Проделки бытия

Дед Егор Степанович, измучившись в одиночку поносить трехэтажным матом новоиспеченную демократию, в один прекрасный день собрался с духом и объявил на всю хату о своем непоколебимом решении баллотироваться в органы местного самоуправления, чем немало удивил жену Марфу.
- А огород кто будет перекапывать, скажи на милость, навоз кто станет раскидывать, - со всей строгостью спросила с него Марфа и выше обычного задрала брови, не желая брать в толк те предвыборные хлопоты, которые, непременно, сваляться на мужнину голову.
- Что ты за человек такой, Марфа? До чего зловредная баба уродилась, лишь бы поперек мужу сказать, что на язык попадя. - Рассердился на нее Егор Степанович, не научившийся за полвека семейной жизни приструнивать сварливый характер супруги. – Не понимаешь ничего, неуч кромешная, так и помалкивай.
- Еще чего захотел, помалкивать я должна, сдурел под старость лет. Огород теперь пропадай даром, а он тем временем людям на потеху станет деньги на агитацию транжирить. – Ни в какую не желала сдаваться прижимистая до денег Марфа, всем сердцем предчувствуя непременную дороговизну стариковской затеи.
- Я что, Марфуша, за твой счет проживаю? Не могу уже и копейку потратить с пенсии на свое усмотрение? Или тебе не жалко простых односельчан, над которыми измываются эти демократы? – Допытывался Егор Степанович, прищурившись от негодования и желая подойти к вопросу с иной стороны, чтобы найти подход к неуступчивой, но набожной жене через сострадание к проблемам соседей.
- А чем же ты людям поможешь? Пенсию свою пойдешь по домам раздавать или станешь орать на всю Россию, как нам живется тяжко? Вон в газетке прописано русским языком, что денег в районе нету, ни на газификацию нету, ни на засыпку улиц. Черным по белому прописано.
- Найдутся у них деньги, не переживай, дай мне только в статус войти. Сама рассуди, я щас для властей кто? Дед Никто. Пенсионер Егор Степанович Шишкин, по прозвищу Шишка. А после выборов я кто буду?
- Шишка с орденом был, им и останешься, - вредничала Марфа, не желая потакать мужниной прихоти и намекая на трудовую награду, которую пристегивал на себя Егор Степанович при всяком сельском сходе.
- Нет, Марфуша, не угадала. Я стану законным представителем народа. Чуешь разницу? Эх, мать, я еще покажу им, властям этим, где раки зимуют.
- Расход один настанет в нашей хате с твоими выборами, и так мотаешься в райцентр каждый день, дурак дураком. Все до правды докапываешься. Я слыхала, что счет надо заводить в банке перед выборами, бланков кучу куплять за кровную пенсию. А кто нам вернет эти денежки, если тебя не изберут? Я, вон, овечьей пряжи могла бы на рынке купить за те сотенные, так нет же, экономлю. За навоз сердцем пекусь. Нешто можно попусту изводить деньги на выборную ерунду?
- Ох, несознательная ты, Марфа, россиянка. Единоличница ты. Как есть, единоличница. И дед твой бакалейщиком был. Жадная ты по всей своей кровной породе. Я за народную правду иду воевать с правителями, а ты мне подножки выставляешь. Бакалейщицей ты была, бакалейщицей и останешься.
Марфа промолчала на этот упрек, мужу ничего в ответ не сказала, а только крякнула, не удержав горлом комок обиды, и про единоличницу с бакалейщицей запомнила накрепко, не пропустив эти слова мимо ушей, а затем, пододвинула табуретку ближе к подоконнику и принялась перематывать шерстяные нитки с двух клубков в один.
- Вот ты, Марфуша, чего б хотела от демократии поиметь? – Миролюбиво заговорил с ней муж спустя некоторое время.
- Мне многого не надо. – Засопела носом обиженная женщина, но к вопросу о своих желаниях не смогла остаться равнодушной и ответила. – Землицы б побольше на задворках хотела, сотки четыре чтоб дали мне за многолетние труды. Под помидоры б землю пустила. И воду в дом просила б протянуть со двора. Надорвалась я, Егор, за свою жизнь с ведрами возле колодца управляться. Не стирка, а каторга. Телефон бы попросила нам провести. Тогда б я на почту не бегала всякий раз, когда надо врачихе в район звонить. Навозу бы бесплатного попросила и дров дубовых. От тополя, что полтыщи за куб стоит, никакого тепла в хате нету, треск один в печи стоит.
- Я ж и говорю тебе, что ты вылитая единоличница. Ничего для людей не хочешь просить, только ради своего обогащения стараешься. – Опять не удержался Егор Степанович и покритиковал жену, после чего, прихватив под мышку дырявые брезентовые рукавицы, направился во двор перекапывать огород.
- Заладил свое, старый дурень. Вот посмотрю еще, как люди станут тебя выбирать. Пограмотней тебя, поди, найдутся. Не такие лапотники, как ты, во власть залезают. Дурила. – Прокричала ему вслед жена, зарекшись, не затевать дальнейших разговоров с глупым стариком.
- Не найдутся, посмотришь. За меня всем поселком пойдут голосовать. – Твердо пообещал Егор Степанович то ли самому себе, то ли Марфе и зло хлопнув дверью, прикрикнул на кобеля сразу же, не сходя с крыльца.
- Чего яйца развалил, блохатый хрен, не пройти, не проехать.
В день выборов Егор Степанович затоптался по хате еще раньше, чем подали голоса петухи в курятнике. Он все топтался и топтался по половицам, скрепя и не находя себе никакого места. То ему надо было взглянуть в окно на погоду, то будильник он начинал крутить без всякой на то причины, то принимался трясти часовой механизм возле уха.
- Еще часы сломай, - угрожающе предупредила его Марфа, не слезая с кровати, - чего забегался, рань на дворе несусветная.
- Да, гляжу вот, холодно, затопить надобно, - поторопился Егор Степанович сбежать из хаты, чтобы отделаться от жениных упреков и, как был в одних кальсонах, так и помчался за дровами, прихватил в сенях корзину.
- Вот чокнутый, все неймется ему. - Повернулась, было, Марфа к стене, но поняла, что сон уже покинул ее, и поворочавшись еще немного, она поднялась с кровати, начав креститься на образа в углу. – Слава тебе, Господи, слава тебе. Во имя Отца и Сына и святого Духа. Аминь.
- Во, во, дубовых дровишек у него похлопочи, а то власти никак не хотят тебе давать, - хохотнул над ее набожностью вернувшийся в хату Егор Степанович и загремел кочергой внутри печи.
- Прости его, мужа моего, грешного и неразумного раба твоего, - повинилась Марфа за мужа перед образом спасителя, - не гневайся на раба твоего, заблудшего в мирских страстях.
Вскорости печка затрещала и загудела так, словно была уже готова отдавать тепло во все углы, остывшие в хате за ночь от уличной ветрености.
- Чего кочергой согнулся, болит чего или спину скрутило? – Вошла Марфа в кухню и принялась доставать из печи молоко, упрятанное еще с вечера для скисания. – Поднялся ни свет, ни заря.
- Не спится, на выборы скоро идти.
- Какой скоро? Четыре часа на дворе, дверку в курятнике надо еще подправить, разболталась на петлях, сквозит ветром, куры скоро мерзнуть начнут.
В глубине души Марфа даже сочувствовала своему мужу и уже почти не укоряла его за те хлопоты, какие он принял на себя перед выборами. Ей было лучше других известно про то, сколько дверных косяков пообтер Егор Степанович в районных кабинетах и скольких сельчан обошел он с дотошными подписными бумагами, покудова пробивался, чтоб попасть в избирательные списки.
- Ну, че насупился, ставь самовар, - попыталась она отвлечь мужа от тех тягостных думок, что согнули его дугой возле печки, - медку возьми в рот, сердцем расслабишься.
- Что медок? Терпежа нету, выборов не могу дождаться. Должны же люди мне довериться или не должны, как полагаешь, Марфуша?
- Не знаю, сам увидишь ближе к вечеру. - Не хотела Марфа заранее обнадеживать мужа, однако, нисколечко не сомневаясь в том, что народ проголосует за Егора Степановича всем селом, вплоть до единой хаты, а потому лишь добавила мужу в утешение. – Слыхала я в магазине, что верят тебе мужики.
- А как не верить, как не верить, Марфуша, кому другому верить тогда, - загорячился Егор Степанович, проворно поднявшись с низенькой скамеечки и живо направившись к самовару, - я ж ихний с молодых годов, вся жизнь моя прошла на селе, как на ладони.
- Воду лей, чего трясешь самоваром, - поругалась Марфа на бестолковое топтание мужа и подала ему полный ковш воды, - мимо не пролей.
Весь день Егор Степанович старался быть в курсе выборных дел. То и дело он показывался за воротами, проходил по улице мимо школы, где был сооружен избирательный участок, и здоровался со всеми возле школьного забора, вдоль которого шли на участок бабы и мужики.
- Ой, развезло по колено, - роптали бабы, утопая глубокими резиновыми калошами в жидкой грязи, - когда ж дорога будет.
- Будет. Все ,бабоньки, у вас теперь будет, - громко обещал им Егор Степанович, принимавшийся сию же минуту править дорогу досками, вытащенными из сарая в собственном подворье.
- Ты чего ж это творишь, дурень окаянный, зачем доски в жиже топишь, - не выдержала Марфа подобных расхищений со двора и накинулась на мужа с руганью посреди улицы.
- Единоличница, как есть, единоличница, всю жизнь о своем добре печешься, о людях лучше подумай, они ж тонут в грязи, а властям хоть бы хрен, - старался, как мог, Егор Степанович, угодить избирателям и усмирить громкую ругань жены самыми разумными доводами.
Первое рабочее заседание, на котором Егор Степанович присутствовал в числе прочих избранных народом управленцев, состоялось в десяти километрах от села, в здании главной районной власти. После вступительных речей и поздравлений, глава местной администрации предложил, не откладывая в долгий ящик, рассмотреть вопросы, связанные с насущными проблемами. В первую очередь, как сразу же понял Егор Степанович из речи районного начальника, требовалось избрать самого ответственного человека средь избранных, чтоб возглавить всю эту суматоху народного самоуправления на территории района. Задача показалась всем присутствующим на первый взгляд пустяшной и не представляющей никакой головоломки, если бы не одно заковыристое обстоятельство. Оказывается, этот самый, избранный сию минуту голова народного самоуправления, будет в единственную харю получать денежное довольствие от государства, а другие, такие же порывистые и равные ему избранники, должны будут за даром корячить спину во имя народного блага.
- Ну, не петушись, не петушись, так уж постановили по закону, - посмеивалась вечером Марфа над мужниным расстройством, - агроном этот, коего выбрали вам в начальники, будет тоже за людей стараться. Вы ж теперь все во власти, какая ж разница, кто из вас главней?
- Как какая разница? – Не уставал Егор Степанович, в который уже раз подряд, объяснять жене вопиющую несправедливость, произошедшую с ним на заседании. – Он же на довольствии у государства теперь будет содержаться. Деньги к нему пойдут казенные, должность он в первый же день среди нас заимел, а мы, вроде, рядовыми остались. Подчиненный я получаюсь у этого агрономишки. А если рассудить, чем я хуже его?
- У тебя пенсия идет каждый месяц, вот и ходи себе по дворам, спрашивай людей, кто и в чем нужду испытывает. – Успокаивала Егора Степановича жена, не желавшая больше слушать такие непонятные рассказы, какие муж затеял с ней перед самым отходом ко сну. – Мне лампаду пора разводить.
- Лампадница, - разозлился Егор Степанович на жену, - в толк не хочешь взять, что мужика твоего обвели вокруг пальца.
- Спаси и сохрани его, грешного, заплутавшегося в грехах вольных и невольных, - запричитала Марфа, направляясь в горницу, чтобы подлить масла в лампаду.
Поутру, как водится, Егор Степанович вышел за ворота и стал хлопотать возле калитки, присыпая перегоревшим шлаком подмерзшую за ночь грязь.
- Здорово живешь, власть, - бодро поприветствовал его сосед, отворяя дверки мотоциклетного гаража.
- Здорово, - угрюмо отозвался Егор Степанович, продолжая смотреть себе под ноги.
- Слышь, Степаныч, я че думаю. Ты, это, похлопочи в районе насчет проводов на столбы, а то бабы с фермы прямиком идут и в грязи топнут, не видят куда ступать. При советской власти все столбы электричеством снабжались.
- Посыпь золой, тогда и ступай, - отозвался Егор Степанович и осекся, сознавая, что не выполняет наказ избирателя, - ладно, похлопочу на той неделе.
На той самой неделе, когда Егору Степановичу во второй раз пришлось повидаться на районном заседании с составом народного самоуправления, речь о столбах никак не могла прийти ему в голову, так как вчерашний агрономишка и теперешний председатель всех избранных членов затеял хлопоты об очень щекотливом деле.
- Товарищи, мне поручено обсудить с вами важную проблему. – Начал вещать агрономишка, подаваясь с места в карьер, без всяких предисловий. – Дело, оно, в чем заключается? Московская строительная фирма выкупила нашу местную ватную фабрику для своих целей. Вата здесь больше обрабатываться не будет. Фабричные постройки, как вы знаете, тянутся до самых полей. Их решено снести для предстоящего строительства коттеджей. У нас с вами появилась возможность воспользоваться после разбора зданий фабрики кирпичом, плитами перекрытий и асфальтовым ломом для нужд населения. Кроме того, хочу сообщить, что фабрике принадлежали три номера телефона, которые, также, по вашему усмотрению будут предоставлены нуждающимся гражданам в сельских поселениях. Прошу вас в кратчайшие сроки включить в списки тех людей, которые особенно нуждаются в помощи. По две или три фамилии, не больше, от каждого населенного пункта. Не забывайте о ветеранах и о переселенцах. Аргументируйте для комиссии причину, которая побудила вас помочь той или иной семье.
Всю дорогу, что Егор Степанович добирался домой из районного центра, он нещадно материл демократов, бессовестно скупивших все, что раньше принадлежало народу.
- Вата им стала без надобности, дожились, сволочи, - шипел про себя разгневанный народный избранник, прячась от знакомых баб в автобусной тесноте, - китайскую синтепону они будут всюду вставлять, чтоб жопы у людей поотмерзали. Одеялки с ватой перестанут теперь строчить и синтепону в сатин напичкают. Вредители, не иначе, как вредители к власти пришли. Коммунисты построили, а расхитители продали.
Всем своим нутром Егор Степанович переживал за уничтожение единственного на селе производственного объекта, а когда он вспомнил и про то, что ему требуется составить списки для дармового подхода сельчан к кирпичу, железным балкам и телефонным номерам, сердце его и впрямь стало давать сбои.
- Народным достоянием теперь агрономишка распоряжается, отдайте, говорит, кирпичи кому попадя. Сволочь поганая. - Еще больше распалялся Егор Степанович, с шумом входя в дом и замечая растерянность Марфы. – Че смотришь? Не слыхала, фабрику нашу демократы просрали. Все просрали, гады. Теперь кирпич раздают, бери, кто хошь, власть у нас добрая. Не мешай на пути, растопырилась, списки мне надо нарисовать. Кто у нас состоит в нищих на селе?
- А ну, не ори в хате, расходился, дурень окаянный, - оправилась Марфа от растерянности, поняв, что с мужем ничего страшного не стряслось и пора ей уже поубавить его пыл, - фабрика уж двенадцать годов простаивает. Чего орешь?
- Как мне не орать, - немного приосанился Егор Степанович под напором жены и стал стаскивать с себя тяжелые ботинки, - как тут не орать, Марфа, щас растащат фабрику и с концами. По камешкам теперь во дворы уволокут. Бедным раздать, эх, власть!
- Руки сполосни, картошка стынет, - подалась Марфа к печи.
Поковырявшись с минуту в жаровне с картошкой, Егор Степанович остался недовольный жениной стряпней и вновь принялся ворчать.
- Куда столько шкворни зажарила? Картошка вся плавает, налей самогонки, жир запить требуется.
- Так, Егор, говори прямиком, об чем страдаешь? С чего самогон лакать нацелился? – Призвала Марфа мужа к ответу.
- Налей еще стаканчик, скажу. - Ослаб Егор Степанович в своем многочасовом порыве осуждать нынешнюю власть.
Так, слово за слово, стаканчик за стаканчиком, новоиспеченный представитель народной власти подобрал в жаровне все, до последней поджарки, и раскрыл перед женой все свои тревоги, не утаив ничегошеньки из наболевшего вокруг сердца.
- Я бы и сам рад тот кирпич взять, да как себя то в списки включить. Так и написать в бумажке, мол, Шишков Егор Степанович, самый нуждающийся на селе. А асфальтовая крошка как бы пригодилась нам вокруг забора. Прям, сердце стынет, как подумаю, что другим все это достанется. Ну, чего молчишь, Марфуша?
- У нас хата рубленная, бревенчатая, на что тебе кирпич сдался? – Не сразу вникла Марфа в мужнину заботу.
- Как на что, Марфуша, крыльцо тебе выведу из кирпича, не станешь больше тряпкой деревяшки скрести. Летнюю кухню кирпичом обнесу, королевой будешь там хлопотать. Может мне на зятя кирпич записать?
- Зятю нашему зачем? Они ж с Людочкой в казенной квартире живут. На Евдокию запиши, она из погорельцев, ей край надо помочь. В землянке старуха страдает. Иван Фомич, вон, тоже мучается, у него к дому вовсе подхода нет, обвалилась дорога до самого оврага, укрепить бы ему асфальтом вдоль калитки.
- А с телефонами как быть? Кому телефон нужнее на селе, чем нам с тобой? Я ж во власти теперь служу, звонить всюду буду, и ты сердечница по болезни, врач тебе частенько требуется.
- Ну, не знаю, Егор, как рассудить вернее, - всерьез призадумалась Марфа, - телефон бы нам в пользу был. А дадут нам с тобой? Скорее всего, ветерану Косареву поставят, он сильно награжденный от самой войны. Его с самой Москвы открытками власть поздравляет.
Ночью Егор Степанович корпел над составлением списка нуждающихся односельчан на предмет получения благ от разоренной москвичами ватной фабрики. Он прикидывал и так, и иначе, но никак не приходили ему на память те три фамилии, которые на днях должны были быть известны в районных кабинетах.
- Аргументу, аргументу мне надо добавить, еб их так, - сердился сам на себя Егор Степанович за слабую находчивость и за сквернословие, которое могло разбудить жену.
Посреди ночи, когда Марфа поднялась с кровати, чтоб притулиться по малой нужде над ведром в сенях, Егор Степанович попросил ее сесть на табуретку и послушать выверенные им аргументы.
- Егор, чего полуночничаешь? Дня тебе мало? Дай до сеней выйду. – Поругалась на мужа растревоженная Марфа.
- Нет, ты погляди, как я тут об тебе дело поставил. Шишкина Марфа Ивановна, одна тысяча тридцать второго года рождения, уроженка Волгоградской области, жительница нашего села, страдает тяжелой болезнью сердца и не имеет телефона на дому, что может стоить ей жизни. Каково твой муж размахнулся, а? Молодец, у тебя Егор?
- Молодец, молодец, только спать ступай, а то умом тронешься, - проворчала Марфа и удалилась в сени.
Телефонный аппарат Егор Степанович выбирал собственноручно, не поленившись для этой цели поехать автобусом до районного универмага.
- Хороший аппарат мне показывай, чтоб помехи не давал. – Хорохорился он перед продавщицей. – Я, можно сказать, государственный человек, мне и губернатор, случаем, позвонить может.
- Берите с автоответчиком, - посоветовала ему работница отдела телефонов, лампочек и розеток, - у нас есть корейский телефон за две тысячи девятьсот восемьдесят.
- Эх, ты, родимая, куда размахнулась! Мне не надо, чтоб вместо меня аппарат сказки сказывал, я и сам еще в силе про дело поговорить. Подавай простой, но надежный, как у вождей.
В день установки телефона, волнению Егора Степановича не было ни конца, ни края. И когда, наконец, в его хате раздался настоящий телефонный звонок, организованный районной телефонной станцией для проверки связи, он стремглав схватил трубку и закричал, громче обычного:
- Шишкин у аппарата, Егор Степанович лично слушает.
- Хорошо слышно, - спросил его учтивый женский голос.
- Ох, как хорошо все слышно, - доложил с чувством глубокого удовлетворения Егор Степанович.
На следующий же день после установки телефона к дому Шишкиных подъехал самосвал, доверху груженый кирпичом.
- Здесь проживает Зайченко? – Прокричал водитель, показывая голову над верхним краем калитки.
- Здесь, здесь, это мой зять, участник афганской войны, заслуженный человек, - засеменил Егор Степанович и принялся отпирать ворота, - ставь машину ближе, щас ворота отворю.
Марфа была от души рада тому, что в их хате появился телефон, но, однако, за хитрость с кирпичом, все – таки изловчилась и обозвала Егора Степановича жуликом.
- Все жулики, кто к власти причастный. Бога не боитесь, тащите все подряд. И ты, Егор, тоже жулик. Мне людям в глаза стыдно глядеть, три месяца с властью водишься, а про помощь людям ни грамма не хлопочешь.
Вняв грозному голосу супруги и довольный проделками со списками, Егор Степанович решился непременно приступить к помощи односельчанам и снабдить светом хотя бы один столб на дороге от фермы.
- А где я тебе средства изыщу? Находи сам спонсоров, действуй от имени доярок, тяни линию и подключай свет. – Ответил Егору Степановичу самый верховный районный глава. – Свет они хотят. А налоги кто хочет платить? Молоком со дворов торгуют, без налогов, овощи дачникам продают с мая по октябрь, тоже с государством доходами не делятся. Свет им, видите ли, подавай.
- Да, согласен с вами, избаловался народ, - поддакнул Егор Степанович в угоду районному начальнику, - после войны жили люди, без света обходились, а работать не ленились. Страну без света поднимали. Я хотел спросить еще, не возбраняется ли мне пару соток земли взять с задов. У меня двор, как раз угловой, а там земля пустует под бурьяном. Бабка хочет оформить землицу, чтоб помидорам просторно было.
- Спустись сейчас на первый этаж в архитектурный и скажи заведующей, что я распорядился рассмотреть твой вопрос о земле. – Незамедлительно откликнулся глава района на просьбу Шишкина.
Вернувшись из района, Егор Степанович поспешил обрадовать Марфу согласием архитектурного отдела на оформление земли, но утаил от жены всю сложность обстановки с освещением той дороги, где доярки проходят целый километр по темноте утром и вечером.
- А как со светом разрешилось, Егор? Будет девкам свет? – Попытала Марфа мужа.
- Будет, вскорости будет свет, районный голова обещал, он и сам о девках тревожится, - соврал жене Егор Степанович.
- Об девках он тревожится, да ферму не ремонтирует. В сквозняке коровы телиться будут, заболеет скотина. Ты ж, Егор, похлопочи об этом. Январь на носу, отел скоро.
- Похлопочу, похлопочу, скажи девкам, что обо всем позабочусь. У него, знаешь, Марфуша, у районного головы, тоже башка не из мякины, кругом успевает вертеть. Где ему щас деньги то брать, чтоб все до ума довести. Коммунисты все побросали, как бежали, а новая власть давай, расхлебывай теперь кашу. Вот фабрику ватную продали, опять же, все ради людей стараются, чтоб помочь бедным людям, чтоб деньги в районе были.
- А ты, Егор, напиши президенту нашему письмо и распиши там про все, что ферма, мол, разваливается, коровы стынут, а власть районная не чешется, а скоро отел.- Советовала Марфа мужу, чтоб ускорить разрешение сельских трудностей.
- Да, как писать – то, а если приедут сюда, а начнут копать и про телефон узнают, про кирпич наш во дворе дознаются, про землю с задов. Как тогда быть? Все ж отберут в один час. Я еще хотел с весны за санаторий тебе похлопотать, да навозу попросить нам. – Пояснял Марфе народный избранник.
- Да, - понимала Марфа заботу мужа, - с одной стороны и надо бы написать президенту, а с другой стороны, вроде, и зиму обещают мягкую. Не должны коровы заболеть, справятся бабы на ферме, не в первой им.