Под властью отчаяния. Часть 1: Химера

Под властью отчаяния. Часть 1: Химера Алиса Лиделл Совершить побег от собственного прошлого, которое затягивало тебя в омут отчаяния, чтобы попасть в лапы к самому влиятельному гангстеру одного небольшого индустриального города Америки? Влюбиться в него до разрыва сердца, каждый раз сотрясаясь от боли, столкнувшись взглядом с двумя бирюзовыми океанами? Кажется, мир вокруг начал разрываться на мелкие кусочки, а вместе с ним и Йоханесс рассыпался, чтобы после выпасть белым пеплом на тонкие плечи дона. Содержит нецензурную брань. Алиса Лиделл Под властью отчаяния. Часть 1: Химера Глава 1. Мы все плохие в чьей-то истории Над шрамом шутит тот, кто не был ранен. Как часто мы видим красивые оболочки, счастливые сверкающие улыбки, искорки в глазах и решаем, что обладатель этого по-настоящему счастлив, а значит, и совершенен? Обычно мы не задумываемся над тем, что на самом деле творится внутри красивой розы, даже не подозреваем, что колючки, представленные нам в виде взрывного характера, могут являться неким приспособлением защиты от внешнего мира, нежеланием их носителя наступать на старые грабли, которое переросло в паранойю. (с) МарвинШмидт Shemekia Copeland – Married To The Blues – Миссис Ричардсон, Вы сегодня сверкаете в прямом и переносном смысле. Правду говорят, что женщине больше всего на свете идут улыбка и драгоценности, – кудрявая блондинка сдержанно улыбнулась на комплимент и благодарно кивнула головой. Большего Гловер и ожидать не мог. Анджелль – одна из самых красивых дам в данном роскошном заведении, которая уже, к большому сожалению, состоит в браке. – Мистер Ричардсон, которому я безмерно благодарна, всегда может обеспечить меня и тем, и другим, – было видно, что при упоминании мужа в глазах Анджелль загорался самый настоящий огонёк. Честно говоря, не завидовать любви этих двоих было просто-напросто невозможно. Светская львица, настоящая красавица, заботливая мать и обожающая жена, сердце которой навсегда было отдано в когтистые руки самовлюбленного чудовища, безумного эгоиста, жестокого авторитета, который, к слову, чтил и уважал свою женщину. – Вы и мистер Ричардсон – восхитительная пара, – незаметно скривившись от такого количества лести, произнес Гловер. Женщина опять на секунду ослепила его своей обворожительной улыбкой и кивнула головой. Вряд ли эти эмоции можно было назвать настоящими, тем более, если учесть то, как часто Анджелль приходилось выслушивать комплименты в свой адрес. – Я смотрю, Вы сегодня прибыли к нам не одни, – мягким голосом произнесла женщина, указывая рукой на мужчину в круглых очках, который с каким-то необъяснимым недоумением в глазах впивался взглядом в поющую на сцене актрису. Гловер невольно ухмыльнулся, наблюдая за человеком, который первый раз в жизни посетил настоящий бар, где всё также первый раз в жизни увидел столь сексуальную певицу, приковавшую его взгляд. Её длинное алое платье, усыпанное блёстками, держалось на объёмном бюсте, оголяя острые плечи, выпирающие ключицы и тонкие осторожные ручки, кисти которых были запрятаны в чёрные перчатки. Но преимущество такого наряда также заключалось в широком разрезе в юбке, демонстрирующим кружевные чулки и восхитительные гладкие ножки. Она изящно изгибалась и посылала воздушные поцелуи чуть ли не каждому мужчине, находящемуся в небольшом помещении. Идеальные формы, коралловые пухлые губы и мягкие каштановые волосы не могли не притягивать очарованные взгляды людей, которые посвящали всю свою жизнь работе. Кто бы мог подумать, что маленький деревянный домик с шаткой крышей, который напоминал старые разваливающиеся лачуги моряков на побережье, может оказаться настоящим раем для души? Внешняя непривлекательность – всего лишь маскировка, которая скрывала в своих закромах настоящую конфетку, где звучали раскаты барабанов, строгий ритм контрабаса, пение кларнета. Но все эти инструменты лишь подыгрывали главной изюминке ансамбля – саксофону, заслуженному королю джаза, который покорил сердца многих модников и консерваторов. Нельзя не сказать про восковые свечи, добавлявшие таинственность в это мероприятие, а также про бархатный занавес и отделку мебели из того же материала, что являлось жутким контрастом старому скрипучему под уже нетрезвыми телами полу. Далеко не всегда можно было объяснить тягу хозяина данного заведения разбрасываться загадками везде и повсюду, но эта его манера, кажется, только ещё больше заинтересовывала людей. – Да, миссис Ричардсон. Мой кузен приехал в большой город из совсем крохотного местечка в Дании. Так что каждая мелочь для него теперь в новинку, – с ноткой нежности отозвался Гловер, первый раз за весь вечер улыбнувшись по-настоящему. – Не хотите меня с ним познакомить? Я люблю заводить новые знакомства, даже в какой-то мере нуждаюсь в них, – вежливо попросила Анджелль, с интересом рассматривая гостя в очках с толстыми стёклами. – Кажется, он не сильно впечатлён нашей достопримечательностью, – нахмурила брови женщина, кидая быстрый взгляд на певицу. – Нет-нет, что Вы! Он просто ещё не до конца осознал исключительность того места, в котором оказался, – поспешил оправдать невежливое поведение брата Гловер, его руки невольно начали трястись. – Я сейчас же Вам представлю моего кузена, миссис Ричардсон. С этими словами мужчина ринулся вперёд, протискиваясь между столиками с сидящими за ними богатыми мужьями, дорогими диванами, покрытыми бархатом, и официантками со спиртными напитками на подносах. По мере приближения к родственнику, лицо Гловера становилось всё более и более хмурым, потому как совсем не хотелось опозориться перед удивительной миссис Ричардсон, но нерадивый кузен обожал идти наперекор желаниям других людей. Предприниматель просто не мог упустить из рук такой шанс на сближение с Анджелль. – Йоханесс, – прошипел Гловер, незаметно ни для кого щипая сидящего за столиком кузена в плечо. – Да чего тебе надо? – фыркнул тот самый Йоханесс, лениво переводя взгляд на предпринимателя. – Миссис Ричардсон горит желанием познакомиться с тобой, а она, дорогой брат, – жена владельца этого прекрасного заведения. Если в твоей пустой голове остались мозги, то ты будешь предельно вежлив и осторожен, если не хочешь, чтобы тебя скинули с оврага. Лично мне от этого худо не станет, но, честно говоря, на твоём месте я бы подумал об Олли. Не заводи себе врагов среди тех людей, которые способны тебе помочь, – протараторил Гловер, похлопав Йенса по спине, создавая иллюзию дружеского разговора. – Это та, перед которой ты на задних лапках стоял, надеясь получить желанный кусочек колбаски? – широко улыбнувшись, заметил мужчина в круглых очках, на что получил лёгкий удар по руке, но никак не ответ. До Анджелль Гловер со своим кузеном мог бы добираться целую вечность, учитывая пожирающий окружающее пространство взгляд Йенса и его постоянные комментарии о дороговизне данного помещения, если бы не настойчивость предпринимателя, который упёрто продолжал тащить родственника вперёд за запястье. Уже в нескольких шагах от необыкновенной женщины Гловер вновь стал излучать уверенность и спокойствие, а его губы искривились в кроткой улыбке. – Добрый вечер, мистер. Безмерно рада тому, что Вы нашли время на знакомство со мной, – улыбнулась Анджелль. – Здрасьте, – буркнул себе под нос Йенс, слегка сощурившись, чтобы получше разглядеть свою до неприличия богатую собеседницу. Гловер целый день до, как он выразился, «светской вечеринки», распространялся на тему сливок общества и их поведения, но больше всего он говорил о прекрасной и властной семье Ричардсонов, глава которой чуть ли не все звёзды с небес сорвать способен. В любом случае, эта самая Анджелль действительно была миленькой дамочкой, похожей на наштампованных моделек, лица и тела которых украшали обложки различных журналов, которую разве что завесили большим количеством разных драгоценностей. Что в Ричардсон было такого необычного? Неужели золотистые кудри? Идеально гладкое лицо? Пухлые розовые губы? Серо-голубые глазки? Это всё красота приобретённая, это всё макияж и яркая одежда. Симпатичными куколками можно восхищаться, но не любить их. Вряд ли Гловера так бы волновало мнение Анджелль, если бы не её муж и деньги в кошелёчке. Да, возможно, прямо сейчас перед Йенсом стояла роскошная женщина, которая не боялась кричать о своей власти, о своём величии и, в конце концов, о своем богатстве. Дорогим в ней было все, начиная от чёрных блестящих от чистоты туфлей и заканчивая пушистой горжеткой, которая прикрывала шёлковую кожу. Стоило ли вообще говорить о коротком облегающим тело бордовом платье, которое идеально подчёркивало фигуру Анджелль, ее колготах в крупную сетку, вуали, прикрывающей часть лица, позволяя сквозь завесу тайны посмотреть на словно выточенное из мрамора лицо, но не разрешая рассмотреть каждую мелочь, деталь. Но отчего-то Йоханесса интересовал один вопрос: как долго строила из себя Анджелль неприступную крепость с высокими моральными принципами и жизненными ценностями, пока не отдалась целиком и полностью в руки сморщенного кукловода, упивающегося юными женскими телами, ищущего в них источник вечной жизни и молодости, пока не стала его женойигрушкой, просто неодушевлённым «милым личиком»? – Миссис Ричардсон, разрешите представить Вам моего кузена, Йоханесса Ольсена. Кстати, также прошу Вас простить его неопытность в разговорах с такими прекрасными дамами, – кивнул головой мужчина, указав на своего двоюродного брата. – Ох, ничего-ничего, я в любом случае крайне рада знакомству, мистер Ольсен, – возможно, Йенса куда больше раздражала потоком бьющая лесть из уст собеседников и эта наигранная вежливость, за которой скрывалась снисходительность высшего слоя к низшему, чем беспричинное восхищение внешностью самой обычной куклы, игрушки богатого старикана. – Ага, я тоже рад знакомству, – видимо, не слишком радостно отозвался Ольсен, если учесть то, что Гловер почти незаметно ударил его локтем. Вообще, где-то, может быть, мужчина и был прав: Йоханесс на самом деле никогда не был в подобных роскошных заведениях, где вино к столу приносят на золотых подносах, беря во внимание то, что Америка ещё не полностью отошла от настигнувшей её несколько лет назад Великой Депрессии; где вся мебель была обрамлена чистым бархатом, а столы были сделаны из такого дерева, о котором Йенсу не доводилось слышать нигде и никогда. Что уж тут говорить о дорогих свечах, распространяющих какой-то сладкий аромат по небольшой комнате, погружая ее в таинственный полумрак, о певице в вызывающем наряде, которую поставили на сцену далеко не для того, чтобы та исполняла песни, а чтобы старым дуралеям было на что поглазеть. Женщин в данном неприятном местечке было мало, если не считать официанток, но если они и присутствовали, то были разодеты так дорого и богато, что не оставалось и сомнений в том, что красавицы находятся на полном обеспечении своих мужей. – Ох, подождите, – нахмурилась миссис Ричардсон, – позвольте мне взглянуть, – женщина подошла к Йоханессу и, нисколько не смутившись, стащила с него очки, единственное средство выживания в пятнистом непонятном мире. – Ох, значит, мне не показалось: Ваши глаза разного цвета! Почему Ольсену нельзя было лишнего слова пикнуть в присутствии этой «важной» дамочки, а ей было позволено вести себя подобно ребенку, который решил посмеяться над своим товарищем? Ах да, это все присущее человечеству разделение населения на слои, благодаря которому выходило, что одним можно всё, а другим совсем ничего. Йенса начинало тошнить. Кто и когда придумал такой закон, что богатые люди являются особенными? Ольсен не собирался распространяться о своем превосходстве над этими неумелыми идиотами и безумными грешниками, потому как и сам был далек от «идеала», но почему совершенством нельзя считать гениев и творцов, которые действительно могут приносить пользу обществу, которые создают удивительные творения, которые не осыпают окружающий мир грязью и не восхваляют мусор, в котором живут? – Да, разного цвета. И что? – грубо отобрав у Анджелль свои очки, прохрипел мужчина. – Говорят, у таких людей две души. Вы это как-то ощущаете? — заинтересованно пролепетала миссис Ричардсон, в то время как Гловер нервно кусал нижнюю губу и сжимал кулаки, прекрасно понимая, что эта сценка ничем хорошим не закончится. – Что за бред? – обиженно фыркнул Йоханесс, которого всегда раздражало чересчур сильное внимание к цвету своих глаз. – Миссис Ричардсон, а Вы знали, что…, – попытался что-нибудь предпринять Гловер. – Ей богу, уймитесь, мистер Томсон, – отмахнулась женщина, перебив мужчину, всё также продолжая с интересом разглядывать глаза Ольсена. И, возможно, прямо сейчас могла бы начаться война, если бы в здание внезапно не ворвались люди в чёрных шляпах с широкими полями, которые моментально привлекли внимание всех собравшихся в помещении; впрочем, они просто подошли к стенам возле входа и замерли на своих местах. Всё в комнате погрузилось в полное молчание, даже певичка замерла на месте, а музыканты перестали играть. Но никто не поднимал панику, поэтому и Йенс решил замереть на месте. Быть может, это у них такие развлечения? Мужчина бы уже ничему не удивился, потому что давно решил для себя, что та кучка зажравшихся богатых свиней давно утратила свою человечность, если вообще ею когда-либо обладала. За вооружёнными людьми вальяжной походкой, нацепив на лицо самодовольную улыбку, вошел, прихрамывая и опираясь на тросточку, молодой мужчина в дорогом чёрно-алом костюме. Его длинные светло-русые волосы с местами проскальзывающей, едва заметной сединой были небрежно рассыпаны по острым плечам. Конечно, Йоханесс нечасто встречал мужчин с такой причёской, но всё же лицо незнакомца вызвало у него больше эмоций. Оно казалось немного женственным засчёт пухлых губ и больших, но жестоких глаз, однако впалые скулы добавляли ему резкости. На носу мужчины была небольшая горбинка, украшенная ещё не затянувшимся шрамом, которая не уродовала лицо, а делала его ещё более необычным. Долго можно было говорить о глубоко посаженных бирюзовых глазах, обрамлённых густым слоем ресниц, в которых хранилась какая-то страшная тайна, спрятанная под семью печатями. Ещё большей необыкновенности лицу придавал едва заметный шрам, пересекающий бровь, три наколотые чёрные точки возле правого глаза и несколько крайне симпатичных родинок на бледной коже. – Эрик! – громко выкрикнула Анджелль, на огромной скорости, не обращая внимания на каблуки, бросившись вперед. – Здравствуй, chebella[1 - Chebella – Красавица; итальянский язык], – почти промяукал мужчина, по-собственнически положив руку на талию миссис Ричардсон. Больше Йоханесс не слышал и слова, потому что Эрика окружила целая толпа людей, а в помещении снова заиграла музыка. Но образ прихрамывающего мужчины не хотел выходить из головы, плотно засев там. Откуда в этом отвратительном месте, полном уродливых старикашек и избалованных куколок, появился такой необычный человек, который прямо таки излучал авторитет и силу? Чёрт, а ещё голос Эрика, глубокий и грудной, бархатный, немного хриплый, что могло говорить о числе выкуренных папирос, но переливающийся всеми тёмными оттенками, вызывающими на ум воспоминания журчащей воды в сумерках. Йенса невольно передёрнуло. Почему он об этом думает? – Кто это? – вырвалось у мужчины. – Мистер Ричардсон, – мрачно отозвался Гловер в ответ. – Пойдём, выпьем чего-нибудь. И вот тогда Ольсена накрыло целой волной потрясений. Неужели этот мужчина с бирюзовыми глазами может оказаться тем самым мистером Ричардсоном? Это неправильно. Это не складывалось в голове. Йоханесс представлял большого человека в возрасте, уродливого старикашку, жуткого жмота и скрягу, который с упоением и вожделением разглядывал красивых дамочек, в то же время не позволяя своей игрушечной красавице прикасаться к другим людям. – Анджелль красивая, правда? – буркнул Томсон, обратив внимание на то, куда направлен взгляд кузена. – Да что уж тут, он тоже красив. – Да, – выдохнул Ольсен, на что Гловер слегка нахмурил брови. – Ты хотел выпить, кажется. Пошли. Grace – YouDon'tOwnMe Кажется, Йенсу тоже нужно избавить голову от ненужных мыслей, чему прекрасно может способствовать алкоголь. Честно признаться, никогда ранее мужчина не видел таких людей, которые одним своим видом могли оторвать окружающих от их дел любой важности и срочности. В его лице можно было найти и недостатки, и шрамы, и едва заметные морщинки, но этот человек буквально убивал наповал своей харизмой, своим обаянием, которое в секунды распространилось на всю комнату. Нет, правда, Ольсен встречал много красивых людей, обожал наблюдать за живыми улыбающимися женщинами, но по сравнению с Эриком и его таинственной непонятной аурой, за которой мог скрываться и жестокий беспощадный убийца, и ветреный любовник, и благодетельный человек, все они были крохотными песчинками в огромной Вселенной. Алкоголь в данном местечке был похож на нектар богов, но, помимо вкуса, замечательно в нем было и действие. Йоханесс думал, что уже ни один напиток так быстро не сможет заставить его вытворять неоправданную ерунду, но, по всей видимости, он сильно ошибался. Уже после нескольких стаканов мужчина начал нагло очаровывать певичку, включив мастера обольщения, что совсем не понравилось остальным гостям. – Детка, спой своим ангельским голоском что-нибудь, от чего кровь в жилах начнёт кипеть, – просипел Ольсен, поглаживая плечи сидящей на коленях певички, больно надавливая на кожу грубыми пальцами. Девушка хихикала и извивалась, словно змейка, отлично подыгрывая небольшой постановке. И спустя ещё парочку уговоров, птичка, запертая в золотой клетке, запела. – You don't own me, I'm not just one of your many toys. You don't own me, Don't say I can't go with other boys[2 - Строки из популярной американской песни прошлого века; записана певицей Lesley Gore, «You Don't Own Me».]. Йоханесс откинулся на спинку стула, наслаждаясь сильным голосом джазовой певицы, исполняющей поп песню. Из-за алкоголя картинка становилась ещё слаще, да и сама красавица в блестящем платье превращалась в настоящую принцессу. Но хватило лишь одной мысли, чтобы выпрямиться и начать мечтать о собственной смерти: голос пташки совсем не был уникальным, Ольсен слышал много похожих тембров, а вот всего несколько фраз, произнесённых Эриком, до сих пор терзали уши и опьянённый мозг. – Всё, спасибо за представление, лапуля, но лимит исчерпан, – прошипел внезапно подошедший к Йенсу кузен, который быстрыми движениями спихнул его со стула и направил в сторону выхода. Да-да, Ольсен не дурак, он прекрасно понимал, с чем это связано: Томсон – сопливый простофиля, который не хочет ссориться с влиятельными людьми, потому что легче встать на колени, чем попытаться отстоять свою точку зрения. – Йенс, иди проветрись, – выплюнул Гловер, выставляя кузена на улицу, который своим отвратительным поведением ему порядком надоел. – Нечего было так нажираться, свинья, – бросил напоследок предприниматель. Ольсен от досады ударил ботинком по камню, думая о том, как несправедлива жизнь, потому что люди, ради которых ты идёшь на уступки и лишения, никогда не ценят твою заботу. Но думать о проблемах насущных Йенсу долго не пришлось, потому что он услышал до боли знакомый голос, который залетел с воздухом в кровь, стал его частью и каким-то живительным эликсиром, опьяняя ещё больше, чем алкоголь. Мужчина, недолго думая, направился к его источнику. Возле кирпичной стены бара стоял Эрик с папиросой в руках, словно спрятавшись от людей, находящихся в заведении. Почему-то в этот момент мысль о том, что Ричардсона тоже тошнит от обстановки в баре, что он мыслит обо всём этом точно так же, как и сам Йенс, показалась очень реальной и правильной, поразила до глубины души и стала чуть ли не спасательным кругом в океане сомнений и страхов. – Добрейший вечерок Вам, мистер Ричардсон, – пьяно протянул Ольсен, приближаясь к Эрику. – Вы и есть тот самый чудак с разными глазами? – ухмыльнулся Ричардсон, вновь поражая Йенса своим глубоким чувственным голосом. – Ваша замечательная куколка совершенно не умеет вовремя закрывать свой рот, – усмехнулся Йоханесс. – Ой, простите. Ольсен поднял глаза на Ричардсона, надеясь найти в них хоть капельку сочувствия к напившемуся с горя человеку, который застрял вместе с братомидиотом в месте, не без того было переполненном кусками грязи. Но столкнулся лишь с ледяными айсбергами, которые тотчас остудили непонятно откуда взявшийся пожар в сердце, и горькой усмешкой, которая, ей богу, не предвещала ничего хорошего. – Настоятельно рекомендую Вам не открывать свой рот в моём присутствии, а лучше вообще никогда, если Вы хотите сказать что-нибудь мерзкое и гадкое про мою жену, – и пускай Эрик старался придерживаться вежливого тона и не срываться на гостя, всё равно можно было заметить нотки дикого раздражения, которые тщательно, но почти безрезультатно, прятались за завесой внешнего спокойствия. И тогда Йоханессу стало до жути обидно, потому что, по сути, он не сказал ничего такого страшного и особенного, чтобы мистер Ричардсон объявил Ольсена своим недругом. Почему вообще он так упорно и ревностно защищал свою глупую подружку? Что в ней такого особенного? Или неужели это всё чары той самой любви, о которой складывают жуткие легенды и сопливые песни, которая может целиком и полностью завладеть сознанием человека? Только вот Йенс не похож на глупую девчонку, которая будет верить в эти бредни. – Почему Вы так держитесь за чистое имя Вашей благоверной? – фыркнул Ольсен, который никогда не умел, несмотря на все молитвы и старания кузена, держать язык за зубами. Разумеется, мужчина понимал, что прямолинейность в высших кругах – это не то качество, за которое могут начать уважать человека, но хоть кто-то, в конце концов, должен им открыть глаза на правду. – Мой чудаковатый друг, – пурпурные губы Эрика растянулись в злой усмешке, – Вы не можете судить о человеке, которого видите первый раз в жизни. Я Вам клянусь, что знаю миссис Ричардсон гораздо лучше, чем Вы, следовательно, сам могу судить о том, «куколка» она или человек. И пускай, возможно, где-то в глубине души Йоханесс всё так же прекрасно понимал, что богатый мистер прав, но почему-то с каждой секундой желание насолить Ричардсону увеличивалось и становилось неуправляемым. – Мистер Ричардсон, Вам не кажется, что Вы просто ослепли от Вашей глупой любви? Гловер будет в восторге. Потому что Йенсу удалось добиться поставленной перед собой цели. Но сейчас, честно говоря, он не был так уверен, что результатом он может гордиться, что окончание этого разговора вдохновляет его на новые удивительные поступки. Ричардсон схватился за край пиджака и сильно сжал кистью ткань, что уже показалось Ольсену достаточно странным в этой ситуации, но через несколько секунд Эрик оторвал руку и пару раз вдохнул и выдохнул, смотря при этом кудато вдаль, за Йоханесса, но минуты спокойствия продлились недолго. Когда бирюзовые костры, в которых горел самый настоящий огонь, взглядом столкнулись с разноцветными глазами мистера нравоучителя, губы Эрика искривились в беспощадной улыбке. – Vaffanculo[3 - Vaffanculo – Идите нахуй; слэнг итальянской мафии], мистер Ольсен. И молитесь на то, чтобы Ваш сон после этого дня был спокойным. Чтобы Вас, так сказать, никто не тревожил, – слащавовежливым тоном уведомил хозяин бара. Рот Йоханесса уже открылся, чтобы выпалить очередной омерзительный бред, за который на утро станет очень стыдно, но Ричардсон решил иначе, сильно, резко и неожиданно ударив своего собеседника кулаком по лицу. И, надо сказать, Ольсен совершенно не мог ожидать, что у маленького осторожного предпринимателя может быть такой крепкий удар. Почему-то только в этот момент Йенс понял, в какую жестокую игру решил сунуть свой нос. Через ещё несколько секунд Йоханесс ударился спиной об стену, крепко прижимая руку к разбитому носу и, открыв рот, впиваясь взглядом в стоящего рядом Ричардсона. – Впредь будьте осторожны, мистер Ольсен, – совершенно спокойно произнес Эрик, широко улыбаясь и разминая руки. – Вам может попасться кто-то менее понимающий. Только из-за Вашего многоуважаемого брата я не только не убью Вас, но и сохраню всё в строжайшем секрете. Советую не попадаться мне на глаза, мой разноглазый друг, – Ричардсон помахал рукой и скрылся в баре. Надо упомянуть о том, что Эрик был на полголовы ниже Йоханесса, не казался особо сильным, да и вообще, он просто богатый предприниматель, чёрт подери. Разве нужно им уметь самообороняться, разве есть необходимость у них в умении драться, если с ними рядом всегда великое множество охраны, которую богачи себе нанимают, чтобы сохранить свое паршивое золотишко? Да и Ричардсон – прямой представитель сливок общества, которые общаются до омерзения вежливо и считают драки аморальным, а заказные убийства ради денег – совершенно нормальным явлением. Кажется, Эрик был прав: никто не может судить о человеке, которого видит первый раз в жизни. Симпатичная куколка может оказаться взрослой и мудрой женщиной, а фарфоровый накрашенный мальчик —мужчиной со сложным характером. Однако этого человека и эту встречу Йенс не забудет никогда. *** Nirvana – Pennyroyal tea Прошло 2 года. На кухне распространился мерзкий, но такой привычный запах сигарет. Это уже вошло в некого рода привычку: каждый вечер, когда Оливер шел спать, а на Йоханесса нападала бессонница и тревожность, помещение превращалось в курительную комнату. Но были в их жизни и особенно страшные ночи, когда заснуть было просто-напросто невозможно. – Пап, там опять стреляют, – сонным голосом произнес Оливер, растирая уставшие глаза руками. – Они тебя разбудили? – нахмурил брови Ольсен, потушив сигарету и бросив ее за окно. Мужчина подошел к сыну, закутавшемуся в одеяло, и крепко обнял его, утешающе поглаживая по спине. – Когда-нибудь мы переедем отсюда, Олли. Я обещаю тебе, – мягко произнёс Йоханнес, прижимая к себе дрожащего парня. – Может быть, тебе стоит позвонить дяде Гловеру? Ты не разговариваешь с ним уже полтора года, – робко произнёс Оливер, посмотрев отцу в глаза. Йоханесс резко оторвал от себя сына, скривившись в лице. Оливер не знал и половины из всего того, что произошло у его отца с его же дядей. – Вали спать, Оливер. Тебе завтра в школу, – отрезал Ольсен, на что парень тяжело вздохнул. – Пап, я не могу спать, пока за окном стреляют. Мужчина фыркнул, но потом посмотрел на уставшее печальное лицо Оливера, осознав, какую чушь только что сказал. Господи, его сын – всё ещё мальчишка, который, разумеется, будет бояться громких выстрелов на улице, потому что их боится и нормальный взрослый человек. Когда Ольсен решился уехать из Дании в Америку, он не мог ожидать того, что вляпается в дерьмо по самые уши. Конечно, новый дом – это начало новой жизни, но Йоханесс со своим сыном ехал не чёрт знает куда, а в место, в городок, где жил Гловер Томсон, сын сестры матери, кузен Ольсена. Удивительно, но предприниматель даже согласился помочь обустроиться в Детройте, но вот подружиться и сойтись характерами оказалось уже чуть сложнее. Таким образом, в скором времени Гловер оставил родственников самих болтаться в неизвестном для них месте. Суть в том, что недорогой домик удалось снять только в бедном районе города, где и показались все тёмные стороны красивого с внешней стороны городка Детройта. Почти каждую ночь раздавались выстрелы, кто-то за кем-то гнался, кто-то кого-то убивал, на траве можно было обнаружить шприцы и разбитые бутылки, а иногда и следы крови. Полицию Йоханесс за полтора года в этом «чудесном» месте видел всего пару раз; поговаривают, что правоохранительные органы давно потеряли власть над большей частью Детройта, что слова «спокойствие» и «порядок» давно уже были ему неизвестны, потому что править балом стала мафия. Ольсен плохо представлял, что из себя представляют люди, состоящие в криминальных группировках, потому что в Дании, признаться честно, всё было слишком мирно и слишком тихо, но, увидев на улицах свободно гуляющих мужчин с пистолетами, картинка прояснилась. Йоханесса всегда бросало из одной крайности в другую. – Пойдём в комнату. Я посижу с тобой. Оливер лёг на кровать, укрывшись почти с головой одеялом, а Йоханесс сел рядом. – Какие у тебя завтра уроки? – мягко спросил Ольсен. – Ничего интересного, кроме литературы, – произнес Олли и вздрогнул, когда за окном раздался особенно громкий и устрашающий звук. – Не обращай внимания. Тебя они не тронут. Расскажи мне лучше что-нибудь, отвлекись от улицы. Какие у тебя одноклассники? Тебя не обижают? – Нет, пап. И… ничего интересного, – щёки Оливера немного покраснели. Йоханесс широко улыбнулся, прекрасно понимая, что сын совершенно не умеет скрывать свои эмоции и всегда выдаёт себя целиком и полностью. – Я не верю, – ухмыльнулся мужчина. – Кажется, кое-что интересное всё-таки есть. – Молли, – прошептал Оливер. – Она очень милая. – Расскажешь мне про нее? – Да, – сильно смутившись, ответил парень. – Она не очень разговорчивая, но постоянно всем улыбается и помогает. У неё огромное доброе сердце. Она маленькая и очень красивая. Она постоянно что-то пишет в своем блокноте. И она мне… она мне сильно нравится. Ольсен кивнул головой, с улыбкой наблюдая за застенчивым сыном. Эта Молли была бы прекрасной подружкой для Оливера, потому что, кажется, у них много общего. Юный Расмуссен тоже не любил шумные компании, вёл себя тихо, прятался от взглядов прочих людей и был очень застенчивым мальчиком, но зато дружелюбным и мягким, что было достаточно странно, учитывая условия жизни, в которых он рос. Йоханесс невольно вспомнил своё первое увлечение девушкой, но тут же попытался отогнать непрошеные мысли. Нет, о своём прошлом мужчина точно думать не хотел. – Я рад за тебя, Олли, – вздохнул Ольсен. – Я надеюсь на тебя. Для меня нет ничего важнее твоего счастья. Парень укрылся с головой одеялом, пряча от глаз отца горящие щёки. – Хорошо-хорошо, больше не буду тебя тревожить. Спокойной ночи, – произнёс Йоханесс, поднимаясь на ноги. – Спокойной, – прошептал парень. Кажется, перестрелка за окном утихала, что несказанно радовало, потому что Оливеру действительно нужно было выспаться перед завтрашним днем. Ольсен выглянул в окошко, где, как ни странно, стояла совершенно спокойная ночь: никаких тебе людей с пистолетами и алкашей. Йоханесс тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что жить в тишине и покое, вероятнее всего, у него никогда не получится. Глава 2. Грустные птицы продолжают петь Не радует ни утро, ни трамвая Звенящий бег. Живу, не видя дня, позабывая Число и век. Как я могу называть своей семьей тех, кто никогда даже не пытался вслушиваться в мои слова? Нет, в доме, где я родилась, даже не пахнет пониманием и любовью. Пускай я лучше буду считать сошедшего с правильной дорожки человека ведущей меня вперёд яркой звёздочкой, чем мою мать, которая готова плюнуть мне в лицо, если ей за это заплатят. (с) Цинния Бейли Coldplay – CrestofWaves Йоханесса с детства приучали к серьёзной экономии, тем самым заранее подготавливая его к нелегкой жизни рабочего класса. Особенно сильно касалось это лекарств, цены на которых всегда были заоблачными. Родители часто отпускали шутки, наподобие: «Йенни дышит золотым воздухом», что заставляло ощущать себя «лишним» членом семьи, обузой. Ольсена целиком и полностью заглатывало непреодолимое чувство вины, пускай он и понимал, что не виноват в присутствии этого порока в своей жизни. И в этом плане сейчас не изменилось, ровным счётом, ничего. Йоханесс всё так же ненавидел себя, когда жидкости в небольшом флакончике становилось всё меньше и меньше с каждым использованием лекарства. Иногда мужчина ловил себя на мысли, что считает возможный бюджет с отсутствием траты денег на болезнь. И сейчас всё по новой. В руках находилась маленькая трубочка, благодаря которой осуществлялся «прыск», с прикрученной сверху маленькой стеклянной баночкой, в которой и находилась заветная жидкость. Но на данный момент времени её было до неприличия мало, что и вызывало крайне неприятные чувства. На пожелтевшей бумажке, налепленной на стекло, было выведено красными буквами название – «Medihaler». По сути, Йоханесс сейчас ходил по лезвию бритвы, оттягивая на потом покупку новой партии лекарства, потому что приступ мог начаться нежданно-негаданно. Сегодня с самого утра самочувствие мужчины не предвещало ничего хорошего. Очень хотелось верить в обычную простуду, потому что насморк, першение в горле, кашель и слезоточивость вполне являлись её признаками. Только вот Йенс уже давно жил по принципу: «Надейся на лучшее и готовься к худшему». Однако Ольсен не имел права выглядеть хмурым и грустным при своем сыне, потому что не стоит втягивать других людей в свои проблемы, особенно если это чувствительный долговязый юноша. – Доброе утро, пап, – улыбнулся Оливер, сонно зевая. Йоханесс кивнул головой, нехотя сползая с подоконника, на котором успел удобно расположиться. Однако некогда считать ворон, совсем скоро сыну придётся отправиться в школу, а его отцу, соответственно, на работу. Олли терпеть не мог вставать в такую рань, предпочитая на выходных и каникулах спать до обеда. Парень выглядел крайне забавно с самым настоящим вороньим гнездом на голове, наполовину закрытыми глазами и в помятой школьной рубашке, которую ещё и застегнул неправильно. В такие моменты в голове невольно вспыхивали воспоминания об одном неприятном человеке, на которого внешне был жутко похож сын. – Олли, сколько тебе лет, блять? Шесть или шестнадцать? Ты вообще в зеркало свою морду видел? – проворчал Йоханесс, переводя взгляд на стену, где висели часы. – А на часы ты смотрел вообще? Мы опаздываем, пошевеливайся! И тогда в небольшом домике в не самом благополучном районе Детройта воцарился полный беспорядок вместе со своей верной подругой суматохой. Перепуганный Оливер носился из стороны в сторону, пытаясь собрать свои вещи и не запутаться в длинных ногах, пока сам Йенс громко ругался и выуживал из кошелька последнюю мелочь на троллейбус. Но к счастью, все невзгоды обошли неполноценную семейку стороной, поэтому они не только собрались в школу и на работу, но и успели на троллейбус. Йоханесс приходил на работу ни свет, ни заря, потому как занятия сына начинались гораздо раньше, чем первый сеанс в кинотеатре. Возможно, это было не совсем удобно, но вы только посмотрите на Оливера! Прямо сейчас этот паренёк далеко не низкого роста, но тощего телосложения с испугом разглядывал остальных людей, находившихся в троллейбусе, неловко заламывая руки и кусая бледную губу. Ольсен просто-напросто не понимал, откуда в сыне столько робости и страха перед окружающим миром. Иногда его тревожность доходила до какого-то ненормального состояния. И, право слово, Йенс пытался бороться с этим, но Олли как родился запуганным мальчиком, так, видимо, и останется им до конца жизни. Что уж говорить о ночных перестрелках, из-за которых на утро юный мистер Расмуссен однажды отказался выходить на улицу? Йоханесс старался быть хорошим отцом, пытался заботиться о своем сыне, помогал ему справляться с мешающими дышать полной грудью страхами, но, кажется, одной поддержки родственника было недостаточно. Но Ольсен никогда не удивлялся тому, что Оливер вырос немного… странным. – Сын, твоя остановка, – произнёс Йоханесс, легонько ударив Расмуссена по плечу. – Пользуйся своей головой. Она дана тебе для того, чтобы думать. Не забывай. Оливер лишь робко кивнул головой и вылез из транспорта, напоследок помахав отцу рукой. Возможно, Ольсен – не самый лучший папаша, наоборот, в рейтинге родителей он был бы где-нибудь на последних местах, но он старался быть чутьчуть лучше, чем его собственная семья. Детские воспоминания для Йоханесса всегда были самыми тяжёлыми и неприятными, потому что никакого понимания в отношениях с родителями не было, так как женщина и мужчина, решившие взять опеку над ребенком, совершенно наплевательски относились к тому, что даже у маленького мальчика могут быть свои чувства. А Оливер был похож на самого настоящего гадкого утёнка, который в дальнейшем мог бы стать прекрасным лебедем, если бы его отец хоть чтонибудь понимал в воспитании детей, если бы семья обладала достаточным количеством денежных средств, которые можно было бы потратить на образование и нормальную жизнь в спокойном районе. Йоханесс сам, если честно, боялся выпускать сына на улицу без своего надзора. Возможно, это неправильно, но, кажется, это совершенно нормальное желание для человека, который по ночам не может уснуть от выстрелов, раздающихся за окном. Наконец, троллейбус подъехал к небольшому зданию, на стенах которого висели яркие нарисованные плакаты фильмов, которые показывали в кинотеатре. Ольсен вылез из транспорта и нахмурился, уже заранее ощущая неприятный запах пыли старых пленок с записанными картинами на них. Не то чтобы Ольсен не любил свою работу, просто трудиться длительное количество часов, чтобы богатые счастливые люди могли наслаждаться фильмами и целоваться на задних рядах, причём всё это практически за копейки, было как-то неперспективно. Да и улыбочки на лицах подружек толстых кошельков всегда до жути выводили Йенса из себя. Возможно, человеку достаточно обладать деньгами, чтобы стать врагом для Йоханесса. Этот день был максимально тревожным и неприятным. Мало того, что один новый фильм (к слову, весьма скудного содержания) набрал несколько полных залов, так ещё и постоянные навязчивые мысли упорно отказывались покидать голову Ольсена. Под конец рабочего дня мужчина чувствовал себя очень вымотанным и уставшим. Arctic Monkeys – Dangerous Animals – Мистер Ольсен, мне показалось, или Вы действительно какой-то таинственно-печальный сегодня? – раздался звонкий знакомый голосок. Йоханесс поднял глаза и невольно расплылся в тёплой улыбке, заметив перед собой девушку в ярком нарядном платье, которая, слегка нахмурившись и уперев руки в боки, наигранно сердитым взглядом смотрела прямо на мужчину. – Фрида, почему ты не сказала, что зайдёшь? – Потому что твоя развалюха-телефон опять полетела, кажется, – недовольно фыркнула Эльфрида. Йоханесс закатил глаза, потому что в этом чёртовом доме ничто не работало должным образом, постоянно ломаясь, словно становясь жертвой какой-то неопознанной сверхъестественной силы. В любом случае, это не важно, потому что свою подругу Йенс был рад видеть всегда, даже когда она приходила без предупреждения. Ольсен быстро покончил с последними делами на сегодняшний день и вывел Эльфриду из кинотеатра, от нахождения в котором уже начинало подташнивать. Разумеется, работа не помогла Йоханессу справиться со своим утренним недомоганием, наоборот усилив все симптомы. Но, серьёзно, разве в такую нестабильную погоду на человека не может напасть небольшая простуда? На улице уже давно потемнело, отчего Детройт стал настоящим раем для любого романтика. Вечером на главных улицах загорались огни, освещавшие путь, но сам город оставался окутанным в приятные потёмки. Хотелось плыть сквозь сумерки, наслаждаясь ледяным воздухом, вдыхать такой нужный после испарений разогретой пленки кислород и радоваться жизни, окунаясь в атмосферу тайны. Но странное наваждение быстро проходило, когда в голове возникали сплетни, обсуждаемые в магазинах, о новых убийствах, о которых редко когда сообщалось в газетах и по радио. Эльфрида переминалась с ноги на ногу, словно очень нервничала перед каким-то очень важным разговором, но держала язык за зубами, размышляя о том, стоит ли вообще поднимать опасную тему. Наконец, девушка решилась. Она глубоко вдохнула и быстро выпалила: – Мне звонил Гловер. Йоханесс поправил чуть свалившиеся с носа очки, выпучив два своих разноцветных глаза на Пауэлл, которая опустила голову вниз и с интересом разглядывала свои туфельки с острым кончиком. – Блять! – чересчур эмоционально и громко произнёс Ольсен, разворачиваясь в противоположную от Фриды сторону, чтобы сделать несколько небольших шагов, которые должны были потушить разгорающийся гнев. – И что? – требовательно произнёс мужчина, вновь оказавшись возле девушки, когда убедился, что готов выслушать подругу дальше. – Я знаю, что вы в ссоре, Йенс, но он не говорил ничего плохого. Гловер хороший человек, он переживает о тебе, ему не всё равно на меня. Я бы… я бы хотела встретиться с ним. – Что он тебе напиздел? – презрительным тоном спросил Ольсен, быстро приблизившись к подруге и больно схватив её за руку. Эльфрида ойкнула, но ничего не сказала по этому поводу. – Он спрашивал о тебе. И позвал в ресторан. Девушка жалостливым взглядом посмотрела на Йоханесса, который, в свою очередь, с ужасом разглядывал милое личико подруги, которым, разумеется, не мог не заинтересоваться предприниматель. Только вот разве есть в этом что-нибудь хорошее? Но Пауэлл, кажется, всё ещё не могла оставить в прошлом свои глупые детские мечты, а Ольсен, в свой черёд, не мог запереть девушку в клетке. – Будь осторожной, наступая на те же самые грабли, – вздохнул Йенс, отпуская руку подруги, и сделал несколько шагов назад. Пауэлл неловко кивнула головой, прекрасно понимая, что теперь Ольсен очень долгое время будет держать тайную обиду на подругу. Но разве Эльфрида пришла для того, чтобы уйти ни с чем, расстаться на печальной ноте? Нужно было срочно перевести тему, проявить свою любовь к Йоханессу, чтобы тот, не дай бог, не начал ревновать или злиться. – Ты опять обжёгся? – обеспокоенно спросила девушка, схватив мужчину за руку и подняв кисть, чтобы получше разглядеть кожу. Да, на большом пальце действительно красовался свежий ожог. Определённо ушибы и травмы – это не самая любимая составляющая работы киномеханика для Йоханесса. – Отъебись, это всего лишь ожог. Я не подохну, – резко отдёрнул руку Ольсен. – От ожога, может быть, и не умрешь, но смерть твоя точно уж настанет именно от этой дурацкой работы, – прошипела Эльфрида. – Ты не киномеханик. И мы оба это знаем. – Да ладно! Может быть, у тебя есть вариант получше? Может быть, тебе известны места, куда могут без каких-либо проблем принять меня? Ты прекрасно знаешь, как долго мне пришлось бороться ради этого места, – озлобленным тоном отозвался мужчина. Они затрагивали эту тему вновь и вновь, без конца продолжая отстаивать свои точки зрения, постоянно ругаясь друг с другом. Конечно, Йоханесс знал, что девушка банально беспокоилась, потому что мужчина и его сын давно стали для неё чем-то наподобие семьи, но, в конце концов, Ольсен – не маленький мальчишка, за каждым шагом которого нужно внимательно следить. Он вполне себе сам мог разобраться с трудностями. – Я понимаю, однако, признайся себе сам, ты не любишь эту должность! Ночные сеансы и испорченное здоровье не стоят того, что ты получаешь взамен. Я уже молчу про плёнки, за восстановление которых ты расплачиваешься из собственного кошелька. Ты не киномеханик. Ты – художник! Йоханесс прикусил нижнюю губу и отвернулся. Спорить совершенно не хотелось, потому что обычно такие небольшие ссоры заканчивались довольно-таки длительными обидами друг на друга. – Это всё, что ты можешь? – прошептала Эльфрида. – Отвернуться? Уйти от темы? Почему, Йенс? Почему ты ведёшь себя так, словно тебе плевать? Ты ведь не такой, правильно? Ты пытаешься что-то сделать, что-то предпринять, ты заботишься о будущем своего сына, ты не хочешь, чтобы я волновалась о тебе. Йоханесс? – Лучше считай меня ёбаным эгоистом, – резко ответил мужчина, больше не имея при себе никакого желания продолжать этот разговор. – Ты знаешь, что от твоих слов не будет ровным счетом нихуя, но всё равно раз за разом поднимаешь эту тему. – Ну прости, что мне не всё равно. Я пойду, не буду заставлять тебя слушать мои неинтересные тебе речи, – обиженно фыркнула девушка, разворачиваясь на маленьких каблучках, желая поскорее уйти от друга и успокоиться. Ей действительно нужно научиться не волноваться о других людях. Ольсен, нахмурив брови, сосредоточенно рассматривал удаляющуюся фигуру. На самом деле ему было известно, что Эльфрида – относительно спокойный человек, которого непросто вывести из себя, но с каждым разговором с Йенсом девушка, кажется, начинала злиться ещё больше. Иногда она напоминала жену, питающуюся мозгами своего мужа, но мужчина всё ещё помнил, что Фрида просто волнуется, просто переживает. Это совершенно нормально, но Йоханесс терпеть не мог контроль и, следовательно, всегда с корнем уничтожал попытку любого человека брать верх над собой. Эльфрида подошла к пешеходному переходу, желая перейти дорогу, но резко остановилась, по инерции шагнув назад, когда увидела стремительно приближающуюся дорогую машину. В последнее время транспорт был крайне распространен среди богатых людей, которых в Детройте с каждым днём, казалось, становилось всё больше и больше. Некоторые марки становились доступными и для среднего класса, что также влияло на увеличение числа автомобилей на дорогах. Однако не бывает хорошего без плохого. Аварий также было немало, так как иногда за руль садились не совсем адекватные люди. Мимо как раз промчалась машина, петляя по дороге из стороны в сторону, откуда доносилось громкое пение нетрезвых людей. Автомобиль почти задел пешеходную дорожку, выпустив из выхлопной трубы чёрный неприятный дым прямо на находящихся там людей, и умчался куда-то вперёд, заставляя других водителей съезжать в сторону, чтобы не нажить проблем на свою голову. Йенс отшатнулся назад и несколько раз чихнул, в это же время пытаясь отмахнуться от выхлопных газов автомобиля. В горле предательски запершило, словно по небу и гортани водили мягким пёрышком, а в глаза будто бы влили целое ведро воды, потому что слёзы беспричинно продолжали течь по щекам. Мужчина разразился громким кашлем, периодически отвлекаясь на чиханье. Хотелось расцарапать кожу шеи и достать пальцами до зудящих участков тела, не дававших покоя. Когда воздуха стало катастрофически не хватать, чьи-то тонкие пальцы расстегнули верхние пуговицы рубашки, ослабили галстук и вырвали из рук сумку. У Йоханесса уже давно не случалось настоящих приступов, поэтому он уже и забыл ощущения полной беспомощности, потерянности, словно ожидания смерти перед казней на виселице. Как бы ты не готовил себя к этим мучительным минутам, приступ всё равно начнётся неожиданно, а костлявая лапа резко схватит за горло, не давая возможности освободиться от тягостных оков и принять лекарство. Легче стало только тогда, когда в рот попала целебная жидкость. Ольсен сидел на земле с сильно дрожащими руками и вырывающимся из груди сердцем, пытаясь сквозь слёзы в глазах увидеть хоть что-нибудь. Наконец, мужчина разглядел силуэт Эльфриды, машущей руками и что-то отчаянно вопящей. – Йоханесс! Господи, Йоханесс! – надрывалась девушка, что почему-то очень сильно развеселило Ольсена, который начал тихонько посмеиваться. – Я так тебя ненавижу, Ольсен, ты и представить себе не можешь! – отмахнулась Фрида, поворачиваясь лицом к прохожим, столпившимся возле астматика и его спасительницы. – Всё в порядке, правда. Можете идти дальше, – робко произнесла девушка, после чего толпа действительно начала расходиться. Asking Alexandria – Gone Йоханесс поднялся на ноги, не без помощи подруги, конечно, улыбаясь во весь рот, как полный дурак. – Я очень испугалась и впрыснула в тебя всё лекарство, – промямлила Эльфрида, пихая в руки мужчине пустую баночку. – Я надеюсь, у тебя ещё есть? – Конечно, не волнуйся, – соврал Йоханесс, засунув лекарство обратно в сумку. – Спасибо. Пауэлл лишь кивнула головой, не сводя взгляда с мужчины. – Как ты себя чувствуешь? – Нормально, просто в горле немножко першит и голова болит. Это пройдёт. Всё будет заебись, – ухмыльнулся Йенс, на что девушка тоже расцвела. Вряд ли Фрида знала хотя бы немногое из того, что было известно самому Ольсену про свой порок, это существенно упрощало дело. – Я думаю, мне нужно домой, – больше вопросительно, чем утвердительно произнёс мужчина. – Да-да, конечно. Мне проводить тебя? Вдруг там что… – неуверенно прошептала подруга. – Всё нормально, я дойду. Приступ не может случиться два раза подряд – Ладно. Я зайду завтра, ты не против? Ну, чтобы убедиться, что с тобой всё хорошо, – прикусила губу девушка. – Конечно, Фрида, – кивнул головой Йенс. – Пока. – До завтра, – тихо ответила Пауэлл, которая ещё долго наблюдала за уходящим другом, словно пытаясь убедить себя саму в том, что с ним больше не случится подобных приступов, пока он идёт домой. *** К большому несчастью, дискомфорт в горле не проходил, что, безусловно, не могло не предвещать ничего хорошего. К огромному сожалению, зайти по дороге домой в аптеку Йоханесс также не мог, потому что до зарплаты, с которой можно купить лекарство, нужно было ещё дожить. Существовали в жизни куда более важные вещи, на которые можно было бы потратить оставшиеся деньги. Весь вечер Ольсен пытался бороться с разрывающим лёгкие кашлем, но тот почему-то не собирался сдаваться, нацелился на победу. Мужчина набрал побольше воздуха в лёгкие и направился в магазин, где купил продукты, а также несколько тетрадей для сына, которые у него стремительно заканчивались в связи с огромным числом письменных заданий. Но это всё по мелочам, это всё на главные нужды. «Medihaler» стоит дороже. – Пап, телефон не работает, – проскулил Оливер, как только отец вошёл в дом. – Да, я уже знаю, – фыркнул мужчина, тем самым заставив Расмуссена очень удивиться. – Фрида пыталась дозвониться до нас с тобой. Иди делай уроки, я со всем разберусь. Парень кивнул головой и тут же убежал в свою комнату, оставив Йоханесса в полном одиночестве, чего, в принципе, второй и добивался. Он не хотел, чтобы сын заподозрил что-то неладное, потому что Йенс не нуждался в жалости и поддержке, он вполне мог справиться со всем сам. Итак, телефон. Разбираться с тем, отчего устройство не работает в этот раз, пришлось весьма долго. За это время мужчина успел оббегать весь дом, прослеживая провода и их целостность, в то же время пытаясь справиться и с жутким кашлем, который только усилился (возможно, по той причине, что кое-кто надышался пылью). Наконец, когда причина была найдена, Йенсу пришлось приступить к починке, что оказалось чуточку (ну вот совсем чуть-чуть) труднее, чем первое его занятие. Оливер несколько раз предлагал свою помощь, но, кажется, Ольсен уже не раз заявлял, что не нуждается ни в чём от других. На самом деле, это не совсем понятное желание делать всё в одиночку можно было очень просто объяснить: с детства родители твердили о том, что помощи от людей ждать нечего, нужно уметь делать всё самому, потому что полагаться на остальных бессмысленно и даже глупо в каком-то роде. Да и Йоханесс безрукий разве? Сам справится, тем более что благодаря занятости родителей в сфере физики мужчина немало знал о строении разных устройств. Отец и мать слишком сильно хотели, чтобы сын пошел по их стопам, навязывая свое мнение на счет профессии Йоханесса. И разве нельзя сказать, что они добились своего? Вскоре головная боль начала разъедать мозг, а кашель – лёгкие. Но мужчина продолжал верить в чудо. Он достал лекарство из сумки и, посмотрев на стекающие по стенкам полупрозрачного стёклышка капельки, прыснул, почувствовав едва заметный вкус «Medihaler» на языке. Разумеется, эти ничтожные остатки нисколько не поспособствовали улучшению самочувствия. Йоханесс запустил пальцы в отросшие грязные волосы, закрывая уставшие глаза. Возможно, он давно уже не бывал в таких безвыходных ситуациях. А с другой стороны, мужчина сам во всём виноват. Нужно было подумать о будущем и начать откладывать зарплату, но Ольсен же потратил всё на подарок своему сыну. Мужчина был настолько увлечён попытками казаться хорошим отцом, что забыл о том, что главная задача по-настоящему хорошего родителя – быть со своим ребёнком всегда. Йенс – плохой человек и отвратительный папаша, он прекрасно это понимал. Все его попытки стать лучше заканчивались крупным провалом, притом Ольсен в упор не понимал, какого же качества ему не хватало, чтобы добиться поставленного перед собой результата. Больше всего сейчас, наверное, мужчину раздражало расслоение населения и открытая медицина для богатых людей, но закрытая на семь замков для бедных. Это было нечестно. Йоханесс помнил, как в детстве его пару раз сводили к мозгоправу, дабы тот вылечил эту дурацкую бронхиальную астму, которую тогда было можно называть психическим расстройством. Врач, разумеется, ничего не вылечил, а Ольсену повезло, что тогда болезнь только развивалась и находилась ещё на совсем ранних этапах. Недавно мужчина познакомился с лекарством, благодаря которому появилась возможность на выздоровление. Только вот этот модный флакончик стоил очень и очень дорого. Вечер прошёл спокойно, если не принимать во внимание жжение в горле. Самая весёлая часть этой прекрасной оперетты началась ночью, часа в два. Приступ обрушился громом средь ясного неба, а Йоханесс внезапно вспомнил вероучение святого Лютера и начал молиться Иисусу Христу. Наверное, той ночью Ольсен решил, что умер и отправился прямиком в ад. *** Three Days Grace – Over and Over Йоханесс проснулся из-за громкого шороха, который, честно говоря, жутко напрягал. Вставать совсем не хотелось, но мужчина уже проснулся, так что делать было нечего. Ольсен приоткрыл глаза и тут же захлопнул их, столкнувшись с ярким солнечным светом. Сколько сейчас времени? Почему так ярко? Подождите… Йоханесс проспал?! Мужчина резко сел в кровати, потирая сонные глаза, пытаясь спихнуть с себя руки Морфея, сладко обнимающие его. Сколько он отвоёвывал место киномеханика, сколько боролся за эту работу? Слишком долго, разумеется, чтобы так просто и глупо потерять всё, к чему он так стремился после переезда в Детройт. – Мистер Ольсен, лягте обратно, – произнес нежный женский голосок. Йоханесс резко полностью открыл глаза и повернул голову на источник чудесных звуков. Возле мужчины стояла медсестра в белом халатике, которая осторожно поправляла провода, протянутые к ингаляционной маске, надетой на Ольсена, которую он только сейчас, к слову, заметил. Так, хорошо. Йенс в больнице. Только вот почему здесь такие комфортные условия, почему здесь так светло? А где остальные пациенты? Хотя, кажется, эта палата вообще одноместная. Таким образом, возникал следующий вопрос: какого чёрта в этом месте делает Ольсен?! Мужчина смутно помнил, как ночью на него обрушился приступ, а дальше всё было, словно в тумане. Это пугало, на самом деле. – Куколка, скажи, какого хуя я тут забыл? – охрипшим от сна голосом произнёс Йоханесс, тем самым жутко оскорбив девушку, которая явно не была рада слышать такого рода словечки. – Мистер Ольсен, попрошу вас не ругаться в больнице, – недовольно пропищала маленькая медсестра. – Ваш брат привёз Вас сюда в довольно-таки тяжёлом состоянии. Вы пытаетесь хоть как-нибудь бороться с астмой? Это заболевание может привести к летальному исходу, если Вы ничего не предпримите! – Не еби мне мозги хотя бы ты, – отрезал Ольсен, проводя руками по лицу. – Где этот еблан? – Мистер, я Вас попросила! – яростно вскрикнула. – Где он? – Я не понимаю, о ком Вы, – строго отозвалась девушка, явно не желая отвечать на такие грубые вопросы. Йоханесс прошипел что-то невнятное себе под нос, еле сдерживаясь, чтобы не сорвать с себя маску и не выпрыгнуть в окно, чтобы хотя бы на секундочку почувствовать себя свободной от постоянного преследования братом птицей. – Хорошо, детка, как скажешь, – фыркнул мужчина. – Где мистер Томсон? Так лучше? – Вот видите, не так уж это и сложно, – победно улыбнулась медсестра. – Сейчас я позову мистера Томсона к Вам. Сказав эти слова, девчоночка улетела из палаты, совершенно не учитывая то, что сам Йоханесс совсем не хотел видеть своего кузена (только если ради того, чтобы разбить его череп топором). – Пиздец, – прошептал мужчина. Но, к большому сожалению, через всего лишь несколько минут, за которые Йенс даже не смог снять с себя ингаляционную маску, вошёл бледный, словно сама смерть, хотя лучше бы это была она, Гловер. Кузен робко улыбнулся и кивнул медсестре, которая тут же удалилась из палаты и закрыла за собой дверцу. Сам же предприниматель присел на краешек кровати, на которой лежал Ольсен. – Йенс, ты же знаешь, что астма – это не шутки, – начал Томсон, на что Йоханесс демонстративно закатил глаза. – Я всегда готов помочь тебе, чтобы обеспечить тебя лекарством, несмотря на нашу глупую ссору. – Забавно слышать это от человека, который из-за какой-то «глупой ссоры» выставил меня и моего сына на улицу, – хмыкнул Ольсен, наконец стащив с себя маску. Гловер тяжело вздохнул и покачал головой. – Послушай меня, Йенс. Я был зол, я вспылил, но ты же прекрасно понимаешь, что твоя вина в произошедшем тоже присутствует. – Нет, иди нахуй. И это уже начинало раздражать Томсона, потому что, в конце концов, он к брату со всей душой, он спас его от лап смерти, он предложил помощь, но в ответ, впрочем, как и обычно, получил это изрядно надоевшее просторечное словосочетание, которое почему-то так нравилось кузену. – Ты мой брат, понимаешь? Хочешь ты того или нет. И поэтому мне не всё равно на твою жизнь, которую ты тратишь впустую. Я хочу тебе помочь, понимаешь? Астма стремительно развивается, лекарство изобрели недавно, оно не обладает чудодейственными свойствами и не поможет тебе, даже если ты будешь его использовать длительный период времени. – А что мне ещё остается, Гловер? – вздохнул Йоханесс, впервые за всё это время став серьёзным взрослым человеком. – Ты знаешь, что это мой порок, мое блядское проклятие. – Не говори так. Не говори так хотя бы потому, что у меня появилась одна идея. Томсон оглянулся вокруг, поднялся на ноги, проверил, закрыта ли дверь, прикрыл занавески от раздражающего солнечного света и вновь вернулся на свое место. Всем своим поведением мужчина выдавал беспокойство и даже какого-то рода панику. Он словно бы скрывал какой-то секрет, которым прямо сейчас собирался поделиться, что могло разрушить и спасти далеко не одну жизнь. – Ты словно собрался посвятить меня в какую-то свою страшную тайну, – рассмеялся Йоханесс, попытавшись скрыть тревогу в своем голосе. – Йенс, отнесись к этому серьёзно, – тихо отозвался Гловер. – Помнишь, я водил тебя в бар, где ты флиртовал с певичкой в красном платье? А еще я познакомил тебя с Анджелль Ричардсон. Ольсен тут же напрягся, услышав знакомую фамилию. Перед глазами невольно появился образ прихрамывающего мужчины в дорогом костюме, которому в тот вечер нагрубил обычный киномеханик. – Да, я помню, как ты перед ней на задних лапках танцевал, – ухмыльнулся Йоханесс, не желая показаться брату слишком сосредоточенным из-за упоминания той странной вечеринки. – Прекрати, – вздохнул Томсон. – Её муж, Эрик Ричардсон, может достать более мощное лекарство. Оно, конечно, обойдётся дороже, но говорят, что всё, что покупается у «Нации розы» очень действенно и спасает жизнь человека если не моментально, то через несколько дней. – Погоди, что? «Нация розы»? Это название секты, что ли? Что за хуйня, – фыркнул Ольсен, искренне не понимая, что сейчас несёт кузен. – Нет. Йенс. Это не секта. Хуже, – на полном серьёзе произнёс Томсон. – Что может быть хуже? – Это название преступной группировки. Йоханесс широко открыл глаза, с непониманием разглядывая брата. Ольсен прекрасно помнил, как искренне удивился тому, что среди предпринимателей затерялся такой красивый человек, который мог заставить уважать и бояться себя одним лишь кинутым взглядом, который, в отличие от всех нормальных типичных богачей, умел драться. И теперь все становилось ясным: Эрик вовсе и не был предпринимателем. Он – представитель мафии. Гангстер. От таких познаний по спине пробежал холодок, да и в целом стало как-то прохладно. Сколько невинно убитых душ за спиной Ричардсона? Получается, он не шутил, когда говорил о том, что в следующий раз сотрёт с лица Земли и самого Йоханесса? Простой киномеханик чуть было не стал жертвой гангстера, причём по своей же вине. – Я понимаю, что это слишком большой поток информации для тебя, что тебе трудно это всё осознать и принять, но, Йенс, он может помочь. А деньги я достану. Пожалуйста, ради Оливера, ради Фриды, ради… меня? Это решение было достаточно тяжёлым для Ольсена. Почему Гловер вообще собирался подписать какой-то там контракт с чёртовой преступной группировкой? Разве это не пугало его? Йоханесс понимал, что Гловер действительно переживал за своего кузена, но неужели не было каких-то более безопасных вариантов? Эрик Ричардсон не выглядел как человек, с которым можно было бы выпить чай за дружеской беседой. – А какие у нас риски? – неуверенно спросил Йенс, с опаской поглядывая на Гловера. – Ричардсон не особо любит своих должников, но у меня есть деньги и хорошая репутация. Никаких рисков, – попытался успокоить брата Томсон. – Не думай, что, раз он мафия, он совершенно бесчеловечен. Да, он выглядит жестоким, но его «Нация розы» продаёт лекарства жителям Детройта уже много десятков лет. Я знаю многих людей, которые смогли побороть тяжёлую болезнь только после помощи Ричардсона. Мафия – это не всегда грабежи и убийства, а Америка всегда и у всех будет ассоциироваться с развитым преступным миром. Перспектива быть чем-то обязанным Эрику Ричардсону пугала, потому что вряд ли этот человек способен прощать другим людям долги. К тому же, Йоханесс всё ещё иногда вспоминал их последнюю встречу, которая закончилась, мягко говоря, не очень хорошо. Но жить пиздец как хотелось, чтобы увидеть, как взрослеет сын, чтобы лично поприсутствовать на его выпуске из школы, чтобы поздравить с поступлением в высшее учебное заведение (а вдруг повезёт?), чтобы познакомиться с его возлюбленной, чтобы отметить их свадьбу, а потом и рождение первого внука. Ольсен тяжело вздохнул: разве был у него вообще другой выход? К тому же, раз Гловер говорит, что страшного в этой связи с мафией ничего нет. Томсон живёт тут с самого рождения, кому, как ни ему, знать? – Я согласен, – резко отозвался Йоханесс, сам от себя того не ожидая. – Спасибо, Йоханесс. Боже, спасибо тебе за то, что мой брат образумил! Глава 3. Здравствуй, ночь Мы сами – Дьявол свой, и целый мир Мы превращаем в ад. Первое впечатление о человеке прочно застревает в голове, становится фундаментом отношений с ним. Однако стоит приглядеться, рассмотреть чуть лучше то, что некоторые забывают или банально не хотят делать. Кто знает, может быть, с виду добряк окажется врагом миллионов, разрушившим им жизни, а злодей в тёмной маске – лучшим человеком, которого подвергли жестоким мучениям? (с) АнджелльРичардсон Melanie Martinez – Training Wheels Она была небольшого роста, причём настолько, что каждый раз вставала на носочки, когда выходила отвечать у доски. Маленькой ручкой, обхватив аккуратными пальчиками школьный мел, девочка великолепным почерком с причудливыми резцами выводила цифры по гладкой поверхности. Все в классе знали, что Молли Фостер почти лучше всех в классе разбиралась в сложных математических науках. Лично у Оливера это вызывало настоящее уважение, но некоторые остальные ученики просто пользовались безотказностью малышки и просили у неё тетрадки с домашним заданием. Одноклассники Расмуссена никогда не считали Фостер привлекательной девчонкой, поэтому не стеснялись прилюдно обзывать её «коротышкой», «малявкой» или даже «пуговицей», потому что глаза Молли казались великоватыми. И будь Оливер чуть-чуть смелее, чуть-чуть сильнее, он бы, безусловно, давно уже принял какие-нибудь меры, чтобы избавить милую одноклассницу от насмешек остальных учеников. Неужели это скромное доброе создание заслуживало такого количества зла в свою сторону? Возможно, Олли – единственный парень в классе, который слетал с катушек, когда ощущал в воздухе аромат белого шоколада и запихивал в шкафчик Молли маленькие свёрнутые бумажечки с глупыми комплиментами. Он мог часами наблюдать только за тем, как Фостер робко отвечает заданную на дом тему. Безусловно, эта девушка – настоящее солнце, которым Расмуссен был очарован целиком и полностью. Оливер знал Молли на протяжении нескольких долгих лет, но всё это время он так и не смог найти в себе силы, чтобы подойти и просто заговорить о какойнибудь ерунде, а потом, быть может, пригласить её погулять на выходных. Как бы ни пытался Расмуссен окрепнуть духом, всё было бесполезно. Фостер поправила коротенькие волосы, заправив локон за ухо, и отошла от доски, неловко прокашлявшись, тем самым пытаясь привлечь к себе внимание старой учительницы, которая терзала нервы совершенно всем своей математикой. – Вы большая молодец, мисс Фостер. Ничего, кроме как «отлично», я и поставить не могу. Прошу Вас вернуться на своё место, – растягивая слоги, строгим голосом произнесла женщина. Молли кротко улыбнулась и направилась к своей парте. По счастливой, или же, наоборот, несчастливой, случайности девушка прошла прямо возле места, где сидел Оливер, случайно дотронувшись до плеча юноши ручкой. Кажется, Фостер не обратила на эту нелепость никакого внимания, а сердце Оливера забилось в бешеном ритме, и вот-вот уже готово было выпрыгнуть из груди. На лице Расмуссена возникла смущённая улыбка, а на щеках заблестел румянец. Парень не мог простить себе свою влюблённость, но как же тепло становилось на душе только когда Молли проходила мимо или сталкивалась с Олли случайным взглядом. – Что это я вижу, мистер Расмуссен? – усмехнулась соседка парня по парте, а вместе с тем и его единственный друг. – Вы покраснели, словно спелый помидор. Неужели это дело ручонок мисс Фостер? Было в голосе подруги что-то кислое, или даже едкое, на что Оливер лишь отрицательно покачал головой. Парень не знал, как Лекса относилась к Молли, но в одном был уверен точно: она не должна узнать об этих чувствах, потому что совершенно ничего интересного в этой информации не заключается. Более того, Лекса могла отнестись к этому далеко не положительно. К слову, соседка Оливера по парте – полная противоположность Молли, да и самого Расмуссена, чего уж тут. Почему парень и девушка столкнулись и подружились – вопрос, который до сих пор остаётся открытым. Лекса – девушка с крайне сложным характером, которую может резко из огня бросить в холод и наоборот, но в ней было то, чего так не хватало Оливеру: подруга умела постоять за себя и своих близких. Тем не менее, она врывалась в чужие споры, выкрикивала оскорбления недоброжелателям, выгрызала уважение своими собственными усилиями, что так не сочеталось с её ухоженным внешним видом. Лекса – блондинка с короткими милыми кудряшками, обычно одетая или в модную блузу, или платье, привезённое из-за границы, или во что-то другое очень выделяющееся и необычное для всех остальных девчонок в классе. Единственное – лицо её, если присмотреться, выдавало непростую жизнь и метания в душе, которых было достаточно. Нельзя было сказать, что девушка уродлива или, наоборот, страшно красива, но было в её внешности что-то особенное, странное, может быть, немного отталкивающее. Возможно, это впалые щеки, чёрные густые брови, контрастирующие с золотистыми завитушками, бледная кожа, аристократическая родинка над губой или, кто знает, бледные тонкие губы? А может всё дело в светло-голубых глазах, невольно навевающих какую-то необъяснимую тоску? Одно Оливер знал точно: Лекса – единственная девушка в своём роде, ещё одной такой же не найти на всём белом свете. – Ты уверен, что твои красные щёки ничего не значат? – прошептала подруга, открывая свою тетрадку. – Да. Ты знаешь, что я всегда так реагирую на контакт с людьми, – промычал Оливер в ответ, на что Лекса лишь кивнула головой, почувствовав на себе злой взгляд учителя. – Расмуссен, Паркер, вы забыли, что находитесь на уроке? – недовольно спросила строгая преподавательница, после чего пришлось прервать разговор. Но парень прекрасно знал, что один бой, из которого вышел победителем, – ещё не выигранная война. Наверное, общими у Лексы и Оливера были лишь нелюбовь к людям и шумным компаниям и, разумеется, тяга к необъяснимым вещам, к волшебству, к кладбищам, к темноте. Ко всему неправильному. И парню это казалось замечательным, потому что с кем ещё он мог обсудить легенду, придуманную тысячи лет назад, забытую на сегодняшний день? Они даже носили одинаковые дешёвые кольца, смастерённые из старого куска железа, с чёрными розами вместо камня, которые Лекса неизвестно где сумела достать. Девушка вырвала листок из тетради и быстро что-то написала, после чего пихнула бумагу своему другу в руки. Послание гласило: «Ты не умеешь врать». И тогда Оливер подумал, что если он смог признаться в своих не совсем понятных чувствах к Молли отцу, то вполне себе сможет рассказать о них и Лексе. С чего Расмуссен вообще взял, что подруга не поймет его, плохо отнесётся к этой симпатии? Но почему-то предчувствие продолжало назойливо кричать об обратном, так что парень решил дотянуть до выходных, чтобы подготовиться морально и выждать подходящего момента. *** Bring me the horizon – Oh no С каждым приближающим встречу часом ожидание становилось всё более и более невыносимым. Йоханесс понятия не имел, как нужно будет себя вести, что говорить, чтобы не раздраконить гангстера. Более того, Ольсен даже понятия не имел, кто именно будет вести с ним и Гловером беседу. Вероятнее всего, Эрика не заинтересует такая ерунда, как провоз нелегального лекарства через границу (или откуда они там собираются его достать). Самыми неприятными были мысли по поводу того, откуда сам Томсон знал Ричардсона. Йенсу наиболее реальной казалась теория о том, что кузен уже давно замешан в криминальном мире, что пугало ещё больше. В последнее время голова мужчины была занята мафией, о которой он знал только то, что гангстеры – жуткие свиньи, которые способны пойти на многое дерьмо ради собственной выгоды. Также Йоханессу было известно, что в Детройте преступность была крайне распространена. Честно говоря, иногда хотелось собрать свои вещи и сбежать куда-нибудь подальше из этого кошмара, огородив себя и сына от наркотиков, алкоголя, больных людей, пистолетов и Гловера. А потом Йоханесс зачем-то вспоминал об Эрике, с которым, есть вероятность, в ближайшее время он может встретиться. Благодаря подобным мыслям усиливалась паника, но вместе с ней увеличивался и какой-то необъяснимый интерес. Хотелось копнуть глубже, узнать больше. Криминал, частью которого являлся Ричардсон, завораживал. И так по кругу. Йенс, сам того не зная, стал мошкой, попавшей в липкую паутину, в который с каждым своим неровным и опасным движением запутывался все больше и больше. – Пап, мне нужно в библиотеку, отдать книги, – произнес Оливер, внезапно появившийся рядом с сидящим возле окна на старой пошатывающейся табуретке Йоханессом. – Ты обещал, что мы сегодня сходим туда. Ольсен резким движением захлопнул небольшую тетрадь с белыми листами, которую все это время крепко сжимал в руках, и перевел взгляд на сына. – Помню, – сипло отозвался мужчина. – Пап? – чуть прикусив губу, протянул Рассмусен, опустив глаза на вещицу, теперь уже лежащую на коленях отца. – Чего еще? – уже более грубым голосом спросил Йенс. Парень замялся, словно подбирая нужные слова. Мужчине пришлось подождать несколько минут перед тем, как Олли созреет для фразы, которую хотел сказать. Ольсен просто тяжело вздохнул, посмотрев на состояние сына, но решил не давить на него, потому что, если быть честным, юноше подчас было крайне трудно справиться со своей робостью. – Ты… снова рисуешь? – тихо-тихо спросил Оливер дрожащим голосом. – Нет, Олли. Я больше не рисую, ты знаешь, – пожал плечами в ответ Йоханесс. – Эм, ладно. Тогда я пойду собираться, – протараторил парень и умчался прочь в свою комнату. Что сын, что Эльфрида всегда жутко интересовались творческими успехами Ольсена. На самом деле, мужчина не брал в руки карандаш уже на протяжении долгих лет. Рисование всегда было больной темой для Йенса, при затрагивании которой начиналась жуткая мигрень, а на душе становилось противно. *** Книги – это неоспоримый источник знаний, благодаря помощи которого можно понять мотивы поступков человека, выстроить собственные взгляды на окружающий мир, но в то же время – верный друг, который никогда не бросит и поддержит тебя умным словом. Возможно, Оливер слишком сильно был влюблен в литературный мир и, кажется, готов был остаться в нем навсегда. Йоханесс не разделял восторга сына при виде старых массивных книжек, хотя, казалось бы, и не был далек от искусства. Просто так выходило, что за свою жизнь Ольсен находил другие развлечения, всегда откладывая чтение в сторонку. Однако, что было совершенно нормально, от вида огромной библиотеки невольно начинали подкашиваться ноги, не смотря на то, что был здесь Йенс не первый раз вместе со своим сыном. Огромные мраморные колонны возвышались высоко вверх, настолько, что увидеть их верхушку казалось делом невозможным. Через толстые бархатные занавески на обратной стороне больших стеклянных окон можно было разглядеть старые шкафы, полностью заставленные книгами. Бесспорно, это было роскошное здание, напоминавшее Йоханессу дома богачей, живущих в престижном районе. Ольсену удавалось парочку раз проехать по широкой дороге, по краям которой росли удивительной красоты растения, за чем, должно быть, нужен был тщательный уход. Но самое главное – это, бесспорно, недопустимо шикарные дома здешних сливок общества, которые наблюдать в Свендбурге Йоханесс никогда не мог. Эта библиотека по какой-то непонятной причине вновь заставляла мужчину думать о жизни, ограждённой высоким, но красивым кованым забором, куда может попасть только представитель элиты. Безусловно, эти мысли совершенно не нравились Ольсену. Более того, они смущали его. Потому что вместе с дверьми, обрамленными настоящим золотом, в голову приходил образ человека с перстнями на белых перчатках, о котором Йенсу категорически не хотелось думать. – Пап, пошли? – неуверенно произнес Оливер, взявшись рукой за ручку двери. Внутри здание было уже не таким пугающе дорогим, как снаружи. Здесь уже царила совершенно иная атмосфера. В воздухе ощущался запах старых книг, пыли и сырости. Солнечного света в помещении, в котором отец и сын оказались, пройдя по небольшому коридору, явно не хватало. Несколько слабо светящих ламп не давали возможность тщательно разглядеть книги, то, для чего люди посещали библиотеку. Приходилось подходить к полкам и всматриваться в обложки. Йоханесс сухо поздоровался с библиотекаршей, сидящей за небольшим деревянным столиком, и подошел к стеллажу с популярными книгами, в то время как сын убежал куда-то вглубь лабиринта из шкафов, чтобы найти нужные произведения. – Вас интересует что-то конкретное? – вежливо спросила дамочка с длинной золотистой косой. – Нет, – фыркнул Ольсен, прикасаясь к стареньким обложкам. Почему-то было как-то неприятно находиться в этом помещении, ежась от небольшого холода и давясь гадким запахом пыли. Мрачно и угрюмо было внутри библиотеки, несмотря на внешнюю роскошь, несмотря на то, что Йоханесс и Оливер – не единственные посетители здесь. Но в то же время чтото притягивало мужчину, заставляло его бесцельно разглядывать книги и гладить обложки, некоторые из которых, казалось, могли развалиться от одного лишь прикосновения. Почему-то, то ли так совпали звезды, то ли это действительно чьей-то рукой было уже написано в книге судьбы Йоханесса, взгляд попал на новенькую книжку, Гарри Грэй «Однажды в Америке». Ольсен слышал, как люди говорили об этом нашумевшем когда-то произведении, в его голове зачем-то четко обозначились автор и название, поэтому Йенс резко схватил книжку и открыл содержание. – Это очень необычное произведение. Автор состоял в преступной группировке, а свое творение написал, когда находился в тюрьме, – слащавым голоском произнесла библиотекарша. Мужчина проглотил застрявший в горле ком. Преступная группировка – это опять мафия, что ли? От этого Ольсену стало совсем не по себе, потому что, честное слово, в последнее время в его жизни было слишком много разговоров о гангстерах. Возможно, в этом нет ничего плохого, если они не касаются лично тебя, но, к большому сожалению, на днях Йенсу предстояла встреча с крупным мафиозным боссом, которая могла закончиться далеко не лучшим образом. Но, кто знает, может быть, это участь каждого человека, живущего в Детройте, который буквально пропитан преступностью? – Я мог бы взять эту штуку? – сиплым голосом спросил Йоханесс, подняв два своих глаза прямо на женщину. Та поежилась при виде лица мужчины, словно увидела в нем какое-то страшное чудовище, прищурилась, будто бы не веря самой себе, и, густо покраснев, опустила взгляд, видимо осознав свою невежливость. Ольсену оставалось лишь тяжело вздохнуть на это: гетерохромия – это далеко не всегда залог успешной беседы с представительницей женского пола. – К-конечно, мистер, п-простите, – промямлила себе под нос женщина, выхватив из рук Йоханесса книгу, которую тот протянул ей, чтобы оформить «прокат» произведения. Через пару минут прилетел Оливер, который выбрал для себя какую-то страшную толстенную книгу, на которую Йоханесс не обратил особого внимания. А вот самого юношу очень даже заинтересовало то, что взял его отец. – Ты действительно собрался ее прочитать? – каким-то странным тоном голоса спросил Рассмусен, когда оба уже вышли из библиотеки. – Нет, блять, я взял ее, чтобы она полежала у меня на тумбочке, – грубо отозвался Ольсен, который чересчур нервничал из-за пугающих совпадений. – П-прости, – вздохнул Оливер, который, кажется, уже привык к характеру отца, но все ещё зачем-то надеялся на лучшее. *** In This Moment – Roots Бедный район в Детройте не один, поэтому Йоханесс совсем не удивился, когда машина Гловера, после очередного поворота, оказалась в совершенно незнакомом квартале, где по сторонам улиц стояли маленькие старые домики, которые, казалось, могли развалиться от лёгкого порыва ветра. Ольсену была хорошо знакома эта картина. Соседи возле его собственного дома были весьма странными людьми, которых мужчина предпочитал обходить стороной. Кажется, в трех комнатах жило человек десять, если не больше. На траве возле их дома можно было обнаружить использованные шприцы, вкалывали которыми, вероятнее всего, далеко не лекарства. Про осколки бутылок и говорить было нечего. Иногда Ольсену казалось, что он и его сын – единственные нормальные жители с улицы. Но что делать, если экономика Детройта оставляла желать лучшего, а наркотики уже давно стали вполне себе обыденной вещью, хранение которой можно просто спрятать от глаз стражей порядка. – Че за дыра, Томсон? – фыркнул Йоханесс, пытаясь сдержать рвотные порывы, вызываемые картиной за окном. Как же ненавидел Йенс эту часть Детройта, гниющую, вонючую, почти мертвую, грязную, давно уже утопшую в своей же нищете и беспомощности. – Хочешь ты того или нет, но мистер Ричардсон назначил нашу встречу именно в этом квартале, – пожал плечами сидящий рядом Гловер, даже не одарив брата самым коротеньким взглядом. Этот самый вышеназванный мистер Ричардсон с каждой новой узнанной Ольсеном информацией становился все страннее и страннее для него. Все больше и больше мужчина убеждался в том, что первое впечатление часто обманчиво, а красивая внешность может скрывать множество странностей. Может быть, из-за этого и дается некоторым людям природой необыкновенная красота, чтобы скрыть их душевные терзания, их внутреннюю раздробленность, моральное уродство, драму сердца и трагедию головы? А Эрик, как считал не один только Йоханесс, был прекрасен настолько сильно, что от его бледного идеального лица было трудно оторвать глаза. Чёрт. Ольсен же решил, что больше не будет думать о гангстере. Кажется, настало время в очередной раз пообещать себе, что прошлая оплошность была последней. – Ты какой-то отрешённый. Все в порядке? Ты переживаешь из-за предстоящей встречи? – с проскользнувшей ноткой заботы спросил Гловер. – Не бойся. Если не будешь влезать, то тебя никто не тронет. Говорить буду я, хорошо? Йоханесс кивнул головой, вновь заинтересовавшись пейзажем за окном. Конечно же, Томсон знал, как сильно любил его кузен лезть на рожон и делать всё посвоему, но он до последнего надеялся, что Ольсену хватит мозгов хотя бы для того, чтобы не спорить с крайне влиятельным и по слухам жестоким мафиози. – Как ты вообще умудрился ввязаться в это дерьмо с гангстерами и мафией? – тихим голосом задал вопрос Йоханесс, который его уже давно интересовал, но который он не находил в себе силы озвучить вслух. – В этом городе трудно быть незамеченным мафией, если у тебя есть деньги, – так же негромко ответил Гловер. – Эрик, он… он безумец, знаешь? А я не хочу жить в страхе и потом умереть от свинца. Ольсен до переезда в Детройт смутно представлял о том, что представляет собой мафия. О людях с пистолетами упоминали по радио, иногда писали в газетах. Но в Свендбурге головы жителей могли быть забиты всем, кроме преступности. Жизнь в Дании была тихой и спокойной, так что бояться гангстеров, о которых никогда не слышал, Йоханесс не мог, когда задумывался нам переездом в Америку. Но теперь с каждым новым днем жизнь в Детройте становилась все невыносимее и безумнее. Эрик, который казался вежливым приличным человеком, к тому же с очень приятной внешностью, на самом деле являлся не просто ревнивым защитником чести своей любимой жены, а настоящим мафиозным босом, возле которого держаться нужно крайне осторожно. Ольсену было страшно представить, на что способны тонкие руки Ричардсона. Известна ли его сердцу жалость? Умеют ли бирюзовые глаза плакать? Внезапно новенький форд остановился возле двухэтажного особо неприятного заброшенного здания. Гловер знаком приказал брату выйти, но сам вылез из машины чуть позже, потому что обменялся парой каких-то фраз с водителем автомобиля. Взгляду Йоханесса открылся огромный особняк, кажется, заброшенный очень и очень давно. Окна на нижнем этаже были забиты потемневшими досками, а на верхнем все еще даже висели потрепанные занавески. В крыше отсутствовала большая часть черепиц, а в стенах некоторые доски. От здания веяло ледяным холодом, не смотря на вполне себе сносную погоду на улице. Казалось, что там, в этом крайне не симпатичном месте обитают самые настоящие призраки, пожирающие души простых смертных. Ольсен не суеверный, более того, он не поддается на детские легенды, потому что давно уже вырос, но, честно говоря, идти в это здание не хотелось. Хотя бы из-за возможности столкновения с самим Эриком Ричардсоном. Томсон, сопровождаемый крупным телохранителем, уверенной походкой направился прямо к входу в здание. Йоханесс никогда не считал себя трусом, а в подростковом возрасте он являлся самопровозглашенным повелителем безрассудства в городе. Разумеется, за юные годы пришлось дорого расплатиться, поэтому с возрастом пришло осознание, а тяга к приключениям прошла. Но, наверное, всё же не полностью. В любом случае, именно сейчас Ольсен решил постоять в стороне, заламывая пальцы назад и жутко нервничая. Йенса начинало тошнить, что совершенно не радовало. Сердце в груди, казалось, выплясывало безумный танец, а руки тряслись, словно у старого алкоголика. Что если Ольсена, не успеет он и глазом моргнуть, затянет в этот преступный мир грабежа и убийств, как то было с Гловером? Что тогда станет с Оливером? Через несколько минут парадная дверь отворилась. На пороге показался человек высокого роста с крайне неприятной внешностью, одетый в длинный плащ и шляпу с широкими полями. Он ледяным взглядом осмотрел «гостей» и указал пальцем на телохранителя. – Войдете без него, – отрезал мужчина, жестом приглашая Гловера и Йоханесса внутрь. Ольсен, слегка покачиваясь, подошел к брату. Гловер схватил Йенса за рукав куртки и резким движением потянул в дом. Единственная надежда, единственный лучик света остался на улице. Теперь телохранитель предпринимателя не сможет хотя бы создать иллюзию того, что две заблудшие души в мире мафии будут не одни, что спастись от гнева гангстеров удастся. – Я передумал. Поехали домой, – тихим голосом произнес Йоханесс. – Уже поздно, идиот. В доме визитеров встретил еще один гангстер, который держал в своих руках автомат, а в зубах – крупную папиросу. Мафиози сухо кивнул, после чего махнул рукой, приказывая идти следом. Не в своей тарелке Йенс себя чувствовал не только из-за давящего запаха сырости вперемешку с сигаретным дымом, скрипящих досок, разбитой изуродованной мебели повсюду, но и из-за того, что позади братьев шло еще двое гангстеров с оружием в руках. Крайне вежливо встречает мафия своих дорогих гостей. Возле закрытой двери в конце коридора мужчина, что шел впереди, наконец-то остановился. Врата в ад отворили, куда почти ежесекундно затолкали Йоханесса и Гловера. Ciara – Paint It, Black Ольсен оказался в небольшой комнате, которая ранее, видимо, служила кабинетом. По сравнению с остальными, это помещение выглядело совсем даже еще неплохо. Возле стен стояли высокие книжные шкафы, на полу был постелен красивый, но пыльный ковер, в центре комнаты находился небольшой диванчик и кресла рядом с ним, а у занавешенного окна стоял стол. Единственным источником света являлась небольшая свеча, что придавало комнате атмосферу загадочности и опасности, словно в ее стенах происходили незаконные дела. Какая ирония. – Приветствую вас, дорогие наши гости, – медленно произнес чей-то до ужаса знакомый голос. Безусловно, Йоханесс сразу же понял, кто являлся его обладателем. Сердце ушло в пятки, а по спине пробежала мелкая дрожь. На одном из кресел восседал высокий худой мужчина с длинными золотистыми волосами и с нежным обожанием смотрел на человека, сидящего за столом. Он был одет не так, как остальные гангстеры, а несколько богаче и ярче. Всё в незнакомце словно кричало: «Смотрите, как я невъебенно богат, в отличие от вас, простых смертных!» И может быть, это опять насмешка судьбы, но этот мужчина почти сразу настолько сильно не понравился Йоханессу, что Ольсен готов был назвать его своим самым худшим врагом. Лицо мужчины казалось слишком красивым, черты лица – слишком мягкими, губы – слишком большими, глаза – слишком очаровательными, движения – слишком грациозными, а одежда – слишком броской. Всё в этом незнакомце было чересчур. А за столом сидел тот, на кого Йоханесс все никак не мог решиться посмотреть. Гловер легонько пихнул брата к дивану, куда оба тут же и присели. – Доброго дня, – вежливо кивнул головой Томсон. Но от взгляда Ольсена не укрылось то, как сильно сжимал кузен кулаки. – Спасибо за то, что согласились принять нас, мистер Ричардсон. Эрик сухо усмехнулся, изучающе разглядывая своих посетителей. Йоханесс чувствовал, как холодные и злые глаза мафиози быстро скользили по его телу, тем самым заставляя Ольсена чувствовать себя крайне неуютно. – Поздоровайся, Йенс, – прошептал Гловер на ухо брату. – Да-да, здрасьте, мистер Ричардсон, – внезапно оживился мужчина, резко подняв голову вверх, из-за чего тут же пожалел, потому что столкнулся взглядом с жестокой бирюзой. – Я Вас помню, – Эрик прищурился. – Забавно, но Ваши глаза я хорошо запомнил, мистер с гетерохромией. Помните, что я Вам сказал, когда мы виделись с Вами в последний раз? Сегодня Ваш язык не такой острый, каким был тогда. Ричардсон вновь усмехнулся, а вместе с ним и незнакомец с золотыми волосами. Йоханессу казалось все происходящее жутко неправильно. Взять хотя бы то, что гангстер до сих пор помнил букашку, которую видел лишь один раз в жизни. Это говорило о многом. Но логичнее всего было думать о том, что Эрик и вправду злопамятен. Гловер с недоумением посмотрел на кузена, на что Йенс лишь покачал головой. – Впрочем, не важно, – с необъяснимым раздражением в голосе почти через секунду продолжил мафиози. – Ах, да, пока мы не приступили к делам. Я хотел бы представить вам Криса, который будет присутствовать при нашей беседе. Не думаю, что Вы против того, чтобы нас сопровождал этот прекрасный мужчина. Кристиан растянулся в широкой улыбке, довольный комплиментом, словно он не был обычной лестью. – Приветствую вас, – кивнул головой мужчина. Когда все поздоровались, Эрик и Гловер начали беседу о сделке. Йоханесс, как обещал брату, не смел влезать в разговоры «взрослых», несмотря на то, что изначально соблюдать дисциплину не планировалось. Ольсена тошнило от Кристиана, который за это время успел сказать лишь одну фразу, тошнило от того, как этот непонятный мужчина прожигал взглядом Ричардсона и, в конце концов, тошнило от самого Эрика, который даже сейчас казался совершенным человеком, отличающимся от других не только необычной внешностью. И казалось бы, киномеханик узнал шокирующую нормального человека правду о предпринимателе, который оказался криминальным боссом, но это не вызвало и капли отвращения, более того, совсем не оттолкнуло Йенса. Он всё ещё был готов восхищаться каждой едва заметной морщинкой на лице Ричардсона, которые вообще не должен был видеть! Эрик говорил уверенно и даже немного холодно, несмотря на своё приветливое настроение несколько минут назад. Йенс то и дело замечал, как Гловер вздрагивал или начал кусать губу, потому что Ричардсон перескакивал с темы на тему, начинал рассматривать ситуацию со стороны, словно хотел запутать предпринимателя. Словно, возможно, этот образ не должен был возникнуть в голове Ольсена, Томсон – это несчастная овечка, загнанная в угол, жертва волка, которым являлся гангстер. – Откуда Вы собираетесь достать нужное нам лекарство? – тихим голосом спросил Гловер, слегка засомневавшись, что вообще мог задать этот вопрос человеку с оружием (то, что у Эрика был пистолет, казалось очевидным). – Оу, Вам не нужно об этом переживать, мистер Томсон, – гангстер едко ухмыльнулся. – Это уже мое дело. Ваше – не забыть про оплату. Но, на самом деле, большая часть разговора прошла мимо ушей Йоханесса, потому что всё, на что был способен мужчина – это наблюдать за почти железной мимикой мафиози, его жестами, соприкасающимися друг с другом губами и потемневшими бирюзовыми глазами. Ольсен не мог вникать в смысл сказанных Эриком слов, потому что он вслушивался в голос гангстера. Все это казалось жутко неправильным, но Йенс объяснял все тем, что Ричардсон слишком необычный для этого мира, поэтому им невозможно не восхищаться. Очнулся от «спячки» Йоханесс только тогда, когда почувствовал на себе чей-то прожигающий взгляд. Мужчина не сразу понял, кому он принадлежал, но потом повернулся в сторону сидящего через Гловера Кристиана. Последний смотрел на Ольсена, словно пытаясь разъесть, но при этом широко улыбнулся, когда столкнулся глазами с гостем. А ведь Йенс сразу понял, что в воздухе витал аромат скрытой ненависти, причем без ведомых причин оказавшейся взаимной. – В случае невыполнения обязательств, описанных в этом документе, не стоит удивляться неприятностям, с которыми вы можете столкнуться впоследствии, – с широкой улыбкой на губах произнес Эрик, крутя в руках какую-то бумажку, которую тут же протянул Гловеру. Ольсен невольно прикусил губу, когда увидел, как резко поменялось выражение лица брата. Кажется, ему не очень понравились «последствия», о которых говорил загадочный мистер Ричардсон. Йенс попытался заглянуть в договор о продажи души Дьяволу, но Томсон резким движением вернул его Эрику, энергично кивая головой при этом. – Да-да, мы со всем согласны. Деньги будут в Ваших руках, – протараторил предприниматель. Губы Эрика теперь уже изогнулись в хищной улыбке. На самом деле, если в мире существовал Дьявол, но почему-то Йоханесс был уверен, что это Ричардсон. *** Arctic Monkeys – 505 Разумеется, все условия сделки, обозначенные на бумаге, не были в полных подробностях сообщены Йоханессу. Гловер смутно раскрыл ее суть, исключая «ненужные» элементы. Самым главным Томсон посчитал то, что Ольсен в скором времени получит нужное лекарство, а остальное, собственно говоря, неважно. Как бы не пытался мужчина узнать у кузена хоть что-нибудь про «невыполнение обязательств», Гловер оставался непреклонным. Вернулся домой Йоханесс достаточно поздно. Оливер в это время еще не спал, потому что собирался дождаться отца, но уже вовсю зевал, мечтая наконец-то лечь в кровать. Когда родитель, наконец, вернулся, Расмуссен лишь коротко пожелал спокойной ночи и убежал в комнату, оставив Ольсена в гордом одиночестве или же наедине с глупыми мыслями. Полночи Йенс метался в жалких попытках заснуть, но больной разум постоянно, словно заведённая пленка, проигрывал моменты в заброшенном доме. Образ Эрика, который мужчина так мечтал забыть, постоянно возникал в памяти. Теперь уже это казалось каким-то неправильным и даже пугающим. Все попытки объяснить происходящее с самим собой оказались тщетными. Но всё стало ещё только хуже, когда пульс стал неровным и учащенным, когда перед глазами возникли яркие огни, руки задрожали в нетерпении, душа заболела от желания сотворить что-нибудь великое, а в сердце словно вонзили иголку, которую никак не удавалось извлечь оттуда. Ольсен, трясясь и потея, вытащил из недр небольшого сундучка ободранный листок бумаги и обгрызенный остаток карандаша, после чего бегом бросился к подоконнику, где и разместился. Тусклый свет небольшой настольной ламы и серебро луны – все, что было в распоряжении Йоханесса, но этого было вполне достаточно, потому что мужчина даже не обращал внимания на свое бедственное положение. Его словно поглотило в мыльный пузырь, куда уже не доходила вся суета земной жизни. Кровь в венах кипела, сердце колотилось, а душа пела и нашептывала сладкие слова, призывая к действиям, к отчаянной борьбе. Линия за линией, процесс поглотил Йенса целиком, что с ним не случалось уже на протяжении нескольких долгих лет. Но даже это сейчас не волновало мужчину, потому что все, что важно – это листок, карандаш и Муза, снизошедшая с небес или вылезшая из-под земли. Он чирикал по бумаге, словно умалишенный, блестящими глазами наблюдая за появляющимися набросками. Каждая черточка находила отклик в кровоточащем сердце, взывала его к самоотверженной любви. Он сидел так, на подоконнике, и рисовал, освящая путь карандашу лишь тусклым светом лампы и Луны, до шести утра, когда звезды уже начинали исчезать, а небо окрашивалось в нежные цвета. Но прямо сейчас в руках Йоханесс держал получившейся результат, дитя бессонной ночи и неукротимой Музы. Впервые за столько лет он вновь вернулся к любимому делу. Отчего так внезапно? Чем это вызвано? Что он нарисовал? С белого потрепанного листка на Ольсена смотрело красивое лицо, слегка ухмыляясь пухлыми губами, тем самым выделяя свою крохотную, но такую милую родинку под чуть вздернутым аккуратным носом. Бровь, как и полагалось, пересекал шрам, который на бумаге нельзя было замазать побелкой и спрятать от чужих взглядов. А под правым глазом находились три черные точки, странные наколки, которые вызывали особенные чувства. Ольсен резко выронил листок бумаги и соскочил с подоконником, теперь уже со страхом наблюдая содеянное. Он, сам того не понимая, вновь взял в руки карандаш и нарисовал то, что вертелось на уме. Но зато сейчас все стало совершенно понятным: Йенс точно и обречённо болен. Видимо, сам того не ведая, мужчина уже продал свою душу Дьяволу. Глава 4. Через трещины в нас проникает свет Ночь не так черна, как человек. Мы все хотим быть кем-то в этом запутанном мире. Мы все хотим значить хоть что-то для близкого человека. Но в итоге всё заканчивается одинаково: отчаянием. Мы все рано или поздно растворимся в нём, не сумев сохранить последний лучик света. Жизнь – это сплошное разочарование, как бы прискорбно это не звучало. (с) ГловерТомсон Three Days Grace – World So Cold (Piano) Сегодня на рынке был самый настоящий праздник. В ряд выставили продавцы свои столики с необыкновенно красивыми предметами, многие из которых они создали или вырастили сами. Мальчик с удивлённым и даже восхищённым выражением лица осматривался по сторонам. Чего тут только не было: и детские игрушки, и различные сладости, и овощи, и фрукты. Гулять между столиками можно было целый день, но мама настойчиво вела своего сына за руку вперёд, а отец бормотал себе под нос, что опоздание на поезд может привести к большим неприятностям. Но вот мама обронила свой платок и остановилась. Паренёк быстро отбежал в сторону, чтобы хоть немного посмотреть на окружающие его чудеса. Мальчик поправил круглые очки на носу и оглянулся, выбирая себе прилавок, к которому сейчас побежать. – М-а-а-альчик, купи букетик лилий для своей мамочки, – казалось, что голос, произнёсший эти слова, был слышан повсюду. Он заглушил все остальные звуки и окутал ребёнка с ног до головы. Паренёк обернулся и столкнулся с двумя бирюзовыми горящими глазами невысокого мужчины, стоящего за прилавком с красивыми разноцветными лилиями и держащего в руках букет с увядшими цветами. Как ни странно, незнакомец был одет в чёрный плащ с капюшоном, который полностью скрывал всё его лицо, кроме светящихся глаз, и делал его фигуру бесформенной. – Как вкусно пахнут эти лилии! – прошептала проходящая мимо женщина в длинном чёрном платье своей подруге. Мальчик принюхался, пытаясь распознать в воздухе аромат удивительных цветов, но тут же нахмурился, потому что на улице совершенно ничем не пахло. – Почему ты держишь завядшие лилии? – угрюмо спросил паренёк, подходя к прилавку, за которым стоял странный мужчина с бирюзовыми глазами. Лилии, лежавшие на столике, были действительно прекрасны. Казалось, что собрать букет на свой вкус и цвет можно было без особых трудностей, потому что лепестки цветов были окрашены чуть ли не во все цвета мира, а формы чашечек были от самых простых до каких-то вычурных и мудрёных. Мальчик улыбнулся, представляя, как будет зарисовывать эту красоту дома. – Твои глаза обманывают тебя, надень вторую пару очков, – раздражённо выпалил продавец. – Эти лилии в миллион раз красивее всех цветов, что лежат на прилавке. Я отрываю их для тебя от сердца, но, кажется, ты того не стоишь. Паренёк быстро заморгал глазами и ещё раз поправил очки, пытаясь заметить в уродливых давно отцветших лилиях красоту, о которой говорил мужчина. Почему-то поиски прекрасного в уродливом не дали никакого результата, ребёнок так и остался уверенным в своей правоте. – Иногда тебе стоит смотреть не глазами, а сердцем, – тяжело вздохнул незнакомец. – Только сердце может увидеть сокровище, заключённое внутри. Кажется, у мальчишки не было никакой способности видеть предметы с обратной стороны, потому что несчастные лилии как были старыми и изуродованными временем, так и остались. – Йенс! Почему я должна искать тебя по всему рынку, глупый ребёнок? – громко закричала мать, больно схватив сына за запястье и потащив его вперёд. – Мы опоздаем из-за тебя на поезд! Паренёк прикусил губу и потащился вперёд, следом за женщиной, быстро перебирая короткими ножками и обозлённо думая, что завядший букет всё же нужно было подарить этой ворчливой ведьме. Йоханесс зачем-то быстро обернулся назад, окинув прощальным взглядом чудака и его очаровательные лилии. К искреннему удивлению мальчика, все лилии на прилавке превратились в мелких чёрных змей, которые со всех сторон обвили до боли в глазах красивого мужчину с горящими бирюзовыми глазами, крепко сжимающего в своих руках белоснежные лилии. – Вивьен, где вы ходите? Мы опаздываем! – почти прокричал отец, заметив приближающихся жену и сына. Но вот уже через пару секунд Йоханесс увидел огромный паровоз, из трубы которого валил целыми тучами чёрный дым, со стремительной скоростью заполнявший всё серое небо. Махина была такой огромной, что маленький мальчик казался совсем блошкой рядом с поездом. И, честно говоря, ребёнок тут же передумал ехать на какой-то праздник с родителями в огромных ржавых вагонах. Из окошечка машиниста показался чёрт с двумя огромными рогами. Он широко улыбнулся Йенсу и пропал так же внезапно, как и появился. Паровоз издал громкий сигнал. Звук прошелся по всей станции, но из всех людей на ней именно в Йоханесса он врезался с особенной силой. Паренёк взвизгнул, натянул на уши шляпку цвета золы, сжал её поля обеими руками и бросился вперёд, подальше от этого дьявольского места. А впереди были страшные люди с демоническими улыбками, крики и визги, которых мальчик предпочёл бы никогда не слышать, даже если бы ему предложили взамен на это оглохнуть. Он просто бежал вперёд на своих коротеньких ножках, пытаясь найти местечко в этом месте, чтобы хотя бы на минутку спрятаться от всего этого кошмара, чтобы вспомнить тёплые объятия матери и притвориться, что всё в порядке. Кажется, Йоханесс бежал целую вечность, закрыв лицо двумя ладошками, только сквозь просветы между пальцами распознавая дорогу. Он словно летел по воздуху, ощущая второе открывшееся дыхание и наплевав на усталость. Но в один момент всё закончилось, вся энергия была потрачена, поэтому Ольсен, зацепившись ногой о какой-то камешек, упал в грязь. Он пролежал на земле минут десять, мечтая остаться на этом месте до самого конца. Но что-то всётаки заставило Йенса встать на ноги, отряхнуться и оглядеться. Мальчик оказался в окружении высоких сосен и елей. За спиной была каменная дорога, а перед ним – зелёная неизвестность. Йоханесс тяжело вздохнул и двинулся вперёд, совершенно не понимая, куда и зачем он теперь идёт. Спустя время начало темнеть, причём явно и стремительно, а мальчик уже понял, что основательно потерялся. Кажется, ёлки и сосны окружили его со всех сторон, лес стал бесконечным, а поэтому найти выход или вход было уже невозможно. Йоханесс застрял в этом крайне неприятном месте. Отовсюду доносились странные пугающие звуки, будто бы крики каких-то жутких существ, исчадий ада, потому что ни животные, ни люди не могли кричать подобным образом. Он дрожал и пытался на ощупь проложить себе хоть какую-то дорогу, чтобы не стоять на месте, потому что остановка незамедлительно привела бы ко сну от жуткой усталости, а сон, несомненно, – к смерти. Но ноги уже стали ватными, руки – ледяными, а голова – тяжёлой. Йенс остановился возле рябины с ярко-красными гроздьями ягод. Удивительно, но в этом мерзком лесу это дерево стало своего рода фонариком. От плодов исходил резкий свет, но мальчик слишком устал, чтобы размышлять об этом, поэтому он просто стоял рядышком, обнимая руками тонкий ствол. Наконец, лес погрузился в полную тишину: никаких звуков, никаких шорохов. Йоханесс начал понимать, что засыпает, но сладкую негу прервал отчаянный рык где-то совсем рядом. Мальчик резко проснулся и обернулся: из кустов на ребёнка смотрело два кислотно-жёлтых глаза, обезумевших от голода. Йенс резко подорвался с места и бросился прочь, отчаянная крича, но уже не мечтая, что откуда-нибудь появится помощь. Теперь его дни сочтены. Ему предстоит умереть здесь, в тёмном лесу, вдали от матери, которую мальчик очень любил, пускай и ссорился с ней постоянно. Перед глазами встал образ невысокой женщины с учебником физики в руках, которая с доброй улыбкой рассказывала своему сыну о дальних звездах, о необъяснимых явлениях. Паренек за своими слезами не заметил небольшой обвал вниз, поэтому через несколько секунд уже кубарем катился вниз, прямо в грязное озеро, которое больше напоминало болото. Где-то сверху раздался скулёж, но Йоханессу было уже всё равно на преследовавшее его чудовище, потому что мальчик оказался с головой застрявший в вонючей воде, уже даже не пытаясь выбраться на свежий воздух. Но на этом жизнь не оборвалась тоненькой ниточкой, как думал мальчик. Он закрыл глаза, пока глубже проваливался куда-то вниз, словно это болотистое озеро было бесконечным. В какой-то момент погружение стало слишком свободным, словно Йенс падал уже не на дно, а летел с горы вниз. Паренёк почувствовал болезненный удар и нащупал руками холодный пол. Вода куда-то испарилась, а сквозь закрытые веки мальчик мог ощущать яркий свет. Three Days Grace – Never Too Late – Ну и где ты был всё это время? Ты чуть не опоздал на церемонию, – грубым голосом произнёс отец, резким движением поднимая сына на ноги. Йоханесс, едва находя в себе силы, чтобы не упасть обратно, медленно открыл глаза. Теперь мальчик находился в огромном зале, оформленном в чёрно-белые тона, где кругом стояли люди в траурной одежде, столы с едой, а так же всякие дурацкие украшения, из-за которых в голове Ольсена невольно возникал вопрос: он на похоронах или на празднике? Но ещё один замеченный атрибут помог во всём разобраться. В центре просторного зала стояла украшенная чёрными цветами свадебная арка. Возле неё стояла девушка в длинном мрачном платье, держащая в руках потухшую свечу. Рядом с ней стоял мужчина в того же цвета, что и у невесты, Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/alisa-lidell/pod-vlastu-otchayaniya/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Chebella – Красавица; итальянский язык 2 Строки из популярной американской песни прошлого века; записана певицей Lesley Gore, «You Don't Own Me». 3 Vaffanculo – Идите нахуй; слэнг итальянской мафии