта – это было все, что осталось от полуторки. «Как минимум – противотанковая мина» - сказал себе Николай и побрел назад за чемоданом.
Где-то в небе радостно пел жаворонок, в поле трещали кузнечики, а Николай Кузьмичев вновь проходил мимо дымящейся еще воронки и думал, как несправедлива бывает к людям судьба. Водила, наверняка, недавно с фронта. Там не убило, так на тебе – здесь смертушка войны достала. Надо бы сообщить в сельсовет…
С этими думами и добрался Николай, наконец, до леса. Лесок хвойный, небольшой, а за леском бугор, и деревня будет – как на ладони. Хорошо бы перекурить: чемодан тяжелый с барахлом немецким – пропади он пропадом. Да вот уговорил его старлей Серега Аникушин: «Бери, не робей, женку порадуешь! Мы победители или как? Имеешь полное право!» Вот бес и попутал. Да что там за барахло – шуба какая-то, да несколько отрезов на платьишки. Все остальное – тушенка, сгущенка да колбаса немецкая.
Николай дал носком сапога по морде мухомору и присел возле дерева. С наслаждением выкурил папироску, затем прилег прямо на траву и, положив вещмешок за голову, заснул.
Проснулся Николай уже в сумерках, от ощущения сырости. Встал, отряхнулся, а вокруг в лесочке туман – ни зги не видно. «Во, как разморило! Эх ты, фронтовая разведка!» - произнес он вслух и стал спускаться через бугор к деревне.
Деревня Покровка лежала в низине и сверху была видна как на ладони. В сумерках дома просматривались не очень, но светились оконца, да и центральная улочка была освещена. «Быстро они восстановили, однако» - подумал Николай. Писала ему Алена, что немец тут хорошо «погулял», а когда наши наступали, так, почитай, пол деревни немцы сожгли.
Шел Николай по вечерней деревенской улочке и совсем ее не узнавал. Дома почти все каменные, а некоторые и вовсе – двухэтажные. Видать немцы восстанавливали, ну совсем как на окраине Мюнхена. Мимо промчался мальчишка на велосипеде. А велик у него точно трофейный, отродясь таких не видал! Кузьмичев аж вспотел.
Старая ольха возле дома, казалось, осталась такой же. А вот дом отчий тоже изменился: часть его теперь была выложена красным кирпичом и покрыта новой оцинкованной крышей. На крыше висел какой-то белый круглый «блин». «Громкоговоритель, что ли» - подумал Николай. Калитка да и забор были тоже другие, но было видно, что совсем не новые.
Кузьмичев толкнул калитку, и она поддалась, жалобно скрипнув. Он шагнул во двор и поднялся на крыльцо. «Ну, давай, Алена, открывай уже!» - говорил себе Николай, стуча в дверь и предвкушая себе их встречу.
Дверь, наконец, открылась, а Кузьмичев так и застыл с дурацкой улыбкой на лице. В дверях стоял незнакомый молодой парень примерно его возраста.
- Вы кто? – спросил парень, с удивлением рассматривая его военную гимнастерку, затем взгляд его перешел на вещмешок и чемодан.
Николай хотел уже было ответить, но тут парень заулыбался:
- А, вы, наверное, от съемочной группы отстали! Какой день здесь у нас уже что-то снимаете. Смотрю, вы даже форму военную не сняли… Да вы проходите в дом.
Николай прошел в комнату. Она была совсем другая, другая мебель – все другое. Но кровать, стоявшая в углу, и шкаф были те же.
- Ну, кажется, я все-таки дома, - сказал Кузьмичев, поставил чемодан и, облегченно вздохнув, присел на стул. – А где Алена? Где Валюшка? – повернувшись к парню, спросил он. – Ведь это дом Кузьмичевых?
Парень удивленно смотрел на него.
Из соседней комнаты вышла бабуля лет восьмидесяти и остановилась, пристально вглядываясь в лицо Николая.
- Валюшка – это я. А мама давно умерла, - сказала женщина и, подойдя к Николаю поближе, добавила: - А вы очень похожи на моего отца. Он без вести пропал на войне.
Она показала на большое фото, висевшее на стене.
С засиженной мухами фотографии на Кузьмичева смотрел он сам с женой Аленой.
Николая прошиб холодный пот. Он хотел было закричать, но комок застрял в горле. Почувствовав, что сейчас потеряет сознание, торопливо расстегнул воротник гимнастерки и спросил у растерявшегося парня:
- Водка есть?
- Ой, и правда, - засуетилась старушка, - Сереженька, внучек, накрывай на стол, сейчас поужинаем.
- Я мигом!
Парень пришел в себя и выскочил в коридор.
- Я помогу, сказал старушке Кузьмичев и вышел за ним следом.
Сергей доставал из шкафчика разные соленья и прочую снедь. Николай присел на корточки рядом.
- Ну, здравствуй, - произнес Кузьмичев, - судя по всему, ты – мой правнук…
У Сергея от неожиданности выпала из рук банка с огурцами и, глухо чмокнув, обдала его рассолом.
- Н-н-не понял, - заикаясь произнес он, - какой, на фиг, правнук?! Ты что, мужик, бредишь?
- Да нет, с головой у меня все в порядке, а вот со временем – что-то не то. С фронта я возвращался, к жене своей Алене. Еще утром был май сорок пятого. А сейчас у меня такое ощущение, что это все – сон.
Выхватив у ошарашенного Сергея из рук бутылку водки, Николай стал пить прямо из горлышка.
Сергей смотрел на него и, недоумевая, качал головой.
- Но ведь этого не может быть, такое только в фильмах и книгах бывает! Выходит, ты – мой прадед?!
- Выходит, что так! – сказал Кузьмичев, оторвавшись, наконец, от водки. – Ты вот что, не нужно говорить бабуле твоей…
Он закашлялся..
-…а, вернее, дочке моей, Валюшке.
На его глазах появились слезы, и он снова выпил из бутылки.
- Ну, в общем, не говори ей правду, не поймет она. Да и не поверит.
- Скажем, что ты из группы, ну, этих, киношников, идет? – нашелся Сергей.
- Договорились, - ответил Николай.
Посидев немного с ними за столом, бабуля ушла спать, а они все говорили…
- Две тысячи двенадцатый, говоришь? – вновь спросил Николай. – Нет, ну не может этого быть. Ведь когда я шел со станции был еще сорок пятый. И полуторка проехала… Да, кстати, надо бы в сельсовет утром сходить: полуторка-то взорвалась недалеко от леса. Видать, на мину противотанковую налетела.
Захмелевший Сергей с удивлением посмотрел на Николая.
- Та полуторка, дед, взорвалась еще в мае сорок пятого, - сказал он. – Погиб парень местный, Федором его, по-моему, звали. Да еще офицер какой-то, видать, с фронта возвращался. Да там, у леса на этом месте памятник стоит. Ты что, не заметил?
- Не было там никакого памятника. А в сельсовет сходить надо.
Кузьмичев вновь налил себе водки.
- Какой сельсовет? Очнись, дед, на дворе две тысячи двенадцатый год! Давно уже нет ни вашего Сталина, ни Советского Союза, да и сельсовета тоже нет.
- А что есть? – растерянно спросил Николай.
- Российская Федерация, вот что! И капиталистический строй. Ты коттеджи видал, какие у нас в деревне появились?
- Видно, люди хорошо жить стали, да? – спросил Кузьмичев
- Ага, как же! Коттеджи эти сплошь профессора да академики занимают, так думаешь? Как бы не так! – зло засмеялся Сергей. – Кто больше урвал да нахапал, вот те и строят коттеджи на нашей земле. А я вот по специальности химик-технолог, не могу работу найти, перебиваюсь случайными заработками. Когда эти ворюги коттеджи здесь себе строили и я у них работал на строительстве, кое-как жил-выживал. Но стройка закончилась – и нет заработка. Несколько месяцев уже без работы. Вот только бабкин огород и спасает. Да я весь в долгах, дед! И таких, как я – много! Мне иногда хочется, дед, чтобы войну вашу, за которую ты ордена получал, немцы выиграли. Может быть тогда мы…
Он не успел договорить и от мощного удара в челюсть свалился на пол.
- Не смей! Слышишь, не смей! От моего взвода остались двое – я да рядовой Сашка Прошин. Ты не смей! Я видел столько крови!...
Кузьмичев вскочил и рванул воротник гимнастерки.
- Я за тебя, за Валюшку, за Алену воевал! За дом этот! Как же вы все это просрали?!
Он свалился на стул и обхватил голову руками.
Сергей поднялся с пола.
- Ну, дед, и удар у тебя! Силенка, я смотрю, ого-го!
- Я командир батальонной разведки, - ответил Кузьмичев, смягчаясь. – Не сильно я тебя, правнучек?
Он грустно улыбнулся.
- Ну, извини.
По окнам вдруг полоснул свет фар, затем послышался звук мотора.
- Ну вот, дед, приехали мои кредиторы, мне башку отрывать, - печально произнес Сергей.
В дверь что-то бахнуло, затем со звоном разбилось стекло на веранде.
- Ну, пойдем, посмотрим на твоих кредиторов, внучек.
Николай встал из-за стола и вышел во двор.
За заборчиком тарахтел большой автомобиль, а возле дома стояли четверо парней в черных куртках.
- Что же вы, ребята, хулиганите? – сказал Кузьмичев, снимая портупею.
- Это что за хрен? – спросил один из них.
- Да это его «крыша», мальчики, - добавил другой.
И все дружно заржали.
- Слышь, мужик, ты сейчас уйдешь в хату и будешь сидеть тихо-тихо. А мы с Серым побазарим.
- Не пойдет, ребята, - ответил Кузьмичев.
И началось «кино».
Первый же нападающий получил такой удар, что пролетел метра три и затих, видимо, надолго. Двое других, рванувшихся следом за первым, на какой-то миг были вовлечены в странный танец – это Николай отрабатывал боевое «джиу-джитсу». Затем несколько крепких ударов, и – два неподвижных тела, застывших на земле. Подойдя к четвертому, Николай взял его за шкирку.
- Убирай это дерьмо в свой тарантас и проваливай.
Парень оказался понятливым. И через несколько минут «Джип» быстро удалился.
…Светало. Сергей храпел на диване, а на веранде все курил и курил Кузьмичев, всматриваясь покрасневшими глазами в розовую полоску света над горизонтом. Нужно было что-то менять, нужно было бороться за ту жизнь, во имя которой погибли его товарищи. Необходимо опять попасть в май сорок пятого, и тогда, возможно, что-то изменится. Война, видно, не окончена.
Уже совсем рассвело, когда Кузьмичев снял с гимнастерки свою Красную Звезду, прошел в горницу и положил ее на стол. Посмотрел на спящего Сергея и чуть коснулся рукой его волос. Затем взял вещмешок и вышел из дома.
Николай решил дойти до станции той же дорогой: возможно, там он снова попадет в свое время. Вскоре он прошел через лес и вышел к большаку. С правой стороны у дороги вдруг заметил памятник, а, вернее, высотой около двух метров железную стелу, выкрашенную серебристой краской, с красной звездой наверху. Кузьмичев прошел мимо памятника, не останавливаясь и, поправив вещмешок, зашагал к станции.
На станции тоже все изменилось. Когда-то маленький деревянный сарайчик бывшей станции теперь стал небольшим кирпичным зданием, а деревянный перрон превратился в бетонный. Мимо, не останавливаясь, пронесся пассажирский поезд, и Кузьмичев заворожено посмотрел ему вслед.
Перемены, произошедшие с обществом справедливости и равенства, чувствовались и здесь. На небольшой стоянке у станции стояли несколько красивых и, очевидно, очень дорогих машин. И тут же, рядом, у дверей сидели нищие, прося подаяния. Мимо проходили бабульки: серыми, помятыми выглядели их одежды. Да и лица их что-то не светились радостью.
«Вот оно как, - думал Кузьмичев, - и это - то самое светлое будущее, за которое я воевал!»
Несколько мальчишек, взъерошенных и чумазых, окружили Николая.
- Дядь, дай денежку, - дергали они его за рукав гимнастерки.
- Вы откуда такие? Беспризорники, наверное? – спросил он.
- Не, дядь, мы из детдома.
- Только мы убежали, - добавил самый маленький.
Николай потрепал его по голове, а затем вынул из мешка банку тушенки и буханку хлеба.
- Держите, ребятня.
«Ну, что ж, если к прошлому возврата нет, будем менять будущее» - решил Николай и направился снова по дороге, ведущей к Покровке.
Вскоре станция скрылась из вида, а Кузьмичев решительно шагал по большаку.
Внезапно налетел ветер, и облако пыли накрыло Николая. Когда пыль рассеялась, Николай услыхал звук мотора, и рядом с ним остановилась старая полуторка. «Откуда взялась?» - подумал Николай.
- Ты до Покровки? – крикнул он шоферу.
Тот утвердительно кивнул.
- Вот и нормально, поехали, - сказал Николай и забрался в машину.
Полуторка помчалась вперед, набирая скорость.
Посмотрев на шофера, Кузьмичев увидел, что на том старая военная форма: гимнастерка без ремня и стоптанные кирзовые сапоги.
- Что, браток, недавно со службы? – спросил он.
Водитель кивнул.
«Неразговорчивый, черт», - отметил Кузьмичев и посмотрел вперед. Машина уже спустилась в низину. Поблизости виднелся лес. «Сейчас слева будет памятник» - вспомнил он. Но памятника не было. Николай внезапно все понял и похолодел.
- Постой-ка, а тебя не Федором ли зовут? – спросил он.
Парень повернул голову и, молча, кивнул. Затем странно улыбнулся, и увидел Николай его черные, бездонные, пустые глазницы.
Машина вильнула влево, дернулась, и прогремел взрыв…


Когда последние комья земли просыпались на землю, и рассеялся дым, внезапно налетевший ветерок закружил облако пыли. Но и она вскоре исчезла, открыв взору серебристую стелу с красной звездой на верхушке. На металлический табличке внизу проступала полустертая надпись: «Сержант Федор Стрельцов и неизвестный офицер Красной Армии. Май 1945 года».

Дмитрий Савельев (Беляков)
23.10.2012 г.