Учительницы

Школу на Дальнем когда-то заворотили капитальную – на триста мест. Теперь осталось на два десятка учеников шесть учительниц, но с места не трогаются – выжидают. Все, кроме Ирины Евгеньевны, вышли на работу в воскресенье: грозилась приехать заведующая РУО, но потом велела, чтоб директор сама явилась в райцентр. Кому надо, получили, в честь каникул, отгул, а трое вышли на работу.
Екатерина Сергеевна родом отсюда. Бывало, трубила директором, а сейчас в простых. Мужу у неё цены нет. Но когда запьет, то не смешно, и сам, отрезвев, не верит: быть того не может… Методы воспитания, единые для своих детей и учеников, Екатерина Сергеевна являет подчас фразой: дай волю, так в стойло не встанут… А нагрузка у неё немалая и плюс полставки за библиотеку.
Ольга Игоревна в поселке после педучилища. Живет в счастливом браке – в бараке, так что не поняла, сжилась с мужем, нет ли. Он вкалывает вахтовым методом и домой приезжает на две недели через две. Выспится – идёт себя прогулять. Возвернётся – даст жене громкую характеристику и на вахту. По соседству живут бомжи: двое слева, двое справа. Им так теплее, а Ольге Игоревне мерещится, что топят они её дровами – нагло втихую воруют. В морозы, если врубят «козла», во всём бараке тухнет свет и слышнее, как лосаются на чердаке коты, будто жеребцы. Ольга Игоревна с молитвой воздевает руки: не рухнул бы потолок или труба печная. Но сын Олег, гордость, учится в лицее для одарённых в областном центре. Чтоб навещать, Ольга Игоревна зарабатывает отгулы. Но ценит она тонкий вкус, мечтает о городской ванне и чтоб сажать не картошку, а цветы.
Ирину Евгеньевну «на галеры» загнала экономика. А здесь оживились в ней глубинные разночинские инстинкты, да показалось, что социальные механизмы в деревне виднее (а там проецируй на все уровни – система одна). И поначалу (то ли директриса, дрожащая, то ли Распопова, доносами и неистовством, подвигли) она со своими правовыми навыками встряла в свару. Но потом опять – грызитесь, пауки, по старинке – ушла в спячку. Год оттрубив, ещё осталась – перебыть кризис. И свой кусок свободы честно оплачивает денежными, от директора зависящими, лишениями. А сегодня сон был, из золотых, как знак, что не забыта в высях, не погрязла ещё совсем: лес с косматыми елями, в гору подымается лестница… Ступени широкие и на них – песчинки, словно секунды из часов… Такими снами она дорожит: лелеет, толкует. А день предвидится неловкий – после вчерашнего опять демонстрируй характер, а ей, уклончивой, слабо.
…Екатерина Сергеевна подаёт под роспись (хоть для порядка, хоть для суда, ежели кто особо либеральные), приказ директора, чтобы, кто без отгула, занялись библиотекой.
– О! – Ольга Игоревна, расписавшись, подошла к окну. Ей видно, как Галинка Резунова, молодая, не работающая, тянет домой санки с трехлетней дочкой – на казенное воспитание не взяли в связи с тем, что никто больше не привёл в связи с морозом.
– Сучка лучше, чем некоторые мамаши наши, – изрекает Ольга Игоревна. И вспомнив, что мысль высказана была Ириной Евгеньевной, взглядывает на Екатерину Сергеевну. У той на лице всё ещё отпечатан вчерашний воскресник, когда резюмировали, что приезжей безразлично, оставят школу или закроют – иначе явилась бы, ведь не нами заведено перед начальством фасадом… И Ольга Игоревна переводит разговор на другую тему: сын просит бешеные деньги на рок-концерт. Екатерина Сергеевна, у которой сын в своей же школе, косо бросив взгляд, спрашивает:
– И дашь?
– Куда ж денусь?
Ирина Евгеньевна молчит, хотя и вызовы восприняла, и готова у неё мысль более развитая. Вроде того, что и все они не лучше Резуновой: только не детей, а себя, и не в детсад, а на работу, будто на веревочке водим…
…Инвентаризации в библиотеке давно не было, а теперь, чтоб в случае чего, передать за учениками тысяч пять книг. Чтоб не мёртвым грузом, то разумнее, конечно, за учителем, но кто ж их спраш…
Рационализировали: двое называют номера, третья отыскивает в инвентаризационном журнале ставит одну и вторую галочку; снова номер и номер – снова галочки. В нехитром процессе сначала притирались, смиряясь каждая по своему с бездарным времяпрепровождением, как данью подёнщине. Но вскоре внимание распылилось, и у каждой выдвинулось своё, как ящики стола. У Екатерины Сергеевны опять, как оскомина, что ей до учительской пенсии (и дочь как раз институт окончит) продержаться бы верой и правдой на выслугах. Ольга Игоревна, что сын – её лифт, но когда ещё взнесёт, а в баню всё равно к Екатерине Сергеевне, директрисе бывшей. Ирина Евгеньевна, придержав в руках очередную книжку, вспомнила, что в молодости в подобной же ситуации пришлось ей изымать этого автора на уничтожение (сверху прислали список). А здесь вот в сохранности.
И она, на пробу, подкинула тему: мол, испытала шок от удара по извилинам (теперь-то, конечно, не одна прививка), а их здесь, вербованных в погоню за деньгами, не стерегли, что ли… Екатерина Сергеевна подхватила как ни в чём не бывало: мол, и когда училась и когда работала, сносили пачками в кочегарку. Если трёпаные или устаревшие, куда девать, и какое ж святотатство? А Ольга Игоревна блеснула высказыванием о мифологеме про сжигание книг. И так, не прерывая процесса инвентаризации, перекидывались репликами, радуясь недавно освоенной новой риторике и тому, что отношения вдруг как по маслу. Дошли до того, что раз без мифов человеком не стать, то и озаботиться бы, как «этим милым детям» те «золотые мифы» в мозги вставить… Что без учителей тут никуда, а их-то и не спрашивают, как взлетать и какие сны показывать…
Вдруг шум шагов в коридоре. В дверях Небаронов, Василий Кузьмич – в леспромхозе техноруком, а сейчас подручный завхоза и сторож. Гуторит на сказовый лад:
– Андели, Евгеньевна! В классе твоём крыса издохла…
Учительницы устремляются к классу и, приоткрыв дверь, ощущают…
– И что же? – Ирина Евгеньевна растерянно смотрит на всех.
– Что?! – отчего-то развеселившись, отвечает Василий Кузьмич. – Зараз полы вскрывать! Искать дохлятину!
Ирина Евгеньевна и Ольга Игоревна опять ахают.
– Не пугай, – урезонивает Екатерина Сергеевна. – Приедет Ангелина и порешаем.
– А чего и решать, паникерши? – веселится бывший начальник. – Из ничего проблему творить! Да хоть в библиотеке уроки ведите, по три-то ученика на класс. А она сама собою обратится в мумию…
– Мумия! – вскрикивает Ольга Игоревна. – Ужас!
– Пошли, – командует Екатерина Сергеевна. – И позвонить могут.
…Директор позвонила в два часа: не закрывают, радуйтесь. Ну, и погодит инвентаризация.
– Кузьмич, иди чай пить, – громко, на весь этаж зовет Екатерина Сергеевна.
– Чай без вина пей сама, – отзывается Василий Кузьмич из глубины.
– Иди, не пожалеешь! Главное, не спрашивай, что и откуда. (Бывший технорук – свояк, да и нужен всегда умелыми руками).
…От разведенного спирта у Ирины Евгеньевны развязывается язык.
– Говорите, Ирина Евгеньевна, говорите, – подначивает Ольга Игоревна, – может, миф какой сложите… Хоть про крысу. Символично же? Не сбежала с тонущего корабля, а сдохла врагам назло.
– Не хочу про крысу, – передергивает плечами Ирина Евгеньевна, представляя опять груды крысиных мумий под полом. Потом, ощутив языком чувствительный зуб, восклицает:
– Слушайте, что вспомнила!.. Лет тридцать мне уже было, а полная безалаберность и довела зуб. В стоматологии в очереди сижу, мучаюсь. А напротив мужик. И не русский, и на меня внимание. Я к зеркалу, якобы на зуб взглянуть. Только рот открыла: и он. Тоже рот открывает. А зубы! Один к одному, белые, крупные! Улыбнулся – полным ртом, на показ, и по-немецки мне. Я-то понимаю, но молчу. В кабинете в соседних креслах оказались. Я терплю, как у нас принято, а он вопит… Видно, в первый раз в живодёрню…
Она осекается вдруг, и возникает пауза.
– Ну, на миф не тянет, – опять примеривается Екатерина Сергеевна со спиртом.
– Не тянет? – пьяно переспрашивает Ирина Евгеньевна.
– Тянет, тянет, – допускает Ольга Игоревна. – Если вывод и мораль…
– Вывод понятен, – прерывает Ирина Евгеньевна. – Не терпеть!
– И что вам умными быть? Бабам! – подзуживает Небаронов.
– Обижаешь, Василий Кузьмич! Мы что ли, бабы? – и Ольга Игоревна встает и, как по подиуму, прохаживается походкой от бедра.
– А кто же вы? – любуется Василий Кузьмич.
– Вот всё бросим и примемся объяснять, – не оставляет кокетство Ольга Игоревна.
– Ой, ещё расскажу, – вскрикивает Ирина Евгеньевна. – На память пришло, что последний муж завещал…
И, не обращая внимания на смех, продолжает:
– У него мать учительница, так ему передалось – оценки ставить… За всё оценки: за борщ, за уборку, а хоть и за секс… А разводились, он мне инструкцию прописал, за какого не выходить…
– Ну-ну!.. – вскрикивают разом Екатерина Сергеевна и Ольга Игоревна.
– Во-первых, если зарабатывает меньше, во-вторых, если ума меньше…
– О! – вскликивает Ольга Игоревна, а за ней, на миг позже, Екатерина Сергеевна. – О!
Потом Екатерина Сергеевна, словно извиняясь за возглас, поправляется:
– А вам пойдёт по расчёту, без эмоций…
– А мне так нет? – плечами передёргивает Ольга Игоревна.
– Ну, у тебя, известно крест…
– Крест так крест, – вдруг покорность играет Ольга Игоревна. – А всё равно гадость бывший ваш на мозги накапал!
…Выходят из школы в темноте. Стоя на крыльце, пья-я-ненькие, громко на весь честной мир радуются, что отодвинулось время потёмок – на воробьиный шаг…
Засыпая каждая в своем доме, мысленно уносятся в областной центр. Екатерина Сергеевна думает, как там муж в командировке: в лесовозе, что ли, ночует. Ольга Игоревна: приятно цокать каблучками по городу в сопровождении милого сына. Ирина Евгеньевна, словно охватив взглядом весь прошедший день, стремится воссоздать в сознании давешний сон. И в руку ли? Вот ступени лестницы, сизые, теплые… Трещины на них, песчинки на них, будто из песочных часов сыпанные… И мысль вдруг припомнилась. Та, которую мелкими расчётами зажатая, она не высказала, которой не дала воли. О том, что они, как Резунова дочку в детсад, водят себя на верёвочке на работу.
И вот, в её сон откуда-то сверху, как перья птицы, слетели фразы:
– Не учителя мы, учительницы. Просто функционируем.