Поминальщик

Савраскин не пропускал ни одни поминки. Был всегда начеку. Успевал везде: в родном хуторе и в соседнем, у друзей, у знакомых и не очень знакомых людей, на первом похоронном дне, на девятом, на сороковом и годовщине, когда его приглашали и когда не приглашали. Получалось по-разному, то всего две стопки опрокинет за помин души, а бывало, так напоминается, что и песню затянет. «А что тут плохого?» – отмахивался от досужих, – «По нынешней жизни да по семейному достатку выпить и закусить задарма дело не постыдное, а даже праведное. Проводить человека в последний путь не у всякого время и желание найдутся, а у меня всегда пожа-луй-ста…».
По большому счету у Савраскина друзей среди хуторян не было. Не водили с ним дружбу. Уж больно проку от него никакого: попросит, кто пособить в деле – забудет, задумает сам что-либо по хозяйству устроить – напьется, а возьмет на время какую вещь, считай, пропала. И все-таки был у него закадычный дружок – двоюродный брат племянника сводной сестры Иван, такой же выпивоха. Не сходились они лишь в одном – ужас как боялся Иван покойников и всегда избегал траурных церемоний. Если и напивались вместе, то только не по скорбным случаям. Но судьба однажды распорядилась по-своему, да не совсем удачно.
Помер у Ивана сожитель матери. Хоронить решили на второй день – жара в июне стояла нестерпимая. Савраскин тут как тут, сгорбился на бревне у плетня, весь как бы в трауре, ждет поминок. Видит, в хату несколько четвертей самогона пронесли. Совсем по усопшему закручинился, слеза набежала, вспомнилось сиротское детство…
– Народ с поминок разойдется, посидим…– пробегая мимо, многообещающе обронил Иван, – я за тобой племяша пришлю. Савраскин одобрительно махнул головой и поплелся за грузовиком с гробом.
Помины в хуторах не сразу после похорон затеваются, еще со скотиной управиться надо, так что раньше десяти вечера за стол не садятся. Но приглашения не последовало ни к десяти часам, ни позже. Вот уже и гомон скотины приутих, хутор замер и провалился в ночь.
И приснился Савраскину в его душной хатке странный сон. Будто бы уперли колхозники с тока зерно и занесли пару мешков председателю профкома, а тот наливает ворюгам по чарке, благодарит. Но, самое главное, Савраскин-то рядом стоит, а ему не наливают, хотя он и во сне всегда имел желание выпить.
Под утро Савраскин проснулся от стука в дверь. Показалось? Время шло, стук не повторялся. И пришла горемыке в голову несусветная мысль: не покойник ли явился с кладбища завершить последнее на земле дело по-человечески, с ним, с Савраскиным? А почему бы и нет. И стало ему горько на душе и жалко самого себя. Так захотелось помянуть того в гробу, а за одно и Ивана… отборным матом. Помянул.