Время выбора. Продолжение 2

Глава 7
Ставра разбудил громкий стук в ворота подворья. На вопрос привратника : «Кому не терпится стрелу в лоб получить?», последовал неожиданный сейчас, но давно ожидаемый ответ: «Дружинники князя Владимира. Велено принять этот дом под охрану».
- Дождался, наконец, - подумал Ставр, - непонятно только, как они здесь оказались, шума никакого не было, детинец вроде не штурмовали. А впрочем, какая разница, раз они уже здесь.
Ставр отворил ставень и велел привратнику впустить гостей. Быстро оделся и спустился на подворье. Там его ждали десяток воинов. Старший спешился, и коротко поклонился.
- Десятник Одинец, - назвался он, - князь Владимир велел нам охранять твой дом, боярин, от татьбы и прорухи какой.
Боярин непонимающе смотрел на десятника.
- То есть, князь велел тебе караулить меня?
- Нет, боярин, мне велено не допустить, ч то бы какой злыдень не нанес тебе, твоей семье и хозяйству твоему ущерб, и не причинил насилия.
- А что велено князем мне?
- Про то князь мне ничего не говорил. Мыслю так, что волен ты в своих делах. Но на улицу выходить я тебе не советую. Сейчас детинец занимают княжеские штурмовые сотни, а там пополам новгородцы и северяне. В горячке все может случится, а здесь под нашей охраной спокойно будет. Еще у кузнеца Бажана, - он указал на одного из воинов, - есть слово князя для твоей дочери, но это может до утра подождать. Не будем попусту девицу будить.
- Слово князя ждать не может, а и будить никого не надобно. От вашего стука, должно, все уже проснулись, и ждут беды.
Ставр ушел в дом, и вскоре вернулся вместе с Весной и Снежаной. Увидев Бажана, девушка устремилась вперед, но потом резко остановилась. Сотник смотрел на нее со скрытой в бороде улыбкой.
- Добрая ночь, девица, князь Владимир прислал Бажана, дабы защищал он дом ваш. Нас прислал в помощь ему. И есть у него для тебя княжеское слово.
Он повернулся к кузнецу, - Говори, Бажан.
- Велел князь передать тебе, что бы, не опасался отец твой княжеского гнева. Сказал, что за дела новгородские боярин расплатился полной мерой, и если нет на нем какой новой вины, то жить далее в Киеве он может невозбранно, но только нее на Горе. Сюда ему хода более не будет.
- Спасибо тебе, Бажан, за заботу, - Сладжа покраснела, глянула на мать, и все же решилась, - и за то что пришел живой , спасибо. Схватив Весну за рукав, девушка увлекла ее в дом.
- Вот оно, значит, как!
После слов Бажана Ставра отпустил сжимавший внутренности страх, и теперь он глядел на парня с подозрительным интересом.
- Уж не тебе ли, я обязан княжеской милостью? И не твоими ли заботами Весна и Сладжа княжескую охрану в Новгороде получили? Думаю, что так. За себя благодарить не буду, невместно, а за жену и дочь спасибо скажу. Но о дочери боярина, пусть и опального, ты и не мечтай. Знай свой шесток! Разве, что князь и тебя боярином повеличает. Тогда приходи, а я подумаю.
Оставив дружинников во дворе, Ставр прошел к жене и дочери.
- Слушай меня, Сладжа, - он подошел к дочери, - видел я, как вы с кузнецом смотрели друг на друга. Спору нет, парень видный, и за тебя в Новгороде заступиться не побоялся. И сейчас, я мыслю, неспроста Владимир его прислал с дружинниками. За Новгород я ему благодарен, и случись чего, что от меня нужно будет, для него сделаю. Но о прочем и думать забудь. Дочь моя за кузнецом не будет. И не только гордыня моя в том причиной. Ты не сумеешь жить, как живут кузнецы, а ему боярином не стать. Если сделаешь глупость и меня не послушаешь, всю жизнь поломаешь и себе и ему. Ты еще и у матери совета спроси, он тебе по женски все обскажет.
***
На следующий день в солнечный полдень, князь Владимир выехал с Подола на Гору. За долгие годы его отсутствия Киев заметно изменился. Места, которые он с детства помнил нетронутыми луговинами, стали распаханными и ухоженными полями, с крепкими избами, сараями и погребами во дворах. Подол, начиная от торжища, вдоль Почайны змеился улицами, застроенными крепкими домами и теремами в два поверха, за высокими тынами, огораживающими богатые подворья со всякими хозяйственными постройками. Предградье теперь окружало детинец каменными строениями, некоторые из которых можно было бы назвать и маленькими дворцами. Город разросся, но одновременно стал, как бы и меньше. Так что Владимир и узнавал, и не узнавал родной город.
Убедившись с утра, что на улицах безопасно, киевляне сначала робко, а затем все смелее выходили из домов, и к полудню город уже жил своей обычной жизнью. Князя встречали улыбками и приветственными криками. Молодые девицы, да и многие женщины восхищенно смотрели вослед . Белый жеребец под Владимиром с седлом и сбруей, украшенными золотыми бляшками, гордо выступал посредине улицы. На его спину с плеч всадника спадало красное княжеское корзно с горностаевым подбоем. Блистали на солнце золоченые пластины доспеха на груди князя, и шлем. Позади, шла дружинная сотня на вороных конях. Сбруя коней и доспехи дружинников отливали серебром, их синие кочи были подбиты черными соболями. Мальчишки, как это у них принято, бежали за дружинниками, изо всех сил стараясь быть такими же взрослыми и мужественными.
Князь направил своего коня на торжище и остановился у высокого костра перед фигурой Среброусого Велеса. Спешился, подошел к костру и положил в него принесенные с собой дубовое полено и краюху хлеба.
- Прими мою простую жертву, Светлый Покровитель, - обратился он к Божеству.
- Прошу Тебя и далее простирать свою длань над сим градом, и даровать ему мир и спокойствие. Внезапно, жертва положенная князем на костер, ярко вспыхнула, и ввысь устремился золотистый язык чистого пламени. На торжище обрушилась тишина. Все разговоры смолкли, киевляне смотрели вслед улетевшему в небо огню. Бог благосклонно принял жертву!
Владимир вновь уселся в седло, и повернулся к толпе.
- Жители стольного города Киева! Бояре и огнищане, мужи княжеские, купцы и люди ремесленные, сейчас вы видели, что Среброусый Велес в ответ на мою просьбу принять жертву дал знамение, что жертва принята, и Светлые Боги благословили меня на Киевский стол. Трудное время сейчас в яви, время перемен, время выбора пути разными царствами. Властью князя Киевского, Новгородского и Древлянского буду делать все, что бы Русь крепла и расцветала, что бы были мы единым могучим народом, независимо в каком княжестве кто рожден. Порукой тому, мое княжеское слово.
Князь хотел сказать что-то еще, но его прервал один из дружинников. Седовласый немолодой воин по имени Торп с криком: «Добрыня, Малуша» соскочил с коня, и, расталкивая попавших под руку , кинулся к женщине, стоявшей немного позади толпы. Добрыня, вознамерившийся, как следует, отчитать наглеца, проследил за ним взглядом, и тоже соскочив с коня, кинулся вослед. В это время дружинник уже стоял пред женщиной на коленях.
Добрыня подбежал к ней, обнял за плечи, потрясенно произнес: «Малуша!» и стоял, не отрывая от нее взгляда.
Торп поднялся с колен и тронул воеводу за рукав. Тот очнулся от наваждения, и они вдвоем, нежно взяв женщину под руки, повели ее к князю. Владимир уже понял, какой подарок сделала ему судьба. Быстро спешившись, он устремился к ним и обнял мать , которую не видел много лет. Молодой мужчина, князь, не стесняясь слез на щеках, целовал ее обветренные руки, волосы, а она, уткнувшись лицом ему в грудь, и не замечая жестких пластин панциря, повторяла как в его далеком детстве: « Воля, Волюшка мой! Сыночка!»
Добрыня с Торпом кинулись к ближайшему богатому подворью. Стоявший у ворот купец, хозяин дома, не мог видеть встречи матери с сыном, закрытой от него конями дружинников. Он видел только, что дружинник и боярин неожиданно спешились, а за ними спешился и князь. И вот уже у ворот его дома стоят два грозных воина. Купец, хоть и не знал за собой никакой такой вины, кроме, разве что обычной купеческой изворотливости, изрядно перетрусил и побелел лицом. Заметив это, Добрыня хлопнул его по плечу и постарался успокоить, сказав: « Не боись, купчина, мы с добром».
Купец стоял с открытым ртом, а боярин огорошил его вопросом, есть ли в его доме удобное кресло. Ничего не понимая, тот провел их в трапезную, где во главе стола стояло изящное кресло с резными подлокотниками. На глазах купца происходило немыслимое, боярин и княжеский дружинник, как простые холопы, схватили кресло и потащили его на улицу. На полпути дружинник бросил хозяину,
- Вели принести на двор две слеги подлинней и ремней сыромятных.
Во дворе он подсунул слеги под ножки кресла, и сноровисто примотал их ремнями. Подхватив получившиеся из кресла носилки, быстро пошли к выходу с подворья. У ворот, Добрыня шепнул уже полностью ошеломленному купцу,
- Завтра перед вечерей приходи в княжеский терем, скажешь, к Добрыне. Я предупрежу стражу. Там получишь награду.
Малушу усадили в принесенное кресло, четверо дружинников легко подняли его, и, положив конца слег к себе на плечи, встали рядом с Владимиром, уже усевшимся в седло. Князь тронул каблуком бок коня, и направил его в сторону ворот детинца. Рядом дружинники несли в кресле его мать, которая с любовью смотрела на обретенное после долгой разлуки дитя.
Когда Малуша и Владимир со свитой уже покинули торжище, Добрыня повернул коня, и обратился к молчаливой толпе,
- Люд киевский, все вы видели, как радостно ушла к Богам жертва князя Владимира. И сразу Боги дали еще одно знамение, встречу разлученных сына и матери. Тако возрадовались Боги приходу нового князя в Киев. И как соединились мать и сын, соединяться все люди русские на матери Руси нашей! Днесь князь будет со своей матерью. Потом в дела будет княжеские входить. Еще почести павшему брату посмертные воздавать будет на его пути в Светлый Ирий. И боярами и воям павшим тож. А через седьмицу будет в Киеве праздник великий.
Добрыня взгорячил коня, поднял его на дыбы, и, развернувшись, наметом устремился вдогон Владимиру.
На Горе, в отличие от Подола, царили безлюдье и тишина. Терема бояр и воевод стояли с запертыми воротами. На требище Перуна в конце Горы не пылал огонь, но от него к князю шел Зорец, главный волхв Киева. Приблизившись, он поклонился.
- Челом тебе княже! Ждем тебя.
- И я желаю тебе здравия. А зашто не горит Божий огонь?
- Твоей воли ждем, княже. Ярополк не благоволил к жертвенному огню. Византийские священники считают это языческим варварством, и княгиня Юлия не дозволяла возжигать его на Горе.
Князь и волхв подошли к, возведенному на капище шалашу костра. Зорец достал из торбы диамант, отшлифованный в форме чечевичного боба, присел, поймал чечевицей солнечный луч, и направил небесный огонь на уложенную в основании костра бересту. Сперва появился дымок, а затем вспыхнули язычки огня, и побежали снизу вверх. И вот на требище, перед ликом Перуна запылал священный огонь. Владимир возложил на него свою жертву, и обратился к Божеству.
- Днесь я возлагал жертву Велесу, теперь же и ты прими от меня святыню Руссов. Этот хлеб попечением Рожаницы взращен человеческими руками. Полит он потом пахарей и кровью воинов, их защищающих, и он есть основа жизни земли Русской.
Так же как ранее на Подоле, в небеса устремился светлый язык пламени. Жрец посмотрел на Малушу, стоящую рядом с устремленными на сына сияющими глазами, и обернулся к Владимиру.
- Не впустую говорил мне Елец, что избран ты Богами, княже. Жертвы твои, принесенные не по покону, принимаются ими с явственными знамениями. Знать следует ждать, что придет от тебя добро на землю Русскую. О том мы еще много говорить будем. А сейчас мыслю я, что тебе не до разговора со стариком. Есть у тебя более спешные дела. Иди и исполняй их под покровительством Светлых Богов.
- Благодарствую тебя на добром слове, волхв. Говорить нам и впрямь надобно о многом, и дел вместе делать придется много. Но ты прав, сейчас ждут меня дела неотложные.
Владимир и Малуша пошли в сторону княжеского терема, о чем-то тихо разговаривая. Добрыня и дружинники отстали на десяток шагов, стараясь им не мешать. Терем стоял притихший, но когда Князь вошел в открытые двери, поднялись шум и суета. Вместе с матерью верным дядькой он поднялся наверх, в Золотую палату, где стал теперь полноправным хозяином. Доспехи киевских князей, при свете яркого солнечного дня, глядели на него холодным металлом броней, и тусклым золотом мечей и шлемов. Отдельно висели меч и щит князя Святослава. Владимир подошел к ним, погладил рукоятку меча, не скрывая слез, обернулся к матери и пошел к выходу.
В малой княжеской палате князь созвал на совет Добрыню, волхва Зореца, новгородских старост Стояна и Карислава, ярла Оттара, и нескольких киевских бояр, за которых еще в Новгороде поручился Елец. Привели киевского дружинного воеводу, Гюряту и печенежского князька, Ирынея. Пред входом в палату им вернули оружие, но рядом с каждым оставались по двое новгородских дружинников. Малуша сидела рядом с сыном. Он все время после встречи на Подоле не отпускал ее от себя дальше, чем на шаг, будто опасаясь вновь потерять. Не тратя времени на пространные речи, Владимир приступил к делу.
-Забот у нас, бояре, ноне не уменьшилось, а как бы даже и прибавилось, и заботиться ими нам надо прямо сейчас. Первая забота это ты Ирыней и твои люди. Служили вы князю киевскому, поэтому спроса с вас нет. Но уговор о вашей службе был у кагана Илдея с князем Яропоком. Ныне в Киеве княжу я, и какая с вас требовалась служба по этому уговору мне неведомо. Посему быть вам здесь далее не следует, так что готовьтесь к походу обратно в свои земли. Выходить будете через седьмицу, коней возьмете своих. Плату получите уговоренную вплоть до последнего дня. Припасы дадим вам на три седьмицы пути. С вами пойдет мое посольство к кагану, его будут сопровождать мои дружинники. Обоз с припасами вам приготовит боярин Изъяслав. - Князь вопросительно поглядел на боярина. Тот молча кивнул в ответ.
- Тебе понятно, Ирыней?
- Все мне понятно, каган. Не доверяешь, значит мне и моим людям. А как же Гюрята? Он и его дружина, как и мы Ярополку служили.
- Служили, да не как вы. Они - киевская дружина, и служили в первую голову городу, потом уж князю Ярополку, для вас же главнее всего слово вашего кагана, а что он завтра скажет, то для меня тайна. Так что, обид не держи, но сделаешь, как я сказал. Иди к своим людям, и готовьтесь в дорогу. Прощай.
- Ну что же, прощай каган, может когда еще и свидимся.
Печенег поклонился Владимиру, и сопровождаемый дружинниками вышел из палаты. Владимир встал из за стола, и подошел к воеводе.
- С тобой, Гюрята, буду говорить по другому. Зла за то, что вы служили моему брату, на вас не держу. Киевская дружина служит князю Киевскому, покуда он жив. Теперь Киевский князь, я. Будет ли служить мне дружина, или уйдет искать доли в чужих землях? Я вас не гоню, но и оставить в Киеве, иначе как моими дружинниками сам понимаешь, не могу. Время на разговоры такие промеж себя у вас было, и что ты ответишь сейчас, для меня важно.
- Разные были разговоры. Вестимо, изгоями никому быть не хочется, но сомневаются в тебе многие. В Киев ты вошел, подкупив хирдманов. Обманом да хитростью, а не воинской доблестью. И гибель Ярополка очень уж кстати для тебя случилась.
- Обманом да хитростью, значит говорят! А о том, что многие, кто так говорит, сейчас бы мертвыми лежали, кабы не мои обман да хитрость, они меж собой не говорят? О том, что они мое войско заметили, когда оно чуть ли не у ворот стояло, они меж собой не говорят? За это с тебя особый спрос, Гюрята. На стенах и воротах твои дружинники что делали? Ворон ловили, или службу несли? Мыслимое ли дело, четырехтысячное войско в двадцати поприщах от города лагерем стоит, а у вас об этом никто ни сном, ни духом! А будь это свеоны, или франки? Что бы сейчас с Киевом было из за вашего ротозейства? Молчишь, а еще про воинскую доблесть вспомнил. Мои вои за шесть седьмиц зимой от Новгорода до Киева дошли, а твои доблестные воины смогли бы так? Все об этом. – Князь вернулся к своему месту, но садиться не стал.
- Ты еще про смерть брата моего говорил, так это наша следующая забота. Сейчас сюда приведут убийц князя. Когда мне ярл Оттар об убийстве поведал, просил я Стояна и Карислава, пойти и все у них выспросить. Ярл и старосты новгородские вам обо всем расскажут. И сами сможете убийц поспрашать. А мы с Добрыней покуда пойдем, навестим княгиню Юлию. Что бы, не стесненно могли вы всю правду у них выпытать. А мне слушать про то, как моего брата предавали не по сердцу. Владимир повернулся к Малуше.
- Идем с нами, мама, ты верно устала. Сейчас пройдем в твои покои, туда же тебе и поснедать принесут.
Выйдя из палаты. Владимир отыскал взглядом стоящую неподалеку ключницу. - Готовы ли покои для моей матушки?
Та поклонилась в пояс, и заверила его, что все сделано. Убедившись, что Малуша устроена, как подобает матери князя, Владимир велел принести взвару и сладких заедок, и отправить помощницу предупредить княгиню Юлию, что он скоро будет в ее покоях. Оставив мать отдыхать, князь отправился к невестке. Когда они вышли от Малуши , Добрыня удивленно спросил Владимира.
- А мне то, зачем с тобой идти к Юлии? Ваше это родственное дело, и чужому в него соваться не подобает.
- Ну, какой же ты чужой? Самый свой, дальше некуда. Чай с детства мне вместо отца, вот и сейчас также будешь.
- Ты что же, боишься ее?
- Не ее, себя боюсь, один раз уже не сдержался. Ну, ты понимаешь, о чем я говорю. И сейчас, даром что все про нее знаю, а за себя ручаться опасаюсь. Так уж лучше побудь рядом, что бы я глупостей не наделал. Ее же специально в Константинополе учили мужей обольщать, а там такие умелицы есть, что и не захочешь, а поддашься. Ты думаешь, почему Ярополк у нее по веревочке ходил? То-то и оно, ночная кукушка всегда дневную перекукует.
Коротко кивнув, стоящим у дверей дружинникам, Владимир вошел в покои княгини. За ним вошел и Добрыня.
Юлия встретила молодого князя во всем блеске зрелой женской красоты. Обратив на Владимира призывный взгляд, она опустила глаза и медленно склонилась в поклоне, но даже в этом ее движении таилась томная грация египетской кошки. Отвесив молчаливый ответный поклон, и не дожидаясь слов княгини, он хмуро поглядел на нее и сказал.
- Оставь свои женские уловки, Юлия, я не для того здесь. С сего дня я княжу в Киеве, и в этом тереме теперь нет места иной женщине, кроме моей жены. Не пытайся мне перечить, и готовься в течении седьмицы переселиться на другое подворье. У тебя будет терем, серебро, прислуга, охрана, и все иное необходимое, достойное княгини. В действиях своих ты будешь свободна, но против меня не злоумышляй, и к чужим прельстительным речам не прислушивайся. Того я терпеть не буду. По весне, коли будет у тебя такая охота, можешь вернуться в Константинополь. Там тебе из княжеской казны будет даваться достаточно, что бы честь вдовы князя Киевского не несла ни малейшего урона.
- А если не захочу?
- Твоя воля жить в Киеве, или каком еще городе, княжеское достоинство твое соблюдаться будет везде. Но я уже сказал, не пытайся против меня злоумышлять. Коли о таком проведаю, княжество твое защитой для тебя не будет. А сейчас, прости, недосуг мне.
Владимир коротко поклонился и вышел вон. По дороге в княжескую палату Добрыня озабоченно спросил.
- Думаешь, Владимир, внемлет она твоему предупрежденью?
- И думать нечего, знаю, что во что ни будь ввяжется. Женщина она умная, но властолюбивая, клир весь христианский на Горе за нее стеной, бояре многие тоже. В серебре у нее недостатка не будет. Потому и отсылаю печенегов, что может она их соблазнить. А то бы оставил. Ирыней вроде как муж прямой, всяко не хуже ярлов. Я бы и за дружину киевскую опасался, но Елец заверил меня, что Юлию дружинники не поддержат. Так что глаз да глаз за ней нужен, ну это забота волхвов, не твоя. Людей к ней в терем вместе подберите, надежных. Хотя, все одно кого-то, да совратит.
- Да уж, это точно. Тут в пору самому задуматься, как бы, не совратиться.
- А я тебе что говорил? Кошка и змея в едином естестве. Ну, вот и пришли, что-то там без нас надумали?
Когда Владимир вошел в палату, бояре и воевода встали и поклонились ему в пояс.
- Челом бьем, княже, - обратился к нему Гюрята, - винимся перед тобой. Облыжно судили мы о недостойном твоем умысле. Не изволь гневаться.
- Гневаться не буду, но искупления вины от вас потребую. Буде, кто еще такое говорить должны вы той лже отповедь давать. И так, что бы никто и в мыслях не держал, что князь Владимир за свою власть может подлость учинить. И все об этом. А сейчас следует нам забыть на время о заботах, и пройти в трапезную, ибо чреву иногда угождать все же следует. Добрыня, не в службу, а в дружбу, вели послать кого-то, что бы матушку в трапезную проводили.