День накануне Ивана Купалы. Гл. XI-XIII

Глава XI
Стас проснулся, почувствовав, что его кто-то укрывает. Он открыл глаза и в полумраке «бункера», увидел склоненных к нему Казимира Степановича и Димку.
В окошко напротив заглядывал нежно-сиреневый южный вечер.
- Ты чё стонешь? – увидев, что Стас не спит, спросил шёпотом Дима.
Профессор, перестав подтыкать одеяло, добавил:
- Мы решили, что ты замёрз. Не хватало, чтоб ты заболел по приезду.
Стасик оторвался от белёной стенки. Нисколько он не замёрз, потому что, пока он спал, кто-то подложил ему под бок здоровенную горячую подушку. Он втянул воздух опухшими губами и спросил, держа рот боком:
- Бабушка приехала?
- Нет ещё. А чего ты шепчешь?
- А вы чего шепчете?
- Будить тебя не хотели.
- А может, у тебя горло болит? – спросил профессор, по-прежнему, шёпотом.
- Нет. Не болит, - ответил Стасик громче, не узнавая собственного хриплого голоса.
- А что болит?
У Стаса, если по правде, болело всё. Даже говорить было больно. Нижняя губа распухла и не слушалась. Но он не стал жаловаться - сказал, что колени, и добавил, кашлянув:
- Немножко.
- Ты будешь, как Кощей Бессмертный, ходить и скрипеть, - пошутил Казимир Степанович.
Стаська криво улыбнулся и стал подниматься. Хорошо, что в полумраке никто не видел его несчастного лица. Он стиснул зубы и спросил на выдохе:
- А Дина где?
- На кухне, порядок наводит, чтоб бабушку задобрить.
Наступал час расплаты за дневное разгильдяйство.
- А Рыся?
- Спит и в ус не дует, я её ковриком прикрыл, чтоб не сразу найти.
- А она обязательно приедет? В городе не останется? – отдыхая после каждого слова, спросил Стасик.
- Приедет, - подтвердил свою уверенность тяжёлым вздохом Дима, - последним автобусом. Ей Марьку доить. Мы с Динкой хотим её встречать. Пойдёшь с нами?
Стаське не хотелось никуда идти, но бросить друзей в трудную минуту он не мог. Поэтому кивнул легонько.
Они вышли из бункера. Сумерки сгущались, становились из сиреневых фиолетовыми и пахли мёдом. Стасик уже знал - это цвело мелкими жёлтыми цветами стоявшее за забором высокое дерево с продолговатыми белёсыми листиками. Димка ещё вчера сказал, что это финик. Стас удивился, он всегда считал, что финики растут на пальмах.
Вечерний воздух был тёплым, но Стасика вдруг зазнобило, да так сильно, что он сделал усилие, чтобы не клацать зубами, и как можно беспечнее сказал отрывисто:
- Я оденусь, комары.
И пошёл к себе, деревянно двигая ногами.
По той же причине – больно было поднимать руку - он не стал включать свет, хотя на верандочке, увитой виноградом, было темно. Стас нащупал на стуле рубашку и начал тихонько надевать её, морщась в ожидании, когда ткань коснётся обожжённой и изодранной кожи. И вдруг, забыв обо всём на свете, замер. Потому, что снизу, прямо из погреба, а может, даже из-под земли, раздался на верандочке протяжный вздох. Такой тяжёлый, такой жуткий и такой замогильный, что…Стаська, как укушенный, вылетел из комнатки, кинулся со ступенек, чуть не растянулся, наступил второпях на какую-то твёрдую гранёную штуковину и заскакал на одной ноге от невыносимой боли. Но сквозь пелену нахлынувших слёз он увидел впереди что-то большое, светлое и бросился к нему, ища спасения.
Этим ласковым двухметровым привидением оказался Казимир Степанович в своём летнем белом костюме.
- Ты чего прыгаешь?
Стаська, одеревенев от боли и страха, смотрел перед собой, не находя слов и чувствуя, что сейчас закричит в голос, торопливо зажал себе рот скомканной-перекомканной рубашкой. Но пережитый ужас не слушался, рвался мычанием наружу.
- Стасик, ты чего? Больно так, что ли, Стас?
Профессор погладил его по голове и добавил озабоченно:
- Просто какой-то заколдованный круг. Представляешь, коза пропала. Обиделась на вас, наверно. Расшатала кол, выдернула его и ушла. Димка и Диночка уже весь огород облазили – как сквозь землю. Ни кола, ни верёвки, ни козы. Если на гору пошла, где искать?
- Марька, - понял Стас и поднял голову.
Лучи первых редких звёздочек вертелись хороводом на темнеющем небосклоне.
- Ма-а-а…, - простонал мальчик, но с разбитыми губами и через рубашку у него ничего не получилось.
- Что? - переспросил профессор.
Не в силах ответить во второй раз, Стаська помотал головой из стороны в сторону. И это мотание почему-то придало ему силы. Он снова помотал ею туда-сюда, и ещё раз, и ещё. А когда почувствовал, что больше не трясётся, оторвал лицо от рубахи и, ощущая твёрдость шва на щеках, сказал коротко:
- Коза.
- Что? – наклонился к нему профессор.
- Коза.
- Что – коза?
- Коза.
- Где – коза?
- Коза, - Стас слабо качнул головой за спину и с шумом потянул в себя воздух заложенным носом.
Профессор тут же всё понял. Он выпрямился, прижал к себе Стаса боком и, не убирая горячей ладони с его пылающего плеча, как большой белый пароход, где-то высоко-высоко, у самых звёзд, пророкотал:
- Дина, Дима! Включите хоть кто-нибудь свет во дворе!
Свет зажёгся не сразу. Но только он вспыхнул – и около дома, и при входе на летнюю кухню, - то осветил длинный четырёхгранный кол, что лежал в стороне от дорожки.
Вынырнувший из огородной темени Димка коршуном кинулся на него и, не сбавляя хода, уже второй раз за сегодня двинулся по уходящей от кола верёвке – как Чингачгук.
- Тебе помочь? – только и успел крикнуть ему вслед Казимир Степанович.
- Не надо, я сам, - донеслось с верандочки.
Там уже зажёгся свет, раздались стуки, грохот и Димкины злые вопли. Похоже, сейчас он мог справиться со стаей голодных волков, а не то что с козой.
Когда же он появился во дворе, то, на манер бурлака перекидывая верёвку с одного плеча на другое, орал во всё горло:
- Во! Контра, а! Контра и есть! Устроилась, вражина, под кроватью! Места ей другого нет, уродина рогатая!
Коза, шедшая следом, мотала бородато-рогатой головой, пытаясь освободиться. А потом, упёршись всеми четырьмя конечностями, встала, как вкопанная.
- Дима, ты бы с ней поосторожнее, - предупредил профессор.
Но Димку сейчас ничто не могло остановить. Он поднял с земли кол, чёрный от земли с заострённой стороны, и пошёл с колом наперевес на козу, как на злейшего врага. Тут Марька поняла, что шутка затянулась, и, одумавшись, потрусила в сторону сарая, оборачиваясь по дороге, чтобы показать рога Димке. А он всё норовил пнуть её сзади ногой покрепче.
Мимо посторонившихся Диночки, Стасика и Казимира Степановича коза протрюхала галопом, раскачивая налитым выменем из стороны в сторону и волоча за собой длиннючую веревку. А Дима уже сиял, как начищенный самовар. Переведя дыхание и отряхивая ладони, он радостно сообщил Стасику:
- Она там у тебя такое устроила! Такое! Чучело безмозглое! Сейчас я веник и совок возьму. Вот, Казимир Степанович, вот скажите, зачем она вообще нужна, Контрамарка эта? За что её бабушка любит? «Малых детушек кормилица-поилица», - пропел он, кривляясь. – Так бы и убил! Что мы, без её молока не прожили бы, что ли? Да в магазине этого молока – хоть завались!
И он потряс в темноту кулаком.
Глава XII
Коза похозяйничала на верандочке на славу. Накидала везде своих шариков, съела семечки, аккуратно развернув газетный фунтик. Уронила на пол - хорошо, что не наступила - Стаськины часы, но главное... Главное Димка вымел из-под кровати, собрал на совок и, задумавшись, спросил сам себя:
- С чего это наша Контра начала бумагу есть? Я ей зимой листок из дневника предлагал – не стала!
Стасик смотрел на замусоленные кусочки от альбомного листа, с трудом узнавая в них остатки красиво нарисованного мамой «Распорядка дня»
- Это чё? Важное или так? - Дима взял двумя пальцами и рассматривал на свет самый большой из клочков.
- Да нет, - ответил Стасик, мельком глянув на стену, туда, где он планировал повесить распорядок, - так, ерунда всякая.
Последние слова получились как «лулунда якая», но Димка понял.
- Слушай, часы у тебя, какие. «Командирские», - прочёл он нараспев, с уважением. - Они что - светятся?
Стаська кивнул.
- Ишь, ты! Дай-ка, попробую! – Димка кинулся к выключателю.
На верандочке стало темно, зато ярко осветились цифры и стрелки на циферблате.
– Ух, ты, даже секундочки видно! – восхитился он.
Пока друг экспериментировал, Стасик думал - огорчаться ему или нет, что так безвременно и безвозвратно погиб «Распорядок дня». Ведь если б этот «Распорядок» висел на стене или лежал в тумбочке, то Стас иногда натыкался б на него. И ему, как человеку ответственному, было бы совестно за то, что он его не выполняет. А теперь? А теперь просто камень с души. «Распорядок дня» съеден зловредной козой Марькой. Причём, Стас к этому делу рук не прикладывал - так получилось. Значит, ему придётся теперь жить по другому распорядку - по собственному. Надо же как-то выходить из положения. Стаське настолько стало легче от таких мыслей, что он даже забыл о своих неприятностях.
«Жалко только, - хитро подумал он, - нельзя узнать у козы, чем же всё-таки пахло от голубого моря?»
А Димка всё наслаждался часами.
- «Командирские», - в очередной раз с протянул он. - Дашь поносить?
- Бери, - Стаська начал надевать сандалии; что-что, а ходить босиком в темноте он больше не собирался. - Который час?
- Автобус! – прокричал ему вместо ответа Дмитрий и, схватив нагруженный совок, выскочил из комнатки.
Не успел Стаська застегнуть вторую сандалию, как Дима вернулся, уже без совка, но с надетыми часами.
- Давай, а то опоздаем, - прокричал он, и Стас послушно потянулся следом.
Ярко освещённые окна автобуса ребята увидели, выйдя из переулка. Пассажир в нём был только один – бабушка, Валентина Николаевна. Она стояла у выхода и, держась за поручни, улыбаясь и кивая головой, разговаривала одновременно и с кондуктором, и с водителем.
- А если сказать, что мы сами все котлеты съели? – не спуская глаз с автобуса тихо предложил Димка.
- Не поверит, вон их сколько было, - ответила Дина, глядя, как бабушка прощается с собеседниками и спускается со ступенек.
Троицу, стоявшую в темноте под деревьями, Валентина Николаевна заметила не сразу. Но когда увидела и узнала, то дрогнула, отступила на шаг и медленно опустила сумку на тёплый асфальт.
Тут Димка и Диночка, не сговариваясь, кинулись к ней и, словно стараясь перекричать, друг друга, завопили в два голоса: «Бабушка, бабушка, мы решили тебя встретить! Мы так соскучились! Бабушка!»
Под их напором Валентина Николаевна хотела, было, ещё отступить на шажок, но потом как-то подобралась, свела брови и, потянув носом над головами орущих внуков, спросила утвердительно:
- Хату спалили?!
- Что ты, бабушка! - враз успокоились те.
- А что случилось?
- Ничего.
- Поди ж, ты, ничего! И встречать пришли, и ничего не случилось? Чудеса. Ну-ка, домой!
И двинулась в переулок решительным шагом, по пути расспрашивая, как прошёл день.
- На море ходили?
- Ходили.
- Животину поили?
- Поили.
- А птицу?
- И птицу.
- А козу?
- И козу.
- Все живы?
- Все.
- Все целы?
- Все.
- А борщ ели?
- Какой?
- Как, какой? Зелёный. В холодильнике поставлен. А яйца отварные – в тарелочке рядом. Я ж тебе вчера показывала, Дмитрий, - остановилась тётя Валя.
- Ой, бабушка, ты знаешь, - с нежной радостью в голосе сказала Дина, - мы борщ не нашли, зато мы все котлеты съели.
Тётя Валя пошла медленнее и, рассуждая вслух, начала считать.
- У меня на большой сковородке двенадцать штук помещается. Я сделала вчера три сковороды…
- Ой, ба, знаешь, они такие вкусные были, такие вкусные, - лепетала девочка.
- Ещё бы, - и Валентина Николаевна, двинулась на собственную калитку, как на вражескую крепость.
А войдя во двор, скомандовала:
- Быстро тащите сюда эту заразу, я на неё посмотреть хочу!
Ребята, сгрудившись, молчали понуро.
- Спрятали. Родной бабушке, значит, врёте? Кошку паршивую выгораживаете, а бабушке врёте. Да ещё чужого мальчика с собой, за компанию. А ну-ка, Станислав, иди сюда, на свет. Иди, расскажи, как дело было… Ой, батюшки мои, Стасик!
Стас, повлечённый суровой рукой к крыльцу, никак не ожидал, что его личность произведёт на Валентину Николаевну такое сильное впечатление. Она схватилась за сердце.
- Да кто ж это тебя? Да где ж так? В первый день! Да как же это?
- Я в футбол. Упал, - по-прежнему держа рот боком, ответил Стасик и посмотрел снизу вверх умоляюще.
- Царица небесная! Это ж как же надо было упасть! Как же ж это?.. Димитрий! – тётя Валя обернулась в поисках внука.
Но предусмотрительный Димка, прихватив бабушкину сумку, уже испарился. Тётя Валя всплеснула руками:
- Смерти вы моей хотите, не иначе. Как же ж можно так в футбол играть? Как же ж можно?! Сильно болит? - Она сочувственно вглядывалась в лицо Стасика.
Тот потряс головой: «Нет».
- Иди, ложись, я сейчас приду, тебя помажу, - и обратилась к Дине. – И ты тоже. Ноги мыть - и спать.
- А ужинать? – пискнула та.
- Ужинать? Да после стольких котлет вас неделю можно не кормить. Съели котлеты?
Ребята молчали.
- Съели. Теперь отдыхайте.
Стаська пошёл к себе, разделся и лёг, слабо надеясь, что хозяйка закрутится и забудет о своём обещании. Но она пришла с большим бокалом молока и со знакомой бутылочкой облепихового масла.
Стасик очень боялся, что тётя Валя увидит и другие части его тела - увидит и начнёт допытываться обо всём. Он крепко-накрепко вцепился в одеяло и держал его двумя руками у горла. Но Валентине Николаевне, видимо, было некогда. Она напоила Стаса сладким тёплым молоком; причитая шепотком, смазала ему нос, губу и подбородок, пожелала спокойной ночи и, погасив свет, украдкой, словно стесняясь, перекрестила маленьким быстрым крестом.
Глава XIII
Ночь была беспокойной.
Во-первых, Стасу было больно лежать - что на спине, что на боках, а про живот и говорить нечего.
Во-вторых, его всю ночь мучили кошмары. Мама и бабушка всегда восхищались Стаськиным умением засыпать: «Ты не успеваешь голову до подушки донести, а уже спишь». И это была правда. А сны Стасику никогда не снились. Вернее - снились, наверное, но он их не помнил. Тут же – полночи его били, обжигали и гоняли огненные шары размером с футбольный мяч. Потом, когда он убежал от шаров, прискакали невесть откуда белые пробки от бутылок с шампанским, выстроились рядком и давай целиться. А под утро и вовсе привиделся ужас. Вначале вроде ничего: по медово-оранжевой медленной реке к нему приплыл дед Мазай. Не тот - летний, из автобуса, а другой, но дед Мазай - это точно. Он подплыл, строго посмотрел на Стасика, который всё боялся, что сейчас упадёт в эту пышущую жаром реку, посмотрел и, подумав немного, накинул на Стаса зипун. И пропал. Стасик даже засмеялся сначала. Он хотел быстренько сбросить с себя этот зипун, но тот вдруг ожил, навалился меховой подкладкой и никак не хотел сбрасываться. Наоборот, сам начал драться со Стасом, которому и так было плохо. Дело кончилось тем, что зипун победил. Развалился со стороны стены, занял почти всю кровать, согнав хозяина на самый край, к железной перекладине, в которую Стаська и уперся грудью, рукой и горячим лбом. Ему стало немного легче от прохлады и от того, что зипун успокоился и не толкается больше. А тот развалился, как фон-барон, жарко грел и ворчал недовольно.
Утром по верандочке раздалась бодрая дробь босых пяток «дуб-дуб-дуб». Это притопал Димка. Вынырнув головой из занавески, он сказал скороговоркой:
- У нас новость - Рыська пропала, нигде нет.
Да так и застрял в дверях, вытянув шею:
- Ого! Что это у тебя?
Стаська - хоть больно было двигаться - повернулся к стенке и, ужаснувшись, дёрнулся, чуть не свалившись с постели. На него зевала огромной пастью белая безглазая змеиная голова.
- Рыська! – захохотал Димка. - Казимир Степанович, идите сюда, смотрите, где она!
Стаська смотрел на то, что он принял за змеиную голову, с облегчением узнавая в ней очертания обтянутой пододеяльником крупной кошачьей головы с прижатыми ушами и широко открытой пастью. Рыська же, проснувшись, решила не выбираться на белый свет, а поиграть. Она выпростала мохнатую лапу и потягивалась, растопыривая пальчики-подушечки, показывала остренькие и не такие уж маленькие коготки.
- Стасик, у тебя тут просто мёдом намазано, - сказал, улыбаясь, вошедший Казимир Степанович.
Но, поглядев на Стаса, уже совсем другим тоном обратился к Димке:
- А ну-ка, давай - быстренько
В четыре руки они вытащили недовольно ворчащую кошку из пододеяльника и прогнали её прочь. У Стасика мелькнула мысль рассказать о пробках, о зипуне, но все ночные страсти показались ему неинтересными и маловажными. Хотелось только одного - чтоб его оставили в покое.
Казимир Степанович потрогал его лоб и спросил сочувственно:
- Очень плохо?
Стас осторожненько пожал плечами.
- Ладно, лежи, сейчас что-нибудь придумаем, - профессор выпрямился, вышел и стал спрашивать Димку о каком-то телефоне.
Потом к Стасику, светясь, как ясная зорька, пришла Нелли Савельевна в малиновом халатике. Она заставила его принять шипучую таблетку, села на край кровати и начала рассказывать про свой нос. Потому что ей в жизни тоже проходилось болеть. Стасу нужно было сходить - прогуляться после сна, - но он стеснялся и терпеливо слушал. Оказалось, что в салоне, где работает Нелли Савельевна, меняли дверь - старую на новую. А Нелли Савельевна при сём присутствовала и помогала советами. Дверь неожиданно упала и ударила её по носу, прямо по кончику. И этот кончик, повис на кусочке кожи, как на ниточке.
- Вот видишь, - показывала Нелли Савельевна малиновым ноготком, - вот здесь шрамик. Японскими иглами шили, шеф оплатил.
Нелли Савельевна рассказывала так подробно, так занимательно, что Стаське стало казаться: он давно знает и город, где живёт Нелли Савельевна, и салон, в котором она работает, и девочек-сотрудниц - Машу и Наташу, и даже их шефа Вольдемара. Если б не некоторое неудобство, он, наверное, мог бы так лежать и слушать. До вечера.
Димка заглянул, оценил обстановку и убежал делово. Спустя некоторое время появился вновь.
- Стаська, - он кивнул Нелли Савельевне, которая по второму разу начала всю историю с самого начала, - я тебе раскладушку поставил - под орехом, где Рыська лежала. Там болеть лучше.
Гостья заторопилась и откланялась. А Стасик, прогулявшись и пригубив по настоянию Димки немного молока, устроился на новом месте. Тут же объявилась и Рыся. Она залезла под изголовье выгоревшей, скрипевшей оставшимися пружинами раскладушки, несколько раз мягко толканула Стасика спиной, покрутилась, обживая местечко, и затихла. Димка рассказал, что Диночка уехала с бабушкой встречать маму с братишкой из роддома, даже про Рысю не вспомнила. А Казимир Степанович ушёл звонить, вызывать для Стасика врача.
Лежать в тени, под орехом, действительно было приятней, чем на верандочке. Но только Стас смежил веки, как у раскладушки объявилась Нелли Савельевна - вся в нежно-салатовых тонах. Она посмотрела, многозначительно пожимая губами, а потом сказала:
- Я вижу, Стасик, ты хороший мальчик, домашний, воспитанный, не то, что Дима. Послушай моего совета – держись от него подальше, он может тебя испортить.
Стаське лень было говорить, он промолчал, но про себя возмутился: «Как это можно меня испортить? Что я – овощ какой, что ли?»
- Подумай над моими словами, - весомо сказала Нелли Савельевна и ушла.