ДИЛКУШОД

Надеюсь, уважаемый читатель, ты, может быть, наслышан о нашем славном кишлаке Рубоб и невероятных, но очень правдивых историях, какие случаются на его удивительной земле среди замечательных жителей. На правах скромного кишлачного летописца и бытописателя предлагаю - ни много, ни мало - созвать Международный Конгресс Культуры под блистательным руководством Организации Объединённых Наций. Это уважаемое собрание изучило бы и передало мировой общественности житейский опыт и вековую мудрость рубобцев. Передало бы их любовь к родной земле, заботу о ней и радение о родителях, привязанность к труду и друг к другу, как к братьям и сёстрам одной великой семьи мусульман – единоверному творению всемогущего и всемилостивого Аллаха. Мне представляется возможным, что этот грандиозный народный сбор, хошар мыслей и чувств, можно было бы провести в недавно отстроенном кишлачном клубе «Ватани ман» («Моя родина»), а гостей разместить, как в ковчеге Нуха, в просторном и удобном жилище уважаемого старика, бобо Юсуфа. Всем хватает места под луной – ладили бы люди между собой.

Чуть ли не весь кишлак приходит под гостеприимную крышу старика, и всякий бывает доволен. Люди слушают серебристоголосый дутар и седого соловья, плачущего над уснувшей розой и воспевающего родной край, своих земляков и детей всей округи. Инструмент и человек звенят и поют, и никто не уступает друг другу. И многие пешеходы приходят из дальних кишлаков, осилив двух или трёхдневный переход по горам, остаются на неделю и проводят время в благочестивых беседах с почтенным бобо Юсуфом. А говорит он всегда уместно и потому не приходится ему извиняться за собственные речи – держит язык на привязи и не знает многих бедствий, ибо слово - это великий дар Всевышнего Бога, данный человеку затем, чтобы тот умел не только лаять, как собака, но и молчать, как рыба.

Старик является великодушным человеком своей земли и ведёт открытую жизнь – сердца соединились в любви к нему, и люди благообразно советуются с ним и молятся о его счастливой судьбе. Только терпение правит им, а он, уничтожив в сердце своём зло и вред, одаривает теплом души всех детей великого и достойного отца, имя которому Святость. Дерзающий во имя и во славу Аллаха обретает силу пророка – и много даётся ему, но больше он возвращает.

И дал ему Всевышний двух сыновей, Хушрата и Негмата - последний родился, когда первенцу было уже двадцать лет, а старик вернул самое дорогое, что у него было – свою жену, Гульчехру. Старики говорили, что она была прекрасной и доброй супругой, достойной своего мужа и умелой кисти пенджикентского художника, некогда расписавшего стены дворца в древнем городище. Тридцать лет назад увял этот прекрасный цветок – умерла эта красота при родах второго ребёнка, и душа её, как душа воина-шахида, погибшего за веру Мухаммеда, светлым ангелом была вознесена в райские сады. А первенец родился, когда Гульчехра, - да продлится слава её! - спустя год после замужества, встретила двадцать третий год своей жизни – это поздний брак для таджикской женщины. А была она скромной и послушной дочерью своих престарелых родителей…

Тяжело было в те поры Юсуфу, но он не сломался – все испытания, что послало ему само небо, он принял с благодарностью, вместе со своим повзрослевшим сыном вынес на своих руках и плечах. Ведь сказал однажды мудрейший Мевлана Халиди Багдади, - да продлятся корни его! – «выносливость людей в тяготах – это благонравие, угодное Всевышнему, любимое его Посланником и желаемое мудрецами.»

Но исполнилось Негмату пятнадцать лет, как засобирался Хушрат в дорогу - перекинул через плечо перемётные сумы и ушёл в Душанбе, а там обзавёлся семьёй и пустил корни. Не станем строго судить и наказывать старшего сына за короткое счастье, ибо человек, покидая родителей, уже сам себя наказывает тем, что наполовину уходит из этой жизни…

Младший сын и отец, Негмат и ака Юсуф, остались вдвоём. Сын помогал отцу по дому и хозяйству. Тот же с утра до ночи не ленился и не разгибал спины. Найдя удобное и безопасное место в горах (недалеко от Рубоба), расчищал его от камней. Носил туда с поймы реки плодородную землю в хурджине на своей спине, возделывал поле и выращивал хлеб для всех рубобцев и их гостей. С той поры и прозвали это поле «полем благочестивого Юсуфа» - оно всегда давало богатый урожай пшеницы, и мука, и лепёшки получались отменные. Во всём чувствовалось доброе участие и милость Аллаха – от каждой горсти земли, брошенной на то поле, от каждого хурджина воды, пролитой в сердце земли, от каждого зерна, обмолотого на токе, от каждого куска свежеиспечённой лепёшки до рук и сердца каждого человека.

За великую доброту – доброту, не знавшую предела и различий, старика так и звали в народе не иначе, как Дилкушод, что значит – Щедрое Сердце. Да благословит его Аллах и поможет в благородных делах его!

Вы спросите меня, как он выглядит, чтобы представить себе этого человека. Как? Разве можно сказать какого вкуса солнечный свет, какого цвета дыхание любимой и как выглядит песня соловья? Нет. Но представьте себе, уважаемый читатель, чистое и широкое поле, - от горизонта к горизонту - по которому пролегло 114 премудростей Аллаха. Вот, прошёл бобо Юсуф по этим дорогам от алефа до кафа – многое увидел и пережил за свои годы.

Хотя и считаюсь, простите мою нескромность, общепризнанным мастером калама и таким наблюдательным – я бы сказал, дедуктивным – человеком, что никакие Шерлоки Холмсы, Эркюли Пуаро, комиссары Мигре, агенты Пинкертоны и «ноль-ноль-седьмые» не сравнятся со мной, всё же не могу дать по полной форме описательный портрет своего уважаемого и почтенного земляка. Это, признаюсь вам по секрету, непосильный труд для меня, а в пору он будет лишь одному Пророку Мухаммеду. Поэтому могу сказать только одно, что бобо Юсуф, будто бахр, разлился целым морем доброты и, как бейт, возвысился над миром светлым дворцом своего сердца, а жизнь его была свободна от греха и порока и прекрасна, как певучая речь его солнценосного народа. Так знайте: по вкусу он был материнским молоком. По цвету – белоствольным тутом. По виду – спелой коробочкой хлопка в мозолистых руках первого труженика земли, Адама-земледельца!
Наш кишлак стоит в сердцевине гор, в стороне от широких дорог и праздных людей, а его поселяне живут, чуть ли не у самого подножия царства Всевышнего. Старые люди утверждают, что они в погожий день различают «лотос крайнего предела», растущий у небесного престола, и даже тубу – великолепное дерево, осеняющее трон Всевышнего, и всё это парит в лучезарной высоте и переливается радужными красками, как брызги фонтана под солнечным лучом. И нельзя не верить уважаемым людям, поскольку каждый чист душой, как первая снежинка на чёрных ресницах земли.

И всё хорошо, воистину сказано: нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – посланник его. И звенит дутар, и поёт старик, и слушают люди. Дети играют, женщины готовят еду или пекут лепёшки, а мужчины латают сапоги, чинят домашнюю утварь, чеканят медь и лепят кувшины или сидят, погруженные в думы, оглаживая густые бороды.

Всякого здесь встречают тепло и радушно, и никто не чувствует себя нежеланным гостем. И каждому, кто приходит навестить этот дом, хозяева оказывают своё почтение и уважение, ибо сказано: тех из общины моей, кто любит людей дома моего, одарю благом. И люди обменивались нехитрыми подарками, любили друг друга и радовали детей своих, и Всевышний прощал за то все прошлые людские грехи. И ещё сказано: во главе всего должно стоять добронравие правоверных, а добронравие мусульман – основа веры.
Дастархан всегда полон яством и питьём, и каждый находит угощенье по своей душе. Когда трапеза близится к пустым блюдам и пиалам, а гости остаются голодными, бобо Юсуф выходит на двор, становится лицом к солнцу или звёздам, после чего всегда радует пир отяжеленными руками. Недаром говорят: Аллах всё видит и примечает – любое малое дело во благо он приумножает, а любое зло направляет на сотворившего его человека. Раз случилось мне подсмотреть за Дилкушодом, как он получает небесное подношение… Как раз кончились лепёшки, и за дастарханом смолкла непринуждённая беседа, и на лицах отразились тяготы жизни. Хоть и живём мы у подножия трона Всевышнего, земные несчастия не оставляют в стороне наш дальний кишлак, нет-нет да заденут его своим пепельным крылом.

Однако я забежал вперёд, простите. Вот Юсуф наедине со своей старостью вышел на сердце двора, обратился лицом к солнцу, не опуская глаз, и возвёл руки. Он прочитал молитву, и откуда-то сверху упала большая лепёшка. За ней другая, третья. Старик стоял и читал молитвы, а к его ногам одна за другой падали и падали лепёшки. Я уже насчитал штук пятнадцать, а лепёшки продолжали шлёпаться в траву. Бобо Юсуф поднимал их, отряхивал и складывал на большое деревянное блюдо.
Тут я присмотрелся внимательнее и увидел, что на высоком тутовнике, в густой листве его, сидел Негмат с корзиной лепёшек и бросал их к ногам отца. Ага! – воскликнул я и поздравил свою наблюдательность. Мне сразу всё открылось, и я понял все проделки старого обманщика. Но только никому не раскрыл обмана – пусть его шутит! От этого ведь никто не страдает, и, видимо, сам Аллах тому способствует, раз случаются такие розыгрыши. Я сидел среди гостей и наравне со всеми на все лады расхваливал эти «хитрые» лепёшки. Только гладил себя по голове и восхищался: ах, какой же я молодец!

Однажды, когда все правоверные встречали третью неделю Рамазана и проводили время в приятных беседах, достойных детей Аллаха, я вспомнил стихи поэта:

«Отведи, о Всевышний, такую беду,
Чтоб в раю с дураком не дано повстречаться
Не хочу я надеждой пустой обольщаться,
Но пост твой блюсти, умаляя еду».

И вот пробил час, когда стало возможным расстилать достархан. Бобо Юсуф вышел из дома, и вернулся он вскоре с дымящимся пловом на большом блюде из красного дерева. Потом снова ушёл и снова вернулся, и так было до тех пор, пока каждые двое из гостей не были оделены ароматным жирным пловом, а людей-то было пять раз по десять и трое, в придачу. И на этот раз я решил проследить за хитрым стариком и вывести его, как говорится, на чистую воду.

Прокрался я за стариком и остановился в нескольких шагах за его спиной. Он за дверь, и я следом, и вышли мы на двор: впереди старик, позади я. Моя природная находчивость и житейская смекалка помогали мне оставаться незамеченным.

Дилкушод прочитал молитву, и на снегу сразу появился большой десятиведёрный казан с горой золотистого жирного плова. А плов такой, доложу я вам, дорогой читатель, никто на свете ещё не едал! Уж поверьте мне на слово, ибо ваш скромный гид по человеческим судьбам, слуга калама и правдивый летописец всех чудесных событий кишлака Рубоб, не ведает лжи: разорви, Аллах, мой покров, если я вру!

Тут с неба скатилась звезда и упала подле нашего казана. Смотрю, а это обыкновенное блюдо из красного дерева. Неизвестно откуда, из ночной тьмы и пустоты, как из-под чёрного передника Всевышнего, какой надевается на ночь, возникли две огненные руки, подхватили это блюдо, наполнили его пловом и подали старику. Тот с поклоном и благоговейной молитвой принял подарок и воротился в дом. Я в это время застыл у стены, схоронился по всем правилам детективных романов, и бобо Юсуф меня не заметил.

Как только старик ушёл, и закрылась за ним дверь, тотчас исчезли и казан, и огненные руки. Я тут же бросился, обгоняя собственное любопытство, к тому месту, где только что дымился плов, и ахнул. Передо мной лежала совершенно снежная нетронутая целина. Получается, снег знать не знал никакого казана, а Негматом здесь и близко не пахло. Вот незадача – это называется: влип! Кстати, сын Дилкушода весь вечер неотлучно провёл с гостями хлебосольного дома своего отца.
Правда, когда я посмотрел на небо, то увидел два огромных глаза, которые ласково и внимательно смотрели на меня. Вдруг передо мной появилась огненная рука с указательным пальцем, который погрозил мне, и всё исчезло, будто и не было вовсе. Я зажмурился, повертел головой, чтобы мысли пришли в порядок, и открыл глаза. Вокруг снег, снег и только снег. Нет, видно, показалось…

Как сказано в писании: это чтение для тех, кто ещё не читал, дабы захотеть прочитать, а также для тех, кто давно читал, дабы они могли вспомнить. Слепой да прозреет, глухой да услышит: велик Аллах! И милость его не имеет ни конца, ни границ!