Алексей Наст. Забавки для малышей. «БЗЫК». Отдыхал в деревне я. Рассказали мне друзья, То, что слепень – это БЗЫК! Этот БЗЫК Укусил меня в язык! : : : : «Лягушка и комар» Болотная лягушка Охотилась с утра, Толстушка-попрыгушка Ловила комара. А маленький пострел Искусал квакушку, И сытый улетел… : : : :

Саномания

Автор:
Тип:Книга
Цена:149.00 руб.
Издательство:Самиздат
Год издания: 2021
Язык: Русский
Просмотры: 145
Скачать ознакомительный фрагмент
КУПИТЬ И СКАЧАТЬ ЗА: 149.00 руб. ЧТО КАЧАТЬ и КАК ЧИТАТЬ
Саномания Александр Викторович Стенников Ребенок, это белый лист, чистая душа и очень важно для маленького человека, что он получит в начале своей жизни. В главном герое повествования живет непреодолимое желание все знать, понимать, чувствовать жизнь, взаимоотношения… Каждый из нас, носит в себе свое детство, себя маленького. И каждый может рассказать уйму ярких событий из той, детской жизни. Ты помнишь свои желания, страхи, и в каких облаках летал – мечтая и фантазируя. Порой мы «помним», так, как бы нам хотелось, а не то, что было на самом деле. Все это остается потаенно, в нашей душе. Это только наше, сокровенное… И мы стараемся, не выворачивать СЕБЯ на изнанку, даже перед самыми близкими, которые даже не подозревают, что мы можем быть совсем другими, а не такими, какими они нас знают. В рассказах большая человеческая любовь, разноликая, тонко чувствующая, бережная, мудрая. Рассказы написаны по мотивам реальных событий, начиная с середины шестидесятых годов прошлого столетия и уносят нас в далекое Советское детство. Александр Стенников Саномания Пролог Посвящается моей любимой бабушке Авдотье Алексеевне Третьяковой Мне б туда, где елка в вате, где едва за тридцать бате, мама шьет на праздник платье… скоро новый год. Где намеренья не лживы, и пока еще все живы, и чисты ДУШИ порывы, и ОНА – поет. Отрывок из стиха Беззаботный, автор       Александр Маршал. Глава 1 С О В С Е М Н Е Д Е Т С К И Е В О П Р О С Ы… Лето. Это было последнее лето моего проживания у бабушки в деревне. Осенью я пойду в первый класс, поэтому уже скоро за мной приедут родители и увезут в далекий Казахстан. А пока лето продолжало радовать жаркой погодой, теплой, летней грозой, разнообразием деревенских, детских дел. Но с каждым днем мы росли и взрослели, исходя из этого, в голове начинали возникать совсем не детские вопросы… – Саня, привет!– из калитки появился мой друг Колька – Пузан, и сходу задал мне вопрос в лоб: – Помнишь, давеча ты спрашивал у меня, приходят ли мне в голову взрослые вопросы или нет, я тогда отшутился. А вот сейчас хочу у тебя спросить, как это так получается, что все деревенски девчонки в тебя влюблены? – Ну, прям все? – Да, все трое… Но эт я тебе по секрету. Сеструха моя, Зойка, проговорилась. – Коля, а что эт значит, влюблены? – Спорют, даже ссорются, кто из них за тебя замуж пойдет… – Колян, так я, замуж не собираюсь. Хотя, ой,.. мужуки же женются… Ну, даже и жениться! Все одно, как то рановато, давай для начала все распознаем, например, откуда берется эта любовь, как люди находят на ком жениться? Ты поспрашивай у родителев, у бабушки своей, и я поузнаю, а потом уж и решим, вообще, а нам это надо?! Кстати я с няней Лидой уже говорил за любовь, и она рассказала про папу с мамой, как они встретились и поженились. Вот, слушай, со слов Лиды: Витя с другом приехали из Комсомольска в Копырино работать. Практика какая-то у них, после учебы. По распределению к нам и попали. Ну, и, как обычно, вечером, все в клуб пошли, на танцы. Куда ж ещё? Идут и видят: впереди две девушки. Папа и говорит другу: «Давай, твоя-с лево, моя-с право». Шура как раз и оказалась с право. Так вот и познакомились. Полюбили друг друга и поженились. – Нянь, ну как папка -то мог угадать, что моя мама справа?!, – удивился тогда я… А всё в руках Божьих, как говорит наша бабуля – Авдотья Алексеевна, все от НЕГО! Вот такая история про любовь, Пузан… – Сано, это хорошо, что твой папа Витя угадал, с какой стороны шла мама Шура, а то навряд ли сейчас, мы с тобой бы разговаривали… – А что бы нам помешало? – Да очень просто, тебя вовсе могло бы и не быть на этом свете! – Точно, Колька, вот какой я счастливый! Уже дважды! Еще мне бабушка сказывала, что я в рубашке родился. – В клеточку или в полоску? – Сам ты в полоску! В пленке, в такой, как в пузыре и мертвый, меня еле-еле оживили. Ну ладно Коля, не будем, о грустном. Пошли по домам! Давай, до завтра. Подходя к калитке дома, я увидел, как со стороны колхозной канторы на меня надвигается дождь. Было какое-то чудо, на небе, вроде ни облачка, жара стоит несусветная, прям пекло! И тут дождь! Самое не понятное, у дороги, дождь взял и остановился! Я подошел ближе. На расстоянии вытянутой руки от меня, дождь лил как из ведра, а на меня ни одной капельки не упало, так стеной и льет! Я засунул в дождь ладошку, она мгновенно наполнилась теплыми и очень крупными каплями. Тогда я снял сандалики и босиком стал носиться под дождем, иногда выныривая из него, каждый раз удивляясь, невероятному событию в моей жизни. Через мгновенье, дождь исчез, оставив после себя на дороге теплые лывы. Улыбаясь самому себе, я взял в руки сухие сандалии и мокрый как курица, потихоньку отворил калитку. Бабушка на огороде пропалывала грядки, я стал подкрадываться, что бы ее испугать по шуточке, но наступил на сухую веточку, она хрустнула и выдала мое присутствие. – Сано, напугал меня, окаянный! Как ты вовремя, хотела уж идтить тебя искать, полкаете целыми днями по деревне-то, чем хоть занимаетесь?,– не отрываясь от грядок, выговаривала Алексеевна, – Забежал бы хоть, пообедал! А то, как с утра удул, вона уж солнце дальше зенита! Посмотрев на меня, промолвила с удивлением, – А ты пошто такой мокрый?! С мостков, что ли свалился? – Бабуль, да ты ж и не поверишь, я сейчас видел чудо, и даже в нем участвовал! А мокрый, от того, что бегал под дождем! Авдотья Алексеевна, в недоверии, покачивая головой, посмотрела на небо, по сторонам и молвила, – Санушко, вот только давай без фантазий, какой дождь?! Небо, к сожалению, чистое, вона огород изнывает без влаги уж каку неделю! – Баб, тута не было, а тамо, за оградой, прям у дороги, дождь и стоял! – Так дождь не стоит, голуба моя, дождь идет! – Да в том-то и чудо, баб, дождь надвигался, надвигался на меня, а как дорогу перешагнул, так стеной и остановился! Сначала я стоял совсем рядом, ни чего не понимая, а потом уж оторвался радостно, да и намок! Да вот, видишь и сандалии мои, сухие! Да и лывы, вона на дороге, не веришь, сходи и убедись… Через некоторое время, с удивлением на лице, разведя руками, Авдотья Алексеевна вернулась с улицы,– ладно Сано, не обижайся на старую что не поверила, и правда – чуудоооо… Иди, переодень мокру одежу, да обедать будем… После обеда, мы с бабушкой любили посидеть на пороге, подставив солнышку свои лица… – Бабуль, вот скажи, я тута стал замечать, что все вокруг растет, живет и все по два. И вот сейчас даже, посмотри, одна стрекоза гонятся за другой, вона гусь наш нахохлился и ходит так важно за гусыней, и в песне я слышал по радио, – даже тонкая рябина хочет к дубу перебраться, баб это любовь? – Да, Санушко, это любовь… В человеке, Сано, столько понамешано, есть и всякие чувства, и хорошие; доброта, милосердие, скромность… и плохие; как зависть, ненависть, презрение. А вот любовь, она дается человеку Богом как ДАР, и не кажной еще этот дар получат… Что бы жить, человеку нужно солнце, воздух и вода, а еще – любовь… Без любви, человек овощ овощем, и не жизнь это, мытарство одно. А быват и есть любовь, а токмо однобоко живет в твоем сердце, да голову беспрестанно точит, так от любви ентой, не взаимной, мука одна, хоть и сладкая, а все одно – выть хочется по ночам на луну. Потому как любви выход нужен, для нее два сосуда нужны, чтоб энта любовь переливалась из одного в другой, от кипения до озноба телесного…да хоть и так, пусть даже не взаимна, в любом ЕЕ проявлении – есть счастье… Все в природе, и у животных, растений, птиц, букашек разных, и конечно же у человека, все нацелено на продолжение рода. А что бы потомство было сильным, здоровым и красивым, нужна любовь, потому как без любви, ничего хорошего в этой жизни не получатся. Вот ты и сам заметил, гусь важный ты сказал, нахохлился, потому как, хочет показать гусыне какой он сильный, надежный и какие у него серьезные намеренья. Так он ухаживат за ней, оберегат, не дает ни кому даже близко приблизиться, хочет понравиться ей. Коли она полюбит его, у них появятся маленькие желтые и пушистые гусятки… – Бабуль, а расскажи про енту любовь по боле, историю какую, так хочется, что бы и в моей жизни все было, по-хорошему, по любви… – Любовь, это БОГ, БОГ и есть ЛЮБОВЬ… ОН везде, кругом, во всем живом и не живом, в душе твоей. Если ты с добром, уважением, почтением ко всему окружающему, так и мир будет относиться к тебе. Историй о любви множество… Вот одна из них, совсем давнишняя, я тогда еще ребенком была, и мне ее мама пересказывала. Есть у нас, тута, недалече, озеро «Лебяжье» называтся, ну ты ж знашь. Однажды, на озере энтом, появились два белых лебедя. Пролетая в свои родные края, лебеди частенько отдыхали на наших озерах, но никогда не оставались на все лето. А этой красивой паре видать у нас приглянулось, они часто поднимались в небо и кружили над озером. Все ходили к озеру любоваться их грациозностью, красотой и их любовью. Лебедица, сама по себе, это большая, большая птица любви…и Лебедь – воплощенье силы и надежи большой, такой вот настоящей, мужитской… Считается, что лебединая пара самая верная, если они выбрали друг друга, то это уж на всю жизнь. Каждую весну они прилетали, а осенью улетали в свои теплые края уже со своим потомством… И все бы хорошо, да только жил в соседнем селе зажиточный барин, и было у него много чего в хозяйстве; земли много, семья большая, два сына служили офицерами в царской армии. И сам барин был огромный как медведь, ручищи, как две лопаты. И было видно, как шибко скучат барин от жизни деревенской, от чего выпивал часто и по многу. В пьяном состоянии этот человек становился страшным! Ходил, шатаясь по своему поместью, и если кто попадался ему на пути в это время, вылавливал и боролся с ним, мог своей силищей не мереной покалечить или прибить насмерть. Так же одним из «развлечений» барина, была стрельба из ружья, во все что движется. Как он пьяный оказался на озере, теперь уж ни кто не знат, а только застрелил он лебедушку. Все деревенские наши, оплакивали ее, и лебедя жалко было, очень было жалко, видно было, как он «убивался», летал, да трубил все над озером. Мужики наши -то порывались все отомстить барину. Петуха красного ему пустить, пока спит пьяный, только жалко было, посторонни люди могли пострадать. И порешали после, что пусть Бог рассудит, все в Его руках… Лебедь же наш, каждый год прилетал, на наше, теперь уже «Лебяжье» озеро, так все его стали называть, а до этого назывался «Песьяное». Прилетал лебедь, и жил все лето в гордом одиночестве. Расправит свои большие белые крылья и подолгу кружит над водной гладью, все лебедицу свою ищет, кружит и кричит и кричит на все озеро. Было видно, как он потихоньку умират от горя, что потерял любимую. А осенью, с этой болью в груди, улетал в далекие чужие, теплые края… У барина же с тех пор, как черная полоса пошла, то неурожай, то амбар какой сгорит от молнии, то скот падет в потраве какой. А потом перва мирова война, оба сына на которой и погибли, жена не вынесла горя и скончалась, работники разбежались кто куда. Думали, что барин совсем с ума сойдет, сопьется или собой покончит. Только барин пить бросил, ходил все на озеро и целыми днями, стоя на коленях у самой воды, плакал и вымаливал прощение у лебедя… А однажды, лебедь не смог осенью улететь, может состарился, может устал жить так в одиночестве, да и лететь от родного так далеко да и тосковать там до следующей весны, просто сил не осталось… Лед сковал берега, и постепенно охватывал все озеро, маленькая полынья осталась, пришел тогда барин к лебедю, упал на колени, протянул к нему руки и сказал: « Один ты у меня родной остался, пойдем ко мне жить», и стали они жить вдвоем. А по весне барин выпускал лебедя на озеро, ставил там же шалаш и жил на берегу, лебедя охранял… Не плач Сано, главно в жизни беречь то дорогое, что Господь дарует нам, это то, Божественное чувство, которое и есть любовь… Умение любить и есть ДАР, через которое ты бывашь счастлив, даруя это Божественное чувство близким… Солнышко к тому времени, потихонечку клонилось к горизонту, я увидел, как наш сосед, дед Илья пошел на озеро, снимать с сетей дневной улов. – Баб, можно я с Ильей, на озеро? – От чего ж нельзя, беги, он много чего хорошего может порассказать… Догнал я Илью уж у лодки, которую он толкал в воду,– Давай подмогну, дед Илья! – О! Сано! Якорь тебе за ногу! Давай, коль не шутишь, ты пошто здесь, и без друга своего? Складыватся, что вы с ним не разлей вода? – Да, деда, дружим. Только занятой он нынче, да и я вот к тебе по разговору серьезному, по мужскому, можно с тобой поплыву? – А что ж не можно-то, валяй! Токмо знашь, плават говно в проруби, а мы морские-ходим! Залязай в лодку-то, баушка не потерят, коль мы до поздна? Мужски дела, они быват долгими, якорь тебе в корму! – Не, деда, не потерят, я с тобой, я отпросился… И мы потихоньку пошли… На озере была тишь, полный штиль, как говорит Илья. Он втыкал тычку, в дно озера и мощно ею отталкивался, лодочка плавно шла, рассекая попадавшие на пути кувшинки и распустившиеся лилии. – Ну, что Сано за дело, у тебя ко мне?– нарушил молчание дед Илья. – Как-то по осени, деда, тут же на озере, ты рассказывал мне про войну, как чудесным образом море спасло тебя от верной гибели. И о любимой своей Лизавете сказывал, мы тогда даже о ней песню пели,– и я запел на все тихое озеро,– Ты ждешь Лизавета, от друга привета… – Сано, как то ты из далека все, якорь нам поперек дышла! Ты говори напрямую, чаво хошь-то? – У нас с другом Колькой возник совсем уж взрослый вопрос – о любви, откуда она берется и куда потом деватся? А может просто, дед Илья, расскажи о том, как ты понял, что вот, пришла любовь… Илья оттолкнулся тычкой в последний раз, руки его опустились расслаблено и он медленно сел на заднюю лавочку лодки, не выпуская из руки тычку, которая теперь плыла параллельно лодки. Какое-то время он сидел и сам себе улыбался, пока наша лодка окончательно не затормозила, уткнувшись носом в камыши. Я уже понимал это состояние взрослых, в такой момент их торопить нельзя. Я терпеливо ждал, и наконец, Илья, не убирая с лица улыбки начал свой рассказ: – Хорошо, так уж и быть! Хоть и рановато Сано, каки то вещи тебе слышать, да мне самому приятно, хоть в воспоминаниях, да еще разок сие пережить… Шел 1930 год. Я заканчивал службу мичманом в боевых частях красной Балтии, оставалось еще полгодика, но за храбрость и усердие в боевой и политической подготовке был награжден отпуском на Родину количеством десяти суток, трое из которых я уже потратил, добираясь всяким транспортом до родной сторонушки… Я «мчал» домой на попутной полуторке, стоя на кузове и держась за борт, в клубах пыли и подпрыгивая на каждой кочке проселочной дороги, смотрел, как проплывают мимо знакомые до боли в груди, перелески, озера и деревеньки… Сано, с самого детства, со мной творятся необъяснимые чудеса, вот когда происходит в моей жизни что-то очень важное, в этот момент время вокруг меня приостанавливается словно, начинат течь замедленно. Голова работат, как всегда, в том же режиме соображаю, а вот время, как во сне. И вот тогда, точно также было; душа стала замирать, сердце ударяло, словно в бубен, но казалось не боле двух раз в минуту. Я постучал по кабине и сошел на землю. Машина медленно удалялась, клубы пыли рассеивались, я стоял по средь дороги, на окраине не большого знакомого села, до родного дома оставалось четыре версты… Вокруг летний штиль, до звона в ушах давящая тишина и только слышен стрекот кузнечиков, и кажется даже шорох крыльев пролетающих мимо бабочек… Сердце продолжало бешено гонять кровушку, а душа при этом как-то сладко замирала, в предчувствии чего-то не вероятного, не понятного, но чего-то нового, до душевной радости – долгожданного… – Господи, мне ж домой, к мамке нужно, якорь мне по голове! Почему я здесь? Ведь что-то меня остановило?! – озираясь по сторонам, разговаривая сам с собой вслух, стал задавать эти вопросы… И в это самое время, мы одновременно увидели друг друга. Из-за пригорка, по лесной тропинке, улыбаясь сама себе, с коромыслом через плечо, не шла, а словно лебедушка «плыла» мягко ступая, очаровательная девушка. Ведра, на коромысле, плавно покачивались, и по ним скатывались струйки чистой и прозрачной воды. В один миг я словно окаменел. За время службы в морфлоте, неоднократно бывал в увольнении и в Кронштадте и Ленинграде, видывал достойных внимания девиц, но здесь, в деревне, в этакой глухомани… Это была, стройная, с еле заметной улыбкой и искорками в глазах красавица. На ней было нежно голубого цвета платье, которое струилось по ее телу, еще более подчеркивая стройность фигуры, на голове белая косынка, завязанная сзади на тонкой и длинной шее, из-под косынки выпали локоны, густых темно- каштановых волос, шею обрамляли несколько ниток мелких бус бирюзового цвета… Без слов было понятно, что не из деревенских она, а словно ангел не земной… Так, стоя в оцепенении, где-то издалека до меня доходило, что она абсолютно не досягаема, как звездочка на небе, вроде вот, можно дотянуться рукой, а не взять… В это время мимо меня проходил пожилой мужчина, вероятно от того же источника. Остоновясь подле, вымолвил несколько слов, которыми протрезвил мой рассудок… – Парень, так и будешь стоять?– спросил он,– с такими «героями» не победить нам мировой империлизьм! А, матросик, не робей! Она, однако, сейчас уйдет, возможно, навсегда, и глупо будет с твоей стороны ее не догнать,– так и сказал, якорь ему в ведро! И пошел своей дорогой, поливая пыльную тропинку жаждущей влагой из переполненных ведер. Я же, взглянув на эти полные воды ведра, про себя отметил, – О, к удаче!– вдохнув полной грудью, и как крейсер, в десятибалльный шторм, рассекая волны, с небывалым волнением ринулся за незнакомкой следом. Будто шагнув с этого пригорка в кромешную пропасть… – Господи! Мамочка моя родная! Что же это со мной? Ноги, совсем ватными стали, не слушаются, и сердце-то шепчет, – хороший-то какой, Господи! В бескозырке и тельняшке! Словно с неба свалился, будто из прошлой жизни! И что ж теперь, я так и уйду?! Догонит ли? А коли, нет? Ну и пусть, я же сильная, а коли ж нет, пусть – не судьба, не мое знать-то… – так думала Лиза, лишь мельком взглянув на моряка с надписью «БАЛТИКА» на бескозырке. Медленно удаляясь, все думала про себя, – неужели вот так бывает, еще там, у источника, пять минут назад, я и знать не знала, что есть он за свете белом, а вот только взгляд один, и душа кричит, радуется, плачет и неловко сожалеет, что не может себе позволить; скинув коромысло с плеч, повернуться и побежать к нему на встречу, обнять нежно, и так кричать на весь мир: – КАК ЖЕ ДОЛГО, Я ТЕБЯ ЖДАЛА!… – Простите девушка, я такой неловкий, я домой, на побывку, и через три дня уж обратно и вот…у меня нет слов сказать вам, но, вы так прелестны, глядючи на вас, дышать трудно – вымолвил я, словно между нами существовали какие-то давние и только нам одним известные, отношения,– разрешите проводить вас? Позвольте?– я снял с ее плеча коромысло с ведрами,– можно я попью?– пил из ведра, а вместо воды, будто пил ее взгляд, таких же чистых и нежных оттенков молодой весны глаз, словно омываясь святой водой из источника. Смешной какой! Догнал… Проводить… Конечно же – ДА, можно!,– думала Лиза, теперь уж не стесняясь, разглядывая во все глаза, высокого, широкоплечего, в бескозырке на самой макушке, со смешным, кудрявым чубом на лбу,– а что же скажет папенька,– продолжала переживать,– вот совсем чужой человек и в дом привела? Но я же уже взрослая, да они ж будут рады, он же оттуда, он же наш..,– Лиза смотрела на него, как он жадно пьет воду, радуясь ему, радуясь своим, волнующим душу мыслям, вдруг прорвавшимся, словно копились внутри долго-долго и улыбалась… – Здесь за пригорком источник с замечательно вкусной водой. Отец мой не здоров, только ее и пьет, говорит, что вода эта святая. – Спасибо за водицу, она и впрямь вкусная. Давай, подсоблю! Я, Илья… Я жил до флота в соседней деревне и про источник сей знаю, он и в правду святой, тут раньше и часовенка стояла и купели для омывания, только вот…порушено все… Мы шли по деревне, мысли в голове путались, эмоции бросали то в жар, то в холод, от чего разговор не клеился. – А тебя вот, не припомню, да и не похожа ты на наших, деревенских. – А я Елизавета. Мы не здешние. Смотрю у вас на бескозырке написано «БАЛТИКА», а мы, как раз там и жили, в Петрограде, папа профессор словесности, преподавал в духовной академии. А потом нас сюда, в Сибирь, как не благонадежных… Отец, теперь учительствует в местной школе. Вы не представляете, как я соскучилась по всем-всем, кто там остался! Как там наше море, Финский залив, как Петроград? – Море штормит, залив волнуется, от чего иногда выходит из берегов, город укутан туманами и дождями, плачет и грустит о тебе… – Спасибо Ильюша! – Только он теперь Ленинград. – Да, разумеется. Ну вот, мы и пришли, это наш дом. Илья, вы не могли бы на минуту зайти к нам? Мои будут чрезвычайно рады познакомиться с человеком из родных мест… – Спасибо Лиза за приглашение! Конечно, зайду! С большим удовольствием! «Наш ДОМ», сказала Лиза, но домом назвать развалившуюся хибару, язык не поворачивался. Это был старый, покосившийся, скорее всего когда-то заброшенный прежними хозяевами пятистеник. Ставни на двух окнах отвалились, на третьем висели в разные стороны, как уши у зайца. Порог весь прогнил, а крыша казалось, вовсе вот- вот рухнет. – Но в такой хате и жить-то опасно, не ровен час развалится, и на дно! – Когда нас сюда привезли, два года назад, расселили в заброшенном амбаре, в котором когда-то хранилось зерно, благо было лето. А к осени, выделили сей дом. А мы, после амбара и этому рады, дай Бог не на долго. Надеемся, что сие недоразумение вскоре закончится и мы возвернемся в свою родную квартиру, в Петроград, что на Черной речке… Дом состоял из кухни и одной комнаты. Кухня была светлой и просторной, пахло недавно испеченным хлебом, и прохладой, вперемешку с запахом цветущей герани. Из комнаты слышались слова знакомого романса под гитару. Уже не молодой, но сильный мужской голос искусно переплетался с совсем казалось еще молодым и звонким женским. – Папенька, маменька, посмотрите, кого я вам привела! Из комнаты вышли два улыбающихся, пожилых человека. Но увидев гостя, на их лицах вдруг появилось; недоумение, оцепенение и восхищение одновременно. Лизавета подбежала к родителям и представила их; – Мой папа, Данила Иванович и маменька Варвара Кузьминишна. Папа, мама, а это Илья, он из ПЕТРОГРАДА, домой на побывку, вот, водицу помог мне донесть… Они медленно подошли ко мне, рассматривая с ног до головы своими не верящими глазами. Затем, положив головы мне на грудь, обняли с двух сторон как самого дорогого и ожидаемого гостя, и тихо заплакали… Затем мы обедали и много разговаривали, шутили, смеялись, вспоминали. Я, что мог, рассказал; где служу, о любимых местах Ленинграда, посещаемые в дни увольнений, о его скверной погоде и о том, что все-таки, хочу жить здесь, на Родине, в деревеньке в одну улицу, вокруг озера. При этом постоянно искушал себя, как бы вот не заметно для всех, лишний раз посмотреть и полюбоваться, как суетится Лизавета по кухне, помогая накрыть на стол, как достойно сидит за столом и какие красивые у нее руки… – Каждый стремится к родному, к чему душа прикипела. Даже если это одна улица, вокруг озера, – продолжила разговор Варвара Кузминишна,– но мы привыкли к другим жизненным скоростям, к другим возможностям. Вот, к примеру, у Лизаньки хорошее образование, три языка знает; французкий, испанский и английский. На фортепьяно играет, поет хорошо, жаль только инструмент, там, дома остался… Здесь хорошо, мы не жалуемся, и люди хорошие и природа, но будто жизнь остановилась, и превратилась как в один нескончаемый день. Мы то, уж с Данилой Ивановичем отжили свое, много чего хорошего повидали, а вот вам молодым да красивым крылья нужны, чтоб знания приумножить, да применить где надо. В разговоре, периодически возвращались к теме новой жизни, братоубийственной войне, коллективизации, страшного голода, который «косил» и города и села. Жестокой несправедливости новой власти, как к простому люду, так и к духовенству и интеллигенции. Но каждый раз, кто ни будь из нас на полуслове тему обрывал, так как про все ЭТО, разговаривать было опасно. На какое-то время отвлекались, но раз за разом к этим разговорам опять возвращались. Данила Иваныч затронул самую больную в их семье историю: было у них, помимо Лизаветы еще четыре старших сына, только в революцию, двое воевали за красных, а двое за белых, вот и погибли все, незнамо за что!.. – Данила Иваныч, у меня к вам несколько духовных вопросов, можно? – Извольте, только пойдемте мил человек на свежий воздух, там для меня лавочку, сосед Петро смастерил, в тенечке, под акацией. Мы присели на лавочку, солнышко уже немного перевалило за свой зенит и акация, действительно гасила жар его лучей. – Данила Иваныч, мне двадцать два года, всю сознательну жизнь я прожил при Советах. Но, чем старше становлюсь, тем явно вижу, всю несправедливость и жестокость этой власти. Скажите, кто в этом виноват, отчего так все вышло и как теперь бороться с этим ЗЛОМ? – Во – первых, Илья, то, что Советская власть строит, их лозунги, идеи, может и не плохие, вот только люди, которые на верху, утеряли честь и достоинство. В наше время, честь определялась как благородство души и чистая совесть. Но это только, во-первых. Каждый же из нас, очень уверенно может сказать, что все вокруг негодяи, которые во всем виноваты, только не я… Всегда ж мы ищем виновных, и в глобальных масштабах и тем более в личных бедах и неудачах. И мы страстно желаем, чтобы «эти виновники», понесли заслуженное наказание, что бы они страдали, как и мы страдаем, что бы они за все заплатили. Но и с другой стороны, у каждого, своя правда, вернее, они думают точно так же, как и мы. И пока мы ищем виновных, мы страдаем, мы находим себя в роли жертвы. И пока мы не поймем, что наша душа, наше сердце, любовь, счастье, это только наша ответственность перед самим собой, и абсолютно ни кто не виноват в наших неудачах. До тех пор, кто сильнее физически, кто у власти, всегда будут угнетать и побеждать. Потому как, без зазрения совести, убежденно считают, что делают все правильно, и ни в коем случае, не считают себя, негодяями… Вот скажи Илья, в чем смысл и цель революций? – Построить новое, свободное Государство, есть и дальнейшая цель, в итоге – мировая революция… – А вот нет, и не будет, мил человек, ни какой мировой революции! Все это утопия и прикрытие «красивыми» словами вседозволенности! Разрушить настоящее, позабыть свое прошлое, сломать, растоптать – это легко! Когда-то, в самом начале революции, Лев Троцкий, агитировал о вечном,– мы, построим новый мир!,– говорил он,– и в нашем новом мире БОГ, это не любовь! Чувства приходят и уходят, да и не каждому дано. Наш БОГ – справедливость,– кричал он, – социальная справедливость! И она, в душе у каждого! Поэтому, изменяя абсолютно все, мы рискуем абсолютно всем, и безжалостны в этом не только ко всем, но и к самим себе. Народ это видит и народ с нами… А ведь, лукавство все это, Илья! У таких людей, превыше всего, власть над другими, да судья – револьвер в помощники, кого казнить, а кого миловать! И где он сейчас, этот товарищ Троцкий, этот душегубец? В газетах пишут, выслан, из страны, как неугодный новой власти… А истинная смелость человека, Илья, в верности в самого себя, в веру в Бога! Вот такие мы разные! Одни, ради своих идей, готовы рушить, уничтожать, предавать, перешагнуть через самое святое. Другие, сохранить, защитить, созидать, продолжить верить в истину – Бог везде, Бог любовь и Он милосерден… В шестом столетии, – продолжал говорить Данила Иваныч,– в православной Византии произошел переворот. К власти пришел ужасный человек, садист и убийца. Было пролито реки крови. И вот один духовный человек взмолился:– Как это так?! В нашем православном государстве правит изверг! Кровь льется не повинная!.. Всю ночь молился, а к утру ему голос: « Искал худшего, но не нашел». И тогда духовный человек обомлел. Он видел только внешнее, а все страсти живут в душах человеческих. Так как, со злом бороться, если среди нас – ОН, ИСКАЛ ХУДШЕГО! Для чего? Может очистить эти лживые и лицемерные души? А мы и не боремся, легче ж сказать: «все виноваты, все плохие, все негодяи, кроме меня»… Ну а во-вторых, в каждом отдельном случае, зло, или преступление или нет. Ну, к примеру – война, убийство на войне противника, за грех не считается. А считается, если ты не убил, а струсил, грех – предательство. В мирное время убийство – грех. Как же распознать? Ну вот, если мы во тьме и не можем найти дорогу, тычемся как слепые, и все в стену. И думаем: «если хоть немного прозреть, хоть где то свет увидеть» Поэтому нужна молитва, по мере очищения души, ощущения смирения, Господь нам прольет свет, будет открывать пути, как правильно поступить в той или иной ситуации. – Вы говорите Данила Иваныч, нужна молитва, я и сам знаю, как-то пытаюсь, но многого не понимаю, не хватает знаний, расскажите больше о молитве. Мы ж все духовное порушили, храмы разграбили. Духовенство, кого уж нет, и вас вот, сослали от великого дела. Признаться, и я в этом участвовал, под страхом смерти, но больший страх все же, был пред Господом Богом. Как теперь изменить все, как душу свою спасти? Как молиться за любимого и дорогого человека и что говорит духовный мир о любви? – То, что мы знаем, это капля, а чего не знаем, океан… Я не вправе, Илья, осуждать вас и судить, потому как сам грешен. Не хватило сил стать мучеником ради Христа, за дела Господни. Жалко стало близких, да и здесь живут люди, которым я очень нужен… А то, что у вас, Илья, такие вопросы возникают, это хорошо. Главная энергия на Земле, Илья – это любовь, во всех ее Божественных проявлениях. Любовь – это Бог. А Бог везде. И как бы зло не куражилось, добро всегда побеждает. Добро, одно из главных проявлений любви. Мы же, люди, приходим в этот мир, учиться любви, и по средствам ее становиться чище, лучше, счастливее… Сила молитвы однозначно не в ее количестве. Она обусловлена состоянием и степенью чистоты моей души. И главное при этом, покаяние, каяться и молиться. Когда я чувствую, что во время молитвы приходит покаяние, непристанно текут покаянные слезы, когда я полностью погружаюсь в это состояние, ощущаю самую, что ни на есть Милость Божию к самому себе. В этот самый момент, молитва самая действенная! – В этот момент душа и очищается? – Да, можно сказать, омывается, слезами покаяния… И еще, для души очень важно, когда я даю обет за этого человека; хоть немного, пусть какое-то время воздержаться от сквернословия, от осуждения других. Это победа над страстями, когда происходит торжество духа над плотью. Без понуждения себя, без борьбы над собой, чтоб не оторвать от себя что-то грешное, наша молитва пуста как не заряженный патрон… Этот подвиг называется – христианская аскеза. Когда ради любви, нужно отдать часть своей души. Без жертвенности любовь не живет. И сама ЛЮБОВЬ в жертвенности ради любимого человека, это твой духовный подвиг, при котором, так же, идет очищение души. Вот так… На порог вышла Варвара Кузьминишна,– Милы мои, пойдемте чаевничать, самовар поспел. Мы пили из красивых фарфоровых чашек травяной чай, с вареньем из лесной вишни, и с булочками, посыпанными маком. Лизавета, периодически брала мою кружку и подливала кипяточку из начищенного до зеркального блеска, огромного, медного самовара. При этом наши взгляды соединялись, от чего казалось, что кипяток из самовара напрямую начинает бежать по моим венам. И так мне было хорошо в этой семье, казалось, что не полдня, а знаю я их много, много лет, и уж давно люблю Лизавету и ее родителей. И когда в тот день прощался с ними, уже не понимал, как же теперь буду жить без таких близких и родных мне людей… – И что деда Илья, не уш – то так быват? Каки ж они не надежные, если ты смог их всех сразу, так быстро полюбить? А потома-то, как все? Ведь как-то все, коли ты с Лизаветой-то Даниловной, вместе… – Да как-то все… Якорь им в корму! Санушко, глянь, заболтались мы с тобой, солнце-то скоро совсем сядет. Давай-ко, помогай мне, я буду подгребать, а ты сеть потихоньку подымай, да рыбешку тряси в лодку. – Я-то потрясу, токмо у тебя деда одни руки заняты, ты давай Илья, рассказывай дале, жуть как интересно! – Вообще Сано, жить, очень интересно, вот только одна закавыка, не главный ты в своей жизни, не дают ею распоряжаться, как ты хошь. – Ет почему?! Кто не дает-то? – А потому что, законы нынче, жизни нашей, убедительно принудительно ведут тебя по очень узкой дорожке, с которой ни шагу ни влево, ни в право, иначе, нечто прилетит по башке больно! Вот мы балакаем с тобой тут о любви, а уж лет по десять, лагерей, набалакали бы, если б жили в те времена! – Деда Илья, не боись! Клянусь, ни кому не расскажу, только Кольке пузану, можно? – Можно, я свое уж, отбоялся. Да и по-другому нынче, вроде как все. Но, возвращаясь в те времена, так мне хотелось с Лизаветой моей, куда ни будь, по далее от всех, на остров что ль, по средь океана, где б ни одной души… Какое-то время дед Илья, молча, управлял лодкой, глядя, будто сквозь меня глубоко под воду. Крупные караси, застрявшие в сети, покорно замирали в моей ладони, пока я их не освобожу, и уж после начинали резвиться вместе с остальными на дне лодки. – Деда, возвращайся давай, из задумчивости, мы ж не будем здеся ночевать! Да и не все еще рассказал-то! Ты можешь думать вслух? Вона, последняя сеть осталась… – Да что рассказывать-то, слезы одни. Ведь как было-то? Вот вроде, счастлив, летаешь где-то в мечтах своих, а тебя обязательно в эти моменты как из ушата холодной водой, то там то тут! – От побывки тогда, оставалось мне трое суток дома побыть, да четверо, на обратну дорогу оставил, чтоб уж наверняка вовремя на кораблик свой возвернуться. Распрощавшись в тот день с Лизоветой, бегом домой, к мамуле. Тут же не далеко, через лес да поле, и вот третья хата с краю. Всю дорогу бежал, а перед домом, сердце как остановилось. Время уж вечерело, вижу, окна светятся, стал медленно подходить, всей грудью вдыхая родные запахи до помутнения в голове. А в кухонном окошке, я увидел маму. Она как всегда в платочке, уперев щечки в свои загрубевшие ладошки, задумчиво смотрела в окно на дорогу. Я подходил все ближе, а она, вроде, как и не видела меня вовсе. И, чтоб не напугать ее, пошел еще медленнее, пока губами не уперся в стекло. Этим поцелуем, она и очнулась, вернее, в обморок упала. Да.., откачивал ее тогда. Она ведь думала, что привиделся я ей, сколько раз уж так бывало, потом уж сказывала, а тут взял и поцеловал… – Связи ж, тогда ни какой, и предупредить, что еду не мол, раз в год, ежели письмо дойдет, так хорошо… Дом был пуст. Отца милиция забрала, колоски на полях собирал, что остались после уборки урожая, считалось воровство. А какое воровство?! Если зима, и все снегом засыпет! А старший брат еще до моей службы уехал куда-то, на заработки, да так и след простыл… – Послушал я маму, посмотрел на нее, стара стала, от болезней всяких, от одиночества иссохла вся, да помалела, Дом весь прохудился, крыша течет, в окна дует. И душа моя взвыла, и готова была взорваться миной морской! Как вот оставить ее одну, бес присмотру, еще на полгода, дождется ли? А еще мысли о Лизавете и ноги к ней бегут, на какие такие части разорвать эти трое суток?! Полночи мы с мамой проговорили, вспоминали все… А с первыми петухами я уже латал крышу, утеплял окна и двери, поправлял забор вокруг дома. А к обеду, взял у соседа коня, и прямиком к источнику, как раз в то время когда Лизавета за водицей ходит. Лиза сидела на лавочке у источника и плакала, увидев меня, соскочила и побежала на встречу. Остановившись в шаге от меня, прижав свои ладошки на груди, Лизавета смотрела мне в глаза, снизу в верх, а из глаз по щекам, беспрерывно катились крупные слезинки. – Лизонька, что случилось? Кто тебя обидел?! Она бросилась ко мне, прижавшись щекой к тельняшке, обняв обеими руками с силой, от чего стало ясно, что я единственный человек, который может ее защитить, но от чего, от кого? Не переставая рыдать, Лиза, сквозь слезы стала рассказывать,– Они…ночью…сильный стук в дверь, так же как и в прошлый раз… Военные, с ружьями… НКВД, все перевернули вверх дном… искали что-то… А потом папу увели, в чем был… в тапочках и даже не разрешили ни чего с собой… ни еды, и ни каких вещей… Илья, что же это такое?! Ведь папа хороший, он добрый, он слова плохого ни кому в жизни ни сказал, за что такие унижения, и несправедливость такая?! И мама сразу слегла, тихо так, только и промолвила, что не увидимся мы больше с Данилой Ивановичем… Это так, Илья? Что делать теперь, как жить дальше?… – Лизонька, родная, я съезжу в район, и все узнаю про Данилу Ивановича, прям сейчас и поеду. А ты ступай к маме, и только не плач, будь сильной, маме твоей тепереча сила твоя нужна. Ступай и будь с ней, отвлеки ее от мыслей плохих, улыбайся Лизонька, жить надо, наперекор всему! Постараться стать счастливой… – Как хорошо, что ты есть… Илейка, мне тебя Бог послал… ОН, все знал, еще вчера… В районном НКВД со мной и разговаривать ни кто не стал, а только посоветовали грубо, удалиться восвояси, пока рядом с «этим батюшкой» к стенке не поставили. Якорь им в корму! Так что Сано, скоро уж сорок лет как с тех событий, а только до сих пор о Даниле Иваныче, ни каких вестей… – Деда Илья, а что значит, к стенке? – К стенке Сано… расстреляли, значит Данилу Иваныча, без суда и следствия, как врага народа… – Какой же он враг?!– закричал я на все озеро. В моей маленькой голове не вмещалось все, о чем рассказал Илья. Всем своим существом я не хотел принимать жизнь, если она такая. Мы шли к берегу, лодка мягко скользила по тихой воде, а я молча плакал… – Не шторми Сано, якорь тебе за ногу! Не мороси! Жизнь продолжается, и за счастье порой нужно бороться. Наша любовь с Лизоветой, это совсем не жертва обстоятельств, а чувство, которое может победить любые обстоятельства. В тот день, мы признались друг дружке, что полюбили… Я чувствовал, что любовь эта больше жизни и что не имею права оставлять Лизоньку и ее маму в таком состоянии еще на полгода. Пообещав Лизавете, что ни когда больше не придется плакать. Попросив благословения на брак у Варвары Кузминишны, я взял у соседа телегу, погрузил их не великий скарб и перевез к маме. Всем вместе будет легче пережить зиму и дождаться моего возвращения. А на следующий день мы с Елизаветой Даниловной расписались в нашем сельском совете… Придавленный новыми, доселе неизвестными чувствами, мыслями и каким-то не понятным волнением в нутрии себя, я ввалился в хату, будто нахлобученный сверху каким-то тяжелым мешком. – Сано, как хорошо-то, что не разошлись мы, ты пока умойся, да ужинать будем, а я покедова, сбегаю, ненадолго к соседке Раисе-то, по делу надо. И бабушка ушла, а Сано все сидел неподвижно как пришибленный всем услышанным, с чем-то ну совсем не соглашаясь… – Вечер добрый, соседка! – Авдотья Алексеевна! Как я рада, что ты зашла, дело у меня к тебе, сама собиралась все зайти, да закрутилась. Помоги! Поделись своим опытом, вашего мирного сосуществования с внуком! Ну, ни какого терпения уж с нашим Колюшкой! Зубы выставлят, стал обидчивый до крайности, ни чего ему не скажи, сразу в слезы и бежит куда подальше, хорошо деревня, далеко не убежит. Но как бы с собой чего не сотворил! Да ведь и не маленький уж, во второй класс нынче! А твой- то, Дуня…ласковый какой, давича прям прослезилась, нечаянно подслушала, как он тебя малинкой да клубничкой называл, а потом сказал, – сахарочек ты мой сладенький…вот тут я и не сдержалась, так и села между грядок… – Рая, мы ведь взрослые, и нам времени не хватат на все, на бегу, да на бегу. Раздражат, что члены семьи не как не успевают за нами, вот и получают от нас, «не любви», по полной. Все ж от нас…как мы, то к нам и возвращатся! К примеру, скажи, как ты обращашься к детям, когда хошь, чтоб они выполнили каку-то работу? – Обыкновенно, Дуня, а как-то я это делаю не правильно? – Думаю, что не верно… Рая, это выглядит так:– Коля, я хочу тебя ЗАСТАВИТЬ сделать то-то и то-то… Само слово «заставлю» выражат у него протест, сопротивление, и не желание, чтоб его заставляли. Отсюда и защита в виде, как ты говоришь «выставления зубов». Рая, а попросить, к примеру, ни как нельзя? – Ой, Алексеевна, спасибо! Я и не замечала, что так говорю, неужели, правда так говорю?! – И не только детям, сколько раз слыхала, как ты и мужу своему, Александру Кузьмичу так же молвила! Ласковая, ты… Помню, только-только, мои-то уехали в Казахстан, Санушке три годика было. Переживал он шибко, скучал все, плакал да капризничал. Да и время так совпало, когда у детей включается; «хочу, не хочу», «буду, не буду». Вот я тогда намаялась с ним, жалела уж, что оставила его с собой. А с ним-то ни какого сладу, ни работы, ни уйти от него куда, ни оставить одного. А чтоб уговорить его на что-то, так целая беда, иногда кажись, хоть в прорубь головой! И вот однажды, по каким-то срочным делам, с горем пополам, уж под вечер, вышли из дому, и только за калитку, а Санушко мой, опять заортачился,– не пойду,– и все тут! Я и уговорами, и угрозами, пыталась силой за руку, а он уперся, плачет, и ни в какую! Тогда я, махнув рукой, бросила его у ворот и ушла, спрятавшись в заулок. А он, маленький, того пуще плачет, по сторонам в потемках смотрит. И так мне стало стыдно, и такая боль резанула по душе, словно полруки себе отрубила! Упала перед ним на колени, обняла в охапку, да ревели так долго. В тот самый момент и дала себе зарок, что ни когда больше так не поступлю! И жить, в преть, буду так терпеливо, так осторожно, что бы для внука моего, каждый день был интересным, а не так, как мне удобно… Стала придумывать всяко – разно, с самого утра и весь день, все в виде игры; работать, одеваться, засыпать. А сколько мы с ним разговариваем, он же растет! У него ж вопросов вагон и маленька тележка! Иной раз, на какой вопрос и не знашь, что и ответить, приходится два три дня подумать… – Алексеевна, а что ж за игры то у вас с Саном? – Ну, вот, к примеру, те же вещи, дети не любят прибирать, разбрасывают, где попало, потом поутру найти не могут, где и что вчерась сняли. В то время была зима, вещей же зимних много. Я прибила на доску десять гвоздей и развесила на них по порядку всю одежу, от носок до варежек. Сану моему так понравилось, он и одеваться стал быстро и в удовольствие все, и снимат посля так же, только в обратном порядке. Очень трудно давалось ему одеть верхню одежу. Оказыватся, если пальто, или фуфайку там, положить на пол, воротником к себе, взять за подмышки и махнуть им через голову, польто прям само одеватся на плечи, а руки быстро ныряют в рукова! Так, Сано готов, по десять раз подряд это проделывать, как ему нравится! Да кажись он уж, всю деревенску детвору энтому обучил… Не знаю Рая, что и посоветовать тебе? Только, за эти годы, что живем вдвоем с Санушком, вот что поняла: забывам мы, взрослея, как нам жилось в своем детстве. И как больно бывало, когда своим не справедливым ором и подзатыльниками, родители словно гвозди вбивали в наши души! Со временем, гвозди-то, можно вынуть, только дырки в душе от них остаются, да зарастают долго, а каки и всю жизнь сквозняком отдают… А еще, Раиса, ты ж знашь, как сгинул на фронте мой Андрий, так и не любила я боле ни кого. Уж четверть века пронеслось, зачерствела и окаменела словно. А тут, давеча, сморило меня средь бела дня, токмо и успела как до подушки. Прилегла, и вроде как засыпаю, а сквозь сон-то слышу, как Сано то мой, одеялком меня прикрыват да в глазки меня целует. Вот Рая, сердце-то мое, в этот миг, чуть от счастья и не разорвалось! Ведь тако быват, только от любви, а она или есть, аль ее нет. Жизнь, как зеркало, как живешь, то в нем и отражатся… Только вроде захлопнулась дверь за баушкой, как в нее постучали, – Добрый вечерочек! Сано, а дома ли Авдотья Алексеевна? – Не, тетка Елена, ты подожди, коли не торопишься, она ненадолго, к соседям, скоро будет… – Ну, ежели не на долго, не на долго если, дождуся значит, а ты чего угрюмый такой нынче, аль случилось чаво? – Чаво, чаво… Да говорил вот, сегодня, про любовь все, то с Дуняшей, то вот с дедом Ильей. Разобраться хочу. А может, тетка Елена, ты растолкуешь, кака она любовь-то?– Елена слушала меня с окаменелым лицом, выпучив и так невероятно большущие на поллица глаза, а потом как захохочет на всю хату, я думал заслонка в печку вогнется, а потом вдруг стихла и зашмыгав носом, стала вытирать кончиком платка, уголки глаз у переносицы. – Не перестаю удивляться тебе Сано, ну вот, не перестаю удивляться, и впрямь, ты какой-то, как не от мира сего! В твои-то годы и за любовь?! – Да,че ты, теть Лен, завелась-то?! Ежели не знашь, так и скажи, я у кого другова поспрашаю! – Не знашь, не знашь, это я-то не знашь?! Да я пять разов замужем была, поболе всех баб в деревне, не знашь…– после короткой задумчивой паузы, вскинув на меня свои красивые глаза, тетка Елена продолжила: – Ладно сынок, так уж и быть, расскажу тебе как счастье мое складывалось: Долгое время моей жизни я провела в большом поселке. Это последний мой муж, Мишка, привез меня сюда, в деревню из одной улицы вокруг озера… Так вот, была молода, работала в Робкопе, и решило начальство на повышение меня, по службе. А образования-то для новой должности не хватало, вот и направили меня учиться, в Красноярск, в экономический, агааа…заочно. В одной группе со мной учились люди со всей страны, все ребята были интересные, многие постарше меня, и при высоких должностях. Мне тогда лишь, всего-то двадцать два года было, почитай сама молода в группе была. Да и девочек было мало, все больше парни, да многие уж и женатые, агааа.., такие наглые! Да, молодость, я-то красииивая была, пикантная такая девушка, элегантная, милая и интересная, радовалась жизни да смеялась все, хохотушкааа… Я, не могууу! Да, а у меня всегда улыбка была, я и не замечала даже, это мне другие говорили, а я и не задумывалась, считала, что это естественно все, а чего грустить-то? Любовь.., а не знала я про енто тогда ничего, потому как не приходила она ко мне. Конечно, много чего о любви-то вокруг, и кино и книжки всякие, да и подруги, кто постарше, столько наговорят… Только вот как мой дед говорил, он тоооолстый был, здоооровый, в пекарне ж работал,– все самому пробовать надо,– говорил. А как пробовать-то, без любви ентой?! В деревне ж росла, а у нас-то как? Да ты ж и сам знашь, все как одна семья, все про друг дружку, ну вот прям ни какого секрета и не утаить. Конечно, и влюблялись, и свадьбы играли. Но я, так и относилась к нашим деревенским парням, как к друзьям или братьям. Да и побаивались они меня как-то. Толи я шибко правильная была, толи из- за красоты моей, казалась такой неприступной. Кругами-то ходили, осторожно так, дааа, а мы ж девки-то, не любим, когда осторожно да не решительно… Да из соседних деревень, и приезжие ребята обращали на меня внимание, так некоторые и замуж звали, и хорошие и с образованием, только не могла я без любви-то! Все ее ждала, любовь-то эту… Мамка-то моя, ругалась, укоряла меня,– Вот останешься в девках-то, да без детев, стакан воды в старости не кому будет подать!,– А я то че? А я ни че! Так в девках и поехала учиться. Да оно и к лучшему, вот кака учеба, если семья, детки маленьки, да хоть и на заочном?! А на учебе-то, яя нее моогууу!,– каждый раз после этих слов, тетка Елена заливалась звонким и протяжным смехом, глядя на ее раскрасневшееся лицо от чутких воспоминаний и хорошего смеха, мне так же радостно улыбалось… На деревне ее звали теткой Еленой, но звание ТЕТКИ, ей, ну ни как не подходило! Для ее лет, выглядеть милой и привлекательной женщиной, при деревне да куче детей, еще нужно ухитриться! Она была худенькой, не высокого роста, быстрая во всем! Да, и всегда с улыбкой… – Хочу отметить, Сано, еще до учебы, живя в деревне-то, можно сказать безвылазно, я ведь не обделена была вниманием-то. Все как-то, вокруг меня крутилось, всем была нужна, посоветоваться, какие-то секреты, все ко мне. А потому как я надежная была, дальше-то меня всем секретам могила! Как- то могла всех организовать, на дело како великое, даааа, и все меня слушались. Командиршей-то и не была вроде, а так, добрым словом, улыбкой… А как попала на учебу, в Красноярск-то, вот такого внимания, как там, к собственной персоне, ни когда боле не испытывала! Они все словно дикие, повлюблялись в меня скопом. Ага! И не только парни-то, а и девченки! Все хотели разгадать, в чем же секрет моего успеха?! Как медом намазано что ли, как вечер, все ко мне в комнату, в общаге ж жили, ох весело былоооо, яя неее могууу! Им все было интересно, как я говорю, как окаю, и не стесняясь – звонко смеюсь. В любви мне признавались, ну просто штабелями! Самыми упорными были двое, дааа, и оба женатые… Первый, не буду называть их имен, первый да и все тут! Ему-то уж двадцать девять было. Как увидел меня впервые, так и лишился дара речи, ага, челюсть прям отвисла. Тогда такая присказка была –«глаз выпал», яя нее могууу! Наглый такой, красивый зараза! Подошел, сел напротив, прям почти лицом к лицу, и ни слова не говоря, долго так смотрел, прям в глаза. Тогда мне показалось, что впервые в жизни я забыла, что такое вообще улыбаться, и, конечно же, он сразу мне понравился, дааа… красивый, куда деваться! И потом, я постоянно ловила себя на мысли, что мне не хватает его глаз, все хотелось, что бы они смотрели в мои. Да так и было на самом деле, пооостояннооо, пока учились. А на второй день уж, знакомства, он признался мне, что если я пойду за него, то он готов развестись с женой-то, дааа , достал паспорт и прям на моих глазах, штамп о регистрации брака, взял ручкой и перечеркнул! Яяя нее могууу! Вот, дурнооой… А что дальше, что могло быть дальше-то?! Девочка ж я правильная, да и любовь к нему, Слава Богу меня не обуяла, так, симпатия одна… Он конечно, был решительный, да и мне с ним было интересно, уууумный был. Все на свидание меня приглашал, а я что, я ходила. Все про звезды мне рассказывал, да стихи о любви читал, руки целовал, дааа, каждый пальчик в отдельности… После уж, на третьем или четвертом курсе, он таки развелся с женой-то. Толи жена изменяла ему, пока он на учебу ездил, а что, сессия-то два раза в год, по два да по три месяца, не знаю, врать не буду… А потом уж, после учебы, наверное, год уж прошел, мы встретились с ним, случайно, в аэропорту. Он летел куда-то на север, в длительную командировку, на повышение, а я с группой на отдых, в Болгарию. Его провожала большая компания, они сидели в кафе, пили там, весело отдыхали, открытое такое кафе. А мы с подружкой шли мимо, и вот эти его глаза, вдруг встретились с моими. Мы тогда оба, просто – обалдели! Разговорились, то да се, я то, так, вообще без задней мысли, а он то, про всех друзей своих забыл и ко мне, и все, обнял и не отпускат. Все что-то говорит, говорит мне на ухо, шепчет, что забыть меня не может, вообще, как любит меня сильно. Поехали со мной, говорит… Яяя не могууу! Он врал конечно, да нет, не врал, он был просто таким человеком с широко раскрытыми руками, влюбчивым, готов был обнять весь мир и готов был взять в жены всех женщин планеты… Про таких говорят – перекати-поле, все в его жизни легко, радостно, всех готов осчастливить, легко встретил, легко расстался… – А потом, когда уж провожали его, махали ручкой ему в окно, я смотрю, среди всех, девочка одна, голову опустила, слезы вытират. И я поняла, что это подруга его, и какая ж холера потащила нас сюда вообще! Я так тогда расстроилась… А после, мы так больше и не встретились.., он написал мне несколько писем, а я так и не ответила – и тетка Елена на какое-то время задумалась. – Ну а что же второй-то? Теть Лен, ты говорила, что, самыми настырными были двое? – Второй, да, он тоже был постарше меня, вроде двадцать семь, и он обихаживал меня, но не так как все, по-особенному, и тоже был женат. Красивая жена у него была, ни чего не скажу, приезжала к нему однажды… Он был, окуратненький такой мальчик, в кримпленовом костюмчике, агаа, в коричневом, такой окуратненький, яяя нее моогууу. Скромный, учился-то не важно, но был директором крупной овощной базы. Вот придет ко мне в комнату, или на перемене подсядет просто так, и сидит тихо, тихо так, сидит и молчит. Порядочный такой парень, каждый раз, утром главно, подойдет и так официально поздоровается со мной за ручку, скажет,– Здравствуй, Лакисова,– дааа, вот так по фамилии. Другие-то наглые были, а этот порядочный, ничего говорит от тебя не надо, только дозволь рядом посидеть! А я ему, – Серега, что нового, как твоя жена? А он, хоть и не надо от меня ничего, а туда же!,– разведусь,– говорит,– только будь моей!,– нет, говорю, ни кто мне не нужен, и ты, живи давай спокойно со своей красавицей женой. Вот что тебе еще не хватает, Серега? А он,– в том то и дело, что ЖИТЬ хочу. А в ней, в жене моей, только и красота что с виду, а в душе-то пустота, с тобой вот просто рядом посижу и потом летаю целый день, спаси меня! – Вот Сано, мужики-то, всем что-то надо все! А ведь ни один не сказал, что сделает меня счастливой, ни один не спросил, чего ж я-то хочу от этой жизни, и люблю ли кого. А только и знают, что эгоизм свой ублажать: – мне с тобой хорошо, не могу без тебя жить, спаси меня,– да разве ж всех спасешь?! Да и думала, что самой счастья хочется, где ж оно так долго заблудилось, и придет ли ко мне когда?.. А после учебы, уж дома, я познакомилась с Гошей. У нас друг общий был Сеня, они с Гошей все десять лет за одной партой просидели. Так вот, Сеня и привел его к нам в общагу. А Гоша-то молодой совсем, только вот из армии вернулся, такой мальчик хороший, он мне сразу, так понравился… Да я, так-то и думать не думала, молодой, красивый, ну хорошенький, да и все, а мне-то уж двадцать восемь скоро, чего тут губу-то раскатывать?! Хотя я выглядела-то как сопливая салага, то есть нормально, не по годам, молодо и изящно, все только девятнадцать и давали, не больше, даааа…миловидная была. Девки-то за Гошей табуном бегали, а я-то думала, что так и должно быть, такой мальчик хороший, ну вот ни как его с собой не могла даже в мыслях соединить, все из-за разницы в возрасте. Сеня-то рассказывал мне, что до армии у Гоши была любовь, и все у них серьезно было, она откуда-то из далека, на практике у нас была. Да только из армии его не дождалась. А уж после армии-то, выбор у Гоши был большой, раз бегали за ним многие, одна даже со мной в одном кабинете работала, Танькой звали. Он придет как бы к ней, а сам сядет за мой стол передо мной, напротив, и что-то все шутит, смеется… Да, все шутит да смеется, а ее, вроде как и нету, дааа, а приходит-то к ней и цветы принесет и конфетку, яя нее моогууу! А потом уж все, не стал больше с ней встречаться. Мы поначалу просто дружили, по улице гуляли, болтали обо всем, в кино когда, в общаге сидели, музыку слушали… А в один момент стала замечать, что душа моя, уж шибко тянется к нему. Но все одно, сопротивлялась и не могла предположить, что с ним может быть что-то у нас получиться, дааа, и все из-за возраста. А у него, ко мне-то, все уже более серьезно, чего уж там, когда касались друг дружку нечаянно, я чувствовала как его аж потрясыват! Пугалась, отстронялась. Знашь как боялась, что может увлечение у него обычное. Может он думал, что вот взрослая девка, опытная, погуляю с ней после армии-то. А потом наступило такое время, когда сама уж, из-за него спать по ночам перестала и когда беспрестанно стала думать только о нем. И без него уже не могла себя представить, и боялась, как вот у нас дальше все может произойти, вот тогда и поняла, что наверное это и есть любовь… А вскоре, у нас была осенняя ярмарка, мы ж РАЙПО всегда участвовали, торговали там всяким, нарядят нас, ну вылитые матрешки! Ведь целый деревенский праздник был, а мы ж молодые девченки, нас везде и привлекали. Мы значит, с Верой Некипеловой торгуем, а они, Гоша с Сеней пришли и ждут, когда мы освободимся, дааа – взяли бутылочку вина. И пошли мы к Верке домой. Вера-то, по моложе меня, и вот я смотрю, как Гоша с Верой танцуют, и понимаю, что они друг другу подходят больше, а сама-то рееевнуююю, яя нее мооогууу! У нас с Веркой, были очень похожие платья. Только у меня более синенькое, а у нее более голубенькое, ситцевые платьюшки, но красииивые, и вот такооой вот вырез на груди, декольте, агааа, все прям наружу! Ну и вот, танцевали мы с НИМ, а он взял да поцеловал меня вот сюда, у шеи… Я так испугалась, вообще, ноги прям подкосились и слушаться перестали, а в голове как туман сразу. Я помню все, хорошо помню… До этих слов, тетка Елена, все смеялась да улыбалась, а тут стала такой серьезной, обняв голову двумя руками, стянула в низ платок и уткнувшись в него лицом, вдруг громко зарыдала… – А потом, он пошел меня провожать, и дорогой-то признался мне, что полюбил меня всем сердцем. Он говорил эти слова, а я не могла в это поверить, ведь все, что он говорил, совпадает с моими чувствами, что и я люблю, да…да… по настоящему, люблю… Он тогда и позвал меня замуж… Проводил домой, и мы с ним целовались… До Гоши-то я конечно встречалась с ребятами, гуляли, дружили и целовались бывало, и признавались мне в любви. Такие отношения называются- романами,только у меня не романы, а были обычные сквозняки, или как сейчас новомодно говорить – химия. Но я так, до двадцати восьми лет, ни кого и не полюбила, и вот только сейчас, впервые, сказала это слово ЛЮБЛЮ, моему Гоше. – А может ты и прав, ведь пять разов замужем, от кажного мужика по сыну, ведь пять сынов у меня… И ведь кажной раз, в замуж-то, по любви выходила, счастливая я… И любила я, страсть как любила, кажного! Ведь, пока живу с мужиком-то, все ведь устраиват, и хорошо мне, и радостно все. А вот как приходит нова –то любовь, так и понимаш, что настояща-то любовь, это как-то по другому, сразу становлюсь какой-тось красивой, счастливой чтоль… Может Сано, ты и прав, может чаво и не знаю. В итоге так и не разобралась, что же это за чудо такое – ЛЮБОВЬ… Но чудо-то как раз в том, как она приходит ВДРУГ… Вот вижу – ЕГО, и сердце взрывается словно! Душа кричать начинат, о НЕМ конечно, да так кричит, кажись вся деревня слышит… И как-то все сразу по-другому, не так как прежде. И понимаю ведь нутром то своим, что ЛЮБЛЮ! И тогда, я как порядочная, все как есть, мужу- то свому, так и так мол, влюбилась, ухожу от тебя. А он, – так ведь и меня любила!,– а я то понимаю тепереча, ведь есть с чем сравнивать, я просто не знала, что не любила! И так кажной раз, влюблялась, брала чемоданы, детей в охапку и вновь выходила замуж, в любви рожала следуще дите. И кажной раз уверенно считала, что вот ОНА- ЛЮБОВЬ, та, которая сейчас пришла, самая что ни на есть теперь настоящая, от которой ( как говорят) мурашки по телу, бабочки в животе и «крышу» сносит… И не просто это блажь, аль соблазн какой, с энтим – то справиться не сложно, а вот с любовью ни как не можно! Любовь должна жить, коль пришла, да и не приходит она сама-то, дар это Божий! Ведь сколько людей на земле, которые живут, но так ни разу и не испытают сие чувство и душить в себе любовь, по природе своей преступление! А последний-то мой, Мишка – козел! Ушел от меня, к этой, к Дуське, и что он в ней нашел?! Она, ведь и старше меня, и страшнее атомной войны, вот тебе и любовь… А ведь, ты знашь, Сано, я только сейчас, рассказывая тебе о своей жизни, поняла, что самая-то настоящая моя любовь была – первая, к моему Гоше… С раннего утра я бежал со всех ног к Кольке, чтоб рассказать про любовь деда Ильи, про его Лизавету (и нашу теперь любимую учительницу Елизавету Даниловну), Пузан же ни чего о ней не знат! А еще про лебединну верность. Как это приятно, просто поговорить с людьми и узнать что-то новое, так вот живешь и думашь, что уж все знашь об энтой жизни, а вот и нет! А у Зойки-то, вона сколько книг, она их читат, и кажной день узнает что то интересное. Вот бы с ней поговорить, только она все нос воротит, взросла уже… Поскорее б мне уж в школу, научиться все делать самому и читать и писать… это ж кака сила! – Пузан привет! Полезли на тополь, что-то по секрету расскажу! – Здорово Сано… Не выспался я сегодня, все про любовь думал, така она разна быват, оказывается! Вот так живешь, и совсем не знашь, где она тебя, слезливая да с ума сшедшая, подкараулит?! Мы залезли на тополь, в наш домик. Уселись на краешек, спустили ноги, положили подбородки на перекладину и какое-то время молчали в даль светлую… – Ладно, Коль, так уж и быть, рассказывай первый. – А че я то, первый? Сам прибежал ни свет ни заря, полезли на тополь, чтой- то расскажу по секрету… – Ладно, давай по жребию, вот монетка, мой герб!– Мы кинули монетку… – Ну вот, как всегда, везунчик же ты Сано! Ладно, сначала я расскажу про баушку Федору. Ну вот, Сань, ты не поверишь! Где тут может быть запрятана любовь? История така проста, ее даже придумать не возможно… Однажды, они с со своей мамой пошли в лес по грибы. Она –то молода была, и многие парни из нашей –то деревни добивались ее, но она тогда еще маме своей сказала, будете насильно замуж выдавать, то в озере нашем и утоплюсь. Хочу сказыват, по любви. Года идут. А любви –то все нет и нет! Предки ее нагнетают, мол, вона женихов сколько, как на подбор, выбирай, пока всех не разобрали, останется косой да рябой! А из кого выбирать-то, если с измольца росли вместе и всех как облупленных знат. Ведь все наши деревенски парни как на ладони, как она сама выразилась:– видно птицу по полету, добра молодца по соплям! Вот, по грибы то и пошли, а в лесу, между деревьев и притаилась любовь-то! В это ж само время, из соседней деревни Григорий, со своей мамкой да в той же самый лес, по те же самы грибы, ага! До этого момента, они ж друг друга в глаза ни разу не видели, и знать не знали, что есть они на свете! А тут, прошли мимо, один раз только взглянули в глаза-то, и вот она-любовь… Ладно еще если б совсем рядышком прошли, а то так, из далека, промелькнули между деревьями и все! Сано, разве так быват?! А уж на следующий день, все как полагатся, сваты, гармошка, никто и не ждал вовсе. А она-то, баушка-то моя, то есть тогда-то молода невеста Федора, ведь всю ночь не спала, все смотрела как он грибы меж деревьев ищет! Не думала, не гадала, что поутру уж просватана будет! Любовь, что тут скажешь… И жили вместе почитай тридцать лет, и дети и дом, да война все порушила… Сано, на всю нашу деревню, ежели посчитать, то дедов с десяток наберется, да и то половина из них на войну не ходили. Вот война, дрянь такая! А мы тут про любовь… – Да это понятно, война дрянь, не то слово! Только Коля, я так разумею, что бы больше не было войны, нужно всем на земле любить научиться! Давай рассказывай, про родительску любовь, узнал что? – А предки мои, у тех вообще ни какой романтики (ет мамка так сказала). Батя, только с армии вернулся, и все! Край конец жениться срочно надо! Он как был в солдатской форме, созвал друзей и свататься к соседке Клаве. А она ему: « Сашенька, да как же я замуж –то? Ты погоди немного, я учусь ведь, в училище на машиниста башенных кранов. Да и потом, где ж в деревне хоть один башенный кран? В городе хочу жить» Вот, от ворот значит поворот! А ты ж знашь, если мой батя чего уж решил! На следующий же вечер, он со своими друзьями (сватами) к другой соседке: « Рая», мол так и так, – выходи за меня замуж, будем жить поживать и добра наживать! Ну а маме то, батя мой будущий, Александр Кузьмич нравился уж давно! И она тогда молвила: «И я не стала жеманиться и кабениться, а сказала ДА»,– и откуда она эти слова вычитала? Сано, ты знаш, о чем они? Вот и я не знаю… А маманя, нет нет, да при случае припомнит бате, соседку Клаву… Поженились они значит, сначала Зойка родилась, потом уж я… Наблюдаю я Сано за ними, живут, не ссорятся, нас с Зоей не обижают, вроде все хорошо, но вот где меж ними любовь, не пойму. Потому как и не разобрался, если честно, что это такое – любовь-то? Может ты мне растолкуешь? Давай рассказывай, теперича свои «секреты». И я рассказал Кольке, вначале про Илью и его любовь всей жизни Елизавету Даниловну, потом уж про лебединну верность, и про то, как не ценим того, что у нас есть… Мы еще долго молча сидели на тополе, болтали ногами и по тихому плакали о истории про лебедей, а с верху моросил летний, теплый грибной дождь… К обеду, как и обещал бабушке, мокрый от дождя до нитки я притащился домой. Авдотья Алексеевна хлопотала вокруг печки. – Давай Сано, оболокайся в сухое, да обедать будем. Я переоделся, и в своих думках о любви, будто не замечал ни чего вокруг. – Санушко, ты ет где сегодня отсутствуешь? Вроде ты здеся, а вроде как все еще на тополе… – Бабуль, вот ты много о чем мне рассказывашь, а о самом главном, о деде Андрие, о любви вашей, еще ни разу и не обмолвилась… Теперь уж и бабушка, будто бы отлучилась куда, так в задумчивости пообедали, убрали со стола. В окошко заглянуло яркое летнее солнце. Мы вышли на улку и уселись на теплые ступеньки порога… – Про само главно говоришь, в моей жизни? Хорошо, слушай… Было мне тогда 12 аль 13 лет – совсем еще соплячка. Как-то бегали мы по деревне, играли во что-то. Остановил меня дядя Андрий (правда, никакой он мне не дядя, а всех же взрослых людей зовем так), взял меня за подбородок, приподнял мои глаза, заглянул в них и говорит: «Дуняша, ты расти давай поскорей, а я подожду, женой моей станешь». Поцеловал меня в носик и пошел своей дорогой. Я-то давно уж в него влюбилась. Да все, почитай, деревенски девки по нем сохли. Две даже дрались за него возле конторы нашей. Все космы друг дружке повыдирали. И смех и грех. А я, как увижу его еще издалека, сразу столбенею на ходу. Он степенный, высокий, здоровенный. Красииивый… Ему 25 годков тогда уж было. Один раз только сказал, что ждать будет. Как пошутил будто, потому как внимания на меня боле никакого не обращал вовсе, будто меня и нет. А я извелась вся, по ночам все подушки проревела. Засуну угол подушки в рот, чтоб никто не слышал, а слезы льют как из ведра. Но эт не от горя вовсе! От какой-то внутренней радости, что не пустое я место, коли мне, таки слова сказали, да от того, что мала я, и ждать долго, пока вырасту. А так мне хотелось, чтоб в один миг – и стать взрослой! Бегала по деревне-то, все его выискивала да подсматривала за ним издалека. Работящий Андрий, на все руки мастер: и дома рубит, и печи кладет, и в технике разбиратся. В деревне все его очень любили и уважали. А девки? Может, и гулял с кем, не знаю. Только слез по нем, пролила много. Просто сходила с ума. Помаленьку росла, а он и не замечал вроде. А как исполнилось мне 17 лет, на следующий же день к нам и сваты. Без всякого предупреждения. С гармошкой, на лошадях. Лошади с бубенчиками, с лентами. Все было красиво, как полагатся. Не дружили мы с ним, не гуляли по улице, не встречались, как щас молодежь-то – выбирают все – то с одной, то с другой. А он сказал –ЖДИ! И вот тебе и на! Зашли сваты в хату: «У вас товар, у нас купец!». А он-то, Андрий: «Дуня, выходи за меня замуж», – говорит. Дождалась, и че было слезы лить? А он такой был – сказал слово, значит все – так тому и быть! И жили мы с ним хорошо. И за девятнадцать лет совместной жизни ни разу и не поссорились. Правда, он много не говорил, да и я молчунья. Только в душе целый день то ликует, а то так по нему заскулит! Думаю, придет домой, все ему расскажу, как люблю его сильно… А вот пришел с работы, до ночи ж, все в работе. Уставший, обнимет меня, голову мою прижмет к груди, так и стоим, обнявшись, только слышу через рубашку, как его сердце ко мне прорывается. Я ж всегда маленька была, да худа как щепка. Он подхватит меня на ручищи свои сильные да давай кружить, потом посадит меня прямо на стол, присядет, обнимет колени мои и так снизу смотрит на меня глазищами своими синими! А я плакала от счастья. Так мне его было мало! Утром уходит на работу, будто в последний раз на меня смотрит, будто выпить меня хочет до дна. Да волосы мои поправлят. Так каждый раз. Не хотела его отпускать на работу. Иль хоть с ним вместе иди и сиди там рядышком. Он уходил, а я уже скучала. Так целый день о нем и думала. Вот така любовь. Каки тут слова, если все в глазах, и прижаться хочется! А спали с ним, только – обнявшись. Устанет один бок, я перелезу через него и опять спим, обнявшись. И дети у нас хорошие… А потом ВОЙНА. Ушел на фронт в сорок первом, а через два месяца похоронка пришла. Двадцать пять лет уж прошло, а как вчера все было… Вот таким был твой дед. Очень ты на него похож… И никого боле я так и не полюбила. Да и мужиков почти всех на войне той поганой поубивало. Когда что-то теряшь, думашь, почему так мало любил, мало слов хороших говорил. И еще боле начинашь любить, теперь уж воспоминания. И боле начинашь ценить то, что сейчас имешь… – Мы обнялись и одновременно сказали «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», и давай хохотать на весь огород. Смеялись долго, до слез и коликов в животе… – Пойду я, погуляю бабуль… – Пойди мой хороший, только не долго, вечереет уж! Я вышел за ограду, мне совсем не хотелось гулять, и тем более не хотелось ни кого видеть. А хотелось, спрятаться от всех, уединиться и спокойно «переварить» эти два дня. Я залез на тополь, и вдруг подумал, как все же много в жизни бывает впервые. Вспоминая последние прожитые дни, я стал находить то или иное что происходило, или я чувствовал, но впервые, и это открытие меня очень порадовало. Интересно, подумал я… Да и дед Илья сказал: « Вообще Сано, жить – очень интересно». Вот и сейчас, я впервые сидел на тополе в полном одиночестве, отчего ощущения были более острыми, пространство более широким, а мысли более свободными… Любовь… какая она все же разная… За эти два дня, разбираясь в вопросе любви, я несколько раз плакал, и плакал, слушая эти рассказы о чужой любви. Разве любовь, не бывает без слез?! Любовь это благо и счастье, или страдания, боль и слезы? Я все думал, какой же может быть моя любовь, когда вырасту? И я стал «примерять» на себя каждую из услышанных историй. Но ощущение того, что – это с чужого плеча и как-то широко и свисает, а это – уж совсем тесновато, не оставляло меня… И вот мне уже пятьдесят семь лет. И я вновь стою у этого тополя, это все, что осталось от моего детства. Деревня исчезла, все заросло бурьяном и кустарником, не считая нескольких домиков, в которых доживают свой век старики. Прошло ровно полвека с тех детских событий, когда я впервые окунулся в человеческие истории, в которых главную роль играла ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО ЛЮБОВЬ. И было в моей жизни разное. Но с самого детства я знал, что на Землю мы приходим учиться любви, и для ребенка очень важно то, что он получит в начале своей жизни. И я абсолютно верю, что есть она любовь, вот такая, где женщина – это женщина; милая, нежная, страстная, умная, верная, добрая, мама, девочка… а мужчина – это мужчина; сильный, ответственный, любящий, справедливый, нежный, с чувством юмора мальчишка… где слова – не пустой звук. Где кроме взгляда, остальное не важно, для полного погружения в человека в тонкой связи с ним. Верю, что есть без всяких сомнений, как непреложная истина, а не как жертва обстоятельств, гонимая различными страхами. Хочется верить, что есть такая любовь, которая не может быть терпима на расстоянии, потому как расстояние – диктатор, жестокий и непримиримый. И, наконец, хочется верить, что любовь – это любовь, а не что-то спрятавшееся удачно под ее видом. Любовь…какая ж она разная, у каждого человека – своя… Глава 2 ПРОБУЖДЕНИЕ Ну вот, я опять живу! Каждое утро для меня, как новое рождение, – пока спал, вроде бы и не жил… Будит меня радио. Ровно в 6.00 начинает играть гимн Советского Союза. Он мне очень нравится, поэтому на кануне вечером включаю радио на полную громкость. И, когда утром «ПА-ПА, ПА , ПА-ПА, ПА!», моя бабушка уже знает, что я проснулся. А я лежу на пуховой перине, прикрытый пуховым одеялом. Напевая в такт радио мелодию гимна, слышу краем уха, как метет за окном вьюга и как на кухне хозяйничает моя родненькая бабулечка. Каждое утро она меня балует, извлекая из своей волшебной «русской» печки, оладушки, пончики или блинчики. Через четыре месяца мне будет шесть лет. Зовут меня все по-разному. Бабуля зовет САНО, это потому что я ХОЗЯИН в доме, единственный мужчина на всю нашу с бабушкой семью. Оттого у меня много обязанностей: ухаживать за всей живностью, следить за порядком во дворе и за здоровьем моей бабуленьки. Мама называет меня САНЕЧКОЙ. Папа, мою маму также называет (она, как и я, – Саша, Александра Андреевна). Мои родители уехали из деревни в Казахстан «поднимать Целину». Откуда она упала и почему такая тяжелая, я не знаю. Но родители взяли с собой в помощь моих братьев, старшего Колю и младшего Юру, которому всего-то три года. Вот чем он может помочь?! В деревне все меня зовут САШКА ДУНИН. Фамилии, конечно у всех есть, но как будто и вовсе нет, всех детей зовут по именам бабушек или мам, редко по имени папы: ФЕДОРИН, РАИН, БОРИСОВ, а вот по имени дедушек вообще никого не зовут. Бабуля сказала: «Всех дедов на войне Великой поубивало»… – Итак, ноги на ширине плеч, руки на уровне груди! – Пора вставать, по радио всех на зарядку приглашают, а меня ХОЗЯЙСТВО ждёт. Бегу на кухню, обнимаю бабушку Дуняшу и к умывальнику. Одним пальцем проковыриваю заспанные глаза, но бабушка обнимает меня за шею и жесткой рукой мусолит моё лицо, обливая ну, шибко холодной водой! – Сано, ты помнишь, какой сегодня день? – Ура, да! Сегодня же Новый год! Ёлку на Новый год взять было негде. Поэтому, вчера весь вечер, мы с моим самым закадычным другом КОЛЬКОЙ-ПУЗАНОМ наряжали березку. Вырезали снежинки из бумаги и клеили из разноцветных полосок и бумажных флажков цепочки гирлянд. Колька живет в соседнем доме. Его родители не поехали «поднимать Целину», поэтому у них всегда весело. У Коли есть старшая сестра Зоя. Они часто приглашают меня в гости, Зоя придумывает всякие игры или, обыкновенно (если на улице холодно), читает нам разные книжки. У Кольки два прозвища – Чеглок и Пузан. На первое прозвище он обижается, а я не понимаю почему. Вроде птица такая, как орел. А вот Пузан – он надувает своё пузо и довольно улыбается… – Бабуль, а мы пойдем сегодня в сельмаг (сельский магазин)? – А то! Обязательно сходим. Пшено нужно курям и так, значит, по мелочи. По мелочи – это бабушка мне всегда берет карамельки «Слива», «Яблоко», какао-подушечки и еще маленькие кругленькие арбузики, которые почему-то называются «Крыжовник». Мне очень нравится ходить в магазин, в нём столько разных предметов, я смотрю на них, а некоторые можно даже потрогать. Когда вырасту, буду работать продавцом! От печи идёт приятное тепло. Опять потух свет. Бабушка убирает заслонку, и у печки открывается большой рот, из которого струится нежный свет от потрескивающих угольков. Я сижу за столом, уплетаю блинчики и не могу оторвать заворожённого взгляда от мерцающих бликов печи. – Слава Богу, покушали, значит, – пойдём и за работу. Бабушка просыпается ещё раньше, чем я, управляется со всей живностью, убирает у них, кормит и меняет подстилку. Я одеваюсь теплее и беру кусок хлеба для моей любимой коровы Фроси. Хлеб посыпаю солью, Алексеевна сказала, что бы молочка больше было. – Доброе утро, Фрося. Вот, кушай. И спасибо тебе за молочко, за сливочки и творожок. – Бабушка всегда мне говорит, что нужно благодарить и коровку, и курочек. И нашу продавщицу тетю Любу, она добрый и приветливый человек. Всегда улыбается и обязательно сунет мне в карман лишнюю конфетку. А ещё тетя Люба непременно просит меня, чтобы я закрыл глаза и так закрытыми покрутил ими – она громко смеётся и удивляется, какие у меня длинные ресницы. – Ну что, Фрося, сейчас я надергаю тебе сена. – Сено у нас для Фроси на сарайке. В потолке, прямо под сеном сделана дыра, и очень удобно специальным крючком дергать ей этот корм. Затем я сыплю курочкам пшено. Пока они клюют, я собираю яйца, которые снесли ночью. И самое любимое мое дело – это убрать снег со двора. Сегодня снегу намело сугроб с меня ростом. Одному не справиться, буду звать друга Кольку! Если снега много, то мы по очереди друг другу помогаем, да и веселей работать вдвоем. – Ну что, Сано, стало быть, в магазин идём? –кличет меня бабушка. – Ура, в магазин! Бабуль, нужно купить звёздочку на нашу новогоднюю «ёлку»! А еще я хотел сделать подарок Кольке, большую деревянную лопату. Он мне снег помогает убирать! – Вот ишо! Разве это подарок? Хорошо, Сано, с подарком мы что-нибудь придумам! – Доброе утро, Люба! – Мы вошли в сельмаг. В углу магазина, на подставочке стояли блестящие, зелененькие, с ремешками для валенок ЛЫЖИ! Их только сегодня завезли. Я подошел поближе и положил подбородок на прилавок. Всё остальное вокруг перестало для меня существовать! Лыжи – моя самая заветная мечта. Я представил, как надеваю их на валенки и со скоростью спускаюсь с горы, ветер готов сорвать с меня шапку, а я качусь и качусь… У многих мальчишек в деревне есть лыжи и санки. Но просить у бабушки купить мне лыжи язык не поворачивается – «пенсия у нас маленькая», слышал я частенько. Совсем не помню, как вывели меня из магазина. До дома я шёл с понурой головой, а в глазах неподвижно стояли блестящие, зелененькие лыжи. – Сано, сейчас будем печь твоему другу Кольке подарок. Неси дрова, растапляй печку. Печка была ещё теплой. Я бросил пару поленышек. Пока они прогорали, Авдотья Алексеевна сварганила сладкий пирог, а сверху – нас с Колькой на санках! К обеду бабушка достала из печи румяный, вкусно пахнущий пирог, с которым мы и отправились поздравлять семью ПУЗАНОВ с наступающим Новым годом! Колькиному восторгу не было конца: он прыгал вокруг пирога, хлопал в ладоши, смеялся над своей фигурой на санках. Он получился не только пузатым, но и с большущим носом! Я же с огромной гордостью и благодарностью, нежно прижавшись, обнимал бабулю. И был очень рад, что наш «подарок» всем понравился. Только мы уселись за чаепитие, как в дверь постучали, и в клубах холодного пара в хату ввалился настоящий Дед Мороз! – Здравствуйте люди добрые! Я, Дед Мороз-Красный нос, поздравляю вас с наступающим Новым Годом! Желаю всем здоровья! И, пока я здесь, каждый может загадать желание, оно непременно сбудется! Считаю до трёх: раз, два, три! – Затем он поднял свою палку и что есть мочи ударил ею об пол! Пока Дед Мороз считал до трёх, я загадал про лыжи, про здоровье бабушки, и чтобы приехала мама и забрала меня «поднимать Целину»! – Приглашаю всех детишек Вашего семейства к нам на праздничную ёлку, в школу к 14.00! – УРААА! – закричали мы. Нашему счастью не было предела! Я впервые видел настоящего Деда Мороза! Впервые пойду в школу! И впервые увижу настоящую, большую нарядную ёлку! Наша деревня называется Копырино, и детей в ней совсем не много. Колькина сестра Зоя учится в четвертом классе и обо всём нам рассказывает. В школе все дети занимаются в одной комнате – с первого по четвертый класс, и учительница у всех одна и та же, добрая, но очень строгая Лизавета Даниловна. –Ну, вот и школа, Коль. Ты заходи первым. Я ж тебя почти на целый год застенчивее: тебе скоро семь, и ты будешь здесь учиться! – Зато, Лизавета тебе кое-какая родственница! Давай, Сань, ты первый! Так, наверное, мы бы и перепирались, но тут прибежала Зоя. И обозвав нас «героями», взяла обоих за шкирки и затащила в школу. В классе уже галдели наши деревенские мальчишки и девчонки, было много взрослых. У доски, на возвышении, стояла ёлка! Конечно, я много видел ёлок в лесу, но тут стояла настоящая, новогодняя, украшенная стеклянными фонариками и шариками, шишками и снежинками! У меня от такой красоты рот раскрылся, и глаза перестали мигать. К нам подошла Лизавета Даниловна: – Здравствуйте, ребята! Я знаю, вы оба весёлые. Видела, как вы в клубе, на танцах, в уголке у печки передразнивали взрослых, танцуя твист. Было красиво и смешно! У нас все ребята будут выступать у ёлки с разными номерами, читать стихи, петь, а вы бы станцевали. – Лизавета Даниловна, мы же ещё не школьники, мы стесняемся, – забурчал Колька. – А мы вас нарядим в кукурузу – никто и не узнает. Какую музыку вам поставить? – У моря, у синего моря, гуляли с тобой на просторе,– пропел я. Мне эта песня очень нравится. Мы и вправду несколько раз с Колькой были на танцах, и у нас получалось танцевать даже лучше, чем взрослые. Нас повели в соседнюю комнату, выдали костюмы, и мы стали переодеваться. В комнате было много ребят в разных костюмах: мушкетеры, зайчики и белочки, доктор Айболит и три поросенка. Все они готовились к концерту. В это время вышел Дед Мороз, и все стали кричать: «Ёлочка, зажгись»! Мы с Колькой – две кукурузины – стояли с открытыми ртами в дверном проёме и наблюдали, как в зале творится волшебство! Ёлочка засверкала разноцветными лампочками, и мы опять кричали «УРААААА!» Потом начался концерт, и всё было здорово, до тех пор, пока не объявили танец «двух кукурузок». Целый Ледовитый океан пробежал по моей спине, но обратной дороги уже не было, успокаивало то, что мы были спрятаны в костюмах до самой макушки. Мы взялись за руки, и пошли к ёлке. Музыки пока не было, я видел через щёлки костюма, как многие показывают на нас пальцем и хохочут. Посмотрел на Кольку, его пузо, не вмещалось в костюм – три пуговки на животе не были застегнуты, и оттуда блестел Колькин пуп. Мне же костюм был велик, и я больше походил на маленькую сороконожку, которая хочет слопать эту, на против меня, упитанную кукурузину! В этот момент мне захотелось провалиться сквозь пол. Очень сожалел, что вообще согласился выступать на этом концерте! Тут зазвучала знакомая музыка, и всё перед моими глазами замелькало: ёлка, Колька, смеющиеся люди. Я старался изо всех сил! Помню, как мы кланялись, а вся школа хлопала в ладоши и стучала ногами. Кто-то кричал «Браво!», и нам пришлось танцевать ещё раз! По окончании концерта все проголосовали, за наше выступление, оно было самым лучшим. И нам вручили огромные кульки с конфетами, с настоящими шоколадными конфетами! – Когда вырасту, стану артистом! – сказал я Кольке. Мы шли довольные и счастливые домой, ели конфеты и смеялись, смеялись, смеялись. Я гордо зашел в хату. Бабушка на кухне домывала пол. Я похвастался: – Мы с Колькой танцевали лучше всех, нам за это дали подарки с конфетами! – Какие вы молодцы! Угости бабулю, хоть одной конфеткой. – Нет, бабуль, ты мне лыжи не покупашь, и я тебе конфету не дам, – пожадничал я и ушёл со своим кульком в большую комнату. Потом услышал, как бабушка кинула тряпку на пол и заплакала. Вот тут-то и провалиться бы сквозь землю! Мне так стало стыдно, я выполз из комнаты, обнял бабулю: – Прости меня, СОЛНЦЕ МОЕ! Я больше никогда жадничать не буду! И в это мгновение, мой взгляд упал в угол кухни, там стояли БЛЕСТЯЩИЕ, ЗЕЛЕНЕНЬКИЕ ЛЫЖИ!!! – УРАААА! – я уронил на пол кулёк с конфетами, схватил лыжи и стал целовать бабулечку! – Спасибо! РОДНЕНЬКАЯ МОЯ ДУНЯША, Я ТАК СИЛЬНО ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!!! Уже вечерело. Зимой темнеет рано. Я бежал к Кольке с лыжами под мышкой, и, кажется, в тот момент у меня за спиной были крылья! – Колька, а, Колька! Смотри – лыжи! Мне купили лыжи! Пойдём кататься! – Нашёл, чем удивить! Да, действительно, это для меня мечта сбылась, а у Кольки были лыжи настоящие (наверное, такие же, как и у меня), только на ботинках. И с горки он спускался лучше всех, засмотреться можно! Улица нашей деревни стоит на пригорке у озера. Огороды каждого двора плавно спускаются к берегу. Летом из калитки огорода выходишь сразу на мостки из двух толстых и длинных досок, которые уходят далеко в озеро. Я вприпрыжку иду по мосткам, доски качаются, и вода брызгает фонтанчиком между ними. Затем сажусь на краешек мостика, опускаю ноги в воду, и наблюдаю, как стрекозы между кувшинок гоняются за мошками. А зимой огороды превращаются в горки, с которых на большой скорости через калитки можно выкатиться далеко на замерзшее озеро. Мы с Колькой надеваем лыжи, и он первый, как настоящий мастер –иехохо!– спускается по протоптанной лыжне. А я что? В грязь лицом? – ПОЕХАЛИИИ!.. Ветер свистит, морозец щиплет щёки. Вот она – калитка! Вдруг одной лыжей я цепляюсь за краешек калитки и начинаю кувыркаться по мягкому снегу. Лежа лицом в сугробе, я начинаю понимать, что вставать мне совсем не хочется, а хочется, чтобы это был сон. Но нужно подниматься. О, БОЖЕ! Мои блестящие и зелененькие в один миг превратились в щепки! Трагедия, которую не передать словами. Я плакал так, что казалось должны растаять от моих слёз все сугробы вокруг. Я плелся домой, и мне казалось, что это Боженька наказал меня за мою жадность перед бабушкой. За гордость и хвастовство, что мы с Колькой выступили лучше всех. А Коля, обняв меня за плечи, шёл рядом и успокаивал сквозь слезы: – Не переживай! Сань, лыжи, дело наживное, главное, что сам цел! – мы распрощались, Колька пошёл домой. А я ещё долго стоял на крыльце, крутил в руках обломки лыж, вспоминал Деда Мороза: «Он бы исправил!», стыдился того, что обидел бабушку, и что сейчас она будет меня ругать.«Вот и поделом! Пусть поругает!» – С этими мыслями я зашёл в хату. – Бабуль, прости меня, я лыжи сломал! Прости! Никогда больше я не буду жадничать и хвастаться! Бабушка всплеснула руками, обняла и нежно прижала к себе. И так, обнявшись, мы стояли какое-то время. Мне становилось легко от теплых бабушкиных рук и её ласковых слов: – На все Воля Божья! Не плачь. Сегодня Новый год. Что ты загадал Деду Морозу? – Баб, не скажу, а то не сбудется. Давай лучше чай с конфетами пить. Мы пили чай, ели конфеты, но я ни как не мог понять, почему все так грустно получилось… – Бабуль, за что Господь меня наказал? Я ведь искренне раскаялся, что не буду больше жадничать и хвастаться! – Еще не знаю Санушко, но думаю, что возможно, когда ни будь, узнаем. Хотя, на самом деле, Бог не наказыват. – Как это не наказывает?! Я ж лыжи сломал! – Вот именно, ТЫ ж лыжи сломал, и при чем тут Господь? ОН не наказыват, ОН – попущает, понимаш? – Не понимаю, я часто слышу от многих, так говорят, чуть что – тебя Бог наказал! И что значит, попущает? – Это значит, что в какой-то момент ОН отворачиватся от тебя, и не берет на себя ответственность за то, что ты сделашь или не сделашь, по глупости своей или незнанию. В этом и есть ЕГО наказание – по-пу-ще-ни-е… И, как правило, для человека, за всегда, этот момент жизни становится хорошим уроком. А лыжи ты сломал от того, что еще не научился как след на них стоять, а туда ж – с большой горки решил скатиться. И это было твое решение, рискнул, не получилось, в следующий раз будешь умнее. – Да когда ж теперь будет, этот, следующий раз! Лыж то нету… В избу постучали, – Можно к вам? – На пороге стояли Колька и Зоя. – Сань, баба Дуня, мы пришли поздравить вас с наступающим Новым Годом! А ещё, Сашка, я тебе обещаю, что научу тебя гонять с горки, и не падать! И от нашей семьи мы дарим тебе вот эти лыжи, с ботинками! И я опять плакал, только сейчас от счастья и радости. У меня есть такие хорошие друзья и замечательная бабушка Авдотья! – Ну вот, Сано, и узнали мы с тобой, к чему было попущение Господом, когда ты лыжи сломал. Что бы показать, что у тебя есть настоящие друзья! Так прошел последний день уходящего старого 1966 года Глава 3 Н А Л Е В О П О Й Д Е Ш Ь – К О Н Я П О Т Е Р Я Е Ш Ь, Н А П Р А В О П О Й Д Е Ш Ь – С А М П О Г И Б Н Е Ш Ь . . . Мне очень нравится вечернее время, перед сном. Когда я нежусь под теплым пуховым одеялом, наблюдая за неторопливыми движениями бабушки перед иконами. На них таинственно мерцают всполохи лампадки. До меня доносится еле слышный шепот ее молитв, и я постепенно проваливаюсь в тишину… В нее врываются едва заметные, независимые звуки; метели – от рваного ветра скрипит калитка и фонарь, качаясь на столбе. Вкрадчиво скребется мышка в подполье, изливает свою вечернюю песнь сверчок из-за печки, и звонко падают в таз, капельки из рукомойника. А еще в это время, люблю смотреть на беленые стены, и из грубых досок – потолок, где каждый вечер для себя, нахожу целый сказочный и таинственный мир. В этом мире есть, очаровательно – смешные и ужасно – страшные сказочные герои. Они, еще до времени, прячутся за сучками и трещинками потолка, пока все в доме не уснет. Каждый раз, засыпая, мечтаю, неожиданно проснуться среди ночи и окунуться, вместе с НИМИ в ИХ сказку… На праздник НОВОГО ГОДА, нам подарили ковер, что расположился нынче на всю стену над бабушкиной кроватью. На ковре – три богатыря; Илья Муромец, Алеша Попович и Добрыня Никитич! А еще, у нас на кухне, в позолоченной рамке, висит картина – «Витязь на распутье». На ней изображен так же богатырь, сидящий на лошади, а перед ним возвышается огромный камень. Мне очень нравятся эти картины, рассматривая их, возникает много вопросов. Теперь, из рассказов бабушки знаю, о подвигах, славных, героических защитников, ЗЕМЛИ РУССКОЙ! Но, каждый вечер, я жду от бабули новых историй, про сказочных богатырей. Так интересно узнать, как- же жили люди раньше, еще задолго до нас. Авдотья Алексеевна сказывала, что эти богатыри вовсе не из сказки, а из былины, то есть были на самом деле! А матерый человек – Илья Иванович Муромец, и вовсе, после ратных дел, подвизался монахом в Киево – Печерской Лавре, отдать свою жизнь служению Господу Нашему, есть подвиг! А после кончины, был причислен к Лику Святых. Прошлой ночью мне приснился сон, в котором, вместо витязя в седле перед камнем, сидел я. И будто впервые, осмысливал написанное, на этом огромном валуне: «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – сам погибнешь. Прямо пойдешь – коня потеряешь и сам погибнешь». И я не как не мог решить, куда ж мне двигаться?! И вдруг мне показалось, что этот витязь с картины, так же как и я «на распутье», не как не может решить, поэтому до сих пор стоит на месте и не куда не едет! Эта мысль сверлила меня весь день, и поэтому я с нетерпением ждал бабушку, когда ж она закончит свои дела, что б задать ей этот вопрос. – Ну вот, и Слава Богу, значит, управились и сегодня! Что призадумался, Сано, опять какой каверзной вопрос приготовил? – Есть один, а может и не один, они ведь цепляются от разговора, а ты коли не шибко устала, может, поговорим? – Что ж не поговорить-то, да хоть и устала! – Я, бабуль, все про ентот камень, что перед витязем на картине. Очень часто смотрю на высеченные слова, что на камне, и не как не могу решить, куда ж ехать-то?! Но так получается, что, ни какого смысла нету, куда-то двигаться, ежели верить, написанному! Когда мы начинаем новый разговор, бабушка моя, Авдотья Алексеевна, как-то всегда загадочно улыбается. Мне так кажется, что не мне одному, нравятся наши вечерние, задушевные беседы… Выслушав вопрос, какое-то время она думает, а потом присаживается ко мне на кроватку и начинается, наш разговор. А мне больше нравится, когда бабуля рядом сидит. А порой, когда она ложится на свою кровать, бывало, что по средь разговора, она сладко засыпала… – Баб, ну что, я верно думаю? – А думашь, Санушко, так, потому как ты, пока еще не богатырь! А богатырь-то как рассуждат? Он же защитник, за правду, за справедливость, против угнетения слабых и обездоленных. А как ты считашь, вот по написанному, где хужее – то всего, значит? – Прямо не надо ехать баб, ну совсем не советую, там же и коня потеряшь, и сам погибнешь! – Так вот внучек, настоящий-то богатырь, как раз туда и двинется! Эт ведь подсказка для него, что там-то, он и нужнее всего, понимаш?! А Бог дал ему силу могучую, храбрость и удаль молодетскую, чтоб, не задумываясь, уверенно идтить на выручку, коль надо, и побеждать врага, что непрошено сунулся на земли наши. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66484046&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Наш литературный журнал Лучшее место для размещения своих произведений молодыми авторами, поэтами; для реализации своих творческих идей и для того, чтобы ваши произведения стали популярными и читаемыми. Если вы, неизвестный современный поэт или заинтересованный читатель - Вас ждёт наш литературный журнал.