ЧУДЕСНЫЙ СОН БОБО АХМЕДА

Слава Аллаху, господину миров!
Привет и благословение господину посланных, господину и владыке нашему – Мухаммеду! Аллах да благословит его и да приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до Судного дня.
Уважаемый и почтенный Гулькор Ахмед вышел из дома после вечернего намаза и встал на крыльце; вздохнул полной грудью морозный свежий воздух; вынул из рукава старинные чётки пожелтелой слоновой кости - подарок отца. После с благодарственным словом к людям и небу за жизнь, труд и счастье на этой земле старик направился к кату (топчану). Тот стоял под заснеженным виноградником. Такого могучего дерева, как у бобо Ахмеда, нельзя было найти не только в Зиддах, но и по всему Варзобскому ущелью.
Рабочий день растаял, как короткая солнечная свечка. Теперь можно было отдохнуть, ибо сказано: работника, кто трудится честно и хорошо, любит Аллах и дарует ему отдых достойного, долгих лет и благоденствие в семье. Скоро ткачиха-ночь опустит на землю свои мрачные покровы, и звёзды, как золотые пчёлы, вылетят из ульев Аллаха. Увидят отдыхающего старика, бобо Ахмеда и возрадуются ему, желая осуществление того, что было им решено. А решил старик свою маслобойню передать в полное пользование родному кишлаку, раз Аллах, Всемогущий, не дал ему сыновей – наследников. Испытывая прочность веры его, наградил чудесным цветником, гулистаном – семь прекрасных цветов распустилось в саду его жизни.
Через два листопада маслобойщику исполнится семьдесят лет. Больше полувека прошло с той поры, как отец впервые привёл его на работу. И остался сын помогать своему родителю. Так заповедовал Создатель земного мира и Вершитель человеческих судеб.
Почитайте свои корни и помогайте старикам-родителям, и вам даруется изобилие, пропитание и довольство на этом и том свете.
Спустя годы, престарелый отец благословил своего возмужавшего сына на благородный промысел. В тот день он, умирающий в сознании сделал необходимые завещания: родным и близким – землю, сад, дом и скотину, а маслобойню – молодому мастеру, «усто», как говорят таджики, сыну своему Ахмеду. Люди просили прощения у затихающего человека и капали воду с ваты, когда начиналась агония, чтоб не мучилась душа и не томилась жаждой. И пусть шайтан не мешает ей припасть к райскому источнику Кавсар. Пусть предстанет она достойно пред лицом Аллаха.
А когда пришла Разрушительница наслаждений и Разлучница собраний, опустошающая дома и делающая сиротами сыновей и дочерей, заплакали мужчины. В своих лучших халатах и с посохами в руках они проводили старого мастера, усто Исмаила в вечность. Умер старик-мастер, но масло в чане не перевелось.
Теперь, предвидя свой последний час, бобо Ахмед обучил нескольких кишлачных парней нехитрому, но тяжёлому маслобойному делу. Был зарезан баран и устроено угощение, на которое пришли все зиддинские старики. Прочитали молитву и дали благословение, чтобы всё ладилось у молодых мастеров. Пусть неудачи отступают от них. И ученики одарили своего учителя дорогим ха латом. Старый мастер сделал распоряжения по мастерской, и старики одобрили их. Велик Аллах, и милость его безгранична!
Подойдя к топчану по густому снегу, бобо Ахмед повернулся к маслобойне, низкому глинобитному домику, где за маслобойным чаном прошли его детство, юношество и зрелость, где со спины тихо подкралась горбатая и беспомощная старость. И только один Великий знает, сколько масла набили эти старые морщинистые руки...
Что-то защемило в груди, сдавило её, и на подслеповатые глаза набежали скупые стариковские слёзы. Старик пошатнулся и, одной рукой держась за грудь, а другой – за решётку топчана, медленно сел на кат и отдышался.
Какой чистый воздух! Какой прекрасный дивный мир! И как не хочется умирать в такую чудесную ночь...
Боль отпустила его, старик обратился глазами к стозвёздному небу и прошептал тише шороха сухой травы: "Слава Аллаху, который не умирает, и в чьей руке – ключи видимого и невидимого царства". Успокоившись и восстановив свои силы, он поблагодарил Всевышнего за прожитый день и пожелал всем людям спокойной ночи. Снял обувь и лёг под толстое войлочное одеяло из верблюжьей шерсти, стряхнув с него снег. Хотя было холодно, старику не терпелось ночевать на дворе – он боялся умереть раньше окончания Рамазана, что не успеет ни благословить дочерей, ни выйти больше на свежий воздух. Ох, старость, старость – семя шайтана...
Он лежал и думал о своих родных и близких, которых оставит, когда призовёт его Аллах. Всё бы хорошо, только беспокоили старое сердце тревожные мысли о судьбах семерых дочерей-погодок да милой жены Мохиры, пятидесятилетней женщины. Что с ними будет и станет после него? Выйдет ли замуж Назира, первая, старшая дочь, когда весной этого года она войдёт в свадебный возраст? Ох, старость, старость...
Всё, что они нажили и имеют в своём скромном жилище, добились благодаря тяжёлому и неустанному труду. Пусть не много и не богато, но жить можно во имя Бога, Милостивого и Милосердного. Только три вещи доводят человека до несчастья: скупость, корысть и самолюбие. Многочисленная семья бобо Ахмеда давно изъяла из своих сердец эти пороки, трудилась и радовалась жизни. Люди терпели, ибо сказано: терпение – девять десятых благоденствия и истинной веры мусульманина, которая включает в себя четыре условия – верность слову, приверженность и сохранение религии, умение обходиться без того, чего нет, и довольствоваться имеющимся. Родители и дети не роптали на свою судьбу, за услугу оказывали услугу – отказывались от жалоб и скрывали от посторонних глаз свои бедствия и муки, но Всевидящий глаз всё примечал. – Как старик Ахмед радовал свой кишлак чудесным ароматным маслом, похожим на слезу Аллаха; как Мохира без устали и с песней день за днём ткала удивительные ковры (говорят, что один ковёр её работы украшает кабинет Президента США – вай-вай!), а стариковы дети милосердно обращались с престарелыми родителями, за что и старикам, и дочерям было обещано благо, равное воздаянию за паломничество в Мекку.
Бывало, что женщины отбирали для выведения грены лучшие коконы шелковичных червей и, ближе к весне, согревали их теплом своего тела под одеждой. Да и зимой тоже приходилось не сладко... Ох, и хлопотное это дело, скажу я вам, выводить потомство, что возникло однажды из праха, по которому ступала нога пророка – сторицей воздаётся тому, кто заботится о них и лелеет этих... многоедных и прожорливых тварей...
Тут старик поперхнулся от собственных мыслей и вознёс небу аят из Корана, в котором просил прощения за свой поспешный язык, ибо нельзя, нельзя говорить, что "они – обжоры". Можно очень сильно обидеть червей грубыми словами и ничего не получить – никакого урожая...
Но придёт час, и всё повторится – день за днём, весна за весной и черви за червями. А сейчас – самотканые ковры и вышитые халаты, платки и тюбетейки, будто руками дочерей работало само Провиденье. Будто шили девушки нитками из света звёзд или лучей настольной керосиновой лампы в долгие зимние вечера. Но скоро оперятся они и разлетятся, как ласточки из родительского гнезда, и дом стариковский опустеет. Ох, и туго тогда придётся Ахмеду и Мохире... Что делать? – на всё воля Аллаха. К тому же Аллах, Великий и Милосердный, не оставит благочестивых людей без внимания. Да и дети не бросят своих стариков – будут навещать и помогать. И люди добрые, соседи, в стороне не бросят, как разбитый кувшин, - велик мир, ибо сотворило его великое сердце. И поэтому, как жёлуди, рождаются дети, вырастают и устраивают свои жизни. Родители стареют и покидают этот мир. Правда, не хочется, ох, не хочется умирать сегодня – столько ещё осталось сделать...
Бобо Ахмед долго ворочался – беспокойные мысли, чувства не давали ему спать. Вай-вай, как он мог?! Прости его, Вседержитель вселенной, и не карай стариковых женщин за его глупый язык – язык сухого комка глины, а глина, как известно, хорошим делам не научит. Не знает она, что говорить слова – это всё равно, как принимать лекарство: мало слов – хорошо, много – плохо. Значит, плохой, плохой лекарь Гулькор Ахмед – совсем плохой стал, вай-вай!.. Только награди, Аллах, Всемогущий, моих звёздочек хорошим урожаем того, что родилось под ногами пророка... И как не хочется умирать сего...
И, наконец, он уснул, и приснился ему сон...
Человек не человек, дев не дев, но чья-то лунная тень ходила по двору, боясь приблизиться к старику. Старик возмутился, зашевелился и поднялся – он решил, что кто-то чужой надумал наслать порчу на грену и сглазить будущий урожай шелковичных червей. Как был в нижнем белье и босой, он бросился по снегу навстречу призрачной тени и остановился, видя перед собой призрака. Но только жив человек и живёт на свете – да продлит Аллах дни и корни его в мире людей и да приветствует!
- Ты кто? – требовательно спросил старик. – Что ты делаешь в моём доме?
- Не бойся, уважаемый бобо Ахмед, я не собираюсь насылать порчу на грену и губить твоих червей. Напротив, я болею о том, чтобы у тебя и твоих женщин случилось то, что вы задумали. Я хочу, чтобы каждый в Зиддах, в Душанбе, да и во всём Таджикистане не боялся бы завтрашнего дня, а делал всё возможное и посильное, дабы приблизить счастливый день во благо других и родной земли. Сказано: только приветливое лицо, приятная речь, добрые дела и неприятие зла – признаки благовоспитанности и добронравия каждого мусульманина, – так отвечала тень.
- Да, Всевышний не оставит без вознаграждения людей, творящих добро, – поддержал старик речи необыкновенного гостя и сделал вид, будто не признал его: - Но постой: кто ты, незнакомец, чтящий Коран и Аллаха?
- Не хитри, старик: не обманывай себя и меня – присмотрись и увидишь!
- Клянусь великим Аллахом, я тебя узнал! – воскликнул обескураженный бобо Ахмед и продолжил: - Пусть твоё достоинство ещё больше увеличится в моих глазах, и любовь народа к тебе станет сильнее прежнего!
- Во имя единства народа, полагая добродетельность и скромность, сострадание и искренность за основу власти и веры, я стремлюсь к справедливости и полезности для всех, исключая противников добронравия, милосердия и человеколюбия. Если правитель – человек, справедливый и скромный, - будет менее придирчив к людям, менее упрям и назойлив с ними, то его станут уважать и удостоят своей любовью, доверием и добрым расположением. Они – его народ, он – их правитель, а совершенный ум правителя – это садовник, который растит кипарис вечности сильного и богатого государства, а его верные решения – нарядное платье державы, пошитое умелыми руками верноподданных. Только справедливость и скромность – два плода добродетельного и благородного образа жизни всех правоверных и прочих людей планеты. Если ты хорошо думаешь о людях и помогаешь им, то они хорошо думают о тебе и помогают. Из почитания правителя и его уважения к собственному народу не на словах, а на деле, и складывается сила, мощь и богатство государства...
- Нет мощи и силы ни у кого, кроме Аллаха, Высокого и Великого, повелитель народа! – заговорил маслобойщик, услышав горячие слова призрака, и упал перед ним, лицом в снег, в молитвенном поклоне: - Да будет правда по твоим словам, доблестный сын доблестной земли!
- Даже ночью не могу успокоиться, и моя душа ходит по родной земле, приумножая чужую радость и сокращая общую боль, – призрак хотел ещё что-то сказать, но закашлялся – хоть он и призрак, но душа – живая! – и сказал: - Встань, старик!
Бобо Ахмед сжалился над ним и повёл к своему кату, а гость и не сопротивлялся – уткнулся в тёплый бок старика и, кажется, уснул.
- Ишь ты, намаялся, – проговорил старый мастер с сердоболием, совершенно не чувствуя холода, стал укрывать неожиданного визитёра войлочным одеялом (нешуточное это дело за одну ночь обежать всю таджикскую землю – пусть спит, пока тело его отдыхает), и сказал: «Ну, спи, сердечный».
Помолчал мудрый старик, поправил одеяло, достал чётки и сказал: "У всего есть опора: у ислама – ученье, у государства – народ, у человека – любовь!"
Сказал это старый мастер маслобойных дел и отправился в дом. Не тревожа и не поднимая женщин, он сам приготовил крепкий чай, горячий и сладкий, и понёс его удивительному гостю. Но того уже не было на месте – только одеяло отброшено в сторону. Посмотрел старик сокрушённо туда-сюда: ни тени, ни следа, а только пышно цветущая ветка миндаля, что осталась на одеяле. На глазах изумлённого старика она покрылась листьями, а после – плодами, и исчезла, оставив в старых руках одну миндалину. Вздохнул тут бобо Ахмед, помолился богу, укрылся тёплым одеялом и уснул.
Опустилось с неба к нему на двор золотистое сияние, и возник в нём архангел Джабраил с мечом – в одной руке, с каламом и скрижалями – в другой. Подошёл он к спящему старику, поклонился ему и сказал:
- Слава Аллаху, Великому и Живому, уважаемый бобо Ахмед. Тебе и твоей семье дарована долгая и счастливая жизнь. Все дочери благополучно выйдут замуж за хороших людей, а когда Хайриниссо, младшая дочь, оставит родительский дом, через год ты, старик, и твоя жена покинете земной мир. Народу, который в тяготах и лишениях добывает дозволенное благо, необходимы рай и любовь Всевышнего. Народ получает за труды свои и веру, а земля поднимается и продлевается доброе имя в веках – хранит Аллах и продлевает их славу!
Если бы бобо Ахмед проснулся сейчас, то увидел бы, как идёт к востоку чудесный великан, головой доставая звёзды, - Исмаил Самани, великий дух созидания таджикского народа, а за его спиной расцветает возрожденная земля. Но не станем будить старого маслобойщика. Пусть себе спит.
Спокойной тебе ночи, старик Ахмед!