Две свечи

Две свечи Аркадий Туманян Новая поэтическая книжка Аркадия Туманяна представляет собой уникальный диалог двух поэтов, которых разделяют четыреста лет. Продолжая первую строку шекспировского сонета, автор соединяет с тремя строчками восточного стиха – Рубаи, продолжая и переосмысливая извечные вопросы бытия. Из статьи доктора филологических наук,профессора, ведущего научного сотрудника ИМЛИ РАН И.С. Приходько: «Сила и оригинальность поэзии Туманянав том, что его рубаи пронзают неподдельно трагическим чувством жизни. Верность избранной форме, слух поэта к звуку и слову, необходимая мера помогают ему удержать эмоцию, не дать ей перелиться через край, отчего она приобретает лишь больший накал. Только настоящему поэту дано почувствовать то верное соотношение искусства и жизни, которое позволяет претворить личное во всечеловеческое». Аркадий Туманян Две свечи АРКАДИЙ ТУМАНЯН – автор трех поэтических сборников. Получил музыкальное образование в Баку и Ереване. Выпускник факультета русского языка и литературы Владимирского педагогического института им. П.И. Лебедева-Полянского. Член Петровской академии наук и искусств. Пишет в старинной форме арабо-персидской поэзии – рубаи. Считает, что рубаи обретёт новую жизнь на благодатной почве русской поэзии. Закат жизни печален утратами… В ледяной февраль две тысячи десятого ушёл выдающийся русский славист Александр Борисович Пеньковский, мой незабвенный учитель и друг, а через четыре года перестала быть Ирина Степановна Приходько, его жена и ангел-хранитель. Её работы по творчеству Шекспира и Блока получили мировое признание. Мне выпало счастье знать их много лет. Бесконечно разные, но удивительно схожие два учёных-филолога делили тесную от книг однокомнатную московскую квартирку, где было просторно уму и уютно сердцу. Отсюда не хотелось уходить, сюда было радостно возвращаться. Муж и жена – два профессора – жили в откровенной нужде, но щедро отдавали то, что не купишь за деньги. Стол был более чем скромен, но пища духовная была не кушаньями – яствами… Эти два человека своими трудами верно служили Отечеству. Служили потому, что не могли иначе. Их труды – след в наших умах и сердцах. Их книг – на полках библиотек и людей просвещённых… С десятого года по четырнадцатый мы, одногодки, особенно близко сошлись с Ириной, инстинктивно стараясь наверстать упущенное. С ней было легко – она всё понимала с полуслова. В маленькой кухоньке собирался ужин, хозяйка в переднике стучала ножом и читала в подлиннике сонеты Шекспира, сравнивала переводы С.Я. Маршака и Б. Пастернака, А.М. Финкеля и А. Шаракшанэ… Мне ж по сердцу всегда был Самуил Яковлевич. Теперь это в прошлом. В памяти остался пронзительный эпизод после смерти Александра Борисовича. Я просыпаюсь от света настольной лампы, половина четвёртого утра. Ирина в старой, наброшенной на плечи кофте за столом: – Ир, – сказал я сквозь сон, – ты это что?.. – Арик, я плачу над твоими стихами, над лучшими… – Ира, – бормочу, – мне-то что делать, ночь ведь? – А теперь, Арик, тебе надо умереть, – отвечает она странно… Когда её вдруг не стало, внутреннее беспокойство обуяло меня. Я понимал, что должен вернуть Ирине, Александру Борисовичу долг за вложенное в меня. Но как?.. Их лики перед глазами. И это наполняет меня особой ответственностью. Тень великого Уильяма, казалось, жила в доме Ирины Приходько. Я взял его первый сонет (не божий ли знак) и к первой строчке приписал три своих. Западная мысль слилась с русской в форме рубаи… Кто-то скажет, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань», но сегодня кавказский дудук и японский сямисэн срастаются голосами с инструментами европейскими и дарят нам чувства необыкновенные… Форма рубаи с юности мила и любезна моему сердцу. В конце концов, почти все формы современной литературы, музыки, живописи и пр. пришли в Русь с Запада и стали русскими, а Русь стала Россией. Гений народа, воистину, творит чудеса! Так, может, и рубаи в России ждёт та же замечательная судьба?… Когда-то Мстислав Ростропович сказал мне, что нет звуков правильных и неправильных, есть нужные и ненужные. Как знать, быть может, мысли этой книжки, облечённые в форму рубаи, окажутся нужными?.. Я вовсе не стремился сжать шекспировский сонет в четыре строки рубаи – нет, моей рукой водило желание собрать разбросанные камни, возродить в строке поруганный и оплёванный отчий дом, сказать ещё раз о вечном, но по-своему… И главное: сказать о времени перелома, о времени столкновения цивилизаций, о времени нашествия варваров – их чёрные знамёна, несущие невежество и смерть, уже на горизонте… Господи, сделай так, чтобы я ошибался!!. Как бы то ни было, Бог послал мне сто пятьдесят четыре рубаи на сто пятьдесят четыре сонета Шекспира. И, надеюсь, дух Ирины и всех моих учителей живёт в строчках о любви и неумолимой разлуке, дарованной жизни и беспощадной смерти. Судить их читателю и времени.     Аркадий Туманян Беседы с сэром Уильямом Шекспиром, записанные в форме рубаи Памяти Ирины Приходько А нам, английский мой собрат, И сам король не кум, не сват… Не зря нас муза отрядила Сойтись в пределах райских врат. Мы урожая ждём от лучших лоз… Мы урожая ждём от лучших лоз, От Судии полегче ждём вопрос… Убытки подсчитали – прослезились: Былой любви нет солонее слёз. Когда твоё чело избороздят… Когда твоё чело избороздят Старуха-старость и морщин отряд, Не плачь, напрасно вороша былое, Твои черты потомки повторят. Прекрасный облик в зеркале ты видишь… Прекрасный облик в зеркале ты видишь, Но грозный ход часов судьбы не слышишь… Дари себя, ведь обветшает дом — В нём, опустевшем, заведутся мыши. Растратчик милый, расточаешь ты… Растратчик милый, расточаешь ты Дней юных ненадёжные черты… А там, вверху, уж кто-то рад стараться — Карикатуру пишет с красоты. Украдкой время с тонким мастерством… Украдкой время с тонким мастерством, Взяв жизнь у нас, другим даёт взаём. А сколько царств в песок и прах истёрло?.. Кто так ещё владеет ремеслом. Смотри же, чтобы жёсткая рука… Смотри же, чтобы жёсткая рука Тебя хватать не смела за рукав. Мы божий дар с лихвой вернём обратно — Наш след не смоет времени река. Пылающую голову рассвет… Пылающую голову рассвет Остудит, смоет пылкой страсти бред… И примет ум слепую неизбежность, Иссохнет сердце в горечи примет. Ты – музыка, но звукам музыкальным… Ты – музыка, но звукам музыкальным Порой чужда. Ведь их созвучьем странным От одиночества мы вдруг защищены, С его тоскою, оком окаянным… Должно быть, опасаясь вдовьих слёз… Должно быть, опасаясь вдовьих слёз, Пустое ты воспринимал всерьёз, А главного беспечно не заметил… Предав себя, живёшь с собою врозь. По совести скажи: кого ты любишь? По совести скажи: кого ты любишь? Ведь без любви душа всего лишь пустошь, Где – лютый враг нам – одиночество живёт, Любви не зная под пятою грусти. Мы вянем быстро – так же, как растём… Мы вянем быстро – так же, как растём, И божий дар – по капле нам в заём. Но предков камни в кучу собираем, Любви и веры ищем водоём… Когда часы мне говорят, что свет… Когда часы мне говорят, что свет Явился вновь и царство мрака сверг, Я верю – так же властвует любовь, Хоть нас сметёт её служанка – смерть. Не изменяйся, будь самим собой… Не изменяйся, будь самим собой: К скорбящим щедр, а к подлецу – скупой… За каждый шаг с тебя здесь взяли плату, Коль не рублём, так строчкой золотой. Я не по звёздам о судьбе гадаю… Я не по звёздам о судьбе гадаю — Про ход планет я слишком мало знаю, Но божий знак повсюду виден мне: Вот нынче дождь – должно быть, к урожаю… Когда подумаю, что миг единый… Когда подумаю, что миг единый Бросает жизнь в небытия пучину, То сердце наше – горе для ума — В любви сгореть всегда найдёт причину. Но если время нам грозит осадой… Но если время нам грозит осадой, Ему, поверь, препятствовать не надо. Всё по зубам его лихим войскам, Но след в строке – вот для него преграда. Как мне уверить в доблестях твоих… Как мне уверить в доблестях твоих Тех, кто возьмёт когда-нибудь мой стих? Да и зачем, ведь быль неповторима, Что ж до любви, так что ей до других. Сравню ли с летним днём твои черты… Сравню ли с летним днём твои черты, Смогу ли смысл постигнуть красоты — Задача эта не ума, но сердца… Ведь там, где роза, неспроста шипы. Ты притупи, о время, когти льва… Ты притупи, о время, когти льва! Нам крест назначен не для баловства… И чтоб потомка изумить делами, Трудились, засучивши рукава. Лик женщины, но строже, совершенней… Лик женщины, но строже, совершенней Я рисовал из прошлых поколений: Хоть руку протяни – так мы близки — И в плен волос на несколько мгновений… Не соревнуюсь я с творцами од… Не соревнуюсь я с творцами од — Не по душе мне скука их длиннот. В коротком слове я ищу награду, Когда смотрю на строгий небосвод. Лгут зеркала, – какой же я старик? Лгут зеркала, – какой же я старик? Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63929471&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.