По вашему слову память: да будут их грады построены

По вашему слову память: да будут их грады построены Роман Дальний Вампир? Упырь? Анкида? Ему всё едино, он просто рассказывает свою историю. Кто такие Праймы? В чём разница между Призванными и Пробуждёнными? И что общего у аккадского царя Саргона и персов? Срывается в воспоминания, погрязает в несущественных деталях и путается в проходных персонажах. Но упорно идёт вперёд. Вот только сам уже не знает, что его ведёт: путеводная звезда или маниакальная одержимость. А потому повторяет, как мантру: «Откуда взяться ясности?» Книга содержит нецензурную брань. По вашему слову память: да будут их грады построены Роман Дальний И так всё началось, чтобы однажды закончиться. О первом мы смутно помним, о втором смутно догадываемся. Откуда взяться ясности? Postmortem Сatechesis © Роман Дальний, 2021 ISBN 978-5-0053-3354-4 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Я хочу рассказать вам одну историю. Вот только не знаю, с чего начать. У меня даже имени своего нет. Возможно, когда-то имелось, но мы не помним. Легенды Призванных гласят, что все мы когда-то были людьми, но я точно знаю: легенды есть легенды. И растут они прямиком из Катехизиса, а Катехизис – лишь направления, но не путевые точки. И чем руководствовался его автор, глядя на заре нашей истории в зыбкое марево вероятностей, то ему только и ведомо. Беда в том, что сам автор с блаженной улыбкой Будды нажал кнопку детонатора, восседая на сингулярном реакторе. И теперь ни на один вопрос не ответит. Но мне почему-то кажется, что уже ответил. На все сразу. Получилось ярко, даже ослепительно. Также для меня весьма непросто выстроить вменяемую хронологическую цепочку событий. Тех, что уже произошли; тех, что происходят сейчас; и тех, что скоро, как нам кажется, произойдут. Люди делят время на прошлое, настоящее и будущее, у нас такого деления нет: наше прошлое существует сейчас, простираясь в наше будущее – всё сходится в одной точке с равноценными переменными, которыми мы балансируем на канате текущего момента, всем естеством ощущая пропасть небытия под ногами. На практике такая лирика означает, что мы с одинаковой лёгкостью можем говорить «недавно» как по отношению к событиям, произошедшим полчаса назад, так и по отношению к тем, что происходили четыре тысячи лет назад – для нас воспоминания имеют одинаковую ценность, а масштаб контекста – он ведь сильно разный. В том числе и прогнозов. О содержании которых мы также можем говорить так, как о том, что уже произошло. Future perfect? – Какая тонкая ирония. И видения. И случайности. И предопределения. Орёл или решка? – Если бы: навечно зависшая в воздухе монета. Но кота Шрёдингера давно нет в том ящике. Он лежит у нас на коленях и мурчит. Будущее… Если достаточно долго смотреть в пляшущий перед глазами калейдоскоп неизбежных в своей хаотичности фракталов, не столько постигаешь Нирвану, сколько становится попросту скучно. В чём есть первая причина наших постоянных ошибок: маленькие дети постоянно падают, раздражая мамок, не потому, что не в состоянии видеть дорогу под ногами, а потому, что окружающий мир и открывающиеся перспективы – гораздо интересней. Что ещё понятней на фоне последующего дзена: количество всех возможных комбинаций квантовых вероятий полностью совпадает с количеством времени, которое требуется на их постижение. И вот мы уже едва ли не воочию видим, как горизонт событий равнодушно наматывает на себя концепцию Всеведения. Вот мы и не претендовали, никогда. Иногда нам приписывали, но мы сами всегда помнили про масштаб. И тогда, когда безошибочно вели ваших далёких предков по лесу за добычей; и тогда, когда последними поднимались на борт Ковчегов; и тогда, когда с чужого неба падали звёзды. Практики, а не фундаменталисты. Я объясню. В некоей неопределённой перспективе каждый из нас умрёт. Далеко не факт, что безболезненно. Меняем масштаб, делаем его больше: расширяющееся Солнце пожирает Меркурий, а Землю превращает в Венеру – глобальное вымирание всего живого на планете. Ещё увеличиваем масштаб: тепловая смерть Вселенной (как считают некоторые) или такое изменение констант в известной нам её части (как думаем мы), что конкретно для нас в текущем виде (экий каламбур) на выходе – хрен редьки не слаще. Возникает вопрос: зачем нам такое будущее? А вот если уменьшить масштаб до котировок на завтра, гопников в подворотне или путей объезда пробок на дорогах… Совсем ведь другое дело, не так ли? Где-то тут мы и получаем то бытовое видение будущего, которое позволяет идти в него по Жёлтой кирпичной дороге, весело насвистывая, а не ставить неуверенно ноги на топкой, заболоченной сомнениями тропинке, настолько затянутой туманом неопределённостей, что слабый фонарь разума не столько освещает путь, сколько порождает отсветы и тени, из которых одобренная эволюцией паранойя столь мастерски ткёт страхи, ужасы и прочих чудовищ. Вот разница. А комические куплеты в том, что нам не нужно в Изумрудный город. И мы порою теряемся на ровном месте. И вот тут мы выходим к вам из теней, протягиваем руку, а вы её благодарно принимаете, наивно полагая, что если мрак и ужас вокруг немного и ненадолго рассеялись, приобретя понятную и такую знакомую форму, то мы-то уж знаем – куда идём. Но ни один из нас не Вергилий и уж тем более не Данко. Правда совсем в другом: мы выводим вас туда, где свет и ясность нужны только затем, чтобы вы сразу забыли о нас в характерном для вас избытке благодарности и выбрали – куда вам (а потому и всем нам) идти дальше. Так было, так есть, так будет. Я только не совсем понимаю, где одно переходит в другое, чтобы стать третьим. А если в пёстрый винегрет выше добавить ещё особенностей мышления и памяти, то получится совсем антихудожественно. Мышление у нас, вкратце говоря, двухпотоковое. В грубом приближении выглядит так: оба наших полушария могут работать настолько независимо, что при решении какой-нибудь сложной задачи могут параллельно рассматривать диаметрально противоположные варианты. От шизофрении нас отделяет в результате только необычное (относительно человеческого) строение мозолистого тела, выступающего в роли своеобразного нейроморфологического арбитра и предохранителя. Если использовать традиционно хромающие аналогии, из компьютерного мира ближайшая будет: двухъядерный процессор. И вишенка: с возможностью виртуализации. Без дураков: две равноценные личности, разведённые по разным углам черепной коробки, могут у нас по необходимости распадаться на дополнительные субличности, чтобы, как вариант, оценить некую проблему ещё глубже, ещё объёмней. Очень полезно для оценок и прогнозов, например, но фатально для стройности повествования. Скорей всего, вам приходилось слушать историю, которую одновременно увлечённо рассказывали два-три участника. Представили? Вот. Но история всё же одна. От слушателя требуется только не потерять канву в исказительных восторгах перебивающих друг друга увлечённых рассказчиков. Да, я знаю, что такого слова не существует. Собрались дальше? – Привыкайте. И память. О, эти наши жадные до внимания тени, которым требуется свой Харон, чтобы вовремя бить веслом по башке. Нет оболов – нет приоритета. Некогда, в том же громоздком, компьютерном ещё, мире существовало такое поветрие: облачные хранилища данных. Ну, или распределённое хранение информации. Вот и мы, кроме локальных записей в конкретной голове, можем как записывать, так и считывать общие предковые и текущие воспоминания. Куда? Да прямо в и поверх генетической памяти ныне живущих представителей Агрегации. Как? Могу сказать только одно слово: ганцфельд. Как именно? А вот тут никто не скажет. Ровно по тем же причинам, по которым мы крайне неохотно делились с людьми своими наработками в области генетики, а некоторыми не делились вовсе. Понятно, что при таких посылках иногда требуется много времени, чтобы в принципе осознать – посетило ли лично твоё воспоминание, или наложилось чужое эхо, может даже очень далёкое. Особенно в свете того, что разные фрагменты одного и того же воспоминания могут быть «записаны» и продублированы (с прилагаемым бесплатно синдромом переписчика) в разных особях. Запросто. Два представителя нашего вида оказались в одном месте в одно время, один увидел другого (или оба два увидели друг друга), их воспоминания смешались и переплелись, и вот уже на выходе не красный и жёлтый, а оранжевый. Да, так происходит редко, мы всё же – хищники-одиночки, которым становится тесно, когда увидел собрата на горизонте, но в местах исторических бифуркаций вероятность тем выше, чем сильнее удугу втемяшилось, что им есть дело. Обычно мы не делаем из наслоений и переплетений драмы вовсе (ибо сохранилось – значит, ко двору пришлось), но вот когда пытаешься рассказать историю… В общем, мой дорогой (ая) читатель (ница), ты уже наверняка понял (а), что повествование тебя ожидает сбивчивое, сумбурное, полное неточностей, искажений и местами неожиданных скачков во времени и пространстве туда-обратно, вдоль и наискосок по касательной. О чём и повествует печально сие предисловие-своего-рода-извинение. Но надеюсь всё же, что тебя не укачает. А я, со своей стороны, постараюсь излагать стройней и переходы от одного к другому плавнее увязывать между собой. Будет тяжело, но я постараюсь. Как могу. И да, что касается деления на вы и мы. Я – анкида – один из Единых во Множестве, что созданы Небом для Земли, но отмечены Знаком Древних. И так далее, и тому подобное. Сам не знаю, чего тут больше: то ли тщеславия ваших отдельных предков, пытавшихся оказаться умнее всех посредством Тайного Знания, то ли дурнины наших последышей, накачивавших их сакральным пафосом, как жаб через соломинку. По тем же причинам и с тем же результатом: от праздной скуки и смеха ради. Оставляя в стороне Тайное Знание как феномен, коий всю дорогу является толкованием формы облаков (получается тем лучше, чем богаче воображение, а убедительней тем больше, чем оно менее критично), могу заметить, что Праймов подобные экзерсисы раздражают сразу по двум причинам: на эмоциональном зубы сводит от высокого штиля, а на интеллектуальном – грузит пониманием того, что так морально неустойчивые на раз подталкиваются в фанатики. А с ними хоть святых выноси. Сами же Праймы любят с некоторых пор слово «упырь»: кратко, ёмко, точно описывает бытовавшие длительными приступами гастрономические пристрастия, а также черты характера и навыки социализации. Но у меня ещё не раз будет возможность рассказать подробней. И, возможно, вы уже догадались: попутно я – Прайм. Прайм – не имя и не звание. И означает ровно то, что означает. В историческом контексте, сразу очищенном от мифологической мишуры до скучного дистиллята: базовая модель. По должностным же, если можно так выразиться, обязанностям Прайм в среде анкида – урождённый глашатай и арбитр. И дежурный по классу. Простой парень, чего уж там. В общем, как-то представиться следовало, так будем считать, представился. Антология первая: Nomen Nescio Тьму опасностей скрывает тёмная ночь. Клыки? Когти? Горящие глаза? Не имеет значения. Неизвестность – произвольный множитель и истинное имя любого персонифицируемого зла. Благословен же будь ясный, солнечный день! Когда видно всё. Кроме очевидного… Postmortem Сatechesis //выброска// Пришли незваные. Остались непрошенные. Вот уж новость. Postmortem Сatechesis Сразу не скажешь, чего в технологиях Папочки больше, органики или механики, но идёт вимана мягко, бесшумно, а её тёплый грузовой отсек с эластичным покрытием вполне сгодился за утробу. И никакого оскорбительного подтекста, даже близко. С точки зрения Папочки – он действительно просто доставлял груз, рабочий инструмент, а где таковому находиться, как не в грузовом отсеке? Не одесную же ложемента пилота. Само собой, освещения на меня тоже никто не тратил, поэтому тёмное безмыслие со слабо гудящим фоном наркотически затёртых воспоминаний оказались единственно возможным, но недолгим моим пренатальным опытом. А потом люк разверзся, и я был рождён в мир на бреющем полёте, без повитух и парашюта, где-то над смешанным участком леса нынешней Восточной Европы. Горизонтальная скорость была невысокой, шли низко, едва не касаясь верхушек деревьев, а растительность внизу оказалась достаточно густой. Потому первичное торможение об относительно тонкие ветви и последующая акробатика (откровенно говоря, судорожные извороты в отчаянных попытках не расшибить голову) среди ветвей потолще к потере груза не привели. И не знаю, насколько моё приземление укладывалось в расчётные параметры, но на второй юношеский я точно сдал. Хотя в итоге получилось и не «вуаля!», а самое натуральное «хлобысь!». Уже на земле я ещё успел сделать пару перекатов, но в итоге приложился о нулевую высоту всё равно весьма чувствительно. Когда снова смог дышать, аккуратно перевернулся на спину, отплевавшись органической трухой напополам с кровью из разбитых где-то по пути губ. Провёл краткую самодиагностику. Дополнительно пошевелил конечностями во всех степенях свободы, убедившись, что и вправду отделался всего лишь синяками, ссадинами, царапинами и ушибами различной степени тяжести, но все кости вроде целы и повреждения внутренностей, судя по всему, тоже отсутствуют. Успел ещё заметить виману, заложившую вираж и резко ускорившуюся чуть левее закатной стороны. Всё. Hello, world. Медленно сел, покрутил головой. Изображение слегка запаздывало и расплывалось. Но буквально через пару мгновений нормализовалось. Поднял руки перед лицом, растопырил пальцы и застыл в неподвижности. Так, тремора нет, моторика работает отлично. Одним рывком встал, невысоко попрыгал, сделал несколько наклонов вправо-влево и вперёд-назад – вестибулярный аппарат тоже в норме. А дальше… дальше сиюминутные оперативные задачи закончились, требовалась выработка более развёрнутой тактики. Поэтому я впал в оцепенение. Нет, вы не ослышались. Упыри часто так делают. Иногда настолько успешно, что со стороны вообще может показаться, будто преставился, а глаза закрыть забыл. В данном конкретном случае оно означало, что все ресурсы пошли на то, что человек назвал бы «внутренним монологом», а у нас, как вы уже поняли, в лучшем случае «внутренний диалог». Только совершенно бессловесный. Что на тот момент вообще само собой разумелось на фоне полного отсутствия словарного запаса. Мгновенная расстановка приоритетов, и вот уже сухость во рту и носоглотке определяет ближайшие действия: найти воду. Чем бы ни накачал меня Папочка в мой условный день рождения, последствия начали ощущаться довольно отчётливо. Итак, первым делом – по воду. Туловище даёт импульсы, импульсы дают побуждения, побуждения дают действия, а действия дают результаты. Простая, незатейливая цепочка, которую так легко испортить неуместной рефлексией. А неуместной она становится каждый раз, когда приключается вне прикладного контроля за ошибками. Каковой нужен для того, чтобы результаты отличались от фатальных в более приемлемую сторону. Однако, вклинившись между побуждением и действием, рефлексия может привести к тому, что результатов не будет вовсе, зато индивид будет духовно богатеть. Пока оставшиеся скрытыми и нереализованными импульсы не устроят ему такую петлю обратной связи, что лучше б от жажды умер, чем такие богатства. Я же помирать от жажды не собирался. А до каких ацтеков, вырывавших сердца пленным, чтобы Солнце по небу двигалось, путь предстоял ещё неблизкий. Хотя первые золотые ветви в Священной роще уже трещали вовсю. Под натиском тех же первых друидов, развешивавших внутренности жертв по древам, чтобы Дух Леса не лютовал. Отчасти помогало, могу заметить. А справедливости ради могу добавить, что анкида явно имеют некоторое отношение к отдельным живодёрским ритуалам человеков, но вот утверждение прямой и непосредственной взаимосвязи с нами, а не с последствиями далеко вышедших за рамки функциональности собственными механизмами защиты психики – вопрос открытый и сильно дискуссионный. А там и тогда я медленно и глубоко вздохнул, пропитываясь столь разнообразными запахами, внимательно осмотрелся, единомоментно фиксируя возможные неслучайности передвижения разных птах и потенциальные звериные тропы по рисунку растительности, вслушался так, что стал мешать шум тока собственной крови, и всем несколько помятым телом постарался прочувствовать пространство вокруг себя – все завихрения воздуха и землю под собой. Очень скоро я примерно представлял – куда идти. Условная стрелка внутреннего компаса слегка колебалась, но примерно в одном направлении. Передо мной лежал открытый, бескрайний мир. Полный неизведанного, а потому равнозначных возможностей – как прекрасных, так и смертельно опасных. Люди постигают разницу как на индивидуальном, так и на коллективном горьком опыте (помпейцы в теме). А интенсивность горечи напрямую зависит от качества соображалки. Чем с ней хуже, тем быстрее накапливается негативный опыт, а чем он больше, тем шире открывается дверь в эсхатологию и парасуицидальное поведение. В те же незатейливые времена граждан с сорванной резьбой на раз выкидывали на мороз сами соплеменники. Что после широкого покрытия нашим братом мест расселения людей означало практически гарантированную встречу (её можно было даже пережить, если анкида оказывался не сильно голоден и в дурашливом настроении, но цена и дальнейшие перспективы, как доказал Этци, выглядели несколько сомнительно). Однако даже самые умные и лучшие из вас в конечном итоге могут только гордо поднять голову перед лицом отсутствия выбора в начале и в конце. Я тоже не имел даже тени выбора в начале, но пришёл в наш мир более подготовленным. По крайней мере, что касалось вопросов ситуативного выживания, тут к Папочке никаких претензий: грамотная иерархия инстинктов, искусно украшенная, что твоя новогодняя ёлка, необходимым набором безусловных рефлексов, там-сям запечатлённые импринты грамотно перекидывали поведенческие мостики от одного к другому, а ежедневная смертоубийственная муштра, о которой я ничего практически не помнил, но бывшая моей неотъемлемой частью, вполне сошла за финальную галтовку… и всё это недоброе добро намертво впаяно в аппаратную часть, спроектированную таким образом, чтобы не только находиться на вершине трофической пирамиды, но и не иметь никакой возможности оттуда спрыгнуть, не разбившись вдребезги. За кадром остаётся вопрос цены, но её определяет следующий вопрос: а для кого? Нас создали для того, чтобы сожрать мир людей и сгинуть самим. Одноразовый рабочий инструмент непродолжительного времени пользования. Оценочные суждения нам по ТЗ не полагались. Что же касается Папочки… Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что становым хребтом цивилизации анкида (если так можно назвать разбросанных по всему миру одиночек себе на уме, выполняющих совместные действия ровно также, как их выполняют муравьи) всю осмысленную дорогу являлся следующий подспудный идефикс: когда-нибудь найти Папочку, посмотреть ему в глаза и внятно сказать: «Я не сдох, мудила!» Но то осмысленную. До которой ещё предстоял долгий путь. А тогда и там я был невинен, как младенец. Разве что пузырей не пускал. Что ничуть не помешало мне сделать первый шаг – верхний палеолит лежал передо мной во всей красе. Оглядываясь назад – да, картинка действительно вполне: первозданная природа, красота и птахи, живность вокруг всякая, дикоросы… Какая жертва цивилизации могла бы даже пустить слезу умиления, но уже к закату освоила бы то, что ваши далёкие предки осваивали ещё в утробе матери – расслабляться особо некогда. Просто вот вообще. Хотя бы потому, что живность вокруг кушает друг друга, а человек ещё не обалдел настолько, чтобы называть себя венцом и царём. И дважды сапиенсом. Ну, чтобы даже совсем сапиенс понял, что он – сапиенс. А потому всякую лютую хрень творит от избытка богатого внутреннего мира, а не потому, что тяжёлое наследие предков. Так что следующий рассвет наша жертва цивилизации встретила бы только при изрядной доле везения, как единственно возможному противовесу для эмпирики и сообразительности, которая благотворно сказывается на адаптивности, а следовательно и выживаемости. Шансы? Так себе. Но гораздо лучше для тех, кто быстро понял бы: сообразительность – не умение быстро считать столбиком и играть в шахматы, а способность как-то деликатно простимулировать любопытство ближайшей группы предков так, чтобы приняли в стройные ряды, а не прибили. На всякий случай. В противном случае возрастал риск плохо совместимых с жизнью пищевых отравлений и нежелательных встреч, в том числе и с анкида. Которые и обсудили бы с радостью в тонких социологических терминах неуместность интроверсии в древнем мире, но на тот момент представляли из себя бессловесных тварей с отчётливыми гурманистическими наклонностями. И вероятность встречи только что увеличилась: организм «выброска 209» размеренно топал в направлении ближайшего предполагаемого источника пресной воды. //преддверие// Wise-O-Serious: Чуви я тебе точна говорю в нейронете штото есть. Какаято хрень… MoreMeLatte: Капец ты параноик нету там нихрена и никохда не было Wise-O-Serious: Идитывхрен. Тав в НОДах стопудово штото не то. Через буратину на них смотришь будто марево какое MoreMeLatte: Бляяяяаааа… ЭТО НОДЫ дятел ты тупой. Там движуха шо капец удивляццо надо хрен ли они не светятся ваще от накала мысли Wise-O-Serious: Сам ты дятел. Какой вхрен накал мысли через буратину? Сам на код посмотри!!!! MoreMeLatte: Да нормуль код. Движуха нонешняя перегревает канал оно и светиццо как падла вот тебе через буратину и видиццо всякое Wise-O-Serious: Да какая нонешняя они странные со времён первого НОДа. Упыри там палюбас штото мутят MoreMeLatte: Ты двинулся на всю тыкву в курсе? Марево твоё – потери избыточных данных, статпогрешность передачи. Гугли парейдолия болезный Wise-O-Serious: Это упыри так говорят а проверял кто? Ты проверял? MoreMeLatte: Бляяаааа……. Я не проверял, а кому надо – стопицоттыщ раз!!! Заманал идивхер логоф Красавцы. Давно за ними наблюдаю. Прекрасная иллюстрация тому, что умеренная паранойя одобрялась естественным отбором: если в тёмных кустах чего зашебуршилось, то лучше перебдеть и предположить, что там голодный тигрис и потом посмеяться над самим собой, если оттуда выбежит мышонок, чем махнуть рукой и пойти на корм, если всё-таки не мышонок. Примерно так, тогда и там сформировался интересный механизм компенсации недостатка информации воображением. Существование и преуспеяние человечества per se (местами не без нашей помощи) доказывает: механизм оказался полезным. Причём настолько, что именно он, не усложняя, помогает прорывать технические прорывы, открывать научные открытия и изведывать прочее неизведанное. Немаловажная деталь: когда соблюдено условие умеренности. Иногда же складывается впечатление, что умеренность – непосильная ноша. И вот тут пошло-поехало: если не объяснили себе космологию шестодневом, то уж точно в Conspiratio Universum вляпались. Тут вот ведь дело в чём: как бы ни гремели в пустую канистру идеалисты и романтики, разум, технически говоря, – такой же естественный защитный механизм, как шерсть или подкожный жир. По изначальному функционалу: коррекция ошибок усложнившегося головного мозга (все сложные системы глючат, закон природы). На заре времён вполне потянуло б на ОС «Инстинкты 2.0». А ребрендинг произошёл тогда, когда система усложнилась настолько, что библиотека глюков переполнилась, достигла критической массы и сдетонировала. И вспомогательная подсистема, на которую отведено процентов так 8 ресурсов, вдруг решила, что теперь она тут главная. Образно выражаясь, положила все свои 8 набок и увидела бесконечность. В воображении, разумеется. Но результат её настолько впечатлил, что вопрос приобрел непрошибаемо-религиозный характер. Живым, несокрушимым доказательством чему являются те же сторонники лунного заговора: возле мест высадок уже павильонов туристических настроили, любой желающий за скромный прайс может попрыгать по поверхности в аутентичном скафандре, попытаться воткнуть флаг, прокатиться на реплике лунного багги, но… После краткого замешательства комьюнити сфокусировались на слове «реплика» и выдало теорию, которая в очередной раз «всё объяснила» – там реплики вообще всё, а разместили их втихую упыри по сговору с правительством США. Вуаля – пасьянс сошёлся. Данные независимых исследований и экспертиз? Проведённых продажными лицемерами? Хаха! Засуньте их себе жопу, нас на мякине не проведёшь! И всё вернулось на круги своя быстрей, чем кролики родятся. А ведь прозорливые предупреждали сильно загодя, приводя в пример креационистов, которым ничуть не мешают кости динозавров. Но нет худа без добра: хоть перестали нести околесицу про цвет Луны, воочию убедившись в зависимости её оттенков от условий освещения, да пара упоротых обошли защиту солнцезащитных козырьков и уехали прямо к офтальмологу, попытавшись рассмотреть звёзды на освещённой стороне. Мгновенная карма. Всегда бы так. И ведь выше – лишь один из примеров. Просто очень наглядный. А было их, примеров тех, не счесть. Примеров некорректной, прям-таки халатной работы супервайзера. Почему он так работает? Потому что некомпетентен и профнепригоден, как журналист во главе космической отрасли. И не суть, что тому виной. Генетически детерминированная органическая неспособность? Отсутствие, по тем или иным причинам, пусть даже за элементарной невостребованностью, необходимых навыков? Исходные причины на фоне результата не особо важны. И, как правило, оно всё тесно взаимосвязано – комплекс причин. На каковую тему можно очень долго блажить, блуждая в терминах, но я так понимаю, что меня и без того заносит. Каковые экскурсы особенно драматичны на фоне самокритичного понимания: излишнее упрощение сложных вещей в лучшем случае даёт банальщину, но чаще получается юродивость. Да, иногда последняя – единственный способ для неглупого человека донести мысль до ширнармасс, но между уважительной причиной и убогой откорякой – очень тонкая грань, каковую неглупый человек видит, а ширнармассы – нет. И только изредка, очень изредка, при самом удачном стечении обстоятельств, дистилляция смыслов отливается в однобокий афоризм. Всё та же самокритичность не даёт мне пообещать читателю, что подобных медитативных отступлений больше не будет. Графомания – наша маленькая слабость, отдушина, обусловленная проблемой с речевым контуром, который даже после всех исправлений сильно инерционен и склонен срываться в дислексию. Но не в шизофазию. Поэтому, в рамках ещё одного небольшого иллюстративного, но краткого отступления: какой Ницше, в период между юношеским идеализмом и старческим маразмом, нам, в общем и целом, по нраву, а вот Гегеля мы не знаем и знать не хотим. Возвращаясь же к моим виртуальным друзьям, о каковой дружбе они, к счастью своему, не знают. Wise-O-Serious – прекрасный пример тому, что в исключительно редких случаях наследники Кассандры абсолютно правы, но их, как водится, не слушают. Традиция, так сказать. Овеянная веками. А всё потому, что выживание вида в целом определяет статистика. На пальцах. Если некто говорит своему племени: «Кажись, братаны, в кустах тигрис!» – и хотя бы в половине случаев оттуда выскакивает тигрис – паранойя вполне оправданна, на крикуна надевают звериный череп и называют шаманом. А вот если не выскакивает… Ни в первый раз, ни во второй, ни в третий… Вот поэтому, как бы бесконечно ни был прав мой дружище Wise-O-Serious, он есть и будет перед лицом своих товарищей конспиролухом – мальчиком, который кричит: «Волки!» Движением глаз я смахнул экран с диалогом, за которым так бессовестно подсматривал, на периферию зрения. «Ослик Иа» лёгкой щекоткой деликатной настойчивости в лимбической коре напомнил, что в одном из оставшихся уже минут десять пытается выйти на связь один из представителей СМИ, случайным образом ещё не добавленный в игнор. Я перевёл контакт на пресс-секретаря, а «Ослик Иа» извлёк из нейронета все сопутствующие контакты и заблокировал их. Включая контакты пары обнаруженных ближайшим Чёрным НОДом альтер-эго. Похоже, зря добавил беспокойства человеку, следовало вообще наглухо заблокировать: альтер-эго – признак неразборчивости в средствах, серьёзные люди так не делают. Появившееся на краю зрения мнемодзи в виде грозящего пальчиком смешного пухлого котёнка подтвердило правильность направления мысли. Проверил время: меньше двух секунд. Молодец, девочка. Экран с вызовом тоже закрыл. На третьем уже неделю на заднем плане висел детализированный 3d-чертёж экиммы. Масштабируй, как угодно, крути, как угодно, извлекай любую деталь до самого мелкого винтика… Чем я всю текущую неделю и пытался заняться, приступами по несколько раз в день. О чём особенно не переживал: экимма уже месяц как стоял на стартовом столе, проходя все возможные и невозможные предстартовые тесты. А вероятность того, что обнаружу какую-нибудь ошибку в проекте, который изначально и на всём его протяжении вылизывала и полировала вся Агрегация в меру сил каждого из своих элементов, стремилась к тем значениям, которые с цифрового на аналоговый переводились так: не прокрастинация, а бессознательная защита от бессмысленной траты времени и сил. Последнюю правку внесли более двух лет назад. А внёс её некто под ничего не значившим ID, к которому имела прямое отношение перехваченная в закрытых каналах докладная записка с квантовым шифрованием, начинавшаяся так: «Существует высокая вероятность, что Прайм не один. Сам Прайм (известный нам) информацию не подтверждает, но и не опровергает. Осторожные запросы, в том числе и через ангажированные СМИ, либо игнорируются, либо получают уклончивые ответы, оставляющие широкое поле для домыслов и спекуляций…» У меня тут только один ответ: ну а фигле вы хотели? Наша субцивилизация вплотную подошла к самой что ни на есть переломной вехе своего существования, наипереломнейшей. Нам оставалось только надеяться, что уж сейчас-то мы не накосячим так, что потом придётся долго и нудно исправлять, как бывало уже не раз и даже не два. Но на всякий случай мы на пару со вторым Консулом решили пробудить ещё четверых из Восьмёрки, а Агрегация согласилась. И только двоих Праймов мы, по всеобщему согласию, оставили спать на тот случай, если за той дверью, которую мы собрались открыть, живут монстры страшнее, чем мы могли себе представить. И прозреть через дверь в неизведанное не мог никто из Праймов, даже слив наши сознания воедино, даже вооружившись всей совокупной мощью наших субквантовых предикторов. Мы пытались. И не смогли. Дверь оставалась непроницаемой. Но не открыть её представлялось уже невозможным. Тут вот ведь какое дело: любой неглупый индивид, если не окуклился по дороге в какой религиозной догме с инфантильным «Я в домике!», где-то сразу после пубертата начинает осознавать, что жизнь – игра с отрицательной суммой. Как верно заметила Чёрная Королева, тут нужно бежать со всех ног только для того, чтобы оставаться на месте. Стоит остановиться в развитии, начинаешь деградировать. И дело даже не в том, что окружающий мир не стоит на месте, мировая относительность тут совершенно ни при чём. Мир ведь не обязательно движется в правильном направлении, верно? Дело в том, что сколько бы ты ни выиграл по дороге, казино «Хронос» оставит тебя ровно с тем же, с чем пришёл. Богачи и нищие, цари и рабы, гении и идиоты – финал один на всех и избежать его не удавалось ещё никому, даже анкида, хотя и по другим причинам. Основной вопрос в том, что происходит в процессе. И меньше всего тут должно волновать, как мне кажется, мнение каких потусторонников и смыслоискателей. Как я искренне надеюсь, все причастные прекрасно понимают, что и те, и другие существуют по одной причине: простые житейские радости не про них. И что тому причиной – вопрос для раскрытия темы вторичный и несущественный. А существенно для раскрытия темы то, что в процессе можно столкнуться с разными вещами, в том числе и с очень неприятными. Как-то пресловутый потолок возможностей. О который, знаете ли, можно не только пребольно удариться, но и вообще расшибить голову напрочь. И наша субцивилизация своего потолка благополучно достигла, несмотря на все местами многовековые огрехи, затупы и косяки. И дальнейшее развитие представлялось невозможным без смены всей цивилизационной парадигмы, по сути дела, без отказа от самой нашей природы. А на это мы, какгрицца, пойтить не могли. Мы твёрдо намеревались открыть чёртову дверь. И, как нам попутно представлялось, людям вовсе необязательно было знать, что позывной у пилота экиммы – Пандора. //по древу мысью// Универсализм достигается усреднением. Взвесь ещё раз. Postmortem Сatechesis Воду я нашёл. Иначе, как подсказывает Кэп, стал бы совсем мёртвый и ничего сейчас не писал бы. А нашёл буквально в паре километров. Вполне себе такой живописный лесной ручей – на рыбалку не сходишь, но жажду утолить – самое то. Вода, негромко журча, весело бежала в окружении буйной на тот момент зелени и прочей флористики. Извините, но на этом всё, ибо не старина Жюль ни разу, а потому описаний рододендронов на полстраницы не будет. Вкратце: меня действительно окружала красота, так красиво может быть в лесу только поздней весной. Да, упыри, будучи относительно человеческой статистической нормы весьма своеобразными существами, всё же не лишены чувства прекрасного. Другое дело, что наше понимание красоты тесно связано с пониманием функциональности. Одной фразой: бесполезное для упыря красивым быть не может. Как фразу не читайте. Но из ручья напился? Напился. Ставим галочку в поле функции. А на полях замечаем: для того же упыря функция, не облечённая в достойную форму – недоразумение. И пока достойная с его точки зрения форма не будет задана, упырь будет чувствовать смутное беспокойство. Тем сильнее, чем функция, так сказать, ближе к телу. А после утоления жажды ближе к моему тогдашнему телу оказались вопросы пропитания. Один выполненный приоритет акцентировал второй – зверский голод. Но никакого беспокойства по поводу я не испытывал. Пока дошёл до ручья, всем своим нутром успел понять, что для голодной смерти в таких краях нужно как следует покалечиться. Каковой участи я благополучно избежал совсем недавно, а ваши далёкие предки даже в те лохматые времена умели заботиться о своих сородичах, временно выбывших из общественно-полезного строя. По крайней мере тогда, когда забота о нетрудоспособных не ставила племя в затруднительное в плане выживания положение. Так что в мимими тут впадать несколько преждевременно. Чего уж там: для современного человека «выкинуть на мороз» – забавный фразеологизм, а вот по тем незатейливым временам – суровая необходимость. Время от времени. Что ничуть не облегчало участь того, за чей счёт продолжался праздник жизни. И уж тем более не делало её забавной. Особенно в голодную годину, когда человек человеку становился другом, товарищем и кормом. Отдельно можно упомянуть и ритуальный каннибализм, но тут пришлось бы вспоминать и другой фразеологизм: «рыльце в пушку». А потому окончательно закроем тему тем, что привычка не бросать своих павших и раненых на поле боя возникла задолго до того, как кто-то из ваших предков произнёс первое слово и в итоге подвёл под неё сказительно-героический базис. Но то, повторюсь, касалось случаев неудачного стечения времени, места и сопутствующих обстоятельств. В норме своей то были времена мегафауны. Охотничий рай. А дичь тоже хочет пить. Я стал осматриваться, прислушиваться и принюхиваться, медленно продвигаясь вниз по течению ручья. И принюхиваться не в смысле фигуры речи. Чувства у упырей в общем обострены по сравнению с человеческими, нюх тут просто не исключение. Не как у собаки, просто острее. То есть действительно важный для нас канал сенсорной информации, хоть и не ключевой. Мешает ли нам собственный запах? Разумеется. Поэтому все хищники, и мы с вами тут не исключение, нападают с подветренной стороны. А при таком подходе и свои запахи уносит за спину. Довольно скоро я обнаружил следы присутствия подходящей жертвы. Мои бессознательные, запороговые эмпирические данные подсказали мне по совокупности факторов, что обедать предстоит олениной. Они же подсказали мне и подходящую тактику: так как найденная по течению небольшая заводь-водопой используется регулярно и последний раз использовалась достаточно давно, то наилучшее решение – засада. Вот только спрятаться оказалось особо негде – ни тебе подходящих кустов, ни укрытий. Проследив взглядом за звериной тропой по направлению от водопоя, отметил пару подходящих деревьев неподалёку. Осмотрел их: одна из ветвей над тропой по всему должна выдержать мой вес, но плохо укрыта листвой, зато вторая с тропы почти наверняка не просматривалась, но потребуется такой изрядный прыжок, что возникла некоторая неуверенность. Однако решил всё же рискнуть. Подошёл к дереву и глянул вверх. Лезть определённо не хотелось. Особенно в свете обстоятельств моего недавнего прибытия в благословенные края простых импульсов и несложных действий. Но, как говаривала бабушка одной из моих инкарнаций: «Есть такое слово „Надо!“, внучек…» Тогда же столь простую мысль до меня доносило моё актуальное туловище, которое хотело кушать. Вот и полез… И для меня до сих пор являются загадкой те патологические для нашей миссии изъяны в нашей конструкции, которые делают из нас отвратительных верхолазов и, если уж на то пошло, пловцов. Последнее я мог бы списать на процент-другой генов кошачьих, впаянных изобретательным Папочкой в наш геном, пусть и ненамеренно. Хотя и кошаки плавают, по необходимости. Но, извините, норовить сверзиться с любой вертикальной поверхности, имея в генеалогии древолазающих? В общем я понимаю, что сей функционал Папочка принёс в жертву какому-то другому, но даже когда в наших генетических лабораториях все наши гены, без единого исключения, расставили по своим местам, некоторые решения остались непонятными. Не сами даже по себе, а изначальная логика их построения. И непонятными местами от слова совершенно. Дело ведь не в вестибулярном аппарате. Тут как раз всё отлично: типовой упырь даже бухой до окостенения в состоянии пробежать по верхушкам штакетин покосившегося сельского забора, ни разу не оступившись. И имелись прецеденты: перед девахами на районе писался один, бегая то по заборам, то по крепостным зубцам, то вообще по расставленным в ряд пивным бутылкам. Как начал со времён Древнего Египта, так и бегал до времён эдвардианской Англии, а потом его рекомбинантный ген с активатором был утерян Агрегацией где-то на полях Первой мировой. Странно, учитывая количество детей, но так тоже бывает. Вопрос статистики при мейозе. Иногда неудачной. Корни которой уходят во всякие конъюгации и законы больших чисел, а одним словом – непруха. Та самая на старуху проруха, которая редко, но метко. Но лаборатории – то намного позже пришло, а пока я пыхтел и сопел, неимоверными усилиями отвоёвывая вертикальные сантиметры. Кое-как долез до нужной ветви, там пошло полегче – ползком-ползком, но то уже по горизонтали. Полз, пока ветвь не стала ощутимо проседать и потрескивать. Немного сдал назад, зафиксировался, оценил расстояние. Счёл приемлемым. Потом одним, без ложной скромности, грациозным движением вскочил вертикально, приняв позицию для прыжка. Погасил первичные колебания, стабильно. Пару раз подпрыгнул проверить прочность опоры. Опора выдержала. Всё, теперь ждать. Снова приняв горизонтальное положение, растянулся вдоль ветки и отключился. Замедлилось сердцебиение, почти остановилось дыхание, все функции организма перешли в режим едва ли не терминальных состояний. И только гипертрофированные сторожевые пункты почти отключившейся коры зорко следили за окружающим. Затрудняюсь описать вам такое состояние… Рефлекторный анабиоз. Способность к которому нам в генетический код внедрили с целью банальной экономии ресурсов. Созданные на основе людей, мы должны быть, для успеха возложенной на нас миссии, быстрее и сильнее. Умнее оставляю за кадром, как включающее оба подпункта в известной степени. Как того достичь без перепроектирования всей системы от и до? Ну, кроме глубоких модификаций структуры тканей, которую не увидишь без молекулярного сканирования, самоочевидным решением представляется способность к эдаким метаболическим форсажам, выдержать которые позволяют как раз те самые изменения микроструктуры, но за счёт (увы и ах, ничего в этом мире не даётся бесплатно) времени действия. Минут десять на «полной тяге» – и упырь становится бесполезен и уязвим, ему требуется немедленно где-то сныкаться и окуклиться до восстановления мало-мальских запасов энергии. Иными словами: технически Папочка сделал нас уберубийцами, но на коротких дистанциях. А чтобы мы не падали каждые тридцать метров от упадка сил и досуха сожжённой АТФ при любом движении рукой, наш создатель применил интересный чит – управляемый метаболизм. Ну, до определённых пределов, разумеется. На практике такое решение означало более глубокий диапазон активных состояний: в отличии от людей мы очень долго можем сидеть без еды и воды где-нибудь в отключке, что особо замечательно для разного рода засад и длительных периодов вынужденного бездействия, но по щелчку пальцев, что называется, мы можем бросать в метаболическую топку всё, что у нас есть, моментально переходя в режим тотальной смерти и разрушения. Тут следует также понимать, что я только что описал крайние значения. В обычном, что называется, режиме мы ничем от людей не отличаемся. С маленьким бонусом: возможностью себя слегка подогревать в прохладные периоды и слегка охлаждать, когда жарко. В первом случае, как нетрудно догадаться, становишься слегка перевозбуждённым и нужно чаще кушать, во втором – анемичный тормоз и есть. А в обоих случаях прилагается эдакая акклиматизация, по симптомам – один в один простуда. Так что и тут мы стараемся лишнего не шалить. А прекрасно тут то, что Папочке потребовалось всего лишь разблокировать вполне себе человеческие возможности, но заблокированные у людей на аппаратном уровне. Вы ведь все слышали истории про то, что в критических ситуациях у отдельных людей может вдруг просыпаться нечеловеческая сила? Ну вот. Чисто технически средний человек раз в пять сильнее, чем сам о себе думает. Вот только применение силушки богатырской направо и налево чревато разрывами мышечных тканей, связок всяких там и прочими переломами костей. Мудрая природа и пророк её – естественный отбор – приложили все усилия для того, чтобы «ума нет – считай калека» к большей части популяции не относилось, но иногда аномалии всё же случаются. Именно поэтому порой требуется штуки три-четыре дюжих санитаров, чтобы спеленать одного тщедушного шизика, у которого болячка попросту выбила предохранители. Тут я мог бы в очередной раз напомнить про модифицированную у нас микроструктуру тканей и осветить тем самым вопрос о том, что Папочка ничем особо не рисковал, но как-нибудь уже в другой раз. А пока: итак, я застыл на дереве и ждал. Долго ждал. //экимма// LaDyINReD: Господи… да он страшный, как смертный грех!.. Old Cynic: Парижские эстеты башню Эйфеля тоже как-то невзлюбили… LaDyINReD: Сравнил попу с перстом указующим? Old Cynic: Так… Упыри не раз доказывали, что могут в пусть своеобразную, но красоту. А где не могут – нанимают тех, кто может. Значит, есть какие-то причины, которых мы не понимаем. LaDyINReD: Плюнуть в лицо человечеству?.. Old Cynic: Отучаемся говорить за всех. LaDyINReD: Ну, не за всех, конечно, а за тех 92%,которые ясно выразили своё мнение во всеобщем опросе!! Old Cynic: Напрашивается грубость про миллионы мух, но нахамлю тоньше: «Что ему Гекуба?» LaDyINReD: Что и требовалось доказать!!! Кто ещё может защищать такое?.. Только такое хамло и грубиян!!! Old Cynic: Портки смени. У тебя богатым внутренним миром днище вышибло. LaDyINReD: user «Old Cynic’ banned Ни дополнить, ни привнести что-то нужное, умное и вечное в чертёж экиммы я не мог. Но мог полюбоваться исполнением. Формой. Кто-то называл его страшным. Кто-то попросту угробищным. Кто-то изысканно шутил, что он – яркое воплощение внутреннего содержимого упырей. А мне он виделся красавцем, грациозно танцующим на шаре. Танец совершенного, комар носа не подточит, баланса между оптимальной формой и промышленным дизайном. Даже в нейронете лишь немногие интуитивно чувствовали: он неспроста лишён даже намёков на округлости, плавности и хоть какую-то обтекаемость. А потому именно то, что он весь состоит из углов и прямых линий, и делает его столь прекрасным – стремительным и разящим, как меч; лёгким и сложным, как снежинка. Тут смысл вот в чём: идеальная форма для координатной транспортной платформы, как оно официально называется, – куб или хотя бы прямоугольный параллелепипед. А любая лишняя грань, не говоря уже о кривых, изрядно добавляет трудов бортовой навигационной системе. Например, такая вроде бы простая геометрическая фигура, как шар, нагрузила бы её по самое не могу. Вот поэтому утилитарные транспортные и пассажирские платформы в народе метко называются контейнерами и будками – всего лишь констатация очевидного. Да, туристические лайнеры могут себе позволить изысканные обводы, так они на две трети и состоят из координатных преобразователей. И далеко не факт, что кровать, на которой вы спите во время круиза, не встроена в систему. Или тубзик. А экимма, при том же общем принципе, – система другого уровня. Экимма – не межпланетная транспортная платформа, которой никого уже не удивить, экимма – межзвёздная. Новое поколение. С новым рядом проблем. Например. Теоретически, можно и для межзвёздных перелётов использовать планетарную схему, но. Даже при прыжках от края до края Солнечной системы возникают досадные погрешности, хоть и не очень большие, а тут, ввиду огромных расстояний, на которых даже скорость света становится удавкой на шее астронавигации, а также сложностей учёта всех возможных переменных факторов систем отсчёта, включая всякие там относительные скорости и неинерциальные моменты, погрешность возрастает настолько, что если немножко подраматизировать, то прыгать придётся практически вслепую. На практике сие означает: в соседнюю галактику не попадёшь, но зато в соседний квадрант заблудиться – как за здрасьте. И выходов тут ровно два. Первый: прыгать недалеко, но часто. Прыгнули, позиционировались, рассчитали следующую точку выхода, прыгнули – у попа была собака. Наши теоретики позагибали пальцы и выдали: идеальное путешествие на один световой год займёт – та-да-бумс! – один год. Итого: почти девять лет из жизни на оборот до ближайшей к нашей системе звезды. Несопоставимо быстрее, чем на любой известной и теоретически возможной реактивной тяге, но очередное «но». Как сейчас знает любой школьник, координатная транспортная платформа не движется в пространстве, она меняет свои координаты в нём. Вот тут поповская собака и порылась: платформы не отменяют постулат о предельности скорости света, они его обходят. С оговорками. Одна из которых: мы должны видеть, хотя бы прищурившись – куда нас несёт. И чем дальше точка, куда нас несёт, тем существенней истинное положение дел там отличается от того, которое мы сейчас отсюда видим. И никакой субквантовый предиктор тут не поможет. Он поможет не оказаться посреди шального астероида в точке выхода, но не поможет обмануть наши физические константы. Если только… Выход второй. Межпланетная транспортная платформа использует четырёхмерные преобразователи и дело происходит примерно так: субквантовый предиктор производит оценку точки выхода, даёт добро, трёхмерная платформа рассчитывает себя в четырёхмерных пространственных координатах, после чего, используя четвёртое измерение, как опорное, задаёт себе новые трёхмерные координаты – вжух! – мы на новом месте. И, если учтены все орбитальные и инерционные моменты, то мы сами никуда не врезались и в нас ничего не врезалось. Схема условно называется 3D-4D-3D. Но субквантовый предиктор не может произвести оценку того, чего давно уже нет. Точнее может, но оценка будет отражать положение дел именно в тот момент, который видят бортовые системы. Что неприемлемо. Решение? Немного экстенсивное. Или схема 3D-4D-5D-4D-3D. И тут дело происходит уже так: трёхмерная платформа рассчитывает себя в четырёхмерном пространстве, в нём уже включается субквантовый предиктор, производящий первичную оценку точки выхода, даёт добро, пересчёт всей системы в пятимерные координаты, теперь они опорные, по ним перерасчёт системы в четырёхмерное пространство с привязкой к точке выхода, там субквантовый предиктор производит точную оценку точки выхода на основе данных с четырёхмерных датчиков, даёт добро, перерасчёт платформы в трёхмерные координаты. Вжух? Ещё какой! С переподвыподвертом. Видел, кстати, как на одном из каких-то популярных форумов один сетевой эксперт другим сетевым экспертам объяснил разницу на забавном примере. Невесть откуда взявшийся олдфаг, либо помнящий ещё времена повсеместных ДВС, либо помешанный на них, пояснил так: «Если совсем просто: „Маленький Мук“ – это односкоростной дырчик-тарахтелка, на котором по району ездить самое оно, но в другой, например, город на ём ехать – нужно быть в край угашенным, а вот „Анзуд“ – уже сурьёзный моцык с полным баком бензика и коробкой передач ажно на две скорости! На ём реальный поцык может уехать хоть в соседнее сельпо на дискотеку за звездюлями…» Прямо скажем, любая аналогия хромает, а процитированная ездит на инвалидной коляске с перебитыми ногами, но что-то в таком объяснении всё же есть. А сами вы наверняка увидели, что изменились не столько технические аспекты (хотя и не без них), сколько схема работы. Цена? А возросшая на два порядка сложность бортовых расчётов. В шлюзовую камеру «Маленького Мука» – первого межпланетного космического корабля нового поколения – можно было небольшой грузовик загнать, а пилоту ничего не стесняло движений в кабине даже с тремя пассажирами. При всех его скромных размерах. «Анзуд» же, будучи размером с два нормальных таких туристических автобуса, предоставлял трём членам экипажа свободного объёма меньше, чем командный отсек «Аполлона». А шлюзовая камера? Ха-ха три раза. Бочком-бочком – на выход с вещами. Ну и всё кружево сверху наплетено к тому, чтобы вы хотя бы приблизительно поняли – почему экимма именно такой и каких мозголомных трудов стоил его дизайн. И незакрытым для обывателя остаётся разве что вопрос – почему всё же «экимма», когда во всех новостях – «звёздный скаут»? А ровно по тем же причинам, по которым в живую речь вошла и осталась там «Семёрка», а не «ГРАУ 8К71». А уж над идиосинкразией упырей на любой официоз уже даже стендаперы практически не шутят, настолько всем приелось. И в своих проектах мы всегда, без исключений, отстаиваем свои «взбрыки», приводящие в буйное помешательство маркетологов. А совет директоров – в предынфарктное состояние. Не описать всей эпичности битвы бобра с ослом вокруг проекта планетарного тогда ещё скаута. Всех этих слёз, истерик, воплей и увещеваний, всех умасливаний, перемежавшихся завуалированными угрозами… Но в нейронет совершенно случайно утекла мнемозапись с совершенно случайно повреждённым идентификатором с последнего закрытого заседания, посвящённого будущему имени планетарного первопроходца. Имени, которое «войдёт в века и учебники истории» на радость подрастающим поколениям. И ведь вошло. Как тонко съюморил один из помянутых стендаперов: «в корму по самую корму». Любой желающий может сейчас посмотреть записи прямых трансляций (с самого скаута, со скафандра пилота, с дронов-спутников) первой исторической посадки на Луну. До неё предприняли, правда, «пристрелочную» остановку в точке L1 системы Земля-Луна, но там совершенно не на что смотреть. Хотя записи тоже есть. А вот если вы всё же посмотрите на запись заседания… Видите? Видите эти безмятежные улыбки анкида? Именно об них расшиблась в лепёху пафосная историчность момента. И к Луне отправился не планетарный скаут с потрясающим основы мироздания именем, а джампер «Маленький Мук». «Постойте-ка!» – скажет тут внимательный читатель: «Как же тогда Агрегация согласилась на „звёздный скаут“ и „Анзуд“? И что там уже с экиммой, чёрт возьми!» Начнём с самого простого: бортовое имя «Анзуд» предложили мы. И да, есть непосредственная связь с экиммой, о чём чуть позже. Никто не возражал, так и назвали. На скаута же согласились после долгого торга по двум взаимодополняющим причинам: а) сами ничего лучше не придумали, не о том голова болела; б) как я уже говорил, мы оказались на пороге переломного момента в нашей истории. Sapienti sat. А «экимма»… Ну, никто ж не запрещает нам называть его в рамках междусобойчика так, как нам вдруг захотелось. В этот раз мы попросту не стали настаивать. А уши тут растут из… Как-то на одной пресс-конференции один из журналистов спросил: а есть ли у вампиров свой язык? Так вот, нету. Каждый конкретно взятый за жабры вампир (теперь мы вампиры, оставайтесь на линии, ваш звонок важен для нас) говорит на том языке, который считает для себя родным его текущая инкарнация. А вот у Агрегации, как у общности, есть своё арго, густо замешанное на шумерском и латинском лексиконе. С некоторых пор его в шутку стали называть шуржиком. И вот «экимма» родом именно оттуда. И представляет из себя искажённое массовой культурой «эдимму». И, если внимательному читателю знакомо значение сего слова (ну, или сейчас станет знакомо, славься G!), то он/она поймёт – чего ж мы не настаивали. Так ведь себе изысканность. (Заметка на полях, лингвистическая: юмористы могут дать и расшифровку «аббревиатуры» того, что такое шуржик: шумерский, убейдский, римский, жаргонизмы, испанский, китайский. Дано практически дословно по убыванию частоты использования отдельных слов, хотя испанский определённо идёт наперёд локальных жаргонизмов. И нетрудно догадаться, что римский соотносится с латынью также, как и любой другой живой язык таверн, казарм и торговых развалов соотносится с любым другим академически высоким штилем. Короче говоря, типичному лаоваю без многократного ганьбэй не разобраться.) Накладывается также то, что типовой упырь в некотором смысле до самой своей смерти – пубертатный подросток во взрослом теле, разве что без прыщей. Ну а вы сами наверняка знаете (либо себя помните, либо дети вам уже отомстили), как оно бывает во взаимоотношениях пубертатных интеллектуалов и старпёров: стоит старпёрам освоить какое-нибудь слово из подросткового лексикона, как подростки тут же теряют к нему интерес – так старпёры говорят, фу так делать. Вот и нам стало бы не смешно. И да, об интеллектуальности как отдельно взятого упыря, так и Агрегации в целом можно долго и до хрипоты спорить, но вас, хорошие мои, таки двенадцать мульярдов на текущий момент. Несмотря на всё ваше упорное сопротивление всю дорогу и нашу постоянную борьбу с собственной природой. Да, я к тому, что типичный пубертат большую часть времени думает вовсе не о судьбах мира. Хотя с последним стало намного легче, когда после бессчётного количества моралфажеских баталий победили прагматичные циники и антропоморфным биолемам дали зелёный свет на законодательном уровне. С оговорками. Крайне грозно звучащими и столь же крайне бессодержательными. В общем, не знаю, сколько бы я ещё смотрел задумчивым взглядом на чертёж экиммы, но тут в поле зрения появился Котангенс. Стоило непроизвольно скосить глаза и таким образом установить зрительный контакт с желтоглазым марсианином, прозвучало вопросительное по форме, но требовательное по содержанию «мыр». Что ж, ритуальные нормы вежливости соблюдены. Я свёл ноги и похлопал по коленям. Дважды просить не пришлось. Первый и единственный в истории биолем домашнего питомца, шестидесяти двух совокупных лет, начал устраиваться поудобней. А я смахнул из поля зрения надоевший экран с чертежом. //first day at the office// Между искусством и искусностью – бездна. И она смотрит на тебя. Postmortem Сatechesis Добычи я дождался только к вечеру. Олень в стадии отращивания нового комплекта черепной мужественности хозяйски вышагивал среди трёх самочек. Сторожевые пункты «разбудили» меня заранее, но я сознательно сохранял себя в состоянии кататонии до момента броска, чтобы не спугнуть их безмятежное шествие. Выбор пал на оленя-самца не из каких-то соображений, а по стечению обстоятельств – именно он шёл по наиболее удачной для атаки траектории. Рывок. И первый на моей ясной памяти случай из разряда «всего не предусмотришь». Совсем небольшой участок коры на ветке совсем немного оторвался, и я промахнулся. Совсем немного. Но олени прыснули во все стороны. Однако в следующий момент я уже бежал за рогатым, у которого не осталось ни единого шанса. Мир изменился для меня. Прежде, чем закончиться для него. Стал более чётким и контрастным. Да, немного просело периферийное зрение, но таков побочный эффект фокусировки на преследуемой жертве. Звуки вокруг стали другими. Ниже, но более глубокими, с большей детализацией и расширенным диапазоном. И самое главное – сдвинулось субъективное восприятие времени: олень будто и не пытался бежать, очень-очень медленно вскидывая ноги. Зато со мной дело обстояло в точности до наоборот: успел даже немного отвлечься и оглядеться. Увидеть, как одна из олених медленно парит над ручьём в затянувшемся прыжке. Как замерли кроны деревьев. Как пара спугнутых птах ооооочееееееень медленно машет крыльями. А потом я схватил оленя за молодые рога и без особых усилий свернул ему шею. После чего мир снова стал прежним. Олень не успел далеко убежать. Его несчастливая судьба настигла его буквально в считанных шагах от той точки, где должна была настигнуть по моему первоначальному плану. Расстояние вроде всего-ничего, но его хватило, чтобы я сполна прочувствовал всем своим естеством – ничего не даётся бесплатно: я тяжело дышал, сердце бухало, лёгкий флёр апатии покрыл восприятие, а обильно покрывшая тело испарина ощутимо холодила под несильным, но заметным ветерком с далёкого ледника. Дыхание и сердцебиение восстановились практически сразу, а вот апатия и испарина, плохо сочетавшаяся с актуальными климатическими условиями, явно на что-то намекали. Что следовало учесть в будущем. А пока частичное решение очередных проблем лежало у меня под ногами. Для начала я как мог обтёрся о шерстяной покров безжизненного тела. Со стороны, было б кому смотреть, выглядело бы несколько странно, если не извращённо, но зато помогло: метаболический шторм улёгся и новой испарины практически не выступало. А та, что выступала, тут же обсыхала. Потом я встал, упёрся одной ногой в туловище оленя и двумя руками, эдак без затей, оторвал ему заднюю конечность. Удерживая затем её одной рукой, другой содрал шкуру со стороны от копыта и приступил к восполнению энергетических потерь. Да, прям вот брал, отрывал куски сырого мяса зубами и, практически не жуя, глотал. Что тут сказать? Да, не стейк средней прожарки со специями и гарниром из овощного рагу, но на тот момент заходило нормально. Даже со вкусом. И гельминтология не беспокоила вовсе. Обеспокоило другое: мне привелось узнать – насколько быстро в лесу разносится весть об убийстве. Ещё даже насытиться толком не успел, как услышал и почувствовал незваных гостей, заходивших с подветренной стороны. Но с подветренной они заходили скорее инстинктивно, поскольку стая производила достаточно демонстративный шум. Понять можно: запах человека им знаком, и также они знали, что я один – обречённая жертва. Возможно, им и показались странными некоторые нотки моего амбре, но знаете, как в живой природе бывает: не попробуешь – не узнаешь. Я пах почти, как человек, выглядел почти, как человек, звучал почти, как человек… А нюансы выглядели настолько несущественными, что и прошли в натуральной экономике по графе «незначительное». Поэтому стая атаковала сразу. Тогда я испытал двойственное чувство. Первое из столь многих двойственных, которые мне привелось испытать в последующем. С одной стороны, я не хотел с ними драться: ну кто захочет физкультурки после трапезы, есть такие? Мало того, по мере насыщения по мне начинало разливаться доселе неизведанное благодушие. И оно мне определённо нравилось. Но именно поэтому практически сразу за ним следовало раздражение. И следовало шаг в шаг: чем лучше мне становилось субъективно, тем больше меня бесила объективная необходимость. Сначала я подумал залезть на дерево, поступив в полном соответствии с генетическими заветами далёких предков, но вспомнил свой недавний опыт и понял так, что изгвазданный в кровище может быть и справлюсь, но времени не хватит. Поэтому просто прислонился спиной к ближайшему стволу подходящего обхвата. Потом выдернул из обглоданной оленьей ноги бедренную кость, само бедро отбросил, а кость сломал пополам, с закручиванием. Получилось не совсем пополам, но зато с относительно острыми краями. Некий очень смутный образ, эдакое искажённое и слабое эхо, промелькнул попутно в голове, но цепляться за него я по понятным причинам не стал. Оставалась только надежда на то, что стая заинтересуется брошенной тушей, а меня оставит в покое. Не тут-то было. Много лет и несколько инкарнаций спустя, я вспоминал последующее, лениво отмахиваясь под жёлтым светом уличного фонаря от реальных пацанчиков на одном провинциальном железнодорожном полустанке. Небось не знаете уже, что такое реальный пацанчик? Я объясню: пацан – это мальчонка, недомужичок. Что не страшно: у мальчонки есть все шансы вырасти в нормального мужика. Но у некоторых вырастает только туловище, а голова так и остаётся там, на уровне пятилетнего наследственного имбецила. Но по габаритам его называть пацаном уже некорректно, вот про таких и говорят – реальный пацан. Вот потому и причин у той драки, с точки зрения нормального человека, не прослеживалось никаких: просто посоны сидели на перроне, выпивали вкусняшки, обсуждали, что на зиму всяко нужно новые штаны, ибо в спортивных трениках яйца отмёрзнут… и тут из вагона выплываю я. Не сказать, будто прям диссонировал с окружающим фоном. Но и не гармонировал достаточно, будучи в строгом пальто и неприемлемо чищенных туфлях, чтобы их собственный когнитивный диссонанс всё раскрасил в соответствующий натюрморт. Ну а конструктивно развлекаться и решать проблемы могут только люди не с такими покатыми лбами. И, как следствие, не с такой острой потребностью делить всё подряд на чёрное и белое, а всех окружающих – на чужих и своих. Тут ведь прямая зависимость: чтобы нормально жить в динамичном и меняющемся мире, нужно думать – сугубо биологически затратный процесс, особенно когда особо нечем. А враз поделить и отважно противостоять – гораздо проще и усилий не требует. Синдром осаждённой крепости, слышали о таком? Вот отсюда ботва и растёт. И нетрудно догадаться – какая именно реакция приключается у таких граждан, когда они встречают что-то новое, необычное, или попросту не укладывающееся в их несложное восприятие: её можно назвать какой угодно, но точно не конструктивной. Технически, я мог попросту убежать от полудурков. Благо, у упырей нет никаких заморочек на предмет ложного героизма и той же пацанской этики. Ну, это когда впятером на одного нормально, но если он достал пистолет – чо ты сразу как не пацан? Но тут у меня случился очередной приступ раздвоения работы полушарий: пока одно отвечало на пока ещё словесные тычки, другое не придумало ничего лучше, как начать размышлять о Чарлзе Дарвине. Не в том контексте, что вот, пожалуйте, очевидное подтверждение теории эволюции – ведь макаки макаками, а в том, что гениальность в каком-то смысле – это умение эмпирически делать верные выводы, даже не имея в распоряжении инструментария для экспериментального подтверждения. Во времена Дарвина не существовало генетических банков, но его теория проложила прямую дорогу к пониманию общности всего живого. И вот незатейливая иллюстрация к тогдашней бузе и давнишним волкам: и те, и другие много и громко шумят; и те, и другие нападают, если нападают, желательно толпой и со спины; и те, и другие… вам когда-нибудь приходилось наблюдать, как две стаи собак до хрипоты лают друг на друга, идя вдоль сетчатого забора, но забор вдруг заканчивается? Уверяю вас, зрелище достаточно забавное. А ведь мы говорим даже не о разных видах, а о разных отрядах живых существ. Вот только когда мой с пацанчиками вербальный забор кончился, с моей стороны не оказалось встречной стаи. Что добавило горемыкам отваги. Но что-то пошло не так. Могу заметить только, что с ними дарвинизм обошёлся гораздо мягче – их я не убил, только слегка покалечил. Первого же прыгнувшего на меня волка я убил прямым ударом кости в шею. Второго – также в шею, но сбоку. Обоих отбросил от себя, но вместе с первым выскользнула и кость из левой руки. В последние мгновения перед атакой я как мог протёр и руки, и места хвата на костях, но недостаточно. Третий на очереди отчаянно метнулся в сторону, но не успел: также в шею, но немного сверху и слева, вторая кость также выскользнула. А до четвёртого, яростно рычавшего, пришлось уже допрыгивать. Да, оголил спину, но ненадолго и дело того стоило – брошенный о дерево вожак хрустом сломанного хребта сыграл сигнал к отступлению – стая покинула поле блицкрига также стремительно, как и появилась на нём. С пониманием несколько изменившейся в родном лесу обстановки и необходимостью внесения поправок в привычную трофическую цепь. А я опять стоял взмокший и тяжело дышал. Но опять стремительно приходил в норму. Осмотрелся. Кровища, трупы, изумительный пейзаж. Не помню своих эмоций, скорей всего, и не испытывал никаких. Нет их даже сейчас, ретроспективно. Возможно, дело в пропасти лет, минувшей с того дня, а, возможно, упырь остаётся упырём, даже сменив несколько тел и личностей. Откуда тут взяться ясности. Зато программа действий ничуть не затрудняла: закончить трапезу, отмыться, ещё немного попить, восполняя особенности водяного охлаждения. Ну и двигаться дальше. Куда? На поиски. Кого? Людей. Зачем? Да без понятия. Надо и всё тут. Далеко в лесу мелькнула приземистая тень, но стоило мне покоситься в её сторону, она исчезла, будто и не появлялась никогда. Впервые в жизни я усмехнулся. //биолемы// Wise-O-Serious: Да то ты незнаешь што биолемы все до единого с закладкаме MoreMeLatte: только их никто вглаза не видел….. Wise-O-Serious: И шо? Типа их нету? Их в упыриных генлаботареях мастырят у кого туда доступ есть чо смеяццо MoreMeLatte: Да один только Наблюдательный Совет тама поуши Wise-O-Serious: И при бабле хохохо MoreMeLatte: При бабле те, кто биолемов заказывает. Знаешь скока один стоит? Как сраный космолёт…. Думаешь, тот, кто под перенос его покупает, с такимито бабками не проверяет его вдоль и поперёк? Чо за бред….. Wise-O-Serious: Где гарантии што проверяют не сами же скрытые упыри? Нет таких! Да ты только посмотри што творят энти дупли – да они все под контролем Агрегацыи!!!! MoreMeLatte: И чо они такого особеннова творят? Не большие, хоть и не меньшеи, мудаки чем любые другие корпократы и политота.. Нельзя, ну нельзя занимать болие мение высокую ступень на иерархической лестнице и не быть при этом социопатом…. Wise-O-Serious: Какой же ты дурак MoreMeLatte: Будет верно, если докажишь хоть одно из своих откровений Wise-O-Serious: Просто разуй глаза я разул и вижу MoreMeLatte: Орден Бесогона тебе.. Первой степени…. Биолем – биологический голем. Слово взялось, как чёртик из табакерки, и прижилось. Кто-то из толпы брякнул и сетевым ветром понесло. А нейронет вообще решил, что настолько же забавно, насколько и ёмко. Тех, кого в народе пренебрежительно-уничижительно называли вообще дуплями, от слова несколько коробило, но не сказать, что сильно: интерес к тому, чем живут те, кто не в состоянии преодолеть классовых предрассудков, падает с определённого уровня финансового благополучия по нарастающей, вплоть до полной потери адекватного восприятия актуальной социальной действительности. А тут к разнице в доходах, и так заметно временами влияющей на качество жизни, добавилась ещё и разница в её продолжительности. Биолемгейт стал неизбежен, как крах социализма. И, как вы уже все знаете, возможно даже сидя сейчас в обнимку со своим биолемом, бабло победило зло. Никак не уймутся только фундаменталисты, но у них, как говорится, планида такая. Если не забуду, мы остановимся ещё на жабах, гадюках и ложном гуманизме. Суть же технологии биолемов в том, что по индивидуальному заказу выращивается искусственное человеческое тело. В самом простом случае – клон. Аж целых два случая крайнего нарциссизма за всю историю. Во всех остальных случаях заказчики на стадии предпроизводства плотно работают с отделом фенотипического дизайна, на выходе получая либо более совершенную, либо совсем другую версию себя в возрасте, чей нижний предел загодя устанавливается нейроинженерами на предварительном скане личности. Если совсем просто: нельзя впихнуть разум и опыт девяностолетнего старика в мозг пятилетнего так, чтобы у пятилетки кукуху не снесло на аппаратном уровне. А вот в устоявшийся постпубертат, пусть с некоторыми доработками и перепайками – уже вполне. Остальное – обсуждаемые детали. Физиологическим же бонусом идёт замедленное старение и усиленный иммунитет. Но не бессмертие: гарантированный срок жизни биолема составляет минимум 20 лет, максимум 150 (взято с потолка, между нами), оговаривается в контракте, а каждый десяток лет добавляет лишний ноль в его стоимости. Но никто не мешает заказать потом следующего. Срок изготовления: сутки, в экстренных случаях – до двух часов на нескольких биопринтерах, с последующей сборкой эдакого монстра Франкенштейна и соответствующим увеличением стоимости. Но от несчастных случаев, знаете ли, никто не застрахован. Что поднимает и вопрос актуальности загружаемого в нового биолема «state of mind». Тут вопрос решили просто: даже конченые мизантропы и социофобы хотя бы раз в неделю пользуются будками, в норме же – гораздо чаще. А небольшой чип-передатчик автоматически обновляет резервную копию заказчика при каждой активации будки, используя распределённые ресурсы транспортной сети. Дёшево и со вкусом. Одна вот беда: как только биолем готов, включаются биологические часы. Взведённые на оговоренный контрактом срок. И их не остановить, не замедлить. Иными словами: хранить про запас несколько туловищ не получится даже при теоретическом финансовом безлимите. Именно поэтому наши клиенты предпочитают не дожидаться состояния, когда всё уже болит и ничего не помогает, а проводить процедуру прямого переноса «души» в готовый биолем. В последнее мгновение такой процедуры две только что идентичные личности смотрят друг на друга: одна, которой сейчас введут смертельную инъекцию и другая, которая автоматически вступает в юридические права, как только медик подтвердит физиологическую смерть исходной оболочки. Уверяю вас, оно настолько же жутковато выглядит, насколько и звучит. Откуда и реплика «Сотворения Адама» в операционном зале, и деликатно прописанная в документах «Сантана», и общая светлая торжественно-мистическая обстановка – даже полное понимание особенностей процедуры не избавляет клиента от подспудного страха смерти, приходится оказывать психологическую поддержку даже закоренелым циникам и тем, кого «при жизни» иначе как мудаком не называли. И вроде удаётся – никто не жаловался. Ну а теперь представьте, что весь вышеописанный и в лучшем случае двусмысленный макабр происходит в обществе, которое совсем недавно не на живот, а на смерть боролось не только с эвтаназией, но и с клонированием. И боролось, как казалось, по глубоко укоренившимся этическим соображениям. Агрегация совершенно справедливо рассудила, что тут нужен таран помощнее. Им и стали дупли, незатейливо полученные наложением слов «дупликат» и «дубль». А ну-ка, господа, кто тут собрался жить вечно? Ну же, богатенькие и потому влиятельные буратинки, несите ваши денежки! Оглянуться не успеете – и вот вам снова семнадцать, если хотите, но теперь вы точно знаете – что делать с первой красавицей класса на выпускном балу. Бонус левел! Призовая игра! Всё было не зря, дядюшка Скрудж! Слишком топорно? Слишком грубо? Слишком явно проглядывает харя номенклатурного «искусства»? Не вопрос! А ну-ка, господа, кто тут у нас родился с неизлечимыми болячками и уродствами? До 40% валовой прибыли от контрактов с богатенькими буратинками идёт в благотворительный Фонд имени Стивена Хокинга! Лотерея бесплатных биолемов среди тех, кому биолем действительно нужен, но кто не может себе позволить даже мизинца на ноге! Кто сказал «оптимизация налогов»? Да как вам не стыдно! Типун вам на язык! И порицание потомков в придачу! Утрирую сейчас, конечно, но сия дурная хорея оказалась отличным противовесом гольному моралфажеству, извечной слабостью коего является перевод дискуссии в эмоциональную сферу ввиду хронической неспособности подверженных к аргументированному спору. Получилась отличная, ненавязчивая пародия. И солгу, если скажу, что в сценарии изначально не значилось «бросить кость собакам и продолжить разговор с адресатами». И адресаты услышали. А когда они услышали, ещё вчера казавшийся несокрушимым условный бастион не то, что пал, его прострелило насквозь, как кукольный домик из противотанкового орудия. Сетевые и медийные паладины даже понять толком не успели – что именно произошло, а технология биолемов уже вышла на стратегический простор. Победители проявили великодушие. Победители взяли на себя обязательство вынести все исследования биолемов и их производство на марсианские базы. Победители клятвенно заверили, что никаких модификаций дуплей, дающих им заведомое конкурентное преимущество перед обычными людьми, производиться не будет. Победители проспонсировали создание дополнительного департамента в Наблюдательном Совете для контроля за направлением непосредственно на местах. Победители пообещали сделать биолемов более доступными, хотя бы для среднего класса. И, в какой-то мере, обещание сдержали: то, что с лёгкой руки одного из сотрудников «ГенТеха» стали называть «брачные контракты», окончательно сломило сопротивление в статистически заметных значениях. А началось всё с мохнатого, мерно урчащего у меня на коленях. Около полувека назад. Вроде как совсем немного, пара поколений людей, но мир вокруг меняется так быстро, как не менялся даже после полупроводниковой революции. Уверяю вас, я жил тогда. И даже вот в этой же самой, подутомившей уже инкарнации. Хотя подутомила, следует понимать, не столько она, а сколько пресловутый темп жизни. Досидел же я как-то в одной тушке аж до самого неолита и не особо ныл. И не только я, целая банда Выживших – Праймов из тогдашней Агрегации, умудрившихся пережить штурм Дильмуна. Так что когда в Библии патриархам приписывают совершенно нереалистичные сроки жизни, они и вправду нереалистичные. Настоящие патриархи жили дольше. Намного дольше. Тут я вынужден вскользь коснуться мифа о вечной жизни вампиров. Теоретически, вампир может жить вечно. На практике ни один из тех, кто некогда пришёл в наш мир как «выброска №#» не дожил в том же теле даже до расцвета Pax Romana. Изредка погибая, но большей частью совершая Исход – добровольный отказ от жизни с моментальной остановкой всех функций организма по мысленной команде. Много позже причину таких необоснованных на первый взгляд отказов прозвали эмоциональным выгоранием. Такие дела. Студийный свет, студийный грим, студийная атмосфера. – А вы можете описать, каково это – если и не вечно жить, то очень-очень долго сохранять молодость и здоровье? – со скрытой лёгкой грустинкой в голосе как-то спросила корреспондент одного из стриминговых сервисов, только-только перевалившая за лучшие годы. – О, это очень просто! – ответил я, – Представьте, что все, кого вы когда-либо любили, все, кто когда-либо был вам дорог, умерли. Умерли так давно, что вы даже лиц их не вспомните, не посмотрев в фотоархив… – И, после недолгой паузы, добавил. – Да, попутно сдохли все ваши враги, но как-то оно не сильно утешает. Даже если пообоссать их могилы… Что сказать? Я и так редко появлялся на людях после начала того, что вошло в устную историю Агрегации как Второй Договор Крови, а тут и вовсе перестал. Отдувалась пресс-секретарь, нынешняя Говорящая с Немыми. Да, микрогарнитура коммуникатора у неё в ухе поддерживала прямой контакт с моей, но она могла игнорировать то, что я ей надиктовывал, озвучивая заявления и ответы в другой форме. Или не озвучивая их вовсе. После того, как пара моих неполиткорректных провалов едва не поставила под угрозу дальнейшее сотрудничество, Агрегация окончательно решила, что её Голосу нужен переводчик с упыриного на человеческий, а мне осталось лишь препираться с Чёрными НОДами в нейронете и приобщаться радостей простого человеческого общения через несколько слоёв прокси в интернете. Однако. Однако бывали периоды, когда каждый отдельно взятый Прайм жил не просто долго, а очень долго. И способов преодолевать эмоциональное выгорание при длительных забегах нам известно ровно два. Первый – участие в долгосрочных проектах, требующих длительной разработки, развертывания и концентрации ресурсов. Возможно, даже десятилетиями. Построить империю, например. Ну или, на худой конец, сперва тихонько спроектировать концепт «Маленького Мука», а потом с трескучей помпой представить NSST Program (см. NextGen Spacecraft and Spinoff Technologies). Как вы наверняка сами догадываетесь: и планетарный и межзвёздный скауты далеко не за один день в ангаре выросли по щучьему велению. Второй… Иллюстрация ко второму способу пригрелась, дремлет и в ус не дует. В известном смысле Котангенс для меня – образец для подражания: давно пережив все мыслимые для домашнего кота сроки, разменяв вторую оболочку, он как был, так и оставался вполне доволен жизнью. И всем своим лоснящимся видом приоткрывал завесу над глубочайшими житейскими тайнами: не заморачивайся, чувак, простая жизнь – простые радости. Воистину, брат, аллилуйя! Одним глазом я приглядывал за дремлющей животиной, а другим – за новостями на ещё одном экране. Буквально. Но в новостях сплошным потоком муссировался предстоящий запуск экиммы, будь он неладен. Усугубляло положение то, что отбирать редкие зёрна здравого смысла то в восторженно-идиотических, то в едко-идиотических плевелах, мне надоело сразу, на первых же микросекундах. Потому новости я тоже смахнул, а освободившийся глаз перевёл на виды за панорамным окном эркерного кабинета. Шрам Марса, даже потрёпанный тектонической активностью последних времён, на удивление прекрасен в это время сола. Особенно когда над ним, как сейчас, восходит Япет. Чуть дальше по долине есть небольшой отель с отличными обзорными площадками, куда многие туристы прибывают посмотреть именно на такое зрелище, ставшее символом сотрудничества двух таких похожих и в то же время непохожих видов. По крайней мере, так утверждается в рекламных буклетах. Но мне тоже нравится. //всё хуже и хуже// Максимум способностей, минимум мотивации. Знакомо, не так ли? Postmortem Сatechesis Первые дни я не сильно торопился в поисках людей: еда вокруг бегала и росла в изобилии, воды по весеннему времени плескалось вокруг хоть залейся, хищников я быстро научился избегать, а предустановленные эмпирические навыки позволяли справляться с незатейливыми задачами выживания в древнем мире, не приходя в сознание. Но приключались и неожиданные открытия, вызывавшие у меня самый живой интерес. Например, дурацкий «шёпот», который меня местами отвлекал, а местами и раздражал, вдруг оказался поразительно удобным подспорьем в поиске не только воды, но также звериных троп и логовищ. Да и в деле обеспечения себя ночлегом оказался не лишним. Ночёвки в кронах деревьев, как вы уже поняли, меня не вдохновляли, а где-то спать требовалось. И желательно так, чтобы не просыпаться по несколько раз за ночь потому, что какой-то ещё приблудный хищник не в теме – кто в подлеске самый главный. Мицелий. Рос повсюду в лесу и знал всё, что мне тогда требовалось знать. Оставалось просто научиться понимать. И постепенно я научился. Далеко не всему, разумеется, ограничившись принципом разумной достаточности. Тем же принципом руководствовался и Папочка, составляя нашу базу знаний, поэтому о мицелии там не упоминалось ровным счётом ничего – не снизошёл ввиду избыточности. А мне вот пригодилось. Очень удобными на предмет поспать, например, оказались разного рода пещеры. И достаточно скоро я понял, что пробелы в общей «карте» леса, возле которых обрывались следы зверей, они и есть. Не сами пещеры, а то, в чём они находятся: скальные образования, сквозь которые мицелий прорасти не мог, а потому в живом ковре появлялись разноразмерные лакуны. На удивление: не уродовавшие его, а гармонично дополнявшие. Вот только регулярно из пещер приходилось на пинках выгонять их постоянных обитателей, вплоть до пещерных медведей. Мишутки и другие собственники энтузиазма не проявляли, делиться плацкартой не хотели, а я не умел объяснить, что незваный гость прибыл всего на одну ночь перекантоваться. Но трудозатраты на ставший едва ли не ежевечерним ритуал стоили того. Если удавалось просто выпнуть, а так удавалось в подавляющем большинстве случаев, я получал также добровольно-принудительного охранника периметра. Не сказать, чтобы некоторые из них посреди ночи не пытались вернуть нажитое, но пара дополнительных пинков всё же оставалась менее трудозатратной, чем полноценная стычка с какой-нибудь очередной стаей волков. А та особенная стать и бессознательные навыки, которыми мы обязаны аж десяти процентам неандертальских генов, щедро отсыпанных Папочкой в наш геном для адаптации к суровым условиям, позволяли зачастую и не накручивать себя лишнего, хватало обычной для наших троюродных кузенов настырности и ломового дружелюбия. Появился у меня и друг. Мелькнувшие на днях в тёмном лесу жёлтые глаза на поверку оказались средних размеров кошаком. Скорей всего рысь, точнее уже не вспомню. Помню только, что в плане габаритов помельче гомотерия, но явно больше лесного кота. Кошак достаточно быстро смекнул, что после меня остаётся заметный избыток, а питочить добытое я теперь предпочитаю в укромных местах. И стал таскаться за мной, посещая места моих трапез после моего отбытия. Я его не видел и не слышал толком, но постоянно чувствовал чужое присутствие. А потому, чтобы расставить точки над Ё, как-то выследил, подкрался, и мы столкнулись нос к носу. Кошак ошалело выставился на меня, коротко подвзрыкнул и стал медленно пятиться от меня в лес. А я не стал преследовать. У нас не было причин для ссоры. Случались и тревожные моменты… Благодаря всё тому же «лесному интернету», я смог обнаружить первую для меня стоянку людей. Относительно давно покинутую, но всё же. Тот же мицелий показал мне и несколько других, отстоявших друг от друга на разные временные отрезки. Не нужно было иметь семи пятен во лбу, чтобы выстроить вектор движения. И, благодаря мицелию же, мне впервые удалось, и на достаточно большом расстоянии, пообщаться с другими своими собратьями, обменявшись каким-никаким первичным опытом. Хотя «общение» в данном случае – вряд ли удачный термин. Условно говоря, я подключился к базе данных мицелия, в которой имелось эхо каждого из нас, наш совокупный образ. И каждый из нас что-то в него привнёс. И каждый из нас мог получить оттуда то, что ему ещё неведомо. И вот при первом же контакте из нашей общей протокопилки мне поступила пара подтверждающих мои самые худшие опасения… видений?.. не знаю, как сказать точнее… видений, но наполненных мыслями и чувствами. Состояниями. И они однозначно говорили, криком кричали: мне действительно следует ускориться. К тому моменту я потратил на первичное ознакомление с окружавшим меня миром где-то пару недель. Не считал, но где-то так. И поначалу лёгкое, но с каждым днём становившееся всё сильнее беспокойство, вбивало всё больший и больший клин между моими субъективными ощущениями и объективной реальностью. Иначе говоря, я терял адекватность. Регулярно начал без причины подвисать, вдруг осознавая себя на том же самом месте, но спустя некоторое произвольное время. И провалы в восприятии становились чаще и дольше. А к концу второй недели вообще начались приступы того, что позже назовут нарколепсией: временами мне приходилось буквально прорываться через накатывавшую на меня вязкую черноту. Я стал ошибаться даже в элементарных действиях и оценках. Мне всё чаще приходилось прилагать неимоверные усилия для сосредоточения и концентрации на текущих задачах. Ментально я рассыпался на части, и каждая моя часть норовила безвозвратно кануть в зыбучие пески небытия. Отдельно добавляло веселья то, что лёгкое сначала фоновое беспричинное недовольство, которое я ощущал с момента выброски и потому воспринимал как часть своей натуры, стало перерастать в приступы плохо контролируемых ярости и озверения. Даже кошак стал держаться подальше, хотя и не уходил совсем. И считанные из мицелия состояния, наложенные на моё собственное, породили твёрдое знание: оставшегося времени у меня – буквально неделя. Через неделю пока ещё относительно лёгкие и спорадические сумерки сознания перейдут в полное затмение, и я окончательно превращусь в совершенно обезумевшего зверя, то мечущегося по лесу в слепой ярости, пока не сядут батарейки, то безжизненно валяющегося где-нибудь в подлеске без малейшего интереса к окружающему и к себе. Итог предсказать несложно. И набатные звоночки прозвучали даже на уровне физиологии. Я хорошо поохотился вчера, прямо с самого утра. Вот только поесть нормально так и не смог. Голод накатывал зверский, но я смотрел на добытую дичь, а аппетита не было. И я не смогу, извините, сформулировать точнее – я буквально передал то, что тогда чувствовал. Но я заставил себя поесть, поскольку бессознательное понимание того, что мне как-то надо поддерживать силы, вполне себе присутствовало. И ел даже жадно – голод постепенно подключался в процессе. Но меня вывернуло. Я попробовал снова, снова стал жадно набрасываться – меня снова вывернуло. Тогда я целенаправленно отложил столько, сколько нужно, а остальное зашвырнул далеко в лес, на радость мохнатому. И заставил себя поесть, контролируя едва ли не каждый укус. Стало получше. И описанный приступ гастрономической идиосинкразии был далеко уже не первый, но впервые настолько капитальный, чтобы исторгать из себя съеденное. Ну а вторая моя проблема напрямую выходила из первой. Уж извините, но если начал живописать, историческая честность требует жертв. В общем, у меня всё хуже и хуже работала перистальтика ЖКТ. Вот и в тот несчастливый день кое-как усвоенной пищи я шёл себе спорым шагом по растворявшимся в лесу следам людей, но почувствовал необходимость в небольшой паузе. В деталях живописать не буду, но дежурная в нормальных условиях процедура обернулась тем, что я то прыгал на месте, то бился о ближайшее деревце, то валялся по земле… и для полноты картины время от времени подвывал. Кое-как добившись желаемого, я снова выдвинулся в нужном направлении, покрытый испариной и на слегка заплетающихся ногах. Дело принимало совсем скверный оборот: у меня отключалась корректная работа жизненно необходимых функций организма, что не сулило ничего хорошего в самой ближайшей перспективе. Мне срочно требовались люди. Мне срочно требовалась человечина. Предзнание нашёптывало: съешь кусочек, и все твои беды закончатся. Утробно застонав, я перешёл на лёгкий, размеренный бег. //пространно о простом и сложном// BornInUSSR: Понятное дело, нынешний-то капитализм получше будет. Квартиры раздаёт, путёвки, лечит бесплатно… NonConformist: Не капитализм, а олигархат – две большие разницы. И, оставляя в стороне вопросы качества халвы, вопрос: каким именно образом одно убожество оправдывает другое? BornInUSSR: Убожество здесь только одно – ты. Сравнил жопу с пальцем. NonConformist: И снова вопросы без ответов. Первый: не являются ли нынешние благодетели перекрасившимися комсомольцами? Второй: почему в любой дискуссии, касаемой СССР, сразу и наверняка хамить начинают совки? BornInUSSR: Потому, что ты настолько тупой мудак что тебе совершенно бесполезно объяснять. NonConformist: Что и требовалось доказать. BornInUSSR: Да, что ты тупой мудак Простые объяснения имеют право на существование. Покуда их даёт человек, который в состоянии упростить, избежав катастрофической редукции смыслов. Что редкость. И в любом случае приводит к некоторой однобокости. Чаще их возникновение обусловлено востребованностью, а востребованы они потому, что пара извилин крест-накрест не в состоянии переварить сложные причинно-следственные связи. А если они не просто сложные, но и комплексные – туши свет, сливай воду. Справедливости ради можно заметить, что любой достаточно поживший мыслящий организм, не впавший в предвзятость, понимает разницу между леностью ума и глупостью. Несмотря на преизрядный соблазн. Другое дело, что привычка лениться приводит к постепенному окостенению заблаговременно отдыхающего от верхней чакры до самых пяточек. И тогда отдыхающий на своём опыте постигает тот факт, что простыми объяснениями выложена дорога в край ангажированных спекуляций и итоговых манипуляций. Но постигает втёмную, а потому история продолжается из века в век к вящей радости интересантов – от торговцев святостью вразнос до вполне прагматичных администраторов, экономящих своё время. Пожалуй, не будет сильным преувеличением сказать, что любая корпоративная и партийная этика построена на таком базисе, вне зависимости от того, под какую идеологическую хохлому его разрисовали. Что, кстати, тоже важно: от степени искусности хохломы напрямую зависит то, сколько людей не признают в словосочетании «корпоративная этика» оксюморон. Разумеется, чем выше от среднего уровня, тем больше процент тех, кто признает в любом случае, так их (равноценный вариант замены: таких) обычно просто покупают – дешевле выходит. Но есть одно «но». Всегда есть «но». И заключается оно в том, что базис сей – фундамент цивилизации. Такое вот громкое упрощение. А вот прочность цивилизационного фундамента напрямую зависит от того, на каком идеологическом растворе его замешали. А прочностное качество идеологического раствора напрямую зависит от того, насколько далеко его доктрина расходится с натуральным положением вещей. Я намеренно тут избегаю темы деклараций истинности, ибо там всё одним миром мазано. На социальном же уровне такие расхождения приводят либо к реформам, либо к краху систем. В первом случае граждане интуитивно понимают, что идти против природы – ссать против ветра, как говорят в народе, а потому неплохо бы сменить направление истечения; во втором случае граждане не менее интуитивно догадываются, что отличным решением будет увеличить напор. Со всеми вытекающими. Самый яркий пример первого случая на моей общей с Агрегацией памяти – лютеранские реформы. Церковь настолько глубоко погрязла в гуманистических достижениях, что северный пушной зверёк уже стоял на её пороге. Или, можно сказать, она одной ногой стояла на свалке истории. И анкида денно и нощно (и небезуспешно, благо, останавливаться никто не собирался) работали над тем, чтобы туда ступила и вторая. Но тут появился немецкий гадёныш и подпустил нам своих тезисов. И наш условный идеологический таран, который должен был одним точным, точечным ударом в опорную точку несущего остова обрушить всё здание к едрене фене, вызвав эдакий эффект домино, с громким «ЧМЯВК!!!» вошёл в вязкую богословскую жеванину и там застрял. Наши политические оппоненты кто сохранял рожу кирпичом, кто откровенно скалился, а кто, блюдя традиции, угрожал убить. Их победа отлилась им в Тридцатилетнюю войну и Варфоломеевскую ночь, а нам пришлось вздохнуть и заняться проектированием того, что позже стало известно, как эпоха Просвещения. Результаты вы наверняка примерно знаете. И про перекосы на местах, к сожалению, тоже. Но мы ведь и не претендовали на безгрешность, верно? Но, как бы там ни было, даже сейчас Церковь – стоит. Да, её удалось во многом где загнать в культурологический загончик, где выдавить в третий мир, но секуляризация – не декапитация, знаете ли. Да. И. Историческая справедливость требует тут от меня сделать ещё одну ремарку. Касаемо того, что анкида всю дорогу совершенно терпимо относились и относятся к верующим и вере, покуда всё это дело носит личный, интимный характер. Но вот как только какой-нибудь авгур начинает решать – когда легиону идти в бой, а уж тем более, если какой легионер вдруг решает в бой не идти вовсе по соображениям религиозной совести, тут отношение меняется на прямо и где-то даже крайне противоположное. Но о нелёгких взаимоотношениях кшатриев и брахманов у меня ещё будет возможность рассказать, когда я (возможно) перейду к краткому пересказу приключений одного тамплиера-ренегата, а пока замечу ещё только, что излагаемое мною не есть объективная действительность, а есть представление о таковой в ганцфельде анкида (коим не занимать самомнения считать, что множество точек зрения даёт более точную картину), дополнительно преломленное в эмпирическом зеркале моей актуальной инкарнации. Помните об этом, или извлеките мнебук из нейроридера вовсе. А сейчас я перейду ко второму случаю, классическим образцом которого мне представляется крах СССР, или, как его ещё называют, «крупнейшая геополитическая катастрофа XX-го века». Мне привелось пожить немного в те времена прям вот в текущей инкарнации, и потому я могу точно рассказать вам от первого лица, почему «кругом враги, они всё поломали!» – не больше, чем защитная реакция психики. Вообще типичная для случаев, когда требуется признать свою вину. Ну а почему, если в сетевых резервациях, ностальгирующих по кумачовому лубку (давно уж редких и малочисленных), тонко намекнуть на то, что прочные вещи вообще-то так легко не ломаются, последует либо молчание, либо ругань – ответ вы без труда найдёте сами. Итак. Я спокойно себе работал в лаборатории одного заштатного НИИ в должности техник-лаборанта, в перспективе заканчивал аспирантуру и целился на мягкое место завлаба в нашем же чудесном институте. Небогато амбиций, но происходили то ещё в человеческие мои времена, до эпи-генетического сдвига, да и не о них речь. (Заметка на полях, генетическая: эпи-генетический сдвиг активируется эпигенетическими механизмами, но приводит, после активации таковыми рекомбинантного гена, к лавинообразной перестройке всего генома «на ходу». ) Речь про то, что на непосредственном рабочем месте я появлялся где-то раз в пару недель, пыль с оборудования протереть и по-шурику сварганить чего правдоподобно-отчётного для начальства о невероятных трудовых подвигах. Ну и для начальства повыше, когда оно оказывалось рядом с какой-нибудь неожиданной проверкой, о которой все знали, и требовалась срочная имитация бурной деятельности. Но случалось такое редко. По той простой причине, что начальство занималось ровно тем же самым, чем занимался и я, и весь остальной институт – своими делами в рамках того, что тогда называлось «хорошо устроился»: стол отдельный, деньги вовремя, халтура к месту. И мухи не кусают. Понимали ли мы тогда, что в наших отчётах – полная липа? Разумеется. Понимали ли мы, что начальство понимает, что в наших отчётах – полная липа? Догадывались, но в совершенстве владели двоемыслием. Догадывались также, что такого же качества отчёты (ну а какими они могут быть на таких-то исходниках?) идут и от нашего начальства на уровень повыше. А оттуда – ещё выше. И ещё. И… страшно подумать. Вот и не думали. А там, где не думать не получалось уже совсем, пользовались простыми объяснениями. Вопрос: Почему такое изрядное количество научных публикаций, диссертаций и нормативных статей в «Изобретатель-рационализатор» не даёт практически никакого осязаемого «выхлопа»? Ответ: Ну, там (палец вверх) люди-то поумнее сидят! Зато вона какой у нас институтище! Итог: Ага. Аж 200 фирм и фирмочек уместилось на бывших территориях после исторических 90-х. Так я мог бы добавить сейчас, но не будет ли слишком жестоко? Вопрос: А почему, когда нас и другие институты массово высылают «на картошку» едва ли не до последнего человека, сии вояжи практически никак не сказываются на интеллектуальной жизни страны? Ответ: Сам дурак! Ты что, сам не видишь – сколько у нас перфокарт и академиков на душу населения? Да их на год хватит без малейшего ущерба! Итог: Нет, не будет слишком жестоко. В самый раз. И всё у нас шло замечательно, как по oil. И громко играл оркестр на Первомай. И рдели лица в цвет знамён после недолгой отлучки в ближайшую подворотню. И казалось нам, что так будет всегда. Вот только дельта между реальностью и тем, что показывали в телевизоре и печатали в передовицах, становилась всё больше и больше, пока в образовавшуюся пропасть не обрушилось, всё то, что казалось таким незыблемым. Казалось. Не выглядело. Но мы до последнего решали проблему, увеличивая напор. До тех пор, пока пропагандистская риторика совсем не оторвалась от живого языка и не стала выглядеть в итоге не просто формально-ритуальной, а попросту дебильной. И я ведь описал ещё не самый смак. Не в нашей среде зародились перлы соцреализма вроде: «Тащи с работы каждый гвоздь! Ты здесь хозяин, а не гость!» и «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё!» Мы всего лишь имитировали деятельность, мастерски избегая слова «подлог». И ничего другого делать не хотели, что самое драматичное, нас всё устраивало. Хотя некоторые из нас вполне догадывались о потенциальных результатах, но помалкивали в тряпочку. А кто-то вполне мог догадаться, но, опять же, не хотел: открывающиеся перспективы парализовывали безбрежностью, необратимостью и системным характером. И вот уже роль маленького человека становилась пусть не спасительной, но такой уютной и утешительной. Но основная проблема, как видится сейчас, через многие годы и множественные личностные метаморфозы, пролегала как раз в той области, где доктрина расходилась с натуральным положением вещей просто радикально. Если постараться упростить и не растерять при упрощении остатки смысла, то CCСР для выживания жизненно необходим был новый тип людей – хомо советикусы: сверхчеловеки, которые не задорого, а желательно – и вовсе бесплатно – будут строить железнодорожные магистрали в вечной мерзлоте, промышленные гиганты на вчерашних болотах и производить невиданное доселе количество тоннокилометров и человекочасов. С последним вполне заладилось, выше я уже описал – как именно, а вот с материальными объектами – как-то не особо, несмотря на все почётные грамоты, значки, вымпелы и переходящие знамёна. Приходилось платить. И, если молодых да глупых ещё как-то можно было заманить дудкой и барабаном на выполнение низкоквалифицированных работ, то любой грамотный специалист, как то и рукастый работяга, с ходу показывал дулю. И с «неправильными кадрами», которым мыли-мыли мозг в октябрятско-пионерском детстве, да так ничего и не намыли, начинали «профилактически работать». Вот только Третий закон Ньютона справедлив и для социальной механики. На уровне практических результатов такой подход приводил к тому, что вместо хомо советикусов на выходе формовочной машины массово получались совки – подвид жлобов, чьим ареалом обитания оказалась 1/6 часть суши. Поймите меня правильно, жлобы есть в любой популяции. Вопрос в удельной доле относительно продуктивной части населения. Так вот в СССР их стало настолько много в конечном итоге, что они, как термиты, источили страну изнутри. И, как только задули ветры перемен, она с треском и грохотом рассыпалась в труху, хотя ещё вчера выглядела вроде, как крепкий, могучий дуб. Обалдели даже заклятые друзья со всех уголков земного шара: их разведка делала сложнейшие аналитические расчёты, но вот беда: частенько в основе расчётов лежали книги учёта рядовых техник-лаборантов. Откуда ж им было знать? Тут ведь нужно не просто погружение, а сращивание со средой. Иногда им прямым текстом говорили в каких-нибудь «Зияющих высотах» – куда смотреть, но картина выглядела настолько фантасмагорически, что от неё попросту отмахивались – ну что может серьёзного знать этот тухлый литератор? А он мог знать алгоритмы. Ну а как их, термитов в теремке, стало так много? Постепенно. Но неотвратимо. Если вы ничего не знаете (надеюсь) о таком интересном алгоритме, как «уравниловка», то обратитесь с соответствующим запросом либо на поисковый сервер, либо к ближайшему НОДу. Если вкратце: в условиях, когда стараться и проявлять инициативу оказывалось не только бесполезно, но и небезопасно, пусть даже в плане бытовой обструкции, не просматривалось ни одной вменяемой причины отличаться от жлоба. По крайней мере, внешне. Тут я делаю лёгкий реверанс в сторону того, что настоящих, урождённых жлобов среда породила может и не больше, чем где бы то ни было ещё, но системное культивирование дало свои печальные плоды. И нетрудно догадаться, что именно наши милые членистоногие, пока не перемерли окончательно, сохраняли о былых временах самые тёплые воспоминания. И понять их можно: что плохого в том, чтобы получать пусть небольшую, но достаточную для жизни зарплату за минимум усилий? Пусть небольшую и с картонными стенами, но бесплатную квартиру? Пусть жужжащие советской бормашиной среди тяп-ляп положенного белого кафеля, но бесплатные медицинские услуги? Ах, кто-то хочет прилагать усилий больше/лучше и больше/лучше иметь? – Классово ненадёжный элемент, без пяти минут вредитель, враг народа и прочая контра. А то может ещё и написать, куда следует. Таковой лично мне запомнилась основная масса ностальгирующих. Стоит упомянуть и один интересный компенсаторный механизм человеческой памяти, который добавлял сочувствующих: чем хуже и мрачнее дела обстоят у человека в настоящем, особенно когда дело ближе к старости, тем лучше и ярче всё рисуется в прошлом. И ничего удивительного, что на фоне наступившей впоследствии сказочной стабильности ностальгия по былым временам в конечном итоге развилась у подверженных в совершенное уже мифотворчество и предания, тем более выглядевшие таковыми для их детей, не говоря уже о внуках. Однако ж, если кому интересно, пошукайте в архивах интернета, не стесняйтесь – почитайте горький плач о Красной Атлантиде. Где люди силой пролетарской мысли плавили чугун и крутили гайки на 72, а на уроках труда в начальных классах запускали ракеты в дальний космос на сжиженном перегаре трудовика. Но ушли и они. И на них закончилась эпоха. И только призрачный шёпот ещё живёт в архивных дата-центрах: «Нас предали, нас предали, нас предали…» Но я и во времена оные не мог добиться от них ответа – кто именно? не плоть от плоти народной? тогда откуда их заслали? – а теперь тем более. И мне осталось только добавить, что описанный мною второй случай следует воспринимать ровно также, как я описал в ремарке к первому. Если уже подзабыли – перемотайте немного назад. А тут можно дополнить: статистически. Я лично знал многих людей, которых действительно предали. Но не кто-то персонально, а непосредственно та химера, в которую они так искренне, всей душой верили. Отчего у меня двойственное чувство. Как и по вопросу в общем. В той части памяти, которая досталась мне в наследство от того, кем я был до того, как рекомбинантный ген перепаял меня, когда пришла пора заступать на вахту, сохранились самые светлые воспоминания. Да и с чего им не быть светлыми? За редкими травматичными исключениями, детство у людей с некоторых пор достаточно беззаботное. Юность. Молодость. Что в них плохого может быть? Да, возможно мы даже на излёте той страны жили в бытовом плане хуже, чем наши заокеанские друзья тридцать лет назад относительно нас, но мы другой жизни не знали, умудряясь создавать свой незатейливый быт и уют из подручных средств. Да и когда чего-то не знаешь, так и голова не болит. Как у жителей деревень, протянувшихся вдоль дорог, мимо которых проезжают городские жители и в своём урбанистическом снобизме качают головой: вот как здесь можно жить? Знаете, вовсе не склонен идеализировать колхоз, но прекрасно могу понять тех, кто остаётся там жить осознанно и добровольно. И не потому, что спился. Упыриная же моя часть… Обратно точно не хотела. По массе причин. Которые никак не перевешивались тем, что я мог бы добавить в графу «Pro». Да, СССР в расцвете сил многого добился. Но тоннокилометры и человекочасы очевидно перевесили. И кому интересно сослагательное наклонение? Никому. Молодость? Так для вампира понятие сие расплывчато весьма. Уверенность в завтрашнем дне? Но сей параметр критичен для неуверенных в себе людей. И т.д., и т. п. Да и Красная эрзац-империя далеко не первая империя на её совокупной памяти, которую она проводила в последний путь, а потому её взгляд на проблему по определению достаточно циничен. И сводится в основном как раз к тому, что вместо того, чтоб исправлять потихоньку-полегоньку системные баги, ответственные товарищи увеличивали напор. И то самое бытовое отставание увеличивалось не только в народе, но и у тех, кто ещё вчера числился плотью от плоти народной, добавляя воду в сахар, или, сливая солярку на автобазе, а сегодня кормился в спецраспределителях и пользовался прочими попытками снивелировать ситуацию до уровня «белых людей», на поверку оказывавшихся жалкими костылями. И так продолжалось до тех пор, пока метастазы не поразили всё, даже духманящую кирзой святая святых, и изменения стали невозможны без слома всей проржавевшей статуи рабочего и колхозницы. Сломали. Был ли шанс на месте того, чему вроде и скатертью дорога, построить нечто более вменяемое и адекватное? Как, например, поступили в своё время в Китае? Вопрос спорный, но упырь во мне говорит: нет. Причины такого ответа следует искать в учебниках истории за… давно было, уже не вспомню – за какой класс. Французскую революцию помните? Которая совершалась руками санкюлотов, но совершалась в интересах класса буржуазии? Так вот опять произошло (спекуляции и манипуляции, помните?) примерно то же самое: руками людей, которые устали от перманентной шизофреничности существования, глубоко совковая по сути своей номенклатура совершила свою маленькую номенклатурную революцию. А дальше… Дальше илита, которая в обозримой исторической ретроспективе уехала из деревни, но деревня из неё уехать не успела и не особо хотела, начала на уровне очевидного подтверждать ленинский тезис про кухарку и чернорабочего. Граждане оказались попросту неспособны к сложной конструктивной деятельности, тем более со стратегическим прицелом. Как следствие, начали терять контроль. Сначала на международном уровне, а потом и на внутреннем. Но если на международном уровне ничего сделать не могли, несмотря на всю трескучую милитаристскую риторику, то на внутреннем гайки закрутили едва ли не до срыва резьбы. В конечном итоге окончательно мутировав в бенефициаров доильного аппарата. В принципе, такое статус-кво их вполне устраивало, но продолжалось не далее, чем до Третьей мировой, где уже и сгинуло вконец. Какое-то время спустя после тех трагичных, но хоть скоротечных событий, в ганцфельде и нейронете ходила мрачная шутка про то, что каждый шибко умный гражданин – в каком-то смысле Уроборос: в конечном итоге обязательно кусает себя за жопу. Там ведь как произошло, если кто не помнит за младостью лет или прогуливал тему в школе… Как только запахло порохом (в буквальном смысле, технология транспортных платформ и новый энергетический порядок сделали бесполезными РВСС и прочие тополя с искандерами), граждане попытались свинтить в места накопления капиталов. Вот только вчерашние «партнёры» накопления заморозили, а граждан поселили в апартаментах имени Рудольфа Гесса. В конечном итоге гуманно выпустили, но после всех контрибуций и репараций, а потому в итоге – нищих и никому не нужных. Попытки изъять предпринимались и раньше, конечно, но они не могли носить законного характера в рамках действующих социальных институтов и юридических процедур. А тут такая оказия приключилась, что конспирологически настроенные граждане теперь утверждают, будто Третья мировая для того и начиналась. Но обезжиренным в любом случае повезло больше, чем тем, кто в последний момент успел развернуться и вернуться в страну, которую они сами только что обезглавили. Возможно, надеялись, что в суматохе и неразберихе авось прокатит. Не прокатило. В очередной раз кинутое население подошло к вопросу со всей традиционно бессмысленной и беспощадной благодарностью, а вчерашние тонтон-макуты, как только началась серьёзная движуха, мгновенно мутировали в гражданских. Некоторые умудрились даже избежать деанонимизации и, как следствие, показательных порок за преступления против гражданских прав и свобод. По секрету могу сказать, что к Агрегации кулуарно обращались за помощью в деликатном вопросе, но Агрегация отказалась выделить своих ищеек, так как с нашей точки зрения вопрос виделся сколь деликатным, столь и гнилым. Вот так бесславно закончилось то, что некогда разрослось едва ли не до Калифорнии, а закончилось едва ли не в границах немногим больше Московского княжества. Под чутким руководством оккупационной администрации. Но Третья мировая и сама по себе – лишь инерция старого мира, реакционная попытка самосохранения устаревшего мироустройства. Вскоре транспортные платформы, несмотря на все попытки сдерживания и регулирования, изменили его настолько, что границы попросту исчезли ввиду своей полной бесполезности. Так что кило яблок к востоку от Урала в любом случае отдавали бы в результате за двадцать юаней. Но и национальные валюты вскоре сменило то, что началось, как УРС – универсальное расчётное средство – и через полуофициальное ursus докатилось до народных медведиков, которых никогда толком нет. И да, я понимаю, насколько меня занесло сейчас, но уж очень свежо в памяти. И всё равно требовалась какая-никакая иллюстрация тому, что как ни описывай сложные вещи, всё равно получится поверхностно. И желающим раскрыть тему глубже всё равно придётся лезть в архивы и библиотеки. А я же собираюсь рассказать вам о «брачных контрактах». И рассказ будет по возможности сжат, несмотря на необъятность темы, иначе мы никогда не закончим. Иными словами, я набросаю только общую схему, но любой желающий может открыть для себя этот полный острой гуманистической драмы триллер в нескольких толстенных томах: порицания, преследования, проклятья, погромы, вандализм, тонны философских и юридических копий, сломанных с обеих сторон по поводу «генетического рабства», и первая прилюдная фраза первого «брачного» биолема с невинным личиком и широко распахнутыми васильковыми глазами, возвестившей всему миру в прямом эфире ангельским голоском: «Если мы имеем право на самоопределение, то почему бы вам всем попросту не отъебаться?» //братья наши меньшие// Не пристало стоящим в тени отказываться от собственной Тени. Postmortem Сatechesis Держаться воды, держаться воды, держаться воды – бессловесно пульсировала мысль в голове, а я цеплялся за неё, как утопающий за соломинку. Соломинку, которая отчаянно норовила выскользнуть из рук в том лихорадочном потоке, которым меня закружило, понесло. И воды мне требовалось много. Я потел уже просто не переставая, как жиробас в июльский полдень. И даже ночью не находил покоя: сон не шёл, я отчаянно ворочался с боку на бок, а вокруг меня толпами вились странные образы и видения, некоторые из которых я не узнавал совсем, что ничуть не мешало им изводить меня. Через трое суток полной бессонницы и дневная реальность стала рассыпаться на плохо связанные между собою клочки и обрывки смутных картинок и приглушённых звуков. Для полноты ощущений оба полушария пустились во все тяжкие: одно пошло откаблучивать ламбаду, другое макарену, а от такой дополнительной напасти даже элементарное перемещение в пространстве стало превращаться в эволюции, сопоставимые по осмысленности с пляской святого Витта. Тут бы и сказочке конец, поскольку добывать еду я уже определённо не мог, но на моё счастье что-то перемкнуло в ушастой башке моего недавнего знакомого, и он подкинул мне, сермяжно выражаясь, на предмет чо пожрать. Он просто отдалённо промелькнул на пути моего следования, пока я пытался идти в приблизительно одном направлении, уже заметно обессиливая, а я даже не осознал толком, уже не разбирая – не привиделось ли. Просто вдруг наткнулся на пару кусманов мяса, валявшихся на земле, которым там неоткуда было взяться. Кое-как протёр их от налипшей трухи со слюнями и немного подкрепился. После короткого приступа сонливости, во время которого умудрился и вправду ненадолго отключиться, я почувствовал некоторое облегчение. Не такое уж и большое, но достаточное, чтобы навсегда стать кошатником. Шучу, конечно. Порядка полупроцента условно кошачьих генов, доставшихся нам в наследство от Папочки с Мамочкой, вызывают у нас обоюдную симпатию с кошаками разных размеров, хотя тем, кто в состоянии свернуть шею одним ударом лапы, мы предпочитаем симпатизировать всё же на расстоянии. В практическом смысле наследие дало нам способность немного лучше, чем обычный человек, видеть в темноте и врождённую способность к бесшумности. Очень хочется добавить «и некоторую грацию», но честность мешает: о грации кошачьих всерьёз может рассуждать только человек, который ни разу не видел, как задремавший кискис мешком падает с края дивана. А вот с собакерами… Не заладилось как-то. Дело даже не в том, что встреча со стаей диких собак – событие малоприятное в любом случае, а в том, что с некоторых пор собакеры стали серьёзно осложнять нам жизнь. Не сразу. Когда их только приручили, ещё действовал Первый Договор Крови, и их появление в племени ничего особо не меняло. Даже наоборот, они стали отличным подспорьем в охоте. Но в эпоху первых городов наши навыки выживания перестали быть критически необходимы, наше влияние ослабло вместе с уменьшением необходимости, а кончилась подспудная возня за власть Изгнанием Патриархов и сначала маргинализацией, а потом и уничтожением любой памяти о них. Что в дописьменную эпоху не представляло особой сложности. Разумеется, мы никуда не изгнались, а ушли в тень, поменявшись подконтрольными городами. Но нам пришлось опять охотиться на людей. И вот тут как раз у нас и возник острый конфликт интересов со сторожевыми псами. Ну и как-то отложилось. Максим Носков, полуофициальный историограф рода вампирского, иногда даже слегка лишнего увлечённый своим делом человек, а попутно автор монументального magnum opus аж в трёх томах «Вампиры: друзья или вечные враги?», как-то спросил меня – как мы в принципе умудрились проиграть борьбу за власть, когда мы элементарно могли растерзать всех тех, кто встал у нас на пути? И по тем незатейливым временам прошло бы на ура. Я долго смотрел в закат над альпийским озером с веранды шале, вспоминая, мысленно советуясь, дополняя, прежде чем начать говорить о том, почему не могли. Тогда уже не могли. И наговорил на те самые пять глав первого тома, которые посвящены борьбе «кшатриев» и «брахманов». (В кавычках потому, что слова употреблены не в варническом смысле. Но в исходном тексте книги, после задания контекста, кавычки уже не используются. Ну а кто мы такие, чтобы возражать автору.) Именно с лёгкой руки Максима ушло в интересующиеся массы выражение «кшатрианский нарратив», в конечном итоге переросшее вампирскую тематику и ставшее применяться очень широко. Вкратце же, парой-тройкой абзацев, дело обстояло так… Первые же аграрные эксперименты дали если не взрывной, то весьма заметный рост населения. Опыт широко применили для начала там, где сейчас плещутся Красное и Чёрное моря, а потом и в Междуречье с долиной Нила. Нам тут важно то, что людей стало настолько много, что локальный Патриарх за ними уследить уже не мог. До протоурбанизации Патриархам регулярно бросали вызов и пытались убить во сне, но дело неизменно кончалось смертоубийством попытавшихся. На какое-то время воспитательного эффекта хватало, но потом обязательно находились новые долбошлёпы. А тут открылась целая тёмная дорога для заговоров, интриг и подковёрной активности не единичных властолюбцев, а групп лиц. Однако сами по себе они сломать Патриархов тоже не смогли: ложь Патриархи просто читали на лице, а убивали всё ещё быстрее. И тогда их противники подключили к борьбе рядовое население. Именно такой ход и сломал хребет патриаршеству. Тут вот что ещё следует понимать: до описываемых событий деления на кшатриев и брахманов не водилось – Патриарх не столько совмещал, сколь олицетворял функции светской, так сказать, власти и жреца. Но властью они пользовались постольку-поскольку, в утилитарном сугубо смысле, а людей они не сильно любили, поэтому жили эдакими полуотшельниками на окраине, делегируя светскую власть племенным вождям, а мутную хрень вроде общения с духами – племенным юродивым. Divide et impera в своём первичном виде. Иными словами, осуществляли они только общий надзор, но не забывали время от времени дёргать за поводок, когда подопечные слишком увлекались. Что подопечных несколько бесило. Но сделать, как уже сказал, ничего не могли, даже догадавшись до того, что дружить можно и против кого-то. А потом они подключили население. Жрецы, как первые пропагандоны, мыли мозг, вожди, как первые политутки, сыпали обещаниями и угрозами – дело постепенно пошло. Пусть и не сразу: ещё очень долго Патриархам достаточно было выйти к людям, сказать пару слов, чтобы люди разошлись. Но всё когда-то случается впервые, и однажды люди не разошлись. Точнее, разошлись, но не по домам. В принципе, сбившись в стаю единиц в десять, вампиры могли бы покрошить на лоскуты далеко не один майдан, но вот беда: Договор Крови к тому моменту существовал уже так давно, что вампиры совершенно искренне вжились в роль отцов-радетелей человеков, пастырей буквально, в чьих прямых интересах сохранение и приумножение рода человеческого. В результате приключился эдакий цунгцванг, и Патриархам пришлось выбрать более дешёвый вариант поражения. А начать резать население означало к тому моменту – перечеркнуть всё совместно достигнутое. И Агрегация протрубила общее отступление. Так и тогда остались по разные стороны баррикад упыри и собачки. А вы думали, я уже забыл? Отнюдь. Хотя могу сказать, что наше отношение к одомашненным псовым заметно смягчилось после химической революции, позволившей нам создать эдакий дженерик, позволивший обходиться без человечины, и необходимость в охоте для выживания отпала. Даже в городских условиях мы сносно относились к ним, покуда их хозяева водили их на поводках, не водили на детские площадки и стадионы, ну и не забывали убирать за своими любимцами отходы жизнедеятельности. Но иногда упырь в нас всё-таки включается даже в новые времена. Например, когда какой подвыпивший собачник вдруг начинает хаять кошаков, попутно нахваливая – какие собачки верные, преданные и вообще сюси-пуси. Тут типовой упырь физиологически не может удержаться от цитирования Цицерона на предмет рабов, которые мечтают не о свободе, а о своих рабах. В общем, как вы уже поняли, типовой вампир – кошатник. Но не айлурофил: десятками хвостатых себя не окружает, намекая окружающим на тяжёлое поражение коры токсоплазмозом, а устанавливает добрососедские договорные отношения с одним-двумя представителями. Зато кошатник – по совокупности факторов: немножко генетически и множко исторически. Тут вам поневоле должен вспомниться Древний Египет, но у того цивилизационного эксперимента вообще была своя атмосфера с интересными перегибами на местах, а в сферу моих полномочий он никогда не входил. Так что в моём конкретно случае едва ли не импринт получился именно благодаря тем двух кускам мяса, которые я как-то, давным-давно, нашёл в траве. И которые помогли мне не просто продержаться, а без малейшего преувеличения выжить. А вот защитить меня от хищников покрупнее кошак не мог. Каковая неприятность и произошла со мной под вечер того же дня. Медведя-то я и не заметил, едва ли не врезавшись в него, будучи уже совсем не в себе. Тут мне больше всего хочется расписать мою эпическую битву с косолапым. Как я уворачивался от смертоносных когтей на мощных лапищах и лязгающих зубов на огромной башке с горящими глазами, героически поломав медвежутя голыми руками. Но вот беда: у вампиров идиосинкразия не только на официоз, но и на ложь. А потому случилось всё так: не ожидавший такой слабоумной отваги от примата пещерный мишка первым делом встал во весь рост и громогласно заревел, оповещая окрестности о том, что кто-то тут в край берега попутал и сейчас его будут немножечко убивать. Я же не придумал ничего лучше, не в состоянии был, как заорать на него в ответ. Да такой дурниной, как ни орал никогда прежде и никогда позже. Даже в Тевтобургском лесу. К такой отповеди косолапый оказался совершенно не готов, громко пукнул, бухнулся обратно на четыре лапы и упылил в лес, потрескивая кустами. А я, на последнем издыхании, продолжил путь вдоль очередного лесного ручья, незаметно оказавшись там, где он впадал в очередную небольшую, но речушку. Направо, или налево? Вверх, или вниз по течению? Предзнание качнуло чашу вероятностных весов в сторону «вниз по течению». Элементарно: больше объём воды – больше живых организмов в окрестностях, а люди – живые организмы. Принято, одобрено и подписано, а я даже в сознание не пришёл. Но на всякий случай остановился, постарался сосредоточиться, насколько мог, и втянул воздух. И тут впервые моих обонятельных рецепторов коснулся запах, который в первое мгновение едва меня не добил, но тут же заставил собраться и в следующее мгновение раствориться в прибрежной растительности. Бесшумной тенью я заскользил вверх по течению. Теория без практики мертва, да. // интернет и нейронет// Wise-O-Serious: Упыри спицом такой порог вхождения в нейронет задали MoreMeLatte: Какой такой? Wise-O-Serious: Стотыщ пунктов….. Откель мне знать? Но очен высокий MoreMeLatte: Разочарую даже человек с IQ как у табуретки может спокойно ходить в нейронет Wise-O-Serious: Ага через бураинту MoreMeLatte: Через обычный нейроинтерфейс. Если соблюдать простые правила социального общежития и не лапать иносказательно выражопываясь оголённые провода Wise-O-Serious: Бгг…. Оголённые…. Сеструху я твою оголённой видел, выражопнутый MoreMeLatte: Вот про то и речь…. На последнем экране, который я ещё не смахнул в периферийный «шкаф» не нужных сейчас, но востребованных задач, был открыт в «плоском» текстовом виде этот самый мнебук. Уж коли вы читаете, а, точнее, считываете его. А в текстовом виде он у меня был открыт, разумеется, через «буратину». И в данном случае анкида не имеют никакого отношения к такому народному наименованию шлюзового интерфейса между интернетом и нейронетом. И откуда взялось – уже днём с огнём не сыщешь. Но этимология почти наверняка восходит к чьей-то злой шутке про человекоподобных, у которых папу звали Урфин Джюс. Однажды выяснилось, что участие в серьёзных и глубоких дискуссиях в нейронете для людей, деликатно выражаясь, не сильно умных, чревато травмами содержимого черепной коробки. Не выдерживая темпа и/или напряжения, «выгорали» отдельные участки коры, а у тех, кто слишком близко к сердцу воспринимал, отождествляя себя со своим звездежом, как у смешных часто принято, и участки поглубже. Восстановительная нейрохирургия помогала, но не всегда оказывалась к месту и ко времени. Особенно для пропустивших в лицензионном соглашении фразу «на свой страх и риск», пусть и написанную ублюдочным канцеляритом. Бедняги, у которых в нейронете кто-то был неправ, вдруг сталкивались с тем, что медицинская страховка таких досадных случаев не покрывает. Поэтому до того, как в нейросканеры стали ставить предохранители, считывающие массу параметров (дебилометры, как их тут же прозвали) и обрезающие поток данных при малейшей угрозе мозгам гражданина с активной гражданской позицией, успели зарегистрировать даже несколько смертельных случаев среди дискуссантов, начинающих ответы оппонентам с фраз вроде: «Я те ща на пальцах раскидаю!», «Ты чо, тупой? Все давно в курсе, что…», «А у <рэндомное название нации/народа> ещё хуже!», «Надо же, сколько <рэндомный ярлык для группы лиц, презираемых дискуссантом> понабежало…» и тому подобных интеллектуальных перлов. Для статистически заметного количества граждан поток данных из нейронета превратился в тонкий ручеек. Если бы не пункт в законе, касаемый возврата технически сложного товара, у «НейроТеха» (угадайте с трёх раз, где располагалась штаб-квартира корпорации?) могли бы начаться не лучшие времена. Но что есть, то есть. Поэтому фанатики и одержимые всех мастей вернулись обратно в интернет, а вменяемые люди облегчённо выдохнули. И какое-то время радовались жизни. Но в конечном итоге появился «буратина» и набеги морлоков на нейронет возобновились. Вот только преломленные «буратиной» сетевые паладины выглядели в нейронете как восьмибитные герои первых виртуальных развлечений в глазах современного ребёнка, избалованного симами. Каковую нишу потешных анахронизмов благополучно и заняли. Чего сами, разумеется, не понимали, отчего только лучше справлялись с отведённой ролью заповедных скоморохов. А «спасибо» тут следует сказать гражданам, которым паранойя положена по должностным инструкциям. Вообще в нейросканерах стоят толковые брандмауэры, обеспечивающие передачу только тех мыслей, образов и ощущений, которые пользователь «расшарил», но с точки зрения спецслужб тот факт, что ни одну «закладку» в их ПО никто ни разу не нашёл, вовсе не означает, что таковых нет в принципе. И в рамках концепции «лучше перебдеть, чем недобдеть», использование нейронета сотрудникам прямо запретили. В конечном же итоге нейронет оказался заказан всем, кто мог иметь хоть какое-то отношение к информации, имеющей хоть какой-то гриф секретности или намёк на закрытость. Вояки, например. Сверху донизу. Но без доступа к тому, чем живёт нейронет, профессионально деформированные чувствовали себя голыми и беззащитными птенчиками перед лицом невообразимо страшнючих угроз. Первым делом, кто бы мог подумать, попробовали надавить на «НейроТех» с требованием полного доступа ко всей информации, как пользовательской, так и корпоративной. Но случился отлуп. И в лучшие-то времена получалось с пятого на десятое, а мутный экстратерриториальный статус вампиров и подконтрольных им компаний вообще перевёл дело на достоверно недостижимый уровень. Результат получился совершенно предсказуемым, но попробовать, что называется, стоило: дёшево и сердито, хоть и мимо всё-таки. Ну а вдруг? Но «вдруг» не выстрелило, и через какое-то время свет увидела СВИН «Сонар». СВИН – система взаимодействия интернет-нейронет. И тут мы тоже не имеем никакого отношения. Предполагаем, что подобная аббревиатура – прямой и недвусмысленный привет нам от товарищей, которые вполне осведомлены о нашей склонности к забавным сокращениям. Ну а название прекрасно описывает принцип работы. Да, детальной картинки так не получишь, но система вполне давала представление об условном рельефе и позволяла держать руку на пульсе. Ограниченный инструментарий позволял даже оставлять свой след в нейронете. Условно говоря: да, рельефа с его помощью не изменить, даже ни на щербиночку, но на ближайшем ландшафтном элементе вполне можно написать огромными буквами «Изенгард – чемпион!» Ну, или парой слов уличить свою бывшую в тяжких половых грехах против ранимой пацанской души. Тут уж кому что. По Сеньке и шавка. Изначально, само собой, СВИН сделали продуктом совершенно закрытым, ДСП, но долго так продолжаться не могло. «People are people», – как пела одна группа во времена моей ещё календарной молодости. И вот уже пара безымянных полканов, которые спать не будут, если за день хотя бы немножечко не монетизируют должностных возможностей, не смогли пересилить себя, и исходные коды СВИНа утекли в коммерческий сектор. Где и появился через какое-то время «Pure Keeno» – инструмент не такой казённо-деревянный, намного приятней в пользовании и удобней в интерфейсной части, но имевший те же принципиальные ограничения. Вот только слабым местом регулирования и запретов всю дорогу становились всё же не инструменты, а люди, которые ими пользуются. Тут мне вспоминается, как я как-то работал на одном полузакрытом предприятии, где сотрудникам строго-настрого запретили пользоваться интернетом и всякими там почтами-мессенджерами, только СМС в личных целях. Подключение к сетевому кабелю – только на уровне начальников отделов, но и у них трафик отслеживался от первого байта и до последнего. Понимали ли при этом те, кто должен был всё это дело контролировать, что грозные указявки радиоволны не останавливают? Понимали прекрасно. Но тут надо понимать вот ещё что: в любой системе с жёсткой авторитарной иерархией инициатива делает с инициатором всякое непотребное, а потому для рядового исполнителя на месте не существует ничего того, что прямо не прописано в должностных инструкциях, спущенных сверху. Вот мы и обменивались с непроницаемыми лицами чем хотели, с кем хотели и когда хотели. Проблему на корню решила бы простенькая глушилка, но исполнителям оно никуда не упало, а у Большого Вождя – своих дел невпроворот, ему не до всякой там фигни. С нейронетом ситуация обстоит позаковыристей хотя бы на уровне аппаратной части, но вот во внерабочее время… Думаю, вы сами знаете, как оно бывает. Всегда находится молодой лейтёха, который жить не может без хентай-симов, а то и вовсе без ума от маленьких пони. Всегда находится малолетняя нимфетка, которая помрёт к утру, если не узнает, как порадовать бойфренда «глубокой глоткой». Попутно, по дурости, открыв прямой доступ к родительскому терминалу. А полный список тех, кто там ещё находится, могут составить разве что Чёрные НОДы, но вам они его не покажут. А именно такой акцент, именно на такую группу лиц, я сделал неспроста. Именно те, кто раскочегаривает т.н. «гормональную экономику» – обычно самая уязвимая часть популяции: чем сильней плещется половой гормон в тыковке, тем хуже с высшими психическими функциями, включая самоконтроль. Just a business, ага, унд nothing personal. Вот так и получилось, что нейронет стал эдаким сердечником, а интернет – его обмоткой, настолько плотной и настолько прикипевшей, несмотря на первичную видимость, что отделить одно от другого уже не только невозможно, но и не нужно: вместе они составляют потрясающую динамо-машину. Динамо-машину революционных идей, непредставимых прежде гипотез и весьма странного местами слияния искусства и технологий. Уже упомянутая мною идиосинкразия на ложь не даст записать такой мозговыносящий эффект Агрегации в заслугу, поскольку эффект совершенно побочен, но именно Агрегация сразу смекнула, что «ток» следует пустить в дело. И работы по тому же «Маленькому Муку» в своё время ускорились на порядок. И человечеству, как таковому, тут тоже изрядно перепало: спин-офф технологии изменили многое, очень многое. Кроме самих людей. Обрисовать такое взаимодействие можно на примере воображаемого диалога взрослого и ребёнка: – Дядя, а почему трава зелёная? – Потому что хлорофилл. – А почему одна трава зеленее, чем другая? – Разное количество хлорофилла. – Дядя, а почему подъельник не зелёный ни разу? Типовой взрослый на таком вопросе крякает, лихорадочно сканирует свои скромные ботанические познания, но в итоге лезет в тематические справочники. А если там ответа нет, то исследует (ну, мы ж в общем фантазируем) и находит ответ. И таким образом развивается. А в конечном итоге выигрывают все: и сам взрослый, и ребёнок, у которого в запасе будет на одну крупицу знаний больше. Поймёт каждый отдельно спросивший ребёнок данный ему ответ или нет – вопрос вторичный, но именно так мы и получаем совместное поступательное движение, в основе которого – детские наивность и любознательность. Некоторые взрослые сохраняют их и сами по себе, но лишь некоторые. Да и один из парадоксов познания состоит в том, что некоторые вопросы можно задать только от полной незамутнённости, а иначе – и в голову не придёт. Собственно, примерно также происходит цивилизационное взаимодействие людей и вампиров. Вампиры могут проявлять чудеса работоспособности и изобретательности в упорном до упоротого достижении того, что можно назвать зоной комфорта, но, по достижении таковой, теряют всякую мотивацию для дальнейшего роста в какой бы то ни было области, мизинцем левой ноги лишь поддерживая достигнутое. А зачем, когда и так хорошо? На примере: лишь впервые увернувшись от стрелы, пущенной человеком в одного из моих братьев из простого лука, он тут же решил, что с этим хамством нужно что-то делать. И придумал лук составной. И смех смехом, но произошёл сей технологический прорыв далеко и отнюдь не сразу, хотя с луками, как таковыми, вампиры познакомились едва ли не при первых контактах. Просто во времена племенных тет-а-тет люди как-то не успевали воспользоваться, а во время массовых свар – тут уж за всеми не уследишь. Саргон не даст соврать. Но акцент я тут делаю больше на то, что креативность вампиров носит сугубо реактивный характер: в ответ на непосредственные угрозы или серьёзные потенциальные выгоды, которые влечёт за собой выход из комфортной зоны. И людская изобретательность всю нашу совместную историю тут оказывается очень кстати. Какой «Маленький Мук»? Какой «Анзуд»? Не было бы ничего, если бы однажды один фошыст не запулил свою спиртовую горелку на высоту в 188 кэмэ, на что Агрегация выдохнула: «Едрить!» – вдруг открыв для себя новые горизонты. Именно поэтому мой мнебук сейчас и развёрнут в буратине, а не в привычной уже форме объёмной сферы, где требуется заполнить художественными финтифлюшками разбросанные по ней, будто по трёхмерной звёздной карте, ключевые блоки, после чего связать их между собой причинно-следственными цепочками разной толщины, отображающей приоритетность, ну и направленности, иногда таковую явно даже не задав: а пусть всё будет, как реальной жизни, где всё сплетено в столь плотный клубок, что фиг поймёшь порою – что откуда растёт и растёт ли вообще. Иначе говоря, я таким образом создаю себе искусственную сложность на пустом месте, сознательно выбивая себя из созерцательного равновесия в зоне комфорта. Вряд ли такой подход сделает мнебук лучше. Практически уверен, что любой мало-мальски грамотный редактор повыкидывал бы из нетленки до 2/3 объёма, попутно пообрезав в этом клубке торчащие отовсюду в никуда повествовательные нитки… Но задумка как раз в том и заключалась, чтобы сделать рассказ как можно более непрофессионально человечным. И не мне судить – насколько получилось. Но я бы предложил сделать очередную скидку на то, что среди вампиров регулярно встречаются графоманы, но никогда – литераторы и остановиться на том, что есть книги, которые не столько «про что-то», сколько «для чего-то». Оставлю себе маленькую надежду, что хоть кто-то читает просто для удовольствия. Ну а если в процессе привелось узнать что-то новое – славно. Неожиданно, но славно. Тут «Ослик Иа» отвлёк меня уведомлением о срабатывании транспортной платформы в прихожей. Ох ты ж, ёлки, я ж хотел о «брачных» биолемах рассказать! Дремавший Котангенс сперва лишь повёл ухом, но, заслышав шуршание пакета, решил проверить – как там и чего. Моментально оказался на полу и потрусил из кабинета. «Вот ты где! – Донёсся голос Лилит, – А я тебе вкусняшек захватила, да…» Ну, эти двое договорятся: кроме неотразимой красоты их объединяет ещё и то, что оба – прирождённые убийцы. Когда мы проживаем в нашем изолированном альпийском шале, Котангенс тащит на веранду всё умерщвлённое мелкое зверьё, что не успело оказаться дальше радиуса его дневного перехода. Интересно, а какую мне «вкусняшку» притащила Лилит из Нью-Йорка? //трапеза и тризна// Лишенный чувства вины не вкусит ни сладости искупления, ни горечи сожаления. Postmortem Сatechesis Тихо, незаметно, ни одна веточка не треснет, ни один листик не зашуршит… Дыхание глубокое и размеренное, сердце бьётся слегка учащённо, все чувства обострены, мир вокруг так… насыщен, что хочется прикрыть глаза и спрятаться от его избыточности. А ещё хочется стать незаметней и тише неподвижного вечернего воздуха: стук собственного сердца и шум тока крови в ушах может и не оглушают меня, но мне мнится, будто весь лес слышит всю ту какофонию звуков, которую я произвожу. Кажется, я слышу даже, как шуршат мышцы под кожей и двигаются суставы в своих полостях. Досадно, но приходится терпеть. Люди, если так разобраться, существа вообще достаточно громкие, а потому и вампиры, созданные на их основе, тоже те ещё погремушки. Особенно на ходу. Папочка обострил нам чувства едва ли не по самый предел биологических возможностей, но не стал заморачиваться на перенастройке таламуса, чтобы отфильтровывание излишней «служебной информации» происходило непосредственно на аппаратном уровне. В обычной жизни она почти не мешает, поскольку наша сенсорная чувствительность напрямую зависит от степени метаболического разгона, а в «дежурном режиме» мы почти не отличаемся от людей, как я уже говорил. Но вот во время охоты и при решении других сложных задач, требующих максимальной мобилизации, может заметно мешать и отвлекать. До сильного. В конечном итоге привыкаешь, конечно, бородить то неактуальное, что мешает, но порою для выработки стойкой привычки требуются долгие годы. Ух ты ж, прямо кредо преуспеяния нарисовалось: «Хочешь многого достичь – научайся бородить!» Проблему же с моим несколько загустевшим за несколько буквально безумных дней амбре решало практически полное безветрие. Таким образом я мог не тратить время и силы на подход к цели с нужной стороны. Некоторые люди утверждают, кстати, что если долго не мыться, неприятный запах пропадает сам собой, но как сторонний наблюдатель, уверяю вас: просто мозг этих людей перестаёт реагировать на их запах («служебная информация», ага), а вот мухи как дохли в радиусе тридцати метров от сального мешка, так и продолжают дохнуть. И, раз уж вспомнили про мух, то Папочка нам и тут удружил: он немного доработал наши кожные железы так, чтобы благоухание нашего секрета, даже если от него глаза у собеседника слезятся, всё равно в некоторой степени располагало. Задумка понятна, но вот беда: располагающим наш полный естественности аромат считает не только целевая аудитория, но и полчища насекомых. Особенно летающих. Особенно в брачный период. Отсюда и некоторая двинутость упырей на чистоплотности, не считая обусловленных хищничеством и обострённым обонянием предпосылок. И вот что мне определённо мешало – насекомые. Я подумал даже немного отвлечься на небольшие гигиенические процедуры, но голод крепко взял меня за поведенческие жабры и вёл вперёд, несмотря и вопреки. А может и инстинкт самосохранения: возможно, я подспудно понимал, что стоит мне сделать шаг в сторону, сил на то, чтобы собраться снова, может уже и не хватить. Но, скорей всего, и то, и другое сразу. Поэтому я только бесшумно отмахивался от самых надоедливых и продолжал движение, используя обоняние, как наводчика. Через недолгое время подключился и слух. О, это благословенное журчание человеческой речи повлекло меня, как журчание прохладного ручья умирающего от жажды в жаркий полдень. И вот она – стоянка. Теперь я их видел, видел первое в моей жизни племя людей. И тени вокруг сгустились уже достаточно, чтобы они не видели меня. Первым делом мне пришлось подавить острый приступ желания ворваться туда и оторвать от первого подвернувшегося под руку конечность. Хотя остатки моего самоконтроля и иссякали неуклонно, как последние песчинки в песочных часах, мне всё же хватило разумения понять, что обидятся при таком подходе и поесть нормально не дадут, а потому придётся отбиваться от остальных. И я вовсе не был уверен, что в том моём состоянии справился бы. То ли воображение, то ли «лесной интернет», тогда не знал и сейчас не знаю – что именно, одарили меня смутным, как через запотевшее стекло, но вполне различимым по смыслу видеороликом: то ли один из моих братьев в реальности, то ли сам я в воображении, именно что врывается в племя и успевает урвать себе еды, но потом вынужден начать драться. Однако, вот паскудство, даже начать толком не успевает: отмахнувшись от двоих-троих попросту отключается и становится лёгкой жертвой остальных. Печальная и незавидная судьба. Себе я такой не хотел. Дополнительно нежелание рисковать подогревалось смутным пониманием: даже при самом лучшем раскладе, отбившись ото всех, я лишаюсь самоходного запаса еды на продолжительное время. В тогдашней моей реальности, знаете ли, не существовало не только морозильников, но даже проблеска идеи о таковых. Поэтому я умудрился остаться в себе и провести какую-никакую рекогносцировку. Какое-то время просто слушал и наблюдал, бесшумно обходя стоянку по кругу. Слушая человеческую речь, я понимал её функциональное назначение, но не понимал ни слова. Естественно. У меня в мозгу и участков-то не имелось таких, чтобы понимать: Папочка их перепаял под улучшенные навигацию и моторику. Помните, говорил о проблемах с речевым контуром? Вот отсюда и проблема. Уходящая корнями в изначальную установку на то, что мы людей будем жрать, а не вести с ними светские беседы. Да и до времён хоть какого-то этикета тоже было ещё далековато, а потому от нас даже самого завалящего «же не манж па сис жур» не требовалось. В общем, мы не только не говорили, способность отсутствовала по проекту, но и думали невербально. Сам наш образ мыслей, если их так можно назвать, основывался на чистом смысле. И лишь многие годы спустя Агрегация составила эдакую карту слов, в основе которой лежали наши встроенные навыки по продвинутому ориентированию на местности. Поэтому «карта слов», а не «словарь»: мы по-прежнему ни бельмеса не понимали смысла ни в отдельных словах, ни в их совокупностях, но определённые услышанные их сочетания рисовали у нас в голове ту, или иную «карту местности». Не составь мы её, не разживись по наитию таким дополнительным инструментом для охоты, не получилось бы у нас никакого Первого Договора Крови. И история для нас закончилась бы очень и очень давно. В смысле, как для людей, так и для вампиров. А тогда грозила закончиться непосредственно моя история. Я понимал, что до утра уже не дотяну и потихоньку начал приближаться. Когда же я оказался достаточно близко, чтобы начать выбирать непосредственное место нападения и жертву, тьма начала понемногу сгущаться. Осознав, что в сумерках вижу лучше, чем люди, я несколько осмелел и ускорился. Но тут в стойбище зажгли огонь. Я тут же распластался по земле и почти перестал дышать. Вот так неожиданность. Зачарованно наблюдая за языками пламени, я стал очень медленно отползать туда, куда рукотворный свет точно не доставал. А внутри меня возникла странная смесь различных оттенков раздражения от необходимости на ходу менять тактику и удивления: я мог допустить, что Папочка не в теме, он на деталях не фиксировался, но почему в мицелии ничего об огне не поминалось? Проверил – оказалось, поминалось. Но я не спрашивал. Удивление сменилось досадой, а досада – первыми в истории алгоритмами работы с базами данных. Меж тем, ситуация складывалась не очень. Внезапное освещение и пара особей мужского пола явно на дежурстве, оставляли только один вариант: дождаться, пока кто-нибудь не отделится от группы. По тёмному же времени суток желающих как-то не наблюдалось. Даже за справлением естественных надобностей отходили лишь немного поодаль, кого им было стесняться. Поэтому я стал накручивать себя всё-таки на лобовую атаку, примерно так высчитывая её вектор, чтобы на одном проходе вынести дозорных и раскидать кострище. А потом, в неверном свете отдельных факелов, постараться убить любого, кто в состоянии оказать мне хоть какое-то сопротивление, используя их детей, стариков и женщин, как живые щиты и препятствия для прямой контратаки. Разумеется, я сделал поправку на то, что взрослые женщины тоже в состоянии оказать отчаянное сопротивление, особенно защищая детей, но их дети – как сила, так и слабость. В первую очередь они ведь попытаются защитить их. И наверняка постараются окружить плотным кольцом. И моя задача – оказаться как раз внутри кольца сразу же после первичного прохода, сея панику, смерть и ужас. Да, самоочевидным решением вроде как было кружить по границе освещённой области, постепенно выбивая замешкавшихся защитников одного за другим, а то и вовсе, улучив удачный момент, оттащить одно из уже поверженных тел в сторону и дать дёру, но грохот и шипение в ушах подсказывали мне, что времени на реверансы у меня нет, нет уже совсем: тут или пан, или пропал. И я подобрался для отчаянного рывка, заняв удобную позицию… Вы знаете, что такое пруха? Вот я не знал, пока за мгновение до моей атаки одна из мамок, явно в раздражении, не погнала свою малолетнюю дочь к проточной заводи, возле которой племя встало на стоянку. И я тут же увидел возможность. Заводь освещалась плохо, даже непосредственно возле берега, а мамка загнала дочь в воду по пояс, сама оставшись на берегу. Один из дозорных окликнул мамку, возможно, предложил посветить, та ему что-то ответила, на что тот гыгыкнул и отвернулся. А мамка, отвлёкшаяся на него буквально на пол оборота головы, снова повернулась к дочери. Вот только дочь уже исчезла, только круги расходились по воде. И ни всплеска, ни вскрика. Даже под неглубокой водой, прижимая сопротивлявшееся и извивавшееся тело дочурки ко дну, я слышал, как мамка заголосила. А уже с другой стороны заводи, взваливая добычу на плечо, я слышал, какой всеобщий поднялся переполох. Видел, как заметались факелы. Наверняка будут искать. Но в ночное время – в непосредственной близости от лагеря, а днём – да пусть хоть обыщутся. Мои нюх и слух позволят мне избегать нежелательных встреч, пока они снова не станут желательными. Вот только теперь я был намерен не запускать себя до умопомрачения, по крайней мере, пока племя в непосредственной близости. А потому условия встреч будут моими. Пока же я просто исчез в темноте, уходя от начавших приближаться пятен света рукотворного огня. И кое-как дотянул до места, которое счёл достаточно удалённым и безопасным для спокойной трапезы. При том, что желание бросить тело и начать глодать его посещало меня каждую микросекунду пути. А на последних метрах я и вовсе чувствовал себя, как офисный планктон в последние десять минут рабочего дня пятницы, вкушая полными горстями смесь радостного предвкушения и «застрелите меня кто-нибудь». И вот наконец-то. Пожалуй, избавлю вас от подробностей, да я их и сам с того раза не помню, настолько всё происходило в кровавом тумане. А относительно ясное сознание и трезвая память вернулись ко мне только спустя некоторое время после насыщения. Когда я неподвижно сидел и остановившимся взглядом смотрел впотьмах на растерзанное тело. В чём явно читалось много звериного безумия и совсем не читалось необходимости. Тут вот ведь какое дело: вампиры не имеют ничего общего с теми лощёными хлыщами, в которых их когда-то превратила массовая культура по заказу скучающих протофеминисток с болезненными мурсиками. Более точные совпадения следует искать в славянском и тюркском фольклоре. Хотя под другими именами мы встречаемся почти везде и намного раньше. Но под любым ярлыком мы не кровососы по проекту, а пожиратели. Да, кровь нас тоже стабилизирует, но слабее и максимум на неделю. А вот сытный ужин, который утоляет наш второй голод, даёт нам пару комфортных недель, одну так себе и ещё одну, когда вопрос выживания переходит в теорию вероятностей, помноженную на индивидуальные особенности. Как у Влада Цепеша, например, у которого криво продублировалась пара генов, и насыщения практически не наступало. Отчего у бедолаги на раз сносило башню, пока её не отделили от туловища насовсем. Вампиры же, которые подкрепляются вовремя, до эксцессов не доходят. Вот потому и «растерзанное», а не «обескровленное». Хотя крови тоже хватило. Тело лупят, так сказать, брызги летят. Пара же размазанных отметин на внутренней поверхности бёдер мёртвой девушки рассказала мне печальную историю о том, что моей жертве так дорого обошлись её первые регулы. И да, какое-то время она ещё жила, пребывая сразу после извлечения из воды на грани жизни и смерти. Я даже слышал очень-очень слабый и неуверенный, но ещё различимый стук её сердца. Если бы я хотел её спасти, спас бы. Но не хотел. Вопрос жизни и смерти для упыря носит несколько однозначный характер. Всё больше и больше приходя в себя, я продолжил осмотр. Начал со ступней и пошёл взглядом вверх. Обратил внимание на скромный ещё кустик неподалёку от размазанных пятен, перевёл взгляд на свои причиндалы. Никаких мыслей и чувств по поводу не возникло. Вернулся к разглядыванию тела, заскользил взглядом дальше. Споткнулся на одной уцелевшей грудке. Смутно припомнил, что на месте зияющей дыры с другой стороны туловища должна быть вторая. Опять осмотрел себя в соответствующих местах. И опять никакого отклика в себе не услышал. И не мог: попросту не знал, что Папочка в доброте своей сделал нас стерильными, одним махом двух зайцев убивахом – ничего не отвлекает, а после выполнения основной задачи – истребления людей – численность нашей популяции обнуляется естественным путём. Просто, как всё гениальное. Разумеется, пока я не выбил племя полностью, я долго незаметно сопровождал их. И наблюдал за их бытом. День за днём, ночь за ночью. А потому не раз имел возможность узнать – что такое половое размножение и для чего нужен половой диморфизм. Почти полста человек, мне их хватило почти на пару лет. Когда их осталось не больше десятка, они, уже полуобезумевшие от страха, бессонных ночей и истощения, попытались найти защиту в другом племени. Не спаслись бы, только облегчили бы мне задачу с расширением кормовой базы, но не успели в любом случае. Последней осталась как раз молодая мать с младенцем. Когда я пришёл в очередной раз, уже совершенно не скрываясь, она попыталась ударить меня ножом, но не преуспев, решила откупиться сексом. Что-то начала ворковать, ласкать меня… Выглядело же всё вполне рабочим в нужных местах. Но таковым не являлось. И первичных половых признаков Папочка нас не лишил только потому, что лень было возиться. Молодуха же быстро поняла, что ничего не выйдет. Я видел отчаяние в её глазах. И боль, и ненависть, и презрение, и… приятие неизбежного. Она отвернулась, а когда повернулась ко мне снова, протянула мне своё дитя. Я принял жертву. Когда же я пришёл уже за ней, изо всех сил пытавшейся скрыться от меня на протяжении почти трёх недель, я убил её быстро и безболезненно. Она даже не успела понять, что происходит. Бывают ли упыри благодарными? Ну, по-своему. На полях могу также заметить для любознательных, что мужскую анатомию для Праймов выбрали сугубо из прагматичных соображений, без всякого сексистского подтекста. Впрочем, исходя из народного «свинья везде грязь найдёт», какая горе-активистка могла бы и найти таковой, но, попробуй она донести свои прогрессивные идеи до Папочки, дальше можно было бы спорить разве что о количестве миллисекунд оставшейся ей жизни. Но и в таком утверждении никакого сексизма тоже нет и в помине. Ровно та же судьба постигла бы и любого вьюношу со взором горящим, который попробовал бы донести до Папочки общечеловеческие мысли о социальной справедливости. Уж поверьте. Мы как-то сунулись к нему. Просто спросить. Так нас и осталось всего-ничего. А тогда я закончил осмотр своей первой жертвы, глядя ей в лицо. Миловидное. Вполне даже по современным стандартам. А для зажравшихся любителей экзотики – так вообще самое оно. Странное дело, но ни лицо, ни голову с хитро заплетёнными косами я не тронул, хотя деструкцию, как магнитом, в первую очередь притягивает красота, на фоне которой её убожество становится таким невыносимо очевидным. Так что, получается, я не посмел тронуть, где-то глубоко-глубоко внутри отказываясь принимать себя таким, какой я есть. Тут самое вроде время написать про мысль, что озарила, как молния и про то, что я сидел, как громом поражённый, но приключившееся со мной в тот момент оказалось даже глубже и шире, чем я мог себе представить и вместить. Катарсис? – Щаз! Много, много хуже. Когда голод ушёл и в голове прояснилось, я вдруг со всей непрошенной однозначностью увидел как свой путь в общем, вот такой вот убийственно красивый, так и его предопределённый итог. В котором вот также растерзанное своим же обезумевшим собратом тело оказывалось ещё не самым худшим вариантом. На кратчайшее, микроскопическое мгновение я почувствовал нечто общее с убитой девушкой. Еле различимый проблеск чего-то, что в других обстоятельствах сошло бы за эмпатию. Но даже такого слабейшего проблеска хватило, чтобы я неуклюже похоронил останки, решив уберечь их, насколько возможно, от окрестного зверья. Нелепо и бессмысленно по всем сознательным критериям и дальше я редко в ту сторону заморачивался, разве чтоб скрыть следы, но тогда я хоронил не только её. Потом я сидел возле условной могилы и таращился на безмолвные звёзды. Но их безмолвие аукалось всяко лучше того, что я услышал, подключившись к совокупному опыту в поисках возможных ответов: там звучали лишь растерянность, гнев, отчаяние… а общий эмоциональный фон можно было б сравнить разве что с коллективным воем на Луну от тоски и безысходности. А вот чего там не звучало, так это ответов: никто не знал, как перестать быть собой, не убившись о ближайшую твёрдую поверхность. Каковой вариант исключался прошивкой по умолчанию. Настолько, что пока не подглядели вариант у людей, даже в голову не приходило. Вот такой вот обряд инициации, ребятки: пройти экстерном пять стадий приятия неизбежного и не слететь с катушек. Хотя в последнем я совсем не уверен. Совсем-совсем. //брачные биолемы// LaDyINReD: Живёт с двумя биолюхами, ещё и про людей высказывается FruitousAngels: Ховайтесь, хлопцы! Эстрогеновый удар! LaDyINReD: Очень смешно!! Ещё Фрейда вспомните!! FruitousAngels: Так чего не вспомнить? Учение дедушки может и устарело, но фамилиё его – отличная лакмусовая бумажка. LaDyINReD: На что?? На то что ктото не живет низменными животными инстинктами?? FruitousAngels: Ептить! Духовно богатая дева знает, что такое лакмусовая бумажка! LaDyINReD: user ’fruitousAngels’ banned Почему просела и неизбежно проседает рождаемость в так называемом «цивилизованном мире»? Такой простой вопрос, а сколько можно дать совершенно разных ответов. Если бы мы числились ленивыми… Ну, хорошо: если бы мы числились совсем ленивыми, то мы бы избавили себя от лишних умственных усилий очередным упрощением, обвинив во всём суфражисток, постепенно выродившихся в феминисток. И радикальных мы тут даже не трогаем, поскольку там вопрос, как и в случае с любым другим радикальным протеканием мысли, медицинский, а не социальный. Ну и заодно мы тем самым сорвали бы джекпот в любимой игре граждан и гражданок, неспособных к самокритике ни в малейшей степени – поиске виноватых. Ярлычок повесили, стрелочника назначили – лепота. Со стрелочниками иногда поступают, как с ярлычками? Так сам небось виноват. Как-нибудь и я могу оказаться в роли стрелочника? А меня-то за что?! Но есть-таки в предположении о виновности суфражисток некая сермяжная правда. То, с чего они начали, постепенно привело и к равноправию в вопросах оплаты труда. Не, и потом феминистки продолжали бузить, но бузили они по причинам, которые вкратце можно назвать инверсивными. Пока мы оставим их в стороне и примем за данность, что женщины могли получать столько же, сколько и мужчины. Местами – так и больше. И многие – получали. А финансовая независимость даёт относительную свободу. В том числе и от необходимости терпеть с собой под одной крышей пыхтящего пивного курдюка, разбрасывающего по дому носки и гыгыкающего на тему сильных, независимых женщин с сорока кошками. И гыгыкающего только потому лишь, что даже ни на малипусечку не в состоянии осознать, что сорок кошек – несопоставимо лучше, чем его неотразимая мужественность. Как следствие, если не успели в первые полгода-год, пока не сошёл на нет гормональный угар, то шансы на совместных детей начинают убывать по экспоненте. Усугубляла положение пресловутая девальвация института брака, в основе своей запущенная ровно теми же социальными тектоническими подвижками. Брак – он всю дорогу инструмент регулирования имущественных отношений. И отношение к нему в обществе напрямую зависело от количества имущества и той ценности, которой его наделял общественный договор. Во времена, когда всего имущества – два глиняных горшка и пара плетёных корзин, так и отношение соответствующее: да пусть подавится, ещё наплету. Другое дело, что в такие времена у мамки на шее уже к исходу первого года висит лялька и не факт, что попутно опять не беременная. А родительского инстинкта никто не отменял. Ну а так как залетали часто и много, совместная забота о подрастающих чадах худо-бедно стабилизировала ситуацию относительно первобытного промискуитета. И от перенаселения спасала только высокая детская смертность и глобальные катаклизмы зари человечества. Но количество и условная ценность имущества постепенно росли, потребовав в конечном итоге некоторой романтизации и где-то даже абсолютизации: стабильность и предсказуемость идут на пользу обществу, знаете ли. И налогообложению. А связывать себя семейными узами с налоговой ставкой – как-то фу. Вот и примиряли себя с действительностью одной рукой, другой подписывая брачный контракт. Но всегда находились те, кому подписывать особо нечего. В их среде ослабление патриархальных традиций, вызванное урбанизацией, привело к пресловутым «бракам по любви». Что так себе, прямо скажем, фундамент. Ну кто, будучи влюблённым, трезво мыслит? Влюблённость – прекрасный повод для того, чтобы затрахаться до изнеможения, но принимать серьёзные имущественные решения? И вот, проходит какое-то время, а у нас под одной крышей два человека, которые смотрят друг на друга теперь уже трезвыми глазами и видят… что? Но система всё же работала, пока мужчина худо-бедно содержал семью и выступал в роли основного кормильца. Поговорка «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда» тут приобретает неожиданный оттенок, не так ли? А потом суфражистки, осознанно, или неосознанно, но выдрали скрепу. С мясом, млеком и, в каком-то смысле, яйцами. И я их тут ни в коем случае не обвиняю: все события имеют свою логику, и они действовали в полном соответствии с таковой. И некоторое время заданный ими вектор даже оказывался прогрессивен в плане общего блага. Без дураков: махровый патриархат стал тормозящей силой в сложившихся к тому времени условиях. Но вот применительно к текущей теме разговора получилось так, что ценность мужчины как бракообразующего фактора упала до значений, которых мир ещё не видел. И последующая статистика разводов – прямое следствие и наглядная тому иллюстрация. Из архивов вы также можете почерпнуть интересный нюанс: в большинстве случаев инициаторами разводов выступали женщины. Нюанс особенно занимательный на фоне того, что, объективно-то говоря, все друг друга стоили и стоят в личностном плане. В общем, институту брака нанесли серьёзный урон. Но ещё не рождаемости. Достаточно долгое время ситуацию спасал прогресс в медицине, в частности в акушерстве, позволивший значительно снизить детскую смертность, а также то, что зародившаяся ещё во времена того самого первобытного промискуитета половая стратегия «От хорошего кобеля и родить не грех» никуда не делась. Но всё же большей частью благодарить стоит прогресс в медицине. Хорошие кобели, хотя и могут, просто пройдя мимо, заставить сидящую в кафе стайку подружек в едином непроизвольном порыве сжать бёдра, чтобы компенсировать непроизвольный импульс, представляют собой всё же штучный товар. Но неугомонное человечество угораздило произвести революцию в контрацептивах. Где-то тут рождаемости и нанесли уже непоправимый удар. Ирония судьбы, не правда ли: именно развитое общество может совершить такую революцию, но оно же окружает человека таким количеством соблазнов, искушений и просто комфорта, что такая естественнейшая вроде вещь, как рождение ребёнка, становится действительно проблемой. От которой если и не отказываются вовсе, то откладывают на потом. Будь женщины по-прежнему зависимыми домохозяйками, и такую напасть пережить вполне удалось бы, но «если бы, да кабы»: равноправие и контрацептивы оказались молотом и наковальней. Изготовленными, разумеется, из самых лучших побуждений. Не сказать, что Агрегация не видела, к чему идёт дело. Но, скажем так, до определённого момента ситуация нас не сильно беспокоила. Рост населения в странах третьего мира, местами так и вовсе взрывной, не то, что компенсировал потери, а перекрывал с лихвой. Мы обратили на проблему самое пристальное внимание тогда, когда рождаемость в развитых странах просела настолько, что началось постепенное замещение коренного населения. И мы вот прям вплотную столкнулись с тем, что количество далеко не всегда переходит в качество. И тут, видимо, требуется ещё одно небольшое отступление. Мне не раз приходилось слышать несколько странное обвинение вампиров в том, что они всерьёз обеспокоены количеством населения, но ни в малейшей степени качеством его жизни. Так, да не так. Количество – безусловный приоритет, но мы прекрасно понимали: требуется определённый уровень социума, чтобы он придумывал, проектировал и производил ракетные двигатели, микроэлектронику, ядерные реакторы и прочий НТП. Вампиры тут по уши тоже, но я уже объяснял, хоть и не сильно вдавался, почему люди нам нужны позарез для всяких таких хитрых штук. Мы также понимали, что требуется определённая среда, где те, кто двигает НТП, будут воспроизводиться на должном качественном уровне и в достаточных количествах. Так и родилась концепция «золотого миллиарда». По утверждению некоторых людей – людоедская. На что Агрегация предпочитает отмалчиваться, даже в лице тактичного и дипломатичного пресс-секретаря Милены и медоточивой Лели, производящей впечатление готовности обнять весь белый свет и прижать его к своим аккуратным грудкам. Поскольку сказать тут особо нечего. С нашей точки зрения правильным ответом тут будет встречный вопрос: да с какой стати? А, если вы внимательно прочли вышестоящие абзацы, то вы должны также прекрасно понимать: мы не просто не хотели, а даже близко не собирались повышать кому-то там уровень жизни – его повышение вне оговоренного «золотого миллиарда» прямо противоречило количественной установке. Ну, плохо вы размножаетесь в условиях комфорта и достатка, проваливаясь в «поведенческую раковину» ничуть не осмысленней непосредственных участников эксперимента «Вселенная-25». Оно нам втиснулось? Отнюдь. Вот только мы не ожидали такого стремительного роста эффективности и такого распространения контрацептивов, из-за которых «поведенческая раковина» превратилась в «поведенческую дырищу». И наш «золотой миллиард» подвергся такой изрядной социальной эрозии, что она грозила сожрать в конечном счёте всю систему и прогнозы. Когда же на тропу войны с метросексуалами вышли ламберсексуалы, мы со своей стороны поняли: откладывать никак нельзя, нужно не просто что-то делать, а вчера. Иначе наступит Рагнарёк, Апокалипсис и Карачун в одном флаконе. И никаких преувеличений. Во времена оные, до изобретения ядерного оружия, мы могли ещё вздохнуть, пожать плечами и начать сначала. Но теперь представьте, что ядрёну боньбу изобрели во времена расцвета Римской империи. А потом… Представили? Вздрогнули? Вот и мы вздрогнули. И даже как-то неловко тут упоминать, что мы не только приветствовали, но и напрямую участвовали как в самом Манхэттенском проекте, так и в передаче результатов оппонентам в геополитической полемике. А потому что задолбали. Люди умудрились за Первую и Вторую мировые войны угробить себе подобных столько, сколько мы даже близко не употребили за всю нашу историю. И у нас по результатам таких забегов, что называется, аццки пригорело. Вот только опять сами себя перехитрили. А тогда, в то конкретное время, нам требовалось спасительное решение. Каковым и стали биолемы Фазы «B», или, в просторечии, «брачные» биолемы (Фазой «А», если что, стали уже упоминавшиеся дупли, проложившие дорогу биолемам в принципе). Поначалу, конечно, полное неприятие таковых. Но человек – существо любопытное. Первый анонимный заказ. Второй. Третий. Заработало «сарафанное радио». Количество заказов стало расти по всё той же экспоненте. И ещё б не росло: «брачный» биолем – идеальный партнёр, полностью настроенный под ваш настоящий психологический профиль и полностью соответствующий вашим физическим предпочтениям и возможностям. А когда опомнились и подтянулись женщины, над «ГенТехом» прошёл град из золотых самородков. Биолем не изменит. Биолем никогда не предаст. Биолем без малейших сомнений пожертвует своей жизнью ради вас. Биолем от «рождения» настроен на ваши мозговые ритмы, а потому тонко чувствует ваше настроение. У вас полностью совпадают интересы и приоритеты. А те отличия, которые есть, внесены в проект специально в качестве изюминки, которая должна лишь подчёркивать ваше единство. Биолем возбуждается, когда возбуждаетесь вы. Равнодушен, когда равнодушны вы. Оргазм испытывает вместе с вами. И любое ваше желание для него – закон. Последнее, как нетрудно догадаться, делает биолемов уязвимыми, что тоже вызвало немало кривотолков, пересудов и баталий. Проблему решило юридически закреплённое глубокое и обязательное нейросканирование заказчиков под контролем Наблюдательного Совета. Сканирование закрывало сразу две задачи: составление того самого настоящего, а не декларируемого психологического профиля и отсечение прямо возле калитки разного рода девиантов, испытывающих удовольствие от тушения окурков об другого человека. В обсуждении протоколов и процедур принимали участие и сами биолемы, из числа первых, что добавило принятым решениям убедительности. Наблюдательный Совет даже закрепил за биолемами право вносить обоснованные гуманистическими соображениями поправки в дальнейшем. А вот перестать быть биолемами биолемам так и не разрешили, кто бы мог подумать, несмотря на все гуманистические рюшечки. В каковой краеугольный камень с завидным постоянством и долбят активисты из числа борцов за права биолемов. Вызывая некоторое недоумение среди самих биолемов, но когда активистов волновало мнение тех, кого они собрались осчастливить? А ещё биолемы – репродуктивны. И рожают/зачинают вполне себе человеческих детей. И хотя отношения между биолемами и их детьми строятся уже именно как отношения любящих родителей и детей, на начальном этапе биолемы готовы безропотно вытирать своим чадам сопельки и жидкий стул. То есть, заказывая биолема, вы заказываете не только идеального партнёра, но и идеального родителя своим детям. Не хотите, чтобы они вас сильно беспокоили – не будут, биолем возьмёт все заботы на себя. И хотя такой опции никто не скрывал, мало того, она прямо прописана в каждом контракте, первый же рождённый биолемом ребёнок произвёл эффект разорвавшейся бомбы. А дальше, как говорят, пошло-поехало. Ситуация с рождаемостью определённо стала улучшаться. Несмотря на то, что даже сейчас биолемов в популяции не больше двадцати с копейками процентов. К сожалению, нам так и не удалось перейти к Фазе «С» и запустить конвейерное производство таких масштабов, чтобы закрыть все проектные потребности, а потому биолемы, при всех своих достоинствах, остались при одном своём существенном недостатке: крайней дороговизне. Первыми опомнились феминистки радикального толка, вдруг почуяв – куда задул ветер перемен. Первым делом они попытались проповедовать среди биолемов женского пола, но вместо понимания встретили неприятие. Тогда они ополчились против, незаметно оказавшись на переднем крае борьбы с биолемами, как явлением. Где и оставались, пока большая часть не вымерла естественным путём, а остальные не маргинализировались достаточно для перехода в стан конспирологов. Но даже во времена расцвета их антибы, они скорее раздражали, чем причиняли неприятностей. Совсем другое дело – фундаменталисты. В продуцировании которых, в силу врождённых системных багов, особо отличались так называемые авраамические культы. Несмотря на близкородственные разногласия, тут они оказались едины, как никогда: если «ворожею» в одной известной формуле заменить на «биолема», то ход их мыслей в отношении «бездушных тварей» станет до омерзения очевиден. Некогда они единым фронтом выступили также против вышедших из тени вампиров. Но в случае вампиров хватило нескольких попыток покушений на них, чтобы противная сторона осознала всю брутальную фатальность своих заблуждений. Когда хрупкая на вид вампиресса в считанные мгновения размазывает тонким слоем по окружающим предметам обстановки четырёх вооружённых громил-фанатиков – это, знаете ли, производит должное впечатление. И именно на том уровне, который доступен их восприятию. Вот только те, кто таких направляет, обычно несколько умнее, а потери личного состава их заботят слабо. Поэтому покушения прекратились только после того, как вампиры, как бы так поделикатней выразиться, отработали пару цепочек полностью, с первого до последнего звена. В случае же с биолемами, как мы ретроспективно понимаем, расчёт стратегов основывался на том, что их судьба вампиров напрямую не касается, да и косвенно не очень, а потому и дело наше – сторона. И несколько биолемов успело погибнуть, потому что отчасти дело так и обстояло: «ГенТех» – одно, а Агрегация – другое. Мухи отдельно, котлеты отдельно, и ни в коем случае не смешивать для пользы дела. Но потом к стратегам стала приходить Лилит. Бывают ли упыри поэтами? Ну, по-своему. //homo sapiens ultima// Ближе всех к личному совершенству тот, кто вовремя махнул рукой. Postmortem Сatechesis День за днём, ночь за ночью. Уже после второй смены сезонов на круг – похожие, как близнецы. Будь то снег, будь то зной, будь то кровушка рекой. Но, когда почти все силы заняты ежедневным выживанием, особо не задумываешься, а выживаешь. А выживание в те лохматые времена большей частью заключалось в движении. Толстых не водилось, я вас уверяю. Ни вампиров, ни людей. Но не сказать, чтоб свободного времени не выдавалось вообще. Я бы даже сказал, что при всей моей иногдашней предвзятости, в трудоголизме ваших пращуров упрекнуть не представлялось возможным ну никак. И мать всех пороков часто перерождалась у них в форму либо наскальной живописи, либо ритуальных танцев с песнопениями. В основе своей густо замешанных на анимизме, но кому б оно мешало. Тем более, что сам по себе анимизм ничего дурного из себя не представлял, являясь лишь попыткой осознать себя и своё место в мире без инструментов и методы, а вот получавшийся в процессе жмых вызывал у меня двойственные чувства. Вопли и корчи мне не нравились, даже явно раздражали, а вот пещерное граффити неизменно вызывало восторг. Встретив новый рисунок, я радовался как американский школьник, дождавшийся нового выпуска любимого комикса. И даже сам пытался. Задолго до Кисы и Оси создав, например, такой свой автопортрет: Очевидно, не преуспел. Ни в первый, ни во второй, ни в третий… ни в тридесятый раз. И однажды распсиховался настолько, что забросил попытки и какое-то время, лет так двести, в первую голову изводил именно художников. Чем, возможно, нанёс непоправимый урон развитию выразительных искусств в древнем мире. Но потом, когда психоз отпустил, я снова начал получать удовольствие от того, что зрели глаза мои, переключившись на танцоров и певцов. И не извёл их сотоварищи под корень только потому, пожалуй, что склонность к тем же воплям лежит очень глубоко в человеческой природе – каждая базарная хабалка и бабуин в саванне знают: чем громче вопишь ты и твоя стая, тем ты сильнее и правды у тебя больше. Ну а ритмичные телодвижения пролегают в голове человека так близко к фрикциям, ближе только онанизм, что бороться и вовсе бесполезно. Ну а я своё свободное время тратил либо на то, чтобы тупить, о каковой склонности как-то уже упоминал, только по-умному обозвав рефлекторным анабиозом, либо на то, чтобы наблюдать. За людьми. За миром вокруг. Иногда и то, и другое странным образом сочеталось, и тогда во мне начинало зарождаться нечто вроде самосознания. И чем дальше в лес, тем гуще чаща: растущий объём данных с радара стал всё чаще и чаще перегружать мой автопилот, предустановленное ПО которого уже «не вывозило». Очень скоро со всей очевидностью стало ясно: дальнейшее накопление данных само по себе бессмысленно, требуется сравнительный анализ. А для него нужна исходная точка отсчёта системы координат, относительно которой и будет происходить дальнейшая расстановка осмысленных приоритетов. Строго говоря, исходная точка имеется у каждого живого существа: иерархия инстинктов, необходимых для выживания, динамично расставляет приоритеты в зависимости от баланса внешних и внутренних условий, выставляя актуальный фокус. Но вот в чём беда: без некоторой степени абстрагирования от актуального не построишь стратегического видения, а тактические выгоды могут оказываться и регулярно оказываются не только вредными, но и фатальными на стратегическом масштабе. А абстрагироваться никак не получится, если нет объекта для абстрагирования – более-менее очерченного Я, порождённого спайкой в единый конгломерат всего врождённого барахла. Ну, или эволюционного наследия, тут как ни называй – результат один. И горнилом тут выступает собственная голова, уж какая есть, а градус задаёт необходимость приспосабливаться, уж каким угораздило. И мне тут свезло, если такое слово вообще применимо к нашим видам, гораздо больше, чем людям: мне не потребовался длинный шлейф из мёртвых предков, чтобы биологически стать тем, кто я есть. Потребовались генная и биоинженерия. И злой умысел. Не вдаваясь в частности: я экстерном закончил подготовительные курсы на принадлежность к виду homo sapiens. Но имеющиеся всё же отличия разносят нас по Древу Жизни на соседние ветки. Себя люди, со всей возможной скромностью, называют подвидом Homo Sapiens Sapiens, а мы себя, со всей возможной трансгуманностью, – подвидом Homo Sapiens Ultima. Не раз доказано: если прилюдно так именоваться, умудряясь сохранять серьёзное выражение лица, такое самоназвание находит самый живой отклик в среде тех людей, для которых в названии вашего подвида «sapiens» повторено дважды. А если ещё с невинным видом поинтересоваться – это от скромности, из-за которой не счесть вариантов эгоцентризма, будь то этноцентризм какой-нибудь или там антропоцентризм, или из-за чего вообще? – тут можно запросто дошутиться до «модераторского» предупреждения от Агрегации. Ещё одним забавным примером, на котором можно проиллюстрировать как нашу общность, так и различия, является то, что один плохо понимавший людей психолог назвал бикамеральным разумом. У людей таковой – исключение. И в лучшем случае те, кто слышит «голоса в голове», молчат себе в тряпочку, чтобы заботливые окружающие не законопатили в специализированный пансионат. Побудительным мотивом к чему служит всё же не забота, а переживания за собственную безопасность: уж очень часто «слышащие» оказываются на первых полосах газет, а потом сидят, всеми забытые, либо в одиночках тюрем строгого режима, либо в индивидуальных изолированных апартаментах, где им даже столовые приборы из мягкого пластика выдают. В нашем же запущенном случае бикамералка – рядовое явление, прописанное в ТЗ. И хотя «голосов», как таковых, мы всё же не слышим, обмен данными происходит в невербальном порядке, нам никогда не бывает скучно и одиноко. С точки зрения социальной человеческой природы – существенный изъян, но с точки зрения функционала хищника-одиночки – простое и эффективное решение, позволяющее не тяготиться одиночеством ни в коей мере, несмотря на общий биологический в общем и нейрофизиологический в частности базис. Ну а попутно бикамералка – прекрасный прогностический и аналитический инструмент, непосредственно на аппаратном уровне защищённый от некоторой однобокости взглядов и оценок. Также очень помогает в построении объёмных моделей и сбалансированной оценке накопленного опыта. Не говоря уж про то, что сам опыт накапливается быстрее: где одно полушарие что-то пропустило, там второе подобрало. Отчего же такая замечательная вещь не прижилась эволюционно у людей? Хотя, поминая несчастных из предыдущего абзаца, попытки движения в ту сторону явно происходят на регулярной основе? От того, во-первых, что независимая работа полушарий – процесс весьма затратный, а природа не терпит как пустоты, так и излишеств. Во-вторых, способность контролировать степень синхронизации работы полушарий в нас встроена искусственно, а в случае с людьми природе приходилось тыкаться вслепую и соответствующие защитные механизмы сформироваться не успели. Зато на уровне выше – социальном – успели карательные. А в камере-одиночке своим экспериментальным генетическим наследием особо не поделишься. Как, впрочем, и будучи выкинутым из племени (читай, на верную смерть) во времена более непосредственные. Остальное сделала теория вероятности, вшитая в отбор так, что не отдерёшь. Кстати, про опыт. Не могу тут не заметить, что вместе с последним я поднакопил и немного добра. Например, кремниевый нож. Совершенно поразительная вещь, пришедшаяся ко двору как нельзя более кстати. Я даже подсмотрел технологию их изготовления. И попробовал однажды. Слегка отбил пару пальцев, но сделал вполне функциональный копипаст. Правда, тут же решил, что когда понадобится следующий – просто объединю приятное с полезным: и покушаю, и прибарахлюсь. И совсем другое дело, что в те времена лишних знаний и навыков не существовало, а потому я старался перенимать всё, что мог. Ту же одежду, например. Да, раздражала. Самим фактом своего наличия на теле. Но оказалась очень кстати, когда пришли первые же холода. Да и ночами умыкнутая по случаю спальная шкура очень даже добавляла комфорта. В общем, и сам не заметил, как разжился небольшой котомкой. Но самым ценным приобретением оказались навык и инструменты разведения огня. Жить сразу стало лучше, жить сразу стало веселей. После пары ненароком устроенных лесных пожаров, я научился даже вполне безопасно с ним обращаться. Очаг там, камушки, все дела. Да, лишние телодвижения, но возросшая калорийность снеди компенсировала затраты. В том случае, если потом не приходилось улепётывать, не разбирая дороги. Так что превозмогал себя. Проявился и один побочный эффект из неприятных: приготовленное ко всему прочему вкуснее сырого, а потому я, без всякой задней мысли, попробовал приготовить по случаю и немного человечности. Но вдруг столкнулся с тем, что прошедшее термическую обработку в данном случае не помогает. И таким образом мои альтернативные гастрономические пристрастия превратились в совсем уж досадную необходимость. Что как-то в очередной раз едва не стоило мне жизни и пришлось вносить в поведенческие паттерны очередную поправку: тянуть до последнего – не вариант. Вот ни разу. Кошак выручил вдругорядь, но на кошака ведь надейся, а сам не плошай. А вот копьё, например, я счёл после ознакомления совершенно бесполезным. Несмотря даже на то, что не только мог метнуть его намного дальше и убойней, но и практически сразу вывел для себя концепцию копьеметалки. Расстояния показались мне совершенно избыточными, а относительная точность – совершенно неприемлемой. Поэтому я решил, что сей несколько тяжёлый и громоздкий предмет мне не нужен. Та же участь постигла перешедшие по наследству гарпун, удочку и сеть. Хотя воспользовался только гарпуном, остальное списав до кучи по признаку назначения: первая же попытка поесть жареной рыбки навсегда отвратила меня от водоплавающего мяса – мне ещё дня четыре кряду казалось, что мелкие кости позастревали у меня везде, где только возможно. Не вышло из меня рыбака. А потому, когда ваши предки бездумно подъели мегафауну, им не только самим лишний раз перекусить не удавалось, но и ими стали закусывать чаще. Ну а все вместе мы постепенно стали смещаться на юг, в более плодородные земли, где изобилие растительной пищи компенсировало усиливавшийся дефицит животной. Я тоже, на людей глядя, пробовал жевать вершки и корешки, но в должной мере не проникся. Особенно раздражал меня выхлоп, заметно бивший по моему обострённому обонянию. Иногда даже спать приходилось прям вот головой к ветру или лёгкому сквозняку, чтобы глаза не слезились от накатывающих последствий растительной диеты. С вегетарианством тоже не заладилось. А в общем и целом если, то во время нашей едва заметной миграции, я просто жил, наблюдал и осваивал новое. Наблюдать оказалось просто по факту того, что мой циркадный ритм не совпадал с людским. Засыпал я глубоко за полночь, а вставал сильно после рассвета. И до появления в стойбищах собак я мог не только издали наблюдать быт моих подопечных при свете факелов, но и прокрадываться непосредственно к ним в гости, неслышной тенью двигаясь среди спящих. Вот только чем больше проходило времени, тем нового становилось меньше, а просто жизни – всё больше. Последнее, что я хорошо помню из того периода, как ко мне пришёл старый уже и ослабевший кошак. Я не просто удивился, увидев его в таком состоянии, а даже пришёл в некоторое замешательство, впервые воочию увидев безжалостность времени на близком мне примере. Допрежь такого попросту не существовало в моей картине мира. Нет, смерть от естественных причин я уже видел, видел и похоронные ритуалы. Но люди рядом со мной не успевали меняться настолько очевидно, чтобы заставить меня задуматься именно о течении времени. А в отражениях на водных гладях я видел всё то же самое неизменное лицо. И тут кошак. Которого вроде совсем недавно видел таким сильным и быстрым зверем. Я покормил его. А потом, когда он задремал, напоследок вдруг лизнув мне руку, быстро и безболезненно убил. И похоронил. Пришлось предпринять изрядный марш-бросок, чтобы похоронить его там же, где мою первую жертву, но я решил для себя, что так будет правильно. Хотя и опять понимал всю прагматическую бесполезность предпринятых усилий. А потом… Потом близнецами стали не только дни, но и годы. И не вспомнить мне уже ни за что – когда перевалил первый столетний рубеж. Когда-то давным-давно. И не вспомнить даже – сколько таких рубежей преодолел прежде, чем начал осознавать, что внутри меня нарастает смутное беспокойство. Но не то, которое вызывал голод, а совсем-совсем другое. Изначально я заподозрил в его анамнезе медленно, но верно возрастающее популяционное давление. И даже оказался прав. Но имелся один паскудный нюанс. //Лиля и Леля// [email protected] -> [email protected] Subject: Need immediate assistance! Сестра! Наш масса опять бросил меня на съедение волкам. В ряду прочих мне задали вопрос о том, какую скорость развивает «Маленький Мук», а какую «Анзуд». Наша очаровательная Милена явно получила от массы исчерпывающий пакет мыслеобразов, но не менее явно транслирует его – излагает прилежно и где-то даже вдохновенно, но выражению глаз позавидовал бы любой стекольный мастер. Паре человек в зале уже стало очевидно, что она попросту воспроизводит набор слов. Когда же её косплей патефона на дворовых танцульках станет очевиден всем, они возьмутся за меня. Выручай! [email protected] -> [email protected] Subject: Вот уж новость Сестра! Да что эта пресстетутка себе позволяет! Краткий ответ (который ты бы знала, если б меньше времени тратила на маникюр): никакую. Поскольку они не движутся в пространстве вообще. Они меняют свои координаты в нём. Потому говорить о скорости, ускорении и инерции применительно к ТП – совершенно бессмысленно. То же, что может субъективно выглядеть для наблюдателя «движением» и называется «тонким пилотированием» (которое обычно имеет место после прыжка там, где нет приводных маяков), представляет из себя всего лишь ещё один режим работы двигателя – серию высокочастотных микропрыжков. При этом частота прыжков постоянна и составляет порядка мегагерца, а «рычаг тяги» меняет не ускорение, а условную длину каждого прыжка, что величина уже изменяемая. Она же определяется весьма хитрым образом угловой минутой – разрешающей способностью человеческого глаза. У кого тут возникнут вопросы глубже – отправляй к открытой документации, ибо нехрен, в самом деле. И нет, я тоже не в курсе – оставил ли уже масса попытки адаптировать управление под людей, или нет. Извини, но в тот момент тоже отвлеклась на ноготки. [email protected] -> [email protected] Subject: RE: Вот уж новость Вот обязательно быть такой стервой? :-D :-D :-D [email protected] -> [email protected] Subject: RE: RE: Вот уж новость Не плачь. Тушь потечёт – станешь страшная, господин назначит меня любимой женой. P.S. И да, заранее отвечая на «сучку»: я тебя тоже люблю, фифуня. Лилит, или моя дорогая (во всех смыслах) Лиля, умудрилась войти в кабинет одновременно и вальяжно, и стремительно. Так тут умеют только она и Котангенс, когда шуршит пакет с едой. Бросила взгляд на экран. Хмыкнула: – Продолжаешь составлять список претензий человечеству? Вообще, настройки нейроинтерфейсов во всех моих четырёх кабинетах по умолчанию выставлены на приватность, и потому любой посторонний человек не увидит, войдя, ничего кроме воздуха, но Лилит, как и её сестру, настроили на мои мозговые волны непосредственно по проекту, а потому прекрасно всё видела. – Ну, не то, чтобы очень… – Почитаю? – Всё, что угодно, лишь бы вы улыбались… Намёк на улыбку на её лице стал чуть более явным, а бесенят в глазах больше. Она села по-турецки, прямо на пол перед мной, в паре метров напротив, но эдак вполоборота. И я ничуть не сомневался, что специально. По-хозяйски вошла в систему и перемотала на то место, где остановилась в прошлый раз. «Ослик Иа» в первое мгновение немного дёрнулся, отчего у меня возникло лёгкое чувство дезориентации и тошноты, но тут же выровнялся, синхронизировав каналы. Лилит тоже неуловимо поморщилась, но она всегда так входит. В холодную воду, говорит, надо прыгать сразу, а не жеманно семенить, кокетливо попискивая. И мотивация таких речей двойная: явная – объясняет почему так вламывается в сени и что извиняться не собирается, неявная – дразнит свою сестру Лелю, которая тут (да и не только тут) её противоположность. Леля садится на волну так мягко и деликатно, что я не раз чертыхался, вдруг обнаружив её присутствие. Указательный палец левой руки, свободно лежавшей предплечьем на колене, еле заметно подрагивал, листая текст. Вовсе не обязательно, но почему бы и нет. Тёмные, едва ли не чёрные, глаза бегали по строчкам. Поза расслабленная, по лицу всё также блуждала тень улыбки. Я откровенно и в который раз залюбовался ею. Лилит и создавалась, как образец зрелой, умопомрачительной красоты – такое сочетание подтянутостей и округлостей, от которого у любого здорового мужчины должен приключаться незамедлительный стояк и, если не полный, то близко к полному отказ когнитивных функций. Да, сделано специально. Такой типаж и в обычной жизни иногда встречается: эдакая, знаете ли, нимфетка-бомба сомнительного возраста согласия, неожиданно столкнувшись с которой нос к носу мужик теряет дар речи и способность соображать, а рука будто сама тянется помацать, каким-то вывертом вдруг оказываясь безымянным пальцем в кольце. Вот только обычно такие буквально за пару-тройку лет перерастают свой половой триумф, превращаясь в жопастых индифферентных яжматерей с цепляющимися за подол сопливыми этождетьми, а их благоверные потом бухают с друзьями на гаражах. Потому что то, на что повёлся, осталось в прошлом навсегда, а то, что есть сейчас – глаза б не видели. Вот только и жена, и дети уже прописаны. И даже завещание на всякий случай составлено. Но некоторым из таких прелестниц выигрыш в генетические кости позволяет таки будто замереть во времени, лишь слегка сглаживаясь и округляясь местами, что только придаёт им той пикантности, от которой в голову непроизвольно лезет всякая хрень вроде «лоно», «нега», «перси», «истома» и прочие потраченные молью реликты золотого века поэзии. Вот по такому исходному типажу Лилит и дизайнилась. Тут тебе и крепкие икры, тут тебе и округлые бёдра (и не будем заострять внимание на том, что своими прелестными ножками она на раз может хребет сломать). Отчётливо выраженная, но не анорексично-осиная талия. Есть даже очень-очень тонкий в данном случае, но намёк на животик. Упругие груди между вторым и третьим. Обманчиво мягкие руки, обещающие сурдоперевод «Книги тысяча и одной ночи» (и не будем заострять внимание на том, что своими прелестными ручками она на раз может шею свернуть). А венчает всё это гентехово великолепие идеально пропорциональная голова с разметавшимися, будто ненарочно, иссиня-чёрными волосами до середины спины. Но самый шедевр – лицо. О, сколько мы над ним просидели. Настолько правильное и точёное, что ещё бы шаг в том же направлении, и мы бы все дружно оказались в «зловещей долине». Собственно, такова идея и была: в некоторой степени передать через фенотип функционал, а функционал у Лилит – не только то, что в традиции эвфемизмов называется «эскорт», но и телохранитель + специалист по весьма деликатным поручениям. Каковые поручения иногда требуют, как бы это поделикатней тоже выразить, несколько деструктивного подхода. Но никто ни в коем случае не хотел делать её лицо пугающим. Поэтому в его черты сознательно привнесены почти незаметные, но очень располагающие буколические нотки, которые в итоге только добавляли сногсшибательного эффекта. Буколический типаж вы тоже наверняка встречали: взглянешь на такую девчулю бывает – вроде простушка простушкой, только про сеновал и корову с отвалившимися рогами не рассказывает, но почему-то приходится прилагать почти физические усилия, чтобы не отдать ей ключи от квартиры. А теперь представьте, что такой девчуле ещё и роковой красотой в лицо щедро плеснули. Представили? Вот. Результат получился поистине ошеломительный: будто на одном полотне смешали самое лучшее из пасторали и самое лучшее (в хорошем смысле) из Гигера. – Папаша, дырку проковыряете… – Отпустила шуточку Лилит, не отвлекаясь от чтения. Шуточка хотя и многогранная, но каждая из граней – так себе. И она сие понимала прекрасно: цель заключалась не в том, чтобы поразить меня глубинами остроумия, а кольнуть. И, находясь на одной волне, я никак не мог скрыть истинной реакции. Лилит усмехнулась. Вообще, в геноме каждого биолема красной нитью проходит безусловная лояльность. Но ни один дурак ещё ни разу не захотел себе послушную куклу. Не, отказать биолем не мог, но мог обставить дело так, что мало не покажется. Остальное решала заложенная ширина «коридора» дозволенного. У Лилит само его существование вызывало вопросы: она не то, что на грани фола иногда ходила, иногда она отчебучивала такое, что у какого другого биолема сошло бы за неприкрытый бунт и гарантийный случай. Каковых, слава богу, ещё ни разу не происходило. Я не стал отвечать. И даже в лице не изменился. Не потому, что чертовка не попала, а потому, что она о том и так прекрасно знала, и мимическая реакция становилась избыточной. Но через некоторое время меня посетил образ: Леля вытирает мне слёзы, ласково мурлыкая себе под нос. Тут я не сдержался и усмехнулся уже сам. А Лиля закончила чтение, вышла из системы и, посмотрев на меня в упор, отчеканила: – Не прокатит. – Что именно? – Спросил я, давно уже смирившись с тем, что обе сестры предпочитают вербальную коммуникацию передаче ёмких мысленных пакетов. Не из вредности, а по исконной женской природе. – Как бы ты не разрисовывал себя под бедную, несчастную овечку, жертву обстоятельств, тебе никто не поверит. – Спасибо на добром слове. – И дело даже не в том, что ты лжёшь – «О, нет, как можно?» – Изобразила она короткую сценку, обхватив лицо руками в деланном испуге. – И даже не в том, что ты переигрываешь. Хотя, прямо скажем, не без этого. Дело в том, любимый-мой-родной, что ты – упырь. А вам не верили, не верят и никогда не поверят. Закончив играть в Кэпа, Лиля повернулась к подошедшему облизывающемуся Котангенсу и, дав тому возможность выразить признательность мелким дрожанием хвоста, подхватила его на руки. А я спросил: – Понимаю так, в Нью-Йорке всё прошло не совсем гладко? Взглянув на меня исподлобья, она явно захотела ответить какой-то очередной колкостью, но передумала и спокойно ответила: – Шестнадцать паралитиков, из них четыре координатора. Ближайшие Чёрные НОДы оказались настолько перегружены, что подозреваю целевую атаку. Я битый час, едва ли не побайтово, через совсем уже левые прокси и ретрансляторы, передавала им коды деактивации. Вроде не заметили, но Леля на всякий случай уже там. Ага, теперь знакомьтесь: Леля – сестра Лили. Прошу любить и жаловать. Боевые протоколы в неё тоже встроены, но ровно столько и так, чтобы продержаться в случае шухера до подхода сестры, которая уже и повыдирает из туловищ всё то, что из них лишнего выпирает. А основная задача у Лели – представлять меня там, где требуется сгладить углы и шероховатости разной степени запущенности. Нет, не она пресс-секретарь, но они регулярно работают в паре. Леля же моё, если можно так выразиться, публичное лицо. По странному стечению обстоятельств частенько оказывающееся там, где уже успела приложить руку Лиля. При одном важном условии: если Лилю даже близко не заметили. Нам ведь не нужны лишние нездоровые ассоциации, верно? И да, я понимаю – каково звучит: не заметили ту, которая создавалась так, чтобы не заметить было невозможно. Но даже некоторые люди обладают врождённым навыком отвода глаз, а у нашей ночной фурии такой навык усилен многократно. А Леля… Леля – воплощение деликатности, такта и святой невинности. Она и внутри, и снаружи спроектирована так, чтобы любой человек чуть что испытывал непреодолимое побуждение грудью или грудьми встать на защиту невинного дитяти, даже если дитятя стоит с зазубренным тесаком в руке, сверху донизу в кровище и с чужими кишками вокруг шеи. Фигурально выражаясь, там, где они с Лилей работают в тандеме, в каком-то условном смысле делегирования ответственности иногда так и происходит. После таких случаев они страшно ругаются, потом мирятся, потом опять ругаются… А мы с котом, фигурально же выражаясь, едим попкорн. Субтильненькая вся такая. Тоненькие ножки с забавно выпирающими при определённом угле зрения коленками девочки-подростка. Что ничуть не мешает им, однако, быть вполне красивыми и стройными. Ручки может и не плёточки, но возникает острое желание помочь донести на край света всё, что крупнее клатча. Кто ж знает, что, если очень нужно, она и сотку на бицуху вытянет. Грудки-единички, но совершенно сформованные. А от напрашивавшихся вроде к образу грудок-дуличек отказались по двум соображениям. Первое: всё же одна из функций Лели подразумевает вполне взрослые дела, а срываться в дружелюбного медведя мне как-то не улыбалось. Вторая: требовалось производить на людей впечатление природной невинности, но ни в коем случае не сорваться туда, где Лелю будут воспринимать ребёнком: агу-агу, сюси-пуси, и кто тут у нас такая лапуся в ситцевом платьишке мненьице имеет? К чести дизайнеров, соблюсти баланс вполне удалось: Леля говорила – её слушали. И в её случае тоже много сил ушло на лицо. По понятным из вышеизложенного причинам. Требовалось создать такое сочетание черт, которое совмещало бы в себе едва тронутую зрелостью свежесть ранней юности эдакой девушки-весны и в то же время придать ему некоторую серьёзность, достаточную для того, чтобы её в тот же момент не начинали слепо любить обладатели внешних половых органов и не менее слепо ненавидеть обладательницы внутренних. Но как ни крутили, ничего не выходило. Точнее, выходило, но до определённого предела, за которым невинность начинала сползать, как позолота, а сама Леля постепенно превращалась всего лишь в сексапильную молодку. В конечном итоге я начал несколько психовать, а дизайнеры – прятаться. Но потом у кого-то хватило отваги прислать два изображения будущей Лели: одно без очков, а другое – как раз в декоративных очках. Решение оказалось насколько простым, настолько и эффективным: без очков, элементарного аксессуара, Леля выглядела так, как её изначально и задумали, а вот, надев элегантные очки в строгой оправе, превращалась в серьёзную мадмуазель может и юных, но вполне годных для обложки мнегазина лет. И не только в категории «для мужчин». Её фото в очках вполне могло бы сопровождать статью под заголовком: «Юная аспирантка научного подразделения „ГенТеха“ бла-бла-бла» в каком-нибудь профильном журнале. Так что все выдохнули и расслабились. А Леля очень скоро в совершенстве научилась дозировать свои ипостаси. Иногда применяя свои умения и ко мне: начнём бодаться по некоему произвольному поводу, а она берёт вдруг и снимает очки. И, хотя я всё понимал, понимание не особо помогало: переключение происходило практически моментально. Чисто гипотетически я каждый раз мог вернуть контроль, но ни разу ещё ни одной веской причины не нашёл. Из-за чего как-то пришёл к выводу, что, кажется, создал чудовище. И чудовищем у нас получилась вовсе не Лилит. Та всего лишь не забыла по случаю наддать парку, заметив, будто ни к кому не обращаясь: «По образу и подобию…» – А когда я поинтересовался, кто же именно, бросила: «Обе». На том разговор иссяк. Не потому, что чушь, наоборот – замечание показалось мне не лишённым глубины и остроты. Но в самом деле: условно выражаясь, каждый Творец творит вокруг себя в первую голову свои отражения. Так не подразумевает ли сие, что каждый раз, когда в нашем скромном menage a trois приключается интим, с моей стороны сие суть нарциссизм, возведённый в такую крайнюю степень, что его даже извращением не назовёшь? Вам может смешно сейчас, а я эту мысль так и не додумал: в самый разгар мыслительного процесса меня отвлекла Леля, чем укрепила мои подозрения на свой счёт, а потом я этой мысли ловко избегал, как мясоед без малейших умственных усилий избегает мысли о том, что его стейк ещё вчера может мычал и откладывал лепёхи. Ни к чему – решило за меня моё бессознательное, приняв лелин облик – одно беспокойство и томление духа. На том тему и закрыли. И как вы уже наверняка поняли, мои юные радиослушатели, и Лилит, и Леля – биолемы с глубокими модификациями. Как же я обошёл запрет? А вот так. Обе сестры после своего «рождения» честно прошли процедуру тщательного генетического сканирования в лаборатории при Наблюдательном Совете. И сканирование никаких нарушений не выявило. А потом, в уютной домашней обстановке на Острове, я создал может и скромную, но торжественную атмосферу и, взяв обоих сестёр за руки, произнёс кодовую фразу: «Incipit viva nova!» Активаторный рекомбинантный ген, замаскированный под то, что и сейчас в человеческой генетике отчасти считается «мусорным ДНК», сработал в лучшем виде и перепаял таких разных близняшек в полном соответствии заложенным подпрограммам. Да, я применил к своим красавицам маленький упыриный секрет. Но – тсссссс! – только между нами. // Договор Крови// О том, что изменил ход истории, обычно узнаёшь задним числом. Если узнаёшь. И обычно потому, что число болит. Postmortem Сatechesis Я стоял и бесился на берегу полноводной реки. Мне до зарезу требовалось попасть на другой берег, но плавают-то вампиры также, как лазают по деревьям. Дело в несколько другой микроструктуре тканей. Костей там, мышц, связок и прочей требухи. Они у нас несколько плотнее. Совсем немного, но вполне достаточно для отрицательной плавучести. И хотя я мог бы, при желании, добросить камень до противоположной стороны и даже там кого-нибудь им убить, задержать дыхание настолько, чтобы пёхом дойти по дну, не мог. А до ближайшего брода, как подсказывала мне мицелиевая карта, предстояло пилить и пилить. Вот и бесился: с моей стороны реки мы всё сожрали подчистую, а ел я последний раз уже достаточно давно. И речь я тут веду не про оленяшек и кабанчиков, здесь у меня как раз всё оказалось схвачено: трудно, знаете ли, быть плохим охотником, когда точно знаешь – где и кто находится в пределах дневного перехода. Вот только в тот момент я стоял и смотрел на подтверждение того, что дневного масштаба маловато для уровня глобальных миграций. Мы оказались хороши. Ох, как мы оказались хороши. Сколько вас было, когда нас сбросили вам на погибель? Миллионов восемь, плюс-минус. А сколько осталось? Всего-ничего. Пара тысяч Праймов выполняла задачу медленно, но верно. Несмотря на то, что по мере продвижения на юг еды, во всех смыслах, нам требовалось меньше – меньше тратили на внутреннее отопление. Несмотря на то, что мы отключались по любому удобному поводу и тем самым снижали энергопотребление до совсем уж смешных значений. Несмотря на то, что развлекаться вам особо нечем было, и вы старательно воспроизводились. Так что я угадал с популяционным давлением, но не сразу осознал его источник: людей-то как раз становилось всё меньше и меньше, несмотря на более плодородные края, а вот количество вампиров не менялось – нам становилось попросту тесно. И голодно. По нарастающей. При таком раскладе каинов грех становился лишь вопросом времени. И в один проклятый день час грехопадения настал – Прайм убил Прайма. Сам едва выжил, израненный и исполосованный, но одолел. А вот те муки, в которых он потом умирал со страшным воем, истошными криками и кровотечением из всех естественных и неестественных отверстий, ввергшими всё живое в ужас на расстоянии нескольких километров, навсегда отвадили других вампиров от поедания себе подобных. Его гибель оставила по себе двойственный отпечаток в памяти Агрегации: с одной стороны – облегчение, ведь то, что он сотворил, выглядело непростительной мерзостью, а теперь, после такого воздаяния, дураков не будет; с другой – именно что омерзение, ведь каждый из нас непроизвольно заглянул вглубь себя и увидел там то, на что смотреть совсем не хотелось. Каждый поставил себя на его место и каждый задал себе вопрос, однозначного ответа на который не нашлось. Новостей постфактум тоже вышло две. Хорошая: погибая, согрешивший Прайм вопил так на всех уровнях бытия, что пробил нам дыру в ганцфельд. Нам уже не раз приходилось сталкиваться с местами и ситуациями, когда мицелия вокруг не оказывалось. Совсем. И возникало неприятное чувство некоторой даже беспомощности, будто вдруг оказываешься посреди пустыни, где у тебя никаких ориентиров, кроме Солнца днём и других звёзд ночью. Ганцфельд может и не решал проблему с картой Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64201202&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.