Призрачная будка

Призрачная будка Нортон Джастер Американец Нортон Джастер был вполне взрослым человеком и даже известным архитектором, когда вдруг придумал волшебную сказку «Призрачная будка», которая сразу же принесла ему писательскую славу. Это полная невероятных приключений и озорной словесной игры история про удивительное путешествие в волшебные страны, где буквы растут в огородах, а числа добывают в подземных копях, где все звуки собраны в хранилище, а рассветом можно дирижировать. Джастер Нортон Призрачная будка Norton Juster The Phantom Tollboth 1961 Copyright © 1961 by Norton Juster. Renewed 1989 by Norton Juster. By arrangement with the proprietor. All rights reserved © Е. Г. Двоскина, иллюстрации, 2018 © В. Г. Тихомиров, наследники, перевод на русский язык, 2018 © ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2018 Machaon® * * * Глава 1 Мило Жил-был на свете Мило, мальчишка, который нигде не находил себе места. Причём не время от времени, а постоянно. На уроках он мечтал о гулянье. Гуляя, скучал по урокам. Шёл домой и думал: хорошо бы уже быть дома! Но и дома ему не сиделось. Всегда и всюду хотелось ему оказаться где-нибудь ещё – там, где его нет. Но едва попав туда, сам же и удивлялся: для чего ему это понадобилось? А всё дело в том, что его мало что занимало. И меньше всего именно то, чем как раз теперь нужно было бы заниматься. Однажды по дороге из школы он сказал сам себе: – Учёба – это пустая трата времени. Зачем учиться? Чтобы знать ответы на всякие дурацкие вопросы: что будет, если сложить две репки и разделить пополам, или – где находится Эфиопия, или – как пишется слово «солнце»? Так он сказал самому себе и, поскольку никаких возражений не последовало, поневоле согласился: учёба и вправду самая пустая трата времени. И, покуда он эдак мчался вскачь и вперегонки со своими коротенькими мыслишками (ведь и они, как и он сам, никогда ни на чём не задерживались, зато всюду хотели попасть немедленно), в его глазах весь этот огромный мир – подумать только! – становился совсем малюсеньким и пустым. – Хуже всего, – уныло продолжал Мило, – что делать тут нечего, и пойти некуда, и смотреть совершенно не на что. Этот печальный вывод он завершил таким тяжёлым вздохом, что воробей, чирикавший на тротуаре, испугался и со всех крыльев припустился домой, к своим птенчикам. Сам же Мило со всех ног припустился по улице и, нигде не останавливаясь и ничего не замечая – ни домов, ни витрин, – в два счёта добежал до дому. Вот он нырнул в подъезд – вот запрыгнул в лифт (первый, второй, третий, четвёртый, пятый, шестой, седьмой, восьмой) – выскочил – отпер дверь квартиры – влетел – и устало плюхнулся в кресло. – А впереди ещё целых полдня! – промямлил он, со скукой оглядев свою комнату: книжки, читать которые – тощища смертная, инструменты, которыми он так и не научился работать, электрический автомобильчик, на котором он не катался вот уже сколько месяцев – а может быть, лет? и множество прочих игр и игрушек, мячей и шаров, а также мечей и пистолетов — всё это было разбросано по полу. И вдруг взгляд его наткнулся на нечто – оно стояло у стены рядом с проигрывателем, – нечто, чего раньше здесь не было. Откуда оно взялось, такое большое и такое странное? Не то чтобы квадратное, но и не вовсе круглое. Мило повидал немало всякого, но такой большущей коробки ещё не встречал. Спереди к ней был прикреплён ярко-синий конверт с надписью в графе кому: «Мило, у которого уйма времени». Если вам случалось получать подобные посылки-сюрпризы, вам ничего не стоит представить себе, как он удивился и разволновался; если же вы до сих пор ничего такого не получали, то мотайте на ус, потому что ещё получите. «Ко дню рождения? – гадал Мило. – Но день рождения у меня вроде бы не сегодня. И до Рождества ещё далеко. За хорошее поведение? Но ведь вёл я себя не очень-то, а уж если совсем честно, то просто плохо. (Это он и сам признавал.) А внутри наверняка какая-нибудь скучная дрянь. Отослать бы её обратно, да кто же знает, откуда она пришла». Так он размышлял некоторое время, а затем вскрыл конверт – есть же, в конце концов, правила приличия. «Самая настоящая будка для сбора дорожной пошлины» – было начертано сверху, а ниже следовало: «Легко собирается в домашних условиях. Предназначена для тех, кто никогда не ездил туда». «Куда это туда?» – подумал Мило и стал читать дальше: В КОМПЛЕКТ ПОСТАВКИ ВХОДИТ: Будка для сбора дорожной пошлины 1 (одна) Распаковать согласно приложенной инструкции Предупредительные знаки 3 (три) Используются для предупреждения Монеты 2 (две) Использовать для уплаты пошлины Дорожная карта 1 (одна) Прекрасная карта местности, с изображением естественных и искусственных объектов, составленная по новейшим уточнённым данным Свод Законов и Правил Дорожного Движения (СЗиПДД) 1 (один) Принять к неукоснительному исполнению А внизу мелкими буковками было приписано: «Гарантии не предусмотрены. Недовольным потребителям возмещается потраченное впустую время». Следуя указаниям инструкции – тут вскрой, там вытяни и отогни, – Мило удалось распаковать и установить будку. Он приладил на место окошки и ящик для сбора денег, а сверху нахлобучил крышу с козырьками на две стороны. Путешествуя с родителями, он не раз видел такие будки на платных дорогах. Только эта была, конечно, поменьше и почему-то фиолетовая. «Дурацкий подарок, – думал он. – Вот если бы к будке приложили дорогу – тогда бы да! А так – совсем бесполезная вещь». И всё-таки, как-то само собой, ему захотелось поиграть с будкой, и он расставил перед ней три предупредительных знака с надписями: «Внимание! Платная дорога!», «Пожалуйста, приготовьте деньги!» и «Укажите, куда вы едете!» – после чего развернул карту. Карта и вправду оказалась великолепная, красочная, с обозначением главных шоссе, рек и морей, городов и городишек, гор и долин, перекрёстков и объездных дорог, а также всяческих достопримечательностей – рукотворных и природных. Только вот беда, Мило слыхом не слыхивал ни об одном из этих мест, да и сами названия звучали как-то непривычно. «Похоже, эта страна не взаправдашняя, – решил он, разглядывая карту. – Ну и что? Мне-то какое дело?» И, зажмурившись, наугад ткнул пальцем. – «Сло-ва-рен-ци-я», – по слогам прочитал Мило название, в которое уткнулся палец. – Словаренция так Словаренция – какая разница? Он подошёл к автомобильчику, стёр с него пыль, затем, прихватив карту и Свод Законов (СЗиПДД), уселся за руль – не всё ли равно, чем заниматься, если больше заняться нечем, – и медленно подрулил к будке. Бросив монетку в прорезь ящика, он покатил дальше. В голове у него мелькнуло: «Вот будет хорошо, если игра получится, а то опять придётся целых полдня скучать». Глава 2 Скукотища после Ожидания Машина мчалась по незнакомому загородному шоссе. Мило оглянулся – позади уже не было ни фиолетовой будки, ни его комнаты, ни даже дома. Начиналось всё понарошку, а продолжилось по-настоящему. – Ну и ну! – удивился он (и вы, наверное, тоже). – Я-то думал, что это игра, а выходит, взаправду. Вот оно, шоссе, и я по нему никогда не ездил, и ведёт оно в город, о котором я ничего не знаю, а всё из-за этой фиолетовой будки, которая появилась неизвестно откуда. Зато какая погода!.. Погода для загородной прогулки определённо была подходящая, и Мило приободрился, потому что среди неизвестного нашлось хоть что-то определённое. Солнце сияло, небо синело, а таких ярких и сочных красок Мило в жизни не видывал. Цветы сверкали, как лакированные, высокие деревья вдоль обочины мерцали серебристой зеленью. «Добро пожаловать в Ожидание», – гласила чёткая вывеска на маленьком домишке чуть в стороне от дороги. – «Расскажем, предскажем, подскажем – всё для вас! Подруливайте и сигнальте!» Едва прозвучал гудок, из дома выскочил человечек в длинном-предлинном пальто. Он мчался к машине, отчаянно тараторя на бегу, при этом ухитряясь повторять некоторые слова по нескольку раз: – Добро, добро, добро, добро пожаловать, пожаловать в наше Ожидание, в наше Ожидание. Ах, давненько, давненько, давненько к нам никто, к нам никто не заглядывал, не заглядывал, не заглядывал. Вот нежданная радость-то, радость! Я, Либотак, Либоэтак, либо попросту Либо, к вашим услугам. – Вы не скажете, эта дорога ведёт в Словаренцию, так? – спросил Мило, несколько озадаченный столь бурным приветствием. – И так, и этак, и так, и этак, – опять затараторил Либотак, – однако дорога должна привести в Словаренцию, если она вообще ведёт в Словаренцию, либо куда-нибудь ещё, если она ведёт куда-нибудь ещё, потому что всякая дорога либо так, либо этак, а куда-нибудь да приводит. Однако лучше поговорим о погоде. Итак: что нам предстоит – либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет? Сбитый с толку Мило начал было: – Послушайте, Либотак… Либоэтак… одним словом… Однако Либо перебил его: – Вот и правильно! Главное, чтобы погода была, а какая – либо такая, либо этакая – это не важно. Впрочем, никогда не мешает знать, откуда ветер дует, – добавил он и выпустил в небо с дюжину воздушных шаров. Они разлетались во все стороны, а Либоэтак, довольный своей шуткой, следил за ними и посмеивался. Мило, однако, было не до смеха – слишком странным казался ему человечек. – Скажите, а что это за место такое – Ожидание? – Вот вопрос так вопрос! Всем вопросам вопрос! В Ожидание попадает всякий, кто желает попасть куда-либо. Ну а моё дело – либо так, либо этак выпроваживать засидевшихся в Ожидании. Уж такое у меня дело, хотя многим оно и не нравится. Чем ещё я могу помочь? И, не дожидаясь ответа, он вбежал в дом и тут же вернулся – уже в другом пальто и с зонтиком. – Ну и ладно, – проворчал Мило, – я поеду своей дорогой. Как-нибудь да найду. Он вовсе не был в этом уверен, но всё-таки решил двигаться дальше. Так или иначе, а должен же ему встретиться кто-нибудь потолковее этого чудного Либотака, от которого толку не добьёшься, потому что все его ответы можно толковать и так, и этак, и шиворот-навыворот. – Вот и прекрасно, прекрасно, прекрасно! – вскричал Либо. – Либо свой, либо не свой, но какой-нибудь путь да отыщется. И если сверх всякого ожидания это окажутся мои пути – я потерял их много лет тому назад, – попрошу вернуть их мне. Надо думать, они за это время основательно поржавели. Кстати, о погоде: мы, помнится, о ней говорили… – С этими словами он раскрыл зонтик и направился к Мило. – Я рад, рад, рад, что ты сам сделал выбор. Потому что сам я терпеть не могу этого «либо – либо»: либо хорошее, либо плохое, либо верх, либо низ, либо дождик, либо снег, либо вёдро… Я всегда ожидаю всего, и поэтому для меня не бывает ничего неожиданного. А теперь в путь, в путь, в путь! Прощай! Прощай! Про… – Ужасный удар грома заглушил его последнее «прощай». Мило вырулил на залитую солнцем автостраду и оглянулся – Либотак стоял под зонтиком, и на него (и только на него) ливмя лил дождь – ливень как из ведра. Дорога пошла под уклон. Впереди до самого горизонта простиралась зелёная равнина. Автомобильчик разогнался, покатился, жать на газ почти не приходилось – скорость без того была приличная. Мило ехал и радовался, что он снова в пути. «Ожидание – хорошее место, – думал он, – можно было бы там побыть подольше, но целый день болтать с этим чудаком – нет уж, спасибо. Таких странных людей и на свете-то не бывает!» Так он думал, даже не подозревая, скольких не менее странных ему ещё предстоит встретить. Шоссе было ровное и пустынное. Мило расслабился и почти не следил за дорогой. Вскоре он вовсе перестал что-либо замечать и потому прозевал дорожный знак на развилке. Тот указывал налево, а Мило свернул направо, на какую-то не ту дорогу. Едва он съехал с автострады, всё сразу изменилось – небо нахмурилось, воздух застыл, всё притихло, поблёкло и посерело. Птицы ещё пели, но песни их были унылы, а дорога стала у?же и без конца петляла. Миля за милей, миля за милей, миля за милей оставались позади, а машина всё замедляла и замедляла ход и уже еле ворочала колёсами. – Так я, пожалуй, никуда не доеду, – зевнул Мило, его одолевали сон и скука. – Может, я не туда свернул? Миля за милей, миля за милей, миля за милей, и вот уже всё вокруг совсем выцвело и стало совершенно серое. В конце концов машина остановилась, и Мило, как ни старался, не смог заставить её двинуться с места. – Куда это я попал? – Ску-ко-ти-ща, – глухо, словно издалека, донёсся ответ. Мило огляделся. Никого. Тишина и покой несусветные. – Ага… это… Ску… ку… котища, – донёсся другой голос, как будто сквозь зевоту, но никого не было видно. – Что ещё за скукотища такая? – прокричал Мило, решив на этот раз засечь, откуда прозвучит ответ. – Скукотища, мой юный друг, – это такое место, где никогда ничего не происходит и не меняется. Мило вздрогнул от неожиданности – голос прозвучал прямо над ухом и принадлежал малюсенькому существу. Оно сидело у Мило на плече и было почти невидимо на фоне рубашки, потому что было одного с ней цвета. – Позвольте представиться, – продолжало существо, – мы – здешние обитатели, ротозеи. К вашим услугам. Мило ещё раз огляделся и обнаружил великое множество этих ротозеев – они сидели на машине, стояли на дороге, даже деревья и кусты сплошь были облеплены ротозеями. Только разглядеть их было непросто: ротозеи принимали цвет того места, к которому прилеплялись. И все они были на одно лицо (если не считать окраски), а некоторые даже походили на других больше, чем на самих себя. – Рад познакомиться, – сказал Мило, хотя особой радости не испытывал. – Я, кажется, не туда заехал. Думаю, вам ничего не стоит помочь мне выбраться отсюда. – Не говори «думаю», – ответил ротозей, что сидел у Мило на мыске ботинка, потому что тот, что сидел на плече, задремал. – По закону не положено. – Он зевнул и тут же завалился спать. – В Скукотище думать запрещается, – продолжил третий, засыпая на ходу. Так они поддерживали разговор: один, сказав что-нибудь, засыпал, но его слова тут же подхватывал следующий, и беседа текла почти плавно. – Разве у тебя нет СЗиПДД? Посмотрел бы в указ за номером сто семьдесят пять тысяч триста восемьдесят девять «Ж». Мило достал из кармана Свод Законов и Правил, нашёл нужную страницу и прочёл: «Указ № 175 389-Ж: На всей территории Скукотищи совершенно запрещено, недопустимо и неприлично: думать, обдумывать, мыслить, раз(по)мышлять, доходить своим умом, судить, приходить к заключению; полагать, делать выводы, ожидать; намереваться, хотеть; заботиться, печься. Всякое нарушение данного постановления карается по всей строгости закона». – Вот нелепость! – возмутился Мило. – Все так или этак думают. – Нет! Нет! – закричали ротозеи. – Только не мы! – Да и ты, между прочим, тоже, – сказал жёлто-серый, сидевший на жёлто-сером нарциссе, – небось забылся и ни на что не обращал внимания, вот и оказался здесь. Такие частенько застревают в Скукотище. – Он свалился с цветка и захрапел в травке. Глядя на него, Мило не мог не рассмеяться, хоть это и не очень-то вежливо. – А ну прекрати немедленно! – вскричало клетчатое существо, прилепившееся к его штанине. – Смеяться не положено. Разве у тебя нет СЗиПДД? Указ за номером пятьсот семьдесят четыре тысячи триста восемьдесят один «Ю». Вновь открыв книгу, Мило прочёл: «Указ № 574 381-Ю: На территории Скукотищи смех возбраняется. Улыбаться дозволено только в четверг после дождичка. Нарушители привлекаются к ответственности». – Ладно, – сказал Мило. – Смеяться вам нельзя, думать тоже… Чем же вы тут занимаетесь? – Да кое-чем, только чтобы ничем, и вообще всем, лишь бы чего не вышло, – объяснил следующий. – У нас уйма дел и очень плотный распорядок дня: В 8:00 – подъём и утренняя зевота, с 8:00 до 9:00 – витание в облаках, с 9:00 до 9:30 – первый утренний мёртвый час, с 9:30 до 10:30 – безделье и ничегонеделание, с 10:30 до 11:30 – второй утренний мёртвый час, с 11:30 до 12:00 – ожидание полдника, с 13:00 до 14:00 – зевание по сторонам и подсчёт ворон, с 14:00 до 14:30 – первый полуденный мёртвый час, с 14:30 до 15:30 – откладывание на завтра того, что можно сделать сегодня, с 15:30 до 16:00 – второй полуденный мёртвый час, с 16:00 до 17:00 – предобеденное лежание на диване и плеванье в потолок, с 18:00 до 19:00 – битьё баклуш, с 19:00 до 20:00 – вечерний мёртвый час, а потом до отбоя в 21:00 – свободное время, которое мы убиваем. – Сам видишь, полениться да полодырничать, посачковать да резину потянуть, стенку подпереть да в носу поковырять – даже на это у нас времени не хватает, а если ещё отвлекаться на думанье и смех, мы вообще не успеем чего-нибудь не сделать. – Вы хотите сказать: «что-нибудь сделать», – поправил Мило. – Да нет же! – сердито воскликнул кто-то. – Нам обязательно нужно что-нибудь именно не сделать! А ты нам только мешаешь. – Видите ли, – примирительно продолжил кто-то ещё, – ежедневно соблюдать такой жёсткий распорядок ротозейства – очень трудно и утомительно. Поэтому раз в неделю у нас бывает выходной, когда мы не делаем всё, что хотим. Сегодня как раз такой день. Давайте проведём его вместе! «Почему бы и нет, – подумал Мило. – Дело привычное». – А скажите-ка, – он зевнул, почти уже засыпая, – здесь что, все-все занимаются тем, что делают ничего? – Все! Все! – ответили разом два ротозея. – Кроме… – и голоса их задрожали, – кроме ужасного часового. Он тут бродит, вынюхивает, не тратит ли кто время попусту. Очень неприятный тип. – Часовой? А он кто?.. – начал было Мило, но его перебили испуганные вопли: – Часовой! Часовой! – Лёгок на помине! – Вон он! – Просыпайся кто может! – Спасайся кто может! Ротозеи с криком разбегались во все стороны и исчезали, а по дороге, вздымая пыль и захлёбываясь лаем, мчался пёс. – Р-р-р-г-р-я-ф! – рявкнул пёс, всеми четырьмя лапами затормозив перед автомобильчиком. Бока у него ходили ходуном, он громко пыхтел. Мило вытаращил глаза. Перед ним стоял большущий барбос: голова, хвост и лапы – самые обыкновенные, собачьи, зато вместо туловища – часы, а точнее – будильник, и будильник этот тикал. – Чего это ты тут делаешь? – прорычал часовой пёс. – Да ничего, просто убиваю время. – Мило развёл руками. – Видишь ли… – Что? – взревел пёс так, что даже будильник сорвался в звон. – Ты убиваешь время? Тратить, транжирить, терять – это ужасно, а уж убивать… – И он содрогнулся от отвращения. – И всё же, – продолжил пёс, – как ты попал в Скукотищу? Куда ты направлялся? – Я хотел добраться до Словаренции, а тут почему-то застрял. Может, ты мне поможешь? – Я? Тебе? Сам себе помогай, – пролаял пёс, выключая звонок будильника задней левой лапой. – Надеюсь, ты ещё помнишь, как тут очутился? – Ну, кажется, я только на минутку зазевался и не подумал… – На целую минуту! – вскричал пёс, и будильник снова затрезвонил. – Стало быть, тебе немедленно нужно кое-что сделать. Ты понял – что именно? – Не совсем, но сейчас пойму, – проговорил Мило, чувствуя себя ужасно глупо. – Сей час? Да ведь это целый час, – возмутился пёс, теряя терпение. – Сам подумай: если ты заехал сюда не подумав, значит, надо думать, что ты выберешься отсюда, как только соберёшься с мыслями и начнёшь думать. – С этими словами он запрыгнул в автомобильчик. – Ты не против? Ужасно люблю кататься! Мило изо всех сил начал собираться с мыслями (с непривычки это было непросто). Он стал думать о водоплавающих птицах и летающих рыбах. Он стал думать о вчерашнем завтраке и завтрашнем обеде. Он стал думать о словах, начинающихся с буквы «О», и числах, кончающихся цифрой «0». Так ему удалось чуть-чуть собраться с мыслями, и наконец колёса автомобильчика потихоньку завертелись. – Едем! Едем! – обрадовался Мило. – Давай, давай, думай, думай! – проворчал часовой пёс. Мысли в голове Мило вертелись всё быстрее и быстрее, колёса автомобильчика тоже. Вот уже они выкатили на автостраду – Скукотища осталась позади. Краскам вернулась прежняя свежесть, дорога летела вперёд, а Мило продолжал размышлять обо всём на свете: о том, как много всяких развилок и поворотов, и как легко свернуть не туда, и как приятно ехать прямо, но больше всего о том, сколького можно достичь одной только силой мысли. А пёс сидел откинувшись на спинку сиденья, держал нос по ветру и бдительно тикал. Глава 3 Добро пожаловать в Словаренцию Так они и ехали. – Ты, того, не серчай на меня, – проговорил пёс спустя какое-то время. – Я тебе, конечно, нагрубил. Но, сам понимаешь, мне по службе положено – порода у нас такая. Мило, довольный тем, что выбрался из Скукотищи, ответил, что вовсе не сердится, а, наоборот, весьма благодарен часовому за помощь. – Вот и чудненько! – воскликнул тот. – Я ужас как рад. Давай дружить. Меня зовут Тактик – ударение на втором слоге. – Странно, – заметил Мило. – Почему не Тиктак? Ведь будильник твой тикает так: «тик-так, тик-так». – Не надо, – тяжело вздохнул пёс, – не береди мне душу. – И на глаза у него навернулись слёзы. – Я вовсе и не думал бередить тебе душу, – поспешил оправдаться Мило. Он и вправду не собирался этого делать, потому что понятия не имел, как это делается. – Так и быть, – вздохнул пёс, взяв себя в лапы, – я поведаю тебе эту давнюю и очень грустную историю. Вот что он рассказал: – Когда у папы с мамой родился мой старший брат, они так обрадовались, что недолго думая нарекли его Тиктаком. Потому что были уверены, что часы у их первенца будут тикать как положено: «тик-так». Но когда они впервые завели щенячий будильник, он – вот ужас-то! – начал тикать не так, а наоборот: «так-тик, так-тик». Тут родители побежали в мэрию, чтобы изменить имя, да поздно – его уже вписали в книги, а что писано пером, сам знаешь, зубами не выгрызешь. Потом родился я, и родители решили не повторять ошибки – нарекли меня Тактиком. Они-то думали, что все их щенки будут тикать одинаково. Остальное понятно: моего брата зовут Тиктаком, хотя он так-тикает, а меня кличут Тактиком, хотя я тик-такаю. Вот ведь как! И носить нам не свои имена по гроб жизни! А папа с мамой так огорчились, что решили больше щенков не заводить и посвятили себя бездомным и голодным. Тактик горестно взвыл, и Мило решил сменить тему. – А почему ты решил стать часовым, а не сторожевым? – спросил он. – Ну, это просто, – отвечал тот, утирая слёзы лапой. – Это у нас наследственное. Почитай, с начала времён в нашем роду все были при часах и служили часовыми. А началось это вот как, – продолжил он, приободрившись. – Когда-то, давным-давно, было такое время, когда времени ещё не было, и было это, между прочим, ужасно неудобно, потому как никто не знал наверняка, завтракать пора или обедать, и все всегда опаздывали на поезд. Пришлось людям выдумать время, чтобы каждый день всё шло заведённым порядком и всякий день знал своё место. Когда же люди расчислили всё время, какое у них появилось, то получили целых шестьдесят секунд в каждой минуте, целых шестьдесят минут в каждом часе, целых двадцать четыре часа в каждых сутках и целых триста шестьдесят пять суток в каждом году. Вот тут-то им втемяшилось в головы, будто времени у них – завались. «Чего его беречь? И так девать некуда!» – решили все как один, и настали времена хуже прежнего безвременья. Они бросали время на ветер и почти всё потратили попусту или отдали задарма. Вот после этого нам и было поручено стеречь время, чтобы никто не транжирил его почём зря. – Тактик гордо выпятил грудь. – Дело, конечно, нелёгкое, но благородное! Ибо… – Тут он вскочил на сиденье, поставил одну заднюю лапу на лобовое стекло, а обе передних воздел к небу и возгласил: – Ибо сказано: время дороже всего, дороже всех сокровищ на свете. Оно уходит, оно истекает, человеку за ним не угнаться, и… В этот момент автомобильчик подпрыгнул на выбоине, Тактик рухнул на сиденье, и будильник снова затрезвонил как оглашенный. – Ты не ушибся? – спросил Мило. – Уф, – выдохнул Тактик, – прости, я малость увлёкся. Но только ради тебя – чтобы понятней было. И дальше всю дорогу часовой пёс толковал о важности времени, призывая в свидетели то древних мудрецов, то древних поэтов, и при этом так размахивал всеми четырьмя лапами, что в любой момент мог на всём ходу вывалиться из машины. Но вот в лучах солнца уже засверкали башни и вымпелы Словаренции, автомобильчик подкатил к высокой городской стене и затормозил перед воротами. – Х-р-р-тьфу! – Привратник прочистил горло, да погромче, чтобы привлечь к себе внимание. – Вы прибыли в Словаренцию, в благословенное королевство, счастливо расположенное в предгорьях Неразберихи и нежно овеваемое ласковыми бризами с Моря Знаний. Сегодня, согласно королевскому указу, день рыночный. Что вы будете, продавать или покупать? – Как это? – не понял Мило. – Или вы покупаете, или вы продаёте, или продаёте, или покупаете, – нетерпеливо повторил привратник. – Ну, мы… – замялся Мило. – Стало быть, определённой цели у вас нет, – перебил его привратник. – В таком случае вы должны предъявить либо повод, либо причину. Есть у вас таковые? Мило помотал головой. – Плохо ваше дело, очень плохо. – Привратник тоже помотал головой. – Без этого проезд вам закрыт. – Он задумался на мгновение, потом воскликнул: – Погодите, погодите, может быть, у меня среди старой рухляди что-нибудь да найдётся! Он выволок из сторожки чемодан и сосредоточенно начал рыться в нём, бормоча себе под нос: – Не то… Не то… Не то… Это не годится… Нет… А это?.. Это будет в самый раз! – вскричал он победно, вытащив маленький жетон на цепочке. На жетоне, после того как с него была стёрта пыль, обнаружилась надпись: «А почему бы и нет?» – Вот вам повод для чего угодно. Несколько поношенный, но вполне ещё годящийся. – Сказав это, привратник повесил жетон на шею Мило, потом распахнул тяжёлые железные створки ворот и, низко поклонившись, махнул рукой, мол, проезжайте. «Интересно, что тут за рынок?» – успел подумать Мило, въезжая в город, и ответ пришёл тотчас – автомобильчик выкатился на широкую площадь, сплошь уставленную рядами ларьков, доверху заваленных товарами и украшенных разноцветными флажками. Поверх всего был натянут большой транспарант: «Добро пожаловать на рынок слов!» А к ним – рысцой через всю площадь – уже поспешали пятеро джентльменов, разодетых в пух и в прах, в шёлк и в бархат, и на шляпах у них – плюмажи, и на башмаках у них – пряжки, и все пятеро выстроились в ряд перед автомобильчиком, разом отёрли пять лбов, прочистили пять горл, развернули пять свитков и заговорили по очереди: – Здравия желаем! – Наше почтение! – Добрый день! – Приветик! – Здоро?во! Мило кивнул им, и они продолжили читать по свиткам: – От имени Азбукиана Достословного… – Короля Словаренции… – Самодержца буквального… – Императора существительного, прилагательного и прочая… – Добро пожаловать к нам в королевство… – Царство… – Государство… – Страну… – Империю… – Княжество… – Герцогство… – Землю… – Территорию… – А разве всё это не одно и то же? – изумился Мило. – Верно… – Правильно… – Точно… – Так оно и есть… – ответили они по очереди и добавили хором: – Именно так! – В таком случае, – спросил Мило, – зачем вы повторяете одно и то же разными словами – разве не проще сказать одним словом? И смысла было бы больше. – Чушь! – Галиматья! – Бред! – Ересь! – Чепуха! – Последнее слово они выкрикнули хором и продолжили: – Какое нам дело до смысла? – Это нас не касается, – проворчал первый. – Кроме того, – пояснил второй, – одно слово ничуть не хуже другого – так почему бы не использовать все разом? – И не надо выбирать наилучшее, – добавил третий. – Потому что одно – хорошо, а десять – в десять раз лучше, – грустно вздохнул четвёртый. – Судя по всему, вы не знаете, кто мы такие, – усмехнулся пятый. И они представились в том же порядке: – Граф Орфографии. – Казначей Значений. – Премьер Пример. – Полковник Толковник. – Фон-Барон Фонетик. Мило кивнул, но Тактик тихо заворчал, и тогда Полковник растолковал: – Мы – тайные советники короля, в некотором смысле его кабинет. – Кабинет, – подхватил Казначей, – имеет следующие значения: первое – комната для уединённых письменных занятий, рабочая комната; второе – шкаф с выдвижными ящиками, застеклённый шкафчик, горка, бюро или секретер, письменный стол со шкафами, ящиками и пр.; третье – совет министров, правительство. – Из чего следует, – Полковник кивком головы поблагодарил Казначея, – что Словаренция есть прародина всех слов, и отсюда, из наших садов и огородов, они расходятся по всему свету. – Разве слова растут в огородах? – робко удивился Мило. – Где же им ещё расти, кроме садов и огородов! – обиделся Казначей. – Мы же не говорим о дикорастущих! Вокруг тут же столпились зеваки, чтобы поглазеть на пришельца, который даже не знает, откуда берутся слова. – Честно говоря, – признался Мило, ещё больше оробев, – я даже не подозревал, что слова вообще где-то растут. – Но ведь деньги-то во саду ли, в огороде не родятся, правда? – ехидно заметил Фон-Барон. – Правда. Это всем известно, – согласился Мило. – Однако должно же там что-то расти. Почему бы в таком случае там не расти словам? – победно воскликнул Премьер. Зеваки громко одобрили мудрый вывод Премьера и разошлись по своим делам. – Посему, – продолжил Премьер, – единожды в неделю, согласно королевскому указу, на этой площади работает Рынок Слов. На него стекаются люди со всего света, чтобы пополнить запас слов, если им его не хватает, или продать излишки, которые им не нужны. – А наше дело, – сказал Казначей, – наблюдать, чтобы на рынке торговали словами должными, поскольку не должно торговать словами, не имеющими значения или вовсе не существующими. – Например, – подхватил Премьер, – вам продали слово грбдск – попробуйте-ка его пристроить к делу! «Да уж, заковыристое словечко», – подумал Мило, которому и без этого надоели громоздкие слова, значения которых он не знал. – Однако мы слов не выбираем, – продолжил Полковник, когда они направились к торговым рядам, – нам годится всякое, лишь бы оно значило всё, что ему угодно значить. Нам всё равно – умное оно или безумное. – Ложное или сложное, – подхватил Казначей. – Избранное или бранное, – продолжил Премьер. – Ну, это проще простого, – ради вежливости вставил Мило. – Чего там, – воскликнул Фон-Барон, – рылом в грязь мы… – но не успел сказать «не ударим», как споткнулся и ударился лицом в грязь. – Зачем же так грубо? – пожурил его Граф. – Я всего лишь сказал… – начал Фон-Барон, потирая ушибленный нос. – Мы слышали, что вы сказали, – перебил его Премьер. – В следующий раз попрошу выбирать выражения. И четверо захохотали, глядя, как пятый отирается от грязи. – В другой раз, – посоветовал Казначей, – будьте внимательней, убедитесь, что ваши слова значат именно то, что вам нужно. Однако мы уже опаздываем – нам ещё надо успеть переодеться к королевскому пиру. – Там мы, надеюсь, встретимся, – бросил Граф, обратившись к Мило, и, прежде чем тот успел ответить, все пятеро пустились через площадь всё той же рысцой. – Походите по рынку! – обернувшись, крикнул Фон-Барон. – Рынок, – подхватил Полковник, – площадь в городах и сёлах для торговли съестными и другими припасами на воле (на воздухе), место съезда и сходки продавцов и покупателей по назначенным дням; торг, торжище, базар… И пятеро джентльменов растворились в толпе. – Никогда не думал, что в словах можно так запутаться, – сказал Мило, почёсывая пса за ухом. – Во многих словах мало толку, – ответил Тактик, и Мило решил, что это самое разумное из всего, что он слышал сегодня. – Пойдём-ка погуляем по рынку. Гляди, какое тут столпотворение. Глава 4 Базар И вправду, толпы людей толклись и шумели в торговых рядах, покупали и продавали, торговали и торговались. Огромные телеги на деревянных колёсах вереницей тянулись от садов и огородов к рыночной площади, и такие же длинные караваны отправлялись отсюда во все концы королевства. Целые горы тюков и ящиков ждали погрузки на корабли, приплывшие по Морю Знаний. Бродячие певцы чуть в стороне от торговых рядов развлекали песнями тех, кто был слишком юн или стар, чтобы участвовать в купле-продаже. И весь шум и гам перекрывали зычные голоса торговцев, выхваляющих свой товар: – А ну, кому свежайшие если, бы, да, кабы! – Налетай, народ! Прямо с ветки до и от. – Распродажа! Распродажа! Обиходные словечки по сходным ценам. Сколько там было народу и сколько слов! Торговцы сидели всюду, где только можно, и даже там, где нельзя. И всюду – слова, слова, слова! Там их сортируют, тут перебирают и раскладывают по коробкам. Одну наполнят – берут другую. И кажется, не будет здесь конца суете и хлопотам. Мило с Тактиком бродили по торговым рядам, разглядывая всевозможные слова, выставленные на продажу. Там были самые короткие и простые словечки для обыденных разговоров, были и длинные и очень важные словеса для особых случаев, а некоторые, совсем особенные, в подарочной упаковке, предназначались для королевских указов и речей. – Сюда! Сюда! Сказочное качество! Баснословный выбор! – выкрикивал один из торговцев. – Сюда… ах, молодой человек, чем могу быть полезен? У нас имеются любые имена: имена существительные, имена нарицательные, а также собственные. Или вы предпочитаете местоимения? Мило никогда не интересовался словами, однако здесь они выглядели так заманчиво, что даже ему захотелось что-нибудь купить. – Ты только посмотри, Тактик, – воскликнул он, – как они хороши! – Хороши-то хороши, если знаешь, куда их вставить! – скучливо проворчал часовой пёс, который в этот момент мечтал вовсе не о словах, а о сахарной косточке. – Вот станут моими, я уж куда-нибудь их пристрою, – с жаром возразил Мило, перебирая товар на прилавке. В конце концов ему приглянулись три красных словца – «мелиорация», «благолепие» и «фурнитура». Он понятия не имел, что они значат, однако на вид они казались очень важными и изящными. – Сколько за все? – спросил он, и едва продавец шёпотом назвал цену, Мило сложил товар обратно на прилавок и отвернулся. – Возьмите хотя бы пару фунтов счастья, – предложил торговец. – Очень практично и сгодится всюду, где пожелаете – в «счастливой дороге», в «счастливо оставаться», в «счастливом Новом году», да и просто в «счастье и удаче». – Я бы с удовольствием, только… – начал было Мило, но торговец продолжал не слушая: – А не то купите совсем задёшево набор слов повседневного спроса: в нём и «доброе утро», и «добрый день», и «добрый вечер», и «доброй ночи», и даже «добро пожаловать»… Мило не прочь был купить хоть что-нибудь, да денег у него осталось – всего одна монета, та самая, которую нужно будет опустить на обратном пути в ящик фиолетовой будки, а у Тактика, само собой, денег в заводе не было – а было только время. – Благодарю вас, – сказал Мило, – мы подумаем. Они двинулись дальше. На самом краю самого последнего ряда стояла странная, непохожая на прочие палатка. На стенке у неё чёткими буковками была выложена надпись: «Сделай сам», а на прилавке выстроились в ряд короба со всеми литерами алфавита от А до Я. – Мой товар для тех, кто любит рукоделие, – сообщил хозяин. – Выбирайте, что душе угодно. А не то купите готовый набор со всеми письменами, знаками препинания и руководством. Вот, попробуйте литеру А – пальчики оближете! Мило откусил кусочек и обнаружил, что нет ничего вкуснее и слаще этого А. – Ага, понравилось! Я и не сомневался, – хохотал хозяин, откусывая разом от двух Ж и одного Р, и сок стекал у него по подбородку. – Эти А у нас идут, как горячие пирожки. Остальные буквы, между прочим, ничуть не хуже, – сообщил он, понизив голос. – Попробуйте, к примеру, Ш или Щ – такие хрустящие, с корочкой. Конечно, Ъ черствоват. Ну, так его и не берут почти. Зато всё остальное – отменного вкуса. Вы пробуйте, пробуйте, не стесняйтесь! Он предложил Мило льдистое и освежающее Я, а Тактику скормил хрусткое свежее Х. – Одна беда, народ у нас ленивый стал, отвык, понимаешь, от ручной работы, – продолжал он. – А ведь сложить на досуге словечко-другое – занятие очень приятное. – Тут слишком много надо думать. А у меня не очень-то получается, – признался Мило, сплёвывая косточки от Ф. – Может быть, вам нужна помощь – пэ-о-эм-о-ща-мягкий знак? – прогудел голос откуда-то сверху. Мило глянул на крышу палатки. Там сидела огромная, наверное вдвое больше его, пчела. – Не бойтесь! – прогудела пчела. – Я всего-навсего Пчела-Наборщица – эн-а-бэ-о-эр-ща-и-цэ-а. Собираю вместо мёда буквы, а набираю из них слова – эс-эл-о-вэ-а. Тактик тут же полез под прилавок, а Мило, который не очень-то любил пчёл даже обычного размера, потихоньку стал пятиться. – Я могу набрать что у-гэ-о-дэ-эн-о, – похвалилась она, расправляя крылья. – Если не верите, проверьте, пож-жалуйста – пэ-о-жэ-а-эл-у-и краткое-эс-тэ-а. – Знаете что, – предложил Мило, продолжая пятиться, – не могли бы вы сложить такое предложение: «До свидания»? Пчела легко взлетела и неторопливо закружилась над Мило. – Неужжели вы боитесь меня? Это не-до-ра-зу-ме-ни-е. Я не кусаюсь. – Она заложила шикарный вираж вправо. – Даю честное – че-эс-тэ-эн-о-е – слово, намерения у меня самые мирные. – И, вернувшись на крышу палатки, она принялась обмахиваться одним крылышком. – Зззадайте мне любое, самое сложжжное слово, какое только зззнаете, и я сложжжу его. Ну же, скорее! – От нетерпения Пчела даже пританцовывала. «Выглядит она вполне дружелюбно», – подумал Мило (хотя кто ж его знает, как оно выражается, дружелюбие, скажем, дружелюбного шмеля?). Он попытался вспомнить какое-нибудь трудное слово. – Ладно, наберите «сейчас», – наконец сказал он, потому что сам не знал, как оно пишется – то ли «сичас», то ли «щас». – Вот словечко так словечко! – проговорила Пчела, подмигнув хозяину фургона. – Мне надо подумать. – Она нахмурилась, потёрла лапкой лоб и стала ползать взад-вперёд по крыше. – Сколько у меня времени на ответ? – Не больше десяти секунд! – в азарте крикнул Мило. – Считай, Тактик! – Это надо жже, надо жже, надо жже, – бормотала пчела, лихорадочно шевеля лапками. Но не успел Тактик пролаять «десять», как она произнесла скороговоркой: – Эс-е-и краткое- че-а-эс. – Правильно, – одобрил хозяин палатки, и все захлопали в ладоши. – Значит, вы знаете, как пишутся все-все слова? – спросил восхищённый Мило. – Почти все-все, – поправила его Пчела-Наборщица не без гордости. – Дело в том, что когда-то я была самой обыкновенной рабочей пчелой-цветочницей – целыми днями я летала по луговым цветам, а иногда, но слишком редко, мне перепадала работа на дамских шляпках. И вот однажжжды я поняла, что без образззования никогда и ничего не добьюсь, а грамоту я худо-бедно знала, и тогда я решила… – Всё это ерунда! – проскрежетал кто-то. Из-за палатки появился жук в роскошном наглухо застёгнутом пальто, в полосатых брюках, коротких гетрах, при жилете и в котелке. – Ерундистика, с вашего позволения! – повторил он, взмахнув тростью и щёлкнув каблуками. – И где ваши хорошие манеры? Или никто не собирается представить меня этому юноше? – Зззнакомьтесь, – презрительно прожужжала Пчела, – жжжук Ляпсус, сын Огреха. Тот ещё жжжучок, скажжжу я вам. – Чушь! Ляпсус всем по душе, – вскричал Ляпсус. – На днях, когда я говорил с королём… – Да он короля и в глаззза не видел, – рассвирепела Пчела и, повернувшись к Мило, добавила: – Не верь ни единому слову этого жжжучилы. – Вздор! – отвечал Ляпсус. – Мы, Ляпсусы, ведём свой род от Lapsus Galimatias – буде мне позволено выразиться по-латыни – сиречь от Ляпсуса Галиматийского. Мы ходили в крестовые походы с Ричардом Львиное Сердце, мы с Колумбом пересекли Атлантику, мы так отличились на службе у королей Пруссии, что поныне прозываемся прусаками, мы же с первопроходцами освоили Новый Свет, и ныне Ляпсусы занимают самые высокие должности во многих странах. История – это Ляпсус, Ляпсус – это История. – Кэ-а-кэ-о-е крас-но-ре-чи-е! – захихикала Пчела. – Давайте считать это вашей прощальной речью. Мы с молодым человеком должжны продолжить разговор о правилах правописания. – Ха, – усмехнулся Ляпсус, приобняв Мило за плечи, – ты выучишь одно словечко, тебе сразу подсунут другое, выучишь правило, а тебе – два. До скончания века не управишься! Послушай меня, дитя моё, не думай об этом. Как говаривал мой прапрапрапрадедушка, Джордж Вашингтон, Ляпсус… – Да вы, сударь, – разъярилась Пчела, – вы – самозззванец, не умеющий дажжже подписаться именем собственным! Вас следовало бы прижжжучить как следует! – А ваше правописание – это есть сон разума и рабское подражание оригиналу, не более того! – взревел Ляпсус, неистово размахивая тростью. Мило ничего не понял, зато Пчела пришла в бешенство и, спикировав с крыши, ударом крыла сбила котелок с головы жука. – Эй, потише вы! – крикнул Мило, когда жучило в ответ заехал тростью по пчелиной лапе, заодно сшибив с прилавка короб с «В». – Ой, моя нога! – верещала Пчела. – Мой котелок! – скрежетал жук. И началось. Пчела-Наборщица с грозным жужжанием кружила над Ляпсусом, который бешено размахивал тростью. Так они наступали и отступали, прощупывая и уворачиваясь друг от друга, и толпа, обступившая их, опасливо расступалась всё шире. – Ну нельзя же так… – начал Мило – и вдруг завопил: – Осторожней! – но было уже поздно. Ничего не видя от ярости, Ляпсус врезался в один из ларьков, опрокинул его, затем другой, третий, и ещё, и ещё, и ещё – всё вокруг стало рушиться. В конце концов от торговых рядов остались одни руины, а вся площадь оказалась усеяна беспорядочными грудами слов. Пчела, запутавшись в гирлянде флажков, упала наземь, сбив Мило с ног, да так, что тот плюхнулся на Пчелу сверху. – Помогите! Помогите! Мальчишка придавил меня! – кричала она. Жук, шевеля руками и ногами, лежал навзничь на куче раздавленных букв, а звон будильника раздавался из-под груды слов, похоронившей под собою Тактика. Глава 5 Согласно букве закона – Дела и ну! – воскликнул кто-то из продавцов. Он хотел сказать: «Ну и дела», – но слова так перепутались, что потеряли всякий смысл. – Делать нам теперь же что и? – жалобно вопрошал другой. Купцы старались хоть как-то собрать раскиданное, но оттого, что речи их стали совершенно невнятны, неразберихи только прибавлялось. Тем не менее вскоре прилавки снова были расставлены, однако слова пока что свалили в одну большую кучу: их ещё предстояло разобрать и рассортировать. И вот, когда Мило уже поднялся на ноги, а Пчела улетела (она была в полном расстройстве чувств), раздался пронзительный свист – на место происшествия подоспела словарентийская полиция. – Ну, теперь-то с нами разберутся, – сказал кто-то в толпе. – Это – сам блюститель буквы закона, Буквоед. Через площадь шагал коротышка – таких полицейских, подумал Мило, в полиции не бывает. Ростом – от горшка два вершка, а поперёк – вдвое шире, в синей форме с белым ремнём, в белых перчатках, в фуражке и ужасно свирепый. Лицо у него как будто налилось свекольным соком, оттого что он бесперечь дул в свой свисток. И прерывался только затем, чтобы, тыкая во всякого встречного, крикнуть: – Ты, ты, ты виновен! И ты виновен! А ты виноватей всех! – сказал он, добравшись до Мило. Потом повернулся к Тактику, продолжавшему трезвонить, и приказал: – Заткни будильник, собака! Звенеть в присутствии блюстителя закона есть неуважение к властям предержащим. Он сделал пометку в своём чёрном списке, потом заложил руки за спину, насупил брови и стал вышагивать взад-вперёд, любуясь разрушениями, произведёнными в торговых рядах. – Славненько! Славненько! И кто же это сделал? Отвечайте, или я, согласно букве закона, заарестую всех. Настала тишина. Мало кто видел, что тут на самом деле произошло, вот все и молчали. – Ты, – полицейский направил указующий перст на Ляпсуса, который, наконец поднявшись, отряхивался и вправлял помятый котелок. – Ты у меня на подозрении. С испугу жучило выронил трость и ответствовал дрожащим голосом: – Да нет же, я здесь ни при чём, клянусь честью джентльмена! Я всего-навсего невинный свидетель и занимался своим делом, услаждая слух и, с позволения сказать, зрение ценами и сценами рыночной жизни, в то время как этот молодой человек… – Ага! – прервал его Буквоед, сделав ещё одну пометку в своём блокноте. – Я так и думал, во всём виноват мальчишка. – Прошу прощения, – возразил Ляпсус, – я это просто ляпнул, я не это имел в виду… – Молчать! – Полицейский вытянулся во весь свой крошечный рост, так, что испуганный жучило испугался ещё больше. – А ты отвечай, – повернулся блюститель к Мило, – где ты был в ночь на двадцать седьмое июля? – Какое это имеет значение? – удивился Мило. – А такое! – отвечал полицейский. – Это день моего рождения! – И записал в блокноте: «Преступник забыл день моего рождения». – Мальчишки всегда забывают дни рождения других людей. Кроме того, – продолжил он, – ты обвиняешься в преступлениях по следующим статьям: покушение на порядок, сеяние беспорядков, обрушение рынка, сотворение хаоса и порча словарного запаса. – Ну это слишком! – сердито тявкнул Тактик. – А также, – добавил полицейский, бросив грозный взгляд на часового пса, – а также по статье «выгул часовых механизмов без намордника и поводка, каковой механизм брешет как собака». Итак, согласно букве закона, вношу предложение о заключении и выношу заключительный приговор… – Но приговор – это дело судьи, – возразил Мило, вдруг вспомнив читанное в какой-то книжке. – Так точно. – Полицейский снял фуражку и накинул на себя чёрную, до пят, судейскую мантию. – Я и есть он. Итак, предложение о заключении… Кстати, тебе какое больше нравится, долгое или краткое? – Лучше покороче. – Прекрасно. В долгих я и сам путаюсь, – сказал судья и трижды ударил молоточком. – Моё предложение – «Да». Самое короткое из известных мне предложений. Потому что «нет» длиннее на одну букву. Есть другие предложения? Все согласились с тем, что предложения короче «да» нет, и судья продолжил: – Итак, присяжные сказали «да». И вот заключение: преступник приговаривается к заключению сроком на шесть миллионов лет. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. – И он снова постучал молоточком. – А теперь марш за мной – в тюрьму. – В тюрьме работают не судьи, а тюремные надзиратели, – возразил Мило, вспомнив ту же книжку. – Так точно, – согласился судья, снял мантию и выудил из кармана тяжёлую связку ключей. – Я и есть он. И тюремный надзиратель Буквоед повёл их в тюрьму. – Выше голову, – кричал вслед жук Ляпсус. – За хорошее поведение вам скостят миллиончик-другой годков. Тяжёлая тюремная дверь медленно затворилась, и Мило с Тактиком в сопровождении Буквоеда при свете единственной мерцающей свечи двинулись вниз по длинному коридору. – Глядите под ноги! – предупредил блюститель закона, когда они ступили на крутую винтовую лестницу. Мощные каменные стены были склизкие, а воздух сырой и затхлый – так пахнут слежавшиеся мокрые одеяла. Они спускались всё ниже и ниже, пока не оказались перед другой дверью, пожалуй, ещё тяжелее и ужаснее, чем первая. Паутина легла на лицо Мило, он передёрнулся. – Местечко вам должно понравиться, – хихикнул полицейский, отодвинув засов и толкая створку, которая повернулась со страшным скрипом и скрежетом. – Здешнее общество, само собой, не слишком велико, зато у вас будет возможность перекинуться словечком-другим с ведьмой. – С ведьмой? – По спине у Мило побежали мурашки. – С ней. Она уже давненько тут сидит, – откликнулся Буквоед, входя в очередной коридор. Вскоре они миновали ещё три двери, прошли по узкому мосточку, ещё по двум наклонным коридорам, спустились ещё по одной лестнице и наконец остановились перед маленькой дверцей. – Вот и пришли, – сказал Буквоед. – Располагайтесь как дома. Дверь открылась и закрылась. Мило с Тактиком оказались в камере с двумя крошечными окошками под высоким сводчатым потолком. – Счастливо оставаться. До встречи через шесть миллионов лет, – попрощался блюститель буквы закона и ушёл. Его шаги, удаляясь, раздавались всё тише и тише, пока вовсе не стихли. – Похоже, это надолго, а, Тактик? – уныло проговорил Мило. – Похоже, – ответил часовой пёс и пошевелил носом, принюхиваясь к новому жилью. – А у нас даже шашек нет или хотя бы кусочка мела… Чем же мы будем заниматься всё это время? – Не беспокойся, – прорычал Тактик, махнув лапой, – что-нибудь придумаем. Главное в жизни – быть тактичным, держать такт и придерживаться избранной тактики, я-то уж знаю! Только будь добр, поскорее подзаведи меня! А то я сейчас отключусь. – Что тут придумаешь? – молвил Мило после того, как завёл до упора пружину будильника. – Столько неприятностей, а всё из-за одного словечка, поставленного не на место или не так написанного! Если мы выберемся из этой темницы, я обязательно выучу все-все слова на свете. – Весьма похвальное намерение, дитя моё. – Голос прозвучал из дальнего, самого тёмного угла. Удивлённый Мило огляделся и только тут заметил в полумраке симпатичную старушку, которая, тихонько покачиваясь в кресле-качалке, что-то вязала на спицах. – Здравствуйте, – сказал он. – И ты здравствуй, – ответила она. – А ведьмы вы не боитесь? – осведомился Мило. – Говорят, она где-то здесь. – Говорят, – пожала плечами старушонка и плотнее закуталась в шаль. – Говорят также, что ведьма – это я. Мило попятился. В страхе он прижался к Тактику, поближе к звонку будильника – известно, что ведьмы боятся громких звуков. – Не пугайся, – рассмеялась она. – Это ошибка. Ведь я… Мило с сомнением поглядел на неё, не зная, верить или не верить. – Ведь я! – повторила старушка. – Не окончательная Ведьма, просто Ведь, без окончания. Мы с ведьмой, конечно, одного корня, но я совсем не опасная. – Какого такого корня? – спросил Мило, отлипнув от пса и сделав шажок к старушке. – И за что вас посадили в темницу? – Ох! – воскликнула та (как раз в этот момент огромная крыса прошмыгнула у её ног). – Ты не знаешь, какого я корня? Тогда слушай. Я начну с Азов. Аз и Буки – два первейших дома в нашем королевстве. К ним принадлежит сам король Азбукиан. Мы же, Веди, стоим на третьем месте, хотя ни в чём не уступаем первым, ибо происходим от древнейшего корня вед. Посему при дворе мы всегда чем-нибудь заведовали. Я, к примеру, в течение многих лет ведала словами и решала, какие из них годятся для всеобщего употребления, какие и где можно произносить, а какие нельзя, какие следует писать и печатать, а какие – ни в коем случае. Можешь себе представить, сколько тысяч слов прошло через мои руки и какая это была ответственная работа. Мне был пожалован придворный титул «Ведущий Слововед», я гордилась им и была счастлива. Первое время я следила только за качеством – за тем, чтобы в ходу были слова надлежащие и не подлежащие сомнению, чтобы речь была простой и ясной, а словарный запас зря не транжирился. Я расклеила по всему дворцу и торговым рядам лозунг: Что коротко и ясно, то и прекрасно! Но власть развращает человека, скоро я стала скупиться и отпускать всё меньше и меньше слов, чтобы мне оставалось побольше. Я расклеила новый лозунг: Меньше слов – больше дела! От этого торговля стала чахнуть – народ боялся покупать лишнее. И настали в королевстве трудные дни. Тем временем скупость моя всё возрастала, а количество разрешённых слов всё уменьшалось – их уже не хватало даже для пустячного разговора. Однако следующий мой лозунг гласил: Язык твой – враг твой! Но и этот я заменила. Молчание – золото… — таков был мой последний лозунг. И все разговоры прекратились. Никто ничего не продавал и не покупал, рынок закрылся. Люди впали в нищету и отчаяние – в этом они винили меня и прозвали ведьмой. Наконец король, прознав обо всём, разгневался и велел бросить меня в темницу. И вот она я, – здесь, перед вами, – сильно постаревшая и умудрённая опытом. С тех пор прошло очень много лет, – продолжала она. – Однако титулом Ведущего Слововеда так больше никого и не жаловали. Поэтому люди стали многословны и словоохотливы – бросаются словами как им заблагорассудится и полагают, что это разумно. Однако запомни: лезть в карман за словом – плохо, но сыпать словами без разбору – ещё хуже. Старая Ведь тяжело вздохнула, потрепала Мило по плечу и снова взялась за спицы. – С тех пор вы и сидите? – посочувствовал ей Мило. – Да, – ответила она с грустной улыбкой. – Все обо мне забыли, а кто ещё помнит, считает ведьмой. И напоминать им о том, кто я такая, тоже бесполезно. Им что ведьма, что ведущая, что заведующая – всё едино, они ведь ведать ни о чём не ведают и страшатся всех одинаково. – А вы ведь не такая страшная, – заметил Мило, и Тактик вильнул хвостом в знак согласия. – Спасибо на добром слове, – улыбнулась она. – Значит, теперь я Ведь Не Такая Страшная. Можешь звать меня и покороче: тётушка Нетакая. Хочешь, погрызи знаков препинания. – И она открыла коробочку засахаренных точек, запятых, кавычек, вопросительных и восклицательных знаков. – Это всё, что у меня есть из еды. – Погодите, – пообещал Мило, – дайте мне только выбраться отсюда, я и вам помогу! – Очень любезно с твоей стороны, – ответила тётушка Нетакая, – но помочь мне может только одно – возвращение Поэзии и Мудрости. – Чего-чего? – переспросил Мило. – Поэзии и Мудрости, – повторила она. – Это уже другая и слишком долгая история. Вам, верно, недосуг и скучно будет её слушать. – Нет, – тявкнул Тактик, – досуга у нас тут хватит. – Правда, правда, и вовсе не скучно, – подтвердил Мило. Тогда старая Не Такая Страшная Ведь, покачиваясь в кресле, поведала такую историю: Глава 6 Не такая страшная история – Когда-то, давным-давно, земля эта была пустынной и дикой. Скалистые горы защищали её от лютых ветров, но бесплодные долы её были безлюдны. Прозябали в них растения худосочные и корявые, и плоды их были горше полыни. Где не пустошь, там пустыня, где не пустыня, там голые скалы – такова была эта земля. И в холмах её обретались лишь исчадия тьмы. Злые чудища властвовали над нею от гор до самого моря. Имя же ей было Пустопорожня. И вот однажды из-за Моря Знаний к берегам Пустопорожни пришёл корабль. А плыл на том корабле юный королевич. Он странствовал по миру в поисках своей доли. И вот во имя истины и добра предъявил он права на эту землю и вознамерился обозреть свои новые владения. Разъярились чудовища, демоны и великаны, ополчились на пришельца, желая изгнать его. И была такая битва, что земля содрогалась; а когда кончилась битва, оказался у королевича лишь малый клочок земли у самого моря. – Построю здесь город, – сказал он и построил город. И вскоре на многих кораблях сюда прибыли поселенцы-первопроходцы осваивать новые земли. Город вырос, расширился. Что ни день подвергался он нападениям и набегам, но уже никакие силы не могли сокрушить его. Вскоре он распространился так, что стал уже не город, а целое королевство. И нарекли его – Разум. Однако за стенами его по-прежнему простирались края враждебные. И поклялся новый король покорить их, ибо они по праву принадлежали ему. Каждой весною выводил он в поход свои рати, осенью возвращался; с каждым годом умножались владения и богатство Разума. И женился король, и родились у него два сына прекрасных, коим он передал все познания свои, дабы правили они разумно, когда придёт им пора. Возмужали сыны, призвал их к себе король и сказал: – Стал я стар водить рати на брани. Настало время вам продолжить моё дело. Должны вы воздвигнуть в дикой Пустопорожне новые города, дабы владения Разума расширялись. И было так. Один пошёл на юг, в предгорья Неразберихи, и основал там Словаренцию, город слов. Другой же пошёл на север, к Тёмным Горам Невежества, и там воздвиг Числовенцию, город чисел. Оба города благоденствовали, а исчадия тьмы отступали всё дальше и дальше. Города и селения стали строиться всюду, а чудовища сохранились только в самых далёких и глухих окраинах – там сидели они, готовые изничтожить всякого, кто осмелится приблизиться или проникнуть в их пределы. Братья преуспевали, только шли они врозь, ибо по природе своей были оба слишком мнительны и самолюбивы. Каждый мечтал превзойти другого – ради этого они трудились не покладая рук, так что в недолгом времени их города своим размером и великолепием уже могли поспорить даже с самим Разумом. «Всё-таки слово превыше разума», – утверждал один про себя. «Всё-таки число превыше разума», – думал про себя другой. И неприязнь их друг к другу усиливалась. Однако, не ведая о вражде сыновей, старый король на закате своего правления был счастлив и дни свои проводил, гуляя под сенью королевских парков. Единственное, о чём сожалел он, что не было у него дочери, поскольку маленьких девочек он любил не меньше, чем маленьких мальчиков. И вот однажды, гуляя по саду, нашёл он в беседке, увитой виноградными лозами, корзину с двумя крошечными младенцами – то были прекрасные златовласые девочки. И возликовал король. – Они ниспосланы скрасить мою старость! – воскликнул он и призвал королеву, министров, придворных и весь народ, чтобы все могли лицезреть их. – Одну мы наречём Поэзией, другую – Мудростью, – объявил он, и стали они Принцессой Сладчайшей Поэзии и Принцессой Высочайшей Мудрости и воспитывались во дворце. В конце концов умер старый король, оставив королевство на двух сыновей-наследников, однако с условием, что будут они печься о благе двух юных принцесс. И один стал править на юге и нарёкся королём Азбукианом, единодержцем Словаренции, а другой стал править на севере и нарёкся Матемагиком, королём Числовенции; и, блюдя свою клятву, оба они заботились о принцессах, пребывавших по-прежнему в Разуме. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/norton-dzhaster/prizrachnaya-budka/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.