Цыганский камень часть 4

ГЛАВА 6


… Несколько секунд, как будто в забытье, стоял и смотрел на неподвижное тело отца Михаила Степан. Свечи догорали, и надо было завершить начатое до конца. Степан засыпал яму и все хорошенько утрамбовал. Было совсем незаметно, что здесь что-то копали. Теперь нужно было что-то делать со священником.
С трудом взвалив его грузное тело на плечи, Степан вышел из церкви. Ночь, на его счастье, была темная, месяц скрылся за облаками. Ноги, как ни странно, как будто сами несли его в сторону большой посадки, находящейся неподалеку от храма. Положив Михаила возле деревьев, он снова побежал в церковь за лопатой.
Взяв лопату и уже собравшись идти обратно, Степан увидел старую рясу священника: озарение пришло мгновенно.
Закопав тело, перед этим сняв с него сапоги, и засыпав место старой листвой, Степан стал спускаться к озеру. На берегу было особенно тихо, лишь где-то квакали лягушки.
Принесла же его нелегкая, - думал Степан, - и что он забыл ночью в церкви. Не пришел бы, был бы сейчас живой, а так – еще один грех на душу. Но, значит, так тому и быть.
Отец Михаил часто придирался к нему: и это не так, и то не этак. «Ленив, ты, Степа, и не послушен» - говорил ему священник. «Поста не соблюдаешь, работаешь кое-как. Окромя девок да медовухи ништо боле тебя не утешает. Чую, Степа, грешен ты, ой, грешен». Любил Степан и медовуху, и девок: это факт. Но не везло ему с девками, долго они в его каморке не задерживались. Хоть и молодой Степка, но в кармане – вошь на аркане, - рассуждали промеж себя девки. Да знали бы они, какое приданое закопано у него в овраге, небось в очередь в жены набивались! Но до поры нельзя было светиться в образе богатенького купчишки. Должно было пройти время. Чтоб уж наверняка забыли о беглом каторжнике Степане Лукине, нужно было немного погодить.
Степа положил рясу отца Михаила на каменистый берег реки, туда же положил и сапоги. Не спеша вернулся в церковь и лег спать…
Искать священника стали уже на следующий день. Забила тревогу попадья Наталья: «Ушел батюшка со двора как стемнело, сказал, пойду в храм, - чтой-то поглядеть ему там было нужно – да так и не вернулся.
Разыскали местного урядника. Тот долго выспрашивал у Степана, когда приходил отец Михаил и когда ушел. Степан рассказывал все как было: да, приходил, пожурил меня за то, что много свечей горит, погаси, говорит, оставь только на алтаре, покрутился еще немного, да и ушел, куда – не сказывал.
На следующий день приехал на подводе губернский чин, опять расспрашивал Степу уже более дотошней, чем урядник. Покрутился возле церкви, спустился к реке, где и нашел рясу да сапоги священника. Наняли местных мужиков на лодках, ныряли те целый день, но так ничего и не нашли.
Чин губернский сделал вывод, что по случаю жаркой погоды захотелось батюшке искупаться, ну, видать, и утонул. А тело может где на дне за корягу зацепилось, вот и не нашли. Дело было закрыто.
В эту ночь снова приходил к Степану цыган: постоял у двери и погрозил пальцем. Следующие пару месяцев цыган больше не приходил, и Степа стал понемногу успокаиваться.
А еще чуть погодя приобрел Степан себе кобылу. И однажды ночью откопав свой мешок, сел на нее и ускакал в неизвестном направлении.
Месяц спустя появился в Туле купец Анохин и начал налаживать свое дело…





ГЛАВА 7


… «Так вот насчет еще одной могилы, - продолжал отец. – Читая архивные бумаги обратил я, Володя, внимание, что на Лазаревском кладбище, на самой его окраине, имеется могила некоего чиновника Мазлова. Ты понимаешь, Владимир, что я хочу этим сказать. А сказать я хочу следующее. Может, и впрямь шутник был твой прадед Степан, а, может, мой отец не так расслышал. Но могилу этого Мазлова ты должен увидеть, и как можно скорее. Поезжай, Володя, в Петербург».
Поездка в Петроград оказалась для Владимира нудной и утомительной. В жестком плацкартном вагоне набилось много разношерстной публики, и практически все места были заняты.
Владимир сидел у окна. Вначале его забавляло придуманное им занятие: он пытался по лицам угадать, к какому сословию принадлежит человек. Но, в общем, это оказалось не так уж и сложно: интеллигентные, одухотворенные лица попадались крайне редко. Да и то выглядели утомленными и какими-то растерянными.
Подняв воротник своей старенькой шинели, Владимир думал о том, что как-то незаметно в этой суете послереволюционных дней наступил тысяча девятьсот двадцать второй год. И наверное пора бы привыкнуть к тому, что старого уже не вернуть, и вот эти мужики с их отвратительными красными мордами, ужасно разговаривающие даже на их родном языке, называются гегемоном, а он – гнилой интеллигенцией и недобитым буржуем. И понимал, что никогда он не привыкнет и, по мере возможности, будет давить эту недоразвитую вонючую сволочь.
- Товарищ, папироской не богат? – тронул за ногу задремавшего Владимира мужик, сидевший напротив.
- Я не курю. – ответил он, пытаясь снова задремать.
Но мужичку хотелось поговорить.
- А вот скажи мне, товарищ дорогой, мы что ли зря боролися, зря кровь проливали. Вон, посмотри, как душуть, все дорого, а нэпмана шикуют: и магазины их, и кабаки их. А рабочему куда деваться? Как жить?

Владимир смотрел на эту физиономию и думал: «Что-то не похож ты на рабочего с такой-то мордой, наверняка какой-нибудь бывший сексот или провокатор из ЧК».
Мужик еще что-то говорил, но Владимир уже не слушал его, отвернувшись, он смотрел в окно…
Петроград сиял Исаакиевским, и прохладное, уже сентябрьское солнце сидело на Адмиралтейском шпиле. В воздухе пахло прелыми листьями и, почему-то, снегом. Петербург всегда нравился Владимиру. Величественный город был светлым и прохладным. Неспешные воды Невы приносили умиротворение.
Купив у дородной тетки в фартуке пару бубликов, Владимир стал ловить извозчика. Наконец здоровенный битюг остановился возле него.
- Куда поедем, барин? – по привычке спросил извозчик.
-Давай на Лазаревское кладбище. – ответил Владимир.
Лазаревское кладбище было достаточно старым. И кто только ни нашел последнее пристанище на нем: видные российские деятели, чиновники всех мастей, да и много кто еще. Здесь было жутко и интересно.
Владимир шел по дорожке мимо старых склепов, огромных мраморных памятников и уже совсем заброшенных могил. Порой дорожка переходила в узенькую тропинку, по краям заросшую репейником и крапивой.
Могила Мазлова все не попадалась. Побродив около часа по кладбищу и уже отчаявшись, он наконец увидел ее. Могила находилась в полузапустении. Большая надгробная мраморная плита была засыпана старыми ветками и листвой, сам памятник представлял собой просто большой кусок черного мрамора.
«Чиновник особых поручений Мазлов Иван Лукич» - прочитал Владимир надпись на памятнике.
По обе стороны от надгробной плиты стояли две мраморные вазы. Оглядевшись по сторонам и сняв шинель, Володя стал осматривать эти вазы: «Но почему – две? Отец упоминал об одной урне». Ощупав со всех сторон и попробовав крутить одну из них, он понял, что она сделана целиком из одного куска и не может крутиться. Но расчистив листву у подножья другой, Владимир увидел зазор у основания вазы. Взявшись двумя руками за вазу, попробовал крутить. Она поддалась и вскоре уже лежала на земле. В основании вазы было глубокое отверстие, и, наклонившись над ним, Володя вдруг испугался: на секунду ему почудился трупный смрад, пахнувший из глубины.
Испуг прошел. Надо было торопиться: солнце все ниже опускалось к верхушкам старых кладбищенских деревьев.
Опустившись на колени и засучив рукав рубашки, Владимир просунул руку в отверстие. Дна не было. Просунув руку почти по локоть, наконец нащупал что-то и, потянув вверх, вытащил на поверхность какой-то сверток. Сверток оказался металлической коробкой от табака, плотно завернутый в жесткую, частично истлевшую ткань. С трудом открыв коробку, Владимир увидел сложенный в несколько раз пожелтевший плотный лист бумаги.
Солнце почти село, и в полумраке старое кладбище казалось зловещим и недобрым. И вдруг увидел Владимир возле соседней могилы цыгана, который пристально смотрел на него…