Житие ты наше уральское.Ч.2,гл.7(продолжение 4)

…-Сильней хлопай, она у меня отходит.
Мамлин сильно стукнул дверью.
-Во! Нормально! Ну что, катим?
-Катим, Николай.
Сияющий, как медяшка на судне, Мамлин развалился на пассажирском сиденье, закурил.
Двигатель натужно ревел на каменистых подъёмах. От него тянуло жаром котельной.
Немилосердно пылило в открытые окошки.
Лёшка ничего не замечал. Он был счастлив. Теперь, в машине, ему даже казалось, что что - то недобрал со сплава, чего- то адреналинного. Порогов, что ли, не хватило, экстрима водного… Хотя ещё недавно думал, что приключений и впечатлений на роту таких Мамлиных хватит. Ну, по крайней мере - на взвод. Теперь, в машине, мысли приобрели жлобский оттенок: ещё бы чего- нибудь… сутки впереди… оплачено таки!
-Коль, а чего до этих… до Новокартавлов спускаемся? Степаныч говорил: там и красот- то особых нет…
Николай неопределённо пожал плечами.
-Мы там наш первый сплав завершали. Поэтому, может быть… Держись, сейчас тряханёт!
-Нет, всё- таки жаль, что вы с нами не плыли. Шибко интересно было! Степаныча никогда такого испуганного не видел, представляешь?! Степаныч - и испуганный?!
Николай молча покивал головой.
-А рыбалка? На омуте, будто крокодил живёт, все блёсны у нас собрал! Представляешь?-
Никола вновь покивал.
-А помнишь, как мы с тобой после Аркаима сома на Урале выловили?- Лёшка улыбнулся воспоминаниям.
-Помню, Лёша, помню. Только ты бы и один тогда его вытащил. Я- то так, с боку припёка…-
-Нет, Никола, это М Ы его вытащили!- упёрся Лёшка.
-Конечно, мы,- Николай благодарно похлопал его по колену. – Как у тебя дома- то дела?-
Мамлин помрачнел. Отвернулся к открытому окну и молчал. Николай покосился на него и тоже замолчал.
-Хреново у меня дела,- не отрываясь от окна, произнёс, наконец, Лёшка. – Хреново…
Николай продолжал молчать - ждал.
-Сдувается моя фирма. Как шарик воздушный… Ни кому, на фиг, строительство не нужно… Кризис…
Дочка вырастает… Всё не по ней… всё в штыки… А с женой - вообще…- Лёшка опять надолго замолчал.
Дорога вползла в лес, запетляла меж деревьев.
-Не чужая, нет… Но, ты знаешь, и не одно целое уже, как раньше… Живём, как клетка при делении: тот же набор хромосом или чего там… Но уже отдельно друг от дружки… Как чужие… Я понять не могу, чего ей надо. Прежнюю компанию на дух не переносила! С вами, когда скорешился, думал - вот, друзья для семьи появились! Опять нет! Побыла у вас пару раз - опять не её. И ведь не стерва, не склочница! И не жадная, я знаю! А что ей хочется - хоть убей! – не скажу! Я боюсь - до развода дойдёт… Почти не говорим… Ты знаешь - молчать научились…
Лёшка высказался. Затем повернулся к Николаю и стал на него смотреть, будто ответа ждал. Но теперь уже Николай не смотрел на него. Размял сигарету левой рукой, прикурил.
-Знаешь, что я тебе скажу?-
Дым попал в глаза. Он вытер кулаком выступившую слезу, приоткрыл окно со своей стороны.
-Ты потерпи немного. Не руби с плеча. Нельзя здесь… с плеча… У меня случай был… Я после армии на «вахтовке» работал, воду искали на Приполярном Урале. Был там у нас один, Ваня Гостюхин. Спим ночью, а он шариться втихаря по «балку»… Аккуратно, тихо старается, да ведь ночью все звуки слышно. Как в пещере. И чавкает, чавкает, аж давится!
Ах, думаем, паскуда! Крысятничает! У своих таскает! Утром проверились: у всех, вроде, всё на месте. А всё – равно - брезгливость какая- то к нему у всех…
Неделю терпели. Потом надоело: ночью встали, свет включили - а он сидит в углу и хлебом давится. Спецовку его вытряхнули - а там куски хлеба! Некоторые даже в плесени… Так- то вот… Думали- паскуда, а он просто голодный… Взрослый мужик, под тридцать ему тогда, наверное, было… И нам признаться, что жрать хочет, ему неудобно… И голод не тётка… Вот, взрослый мужик…
Лёха сидел и ждал продолжения.
-Что, всё?..
-Всё. Вот такая история.
-Ну, и к чему ты это мне рассказал? История у тебя… Какая- то дурацкая…
-А вот ещё одна была…- Николай, кажется, и не обратил внимания на Лёшкину реплику. – Я уже тогда в экологической службе работал начальником. А зам старый остался, с брежневских времён ещё кадр. И смотрел я на него, смотрел и думал: что ж ты так, милок, «прогибаешься» передо мной? И подхихикивает, и поддакивает, и готов, кажется, вприпрыжку бежать, ЦУ мои выполнять… А, оказывается - рад просто человечек! Как собачка хозяину! И «хвостом вертит» совсем не из – за лизоблюдства. Не умеет просто по- другому.
Мне поначалу даже общаться с ним противно было. Знакомства с ним стыдился, представляешь? А он аж замирает от счастья, будто с ним никогда по- человечески никто не говорил! Представляешь, ситуация? Он же сердцем чувствует, что чем- то не угодил мне, что виноват в чём-то! А в чём - понять не может! А я себя пересилить не могу, брезгливости своей… Как паскуда какая… Добиваю его своим «фи». А он аж замирает… И глазёнки растерянные такие… В возрасте мужик уже, а вот так вот получается… Он же и сам не понимает, как это у него… по - лакейски, что ли, выходит…
Ох, и нажрался я тогда собственного дерьма, пока по- людски к нему относиться не стал!
Замолчал.
А Лёшка опять ждал продолжения!
Но Николай замолчал. Прикурил от «бычка» вторую подряд сигаретку и щурился на бившее в ветровое стекло солнце.
-Ну, ты и рассказал!.. Я- то здесь причём?! Во наплёл… достоевщины!..
-Что, Достоевского читал?- Николай не отрывал взгляда от дороги.
-Чего его читать… Степаныч рассказывал!- Лёшка с вызовом посмотрел на Николая.
-Не торопись, Лёш… Не торопись, не поняв… Не торопись…
Машину тряхнуло. Мамлин лязгнул зубами.
-Никола, аккуратней!
-Чего аккуратней?! Колесо пробило! Вылазь! Менять будем!
Вылезли. Присели у левого заднего колеса. И отчего- то внимательно принялись рассматривать прокол с рваными краями.
-Чего смотришь? Тащи запаску. Справа, в салоне… И домкрат там же!..
Лёхи долго не было. Лёха долго возился. Лёха чем- то гремел.
-Ты скоро? За смертью посылать…- Сердитый Николай полез следом.
Алексей сидел на сиденье. Рядом лежали правый слепок ступни 65 размера и новенькая гипсовая черепушка.
-Николай, что ЭТО?- посмотрел недоуменно и со страхом на того.
Николай густо покраснел.
-Чего расселся?! Где запаска?
-Николай, что это?- В Лёшкином голосе зазвучала угроза.
-Чего, чего… Реквизит это! Чего, чего… Давай запаску!
-Я тебе сейчас дам запаску… Сейчас я тебе дам!..- Алексей зашарил вокруг глазами в поисках чего- нибудь тяжелого. Под руки попался череп.
Лёшка выскочил вслед за Николаем из салона, но опытного таёжника уже и след простыл. Лишь кусты – шур, шур - в разные стороны.
-Никола! Всё - равно убью! Столько натерпелись от тебя! Убью! Всем расскажу! Лучше выходи! Покайся! Выходи, кержак красноармейский! Биться будем!
Он поднял потерянный в спешке Николин тапок, забросил в шевелящиеся кусты. Кусты затихли, как в вёдро. Затем оттуда послышалось:
-Лёх, а, Лёх? А, может, по пятьдесят, а?
Вскоре они уже сидели на снятом колесе и на полном серьёзе прикидывали вес неудавшегося йети исходя из размера ступни.
-От Шлиман! Как он правый- то в машину протащил? И меня ж дурил всё время! Черепов набрал… Кудыть столько? Капище устраивать? А говорят - они народ простой, безхитростный. Наивные, как чукчи… От Шлиман!

. . .

-Глянь! «Матрасники» прибыли!- Толя кивнул на противоположный берег. Берег шумел и разноцветился. Прибыл «штатный сплав». И аж на семи катамаранах! Толя, как человек уже бывалый, прошедший и огонь, и воду имел право посматривать на этих «чайников» свысока.
-Счастливые люди.- Степаныч опять был за уборщицу. – Вырвались. Хотя бы так, цивильно. Всё увидят. Кормёжкой обеспечат, от дождя укроют. На экскурсию сводят. Нет, молодцы ребята, по - человечески организовали!
Толя теперь уже с завистью смотрел на тот, далёкий и благоустроенный берег. Вздохнул тяжело и потащил рюкзак к катамарану: привязывать.
В одиннадцать отчалили. Пересекли реку наискосок, к Клюкле.
-Ребята, я к соседям схожу, пока вы сети снимаете.
Степаныч спрыгнул на берег. Следом спустилась Ульрика. Заскулил в лодке Плюм, просясь с ними. Но мать так на него посмотрела, что прекратилось всякое вяканье.
-За старшего будешь,- погладил его Вовка. – Что ты, туристов не видел, что ли? Нахватаешь ещё блох да клещей от них… Сиди.
А Степаныч с Рикой уже подходили к лагерю. Вокруг сновал народ, опасливо косясь на собачку. Пахнуло костром. Звякнула гитара. Чей- то голос, перекрикивая весь этот гам, распределяя вновь прибывших по палаткам. На этот голос Степаныч и шел.
-Иванова! Я сказал - в пятую палатку, с Косолаповым! Бочарова! Слышишь, Бочаруха? Третья палатка! К Смишалкину! Зюзюкина- тоже в третью!
Кричавший замолчал, когда ему сзади в руку с тетрадкой ткнулась Улька.
-Улька! Улечка!! Как ты здесь?! А где Вовка, где ребята?!
Обернулся.
-Степаныч!!!
Бросились навстречу друг другу, обнялись.
-Ну, ты!.. Ну, ты!.. Бродяга!- с чувством произнёс мужик. – А Вовка где?- И кому- то из своих. – Семён! Иди сюда! НА список! Разбросай ребят по палаткам. Я потом подойду…
Сунул худому высокому Семёну список и потянул Степаныча на берег.
- Айда, айда, без меня справятся! Айда, расскажешь… Подожди!- Обернулся. – Семён! Собаку покорми! Она умная! Улька зовут!
Семён флегматично пожал плечами, поманил Ульку за собой, к костру, где уже раздавали обед.
-Всё! Теперь идём!
По пути залез в выцветший абалаковский рюкзак, вытащил бутылку коньяка и коричневую от въевшейся заварки кружку. Присели на берегу.
-Ну, Степаныч, за встречу!
Чокнулись. Один - кружкой, другой- бутылкой. Выпили.
-А мои, Евгений, вон, сети снимают. Вовка тоже с ними. И Аркадий. Уходим мы уже. Ночь стояли на нашей стоянке. Уходим… А Никола час назад укатил на УАЗике к Картавлам. Оттуда - домой…
-Жаль,- в голосе Евгения сквозило сожаление. Он даже замотал головой. – Блин! Как всё… не стыкуется! Ёлы - палы!..
-Ничего, дай Бог - увидимся ещё, посидим…
-Да сегодня, сейчас вот хочется!!! Может, ещё на ночку тормознётесь?- с надеждой спросил он.
-Нет, Женя, поедем. Здесь связь не берёт. Никола с ума сойдёт, если не приедем. Завтра, в двенадцать, уже снимаемся…
-Жаль! Жаль…
Налил по - новой.
Подняли. Долго смотрели друг на друга, будто в гляделки играли, будто что- то высматривали и запоминали.
-За всех,- тихо сказал Степаныч. Выпили, не чокаясь. И долго молчали, глядя на бегущую мимо воду.
-К нашим- то пойдёшь?- спросил Степаныч.
-Пойду. Поздороваюсь. Э- эх!- с тоской произнёс Евгений. – Что мы вчера- то не прикатили?! Ведь думал ещё!.. Чёрт дёрнул с этими туристами: фоткайтесь, ребята, фоткайтесь! Нафоткались… Вчера ж могли прикатить!
-Брось, Жень… Случилось уже… Брось. А ты всё так и гоняешь по маршруту? Не надоело?
-Да - а…- он неопределённо пожал плечами. – От группы зависит. Да от помощников… Они, вон, каждую смену меняются. Тебя же звали инструктором. Не захотел… Ну, чего тебе, Семён? Опять без меня не можешь?- Евгений недовольно обернулся на подходившего сверху Семёна.
-Дак не ест она!- Тот виновато развёл руками, кивнул на Рику. – Навалили ей- не ест! Отвернулась. Лежит в сторонке - и не ест!
-Куда «навалили»?
-Как куда? На газетку! У Димки лишних чашек нет! Да и кто после собаки есть из неё будет?!
Степаныч отвернулся. Рика подошла к Евгению, села и положила морду ему на колени. И тоже уставилась вдаль, на маячивших у сетей ребят.
Женька с тоской и отчаяньем посмотрел на отвернувшихся Степаныча и Ульку.
-Ну, чего?.. Выбрасывать с газетки?- Семён переминался рядом, торопился уйти.
-Ты сам- то… с газетки… пробовал есть?- Евгений посмотрел в серые внимательные глаза помощника. В глазах того появилось удивление и тревога.
-Евгений! Это ж собака!.. Чего ты?..
-Ладно. Иди. Я приду скоро…
Так и сидели некоторое время. Молчали. Не о чем говорить было. И так всё было понятно. Всем троим.
-Пройстит.- Непривычная для этих мест речь с акцентом заставили их обернуться. Как подошла эта парочка - мужик лет сорока и девушка лет пятнадцати- они не слышали. –Ам, ам! Дог, дог…- жестикулировал мужичок.
-Папа говорит… для дог… для собака… кушать…- Речь дочки была более понятной. В чашке, которую тот держал, лежала каша с кусочками колбасы. Чашка была из нержавейки, с красочной наклеёкой сбоку.
Иностранец вопросительно посмотрел на Степаныча.
-Иди, Улька, кушай. Угощают.
Та поднялась и, не раздумывая, принялась за еду. Немец (ребята почему – то подумали, что - немец) присел на корточки и вновь посмотрел на Степаныча.
-Погладьте, погладьте. Она не против…
«Немец» осторожно погладил. Затем ещё раз. И заулыбался.
Рика вылизала всё, без остатка. Облизнула свою мордашку. А затем обернулась и лизнула в лицо «кормильца». Тот расхохотался. Рядом хохотала дочка. И Евгений хохотал. И Степаныч.
А сверху сбежал возбужденный Семён.
-Чего опять?- досмеивался Евгений.
-Идём, идём! Там ребята такое нашли!- потянул его Семён к палаткам.
-Степаныч, сейчас я… подожди…
-Гут дог!- показал палец «немец».
-Гут, гут.- Степаныч взял чашку, пошел к воде. Девчушка догнала, отобрала.
-Нет, нет!
Сама помыла, вытерла носовым платком, а платок прополоскала в речке. Повязала себе на шею. А сверху семенил встревоженный Евгений.
-Степаныч! Есть ещё время? Пойдём! Посмотришь!
Все потянулись наверх.
-Иностранцы- то давно сплавляются?- по пути поинтересовался у друга Степаныч.
-Да уж года три! А чего?! Летом - самый цимус!
-Гумус.
Евгений стукнул ему по плечу.
-Хай с ним, пущай будет гумус! Не забыл, бродяга!
-Конечно, не забыл.
У зарослей, за палатками толпились «маршрутники», тревожно шумели, как осы над арбузом. Роль арбуза выполнял набивший оскомину отпечаток ступни йети и разбробленный человеческий череп.
-Ёлки зелёные!
Степаныч с Евгением склонились над останками. Пощупали. Поразглядывали.
-Что скажешь?- Женя вопросительно обернулся к Рике. Та внимательно огляделась, обнюхала реквизит и решительно тронулась наверх, к ларьку. Испуганный туристский люд похоронным эскортом тянулся следом. Прошли мимо спящего за прилавком продавца, подошли к месту стоянки УАЗика.
-И чего ты сюда притащилась? Уехали они. Ты след ищи!- занервничал Степаныч, опасаясь конфуза. А Рика покопалась в оставленном ребятами мусоре и вытащила на свет божий осколок разбитого гипсового следа. Евгений недоуменно посмотрел на Степаныча, требуя объяснений.
-Никола… Вот Гапон!- Степаныч, кажется, начинал кое о чём догадываться. – Ты знала?
Рика отвернулась с независимым видом.
-Ясно - понятно. -Женя, айда до Аркаши! Товарищи!- обратился Степаныч к толпе. – Всё в порядке! Это - реквизит после съёмок! Снималась очередная серия «Все чудеса Урала»! Всё в порядке! Если хотите - можете разобрать артифакты на сувениры! Счастливого плавания! Всё, Женя, идём! Подержишь этого ректора, пока я его бить буду! А ты чего сидишь? Идём, идём, сама с ребятами объясняйся! Эх, до большого членовредительства не дошло бы!


…-Вот вы, мужики, обижаетесь, что шутки у нас с Николой дурацкие и жестокие получаются,- философствовал Аркадий, сидя посередине катамарана мокрый после экзекуции с головы до ног. Ламинарии и ряска вычурно облепили белую футболку и шорты. Левый шлепанец сказал «Адью!» и ушел в самостоятельное каботажное плавание под воду. Перед Аркашей лежал мешок с выловленной рыбой, котелок и нож. В принципе, плата за три дня издевательств над командой была не велика. Аркадия возмущало другое. – А я считая, что не «жестокие и дурацкие», а запоминающиеся. Это ж совсем другая разница! А вам, вам, не стыдно?! Я, как- никак, а ректор целого института! Доктор наук, в конце концов! У меня научных работ больше, чем Плюму месяцев, а вы!? Хоть бы седины мои пощадили!- потряс он лысой головой. – И почему я должен один отдуваться за этого чалдона? И за эту, хвостатую?.. В принципе, задумка- то её была, а мы так, подёнщики…
Рика, улыбаясь, лежала на пологе и вылизывала спящего, дергающего лапами во сне Плюма.
-Растёт!- Толя погладил щенка по белесому животу. Но душенька Толина ещё не успокоилась после сатисфакции. – Ты давай, рыбу чисти, а не лясы точи! Не доводи опять до большого! И мокрого.
Санька же Жедяев, в отличие от Мишанова, докторов наук, особенно ректоров, уважал. Посему достал складишок и принялся помогать изгою.
-Аркаш, а ты чем занимаешься? На чём специализируешься?
-Ламброзостика и дольменизм.- Аркадий опасливо покосился на Володьку со Степанычем. Те объявили ему бойкот, в водных пытках участия не принимали, уселись вдвоём в лодку и плыли в отдалении, что- то, по старой привычке, ожесточенно доказывая друг другу.
-Ламброзостика и дольменизм!- уверенно и громко повторил Аркаша, убедившись, что те его не слышат.
-Это ж… Какая область?.. Какие органы? – уважительно удивился Александр. Последние годы заставили его выучить много слов: и гиподинамия, и Паркиссон, и депрессия, и алопеция, и многое- многое другое. Так, на всякий случай. А вот такие «тики и низмы» он не слыхал.
-Сань! Кончай его отвлекать! Пусть чистит!
-Хватит вам! Что ж вы ни одному доктору в простые люди выйти- то не даёте?! Почистит он, успеет!
Аркаша немедленно бросил нож в котёл, привалился к рюкзакам, задымил.
-Это верхние органы,- сказал он, отвечая на Сашкин вопрос. – Черепно- лицевая диагностика и клаустрофобия в купе с контрафобией. Ламброзостика и дольменизм не столь привлекательны сами по себе, как область их применения. Вот, допустим, психоневралогическое состояние контрафобического пациента при рецидиве контагиоза…


. . .

-Ерофеева здесь Виктора по ТВ недавно видел. Интервью давал. Знаешь такого писателя? Он ещё и ведущий какой- то передачи…
-Ну… знаю, наверно… видел как-то на экране…
Степаныч насмешливо посмотрел на Вовку.
-Хорошо, что видел… «Метрополь», альманах, вместе с Аксёновым выпускали. Всё ничего… Но когда себя с матросиками и офицерами кронштадскими сравнил да с Пастернаком - так тошно стало!.. Старичок уже, а гордыня не утихла. Журналистка его чуть ли не в лоб о слабости альманаха спрашивает - не слышит! Как тетерев на току: «Мы- первые!.. Мы - атомный взрыв в литературе! Все - гении!» А начнёшь «гениев» вспоминать, что написали - ничего и не вспоминается, кроме фамилий этих самых «гениев». Один Аксёнов да Высоцкий, да Битов и остались от всей «плеяды»…
Он почерпнул кружкой из реки, припал с наслаждением.
-Не боишься заразу подхватить? Аркашу только- только окунали…
-Не- а! У Аркаши родные бациллы, полезные для организма… Смотри, опять что- то заливает народу,- кивнул Степаныч на катамаран. Утёрся. Пожаловался: -«Сушняк» что- то с утра. Кстати, насчёт «Доктора Живаго»… Ты хоть его- то читал? И как тебе?
Володька неопределенно пожал плечами.
-Вот. И для меня- та же «малина»…- вздохнул он тяжело. –«Нобелевка» эта его… Как с Обамой получилось, честно слово… Один хрен… Долбанная политика… Это ж надо: сравнили- «Живаго» и «Тихий дон»!? Вернее, сровняли!- Степаныч возбудился, сел прямо, бросил вёсла. – В «Доне» страницу открываешь- и уже степью пахнет! Или потом! Или навозом, кузней! Через с л о в о, понимаешь, пахнет!? Через буквочки, точечки, паузы!.. Через абстрактное - а пахнет!!! Или Толстой Алексей! Кат какого- то бродяжку лупцует, а у тебя полосы на заднице появляются! Вот это - да! Это - гениально! И «Живаго»… Что газету прочитал… Я понимаю ещё - за стихи его гениальные!.. Спору нет! Тот же Шолохов, только в поэзии! Давайте! Обеими руками «за»!!! «На свечку дуло из окна, и жар соблазна вздымал, как ангел, два крыла крестообразно» Нет! Им за «Живаго» всучить надо! Политика долбанная…- Опять почерпнул из Юрюзани. Поклянчил у Вовки: – Дай трубочку покурить?.. Арамата захотелось… Погреби пока…- Запыхтел, раскуривая трубку, заёрзал, устраиваясь в полулежачее положение. Под поясницу попалось что- то угловатое. Пошарился, вытащил фляжку со спиртом. – Бум по маленькой? Сейчас, найдём только- во что… Во! Ну, будь здоров!- Разбавил. Выпил. Скривился. Запил из реки. Заулыбался. – Дашку твою вспомнил. На, держи, я уже разбавил. На даче, лет семь назад, помнишь? Ужастик какой- то про вампиров смотрели. Или тебя тогда не было?.. Ну, вообщем, насмотрелись, а она ведь у тебя трусиха была, темноты- и то боялась… Спрашивает у меня после фильма: «Дядь Степаныч! А почему у тебя глаза не светятся?» И так все ещё под впечатлением фильма, а я возьми да ляпни: «Кровушки, говорю, ещё человечьей не попил!» Господи! Что было! Натуральная истерика! «Ой, боюсь, боюсь!» Без Рики вечерами года два ко мне не подходила! Это называется: к добротному юмору приучал подрастающее поколение…
-Это ты можешь!
Степаныч недоверчиво посмотрел на Вовку. Тот был невозмутим и убедителен. Налили ещё по чуть- чуть.
-Я, вот, по молодости похорон очень боялся. Жуть как боялся! А после тридцати - уже ничего... Привык я к ним, что ли?..
Вовка кивнул в ответ: это ему было понятно. Тем более, хоронили- то общих друзей.
-А вот Броневой говорил, что у стариков нет друзей. Кто умер. Кто уехал. Кто перестал им быть. Жалко мужика…
-Что поделать… Не всем везёт, как нам с тобой.
-Да… «А через год мы перестали плакать…»
-К чему ты это?
-Да так… взбрело что- то в башку…
-Я уж заметил… Что только тебе в голову не лезет… И заметки у тебя какие- то странные получаются, земеля. Для себя пишешь, земеля, для себя… По - жлобски… Никому не интересно, а ты - лишь бы выговориться…
-Да! Для себя пишу! Чего лезешь?!
-Опять обиделся… Я посоветоваться хотел…
-Ты? Не смеши меня!
-Честное слово. Я вот за весь сплав ни разу фотоаппарат не достал. А ведь любимое хобби!
-Ожидание вдохновения - непозволительная роскошь!- наставительно изрёк Володька, но при его фигуре убедительности фразе не хватило.
-Это я уже где- то слышал. И оттуда, кажется, следующее: «Надо преодолеть это отвращение к чистому листу».
-Ну вот, знаешь же всё… Чего тогда пытаешь?..- Вовка не ожидал такой эрудиции от Степаныча и стушевался.
-Вот то и пытаю, что не могу тебя понять: как так? Без душевного ража - и всё- равно писать?! «Ни дня без строчки»… Уж лучше, действительно, без строчки, чем как у тебя!
-Всё?! Спросил совета?! Дай сюда фляжку!!! Белинский нашелся…

. . .