Навозница

НАВОЗНИЦА
Наброски гламурных частушек

Хоронили давеча старуху-проценщицу бухгалтера Дурнецкую.

Тот, кто её видел, запомнил глыбообразную рыхлую тетку (из разряда млекопитающихся) с вечно сонными глазами, постоянно что-то жующую. Любимым делом покойной было ухаживание за цветочными горшками, рассадой и прополкой картошки. Так она приучала себе к земле. Злые языки утверждали, что раз в полгода она ломала напольные весы. Вроде как заграничная техника не выдерживала отечественную массу. Врут, конечно. Но, что естественно, к венкам и искусственным цветам это не относится.

Всё вокруг было дезинфецированно и побрызгано дустом. Поминальный зал запросил большие деньги. Деньги сделали свое дело, поэтому после косметических украшений тело, минуя церковь, сразу повезли на кладбище.

Вечно пьяный каботажник Эдик Кремов спрашивал: «Что она оставляет здесь и зачем уходит туда - понятно... Земля заждалась своей подати».

Не сказать, что в пределах шаговой доступности все были счастливы. Публика с постными лицами подобралась ответственная - в чёрном.

Ждали прибытия зятьёв и дочерей. Однако что-то у родни не сложилось в парикмахерской и салоне красоты. Нам пришлось стоять под дождём, терпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Когда прибыли дочери, собравшаяся публика оценила их внешний вид. Девчата прибыли в одинаковых пёстрых кофточках. На мамане, кроме сандаликов с дырками была одета такая же. Синяки, оспины и другие дырки на траурных лицах были тщательно замазаны и затонированы в соответствии с торжественностью мероприятия. Мужей, молодых и красивых рядом с ними не было. Так. Обмылки и огрызки. Хотя покойница любила похваляться перед товарками «пра аленав дилонав...». На деле всё выглядело гораздо печальнее. Суровые, не изуродованные интеллектом лица, дополнялись кургузыми, заношенными пиджаками.

При более пристальном рассмотрении прибывших выяснилось, что из двух зятьёв в наличии оказался лишь один, второго уже лет как пять и след простыл. Почему, почему? Телка оказалась яловая, и приплоду с продолжением фамилии не давала. Вот он и смылся от своего счастья.

Младший зять, судя по всему, тещу не любил. На прощание достал изо рта жвачку и со словами: «На память от меня» - прицепил на гроб. Стоял, не скрывая торжества, улыбался, мстительно поглядывая на свою дражайшую супругу. Было видно, что вскорости и он намылит лыжи прямиков в обратную сторону от заштукатуренной супружницы.

Стоя в почётном карауле у гроба экономист Ткупашвили, задвигал носом и на ухо стоящему Петьке Затыку из охраны, тихо прошептал: «Что-то она пованивает».

Петьке также было скучно, и он не преминул ответить: «Потерпи, при жизни, она еще хуже воняла».

Специально купленный человек из траурной конторы «Мы с вами», нетрезвым голосом рассказал про трудовые свершения и подвиги. Собравшихся до глубины души тронул рассказ о том, как она, босоногая сельская девчонка, работая в свинарнике, практически из навоза выбилась в люди и стала счетоводом.

- …Все мы вышли из навоза, все туда уйдем… - отворачиваясь от гроба завывал оратор. Он честно пытался, на седьмых по счёту похоронах отработать полученные деньги и перегаром особо воздух не поганить. Глазами златоуст искал поддержки своим траурным словам и что-то постоянно делал с волосами, прикрывающими синяки и ссадины.

Пару раз он сбивался. Называл лежащую в гробу «Владимиром Григорьевичем». Публика на его оговорки внимания не обращала. Хотя весельчаки из таро-раздаточного цеха, пару раз вываливались в сторону и за свежими могилками, имитируя рыдания, укатывались от хохота.

Все же похороны в балаган превратить не удалось. Приглашенный хор старушек нестройно спел «Вечную память». Искренних слёз видно не было, должно быть не сошлись в цене.

Во время целовального мероприятия, невысокий и шустрый инструктор по наколкам - Алик Пидарович, оскверняя воздух чесночным перегаром, просипел в сторону:

- Пока разгребёшь этот рот и доцелуешься до сути, поймёшь, ни одна женщина в гробу не может пахнуть одинаково.

На кладбище пока засыпали могилу, дождь прекратился, выглянуло солнце, озарив траурные лица светлыми ожиданиями предстоящих поминок.

Прибыв в снятую по этому поводу столовку профтехучилища, начали чинно рассаживаться, стараясь стульями громко не греметь. Поляков и конкурентов из других фирм решили не звать, голодных ртов своих не пересчитать. Юрисконсультша нашей шараги, оглядев довольно скудный поминальный стол, не стесняясь присутствующего здесь профкома веско произнесла: «Поминки люблю больше свадеб. Денег дарить не надо, а угощение такое же дрянное».

Просушили душившие слёзы. Трижды выпили за «вечную память и земля ей пухом». Во время исполнения речей пытались затронуть тему Достоевского. Присутствующие о таком слыхом не слыхивали, пришлось трындеть о Набокове и Мураками. Культура… Блин.

Когда принятое во внутрь стало задевать струны души и согревать тело, траурные нотки угасли. Надрыв и трещина со слезой, из речей ушла. Кольцо обстоятельств начало неумолимо сжиматься. Водка была палёная. Хотелось дружить до одурения с разной сволочью. Многие этим пользовались, ковыряясь вилкой в этом вымершем гадюшнике.

Кто-то робко рассказал анекдот. Соседи растянули губы и хмыкнули. Неизвестно откуда из подсобки появился баян.

Баян, сколько не пытался, траурной мелодии не давал. Пальцы рубили не по тем кнопочкам. Все траурные марши заканчивались попурри на любимые народом песни про мороз и Катюшу. Успокаивало то, что на нём играл не зять, оттого инструмент не порвали.

Безутешный вдовец, просушив очередным стаканом горькие слёзы утраты, по хозяйски придвинул стул к сослуживице покойной. Она хоть и была рябая, серая и росточку небольшого, но имела одну схожую с усопшей детальку: необъятную на два стула, седалищную мышцу, на которой сейчас нетерпеливо ерзала ожидая… Правильно... Ожидая алкогольных излишеств, мужских приставаний и посягательств на её девичью честь. Сперва-то она пыталась снимать руку со своего колена, однако, войдя в положение вдовца, вспомнив о его горе, перестала обращать внимание на пропахший самогоном бубнеж по поводу «ехать к нему бухать и скрасить одиночество по жене Икришке».

Оглянувшись стало ясно - оставшиеся были гораздо лучше ушедших. Хотя большой разницы не было.

- Что делает этот сумасшедший?

- Это не сумасшедший, это наш кадровик, он танцует.

- ???

- Покойница в своих сплетнях часто хоронила его.

- И что?

- Так он обещал, сплясать польку-бабочку на её похоронах… Мужик сказал, мужик держит слово.

Когда слаженные голоса нестройно, но с настроением исполнили песню «надежда, мой компас земной», назюзюкавшиеся товарищи по работе и подсчитывающий на бумажке «приход-расход» зять, поняли, песня явилась сигналом к окончанию поминальных мероприятий. Прихватив недопитое публика начала расходиться.

В конце концов, при подходе к родной конторе, поступил приказ. Многие восприняли его буквально, придерживая болтающиеся телеса побежали к лесу и нырнули в болото. На утро об этом можно было догадаться по внешнему виду.

Нестройный ночной хор, печатая шаг, что-то исполнял на языках народов СССР.

Нам это не снилось. У нас это происходило наяву.

От выпитой «палёнушки» и таких песен можно было уписяться. Многие так и сделали.

Всё было как всегда.

Как всегда не было изюминки. Живинки… Огонька в глазах…

Пресно живём, господа. Пресно.