Антрацитовое небо

Антрацитовое небо Екатерина Ландер Когда в город приходит эпидемия, по улицам принимаются бродить существа из другого мира. Но никто не обращает внимание на странности – никто, кроме дочки кладбищенского скульптора, не иначе как волей судьбы призванной распутать тайны местных жителей и пришельцев из загадочного Междумирья. Но что нового преподнесет встреча с болтливым Проводником и обществом путешественников между мирами? Какие интриги плетут советники Междумирья? И что важное расскажет соседка с шестого этажа старенькой пятиэтажки, у которой, как подсказывает разум, не все дома? А все ли дома у тебя, Берта?.. Екатерина Ландер Антрацитовое небо ГЛАВА 1 В детстве я сказала себе, что, когда вырасту, не раздумывая выйду замуж за человека, который не станет смеяться над моим именем. Тогда я серьезно так считала… Меня зовут Перхта. Имя придумала мне мама незадолго до того, как сама исчезла без следа. Я думала, она умерла. Папа говорит, она просто уехала искать лучшей жизни. «Лучшей жизни», – именно так он сказал, а мой отец – человек не болтливый и привык доносить словами суть. Можно сказать, с тех пор он стал скуп еще и на эмоции, но я знаю только по слухам. Сколько хлопот принесло по жизни мое имечко. Начиная с заикания учителей и насмешек одноклассников до того, что при знакомстве я начала испытывать трудности и непреодолимое желание представиться по-другому. Но потом в моду вошли иностранные имена, я заменила пресловутую Перхту на более благозвучную Берту, и жизнь понемногу наладилась. Так я продолжала считать до поры до времени. Точнее, до сегодняшнего утра… В нашей старенькой пятиэтажке, давно готовящейся под снос, роскошь – мечтать об отдельной комнате, но мой отец постарался, поэтому у обоих в доме есть личное пространство. Его – в мастерской, куда я не заглядываю без крайней необходимости. Мое – в нашей гостиной, куда он приходит только ночевать. Но есть еще общие территории… С кухни доносились негромкие голоса. Мой папа, скажем, художник, пусть немного специфический, и иногда принимает клиентов в нерабочее время, на дому. Он говорит, это приносит в наш скромный бюджет дополнительный доход. Двое сидели друг напротив друга, втиснув стул в узкий проход между столом и холодильником, и я тихонько просочилась к стоящему на плите чайнику, стараясь не мешать. Здесь им светлее, чем в мастерской. На столе, прямо под лампой, были разложены фотографии. Мой отец и посетительница что-то негромко обсуждали, изредка он делал пометки в макете будущего памятника, чертя размеры и гравировку, вновь показывал заказчице, она удовлетворенно кивала. Рядом с ними высилась стопка альбомов с изображениями уже готовых моделей. Я занималась своими делами, методично набирая из-под крана воду, ставя чайник и затем переходя к заварке, и привычно пропускала мимо ушей неинтересные разговоры. Но что-то постоянно грызло, не давая возможности полностью отвлечься, и я временами тихонько поглядывала в их сторону. Эта клиентка оказалась не похожа ни на кого из тех людей, которые обычно приходят к моему отцу. Дама лет пятидесяти пяти с закрашенной чернилами сединой в волосах, в бордовой юбке и в тон ей пиджаке. Неимоверно напыщенная и нарядная. На шее – завязанный пухлым бантом пестрый платок, сбившийся на плечо. Женщина говорила спокойно и твердо и держалась чересчур начальственно, словно не она, а к ней пришли договариваться об услуге. – А на личном как? – закончив мысль, внезапно спросила она, подбираясь. Папа пробурчал нечто невнятное. Посетительница тем не менее удовлетворенно кивнула и заговорила приглушенным шепотом, причем среди слов я пару раз отчетливо различила повторившееся имя – Лиза. Я напряженно замерла с чайником в руке, вслушиваясь. Лизой звали мою мать. Но, как назло, больше разобрать ничего не получилось. – Не хотите чаю? – нарочито громко поинтересовалась я. Гостья с отцом переглянулись, и та улыбнулась мне, вставая и собирая со стола фотографии. – Спасибо, но боюсь, мне уже пора идти… – Дама ловко подхватила с края стола свою сумочку и сделала шаг. Папа тоже вскочил, освобождая проход и намереваясь проводить женщину до двери. Они ещё о чем-то разговаривали в тесной прихожей, но теперь разговор сводился только к предстоящему заказу. Когда по всем признакам беседа приблизилась к завершению, я тоже осторожно высунулась в дверной проем с кухни. – До свидания, Виктор. Приятно было с тобой повидаться. И тебе до свидания, Перхта. Рада была застать тебя… Только когда незнакомка выходила из квартиры, я заметила, что она обута в домашние тапочки. – Кто это был? Опять очередная сумасшедшая? Я уже выглядывала в окно на кухне, прихлебывая из кружки горячий чай. – С чего ты взяла? Папа тоже показался на пороге, устало потирая ладонями глаза. Вид у него был измотанный. Рассеянно плеснув себе заварки в стакан, он опустился на табуретку, привычно подвернув под себя одну ногу, и уставился на меня прозрачными хрустальными глазами. Я знала, это выражение обозначало у отца задумчивость. – А как она сейчас в тапочках домой пойдет? Зима же! – удивилась я, смеясь и округляя глаза. Так, что они действительно стали круглыми. Папа говорит, у нас семейная черта – так удивляться. – Ей не нужно никуда идти. Лидия Михайловна живет в нашем подъезде. – То-то я ее никогда не видела… – Твоя мама раньше с ней общалась. – Моя мама общалась с сумасшедшими?! – за шутливым тоном я пыталась скрыть на самом деле прятавшееся под ним – горячее любопытство. – Говорю же тебе, она не сумасшедшая. Чего тебя в ней так заинтересовало? И вообще – слезь-ка с окна. Я послушно сползла с подоконника на стул, тем более противная тетка так и не показалась на улице. На скатерти я заметила почти сливающуюся с ней фотографию: молодая девушка с бойким взглядом и озорным лицом. Догадавшись, перевернула снимок и увидела на обратной стороне подпись – Лиза. – Уже ничего, – сказала я, кладя фотографию назад. Девушка с фотоснимка улыбалась в потолок. Красивая. Мы могли бы подружиться… – Ты идешь сегодня на свои занятия? Мысль о любимых музыкальных курсах словно расправила во мне невидимую пружину. Я быстро проглотила остатки чая, мыча что-то очень удовлетворенное, и торопливо встала из-за стола, но папа тут же попросил меня вернуться и подождать, пока будет готов нормальный завтрак, и я покорно согласилась. Папин омлет с помидорками – нечто невероятное! Пока на плите умиротворяюще шкварчало, брызгая маслом, я успела переодеться, еще раз полистать свою музыкальную тетрадку и повздыхать, что у меня не получается репетировать произведения так часто, как мне хотелось бы. – Не грусти! Скоро у нас будет достаточно денег, и мы купим тебе инструмент, – успокоил меня отец, помешивая лопаткой яйца на сковороде. Я радостно подхватила: – Мы поставим пианино у стены, и оно займет сразу полкомнаты, поэтому нам придется ночевать в коридоре. По вечерам ты будешь надевать свою самую красивую рубашку, а я – вливать в твои уши симфонии Гайдена. А потом мы будем пить чай с баранками на кухне и слушать, как соседи мечтают поскорее съехать от нас… Мне кажется, это не совсем гуманно! – Да уж! – он усмехнулся. Через пятнадцать минут я, уже собранная и позавтракавшая, схватила с вешалки еще мамину белую искусственную шубу – папа помахал мне на прощание с лестничной площадки – и, на ходу забрасывая сумку на плечо, выбежала из сырого промерзшего подъезда на морозную зимнюю улицу. Наш дом находится на окраине города, в районе относительно не аварийного жилья, где каждый дом уже лет десять назад начали готовить под снос, а жильцов – на расселение. Я прошла мимо понурых серых пятиэтажек, рядами выстроенных друг за другом. За соседним поворотом череда домов с одной стороны обрывалась и начиналась решетчатая ограда старого занесенного кладбища. К дальней окраине вплотную подступал лес с остроконечными еловыми вершинами. Так продолжалось до следующего поворота, за которым стояла городская музыкальная школа, тоже вот уже полтора десятилетия причисленная к аварийным постройкам. Теперь вы понимаете, какие примерно мысли и настроения сопровождают жителей нашего района, каждый день бродящих по этому маршруту… Папа мечтает, что когда-нибудь оставит нынешнюю работу и мы сможем переехать в местечко получше. Но пока денег с его заказов хватает только жить, имея хоть такую худо-бедно, но прочную крышу над головой. Внезапно я услышала оклик. Звук доносился со стороны кладбища. Я обернулась. В нескольких метрах от забора незнакомый парень барахтался в снегу на узкой дорожке и пытался встать, однако у него явно не все так гладко получалось. Как раз потому, что под ногами слишком гладко… Под ногой. Второй он, кажется, куда-то провалился и застрял. – Помогите мне, девушка! – отчаянно чертыхаясь и снова предпринимая попытки подняться, попросил незнакомец. – Я тут с псом гулял. Он внезапно рванул. Я за ним. И куда-то нога в снегу провалилась, вытащить не могу. В его руках я заметила смотанный собачий поводок, который парень вытягивал перед собой в доказательство своих слов. Если врет, то очень складно. Внимательно ища себе путь и стараясь не запачкать снегом штаны, я добралась до забора, увязая в сугробах по щиколотку, перелезла через перекладины и спрыгнула уже с другой стороны, мгновенно провалившись по пояс – овраг там какой или что? – Чтоб тебя! Прорываясь первопроходцем, всем телом расталкивала вокруг себя снег, пока наконец не добралась до своего менее удачливого предшественника. Парень все это время молча наблюдал за моими потугами. – Спасибо вам, девушка. Если б не вы, я бы тут окоченел окончательно. Уже больше часа сижу, никого нет. Ну да, суббота, народу мало. Надеюсь, он меня тут в благодарность не прикопает. – Уже не чувствую ничего… Хотелось бы верить. Скрипя зубами, я принялась раскапывать снег. Точно, провалился! Причем, извернулся и застрял ботинком между прутьями ограды. Просто так выбраться не удастся. – А ты обувь стянуть не пробовал? – поинтересовалась я. Сзади послышалось невнятное мычание. Дернув ботинок, я попыталась стащить его. Но тот оказался на тугой шнуровке. Сняв варежку, я свободной рукой ослабила узел и резко рванула парня за ногу. – Эй, ты чего там?! Зато наконец зашевелился. Выполз на четвереньки, отшвырнув в сторону поводок, поднялся и, балансируя на одной ноге, долго вытряхивал из сапога снег, а я бодренько потрусила по направлению к выходу – повторить акробатику с забором я не решилась. Парень догнал меня уже у самой калитки. Запыхавшись, забежал вперед меня и остановился, шумно выдыхая в морозный воздух облачка пара. Дракон, блин… – Подожди! Я же так и не сказал тебе спасибо. Я выжидающе подняла на него глаза. Красивый. Рыжий, в веснушках даже зимой. На щеках прозрачный пушок, зато кожа бледная. Почти белая. Хитрющие янтарные глаза с чрезвычайным интересом разглядывали меня из-под острых топорщившихся ресниц. – Лисовский! – внезапно произнес он непонятное слово. Фамилией, что ли, представился? – Это типа пранк такой новый? Или подкат? – я старательно растерла озябшие пальцы, а затем снова спрятала их в варежки. Но колющая боль в ладони не намеревалась исчезать. – Простите, мне нужно идти. Я молча обогнула удивленного молодого человека и вышла на улицу. Вслед мне послышалось озадаченное: – Так бы и сказала, что ты Хозяйка. Зачем же сразу огрызаться? Я, не оборачиваясь, шла дальше, ускоряя шаг. Слишком много сумасшедших для одного утра. ГЛАВА 2 То ли из-за странной встречи, то ли из-за моего непонятного внезапного волнения, но занятие музыкой прошло скомканно. Я делала ошибки в партиях, попадала пальцами не на те клавиши и чувствовала себя ужасно рассеянной. А еще все время жутко горели ладони! Пожилая преподавательница сочувственно поцокала языком и отпустила меня пораньше. Домой я возвращалась медленно. Возле тропинки на кладбище еще раз огляделась – даже следов уже не осталось, все замело – и свернула к своему дому. Отца в квартире не оказалось. Только на кухонном столе лежала записка: «Ушел по делам. К ужину буду». Втерев в ладони впечатляющее количество питательного крема, я села пить чай, то и дело с неясным ожиданием поглядывая в окно на безлюдный двор. Потом полистала начатую накануне книгу, пощелкала каналы в телевизоре – древняя, как мир, коробка стабильно выдавала белый шум. Видимо, антенна опять обледенела. Когда стрелки на часах подобрались к пяти, я поставила на плиту кастрюлю для пельменей и, в ожидании, пока закипит вода, снова уставилась в окно, почувствовав внезапно, что меня нестерпимо клонит в сон. Когда ужин наконец был готов, я выключила плиту, сняла кастрюлю с конфорки и оставила ее в стороне. Ужинать пока все равно не хочу, а когда папа вернется, то наверняка разбудит – рассказать свои новости и послушать мои. Поэтому, еще раз намазав ладони спасительным кремом, я прилегла на диван в комнате и почти сразу же заснула. Проснулась я, когда вокруг было совсем темно. Лампочка в коридоре по-прежнему горела, ее никто не выключил. Сквозь незанавешенное окно просачивался отблеск уличного фонаря. Я все еще находилась одна в квартире. Я обеспокоенно перевела взгляд на часы: половина десятого. Учитывая, что папа обещал прийти к ужину, дома он должен был оказаться уже целых полтора часа назад. Решив не паниковать раньше времени, я медленно прошла в кухню, налила воды в чайник, поставила его на плиту, зажгла газ – все движения выглядели очень плавными и заторможенными, – затем снова включила телевизор на первом попавшемся канале. Сквозь мутную дрожащую рябь двое ведущих познавательно-развлекательной кулинарной программы с энтузиазмом объясняли публике рецепт приготовления оладий с грушевым джемом и взбитыми сливками. Время шло. Свистом заполнив тесную кухню, закипел чайник. На столе стояла кастрюля со слипшимся остывшим ужином. Набрав себе в кружку чайной заварки из жестяной баночки и плеснув кипятком, я села на подоконник, каждый раз в промежутке между короткими глотками обеспокоенно глядя на потемневший двор внизу и уговаривая себя не паниковать раньше времени. Я же не маленькая девочка, и если любимый папочка задержался в этих своих «делах» или его внезапно позвали в гости к кому-нибудь из знакомых, а он просто забыл позвонить, то не стоит сразу накручивать себя. Да, он просто забыл мне позвонить. Однако уже через пятнадцать минут ожидания возле окна я в одних тапочках и наброшенной на плечи кофте стояла перед соседской дверью, до упора вжимая пальцами кнопку западающего звонка. Открыла полинявшего вида блондинка с собранными в высокий хвост волосами, в запахнутом махровом халате, без косметики. Рассеянно глядя на меня, женщина грызла семечки, звучно сплевывая шелуху себе в ладонь. – Теть Свет, мой папа случайно не у вас? – с порога выпалила я, даже не поздоровавшись. Они с ее мужем – дядей Толей – любили иногда по вечерам посмотреть вместе футбол. – Нет. Но я видела его днем. Он говорил, что собирается по каким-то делам и сегодня не зайдет. Подробностей не знаю, – растягивая слова, произнесла блондинка в промежутке между двумя плевками. – Ты, если что, заходи. Если одна дома боишься. – А-га. За спиной соседки вдруг раздался басовитый вопль: «Светок, ты где, черт тебя дери! Долго тебя ждать?!» – Ну все, мне некогда! Когда дверь снова захлопнулась, я поспешно спустилась на площадку под нами и принялась звонить по очереди во все двери, повторяя вопрос. Через полчаса я обошла всех знакомых в подъезде, но отца так нигде не обнаружила. Вернувшись в нашу квартиру, где за время моего отсутствия ничего не изменилось, только начал остывать чайник да болтливые ведущие приготовили свои блинчики, я еще раз выглянула в окно. На улице было совсем черно. Только два фонаря горели по разные стороны дома, да метрах в пятнадцати впереди теплились оранжевым светом окна соседней, такой же, как наша, пятиэтажки. Может, он где-нибудь там? Ведь друзья у нас не только в одном подъезде. Наспех нацепив в прихожей сапоги и схватив с вешалки шубу, я выбежала на лестницу и припустила через ступеньку вниз. Когда подъездная дверь распахнулась, меня тут же оглушило пронзительным злобным лаем, и навстречу с грозным рыком кинулся здоровый черный волкодав. Я взвизгнула и бросилась было назад, как вдруг… – Волк! Волк, стой! Простите, он так себя обычно не ведет! Но черный зверь сам внезапно остановился в шаге от меня, тяжело качнув мордой на уровне моего живота, внимательно обнюхал шубу со всех сторон и, опустив хвост, попятился в сторону, отводя глаза. Я перевела взгляд с пса на его хозяина. Напротив, в блеклом свете фонаря, стоял утренний сумасшедший с кладбища. Видать, нашел все-таки свою собаку. Шутник несчастный! – Признал! – о чем-то радостно возвестил рыжий тип, ласково трепля своего пса по холке. – Кого? – я растерялась и не сразу сообразила, к кому он обращается. – Тебя. Ну, ты же новая Хозяйка. – Чего?! – Хозяйка Порога. Этого лоскута Междумирья. Извини, не знаю, какой термин сейчас в ходу у советников. Вообще-то я удивлен, ты такая юная, а уже… Совсем, видимо, из ума выжил! На голову простыл. Шапку носить надо! Чтобы потом не заговариваться и не лезть к прохожим, которые просто… – Ну чего ты? При мысли о моей беде в носу странно защипало, словно после того, как выпьешь залпом стакан газировки. Захотелось сесть на снег и разреветься по-детски со словами: «Я папу потеряла-а!». Но я только неловко шмыгнула носом, запрокидывая голову и про себя моля слезы не показываться в самый ненужный момент. А потом еще раз. И еще, пока не начали вздрагивать плечи. – Э-ээ, брат, тут дело, кажется, серьезное. Иди-ка ты домой, я скоро буду. То ли из-за темноты, то ли из-за влажной мути перед глазами, показалось, будто собака коротко дернула головой, точно кивая, и тут же скрылась в сумраке за спиной хозяина. Тот осторожно приблизился и тихонько приобнял меня за плечи. – Пойдем, расскажешь, что у тебя случилось. Я всхлипывая размазывала слезы по щекам и истуканом стояла перед ним, не собираясь делать и шага, но в конце концов парень сам повел меня к подъезду, и я очнулась, только когда мы оказались перед дверью в нашу квартиру. – Ты здесь живешь? Я рассеянно шарила по карманам, вспоминая, куда сунула ключи, пока не осознала, что действительно их с собой не брала. – И куда ты теперь? – понял мой растерянный взгляд парень. – Друзья есть? Подружки, там. Я помотала головой, догадываясь, к чему он клонит. – И соседи уже все, наверное, спят, – задумчиво глядя на соседнюю дверь. – Пойдем! – и добавил на мои испуганные округлившиеся глаза: – Клянусь, я тебя и пальцем не трону. У меня жена дома, она тебе поможет. Должен же я как-то отплатить тебе за помощь утром. Наверное, стоило отказаться, сославшись, что мне есть куда податься, но еще не успев об этом подумать, я согласно кивнула: – Хорошо. – Расскажи мне подробнее, что произошло. Меня, кстати, Герман зовут. А тебя? – Берта. – Берта? Очень приятно. Марта. – Берта? Очень приятно. Марта. Худая, как спица, блондинка в черных обтягивающих джинсах и белой длинной тунике по-хозяйски стянула с нас куртки, кинула их в темноте на вешалку и погнала обоих в ванную мыть руки перед ужином. Дом Германа находился в паре улиц от нашего, возле самого леса, где кончался район. В отличие от стоявших вокруг, этот образец городской архитектуры не жался к земле, а казался похожим на поставленный ребром спичечный коробок. В квартире на седьмом этаже нас ждали. Марта – жена моего нового знакомого – довольствовалась коротким пояснением Германа, что я попала в беду и нуждаюсь в ее помощи, спокойно кивнула и удалилась в конец коридора, откуда лился приятный теплый свет и пахло домашней едой. Замешкавшись в ванной в поисках выключателя, я услышала, как разогревавшая ужин девушка легонько упрекнула Германа за опоздание и спросила, почему тот прихрамывает на правую ногу. – Да бабушка опять пошутила, – вяло отмахнулся он. Видимо, тема двоим была хорошо знакома, Марта промолчала. Я мысленно отметила: выходит, случай на кладбище вовсе не был розыгрышем. Только сев за стол, я услышала характерное «цок-цок-цок» собачьих когтей по полу и почувствовала, как нечто тяжелое и теплое ткнулось в колени и тяжело заворочалось, устраиваясь под столом. – Вот, видишь, и Волк тебя уже совсем заждался. Перед нами появилось по большой, наполненной до краев тарелке ароматного супа, ложки и куски черного хлеба. Я уже хотела отнекиваться, но едва ощутив запах горячего наваристого бульона, вспомнила, что за вечер так и не проглотила ни крошки, и начала бодро орудовать ложкой. Минут десять прошли в увлеченном молчании, только Марта заинтересованно переводила взгляд с меня на мужа, сидя между нами и подперев голову кулачком. При ярком свете кухонной лампы она была похожа на помолодевшую и более симпатично одетую версию нашей соседки Светланы. На вид Марте было не больше двадцати двух лет. Грея руки о наполненную чаем чашку, она терпеливо ждала, пока кто-нибудь пояснит ей суть ситуации. Герману по дороге я все уже рассказала, а заодно успела немного успокоиться, поэтому перед Мартой предстала уже в нормальном виде, без хлюпающего носа и красных от слез глаз. – У Берты пропал отец, – прихлебывая суп, пояснил Герман. – Она мне сегодня с утра хорошо помогла, поэтому ты не могла бы посмотреть, где он сейчас находится? Я слушала, затаив дыхание и решив до поры до времени не встревать, пока сами не спросят, но все-таки как это – «посмотреть»? Не по камерам видеонаблюдения же. – Могу. Только ты знаешь, для этого нужно. – У, кстати! Берт, у тебя есть с собой фотография твоего отца? Я неуверенно кивнула. Пока я искала в мобильнике подходящий кадр моего папы, Герман отнес пустые тарелки в раковину, тем самым освобождая пространство посередине стола, а Марта разложила перед собой выуженную откуда-то из-за шторы колоду карт. Я в недоумении замерла, так и не выпустив из рук телефон. Правда? Девушка собралась гадать? Радостное предчувствие, вновь появившееся в груди, дрогнуло, как слабый огонек свечи, готовое вот-вот исчезнуть. Но я решила взять себя в руки. – Так подойдет? – спросила я. Мой телефон оказался в центре стола, под лампой. Девушка с сомнением прищелкнула языком, быстро перемешивая в руках колоду. – Не знаю. Так сложнее будет. Сейчас посмотрим. – Марта замерла с серьезным выражением на лице и вдруг забормотала нараспев, точно скороговорку. – Беру тебя, колода моя, из тридцати шести картей – королей, дам и кумовей. Тузы – время, десятки – бремя… Когда она начала говорить, я замерла на стуле и напряженно вцепилась пальцами в сиденье. – Мой дух Марии Лисовской ублажите. Наконец Марта закончила читать, еще пару раз перетасовала колоду, погрев карты в собранных лодочкой ладонях, и принялась раскладывать их на столе вокруг моего мобильника. Мы с Германом молча наблюдали за ней, не отводя глаз, пока на лбу девушки не пролегла белая вертикальная морщинка и она с сомнением не замотала головой. – Ничего не понимаю, – недоуменно пожала плечами она. – Карты говорят, человек жив, но где сейчас находится – неясно, пришел он туда по своей воле, а уйдет против. И вернется так, словно никуда и не уходил, хотя будут свидетели его отсутствия. Как такое может случиться, ума не приложу. – Может, ты не так смотришь? – предположил Герман. Девушка сердито стрельнула в него глазами, но в ту же секунду улыбнулась как ни в чем не бывало. Я ничего не понимала. Какие-то ритуалы, магия, когда, может, уже стоит бить тревогу о пропаже! Но мысль, что мой папа жив и скоро должен вернуться, давала надежду, которую не могли внушить никакие доводы разума. И несмотря на странность происходящего, я впервые за вечер почувствовала: страх немного отступил. Затаился перед этим… волшебством? – Ладно, давайте уже укладываться, – снова сказал Герман, прервав едва начавшийся диспут на тему неудачного гадания, и первым встал из-за стола. Проигнорировав мои попытки ретироваться обратно домой напоминанием о ключе, без которого я все равно не смогу открыть дверь, он взял свои вещи из комнаты и отправился спать в кухне, героически уступив спальню нам с Мартой. В темноте, добравшись до большой двуспальной кровати, я заметила у стены в дальнем углу маленькую детскую кроватку и мирно свернувшегося под ней огромного черного пса, так напугавшего меня своим рывком у подъезда. Следуя негромким подбадриваниям Марты, я стянула с себя верхнюю теплую кофту, оставшись в одной футболке и штанах, и залезла под одеяло. – А чем ты таким ему сегодня помогла? – спросила девушка в тот момент, когда я уже подумала, что она крепко спит. Я сдавленно хихикнула. – Он застрял ногой в ограде, когда гулял с собакой по кладбищу, и увяз в сугробе. Так крепко. Как будто держал кто-то специально, – я вспомнила выражение лица Германа и нелепую позу, в которой он распластался на снегу, пытаясь освободиться. И сорванный с ноги ботинок. Я не могла видеть, но почувствовала в темноте, что Марта тоже улыбается. Ее отзывчивость располагала к себе. Вообще они были определенно странные, но, очевидно, очень приятные люди. Увидев девушку в беде, вроде меня, они не прошли мимо и не оставили ночевать на морозе. Даже попытались своеобразно помочь. И я решилась. – Скажи, а они всегда там гуляют вдвоем? Герман и ваша собака. Ответ меня не разочаровал: – Он не собака, он – грим. Житель Междумирья. Ему на одном месте сидеть совсем плохо. Вот Герке и приходится с ним через кладбище таскаться к самой границе. Да и некуда больше, без чужих глаз… Ты бы видела, когда он на солнце прозрачный и синим светится. Хотя, на мой взгляд, история о том, как мы с Геркой познакомились, гораздо более занимательна. Марта усмехнулась, ненадолго задумавшись о чем-то или вспоминая. – Мы были прямо не разлей вода. Буквально прикованы друг к другу, – девушка снова тихонько засмеялась. – Напомни мне как-нибудь, я тебе расскажу. Обхохочешься! Ладно, давай спать уже. Утро вечера… Я зевнула, переворачиваясь на спину и глядя в незнакомый белый гладко оштукатуренный потолок. Это были очень странные и интересные люди. А может, я просто устала за вечер удивляться. ГЛАВА 3 Мы проснулись ни свет ни заря. Почувствовав легкий тычок в бок, я удивленно распахнула глаза, не понимая, где нахожусь, а потом воспоминания о вчерашних происшествиях кадр за кадром всплыли в голове. Приложив палец к губам, Марта велела мне идти на кухню, после чего сама удалилась, озябши запахнувшись в махровый халат. Быстро одевшись и еще раз проверив телефон на наличие входящих звонков, я последовала за ней. Так непривычно оказалось начинать утро в незнакомой квартире. Пока девушка колдовала у плиты в рассеянном сумеречном свете, пробивающемся сквозь снежный налет на окнах, появился пропадавший все это время Герман – уже полностью одетый и, видимо, собиравшийся куда-то уходить. Пожелав нам доброго утра, он нежно чмокнул жену в щеку и уселся за стол напротив меня. К тому времени жарившиеся на сковородке блинчики уже были готовы, и за завтраком Герман поведал нам свои планы. Мы собирались еще раз наведаться ко мне домой – проверить, изменился ли расклад за ночь и расспросить соседей в случае, если мой отец пока не вернулся. Вдруг те что-то видели или слышали за время моего отсутствия. Потом они с Мартой разговаривали о своем. Несмотря на неосведомленность, я все равно чувствовала себя участником беседы. Да и вообще вести себя с ними получалось так естественно и легко, как будто мы были знакомы уже десяток лет. Поэтому я с некоторым сожалением надевала ботинки и прощалась с Мартой. А еще с каждой секундой, приближавшей меня к дому, в душу наползал навязчивый страх. Когда мы вышли на улицу, уже совсем рассвело, и на расчищенных от снега дорожках и тротуарах виднелись заспанные фигуры прохожих. Знакомые одинаковые улочки. Наверное, я могла бродить по ним в детстве, видя все те же дома, те же окна и те же лица, и преспокойно не замечать того, с кем сейчас шла рядом. А может быть, я вообще никогда его не видела. – Герман, вы давно здесь живете? – спросила я, меся подошвами коричневую жижу по краям тротуара. По сравнению со вчерашним днем значительно потеплело, и сугробы по сторонам от дороги развезло. – Четыре месяца назад переехали. Пришлось искать другую работу, а в таких маленьких городах ее обычно навалом, в отличие от мегаполисов. Не веришь? Я скептически хмыкнула. Всегда казалось, в реальности дела обстоят с точностью до наоборот, но я предпочла сменить тему. – А сколько тебе лет? – Двадцать шесть. А тебе? – Тринадцать. Через месяц будет четырнадцать, – зачем-то добавила я. Глядя на Германа, я с трудом верила, что ему может быть больше двадцати. Скорее, парень смахивал на моего ровесника. Ну, максимум, на ученика из старшего класса. Внезапно меня посетила другая мысль, от которой внутренности сжались в пронзительный колючий клубок. – Гер, а если папа не вернется, тогда? Меня заберут в детдом? – от страха на глазах снова появились слезы, застилая окружающее. Герман быстро обхватил меня за плечи и крепко сжал, не давая замкнуться на фантазиях. – Все будет хорошо. Соберись! Мы приближались к моему дому. В подъезде стоял привычный запах сырости и кошек. Я медленно поднялась по ступенькам и остановилась напротив входной двери, не решаясь нажать кнопку звонка. – Давай так: ты успокоишься, и если сейчас ничего не получится, то ты отправишься назад, к Марте. Надеюсь, адрес и дорогу ты запомнила. У меня, к сожалению, нет возможности сейчас тебя проводить. А потом мы будем думать, что делать дальше. Хорошо? Я кивнула. Парень несколько раз подергал дверную ручку, в надежде открыть, а затем зажал кнопку звонка. Секунд тридцать ничего не происходило. Сквозь тонкую стенку я слышала дребезжащую в пустом коридоре музыку. В квартире никого не было. Я снова ощутила поднявшуюся к горлу волну отчаяния, когда дверь дернулась и медленно подалась изнутри на лестничную клетку. В образовавшемся проеме показалась лохматая со сна фигура отца, щурившегося из тёмной прихожей в подъезд. Было видно, что его выдернули из постели и лег он недавно. – Опять оставила ключи, а теперь трезвонишь? – проворчал он, впрочем, в недовольстве не было ничего серьезного. От поднявшейся внутри радости и облегчения я с визгом бросилась ему на шею, целуя и говоря о том, как сильно его люблю и вообще больше никогда не отпущу его от себя, пусть даже не надеется. Папа, улыбаясь, чуть приостановил мой порыв, снимая с себя. Кажется, он даже выглядел немного смущенным и поэтому переключил внимание на стоявшего рядом Германа. – Твой новый друг? Здравствуй, – и протянул ему руку. – Доброе утро. Ладно, Берт, я рад, что у тебя все наладилось. Пока! До свидания! – кивнув отцу на прощание и махнув мне рукой, он торопливо побежал по лестнице вниз. Папа проводил его задумчивым взглядом. – Ты где был вчера?! – накинулась я, едва мы вошли в квартиру и закрыли за собой дверь. С лица отца все еще не сходило странное выражение. Будто он отчаянно пытался что-то вспомнить и не мог. А потом внезапно опомнился. – Нет, она еще спрашивает. Я пришел домой, тебя нет, ключи на тумбочке, ужин на кухне нетронутый, на звонки не отвечаешь… «Это я тебе звонила!» – возмущенно вспыхнув, хотела сказать я, но мне не дали шанса. – У него ты ночевала?! – У подруги, – соврала я, сбитая с толку, и покраснела до самых ушей. Не убедительно. – Не обманывай! Ты была у него! И сколько же твоему молодому человеку лет? Девятнадцать? Двадцать? Не слишком ли рано ты стала взрослой? Я нервно усмехнулась, потупившись на свои ботинки. Конечно, Герман выглядит старше меня не на много, но в этом случае бесполезно говорить про жену и ребенка. Будет еще больший скандал. – Он не мой молодой человек. И что за дело такое, из-за которого возвращаются домой под утро? – тихо добавила я и, не дожидаясь ответа и не раздеваясь, прошла в нашу комнату. Стало очень обидно, что меня совершенно не желают выслушать, и не хотелось продолжать разговор. Я просидела в комнате несколько часов, тупо глядя в угол и дожидаясь, пока схлынет пришедшая взамен радости волна обиды, и успокаивала себя: с папой, по крайней мере, все в порядке и он снова дома. Все хорошо. А позлится – и перестанет. С кем не бывает. Наконец уговоры возымели действие, и я со вздохом принялась за обычные повседневные дела: перестелила разворошенную кровать, выкинула из сумки учебники, сняла со стула и убрала в шкаф одежду, саму школьную сумку забросила под стол и, включив лампу, села разгребать ворох домашнего задания на следующую неделю. Нужно разобраться, пока есть время, чтобы потом жилось полегче. Меня не сильно утруждали задания в школе, но необходимо было сосредоточиться, а именно это сделать сейчас и не получалось. Над головой постоянно стучало и бухало об потолок, хотя я знала, что нахожусь на последнем этаже и даже чердака никакого под крышей нет. Наверное, так проминался, давя на крышу, накопившийся снег или ветер гнул антенны и сбрасывал сугробы по скату вниз, а оттого казалось, будто сверху что-то постоянно скребется и шуршит. И еще постоянно горели и зудели ладони. Не больно, но неприятно. Словно не отпуская держишь в руках чашку горячего чая. К тому моменту, как я закончила делать уроки, было уже около четырех часов дня и на улице постепенно стемнело. Отложив исписанную английскими словами тетрадь, я устало потянулась, вставая из-за стола. Оставалась математика, в которой мне требовались совет и помощь, поэтому, не откладывая на потом, я тут же позвонила сведущей в этом деле однокласснице, договорилась забежать через полчаса и впервые после ссоры с отцом осторожно приоткрыла дверь и выглянула из комнаты. В коридоре стоял мягкий полумрак. В кухне теплился на плите забытый чайник, в раковине лежала одна грязная тарелка и вилка. На столе я нашла сковородку с наполовину съеденной яичницей, чистую тарелку и приборы напротив моего места. Стараясь двигаться осторожно и тихо, я переставила сковороду в холодильник и неслышно прошла к папиной мастерской. Сквозь оставленную между стеной и дверью щель просачивался оранжевый луч света. Я осторожно заглянула внутрь. Отец сидел за столом, спиной ко мне, но не работал, а сосредоточенно перекладывал перед собой непонятные вещи в свете маленькой лампы. На скрип двери он не обернулся, но я угадала, как напряглась под моим взглядом его спина, и сказала негромко, заранее готовясь, что меня не поймут или не станут дослушивать до конца: – Я искала тебя весь вчерашний вечер. Если хочешь, спроси у соседей, они подтвердят. А ушла только потому, что случайно захлопнула дверь. Один мой знакомый согласился помочь и приютил меня на ночь. Я боялась, что с тобой случилась беда, понимаешь? Спина не реагировала, оставаясь неподвижной, а я ждала. Наконец, когда пауза начала затягиваться, вздохнула: – Ладно, я к Таньке Ивановой за математикой. Скоро буду. Уходя, я так же осторожно прикрыла за собой дверь и, взяв в комнате шубу и учебник, вышла из квартир Вечером зима все-таки решила вспомнить о своих обязанностях – с неба сыпался искрящийся, рассыпающийся хлопьями снег, щеки покалывало от мороза. Засунув в уши наушники и включив ненавязчивое музыкальное сопровождение, я шла знакомым маршрутом, неспешно размышляя о случившемся за полтора дня. Странно иногда получается: живешь, общаешься с кем-то, а потом извне неожиданно приходит незнакомый человек, разом расширяя границы исследуемого тобой мира. Человек-мир. Человек-новая Вселенная. Если бы в тот момент меня спросили, откуда появились в голове романтичные мысли, я, наверное, не смогла объяснить. Равно как и внезапно возникшую симпатию к почти не знакомым мне людям. Но сегодня я не считала Германа сумасшедшим за его мистические наклонности. Увлекаются же многие всерьез коллекционированием марок, виниловых пластинок, значков, монет и прочей дребедени. Так зачем называть ненормальным человека, собирающего забавные сказки? Одно жаль: наша история с Германом и Мартой завершилась слишком стремительно, едва ли вообще успела начаться. К счастью, закончилась она в лучшую сторону. А те двое наверняка уже завтра забудут случай о девочке, испугавшейся ночевать одной в пустой квартире. За размышлениями ноги сами собой незаметно вынесли меня на знакомую дорожку около кладбища, и я остановилась, только поравнявшись с чугунной решеткой подвесных ворот, запертых на ночь. Рядом с ними виднелась маленькая калитка. Каждый раз проходя мимо этого места, я старалась ускорить шаг. И вовсе не из-за суеверного страха о восстании живых мертвецов – отец не уставал повторять, что живые могут причинить гораздо больше вреда, чем несуществующая нечисть. Но ведь лучше не лезть туда, куда не просят, если не желаешь нарваться на проблемы. В лице, например, малоприятных в общении членов общества, шатающихся по безлюдным местам. Противореча сама себе, я остановилась, вглядываясь туманную даль, Почудилось, будто в недосягаемой для фонарей темноте показался человек с собакой. Вспомнились вчерашние слова Марты: «Он не собака, он – грим. Житель Междумирья. Ему на одном месте сидеть совсем плохо. Вот Герке и приходится с ним через кладбище таскаться…» – …к самой границе, – невольно пробормотала я конец фразы. Я собиралась окликнуть Германа, но приглядевшись, заметила вдруг одну странную особенность: видневшиеся неподалеку фигуры не двигались, замерев на месте, возле одного памятника, торчащего из-под снега. Ветер не доносил никаких звуков, но по напряженным позам угадывалось, что они чем-то занимаются и явно неспроста. Подозрения уже начали закрадываться в мою голову, когда я тихонько приблизилась к калитке, не спуская взгляда с притаившейся в глубине кладбища странной пары. Два темных силуэта, точно прорисованные по контуру углем. Лишь сейчас я поняла: у неизвестных не было ни лиц, ни одежды – только черная оголенная пустота. По спине прошла волна мурашек – верное предчувствие беды. Я ненадолго отвела глаза в сторону, а когда снова повернулась, почувствовала на себе пристальный тяжелый взгляд. А потом увидела его… Существо, которое я поначалу приняла за собаку, медленно поднялось в полный рост. На месте, где оно копошилось, чернела яма, комья глины смешалась со снегом, Нечеловечески завывая, тварь неуклюжими прыжками кинулась в мою сторону. Меня пригвоздило к месту, а сердце ушло в пятки. Я глядела на обросшую бурой шерстью тварь, которая делалась все отчетливее и ближе и становилась более зловещей. Неожиданно сбоку мелькнула серо-голубая расплывчатая тень, и большая черная собака бросилась чудовищу наперерез. Они подскочили, в прыжке сцепившись телами, и с глухими воплями покатились в темноту. Крики подействовали на меня куда лучше, чем страшная картинка. Не помня себя, я сорвалась с места и спотыкаясь бросилась бежать, стараясь не думать о битве, происходящей за моей спиной, и о том, что случится, если пес не выйдет из нее победителем. Сердце бешено бухало в груди. Я проскочила насквозь несколько длинных улиц и остановилась, только когда перед глазами замаячили знакомые огни Танькиного дома. ГЛАВА 4 Я стояла под козырьком подъезда вот уже двадцать минут, безрезультатно пытаясь дозвониться до Германа по оставленному номеру. Естественно, ни о какой математике с химией речи не шло. Увидев мое раскрасневшееся лицо и растрепанные при беге волосы, одноклассница принялась с жаром расспрашивать, после чего повела в свою комнату, где, всучила чашку горячего чая и продолжила допрос уже обстоятельно. Дочка следователя, что взять… Само собой, историю с кладбищем я ей повторять не стала – еще решит, что я с катушек слетела. Поэтому весь разговор невнятно мычала, шумно прихлебывала чай и пялилась в одну точку, словно заметила призрака за ее спиной. Одним словом, раздражала как могла. Поняв, что от меня толком ничего не добиться, Танька пошла за телефоном, пригрозив одну меня назад не отпустить, пока я срочно не позвоню кому-нибудь и не попрошу проводить до дома. В ее глазах уже мелькали проблески завтрашней подробной истории о нападении на школьницу маньяка. Тревожить отца, особенно после ссоры, я не собиралась – тем более, с ним отвертеться от навязчивых вопросов не получилось бы однозначно. Поэтому когда одноклассница снова появилась на пороге комнаты с беспроводной трубкой в руках, я уже набирала в мобильнике номер Германа. На мой звонок парень отреагировал вполне спокойно. Точно ждал его. – Что случилось? – послышался в трубке бархатный приятный голос. – Есть один разговор, ты можешь прийти? А еще… твоя собака у меня, – добавила я, скосив взгляд на притихшего возле моих ног пса. После неожиданного появления на кладбище и стычки с непонятным существом, я не ожидала, что он меня догонит. Но когда ворвалась в подъезд, испуганная и запыхавшаяся, Волк сидел в теплом предбаннике возле батареи и скучающе по-собачьи почесывал лапой за ухом. Из воздуха материализовался? Иванова тоже перевела взгляд – и нервно сглотнула. Увидев нас в дверях, взъерошенных и серьёзных, она растерянно отступила внутрь квартиры, освобождая проход. А теперь нервничала: несмотря на всю свою практически каменную неподвижность, Волк в атмосфере ее нежно-розовой девчачьей спальни внушал Таньке опасения. – Хорошо. Скоро буду. Назвав адрес и коротко объяснив, как со двора пройти к подъезду, я отключилась и стала собираться. – Но куда ты? Я одну тебя не пущу! – всполошилась одноклассница. Честно, я не ожидала от неё такого напора. Огромных усилий стоило убедить Таньку, что можно встретиться и у подъезда, что идти тут всего пять минут и едва я спущусь, меня уже будут ждать. Тем более, – заявила я, – это поможет быстрее сориентироваться и найти нужный дом, следовательно, тем скорее я окажусь в безопасности у себя в квартире. На самом деле еще мне очень не хотелось, чтобы одноклассница видела Германа. Ей же не объяснишь про «просто знакомого». Слухов потом не оберешься. Я стояла на крыльце, под желтой, тускло горевшей над домофоном лампочкой, взяв с Таньки обещание завтра перед уроком непременно объяснить мне задачки. Я тоже уходила с опаской. Казалось, стоит только пересечь порог на улицу, снова накатит страх, заключит в липкий душный кокон. Но чернильно-фиолетовая ночь была безмятежна, спокойна и пустынна. Ничего в ней не скрывалось, не точило когти в темноте, не клацало челюстями. Снег сыпался крупными хлопьями, неспешно устилал дорожки мимо палисадника. Странно, вроде снегопад, облака, а небо выглядит светлым, как если бы его подсвечивала изнутри новогодняя гирлянда. Герман появился не с той стороны, откуда я ждала. Я обернулась, только когда лежавший на ступеньке Волк подскочил и завилял хвостом, глядя в темноту. – Привет. Готов тебя выслушать. О чем ты хотела поговорить? – поинтересовался Лисовский, бодро взбегая по лестнице. – Привет, дружище! – потрепал пса по холке. – Случилось кое-что, эм, по твоей части, – я замялась. Все-таки было странно: вырывать человека вечером из дома, отвлекать от своих дел, собираясь рассказать… сказку. Но теперь страх отступил, и взамен него пришли вопросы. Что же я видела на кладбище, зачем они туда пришли и как Волку удалось так вовремя поспеть мне на помощь? Ох, что бы случилось, если он не оказался рядом… Я поежилась, стараясь прогнать от себя воспоминания об увиденном. Пронзившее мозг осознание: все, что я прежде считала сказкой, не всерьез рассказанной вслух историей о необычных существах и странной работе, – все вдруг поблекло. Потеряло четкие границы с реальным миром, а затем предстало во всей красе! Старательно делать вид, будто ничего не происходит, становилось труднее. Но, наверное, безопаснее. Для нервов. Герман слушал меня с неподдельным интересом. – Теперь я понимаю – я ошибся. Хозяйка была бы в курсе происходящего, – с некоторой паузой задумчиво произнес он после моего рассказа. Выпалив историю о жуткой встрече практически на одном дыхании, я теперь переводила дух, ожидая ответа. По выражению лица парня я понимала: он поверил в случившееся. Внутри разлилось приятное тепло. – Не знаю, о ком ты, но она, наверное, в курсе. А я – нет. Кто это был? Ответ меня поразил, но в то же время ясности не добавил: – Если Волк смог его прогнать, значит, тот ниже по рангу. Или оказался не в лучшей форме. Я вспомнила зловещую завывающую фигуру. Одна лишь «форма» у нее и присутствовала. – Не семиотрядник, не страж: между собой они не конфликтуют, не блуждающий сгусток энергии, – между тем продолжал вслух рассуждать Лисовский. – И уэ точно не фамильяр. Вероятно, кто-то чужой, причем, явившийся без приглашения. Я пожала плечами, вспомнив разрытую яму и кучу глины, черневшую на белом снегу. – Мне показалось, они что-то искали. Или наоборот – прятали. – Ты разглядела, где именно? – Прямо напротив ворот, метров тридцать-сорок. На словах не опишу, но место запомнила, показать смогла бы. Наверное, зря я так сказала. Герман неожиданно оживился. Даже плечами встряхнул, готовый прямо сейчас бежать и проверять. Но если новая загадка предназначена ему, то пусть проверяет. – Подожди, мне нужна будет твоя помощь! – воскликнул парень, хотя я, в общем-то, никуда уходить не собиралась. – Ни за что! – сорвалось с языка еще раньше, чем я успела подумать. Если эта жуть до сих пор там? Как теперь возвращаться домой? Более того: как каждый день ходить в школу и обратно? А в музыкалку? А вдруг существо выберется за ворота и, чего хорошего, вздумает прогуляться по городу. Как быть тем, кто вообще ничего не знает? Половина района, в том числе школьники, регулярно ходят дорогой мимо кладбища. Заметив мои колебания, Герман пояснил мысль: – Мы завтра сходим туда, ты покажешь место, где видела существ. Может, остались какие-нибудь зацепки, днем всяко лучше видно. А дальше я сам разберусь. Хорошо? – У меня завтра школа. – Тогда перед занятиями. Я отрицательно помотала головой. Отец наверняка заподозрит неладное, если я сбегу из дома с утра пораньше. – Давай, я после четвертого урока уйду, и мы сходим, там недалеко? – Договорились. Кстати, у меня для тебя небольшой сюрприз, – Герман подмигнул, засунул руку во внутренний карман куртки, извлек из него плоский прямоугольный предмет и, заговорщицки подмигнув, протянул мне. В тусклом свете матово блеснул рельефный корешок. Книжка. Темно-красная, цвета зрелой рябины, обложка была покрыта сетью тонких, приятных на ощупь прожилок и вызывала в памяти заманчивое, услышанное где-то давно слово «сафьяновая». Из рамки в виде переплетенных в узоре листьев проступал рисунок – дева в свободном длинном платье и короне из расходящихся солнечных лучей складывала ладони в неизвестном жесте. Защищаясь от мира и одновременно призывая его на служение. Внизу стояло название: «Первые Сказки». Я пролистала тонкие и хрупкие, как осенние листья, страницы, поднесла книгу к лицу, вдыхая запах: дым, земля и немного ваниль. – Парадоксально, но иногда ответы на самые важные вопросы можно отыскать в сказках, – Герман улыбнулся. – А теперь пошли, мы с Волком тебя проводим. – О чем ты думаешь? – осторожно спросил отец, глядя, как я уже минут пятнадцать пялюсь в кухонное окно, за которым трепетали на ветру ветви старого клена и проносилась редкая снежная взвесь. Свет лампы плоским блином растекся по стеклу. Я глядела на него, а еще – на псевдокружевные занавески с узором из груш. И думала, что вчера в кулинарной программе по телевизору готовили как раз их – кружевные блины с грушевым джемом. В то время, когда я не находила себе места, волнуясь за отца и не зная, что делать. После сегодняшнего похода за математикой поводов к беспокойству лишь добавилось. Наиболее тревожные мысли я пока старательно запихивала в дальний ящик, но они, упрямые, так и лезли на свет, точно тесто из-под полотенца у нерасторопной хозяйки. – О молекулах метана и розовых единорогах, – машинально произнесла я, не оборачиваясь. – Ясненько, – папа плюхнулся на табуретку и навалился на стол растопыренными локтями, сразу сделавшись похожим на поднявшую крылья худую птицу-секретарь. – Я почему-то так и подумал, не поверишь. – А вообще есть охота. У нас не осталось ничего вкусненького к чаю? – К чаю только… чай, – отец беспомощно пожал плечами. – Берт… Меня тяжело и больно резануло по сердцу от его голоса – упрямящегося и виноватого одновременно. Своим выражением он предлагал забыть о разногласиях нам обоим, сидеть до ночи над клубящим паром чайником, вылавливать чаинки из кружек и болтать часами обо всем на свете. О музыке, школе, его заказах, мечтать о большом доме на берегу северного моря. Только одна тема всегда была у нас запретная – мама. А теперь… – Ты расскажешь, где был прошлой ночью? – У одних знакомых. Это по работе. Я фыркнула. – Давненько ты рисуешь портреты прямо у заказчиков? – Ты неправильно все толкуешь. – Тогда расскажи мне! Я заметила, как отец весь подобрался – в порывистом желании сказать нечто значимое для него, но тут же снова поник. – Я не могу. Я не хочу, чтобы с тобой произошло то же… Понимаешь, у меня осталась только ты! – Ты поэтому мне все запрещаешь? Общаться с кем хочу, гулять чуть позже сумерек, оставаться на ночевки у знакомых? Пап, у меня даже подруг близких нет! Отец всплеснул руками. – Да разве в этом дело?! – А в чем еще? – вскипела я, рывком оборачиваясь к нему. – Мне и так плохо, что я только с тобой! Я осеклась. – Ах, вот как. – Пап, прости, я не это имела в виду. «Я лишь хотела сказать, как скучаю по маме, как боюсь остаться одна. А еще больше боюсь никогда ничего не сделать. Что наша тихая осторожная жизнь меня задушит». – Не извиняйся, ты все правильно сказала. Я это заслужил. – Пап? – Что, дорогая? – Пап, что стало с мамой? Он молчал, уставившись на меня прозрачными хрустальными глазами. Я знала, это выражение обозначало у отца задумчивость. Но помимо нее во взгляде папы отражалась еще и… усталость? Затаенная тревожность? – Ну и не говори, – с досадой бросила я. Я отпихнула диванную подушку, вытаскивая из-под нее книгу Германа, и раскрыла в самом начале, сделав вид, будто полностью погрузилась в чтение. Внутри меня трясло от возмущения, гнева, обиды и жгучей жалости. Еще никогда, даже когда я была маленькой, мы с папой не ложились спать, не помирившись друг с другом. – Что ты читаешь? – после нескольких минут томительного молчания спросил папа. – Да так, – произнесла я, не поворачивая головы. – Внеурочное чтение. Я глядела на страницу и не замечала букв. Черная вязь ползла строчкой за строчкой, но не отображалась смыслом в голове. А теперь мы вновь рассорились, и я не в силах уступить. И лечь спать – с подступающими к глазам слезами и с роящимися мыслями в голове – не могла. – Спокойной ночи. Он встал, медленно задвинул табуретку под стол, отнес пустую чашку в раковину и, не оборачиваясь, вышел. Я услышала, как закрылась дверь общей комнаты. Минут десять я сидела, чутко прислушиваясь к происходящему за стенкой – к звукам, которым до ссоры обычно не придаешь значения. Тяжелый хлопок встряхиваемой ткани – отец застелил диван покрывалом. Скрипнула дверца шкафа – туда, на верхнюю левую полку складывались на день одеяло и подушки. Пружины матраса издали тихий скрежет, когда папа сел на постель, закончив готовиться ко сну. Не зайдет он больше? Не захочет попить прямо из-под крана, чтобы я привычно пробурчала о вреде сырой воды. Не поцелует ли меня перед сном? Мне не хватало одного его шага, ласкового прикосновения, объятий, чтобы волна слез подтопила изнутри ледяную стенку обиды. Чтобы забыть сразу обо всем, уткнуться лицом ему в плечо и расплакаться от ощущения потерянности одинокого существа, которое я испытала вчера. «Ты даже не представляешь, как я испугалась», – хотела сказать я, но слова застревали комом в горле. Пытаясь успокоиться, я стала читать. Первая история называлась «Сказка о небесной Ткачихе». Давным-давно было на свете одно могучее княжество, и правил им старый князь – человек злой и корыстный. Прознал он, что далеко за горизонтом, на берегу свинцового моря стоит одинокий замок из янтаря и белого камня. А в башне замка живет Лада Дочь Неба – кудесница-ткачиха, плетущая небесные кружева и вплетающая в них звезды. И решил Князь заполучить ее чудесный секрет, но не отправился сам. А созвал дружину свою и тому, кто узнает тайну, посулил богатство несметное и первую в жены красавицу. И вызвался добыть разгадку самый храбрый воин в дружине князя – Светозар. Отправился он в путь через темный лес, полный жутких чудовищ. Через извилистые реки и обманчивые болота. И на берегу холодного серого моря увидел воин тот замок и окошко в самой высокой башне. А со всех сторон подступала к замку туча черная, тьма-тьмущая, напущенная безликой сущностью. И понял воин, что это дочь Бездны, старшая сестра Дочери Неба, что, обернувшись тучей, стерегла Ткачиху в башне. Вышел Светозар на бой и бился со злым полчищем, с тенями, приспешниками жуткой Бездны. А соратником был ему верный волшебный конь. И стелились Тени по земле, пытаясь обманом взять воина, но одолел он войско мрачное, и Тьма отступила. Тогда вошел воин в замок и поднялся к девице в ее высокую башню. Возрадовалась спасению и теплым чувством прониклась юная девушка к храброму воину. Подарила ему Ткачиха звезду со своего полотна, чтобы разум его был ясен и зорок. И нить небесно-синюю, чтобы связывала воедино самые отдаленные уголки земли и вела бы воина домой, где бы он ни находился. И спрятал Светозар те дары прямиком в своем сердце. Открылась ему большая правда о мире, и сделался он неуязвим для всякого обмана, меча и стрелы благодаря подарку Ткачихи. Вернулся домой воин, и разгневался старый князь, что лишь одному ему поведала Ткачиха свою тайну. И бились они боем смертным, но победил Светозар и стал новым князем в своих землях, а дочь неба Ткачиху Ладу взял в жены. И жили они долго, и правили мудро, и были радость и благодать в их княжестве. А когда пришла пора уйти воину на покой, передал он дары обоим своим сыновьям и разделил их поровну между ними – одному звезду, а второму – нить из небесного полотна. А те в свою очередь передали отцовские подарки своим сыновьям. Так появились на свет люди с тайным даром – ясно видеть скрытое от чужих глаз и находить тайны тропы в неведомые миры… Мне показалось, я ненадолго задремала, сидя на кухонном диване. Удерживая в голове образ чудного сладкого сна, я выключила свет и побрела в комнату. На ощупь забралась под одеяло и заерзала, устраиваясь поудобнее. Странное, непослушное видение окутывало мягким коконом, и мысли уносились вдаль. В ушах бились глухие удары боевых барабанов. Мне казалось, я на самом деле слышу далекое ржание коня, звон мечей, серебряный звон спиц в руках Ткачихи и мягкий шелест небесного полотна со звездами. Как будто сказка на миг сошла со страниц, проникнув из вымышленного в реальный мир. Мне снились серебристые упругие нити, зависшие в черном космическом пространстве. Они сплетались в замысловатый узор, похожий на кружево, по которому пробегали едва уловимые вибрации – как будто дыхание или прикосновения невидимых рук. На пересечении нитей сияли яркие точки-звезды – блестящие рыбки, попавшие в сеть небесного рыбака. Отчего-то знала, что на одной из них меня очень ждут, и всю ночь проворочалась, пытаясь поймать ускользающую догадку – кто это. Параллельно во сне я бежала по пепельно-снежному саду за ускользающей тенью человека, теряясь в лабиринте живой изгороди, натыкаясь на запертые кованые калитки и перебираясь через брошенные поперек быстрого ручья мостки. Я не знала, куда тороплюсь и зачем, но отчаянная мысль «Надо успеть! Надо успеть! Надо…» бухала в голове вместе с тревожными ударами сердца. Но утренний будильник зазвенел прежде, чем я догнала уходящего вдаль незнакомца на тропинке и увидела его лицо. ГЛАВА 5 В школе мое появление на следующий день произвело если не фурор, то уж точно новостное потрясение. Если на первом уроке одноклассники только тихо перешептывались, обмениваясь многозначительными взглядами, и поглядывали на меня, спокойно сидящую за своей третьей партой, то к середине дня вся школа от младших классов до старших гудела. Послушав мимоходом обсуждения в коридорах, я за пятнадцать минут успела получить три детально составленные версии, как на старом городском кладбище завелся маньяк, охотящийся на симпатичных девушек. Поговаривали, маньяк – старый бородатый сторож, живший все на том же кладбище, в деревянной бытовке. Или его сын, якобы совсем недавно сбежавший из психушки, где сначала попытался зарезать и съесть своего соседа по палате. Некоторые особо ярые сплетники утверждали, якобы своими глазами видели нашего завхоза, который с подозрительным (и даже зловещим) видом бродит ночью возле школы. В эту байку многие решительно поверили. Идя к кабинету, я чувствовала, как у меня натурально встают дыбом волосы. Впрочем, с кладбищем они правда угадали. К третьему уроку причины возбужденного состояния учеников наконец докатились до директора. К школьному завхозу Павлу Семеновичу была отправлена целая комиссия во главе с завучем. В ходе расследования комиссия установила, что предмет интереса вышеупомянутого составляли исключительно старые парты и стулья, которые хранились в подвале. Уличенный в обмане, Павел Семенович под строгими взглядами признался, что по ночам тихонько разбирал их и сдавал по частям на металлолом. Одну часть слухов удалось загасить. Но разошедшихся учеников уже вряд ли могли остановить. Версии сыпались с каждым разом все более изощренные. Я чувствовала себя героиней дешевого сериала: убегала ночами от маньяка, сражалась с хулиганами в подворотне и оказывалась вдруг адептом субкультуры, ну, знаете, той самой, в которой по кладбищам бродить ночами любят. Танька Иванова в ответ на мой грозный взгляд делала невинный и непонимающий вид. После четвертого урока меня, порывавшуюся незаметно проскользнуть в раздевалку за шубой и по-тихому смыться, поймала за руку классная руководительница на «серьезный разговор». – Простите, но я тороплюсь. Мне срочно нужно идти… – я попыталась извернуться и проскочить к выходу, но классная вцепилась мне в плечо мертвой хваткой. – Куда? Уроки еще не закончились! «На встречу», – чуть было не сказала я, но вовремя прикусила язык. Училка отвела меня в сторону и зашептала сердито, едва не брызжа слюной. Глаза под роговой оправой недобро сверкали. – Соболева, ты что вообще творишь?! Что ты себе позволяешь? Что за выдумки?! – Валентина Дмитриевна, я здесь ни при чем! – опешила я. Ну неужели она думает, будто дурацкие легенды распускаю именно я? – Это же полный бред! Вы должны понимать! Договорить мне не дали. Из уст с трудом сдерживавшейся классной на меня посыпались упреки в распространении сплетен и клевете на школу, нарушении общественного порядка и учебного процесса и еще много другого, в подробности чего ни я, ни она не стали вдаваться. – Из-за таких, как ты, потом и случаются всякие истории, что дети бесследно пропадают, а винят почему-то школу. А вовсе не родителей, позволяющих своему чаду шататься ночами по городу! Ну чего ты молчишь? Я стояла на месте в ожидании, когда утихнет буря. Спасительный выход маячил всего в пяти метрах за спиной преподавательницы. – Я донесу вопрос о твоем возмутительном поведении до директора. И если ты не хочешь пробкой вылететь из школы, то будь добра… Внезапно я почувствовала горячую искру, проскочившую по руке, за которую классная придерживала меня, не давая уйти. Вспышка тепла стрельнула в ладонь учительницы. Ойкнув, классная резво отшатнулась, а я, уличив момент, не мешкая рванула к выходу. Быстро накинув на себя шубу и обмотав шею шарфом, я попыталась понять, что же такое произошло. Тепло, пронзительная вспышка. Ее ведь не только я почувствовала? К рациональным выводам сразу прийти не удалось. Посчитав случившееся еще одной странностью в копилку необъяснимого за последние дни, я мысленно поставила галочку и оставила происшествие как есть. Когда я сбегала по ступеням крыльца, из-за колонны черной тенью отделился Волк, догнал, ткнулся мокрым носом в ладонь в знак приветствия и непринужденно потрусил следом. Герман решил подстраховаться, и сегодня с утра пес (или все-таки грим?) провожал меня из дома на занятия. Герман уже ждал в назначенном месте. Переминался с ноги на ногу возле калитки кладбища, но смотрел исключительно под ноги, а не по сторонам. Услышав хруст снега от моих шагов, обернулся и доброжелательно улыбнулся. Немного страшно было ступать на территорию после увиденного вчера, хоть Лисовский и уверял: днем ничего опасного произойти не может. – Вряд ли случится что-то более неприятное, чем поскользнуться и подвернуть ногу. Я хихикнула, вспоминая утренние «танцы с ботинком» и наше знакомство. Ведь всего два дня прошло, а по ощущениям… Мы шли по центральной аллее. За ночь снегопад усилился, и к утру сугробы на дорогах достигали щиколоток, но здесь дорожки оказались аккуратно расчищены. Следов нет, все перемешалось или было стерто. Случайно? Нарочно? – Вот где-то здесь, – остановившись, я указала в сторону, неуверенно очертила квадрат из четырех занесенных гранитных камней. Над оградами толстыми шапками лежал нетронутый пушистый снег. Совершенно никаких признаков чьего-то присутствия… – Уверена? – спросил Герман. – Уже не очень, – честно призналась я. – Но с дороги очень похоже, что здесь. Вот только вчера издали были заметны разбросанные комья земли и свежевырытая яма. А сегодня, вблизи, при ярком дневном свете – ничего. Тяжело вздохнув – не запачкаться не получится, – Герман полез в проход между участками – и почти тут же провалился почти по колено. Да, сегодня он с собакой тут не полазал бы. Обернулся на меня. Я поморщилась, виновато улыбнулась и пожала плечами, мол, сам захотел. Пока парень месил сугробы в периметре очерченного мной квадрата в поисках чего-то, известного и понятного только ему одному, мы с Волком топтались на месте, потирая замерзшие носы. Точнее, потирала нос только я. Сама не представляла, что ожидала найти. Разрытую могилу или другие страшные отметины. Но не унылую серую пустоту брошенного на зиму места. Чего доброго Герман решит, что я его обманула. Или того хуже – фигуры на кладбище мне привиделись. Но Герман внезапно заговорил сам. – Есть такое поверье, что мир – точно большое лоскутное одеяло, кусочки которого скреплены невидимыми швами. Мы с тобой – на одном, а кто-то – на другом. И никто не знает наверняка о существовании соседних, потому что не может туда попасть. Кстати, интересно наблюдение: во многих сказках появление иноземцев, чужих, выходцев из других миров замечают именно на кладбище или в других «ритуальных» местах, где граница между реальностями естественным образом истончается. На фразе про «мировое одеяло» я невольно хихикнула. – Ты говоришь, прям как в той сказке из красной книги. Про Небесную Ткачиху и ее нити жизни. Герман вскинул на меня удивленный взгляд. – Ты уже прочитала? – Почти. Я хлюпнула замерзшим носом. На открытом пространстве ветер дул с завидным старанием, не спасали ни длинный шарф, ни варежки, ни капюшон. Наверное, я все-таки не слишком расстроюсь, если мы ничего не найдем. – И как? Я глубоко вдохнула, набирая полную грудь воздуха, но не нашла подходящих слов. – Здорово! – Это я ее написал, – признался Лисовский. Герман выбрался обратно на дорогу и теперь отряхивал залепленные снегом джинсы. – А почему ты всем этим интересуешься? – задала я весьма любопытный вопрос. – Давай будем считать, что загадочные истории и есть моя работа. Я здесь, можно сказать, глаза и уши. – Типа специалист по мистическим явлениям? Герман весело усмехнулся. – Типа того, – кивнул он. – Сказка – ложь, да в ней намек. Мы уже возвращались с кладбища, идя навстречу своим следам, и мне хотелось чем-нибудь задержать остаток времени, перед новым, наверное уже окончательным, расставанием. Честно говоря, ясности встреча не принесла, хотя я об этом пока не думала. Сейчас все казалось спокойным и безмятежным. Как же будут обстоять дела вечером, если понадобится выйти на улицу, я пока боялась представить. – Слушай, а когда мы встретились, ты, кажется, упоминал о Хозяйке. – А, Хозяйка Порога, хозяйка границы между мирами или просто Хозяйка – так сказать, местная управляющая. Следит за невмешательством. Самой первой Хозяйкой в открытых мирах была Лика Йарга. Сейчас она тоже своего рода легенда. Правильнее сказать, сказка. – Йарга, – я покатала на языке смутно напоминавшее что-то имя. – А нога у нее случайно не костяная? И изба на краю леса. Баба Йарга. Похоже, хи-хи. Герман усмехнулся. – Ну назвал какой-то невежливый чародейку бабой, и в народ пошел именно такой вариант. Что поделать? А вот злые качества и слухи насчет ее внешнего уродства – сущая клевета, точно тебе говорю. – А почему тогда ты решил, что я обязательно должна оказаться Хозяйкой? – Мне показалось, ты можешь видеть вещи, которые другие обыкновенно не замечают. Что… ну, особенная. К тому же когда мы переезжали, здесь, – обвел взглядом пространство, – не было наместника. Вот я и подумал, что Пальмникем подсуетился. Наша тогдашняя встреча с толку сбила. Ты так внезапно возникла рядом, когда нужна была помощь. Я и подумал. Если обидел, прости. Я не стала спрашивать, что такое пальм… палимн… В общем, не стала я спрашивать. Друг, может его. Не все ж мне одной странным имечком щеголять. Мы подходили к калитке, когда мой рассеянно блуждавший по сторонам взгляд упал на крайний в ряду памятник. Нечто в нем показалось мне подозрительно знакомым. Я притормозила. С запудренного снегом черного камня на меня смотрел портрет прехорошенькой молодой девушки. Взгляд – озорной и слегка насмешливый – был направлен вверх и прямо, словно незнакомка старалась разглядеть что-то за плечом смотревших на нее людей. Легкая вуаль улыбки. Где-то она уже попадалась мне на глаза. Я наклонилась, смахнула варежкой налипший на изображение снег, очищая надпись. «Лиза Купер. Год рождения: 1989. Год смерти: 2021». Без дней и месяцев. Лиза. Девушка с фотографии, оставленной моему отцу той сумасшедшей женщиной в тапочках. Как так вышло? Папа никогда не справлялся с заказами на памятники так скоро. Да и не вышло бы установить его зимой: земля сейчас промерзшая и твердая, прямо как железо. А камень стоит здесь, кажется, не один год. Влитой. – Ну чего ты там застряла? – издалека окликнул Герман. Еще одна странность в копилку. Но с ней парень мне вряд ли поможет разобраться. – Ничего, – рассеянно отозвалась я. – Пошли. Я догнала Германа и Волка возле выхода. Лисовский о чем-то переговаривался с пожилым сторожем в шерстяной телогрейке под распахнутой дубленкой. От мужчины шел теплый, слегка затхлый дух. Из приоткрытой двери бытовки веяло запахом нагретого дерева, старых газет, жареных семечек и еще чего-то терпкого, будто от травяного чая. Вовсе он не страшный! Лицо не злое, скорее, уставшее и притом – чуть насмешливое. Морщинки вокруг глаз от частых улыбок. И взгляд добрый. Дураки все-таки мои одноклассники. И истории придумывают дурацкие! – Ученица? – спросил сторож, окидывая подошедшую меня взглядом с ног до головы. – Нет, дядь Борь, – улыбнулся Герман. – Я этим больше не занимаюсь. Пытались выяснить тут кое-что… не получилось. Я еще, может, попозже, вечером загляну, хорошо? – Валяй, – согласился старик. Когда мы вновь оказались на обычной улице, я на удивление почувствовала себя лучше. Увереннее, защищенней. – То есть теперь я могу ходить мимо спокойно? Никакой мистики? – Не знаю, – Герман пожал плечами. Вдруг усмехнулся добродушно. – Если увидишь еще необычное, зови. Теперь он выглядел задумчивым, сосредоточенным внутри себя и реагировал вяло. – И даже звонить могу? – с лукавой улыбкой уточнила я. – Можешь даже забегать в гости. Только предупреди заранее. Мне показалось, я ослышалась. Но все было правдой. Эти слова. Лисовский действительно так сказал. – Уверен? – Уверен. Должна же ты будешь в конце концов вернуть книгу, – Герман хитро, по-лисьи, улыбнулся. – Шучу. Ты смешная. И добрая. А вот и, кажется, твой дом. Пришли. Я с сожалением поняла, что мы стоим возле моего подъезда. Обидно. Я хотела ещё где-нибудь скоротать время до планового возвращения из школы. Идти на два оставшихся урока совершенно не тянуло. Классная наверняка подловит меня и теперь, только отвертеться уже не получится. А может, она уже и отцу позвонила. Ой-ой… Но если я сейчас развернусь и пойду в другую сторону, прочь от дома, Герман может неправильно понять. Или даже обидеться. Надо было прощаться – сейчас и здесь. Но главным все-таки оказались слова: – Пока, Берта. Увидимся! Правда, как только я достигла двери в квартиру, захлестнувшая внезапно волна радости опала. Я с тревогой вдавила кнопку звонка. Лучше не ключами, пусть папа откроет сам и выскажет все вот так – с порога. Папа открыл почти сразу. Я заметила: выглядит он растерянным и недоуменным, и уже приготовилась с жаром объясняться и выгораживать себя. Но прежде чем успела раскрыть рот, из кухни раздался голос. Мягкий, молодой, певучий, невероятно мелодичный. А затем в коридоре показался его обладатель. Точнее, обладательница. Это была не просто внезапная гостья у нас дома. Это была Лиза… ГЛАВА 6 Я в ступоре замерла, раскрыв от удивления рот, пока девушка бойко перекидывалась фразами с моим отцом, делая вид, якобы меня вообще не существует. Затем Лиза рассмеялась и нарочито громко произнесла: – Пойду поставлю чай! – и схватив папу за локоть, повела его в кухню. В нашу кухню! Пить наш чай! Я не успела ничего сообразить и тем более сказать, поэтому, сдерживая негодование, сняла шубу, не глядя кинула ее на вешалку и поспешила следом. Пока фифа по-хозяйски справлялась у плиты и по-хозяйски же заглядывала в ящики в поисках моей банки с заваркой, при этом чувствуя себя явно неплохо, отец отчего-то ожидающе поглядывал на нее. Я же пялилась во все глаза, следя за каждым движением. Аккуратная модная стрижка каре на темных, благородно-шоколадных волосах, острые плечики, красивая талия, широкие бедра и стройные ноги, с которыми не стыдно надеть даже обтягивающие джинсы. В общем, все то, чего нет у меня… И памятник на старом кладбище, конечно. Пока Лиза разливала по чашкам чай, я лихорадочно соображала, под каким предлогом утянуть отца в комнату и сообщить о своей утренней находке. И в то же время мне не хотелось раньше времени двигаться с «насиженной» территории, чтобы в случае чего защитить ее боем. Но папа неожиданно заговорил первым. – Перхта, доченька, мы хотим тебе сказать… Не самое приятное начало. Я заерзала на стуле. – Подожди, Виктор. Сначала же надо наладить контакт с человеком, расслабиться, дать девочке почувствовать себя как дома. «Я и так дома!» – завопила я, но только мысленно. В реальности же язык словно отнялся. – Ты права. Девушка села на табурет у окна, ближе к отцу. Потянулась к чашкам. Я успела перехватить свою, стоявшую ближе всех, нарядную, в цветочек – подарок от одноклассников, за что впервые удостоилась брошенного Лизой взгляда – холодного и… неприязненного. – Лучше сперва поговорить об отвлеченных вещах, – продолжила она без капли смущения и положила ладони на стол, изображая участливость. – Вот, например, о тебе. Вижу я, имя у тебя древнее, пророческое, наделенное силой, – голос звучал нараспев, как если б девушка читала молитву, – но ты упускаешь ее, по глупости и необразованности. Незрелости. Четырнадцать лет – возраст расцвета. А ты общаешься с ненадежным человеком, хитрым, у которого темное прошлое. Он разум твой охомутает, с пути истинного сведет и дорогу назад запутает. Лиза начала медленно покачиваться в такт своим словам. Мне стало страшно. Но вместе с тем любопытно. – Ты о ком? – спросил внимательно слушавший монолог папа. Я даже не сразу сообразила, что он всерьез, но тон его сделался не на шутку свирепым. Новоявленная пифия не ответила. – И имя у него – клеймо. Всю сущность выражает: низкую, подлую. – О ком это? О твоем дружке, который вчера утром приходил?! Ведь не случайно он мне сразу не понравился! Отец стукнул кулаком по столу. Чашки подпрыгнули. Я испуганно съежилась, втягивая голову в плечи, не столько от неожиданности, сколько от обиды: почему мой родной папа вдруг ни с того ни с сего верит не мне, а совершенно незнакомому, чужому человеку, так нагло вторгнувшемуся в наш гармоничный мир и теперь пытающемуся разрушить его изнутри. Честно, я уже хотела, чтобы меня отчитали за произошедшее в школе. Заставили бы краснеть, оправдываться и извиняться. Да я бы даже извинилась перед классной, лишь бы слушали меня! – Да чего вы заладили оба! – воскликнула я и, не дожидаясь разрешения, выскочила из-за стола и птицей метнулась прочь из кухни. Звук падающего стула нагнал меня уже в прихожей, где я схватила с вешалки шубу и торопливо нащупала в темноте у тумбочки сапоги. Сзади раздался оклик: – Перхта! Подожди! Я кому говорю?! Давай обсудим все спокойно. Теперь голос отца был иным – ошеломленным. Тот выбежал один – невозмутимая Лиза осталась в кухне пить чай. – Пойми, все же только для твоего блага. Лучше решить сейчас, чем иметь проблемы в будущем и жалеть. Нужно уметь уживаться с… Но дальше я уже не слушала. – Что? Что ты сказал? – Дело в том, – папа замялся, – мы с Лизой решили жить вместе. Хотели тебе сообщить, но видишь… – Что?! – я сдавленно пискнула. Отец поморщился. Согласна: очень немузыкальный звук. – Перхта. Я шмыгнула носом, чувствуя подкативший к горлу комок, сгребла с тумбочки ключи и, толкнув плечом дверь, выбежала из квартиры, ничего не видя от застилающих глаза слез. В голове мелькал вопрос: разве я могла проворонить? Даже не узнать, куда отец ходил вечером в субботу. А я его искала… А он был у нее? Вопрос, где именно «у нее», нагнал меня уже после, когда я стремглав вылетела из подъезда, распугивая стаю топтавшихся на снегу голубей, и зашагала прочь. Город маленький. Не пересечься здесь хоть раз с Лизой мы просто не могли. Значило ли это, что он выезжал куда-то, кроме города? Идей, куда податься, когда наступит темнота, не было. Пропустив несколько кварталов, я остановилась. Утерла рукавом слезы, поправила сползшую шапку и огляделась. – Кого-то выжидаешь? – послышался сзади голос с усмешкой. Я обернулась. Лидия Михайловна стояла в тени автобусной остановки, под навесом, поэтому проходя мимо я и не заметила ее сразу. За спиной женщины в облетевшем кустарнике виднелась табличка: «река Смородиновка». Отсюда отправлялись рейсовые автобусы. Приятельница отца улыбнулась – открыто, без подтекста. Ожидавшая подвоха я удивленно замерла. Даже стыдно немного стало – уж она-то мне ничего плохого не сделала. «Она – нет. Но она привела в дом непонятную Лизу! Я же помню их позавчерашнюю беседу с отцом на кухне. И еще там была фотография…» – на этой фразе мысли скакнули в другую сторону. Я снова вспомнила гранитный памятник, и лицо симпатичной девушки, и даты. Две тысячи двадцать первый. Кто-то пришел погостить к нам после своей кончины. И по совпадению именно о ней разговаривали папа вместе с сумасшедшей теткой. На всякий случай я скосила взгляд вниз, но на ногах Лидии Михайловны были теплые зимние ботинки с меховой оторочкой по верху высокого голенища. Никаких тапочек. – Скажите, кто такая Лиза? И насколько давно они по вашей воле общаются? – я изо всех сил старалась вести себя спокойно и серьезно, но кажется, производила впечатление лишь насупленного недовольного подростка, все важные темы поднимающего без предисловий и подготовки. Женщина снова усмехнулась. Поставила на землю пухлый пластиковый пакет из продуктового магазина, поправила выбившуюся из-под шапки фиолетовую прядь волос. – Не с тех вопросов ты начинаешь, девочка. – А с которых, по-вашему, должна? – Спроси лучше, почему наш город такой странный. Почему по вечерам ты не видишь людей на улицах? Здесь так тесно: все друг друга знают, знакомы хотя бы шапочно, так скучно, но никто никогда не говорил, что собирается уезжать. Почему же? И почему твоя классная так взбаламутилась сегодня, узнав о твоем маленьком вчерашнем приключении? – Лидия Михайловна сделала выразительную паузу. – Потому что дура-одноклассница наплела все с три короба! Придумала то, чего не было! Я замолчала, забыв разом все слова. Знакомая отца недоверчиво, немного скептически даже, повела бровью. Уголок губ дернулся и приподнялся насмешливо. Ее не было там! Не было в холле школы, где разворачивалась поистине шекспировская драма с бдительной учительницей-наседкой – блюстительницей порядка в умах юных дев – и мной… в общем-то, вовсе не собиравшейся ввязываться в приключения. А теперь… – Откуда вы? – Ладно, это все глупые домыслы и дешевый прием. Мне следовало рассказать тебе по-другому, – взгляд женщины скользнул по асфальту к ее ногам. – Ты не поможешь мне донести сумку до дома? Сил моих больше нет! Я растерянно покачнулась на месте, сделала неуверенный шаг вперед, подхватила с земли совершенно обыкновенный, навязчиво пестрый пластиковый пакет. – Вот и славно. Нам недалеко. Странно было – второй раз за день возвращаться к собственному дому, предчувствуя: внутри тебя не ждет ничего хорошего, а лишь выволочка за очередной проступок. – Лидия Михайловна, куда мы идем, к отцу? – я перехватила пакет в другую руку, сдула со лба лезшую в глаза прядь волос и запустила освободившиеся пальцы в карман: там в который раз уже пискнул мобильник – пришло новое сообщение. – Сдалось мне – вести тебя туда, куда ты и сама не хочешь! – женщина удивилась. Я почувствовала в ее голосе даже некое сопротивление. Вольность. Стержень. – Мы идем туда, куда каждой надо. Я – к себе домой, ты – помогаешь в обмен на важный и интересный рассказ. Разве не так? Лидия Михайловна, шедшая впереди, придержала мне подъездную дверь. Отвлеченная сообщением, я кивнула. Писала Танька: «Берт, ну прости. Ну разве я знала, что эти гарпии на тебя так накинутся? Я же хотела как лучше. Сочинила тебе увлекательное приключение». Я усмехнулась. «Ты сплетница, Иванова, и у меня из-за тебя будут проблемы», – хотела написать я, но не успела. Лестница, по которой мы поднимались, кончилась. Недалеко же ушла. Значит, все-таки к нам. Я уже ожидала новою волну разбирательств – только сейчас в присутствии еще и папиной приятельницы. И даже внутренне съежилась, потупив взгляд и предчувствуя рассерженный тон отца и колкие фразы Лизы, подливающей масло в огонь семейной ссоры. Сколько раз я возвращалась домой по знакомым ступенькам – не глядя по сторонам и не считая этажи. Пройти мимо не получилось бы при всем желании: мы жили на самом верху пятиэтажки. Только за последнюю пару дней визиты в квартиру подготавливали мне не очень приятные сюрпризы. Лидия Михайловна закопошилась с дверным замком – послышалось металлическое бряцанье. Откуда у нее наши ключи? Я все-таки вскинула взгляд. Передо мной на зеленовато-серой, бледной крашеной стене была выведена черной краской ровная цифра шесть. Робкий холодок пробежал по спине. Такое бывает, когда в полутемной комнате воображение рисует предметам непривычные образы и очертания. Ты вроде бы понимаешь, ничего странного в самой вещи нет, но налет потустороннего заставляет нервы сжаться в тугой комочек. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/ekaterina-lander/antracitovoe-nebo/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.