Luftwaffe-льники ЧАСТЬ 1

Luftwaffe-льники Игорь Владимирович Козлов Эта книга – рассказ о нелегкой и замысловатой курсантской жизни. О нелегких перипетиях которые длились долгих но замечательных и незабываемых на всю жизнь три года. Масло съели – день прошел Яйца съели -нет недели Чтоб еще такого съесть, чтоб три года пролетели… Содержит нецензурную брань. 1. Абитура. В казарме, так называемой абитуре, стоит ещё пока не строй, а скорее всего, толпа. Или даже, вернее – толпа разноцветной и разношёрстной молодёжи мужского пола от 17 годиков до 22 лет  в полном расцвете сил. Все, как один, приехали поступать в военное училище военно-воздушных сил. Идёт оглашение результатов письменного экзамена по математике. – Афанасьев! Четыре! В замершем строю, владелец фамилии еле слышно выдохнул с явным облегчением. – Уф! – Баранов! Кто Баранов? А? Это ты – Баранов?! Два! Вот посмотрите, это именно тот случай, когда фамилия, как нельзя лучше, показывает истинное содержание и всё богатство внутреннего мира своего хозяина. У дежурного офицера хорошее настроение. Лейтенант пытается постоянно острить. Правда, с явной натугой, топорно, по-казарменому. Но выбора у нас нет, приходится покорно слушать. И раз мы здесь по своей воле – стоим в строю и скованы военной дисциплиной, то надо привыкать к корявым потугам на оригинальность этого «сатирика», пользующегося  служебным положением. Есть надежда в недалеком будущем стать военным – «красивым, здоровенным» и влиться в ряды офицеров доблестной Красной Армии. Вот тогда уж мы выскажем, ох, выскажем всё, что думаем об этом баране в погонах. Но в настоящий момент у нас лишь одно право –  слушать и молча сносить откровенное хамство и оскорбления. Кто не готов, не может, или его нежная душа бунтует –  вопросов нет. Шаг вперёд из строя и… домой к маме. Здесь нет места для слабости. Мы приехали учиться и побеждать. В голову не брать. Сознание отключить. Всерьёз не воспринимать. Ну вот, например, если из мусорного бака вылезет грязная ободранная крыса с облезлым хвостом. И глядя на вас пристально, заговорит человеческим голосом: «Мол, так и так, раздолбай ты этакий, товарищ. Уши у тебя оттопыренные, ноги кривые, спина горбатая, рожа тупая! И руку на сердце положа, дурак ты законченный, кретин редкостный и мудак беспросветный…» Не знаю как вы, а я слова той гадины на свой счёт серьёзно не приму. Потому что, не входит она – крыса та драная, в общество уважаемых мной людей, мнение которых лично для меня жизненно важно и актуально. Эх, если бы тот лейтенант мысли читать умел. Апломба у него явно бы поубавилось. Показное веселье мигом бы улетучилось. – Баранов, ну что стоишь как баран? Свободен Баранов. Пошел собирать вещи. Дуй домой! К своим баранам! Юный офицерик очень доволен собой. Гаденькая улыбка от уха до уха криво растянулась на его по-детски розовом личике. По новенькой, с иголочки, форме можно предположить, что ещё пару месяцев назад он был обычным курсантом и летал по нарядам, как сраный веник. Но сейчас статус его «заоблачно высок». Он –  ни много, ни мало – офицерьё. И не дай Бог, будет нашим командиром взвода. Вот намучаемся, пока этот служака в оловянных солдатиков не наиграется. Вот же, повезёт кому-то? Мама – не горюй! Держись, ребята! Баранов вышел из строя, углубился в спальное помещение казармы и начал собирать вещи, украдкой глотая слёзы. Жаль, конечно. Неплохой парнишка из глубинки. И не его вина, что в сельской школе таблицу умножения не успел выучить к десятому классу. То уборочная, то посевная, то очередная продовольственная программа нашей заботливой партии. Учиться, в принципе-то, и некогда. Так и зависли где-то на 8 x 8 = 64. А про дискриминант квадратного уравнения абитуриент Баранов лишь на вступительном экзамене в училище ВВС в первый раз услышал. А лейтенантик разошёлся не на шутку, хоть грязный носок в рот ему пихай. Моя бы воля, так аж до самых гланд. Чтоб не пикнул и не пискнул. Чтоб… Но офицеру наши заветные желания были неведомы, и он самозабвенно продолжал. Вдохновение – страшная сила. Не иначе, Пегас лягнул копытом. Причем, исключительно пониже спины. – Таких как ты, Баранов, ждут колхозы. Ну ничего, годик покрутишь коровам хвосты и в армию. Но не офицером, нет. А солдатом. Стране нужны солдаты. Что же будет, если все офицерами станут? Это же ужас какой-то! А командовать кем? А, Баранов?! А после армии ты опять в колхоз. К своим баранам. Ха-ха! А эти орлы… ну те, которые поступят, конечно, выдюжат все и окончат… наверное. Эти уж, точно, будут офицерами. Да! Точно! Это я тебе говорю, Баранов! Авторитетно заявляю! Красой и гордостью нашей армии будут. Ну, прямо как я! Они станут не просто офицерами, а офицерами доблестных Военно-воздушных сил! Люфтваффе! Так это звучит по-немецки. ВВС значит. Во-ен-но-воз-душ-ные си-лы! Чувствуешь, какая мощь в этом слове? ЛЮФТ! ВАФЬ! ФЕ! Какая экспрессия! Очевидно «люфтваффе» – было единственное слово из курса немецкого языка военного училища, что отложилось в голове этого «полиглота». Клянусь чем хотите, но что такое «экспрессия», для того казарменного «филолога» самая страшная «военная тайна». Само слово красивое. А звучит то как! Не слово, а музыка! Экс-прес-сия! Ляпнул такое слово где-нибудь в тему или не в тему и прослыл образованным человеком. – Они ещё тобой покомандуют, Баранов. Покомандуют! Ты ещё здесь? Ну  всё. Прощай! Баранов, собрав нехитрые пожитки в старинный бесформенный чемодан с ободранными уголками, скрылся за входной дверью казармы. – Вихрев, три. Голубев, пять! Ни фига себе. Орёл, а не Голубев! Где Голубев? Ты, Голубев?! Фамилию менять надо, Голубев. Ты же орёл! Математику – и на пять, надо же! Ну,  череп! Ну, гений! ЭВМ «Электроника», во как! Ну, прям Софья Ковалевская! Я и то… только на три в своё время сдал. Со шпорой, да… Пока лейтенант мечтательно закатывал глазки, с явным удовольствием вспоминая дела давно минувших лет, нам оставалось стоять в пока еще непривычном строю и, перетаптываясь с ноги на ногу, томиться в нервозном ожидании. Вот так бесконечно долго продолжалась наша моральная пытка. В зависимости от озвученных результатов, кто-то из абитуриентов, не сдержав эмоций, сдавленно всхлипывал и уходил собирать вещи. Кто-то, молча, сжимал кулаки «на удачу». Кто-то закатывал глаза и счастливо улыбался. Оставшиеся в неведении, затаив дыхание, с тревогой и волнением ждали оглашения своих экзаменационных оценок. – Петровский, два! – Ууу-рааааа!!! 2. Люфтваффельник Строй вздрогнул. Такой реакции на «приговор» не ожидал никто. Обалдевший от неожиданной реакции абитуриента, лейтенант несколько раз заглянул в оценочную ведомость на предмет выявления ошибки. Но происходило нечто необъяснимое: абитуриент Петровский ликовал! Петровский – высокий, хорошо сложенный парень из Москвы с явно интеллигентскими замашками, ломая строй с восторженным улюлюканьем, метнулся в спальное помещение за сумкой. Попутно он выкрикивал в адрес офицера все, что о нем думает! Включая конец бездарного жизненного пути в стандартной конструкции из неструганных осиновых досок. И что характерно,  обязательно в белых тапочках фирмы «Адидас». Настроение у всех, за исключением заметно побагровевшего лейтенанта, резко улучшилось. В строю раздался задорный свист и аплодисменты. Петровский выскочил на центральный проход казармы, именуемый «взлёткой» и остановился. Он театрально раскланялся. Поблагодарил за внимание. Пожелал терпения и удачи всем остающимся в заповеднике законченных моральных уродов, в котором дебильные клоуны каким-то немыслимым образом возвышены до ранга «отцов-командиров». А затем, набирая ускорение, побежал к выходу, задорно размахивая модной спортивной сумкой с заграничной надписью и с множеством кармашков на пластиковых молниях. Мы провожали Петровского восторженными взглядами, ибо парень высказал то, что накопилось в душе у нас и просилось на язык. Но пока жива надежда поступить в училище, этот самый язык был наглухо прикушен зубами. Петровский сделал свой выбор, а нам еще здесь жить… Лейтенант тем временем жалко и нечленораздельно мычал, пытаясь внятно сформулировать достойный ответ вслед убегающему абитуриенту. Но его мозг  дал заметный сбой. Алгоритм образования разумных словосочетаний и формирования ответных реплик бездарно завис – ум зашел за разум. Хаотично открывающийся рот молодого офицера издавал лишь нечленораздельные звуки булькающей слюны и обрывки невнятных междометий. А Петровский продолжал развивать успех. Увеличивая скорость, он неумолимо приближался к выходу из казармы, продолжая блистать колоссальными познаниями в области многоэтажных конструкций русского языка, лежащими далеко за пределами общепринятой лексики. О таком богатстве родного нелитературного языка многие из нас просто не догадывались. Сапожники, грузчики, портовые рабочие, дипломированные филологи и прочие знатные матершинники уныло отдыхают и стыдливо курят в сторонке. Интеллигентного вида юноша из Москвы посрамил всех и сразу. Умеет, ничего не скажешь. Счастье для Петровского было очень близко, фактически, на расстоянии вытянутой руки. Он даже протянул ее, руку, в смысле, чтобы взяться за ручку тяжеленной входной двери, потянуть на себя и оказаться на улице – на свободе. Но дверь открылась раньше. На какое-то мгновение, на долю секунды. Но это мгновение круто изменило дальнейшее развитие событий. Итак, дверь открылась, и в казарму вошёл настоящий полковник. Почему настоящий? Да потому что на его груди скромно, но убедительно сверкала звезда Героя Советского Союза. Военная форма была заметно выцветшей от палящих лучей, скорее всего, афганского солнца. Волосы на голове стройного и подтянутого полковника были белоснежно седы, а на кителе виднелись три красные полоски, означающие, что офицер имел боевые ранения. Мы мгновенно перестали свистеть, аплодировать, топать ногами, и заворожено замолчали. Заткнулся и лейтенант, только сейчас начавший исторгать жалкие подобия ругательств вслед убегающему абитуриенту. Увидев неожиданно возникшего полковника, Петровский предпринял попытку экстренного торможения, отчаянно скользя по отполированному полу. Но сила инерции сделала своё дело. Мятежный москвич со всей дури влетел в полковника и, сменив дерзкий тон на оправдательно-подобострастный, залепетал скороговоркой. – Папа, я математику завалил. Военный из меня никак не получится. Поехали домой к маме, а? Буду поступать в Тимирязевку, на ботаника. Ну какой из меня военный? У меня на портянки аллергия. И на «тумбочку» тоже (суточный наряд по роте). А, папа? Не хочу быть люфтваффельником! Я пшёнку не-на-ви-жу! Полковник, получив ощутимый толчок и с трудом устояв на ногах, взял своего сынулю за ворот дорогого фирменного батника. Встряхнул основательно и пристально посмотрел в глаза. Петровский-младший при росте 185 сантиметров съёжился до размеров котёнка и попытался отвести глаза в сторону. – Победитель столичных олимпиад завалил сраный экзамен? Это как это? Ботаником, значит, будем? Цветочки на грядке  нюхать?! А Родине кто служить будет? Итак быдло вокруг. Понабрали по объявлению кого попало. Была армия, а сейчас бардак. Сборище карьеристов и недоучек! Полковник почему-то пристально посмотрел на молчащего лейтенанта. Тот тоже непроизвольно съежился и попытался где-нибудь затеряться или просто испариться. – Мама поплачет и перестанет. А ты – гордость школы с физико-математическим уклоном все равно военным станешь. Где это видано, восемь поколений Петровских служило своей стране, а девятое поколение –  цветоводом в оранжерею?! Вот уж хренушки, сыночек  дорогой! Пойдёшь со вторым потоком сдавать экзамены. И только попробуй мне отчислиться. На порог не пущу. Фамилии лишу! Я давеча с твоим будущим командиром роты переговорил. Оставляет благоприятное впечатление толкового мужика. Если заметит, что ты дурака валяешь и под отчисление из училища начнёшь косить, не обижайся. Я санкционировал применение к тебе весьма доходчивых методов воспитания от двух самых признанных и авторитетных педагогов. Петровский-младший, чернея лицом и сдуваясь, словно проколотый мячик жалобно промямлил: – Типа Макаренко, папа? Петровский-старший ласково и многообещающе улыбнулся. – Лучше, сынок. Гораздо лучше. Он обещал «Ипатьевский» метод применить и метод «Еблонского». В строгой зависимости от твоих персональных закидонов, мой драгоценный. И от внешних обстоятельств. Вот так! И никак иначе. Полковник обвёл мудрым отеческим взглядом строй замерших абитуриентов. Было заметно, что данная сцена его откровенно тяготит и раздражает, но отеческий долг, как и воинский долг, этот человек выполнит до конца. Причём, любой ценой. – «Ипатьевский» метод – это значит «ипать», «ипать» и ещё раз «ипать». Скрупулёзно и методично. Пока до вас, дорогие мои, не дойдёт, что делать всё надо с первого раза. В отведенный срок, точно и качественно! А метод «Еблонского» – это сразу с правой… в «ебло»! Больно, унизительно, обидно, согласен. Метод крайне непопулярный, но прогрессивно доходчивый! Надеюсь, до этого не дойдёт. Ты мальчик понятливый. А как говорил великий Зигмунд Фрейд: «Человек – такая скотина, которую надо или кормить или бить! А лучше  чередовать». Старый, проверенный временем метод кнута и пряника, морковки и палки, кому как нравится. Петровский-старший уже обращался ко всем, стоящим в строю. Мы инстинктивно подтянулись и заворожено внимали словам убеленного благородной сединой военного. – А нашей мамочке я передам, что ты её любишь, скучаешь, целуешь. Но сегодня сбылась твоя самая заветная мечта – стать настоящим мужчиной и продолжить славную династию Петровских, в которой были царские офицеры, белые офицеры, красные офицеры, советские офицеры. И какого бы цвета флаг не реял над нашей многострадальной Родиной, Петровские будут всегда защищать этот флаг и родную землю.  А то, что руководить вами станут командиры не всегда достойные уважения, и приказы будут один дурнее другого, не удивляйтесь. Это беда армии. Беда именно из-за вас самих, ребята. Умные и толковые, устав от хамства и тупости бездарей, обличенных властью, зачастую не доходят до выпуска, бросая все на полпути. А бездари, чтобы скрыть ничтожность свою, лезут и прутся в армию. Где у подчинённых нет возможности обсуждать действия командира-самодура, карьериста, лизоблюда, раздолбая, истерички и недоучки. Беда это нашей армии, беда… Поэтому ребята, хорошо учитесь! Достойно служите! Настанет и ваше время. Когда станете большими начальниками, не глумитесь над людьми, как сейчас вам достаётся от… Полковник, мельком бросив взгляд на лейтенанта так и стоящего с открытым ртом, замолчал и повернулся к сыну. – Ты ещё здесь? А ну, марш на  экзамены! Петровский сдал все вступительные экзамены на пятерки. И служил образцово, наряды тянул без нытья и стенаний. Папой героическим никогда не кичился и за его авторитет не прятался. Перед остальными ребятами московскими замашками не рисовался. Короче, был вполне нормальным и адекватным  мужиком. Так сложилось, что по воле мандатной комиссии распределили нас с Петровским в 4-ю роту. И однажды, все еще находясь под впечатлением от его виртуозно-матерной тирады, я поинтересовался, откуда рафинированный москвич обладает столь глубокими познаниями в непечатном разделе русской словесности. Курсант Петровский улыбнулся и задорно подмигнув, выдал следующее. – Понимаешь, мы же не всегда в Москве жили. Папу помотали по гарнизонам, мама не горюй! Я асфальт в первый раз увидел, когда мне 12 лет исполнилось. Но не в этом дело. Там, где я вырос, детских садиков вообще не было. И моими няньками были солдаты. Все их «педагогическое образование» –  это ШМАС . Ребенком я был, ой, каким непослушным. Так что о методах Ипатьева и Еблонского, можно сказать, наслышан с самого детства. Вот так! Справедливости ради, курсант Петровский был очень вежливым, корректным, ответственным, исполнительным и аккуратным военнослужащим, и скрупулезно выполнял все поручения, приказы и распоряжения. Единственное, что его отличало от остальных ребят – когда шутки некоторых зарвавшихся офицеров с убогими потугами на юмор и оригинальность доводили нас до белого каления, он твердил с философским спокойствием и обреченным придыханием. – А что вы хотели? Мы все здесь с вами  люфтваффельники. Так и прозвали его – Люфтваффе. Далее, в зависимости от обстоятельств, прозвище трансформировалось в Люфт, Ваффе, Люфтвафельник или просто – Ваффельник. Он никогда не обижался. Ибо считал, что данное прозвище наиболее правильно обозначает и емко отражает не его человеческую сущность как личности, а положение курсанта в армейской иерархии в целом. 3. Очень нужная вещь Прошли вступительные экзамены. Закончились всевозможные психологические тесты. Местами хитрые, местами занудные. Завершились дотошные и скрупулезные проверки по линии особого отдела. Мы посетили военных медиков, проскочили суровую мандатную комиссию. И наконец поступили в военное училище ВВС. Впереди нас ждала ассимиляция в армейской среде в виде КМБ  и планомерная подготовка к принятию Присяги. Переодевшись после бани в военную форму, мы сразу поняли, что детство закончилось. Все, *здец, you are in army now, baby! И никаких соплей, мамок, нянек. Беззвучный щелчок невидимого переключателя и… ты уже взрослый. Ну что же?! Ладно. Взрослый, так взрослый. – Так! Где тут ближайший оружейный склад?! Мне, как действующему «защитнику Родины» персональный автоматик с пульками полагается?! Ась? Хочу автомат! Срочно дайте мне автомат! Хочу автомат! Хочу, хочу, хочу… Чуть ли не на второй день нас в полном составе учебного батальона (а это в районе тысячи пока еще не оперившихся потенциальных орлов, местами похожих на свежеощипанных бройлерных цыплят с синюшными черепушками, подстриженными в а ноль) организованно повели на склад. Мы должны были получить обязательную и самую необходимую для любого военнослужащего вещь. Без которой в армии, ну просто никуда. Что характерно, эта замечательная вещь постоянно сопровождает каждого военного человека на протяжении всего срока его службы. От эпохального момента незабываемой процедуры подстрижки налысо в 17-летнем возрасте посредством убогой паликмахтерской машинки с безнадежно тупыми ножами, тайно мечтающей стать гламурным эпилятором и поэтому безжалостно и остервенело выдирающей волосы из скальпа, аж до самого выхода на заслуженный пенсион после 25-ти безупречных лет. Эта, несомненно, нужная и незаменимая в армейском хозяйстве вещь навязчиво преследует абсолютно любого солдата, матроса, прапорщика, мичмана, офицера и даже генерала – независимо от его принадлежности к виду или роду войск от авиации – до флота, от сухопутных – до военно-космических сил. Она является обязательной к регулярному использованию во всех местах службы защитника Родины от весьма Крайнего Севера до знойного Юга, от очень Дальнего Востока, до самых западных границ необъятного СССР. И даже, проходя службу за пределами Советского Союза  в странах Варшавского Договора например, тем более и тем паче, первое, что ты получишь по прибытию к новому месту службы обязательно будет – … ?! А вот и не угадали, совсем не оружие! Оказывается, есть более важная штукенция, без которой любой военный – не военный! П Р О Т И В О Г А З !!! Да, да, именно – противогаз, без которого в армии просто ступить некуда. Уже будучи офицерами, куда мы только не забрасывали этот ненавистный с курсантских времен предмет! Но нет, он как мифическая птица Феникс опять возрождался из небытия и забвения. Несколько раз в году с гаденькой подачи штатного химика (чтоб у него носовой платок, одеколон и все домашние цветы благоухали исключительно хлорпикрином) от начальства поступал строгий и многообещающий рык. – Найти! Отмыть! Пришить бирки к сумке! Привести в соответствие! Предоставить к осмотру! Быть готовым сдать все нормативы! Тихий «восторг», переходящий в истерику. Оказывается, как убедительно вливал штатный химик в наши благодарные уши, несмотря на огромное количество всевозможных конвенций, актов, пактов, биллей, протоколов, коммюнике, мораториев, договоренностей и прочих международных соглашений о полном запрете химического, биологического, бактериологического и прочего-прочего-прочего оружия, опасность его применения чрезвычайно высока. И следовательно, каждому новоявленному защитнику Родины непременно полагается иметь индивидуальное средство защиты – противогаз! Это как минимум. А в идеале – еще и личный ОЗК  или Л-1, что между прочим составляет еще несколько килограммов высококачественной резины. И все это резиновое великолепие надлежало носить до такой степени часто, а желательно постоянно и не снимая, чтобы курсанты неизбежно срослись со средствами химзащиты до полного гармонично-монолитного единения. Обалдеть, какая перспектива! И почему тогда мы сразу не рождаемся с резиновой кожей, щедро посыпанные слоем талька? Матушка-эволюция явно не доработала. Чем не задачка для генетиков? 4. Резиновое откровение Итак, нас организованно сопроводили на склад хим.имущества, где от обилия резиновых изделий, плотно разложенных на многочисленных стеллажах и необъятных полках, у всех парней откровенно зарябило в глазах, перехватило дыхание и поехала крыша. Вот оно, прозрение! Только здесь мы наконец-то поняли по какой веской причине в стране победившего социализма образовался тотальный дефицит с детскими надувными шариками, а также с далеко недетскими презервативами. Судя по грандиозному училищному складу, вся резина, произведенная в советском государстве, прямиком шла на изготовление несметного количества противогазов, ОЗК и костюмов Л-1, не иначе. Увиденные массы и объемы хранящихся резиново-химических изделий вызвали у вчерашних школяров безвольное отвисание нижней челюсти. Сколько таких складов в стране?! А сколько таких училищ и воинских частей в СССР и за его пределами?! А сколько складов гражданской обороны?! А сколько складов хим.имущества на промышленных предприятиях?! А сколько заныкано тайных складов НЗ  по лесам, горам и буреломам?! То-то! Заводы все выпускают и выпускают. А ранее изготовленные изделия все накапливаются и накапливаются. Кто-нибудь видел хотя бы один противогаз на свалке или помойке? А? Я не видел. Не выбрасывают такое богатство, не выбрасывают. А во время нашего счастливого детства и беззаботной юности ни шарик тебе красивый надуть, ни презерватива в аптеке купить. Вся резина в государстве, тю-тю, на противогазы вышла, не иначе. А куда же еще?! Вспоминайте, кроме резиновых сапог, убогих калош и бракованных мячей в полусдутом состоянии, на прилавках магазинов резиновых изделий не наблюдалось. Даже кровоостанавливающий жгут в аптеке мало-мальски приличный не купишь. Чтобы потом хулиганскую рогатку замастрячить с целью высадить пару соседских стекол. Фигушки тебе, а не полноценное детство. Вот так и пришлось остаться приличным благовоспитанным пацаном, почти не познавшим всей прелести битья оконных стекол. Даже начинает развиваться некий комплекс неполноценности с ненавязчивым осознанием персональной ущербности и недоразвитости что ли… А взрослым дядям каково было?! Им же еще надо каким-то немыслимым образом покрышки для легковых машин где-то достать, которые всегда в остром дефиците числились.  А резина-то где? Где резина? Где-где? Там! В …! Да, да, именно там – на складе химического имущества, конечно же. Ну, допустим, цветные шарики надуть – фиг с ними, старшеклассники-школьнички из этого возраста давно уже выросли. До личных машин типа «Москвич», «Жигули» и безумно помпезной «Волги», а также связанного с ними лихорадочного поиска тотально-дефицитных всесезонных колес еще не доросли. А вот презерватив,  это понимаешь, очень нужная  вещь! Наверное, не мне вам рассказывать для чего он применяется и как используется. Некоторые особо одаренные и продвинутые индивидуумы, между нами говоря, умудряются безотказный и многострадальный презерватив, фактически, «черти для чего» приспособить, включая многоразовое его использование, словно американский «Space Shuttle», прости господи. А взрослеть-то надо, вот и выкручивались… Приходишь, бывало, еще стыдливым школьником в аптеку. И под «многоствольные» укоризненные взгляды, а также под осуждающий шепоток всевозможных бабулек из неизменной очереди, стоящих – кто за пургеном, кто за аспирином, солидно покупаешь сразу пару десятков пачек. А чего мелочиться?! Чтобы на всех хватило. А то будешь потом в азартном порыве еще пару раз забегать в аптеку с «горящими» глазами. Неудобно это. Короче, набив полные карманы пачками с презервативами, с гордо задранным носом, идешь – иногда к себе домой, иногда к другу, реже  –  к подружке или к однокласснице… Когда как, раз на раз не приходится. С кем договоришься, поймите правильно. Затем дрожащими от нетерпения и трепетного вожделения пальцами, распечатываешь упаковку. Осторожненько извлекаешь его, родимого. Такого тоненького, почти прозрачного. Берешь аккуратненько в руки. Почти нежно, чтобы не дай бог не повредить ненароком. Обязательно проверяешь его на целостность и прочность прогрессивным методом интенсивного надувания. Досконально убедившись в полной боеготовности презерватива, а также в отсутствии неожиданных сюрпризов в виде мелких дырочек, смело натягиваешь «изделие №2» на … водопроводный кран! А куда же еще? Далее открывается вентиль. Набирается вода. Презерватив неимоверно растягивается, принимая в себя весьма достойные объемы жидкости. Но при этом он держится настоящим молодцом – не лопается. Вот, что значит высокие технологии и «Знак качества», а также магическая надпись мелким шрифтом: «Проверено электроникой»! Чего там проверено? И как можно электроникой такие изделия проверять? Арнольд Шварценеггерович Терминатор их на конвейере надувает, что ли? Хрен его знает, но всех парней нашего двора этот вопрос очень-очень интересовал. Честно. Ну а затем бежишь на крышу или на верхний этаж высотного дома, открываешь окно и «процесс» пошел… В результате имеем полный восторг и неописуемое удовольствие окружающих. За редким исключением тех, «на кого бог послал». Причем, при обеспечении максимального уровня личной безопасности и полного морального удовлетворения! Все сходится? То-то. Интересно, а Вы о чем подумали? 5. Основы хим-дыма Тем временем на складе хим.имущества с помощью ржавой и затертой в хлам металлической рулетки с каждого сняли необходимые размеры. Один прапорщик шустро измерял объем головы курсанта в двух проекциях. Первая – от центра лба, через висок, затылок, другой висок и обратно. Вторая – от макушки курсантской «тыковки» через висок, щеку, подбородок и аналогично по такому же маршруту обратно до макушки. На основании этих антропологических параметров второй прапорщик выдавал каждому курсанту письменное заключение на гербовой бумаге о принадлежности данного «люфтваффельника» к чистокровной арийской нации – шутка, естественно. В реальности нам выдали резиновые маски для противогаза пяти основных размеров: от 0-го – самая маленькая маска (для кошек, кукол и детей), до внушительного 4-го (при небольшом старании – можно натянуть хоть на рыло носорога). Выданные маски были откровенно убогими, с безнадежно пожелтевшей от старости резиной, мутными стеклами и залипшими клапанами. В теории эти клапаны полагается регулярно прокапывать чистым медицинским спиртом во избежание возможного залипания, которое в реальных боевых действиях может привести к неизбежному удушению бойца еще до момента массированного применения вероятным противником какого-либо химического оружия. Но судя по весьма довольному выражению синюшных лиц складских прапорщиков, медицинскому спирту нашлось более достойное применение. При близком знакомстве с маской противогаза складывалось однозначное впечатление, что спирт, как таковой, клапаны не видели с момента выпуска на заводе-изготовителе – то есть с 60-70-х годов XX века.       Реально, маски были древние. В комплекте с маской выдавалась фильтрующая коробка – металлический цилиндр, размером чуть больше однолитровой банки и гофрированный шланг, напоминающий хобот слона. Так же в раздаточное окошко склада торжественно выбрасывалась потрепанная брезентовая сумка цвета хаки. Успешно поймав вылетевшую прямо в лицо сумку или подобрав ее с пола, можно было смело считать себя абсолютно подготовленным для достойной встречи коварного супостата с полным арсеналом химического и прочего мерзопакостного оружия. Осталось совсем ничего – все это «современное» резино-металлическое великолепие собрать в единую конструкцию. А маску еще предварительно отмыть от остатков талька, толстенного слоя грязи и белесого налета засохшего пота предыдущих владельцев. Ну, что же, отмоем. А кто говорил, что будет легко? Одно радовало, что ОЗК хоть не всучили. Пока. Теплилась в душе слабая надежда, что все комплекты ОЗК ушлые кладовщики давно растащили по друзьям и знакомым. Среди любителей зимней рыбалки чулки от ОЗК, да и сам плащ пользуются большим и заслуженным уважением. Не так ли, господа «зимние» рыболовы? Возвратившись в казарму, курсанты организованно пришили к противогазным сумкам бирки с фамилией, номером фильтрующей коробки и размером маски. Затем принялись нудно и упорно отмывать маски. Резина отмывалась с большим трудом. «Вековой» слой грязи и талька сопротивлялся. Адская смесь превратилась в некую мастику, которая обладала феноменальным свойством к прилипанию и глубоко проникла в саму структуру резины. Но мы не стали отступать, ибо если не отмоешь эту дрянь, будет совсем тоскливо. Надевать противогаз все равно заставят. Казарма превратилась в импровизированную прачечную. Все курсанты стирали личные маски от противогазов. Парни остервенело терли замызганную резину с повсеместным использованием сапожных щеток и мыла, а также вплоть до применения личных зубных щеток и дефицитной зубной пасты «Pоmоrin». Вымыли. Вытерли. Вывернули маски на изнанку. Положили сушиться. По казарме проползла откровенно пугающая «информация из достоверных источников», что на завтрашний день запланированы практические занятия по химии с подгонкой противогазов и обязательным окуриванием в настоящей газовой камере. То есть с применением реальных ОВ отравляющих веществ. *здец, начинается… Но, это будет только завтра. Пока живем и наслаждаемся жизнью. День прошел и, слава Богу. Дихлофос, дуст, клопомор, хлорка и прочая «боевая» дрянь пока подождут… В 44-м классном отделении на двухярусной койке обитали весьма колоритные парни – одессит Андрюха Чуханин под 190 см. ростом с огромной черепушкой «а-ля-мечта любого археолога-антрополога» и внушительно-выдающейся «английской челюстью». А так же белорус Вася Рожнев – худенький, миниатюрный пацанчик с детским личиком и компактной тыковкой размером «с кулачок». Опять же, детский. Соответственно, у презентабельного Чуханина маска для противогаза была солидного и взрослого 4-го размера, а у «дюймовочки» Васи Рожнева – детского и учебного нулевого. После того как маски высохли и ребята, присоединив их к гофрированным шлангам, уложили в личные брезентовые сумки, «на сцену» вышел наш (тогда еще только начинающий и неопытный) незабвенный пройдоха и шутник Жека Ящиков из 45-го классного отделения. Не мудрствуя лукаво, незаметно для хозяев противогазов, он виртуозно подменил маски у Чуханина и Рожнева. Вечером ничего не подозревающие парни из 44-го отделения сдали противогазы на хранение в оружейную комнату, положив резино-технические изделия в пирамиду , пока еще свободную от стрелкового оружия. 6. Секретная стратегия По какому-то непонятному мне принципу и абсолютно нелогичному ритуалу, установленному в Красной армии, личное оружие, как правило, почти всегда выдается гораздо позже, чем «любимый и архинужный» противогаз. И это, наверное, правильно?! Ну, посудите сами…  Если вдруг неожиданно-коварно враг нападет без объявления войны, то мы все дружненько персональные противогазы наденем и будем тупо пугать агрессора-супостата своим «угрожающим» внешним видом! – УУУ-уууу!!! Страшно? А чего?! Огромная толпа лысых и очкастых, с серыми презервативами на головах, это я вам авторитетно скажу – зрелище совсем не для слабонервных! У любого нарушителя границы моментально обильный энурез и неудержимая слабость желудка образуется с перепугу …а может от гомерического хохота. Кто знает? Или, обнаружив перед собой огромное стадо «слоников», вражина проклятый от искреннего недоумения начнет карту смотреть, личное местоположение по навигационному спутнику определяя. Или на глобус планеты станет ошарашено пялиться, глазенки изумленно выпучив. А может, побежит штурмана «а-ля-Сусанин» самолично расстреливать. Ибо справедливо посчитает, что банально промахнулся на десяток тысяч километров и вместо страны Советов завел войско несметное в дикую Африку. Ааааа, в Африке горы вот таАААа-кой вышины!!!! Аааааа, в Африке реки вот тааААаа-коой ширины!!! Крокодилы, бегемоты! Обезьяны, кашалоты! И зеленый попугай! … ну и так далее… Аааа-Ааа-АА!!! И зеленый попугай!!! (еще пару раз для порядка) Надеюсь, все помнят песенку из кинофильма «Про Красную шапочку»? Еще в Африке водится злой противный Бармалей! Будет их – врагов, в смысле, пугать! Бить! И обижать! Может и еще на что-нибудь более радикальное сподобится. Как знать?! Как знать?! Короче, не ходите дети в Африку гулять! Наверное, что-то подобное с самого раннего детства прочно сидит в мозгах у многих отцов-командиров, ничем не наученных  22 июня 1941 года. Потому, как по моему личному убеждению так и по мнению авторитетных преподавателей из военной академии, где мне довелось в последующем учиться, самое наипервейшее, что надобно вручать солдату или офицеру, вновь прибывшему в расположение части – личное оружие! Посредством которого, он – вояка то есть, и будет вести приятно-познавательную, а местами – весьма убедительно-задушевную беседу с «незваными гостями» о скоротечности их вражеской жизни, в частности, и о ее бестолковой бесперспективности в целом. Если я неправ, убедите меня. Возможно все «химики» Красной армии сейчас начнут бросать в мою сторону тяжелые камни с обильными брызгами ядовитой слюны, доказывая свою архиважную нужность и повсеместную незаменимость, но… личное оружие, по моему скромному разумению, все же более весомый аргумент в реальном боестолкновении, нежели резиновый презерватив, героически натянутый на голову потенциального бойца. Ну а тем временем ночь закончилась и на уральском горизонте показалось солнце. 7. Коротка кольчужка Утром настал день истины – нас повели в газовую камеру на обязательное и традиционное окуривание. Это было первое «боевое» окуривание и все ребята немного нервничали. Среди курсантов поползли ужасающие слухи о неимоверно жестоком нормативе: «Трубка порвана» – когда надо затаив дыхание и зажмурив глаза, быстро отвернуть фильтрующую коробку от «порванного» шланга. Затем открутить «порванный» шланг от маски, отбросить его в сторону и старательно навернуть фильтрующую коробку непосредственно на маску. Потом сделать резкий выдох, чтобы выдавить из маски отравляющий газ, коварно пробравшийся туда во время вышеописанной разгерметизации при выполнении данного упражнения и открыть глаза». Вот в принципе, фактически и все… Все просто в теории. Описать словами алгоритм обязательных действий получилось гораздо дольше, чем реально по времени выполняется упражнение. Ибо в условиях применения противником всякой отравляющей дряни все действия необходимо выполнять гораздо быстрее. Вот именно для всеобщего и качественного привития полезных навыков выживания и 100%-го отучения защитников Родины от всевозможных фобий, страхов, мандражирования, всех курсантов первого курса еще на КМБ организованно прогоняли через традиционную «травлю» в газовой камере. Которая, кстати, находилась на учебном аэродроме. Что ж, нет худа без добра. Хоть на самолеты издалека посмотрим. Перед процессом поголовного смертоубийства личного состава 4-й роты посредством неизбежного удушения учебными отравляюще-раздражающими газовыми смесями типа «хлорпикрин и еще что-то» в замкнутом пространстве, с нами провели подробнейший инструктаж. Во время познавательной беседы солидный подполковник с кафедры хим.защиты убедительно объяснил, что наши противогазы, несмотря на их откровенно убогий внешний вид и весьма древнюю конструкцию, вполне способны спасти наши никчемные и бестолковые жизни от всех известных на сегодняшний день средств отравы насекомых и прочих колхозных вредителей. Включая дуст, хлорку, дихлофос, устаревшие «зарин», «зоман», «фосген» и прочую вонючую дрянь. Но совершенно бесполезны при обычном «угарном газе» окиси углерода и еще чего-то там вновь изобретенного. Короче, как мы поняли из данного инструктажа – нам впарили давно устаревшую модель противогазов, которую в самое ближайшее время, возможно, спишут за абсолютной ненадобностью и выбросят на ближайшую  свалку. Или безвозмездно передадут для дальнейшего использования в армии дружественных африкано-азиатских стран за их искреннее обещание пойти по социалистическому пути развития. Ну а пока мудрое руководство партии и правительства думает, какую именно армию из какой братской страны осчастливить таким роскошным подарком, потаскайте-ка ребятки то, что есть. И скажите спасибо за проявленную о вас заботу. Мда, жизнеутверждающее начало, ничего не скажешь. Оказывается, в нашей армии есть и другие – более современные модификации фильтрующих коробок и самих противогазов, которые в наше училище никогда не поставлялись. Но в плане на дерзновенную перспективу, это обязательно когда-нибудь случится. Даже и не переживайте, дорогие детишечки! А мы особо и не переживали. Очень познавательная и жизнеутверждающая лекция, куда деваться. Всем курсантам сразу реально полегчало. И в наши трепетные души прочно вселился безнадежный оптимизм и безысходная надежда на относительно благополучный исход авантюрного предприятия по предстоящему «боевому» окуриванию. Прямо перед строем 4-й роты располагался неприметный вход в бетонный бункер – «газовая камера», «братская могила», «душегубка», «могильник», «морг» и т.д. Названий много, выбирайте на любой вкус, кому какое нравится. Входная дверь в «душегубку» была чрезвычайно мала, с низкой притолокой в виде металлического швеллера. Поэтому заходить в камеру надо согнувшись «в три погибели», почти опускаясь на корточки или подключая передний привод – на карачках то есть. Какой долбанный архитектор изобрел такую пакостную дверь? Его бы сейчас сюда. А на улице шикарный август! Солнышко ласково светит. Травка зеленеет. Птички поют. Бабочки летают. Кузнечики стрекочут. Высоко в голубом небе реактивный самолет чертит ослепительно белый и пушистый инверсионный след. Красота! Эх, а тут… Перед сеансом «всеобщей травли тараканов» (на мой непредвзятый взгляд, это название наиболее точно описывает данное мероприятие; в роли тараканов естественно мы – курсанты первого курса, прошу любить и жаловать) провели многократную тренировку на свежем воздухе. На все, про все, норматив в четыре секунды. За это время необходимо снять пилотку, расстегнуть брезентовую сумку и напялить на черепушку резиновую маску противогаза. При этом следовало обеспечить ее надевание так быстро и качественно, чтобы персональные уши не завернулись в трубочку. Иногда отцы-командиры настоятельно требовали надевать пилотки на личную тыковку, облаченную в противогаз, но не в этот раз. И на том спасибо. Итак, прозвучала первая команда. – Газы! Все быстренько натянули противогазы на лысые головы и замерли. Зачет любого норматива в армейском подразделении идет по последнему бойцу. Личные заслуги каждого складываются в результат роты в целом – основа единения воинского коллектива, где «один за всех и все за одного». Вроде, уложились. Подполковник несказанно удивлен и весьма доволен. Стоит, улыбается и, не веря глазам, тупо пялится на циферблат секундомера. И вдруг в тишине застывшего по стойке «смирно» строя 4-й роты раздается удивленный возглас курсанта 44-го отделения Андрюхи Чуханина. – Ничче-го не понимаю! (интонация в голосе точно такая же, как у персонажа из мультфильма «Следствие ведут колобки») Незамедлительно раздается реплика, достойная вышеупомянутого мультфильма, но уже из уст Васи Рожнева. – Анннал-логично! Все курсанты, поддавшись праздному любопытству, активно крутят головами, чтобы выяснить причину, когда «задроченные, затюканные и забитые минуса»   («минус» – курсант 1-го курса обучения, на его левом рукаве под шевроном всего одна нашивка) посмели что-то вякать в полный голос. Постепенно в строю начинается смех. Сначала приглушенный резиновыми масками. Затем некоторые, не выдержав острой нехватки кислорода в процессе лошадиного и гомерического ржания, стали срывать противогазы и хохотать во все горло. Химический подполковник тоже прыснул в кулак, приблизившись к Чуханину и Рожневу.   Пользуясь всеобщей неразберихой, все курсанты самопроизвольно сняли противогазы, чтобы воочию увидеть следующую картину. Громада одессит – Андрюха Чуханин стоял в надетом на голову противогазе с маской нереально маленького размера! Как он вообще смог натянуть на огромную тыкву микроскопическую маску, честно говоря, непонятно. Тем не менее, парень уложился в жестокий норматив в четыре секунды. Маска нулевого размера была натянута так качественно и сидела столь плотно, что ее толстенная резина растянулась до идеальной прозрачности латексного презерватива. И не порвалась лишь из-за колоссального запаса прочности, заложенного в кондовую конструкцию. Стеклянные очки противогаза, судорожно натянутого на «лошадиную» голову курсанта Чуханина, находились где-то в районе «английского» подбородка. Причем, около самой нижней его части. И ослепшему одесситу приходилось максимально запрокидывать голову назад, а глазенки, в свою очередь, опускать вниз, чтобы получилась относительно приемлемая для зрения проекция фокусной линии, проходящая через стекла очков. Иначе Андрюха вообще не мог разглядеть, что творится за пределами резиновой маски. В момент «аварийного» запрокидывания головы назад, гофрированный шланг противогаза вытянул из брезентовой сумки тяжелую фильтрующую коробку. Она болталась ниже пояса одессита и, опасно раскачиваясь словно маятник, угрожала причинить серьезные телесные повреждения мужскому достоинству одессита. Короче, это сложно описать. Такое надо видеть собственными глазами.  Чуханин реально напоминал слепого слона, который отчаянно задирает хобот кверху и громко трубит. – Ничего не понимаю! Рядом с Андрюхой стоял абсолютно спокойный Вася Рожнев, у которого на маленькую «детскую» головушку была нахлобучена огромная резиновая хренотень. Причем, подбородочная часть маски висела где-то в районе поясного ремня Василия. И при малейшей попытке пошевелить головой эта конструкция комично трепыхалась резиновыми волнами. Если бы Вася оказался трехголовым змеем Горынычем из русской сказки, то в эту маску легко поместились бы все три его головы. Нервозная обстановка на химическом занятии мгновенно разрядилась, все курсанты от души повеселились. Спасибо тебе Евгеша Ящиков! Что бы мы без тебя делали. Насмеявшись вдоволь, преподаватель-химик без труда разобрался в причине данного казуса и приказал ребятам поменяться масками. Все встало на свои места, занятия продолжились. И мы перешли к отработке действий при повреждении гофрированного шланга противогаза. Ага, начинается, а что же дальше? Химический подполковник раз пятьдесят включал секундомер и давал сакраментальную команду. – Газы! Натренировавшись до посинения, мы научились без сучка и задоринки выполнять норматив: «Трубка порвана», спокойно и без суеты перекрывая положенное время. Ха! Всего то делов?! А пугали, пугали… Ну-ну! – Газы! В 51-й раз рота мгновенно напялила противогазы. Офицер-химик приоткрыл дверь «могильника». – В колонну по одному! По отделениям! В камеру, шагом марш! 8. Душегубка Построились. Согнулись пополам. Залезли. М-де… Мрачно. Тоскливо. Страшновато. Волнительно. Камера вообще-то приличная, человек сто преспокойно могут разгульную дискотеку устроить. В центре бетонного помещения стоит ведро с «гадостью», источающей хлорпикрин. Всем теоретически «пофигу», мы в противогазах. Чего бояться?! Неожиданно несколько пацанов ломанулись к выходу. Они почему-то недостаточно хорошо согнулись и, поочередно врубившись головой в верхнее бетонное перекрытие входной двери (прямо, как слепые), упали на задницы. Срывая противогазы, обливаясь обильными слезами и захлебываясь соплями, они поспешно выползли наружу. Оставшиеся в камере курсанты злорадно захихикали. «Первая волна эмиграции» –  почему-то подумалось мне в этот момент. Подполковник через мембрану командирского противогаза глухо объявил. – Клапана залипли. Бывает. В настоящем бою они уже бездыханные трупы. Смотрите и запоминайте. Смеяться рано, потери еще будут. Обещаю. Ага, вот оно как бывает. Считай, первые потери уже есть. Хм, у этих «трупов» дома остались папа, мама. А возможно, что и девчонка, жена, дети… Однако невесело. Вот она, реальность… – Трубка порвана! Понеслось. Так. Ага! Быстро зажмурил глаза, затаил дыхание и шустренько откручиваю гофру. Открутить-то легко! Действительно, с «порванным» шлангом все парни расстались достаточно быстро, прилично опережая норматив. Это было отчетливо слышно по падающим на бетонный пол шлангам. Так, ну почему именно сейчас резьба на фильтрующей коробке никак не хочет попадать в резьбу на маске? Блин, такое впечатление, что я кручу этот гребанный фильтр уже целую вечность! Когда же резьба зацепится и пойдет куда надо? Ведь на свежем воздухе при многократном повторении у меня не было ни одной осечки?! Вот она, так называемая эмоциональная составляющая – нервы. Вроде, руки не трясутся и мне совсем не страшно… Ну, почти не страшно. Бля… ну почему эта долбанная резьба не попадает? Кроме шуток, уже нет сил сдерживать в легких перегоревший воздух, который настойчиво рвется наружу… Твою мать, ну и где эта дверь? Пора пробираться к выходу… Не забыть бы еще пригнуться… Есть! Наконец попал коробкой в резьбу на маске, пошла родимая! Давай, давай, накручивайся… Я лихорадочно завинчиваю резьбу, стыкуя фильтрующую коробку с резиновой маской в единое целое. Есть! Ура! Уф, даешь вдох фильтрованного воздуха! Нет, стоп! То есть, наоборот  резкий выдох и открыть глаза. Мама дорогая… Что же это делается?! А делалось действительно нечто. Почти половина ребят так и не смогли попасть резьбой фильтра в резьбу маски и, не выдержав нервного напряжения, хватанули отравленный воздух. В результате – горючие слезы, обильные сопли и паническое бегство за глотком свежего воздуха через крошечную дверцу. У спасительного выхода образовалась непроизвольная свалка, в которую хаотично ломилась обезумевшая толпа ослепших от слез курсантов. Абсолютно спокойный офицер стоял на выходе из «душегубки», стараясь своевременно пригибать панически эвакуирующихся отроков, чтобы они не набили синяки и шишки. Тех ребят, которые уже были полностью деморализованы и дезориентированы и безнадежно ползали на четвереньках по полу «морга», тщетно ища правильное направление для спасения, преподаватель химии легким пинком начищенного до зеркального блеска сапога, нежно и вежливо направлял в нужную сторону –  к выходу на свежий воздух. Но это еще не все. Когда вторая волна «эмигрантов» схлынула, началась третья серия. Те парни, которые вроде бы все сделали правильно и вовремя прикрутили фильтры к маскам, но забыли на радостях сделать резкий выдох, через пару минут уверенно потянулись к выходу на улицу. Ибо той толики раздражающего газа, что проникла в их маски в момент отстыковки гофры и разгерметизации противогаза было достаточно, чтобы вызвать нестерпимую резь в глазах, а также обильное слизе- и слезотечение… но с незначительной временной задержкой. В результате в газовой камере нас осталось не так уж и много. Подполковник посмотрел на «выживших» и укоризненно покачал головой. Затем, не торопясь, обошел всех, подергал за противогазы, проверяя герметичность. Спросил фамилии. Сделал отметку в контрольных списках и дал команду на выход. На свежем воздухе светило солнце. Пели птички. Зеленела травка. Стрекотали кузнечики. Пахло полевыми цветами и летали бабочки. Боже, как хорошо! Как хорошо и замечательно просто дышать, просто жить! Как красиво вокруг … И на всем этом великолепии зеленого поля с множеством ярких полевых цветов и пьянящих ароматов хаотично ползало стадо лысых и ушастых пацанов, которые безудержно ревели и обильно сопливились по полной программе. В результате, те курсанты, кто не прошел процесс окуривания с первой попытки, были вежливо и настойчиво приглашены химическим подполковником на второй акт «марлезонского балета». Без права на отказ, естественно. 9. Зёма После КМБ и торжественного принятия воинской Присяги, заступаем в первый наряд по курсантской столовой. С непривычки и из-за отсутствия элементарного житейского опыта, быстро забегались, замотались, выдохлись и еле таскаем ноги. Присели на подоконник. Буквально, на пару минут, чтобы отдышаться. Сидим, бессильно свесив натруженные руки. Даже разговаривать не хочется. Проходящий мимо третьекурсник из 8-й роты с нескрываемым любопытством  посматривает на  загнанных «минусов». На открытом дружелюбном лице гуляет легкая добродушная усмешка. Очевидно, глядя на нас, вспомнил себя на 1 курсе. Неожиданно он останавливается и ласково спрашивает. – Ребята, случайно из Перми кто-нибудь есть? Устало подняв глаза и медленно облизав пересохшие губы, я еле слышно промямлил: – Есть, случайно –  я. Парень опускается передо мной на корточки, не переставая участливо улыбаться. В полной мере оценив мое текущее состояние, протягивает руку. Знакомимся. Его зовут Андрей и он на два года старше меня. Оказывается, что мы с ним из одного района. И даже с одной улицы. Но учились в соседних школах. Что ни говори, приятно встретить человека, с которым можно хотя бы мимолетно поболтать о том, что вызывает исключительно положительные эмоции. Усталость понемногу отступила на задний план. В сознании всплыли приятные картины и позитивные образы из совсем еще недавнего беззаботного периода гражданской жизни. Память человека достаточно интересная штукенция. В тот момент мне отчетливо вспомнились милые для сердца образы родной улицы, дома, родителей.  Времени прошло совсем ничего, а кажется, что пролетела целая вечность. Увы, время, отведенное на незапланированный распорядком дня короткий передых, закончилось и мы расходимся по своим участкам работы. На прощание Андрей назвал меня незнакомым словом  –  «зёма»  и крепко пожал руку. – Пока. Под вечер, вымотавшись окончательно, я с остекленевшим взглядом сижу на табуретке. Сижу, смотрю «в никуда», долго и мучительно собираясь с силами, чтобы заставить себя встать и пойти умыться. А еще надо переодеться  в относительно чистую форму и пора бы двигать в расположение роты, чтобы успеть поприсутствовать хотя бы формально, на обязательной вечерней поверке. Вставать с табуретки так не хочется. Ой, как не хочется. Услышал бы сейчас команду «отбой», так и рухнул на бетонный пол столовой. И проспал бы без сновидений, как будто в обмороке, часов двадцать. Не меньше. Глаза предательски слипаются. Секундная стрелка часов неумолимо мотает круги. Вставать с табуретки все же надо. Надо, но не хочется. – Саня, привет! Хорошо, что ты еще не ушел. Я тебе сюрприз приготовил. По всей столовой рыскаю, найти пытаюсь. А ты, оказывается, тут отвисаешь. В нирвану провалился? Не засыпай! Нельзя сейчас спать. А то сознание рубанется и в это время пол вдруг неожиданно подпрыгнет кверху и больно треснет по лицу. Уже проходили. Сам на 1 курсе «асфальтную болезнь» поймал. Так же замумукался с непривычки, прислонился к стенке и заснул стоя. Потом как шмякнулся об пол. Чуть нос не сломал. А нам носы ломать нельзя. Для летной работы сломанный нос – запретный шлагбаум. Запомни. Если в драку ввяжешься, нос береги. Слышишь? Ты давай, глазенки-то открывай. Сюрприз! Услышав голос нового Зёмы, я нехотя разлепил свинцовые веки. С большим трудом привел чугунную голову «в горизонт» и обомлел от неожиданной картины. Андрей принес огромный противень еще горячей жареной картошки с аппетитной золотистой корочкой, полбуханки свежайшего хлеба, большой кусок сливочного масла, полный чайник душистого компота и банку тушенки, покрытую толстенным слоем концентрированного машинного масла. Вот это, точно сюрприз, всем сюрпризам сюрприз! Зёма протянул чистую ложку и сел рядом на табуретку, открывая перочинным ножиком банку тушенки. – Чего задумался? Не тормози! Налетай, пока картошечка не остыла. Пока я жадно уминал за обе щеки давно забытую пищу, которая после отвратной каши всевозможных разновидностей казалась манной небесной, довольный произведенным эффектом, зёма Андрей намазывал прямо на поверхность полбуханки хлеба 200-граммовый кусочек масла, сооружая бесподобный по размеру бутерброд. При этом он добродушно улыбался, продолжая размеренно рассказывать, что и как заведено в нашем училище. Андрей кратко и доходчиво объяснял нехитрые правила курсантской жизни, потутно давая короткие, но очень четкие описания личных качеств тех или иных офицеров, с которыми нам придется сталкиваться в периметре альма-матер. Видя с какой скоростью я жадно поглощаю обильную пищу, Андрей не удержался и громко рассмеялся. – Ээээ, зёма, ты давай осторожней. Я понимаю, что большому куску и рот радуется. Но ты уж повнимательней, а то ложку ненароком проглотишь. Держи пальцами крепче и периодически проверяй ее наличие у себя в руке. Вопросов нет, у курсанта желудок с оцинкованными стенками. Этот факт неоспоримый, ложка все равно переварится! Но вот недостача военного имущества при приемо-сдаче наряда по столовой однозначно не приветствуется. Ты это… жевать не забывай. Хотя бы через раз, что ли. И куски поменьше от бутерброда откусывай, а то челюсть вывихнешь. Мне аж смотреть страшно, как ты рот неестественно широко открываешь. Спокойно можешь в цирке выступать. А что?! Прикинь, хороший аттракцион, смертельный номер! На арене дрессированные курсанты! Звучит? Выходит офицер в парадной форме. Кнутом громко щелкает, а ты прыгаешь на тумбу. Пасть безразмерную распахиваешь, как тигра какая-нибудь прожорливая, прости господи. А он туда свою голову закладывать будет. Причем, не снимая фуражки. А действительно, зачем снимать? Все равно поместится. Эффектный номер! Опасный, согласись! Ладно-ладно, не отвлекайся. Ешь, тщательно пережевывая пищу. На тушенку налегать не забывай. Кстати, какой у тебя рост? Я тебе второй комплект формы ХБ принесу. Хочешь, могу «стекляшку» с лавсаном принести. Она меньше мнется и не так сильно выцветает. Уже подшитую и подогнанную по фигуре. А то вам только одну ХБшку выдали. Постирать надумаешь, а она высохнуть до утра не успеет. Короче, второй комплект всегда надо иметь, чтобы в мокром не ходить. Неприятно это и натереть в подмышках и в промежности можно. А енто …уже не просто больно, а очень больно. Поверь на слово, проверять на себе не стоит. Потом еще «подменку»  дам, чтобы в нарядах хорошую одежду не пачкать. Вторые портянки принесу. Ноги береги! Грибок подцепишь, потом долго не отвяжешься, *здец полный, можно гнить заживо. Если что, только шумни, у меня «Микосептина» больше половины тюбика в тумбочке валяется. Хорошо помогает. Когда я подъел все принесенные зёмой продукты питания и выпил целый чайник наваристого компота, Андрей вытащил из внутреннего кармана два хлястика от шинели и молча протянул их мне. Я удивленно захлопал глазами. – Зачем это? Зёма добродушно ухмыльнулся и дружески похлопал меня по плечу. – Бери-бери, скоро узнаешь. Береги их, никому не давай. Очень нужная вещь. Дефицитная. Хлопнув по рукам, мы простились, и с давно забытым чувством абсолютной сытости, я скоренько двинулся в сторону казармы родной 4-й роты. Неумолимо приближалось время вечерней поверки, опаздывать нельзя. Иначе можно запросто получить еще пару нарядов вне очереди. А этого не очень хотелось. Это уже потом наступит такое время, когда суточные наряды по роте будут восприниматься, как законный повод отдохнуть от учебы или от внезапных учений по тактике. А на 1 курсе текущие наряды совсем не радовали и были откровенно в тягость. Придя в роту в полусонном состоянии почти на автопилоте, я тупо простоял вечернюю поверку. Вяло выкрикнул «Я!» и символически умывшись, завалился спать. Непосредственно перед самым моментом отхода ко сну вытащил из внутреннего кармана гимнастерки два хлястика от шинели. Еще раз недоуменно покрутив в руках и повинуясь мудрому предупреждению опытного зёмы, запрятал «дефицит» в глубине полевой сумки, которые использовались курсантами в качестве «школьных портфелей». И провалился в глубокий сон, напрочь забыв о хлястиках. 10. Офицерские горки Сменив гражданское обличие на строгую форму курсанта ВВС, все ребята, независимо друг от друга и от уже имеющегося уровня физической подготовки, неожиданно поняли и с несказанным удивлением осознали, что неплохо бы эту самую физическую подготовку радикально усугубить и улучшить. К такому, несколько неожиданному и весьма неприятному открытию привел массовый поголовный падеж скота… тьфу, блин, прошу прощения, новоиспеченных защитников Родины, который произошел во время первого же марш-броска в противогазах, с оружием и с полной выкладкой. Через пару дней после принятия Присяги и получения оружия, чудесным летним утром 4-я рота обреченно вышла на «старт». У каждого курсанта за плечами висел объемный вещмешок. На боку болталась брезентовая сумка с противогазом. На поясном ремне – штык-нож, фляга с водой и подсумок с запасными магазинами. На правом плече –  автомат Калашникова. В глазах у каждого сквозила «высокая тоска, необъяснимая словами». А в душе прочно поселилось противное чувство страха вперемешку с ощущением безысходности. Командир 4-й роты капитан Хорошевский еще умудрялтся шутить. Садист-извращенец, не иначе. – Скажите спасибо, дорогие мои детишечки, что бежите марш-бросок без «броников» и без касок. Вам несказанно повезло. Бежите, фактически, налегке. Ну, спасибо, етить твою… Куда еще «броники»? И так все лямки от тяжеленной амуниции в плечи больно вдавились. – А куда бежим, товарищ капитан? – Не куда, а сколько. Бежим традиционную десятку. То есть десять километров по «офицерским горкам». Рота, перемотать портянки! – А почему горки «офицерские»? – Сейчас узнаете. Готовы? Рота, вперед! Не растягиваться, плотнее строй! Зачетное время роты по последнему. Командирам взводов, подгонять отстающих! Ориентир  отдельно стоящее дерево! Бе-гом  мАрш! Хороший денек, ничего не скажешь. Подняли ни свет ни заря. Навьючили, как полковую лошадь. Штык-нож и фляга с водой по мужскому достоинству постоянно долбят. Противогазная сумка по левой ляжке больно стучит. Автомат на спине прыгает. А тут еще какими-то «брониками» пугают. Бля, похоже, что к общему счастью еще и портянка в сапоге сбилась. Что за невезуха. Пробежали километров пять. Чуть не померли с непривычки, честно говоря. Содержимое желудка навязчиво рвется наружу. Печень распухла и сочится желчью. Селезенка противно ёкает. Ноги горят. Соленый пот безжалостно разъедает глаза. Многие парни, особенно рыхлые с лишним весом, совсем скисли. А ротные офицеры-взводники бегут себе легко и непринужденно, сайгаки, как будто у каждого моторчик с биостимулятором. – Рота, стой! Неужели все?! Аллилуйя! Выжил. Ура! Сейчас бы повалиться в душистую траву и раскинув руки на манер «морской звезды», лежать бы бесконечно долго, блаженно глядя в голубое небо… Нет, еще для полного счастья  сапоги бы скинуть с долбанными портянками… и пусть разопревшие ноги немного передохнут и подышат… – Рота, перемотать портянки! Уф, есть в жизни счастье. Какое блаженство – перемотать мокрую от пота портянку на сухую сторону. Ноги, конечно, уже сильно потерлись. И в сапоге им весьма неуютно. И даже больно. Но все же лучше, чем сбившаяся портянка «острым напильником» сдирает кожу на ступне, при каждом шаге причиняя невыносимую боль… Живем, парни… – Рота, газы! Что? Какие газы?! И так сердце вот-вот из груди выскочит. Натруженные легкие не справляются с вентиляцией измотанного организма… Какие газы? Капитан, совсем ку-ку? Мы же сейчас передохнем тут… все… сразу… Скованная воинской дисциплиной 4-я рота вяло напялила резиновые противогазы и нас выгнали на вторую часть дистанции  непосредственно «офицерские горки». И началось: спуск-подъем-спуск-подъем-спуск… подъем …и не было этому ни конца, ни края… Прямо как служба среднестатистического офицера. То карьерный взлет, то перевод в тьмутаракань. То повышение в должности, то взысканий полный мешок. То очередное звание, то лишение ЕДВ  … вот они какие, офицерские горки! Очки противогазов сразу запотели, видимость свелась к нулю. Герметичная маска противогаза превратилась в импровизированный резиновый бассейн. Тяжело и бездумно (фактически полностью отключив сознание – на автопилоте и одних инстинктах) передвигая ноги, мы продвигались по бесконечной дистанции… Одной рукой старательно прижимаю противогазную сумку к левой ноге, чтобы фильтрующая коробка с выпирающими ребрами жесткости не раздолбила бедро (все равно приличный синячище остался)… Второй рукой сдвигаю штык-нож и флягу с водой в сторону от ременной бляхи. Периодически натягиваю постоянно ослабевающие лямки вещмешка, чтобы он не размолотил взопревшую от пота спину… Держу на весу тяжеленный автомат Калашникова… Утираю пот с загривка… Мы тупо бежали по бесконечной дистанции к финишу. Который, как уже казалось, был чем-то нереальным и абсолютно недосягаемым. К долгожданному полотнищу неопределенного цвета с выцветшей надписью «Финиш» самостоятельно приползли далеко не все. Именно доползли, а не добежали. Кто-то добрался до конца изуверской дистанции на четырех костях, благополучно подключив передний мост и воспользовавшись преимуществом полного привода. Некоторых ребят тупо приволокли за шиворот в полубессознательном состоянии более выносливые товарищи. Кого-то притащили просто волоком, ухватившись за ноги и за поясной ремень. Оружие «страдальца», давно выпавшее из ослабевших ручонок, притащил за финишную линию естественно уже кто-то другой – более выносливый паренек… Может создаться превратное мнение, что, мол, какой ужас! Позор! В армии все – поголовные «чахлики» и слабаки?! А ничего подобного. Каким бы богатырем до училища ты ни был, а попробуй пробежать «свою первую» дистанцию в 10 км! Да еще с пятью-шестью «чужими» автоматами Калашникова по 3,5 килограмма каждый. А кто-то из ребят притащил на финиш по три-четыре «чужих» вещмешка. При этом допинывая на манер футбольного мяча, пятый мешок, на который банально не хватило рук. Кто-то из ребят вывалил на долгожданном финише груду противогазов, сорванных на дистанции с бездыханных сокурсников… Уф! Добежали все! Фиг с ним, что рота не уложилась в норматив. Но что откровенно радует – ничего не потеряли и никого не бросили! Вот так и зарождается армейское братство – своих не бросаем! А бегать марш-броски мы еще научимся. Но чуть позже. Не сегодня… А сейчас ноги подкашиваются и во рту противный горький привкус желчи. И пот в три ручья. И пить ужасно хочется. А воды во флягах нет. Вылили воду еще на дистанции. Вылили, чтобы бежать было полегче. 800 грамм воды – это, я вам скажу, кошмарно-паразитный вес, от которого надо было срочно избавиться. Как же этой водички не хватает на финише. Мама дорогая! Горло пересохшее сейчас бы прополоскать. И глазенки воспаленные, разъеденные соленым потом, промыть бы… И горечь противная во рту, тьфу… А слюны то и нет …даже сплюнуть нечем… Эх, водичка-водичка… И зачем ее только из фляжки собственноручно вылил? О чем думал? … ее бы сейчас сюда, на пересохшие губы… На финише толпа «выживших» и от этого безмерно счастливых курсантов спонтанно и дружно повалилась прямо в дорожную пыль на бесчувственные тела «ранее скончавшихся» товариСТЧей. Повалилась, создавая хаотичную «кучу мала» из бездыханных тел, свалки «бесхозного» оружия, «ничейных» противогазов и «незнамо чьих» вещмешков. Уф, выжили! Аж не верится… Кому-то суют в нос ватку с нашатырным спиртом… Но это такие мелочи! Живой… а сердечко так и норовит из груди выскочить… И ноги стерты до кровавых мозолей проклятыми портянками в неподъемных противотанковых сапогах… И настроение, мягко говоря, достаточно поганое… Лежишь в общей куче на ком-то слабо шевелящемся и, тяжело дыша, с тоской и эмоциональным надрывом лихорадочно думаешь… «Вот что за хрень?! Господи, и зачем мне все это? Зачем я поперся в военное училище? Оно мне надо? Сидел бы сейчас в каком-нибудь гражданском институте на галерке уютной аудитории. Незаметно для лектора сосал бы вкусное жигулевское пиво уже из третьей бутылки, попутно расписывая партию увлекательного преферанса. И старательно протирая джинсы, периодически бросал бы откровенные взгляды на загорелые и стройные ножки смазливой девчонки… Эх, красота…». – Рота, строиться! Твою мать, а вставать из «приветливой и комфортной» дорожной пыли не хочется. Лежал бы тут недвижимым телом аж до самой пенсии… но, надо вставать. Опираясь на крепкую руку, протянутую чеченцем Золманом, нехотя отрываю задницу от горячей и рассохшейся многочисленными трещинами земли. Лето на Урале. Жара за тридцать, а у нас марш-бросок. Сбылась мечта идиота –  You are in army now ! Так мне и надо! Дураков надо учить… Ладно, сопли вытерли. Желчь сплюнули. Дурные мысли в сторону. Выжили и, слава Богу. Мужики! Мы – мужики! Мужчины, а не какие-то там дохлики. Добежал до финиша?! Значит, я могу! Сумел. Смог. Добежал сам. Самостоятельно… Вынес! Сдюжил! Кстати, а почему у меня в руках два автомата?! Это я еще второй автомат доволок?! Оп-па, обалдеть! Да я еще и герой,  помог ближнему! Есть повод для гордости. Живем, парни! – Мужики, чей автомат? Заберите, ради Бога… Вот именно тут  на финише бесконечной дистанции проклятого марш-броска до нас впервые дошла вся гениальность армейского уставного порядка  нашивать на все предметы военной амуниции таблички с фамилиями их владельцев. Перед построением мы начали вытаскивать из общей кучи армейского имущества, сваленного на финише, мешки, противогазы и автоматы. Сравнивая увлекательном процессе сортировки свою фамилию с фамилией, написанной на бирках, накрепко пришитых суровыми нитками к брезентовым сумкам противогазов и с внешней стороне вещмешков. С автоматами было немного сложнее. Их серийные номера мы запомнить еще не успели, поэтому приходилось периодически сверяться с записью в личном «Военном билете». По мере уменьшения «кучи малы», периодически попадались тела «бездыханных бойцов», заваленных впопыхах всевозможной армейской утварью. Ребят откапывали, приводили в чувство и ставили в строй. С величайшим трудом разобравшись «где чьё», мы в откровенно потрепанном состоянии, но с зарождающимся чувством гордости за себя, любимых, двинулись в казарму. Видок у ребят был –  в гроб краше кладут. Тем не менее, среди нас оказались парни, которые не просто благополучно пережили изматывающий марш-бросок на длинную дистанцию по летней жаре за тридцать градусов в тяжеленных неразношенных сапогах и удушливых противогазах, но и помогли добраться до конца дистанции менее выносливым товариСТЧам. Некоторые ребята пересекли линию финиша, обвешанные «чужой» амуницией с ног до головы и при этом не показывали даже малейших признаков физической усталости. Фантастика! 11. Гой еси, добры молодцы Среди таких самородков оказалось немало ребят с Кавказа:  азербайджанец Фахраддин (в миру – Федя), чеченец Золман, осетин Илья и прочие достойные представители «нерусской национальности». Двужильными проявились ребята с Украины. Эти парни переносили любой уровень физической нагрузки легко и непринужденно. Как бы играя и особо не напрягаясь. Непонятно, но факт. Самое удивительное, что все «тягучие» в один голос утверждали, что спортом никогда особо не увлекались. Тем не менее, их результаты по физ.подготовке были впечатляющими. Несколько неожиданное открытие подвигло остальных ребят в шок. И вдохновило радикально заняться своей физической формой, дабы хоть немного подтянуться до более выносливых курсантов. Мужики мы или кто? Надо будет на досуге поработать над собой и занять достойное место в ряду «настоящих реальных» парней, а не в куче слабаков и чахликов, валяющихся на финишной линии бездыханными тушками. Иначе стыдно. Стыдно и недостойно звания мужчины! Тем более что наличие в училище ВВС огромного количества шикарных спортгородков с разнообразным спортинвентарем всячески способствовало этому. Мудрое руководство альма-матер повсеместно понатыкало всевозможных полос препятствий, просторных стадионов со спортплощадками и компактных спортгородков с тренажерами. Спортивных объектов в нашем училище было в избытке. Ко всему прочему, в каждой роте располагался еще свой спортивный уголок, оборудованный штангами, гирями, гантелями, турником иногда – тренажерами. Мол, занимайтесь на здоровье! Укрепляйте мышечную систему, стравливайте пар избыточной потенции по мере надобности и при острой необходимости. Растите над собой, с благой целью знатно посрамить НАТОвских солдат и еже с ними. Включая голливудских культуристов а-ля-Рэмбо. К тому же, честно говоря, монотонность и однообразие армейской жизни надоедали и угнетали до такой степени, что хотелось использовать любую возможность, чтобы тупо убить время до наступления «вечерней проверки» с единственной целью услышать самую любимую команду для любого военного «Отбой!». Услышать и забыться в сладком сне со смутной надеждой на яркие эротические грезы с участием сексапильной мадамы, желательно Мишель Мерсье – исполнительницы главной женской роли в общеизвестном кинофильме «Анжелика». А куда деваться?! Строгая изоляция в периметре училища, отсутствие полноценной возможности вплотную пообщаться с представительницами противоположного пола, постоянное буйство гормонов и т.д. и т.п. Опять же милый нашему сердцу дорогой Пиночет (комбат 1-го учебного батальона полковник Серов) в который раз «наглухо» закрыл все увольнения в город. Извращенец, чтоб ему… Ну а пока все желающие изнуряли себя продолжительными занятиями в спортуголке роты и тягали … и тягали …и тягали на свой худосочный пупок тяжелое железо. Почему на худосочный?! А на первом курсе при перестройке организма с домашнего питания, ориентированного исключительно на удовлетворение капризных запросов «радости всего семейства», на казенный рацион, состоящий из обильной разновидности всевозможных каш, круп и нетленного бигуса, вчерашние школяры катастрофически похудели. Габариты заострились, мослы и кости защитников Родины живописно выперли наружу. Курсанты, почти все как один, напоминали наглядное учебное пособие по анатомии для изучения скелета человека. Естественно из общего правила были редкие исключения. Сержант 42-го классного отделения со смешной фамилией Гвинтовка (подпольная кличка  «Винчестер») был великолепен, что и говорить. Рост 185 см., узкие бедра, широкие плечи, исключительно гармонично развитая рельефная мускулатура. Парнишка пришел в училище после года службы в армии и поэтому нос в курсантской столовой брезгливо не воротил. А спокойно и даже с завидным аппетитом методично поглощал все без исключения «изыски» армейских поваров. Когда остальные ребята катастрофически теряли массу, Гвинтовка уверенно набирал вес, благополучно перегоняя его излишки в роскошные мышцы. Чего греха таить, у сержанта Гвинтовки фигура была на зависть не только нам, но и знаменитому Арнольду Шварценеггеру. Который из-за острого приступа зависти к совершенным формам сержанта Гвинтовки, обожрался анаболиками и чуть не помер бы от цирроза печени, не иначе. В 4-й роте у Винчестера сразу же появились преданные фанаты и восторженные последователи. Они буквально смотрели в рот своему кумиру, наивно полагая, что если будут старательно подавать штангу в спортуголке роты для выполнения упражнения «жим лежа», то и сами непременно достигнут такого же богатырского телосложения. Ребята из фэн-клуба Винчестера все свободное время проводили в «качалке», бездарно высушивая свои худосочные тельца до толщины пергаментной бумаги без малейшей надежды приблизиться к эталону рельефного кумира. А почему? А потому, что кушать надо было кашку в курсантской столовой. Ку-шать! Кушать, а не брезгливо нос воротить! А на первом курсе кушать кашку ой как противно. Бунтовала душа, непринимая кашу и желудок всячески препятствовал процессу поглощения казенной пищи. Что перловая, что пшенная, что сечка, что… Тьфу на нее! Тьфу, на них! А Гвинтовка кушал. Причем, за обе щеки. И щеки у него были, будь здоров –  гораздо шире самой морды остального лица, включая пилотку, зимнюю шапку и даже фуражку. Но, как уже ранее отмечалось, в анналах природы-матушки встречаются еще и редкие «самородки» – с виду абсолютно неказистые ребята, но с фантастической силой и умопомрачительной выносливостью. Как правило, эти парни не отличаются ярко выраженной мускулатурой. Они, зачастую, немного мешковатые но, тем не менее, обладают невиданной силой. Невиданной! Скрытые богатыри, одним словом. И что характерно, все как один –  неимоверно добродушные и абсолютно спокойные. Не верите? Вечер. 4-я рота после отвратного ужина с хитом программы – неизменно мерзопакостным бигусом (далее см. «Бигус») имеет пару десятков минут личного времени. Курсанты заняты, чем придется. Азербайджанец Фахраддин Мирзалиев, ссутулившись и сгорбившись почти в три погибели, в растянутой майке и в безразмерном галифе идет в дальний туалет. Идет мимо спортуголка, противно шаркая по полу тапочками 42-го размера, которые с величайшим трудом налезли на ножку 48-го размера. Или даже 50-го, сейчас уже не помню. Стоит отметить, что у Феди была ножка, как у легендарной Золушки. Только наоборот – 48-50-й размер! Все сапоги и ботинки шили для Феди-Фахраддина по спецзаказу, т.к. в армии такой обуви никогда не было. Сержант Гвинтовка же возлежал на тренажере и работал «жим штангой от груди». Двое ребят из преданной массовки подобострастно и с благоговейным придыханием подавали и принимали тяжелую штангу из рук накачанного кумира. Осторожно протискиваясь в узком коридоре казармы, Федя оттопыренным локтем (руки ведь засунуты глубоко в карман галифе, поймите правильно) нечаянно зацепил оконечность грифа штанги. Пытаясь отчаянно удержать приличный вес штанги на вытянутых руках, Винчестер потерял равновесие и дабы не получить травму руки (вывих или еще чего посерьезней) неимоверным усилием отбросил штангу через голову прямо на пол. Грохот в казарме был страшный. Массовка еле успела отпрыгнуть в разные стороны. У соседей снизу – в 5 роте обрушилась штукатурка с потолка. Штанга покатилась прямо на Фахраддина. А тот не вынимая рук из карманов, с трудом вытащил ножку 48-50-го размера из тапочка 42-го размера и небрежно остановил движение «кучи железа» ступней босой ноги. Раздраженный сержант сел на скамейке и угрожающе рявкнул. – Совсем охренел, обезьяна горбатая? Куда прешь, как баран? Чуть не покалечился из-за тебя! А ну подай сюда штангу. Если сможешь, конечно, и пупок не развяжется… На грохот упавшего металла сбежался почти весь личный состав 4-й роты, включая дежурного офицера лейтенанта Зайчика. В результате 144 человека увидели следующую картину. Федя Мирзалиев, откровенно плохо ориентируясь в русском языке, смутно осознал по тембру голоса возмущенного сержанта Гвинтовки, что тот проявил некое недовольство. И наверное даже неуважительно высказался о его «мужских способностях». А для нац.кадров это святое. Фахраддин нахмурился и вынул одну руку из кармана галифе. Согнувшись в поясе, азербайджанец взялся за гриф штанги четко посередине. Затем, натужно крякнув, Фахраддин разогнул спину, приняв вертикальное положение. Штанга описав в воздухе концами грифа правильную окружность, мягко легла на плечо курсанта Мирзалиева… Сверкнув черными как уголь глазами, Фахраддин одной рукой рывком выжал штангу у себя над головой. При этом вторая его рука продолжала оставаться в кармане галифе. Толпа курсантов замерла. В воздухе повисла идеальная тишина. Зафиксировав четкое положение снаряда на вытянутой руке, Федя мило улыбнувшись, небрежно бросил штангу на пол, рискуя проломить его и окончательно обрушить потолок у соседей снизу. Под откровенно изумленные взгляды курсантов 4-й роты Федор снисходительно пробурчал. – Вот так, мальчишки. Живописно шаркая ножками 48–50-го размера в тапочках 42-го, Мирзалиев потопал дальше. Сержант Гвинтовка благополучно прикусил язык и сразу расхотел заниматься на тренажере. Причем, навсегда. Кроме шуток. На протяжении всего срока обучения в военном училище, Винчестер больше ни разу не был замечен со штангой в руках. Наверное, он мгновенно понял и полностью осознал всю бесперспективность своих занятий в «качалке» и поэтому благополучно переключился на турник и брусья, развивая не только силу, но гибкость и ловкость… Разбирая штангу, ребята из «массовки» посчитали общий суммарный вес снаряда и ужаснулись, т.к. получалось что-то в районе 100-110-ти килограмм! Если они и ошиблись, то совсем ненамного. И «этот» вес Фахраддин выжал одной рукой! Фантастика! Федя действительно показывал чудеса физической силы и выносливости. При проведении погрузо-разгрузочных работ ему не было равных. Он работал с монотонностью механической машины, совершенно не нуждаясь в «перекурах» и паузах на отдых. Богатырь, не поспоришь. А когда ему показали пару приемов из классической борьбы, Федя понял, что многое пропустил в своей жизни. Немного позанимавшись на борцовском ковре с сержантом 45-го классного отделения Валерой Гнедовским (КМС по борьбе), Федя Мирзалиев прочно занял вершину пьедестала в своей весовой категории. И не уступил его до самого выпуска из училища ВВС. Равных на ковре азербайджанцу не было. Федору было достаточно ухватиться за противника… хотя бы за кончик борцовской куртки и поединок мгновенно заканчивался. Фахраддин тупо заламывал противника. Или, оторвав борца от ковра и покрутив в воздухе как некую пушинку, бросал на лопатки, не обращая ни малейшего внимания на тщетные попытки «жертвы» поспорить или оказать сопротивление. Не говоря уже про символическое желание провести какой-либо прием. Обладая недюжинной силой и неимоверно уравновешенным нравом, Федя всячески тянулся и к научно-техническим достижениям цивилизации. В 45-м классном отделении Мирзалиев был «ответственным хранителем» общественного магнитофона, радиоприемников, бульбуляторов и фотоаппарата «Зенит» –  официально запрещенной роскоши. Фахраддин стремился быть гармонично развитой личностью, поэтому с охотой брался чинить все, что было связано с электричеством… Как-то Федя чинил неисправную розетку. Щупа-пробника с неоновой лампочкой для определения наличия электрической фазы у него, естественно, не было. Поэтому Федя, опасливо выглядывая из-за угла помещения, максимально вытягивал руку, предварительно послюнявив кончик пальца. И многократно пощупав оголенный провод, панически убегал в коридор, как будто электрическая фаза могла его догнать?! И смех и грех, но Федя старался и успешно осваивал непривычные сферы деятельности. При этом Федя оставался большим и добродушным ребенком, который никогда ни с кем не спорил и не цеплялся, а всегда первым бросался разнимать не в меру зарвавшихся «ястребов». Когда в стране начался дележ Нагорного Карабаха, азербайджанец Фахраддин Мирзалиев продолжал оставаться лучшим другом для армянина Эдварда Серобяна. Никакие новомодные политические веяния в стране не могли повлиять на его уважительное отношение к сослуживцам и разрушить преданную мужскую дружбу. Не знаю почему, но воспоминания о добром азербайджанском увальне всегда отзываются в моем сердце какой-то особенной теплотой. 12.  Бегом С первых минут пребывания в военном училище, нас частенько раздражал постоянный тотальный и неусыпный контроль со стороны офицеров и прочих отцов-командиров, при полном отсутствии свободного времени и даже намека на личную жизнь. Распорядок дня был составлен с такой профессиональной изощренностью, что даже на туалет отводилось минимально необходимое для этой процедуры время. Мы постоянно были чем-то заняты. Подъем  –  ни свет, ни заря. Утренняя зарядка до изнеможения  –  бегом вокруг училища пару-тройку кругов. Наведение порядка на закрепленной территории. Уборка кроватей и спального помещения. Утренний туалет. Построение с проверкой внешнего вида. Затем бегом в столовую на завтрак. Скудный рацион. Построение на плацу для развода на учебные занятия. Следом, собственно, сами занятия, напряженные и насыщенные. Между парами были незаметные переменки. Настолько короткие, что времени хватало лишь на быстрый переход из одной аудитории в другую. Или в другой учебный корпус. Покурить и размять язык было некогда. Многие из нас, кстати, бросили обе эти пагубные привычки –  курить и трепать языком. После занятий –  бегом в роту и построение на обед. Обед проходил в традиционной спешке – пища лихорадочно забрасывалась вовнутрь организма фактически непережеванной… Создавалось устойчивое впечатление, что буквально через пару минут в мире начнется ядерная война. Вражеские ракеты уже летят и мы должны успеть опустошить свои тарелки до начала Третьей Мировой, чтобы бегом занять свои места по боевому расчету училища. Но, слава политикам, война не начиналась. Тем не менее, было стойкое ощущение, что все вокруг упорно ждут ее начала по пять раз на день. После обеда – опять бегом в роту: сменить учебники и тетради. Пока бежишь из столовой в расположение роты, отчетливо слышно, как в желудке плещется обед, не менее скудный, чем завтрак. Устойчивое впечатление, что в армии все и всегда куда-то спешат! И регулярно опаздывают. В училище постоянно царили хаос, мельтешение, нервозность, суета и беготня. Далее – сортировка: кто-то в наряд, кто-то в караул, кто-то на работы. Остальные – опять на плац, бегом: построение для развода на самоподготовку. Самоподготовка – коротка передышка и возможность тупо посидеть и собраться с мыслями. Что-то прочитать. Выучить учебный материал. Написать письмо домой. Урывком вздремнуть. Или просто временно отключить сознание. После самоподготовки  –  опять в роту. Однозначно, бегом. Без вариантов. В казарме в очередной раз построились и… на ужин. Бегом. – Бегом! «Бегом!» «Бегом!» «Бегом!» – самая распространенная команда, которую мы слышали в незабвенной альма-матер. – Бегом! На первом курсе казалось, что мы поступили не в авиационное училище, а в конно-спортивное. Но вся эта бесконечная беготня – еще «цветочки»! «Ягодки» начались на втором курсе обучения, когда наш «кавалерийский эскадрон с авиационным уклоном» начали усиленно готовить к спортивному смотру в масштабе всех ВУЗов страны. (отдельная история, см. «Папаша Мюллер») После ужина курсантов ожидала относительно неспешная «романтическая прогулка» по вечернему училищу. Но, опять же, исключительно строем. Да еще и с песней. По окончании вечернего моциона следовало очередное построение в роте и коллективный просмотр телепрограммы «Время». Время, отведенное распорядком для ежедневного просмотра телевизора, с патологической жестокостью совпадало лишь с периодом вещания по 1-му ТВ каналу этой программы и не секундой больше. Кинофильмы, музыкальные программы и развлекательные передачи, мультики наконец, и даже «Спокойной ночи, малыши» – непозволительная роскошь. И так изо дня в день. Неделя за неделей. Месяц за месяцем. Год за годом. Содержимое этой замечательной передачи напоминало дежавю: было ранее, когда-то уже видел, обрыдлая скукота, местами переходящая в стойкое отвращение. Информационный голод свирепствовал жестоко. Радиоприемники строго запрещены! Магнитофоны – предательство! Затертые в хлам книги и замусоленные до дыр журналы передавались из рук в руки тайно. По предварительной секретной записи. Со строгим соблюдением всех мер предосторожности, средств и методов тайной конспирации. С началом политических метаморфоз в стране – ускорение, перестройка и прочие политические бредни, длительность просмотра телепередач была увеличена ровно на время вещания «исключительно нужной программы» с эпохальным названием: «Прожектор перестройки». Которая в курсантской среде именовалась не иначе как:  «Лучина развала». «Прожектор перестройки» – та же программа «Время», только «вид сбоку». Создавалось полное впечатления законченного дурдома. Ибо в «Лучине развала» – те же самые дикторы из программы «Время», но уже в других костюмах, восторженно и в более быстром темпе пересказывали краткое содержание только что закончившейся «всеми обожаемой и любимой» передачи «Время». Пересказывали почти слово в слово. Неописуемый восторг! Затем традиционно-вечерняя уборка закрепленной территории до заката солнца или уже после –  все зависит от времени года. Зимой солнце заходит за горизонт гораздо раньше, чем заканчивается плановая уборка закрепленной территории родного училища. И наконец – долгожданная вечерняя поверка минут на сорок. А то и на часик –  в зависимости от настроения дежурного офицера. А вот вечерний туалет – всего десять минут на всех 144 курсанта 4-й роты 1-го учебного батальона. По  принципу: «кто не успел, тот опоздал». И долгожданный отбой – всем спать! Но, не факт. Опять же, в зависимости от эмоционального настроя дежурного офицера, возможна очень интересная и глубоко интеллектуальная игра – «три скрипа». Это когда замотанные за день курсанты, упав почти замертво на древние койки с растянутыми почти до самого пола панцирными сетками, но тем не менее, такие уютные и желанные, дружно зависают и замирают, боясь пошевелиться. Ибо дежурное чучело с погонами офицера, услышав любые скрипы в огромном спальном помещении на полторы сотни человек, незамедлительно с поганенькими шуточками поднимает весь личный состав роты для построения в центральном коридоре казармы. И бегут в коридор из спального помещения все 144 человека. Быстро бегут. Так как норматив построения для всей роты  45 секунд. И не мгновеньем дольше. Затем снова «Отбой». И снова «Подъем»… И манежит нас дежурный офицер чередованием этих команд до потери чувств. До полного изнеможения. До тошноты. До рвоты. До седьмого пота… Или пока сам не устанет. Пока головушка у него не закружится от хаотичного мельтешения курсантов в казарме. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Пока не надоест наблюдать вид полуголой и вспотевшей от усердия полуторосотенной мужской толпы, истово носящейся в казарме из спального помещения в центральный коридор и обратно. В коридор и обратно. В коридор и обратно… Туда-сюда, туда-сюда… Побегали часик?! Ну ладно, смотрю, притомились, соколики?! Дышите тяжеловато и гимнастерки мокрые от пота. Солевые разводы на спинах выступили. Ну вот, ладненько. На сегодня достаточно. Теперь так и быть –  баиньки. – Отбой! 45 секунд, время пошло! Бегом! Кто не понял? В «три скрипа» играть хотите? И так каждый день. Неделя за неделей. Из месяца в месяц. До полугода с перерывом на сессию и короткий отпуск домой. А потом опять все сначала. С небольшими вариациями по нарядам, караулам, хозяйственным работам и масштабной уборкой снега на обширной закрепленной территории. А после обильных осадков – аж до самого асфальта. И ни минуты свободного времени. Кто-то удивленно воскликнет: «Постойте, любезный, но бывает суббота?! А  временами даже случается и воскресенье! Опять же – всевозможные праздники!» Все верно. Случаются. Но суббота – полнокровный учебный день с той разницей, что вместо самоподготовки в роте начинается парко-хозяйственный день. Иначе  –  «половая жизнь». 13. Разновидность половой жизни «Половая жизнь»  –  не то, что вы подумали, а ее особая специфическая разновидность. Половая жизнь в армейской интерпретации – это особый вид извращенной пытки, родившийся в гипертрофированном сознании  дегенеративно-архаически слабоумного военноначальника с признаками прогрессирующей импотенции. Не верите?! Итак, из помещения казармы выносится вся мебель – двухярусные кровати, табуретки и тумбочки. Все до единой, за исключением тумбочки дневального. Прямо на улицу. Если нет осадков, естественно. Снег – не осадки. Значит, на улицу. 144 кровати, 72 тумбочки (одна тумбочка на двоих), 144 табуретки. Все это через узкую лестницу. Со второго этажа. Через эту же лестницу таскают свое имущество соседи сверху и соседи снизу, так как казарма трехэтажная. Выход из здания один. Общий на три роты. Толчея страшная! Хаос. Столкновения. Дорожно-транспортные происшествия. Разборки. Шум, гам, крики, взаимные упреки… Бред! А как иначе, когда почти полтыщи курсантов носятся с кроватями и тумбочками по лестницам и проходам казармы. – Никто не обещал, что будет легко. Вперед, быстрее! До построения осталось 4 минуты 37 секунд! Время пошло, опоздавшие будут наказаны. Бегом! Построились, посчитались, проверились. Все в наличии? Все! Продолжаем ПХД – начинаем мыть полы. – Товарищ лейтенант, телевизор можно включить? Чтобы повеселей было. – Ага, размечтались. Отвлекаться начнете. Производительность снизится. Да и не положено телевизор включать. Не время. В распорядке дня какое время указано? Правильно. 21.00 – информационная программа «Время». И в 21.45  «Прожектор перестройки». Вопросы? Недовольные могут писать жалобы в ООН, Пересу де Куэльяру. Все. Разговоры прекратить. Приступить к влажной уборке. Хозяйственное мыло нарезается тоньше лапши и взбивается в ведрах с водой до состояния идеальной пенной субстанции. В качестве миксера для создания однородной массы используется обычная штыковая лопата и мышечная сила курсантских рук. С деревянных полов казармы тщательно соскребается ранее натертая до зеркального блеска вонючая мастика, которая пролежала на полу семь календарных дней. Соскребается острыми кромками битого стекла – работа кропотливая и скрупулезная, изнурительная и монотонная. Когда грязно-вонючая маргариноподобная дрянь собрана, стекла рекомендуется тщательно очистить и спрятать. Они еще пригодятся. Полы щедро заливаются приготовленным мыльно-пенным раствором. Затем дополнительно и тщательно мылятся и… натираются сапожными щетками до образования еще более качественной пены, обильности и однородной консистентности которой позавидует самый искусный брадобрей или профессиональная прачка. Вода льется рекой. Основная часть воды с пола собирается тряпками в ведра. Оставшаяся вспененная грязь соскребается с пола все теми же осколками стекла. Соскребается и оттирается досуха. До идеально беловато-желтого цвета. После такой процедуры некогда острые края битого стекла становятся закругленными и абсолютно безопасными. Осколков стекла частенько не хватает,  дефицит. Надо искать стекла загодя и в нужном количестве. Площадь полов в казарме впечатляющая. Эхо гуляет. Офицер, периодически появляющийся для контроля текущих этапов уборки,  назидательно тыкает носом в оставшиеся серые пятнышки. Его не волнует, что этим полам а, следовательно, и самим доскам, более 45 лет. – После мытья полов на досках должна проступить фактура дерева. Обязана! Где она? Ага, вижу, но не везде. Старайтесь. Выбора нет, поскребем и дочистим. В результате древний пол все же принимает белесый с легким желтоватым оттенком цвет натурального дерева. Даже структуру волокон дерева видно. Ее можно изучать и сравнивать. Вплоть до подсчета годовых колец дерева. Сами половые доски отшлифованы до феноменальной гладкости – занозу посадить невозможно. Будто шкуркой-нулевкой работали! Шероховатость – ноль! Затем на это сияющее стерильной чистотой великолепие, прямо на  проступившую фактуру натурального дерева, из ржавых банок образца 1962 года вываливается скользкая и противная субстанция – вонючая мастика. Которая равномерно и тщательно растирается до тончайшего слоя толщиной в пару-тройку микрон. Толще нельзя. Будет скользко и небезопасно. А потом кусками войлока от старых шинелей и побитых молью валенок огромная площадь казарменных полов в течение пары часов методично натирается до зеркального блеска. Очевидно кто-то из читателей удивится и задаст резонный вопрос: «Вот на хрена вся эта мутотень со стеклышками и онанизм с мастикой?» И будет абсолютно прав. Придя на КМБ вчерашними школярами, мы застали в казармах идеально покрашенные полы. Они благородно мерцали толстенным слоем замечательной половой краски. Мыть их было одно удовольствие. Провел слегка влажной тряпкой от стенки до стенки и полы засверкали. Красота! Эту краску невозможно было повредить ни грубыми армейскими сапогами с металлическими подковками, ни волочением тяжеленных предметов. Качество половой краски было выше всяких похвал. Монументальное покрытие пола в казарме вызывало трепетное благоговение и восхищение. Но роль личности в истории чрезвычайно высока. Все метаморфозы и радикальные потрясения в армейской среде происходят исключительно под воздействием капризов или амбиций очередного военноначальника, наделенного абсолютной властью. 14. Роль личности в истории Однажды в училище началась всеобщая паника, местами переходящая в истерику. Все офицеры страшно нервничали. Оказывается, нас решил посетить САМ – начальник ВУЗ-ов ВВС генерал-майор Горелов. Атас! Туши свет! Спасайся, кто может! Доморощенные холуи через адъютанта аго превосходительства достоверно выяснили, что грозный генерал – поборник экологически чистых материалов типа: дерево, металл, асфальт. *здец! Половая краска в списке любимых материалов московского генерала не значилась. Оно и понятно, во время бурной молодости престарелого генерала в казармах Красной Армии были еще земляные полы. Вот в принципе, к чему надо стремиться по разумению товарища Горелова. Не иначе. Но с другой стороны, если ему было в детстве не сладко, то и всем остальным надо отравить юность? Чтобы на личной шкуренке прочувствовали, как в этой жизни все не просто! Так, что ли? Похоже, что все-таки да. Училище организовано бросило учебу и перешло на круглосуточный режим подготовки к встрече дорогого и долгожданного гостя. Кому повезло, те круглосуточно долбили метровый лед на многочисленных дорогах и бесконечных тротуарах. В результате титанических усилий курсантской братии, парни героически очистили территорию альма-матер от залежей уральского снега до грязно-серого асфальта с многочисленными проплешинами, ямами и возрастными трещинами. Снежные сугробы не только внутри периметра училища, но и на прилегающих территориях были выровнены до идеально-квадратной формы. Грани импровизированных кубов и параллелепипедов были настолько остры, что казалось –  прикоснись, порежешься. На всех дорогах, дорожках, тропинках, а так же на гигантском плацу училища – везде, куда не кинь взор, чернел асфальт. Чернел вопреки и назло суровой уральской зиме. Жаль, что пожухлую траву не покрасили и листья к веткам на деревьях не приклеили. Нормальненько бы так смотрелось –  в декабре на седом Урале нет снега. Совсем нет! И травка с листочками зеленеется. Но руководство училища утвердило лишь промежуточный вариант: зима без снега и точка. Нету снега зимой на Урале! Нету, и никогда не было! А если и падает, то исключительно мимо асфальта. Не ложится снег на асфальт. Ветром сдувает, наверное?! Тем, кому не повезло, довелось отскребать замечательную краску от полов, покрашенных в 1943 году руками трудолюбивых немецких пленных. Уверен, что такую краску сейчас не производят. Это была супер-краска. Полы остервенено скребли лопатами, так как битые стеклышки краску не брали. Даже поверхностных царапин на полу не оставляли. Прогрессивная технология использования штыковой лопаты была следующая. В месте соединения черенка с металлической частью штыка привязывалась прочная парашютная стропа. Лопата ставилась на пол под углом штыка в 20-25 градусов, не более. В кончик черенка упирался грудью крепкий курсант. Верхом на лопату становился второй курсант. Становился на кромку штыка лопаты в качестве противовеса и цепко хватался обеими руками за черенок. За концы парашютной стропы цеплялись по два курсанта с каждой стороны – по типу сухопутных бурлаков. И вся эта конструкция начинала поступательное движение, которое сопровождалось душераздирающим скрежетом, дребезжанием и визгом металла по дереву. При удачном раскладе бригаде «операторов лопаты» удавалось содрать до метра краски, шириной в полтора-два сантиметра. И так шаг за шагом, без конца и края, без сна и отдыха мы вспахивали идеальное покрытие пола нашей казармы. Краска отчаянно сопротивлялась. Она приводила в негодность стекла, делая их поверхность тупой и гладкой. Она стойко сопротивлялась разрушительному воздействию импровизированного плуга: штык лопаты быстро терял заточку и жалко скользил по поверхности крашенного пола. В порыве безысходности и отчаяния мы изобретали все новые способы борьбы со «стойким противником». Проклятую краску пробовали разогревать утюгами. В результате, спалили все утюги в роте. Запороли мощнейщую электрическую циклевальную машину. Задрочился и замудохался весь личный состав. Форменное безумие! На исходе третьих бессонных суток, окончательно одуревая от усталости и потеряв всякий страх и инстинкт самосохранения, к командиру 1 батальона Пиночету четким строевым шагом подошел курсант-первокурсник и дрожащим от волнения голосом озвучил рац.предложение. Обалдевший от невиданной наглости, Пиночет хотел показательно изнасиловать наглеца. Но осознав гениальность услышанного, суровый полковник принялся обнимать юного рационализатора. Ушастый первокурсник предложил не шкрябать упорную краску «до второго пришествия», а перевернуть сами половые доски некрашеной стороной вверх. Аллилуйя! Мы были спасены. Курсанты вооружились ломиками, фомками, гвоздодерами и работа закипела с новой силой. Единый порыв энтузиазма, помноженный на острое желание получить долгожданный отдых, сделал свое дело. Мы истово работали за возможность реализовать попранное право на сон. Так в наших казармах появился девственно-деревянный пол. А чтобы некрашеные доски не чернели от времени, мудрое командование решило после предъявления деревянного пола «а-ля-натюрель» высокому гостю из Москвы, натирать его древней мастикой. Именно мастикой, которая в избытке хранилась на армейских складах еще со времен татаро-монгольского нашествия на Русь. Кстати, как это обычно и случается, грозный генерал из Москвы не приехал. Точнее, не доехал по причине глубокого и беспробудного запоя в другом проверяемом им училище. Честь и хвала его начальнику! Прошу прощения за лирическое отступление, но возвращаемся к технологии «половой жизни». 15. Половая жизнь. Финал Далее пол натирается кусками войлока и шерсти, оставшихся от старых шинелей и прохудившихся валенок. Натирается исключительно до равномерного и однотонного блеска. Пол в казарме реально можно использовать вместо громадного зеркала. Отражение от него просто фантастическое. Зачастую, в нем отражался потолок спального помещения, не говоря уже о светильниках. Блики и солнечные зайчики играли не хуже, чем на лакированном паркете. По факту завершения работ приглашался «контрольный орган» –  дежурный офицер, который еще раз придирчиво осматривал результат. Если ему что-то не нравилось, то все вышеописанные процедуры приходилось повторять заново в той же последовательности. А это означало, что если кто-то из ребят собирался пойти в увольнение, то долгожданная прогулка попадала под реальную угрозу срыва. И твоя судьба зависела от сослуживцев, которые взваливали весь участок работы на себя. Давая тебе, счастливому, возможность прогуляться по улицам города, поесть мороженного, посмотреть на красивых девушек и заглянуть в «пельменную» на традиционную двойную порцию. В следующую субботу уже ты будешь мыть полы за себя и за «того парня». Обеспечивая ему возможность посмаковать сочные уральские пельмени и зацепиться языком с местной красавицей. Мужская взаимовыручка! Простые смертные, не входившие в кандидаты на увольнение, автоматически лишались возможности посетить училищный кинозал, чтобы в очередной раз (в 50-й или 60-й) посмотреть такие замечательные киношедевры, как «Чапаев» или «Ленин в Октябре». Так что, в принципе, выбор был не велик. Хрен редьки не толще. Что полы перемывать, что такое кино смотреть. Хотя, вру! Прошу прощения, слукавил. В училищном кинозале появлялась реальная возможность немного поспать, скрючившись в неудобной позе на жестком деревянном кресле. Молодому растущему организму катастрофически не хватало калорий. Скудная и однообразная еда в курсантской столовой не могла компенсировать израсходованную за день энергию. Всех и всегда неумолимо тянуло в сон, но это уже другая история. Итак, ПХД завершился. «Чистоту полов» сдали дежурному офицеру. Занесли назад всю мебель. И заслужили поход в кино на эпохальный фильм всех времен и народов –  «Броненосец Потемкин». Всё! Субботу пережили. Слава Богу! Отбой. 16. Выходной день А на следующий день наступало долгожданное воскресенье. Отдыхай, не хочу! Но не сразу. Заботливое командование обычно планировало проведение очередного грандиозного спортивного праздника. В зависимости от времени года это будет марш-бросок с полной выкладкой и вооружением. Недалеко – километров на шесть! Иногда на десять. Зимой  –  лыжи. Однозначно «червонец». Опять же, уборку территории никто не отменял. К тому же, накопились срочные и неотложные хозяйственные работы, которые в рабочие дни выполнить просто невозможно из-за постоянной планомерной загрузки личного состава. Вот и остается единственная возможность – воскресенье. – Вы уж постарайтесь, ребятки. Напрягитесь, потом отдохнете! Надо постараться, чтобы эти работы на следующие выходные не зависли. А то там еще более важные и ответственные мероприятия намечаются по плану. Кто тут в увольнения собирался в воскресенье? К сожалению, не получится, ребята. Жаль, но не успеваете все запланированные работы и внеплановые мероприятия выполнить. Опять же, пора к караулу готовиться. А там, глядишь, и в наряд по хозяйственным работам собирайтесь. Кстати, на «тумбочке» давно тебя не видели. С чего бы это? Пора, пора, голуба! А об увольнении даже и не заикайся. Вон как успеваемость просела, хвостов нахватал. Тунеядец! И это при всех созданных заботливым государством райских и тепличных условиях. Живешь тут на всем готовом у страны за пазухой. Отказа ни в чем не знаешь, разгильдяй! Не забудь, из наряда сменишься, в командировку поедешь с выездным караулом  груз по железной дороге сопровождать. Ненадолго. На месячишко, не дольше. Это если в одну сторону пилить. Обратно, чтобы не скучать, еще другой груз поохраняешь. А там и сессия не за горами. Давай, дерзай, душа моя. Ты еще здесь?! Получай номер и дуй на старт праздничной эстафеты по три км на каждом этапе. Вечером в оцепление:  на носу репетиция торжественного парада в честь Великого Октября. Давай, шевелись, опять не успеваем. Бегом! Про праздники вообще говорить не хочется. Праздники – это отдельная засада! Попадалово, только держись. Праздник для курсанта, что свадьба для лошади:  голова в цветах, шея и спина в мыле! Полный восторг! Мы не любили праздники. Особенно общегосударственные с какой-нибудь колоссально-круглой датой. Тогда, вообще, полный *здец! Вот примерно в таком режиме проходит жизнь и учеба курсанта в военном училище. Не вздохнуть, не выдохнуть. Все равны и всем одинаково тяжело. Тяжело, пока не втянешься и не научишься определять из потока бесконечных задач и взаимоисключающих приказов то, что наиболее важное. И что надлежит выполнить в первую очередь. А на что-то можно, вообще наплевать и забыть. Тупо проигнорировать. Все равно это никому не надо. И никто не вспомнит. А еще очень перспективно – «включать дурака». Но данное мастерство доступно далеко не каждому индивидууму в курсантских погонах. Оно достигается долгими и упорными тренировками с постоянной практикой. Иначе нельзя, можно квалификацию потерять. Есть самородки, награжденные этим великим даром, просто так, на халяву  Витя Копыто, например. Талант. Да, что там, Талантище! Самородок! 17. Витя Копыто Бог Витю любил! Неясно за что и непонятно почему. Но обычно говорят, что убогих и немощных, слабых и недоразвитых, недоделанных, так сказать, любят больше. Любят, помогая им и прощая любые проступки. Так как это даёт возможность почувствовать себя великим и справедливым, сильным и добрым, великодушным и могучим… Кстати, попробуйте на досуге. Прощать и миловать –  удел великих. Летом 1985 года Витя Копыто приехал поступать в военное училище ВВС из славного города с неповторимым и поэтичным названием  Пилопедрищенск. Представьте восторг членов приемной комиссии, когда в кабинет вошло нескладное чудо «генной инженерии» и представилось. – Здрасте! Я – Витя Копыто из Пилопедрищенска. Приехал поступать на офицера Красной Армии. Хохот стоял такой, что стены дрожали, стекла дребезжали, а суровые лица военноначальников были мокрыми от слёз. Да что говорить, суровые военные умывались слезами восторга. Насмеявшись до истерики, строгие члены единогласно решили принять данный индивидуум практически вне конкурса. Фактически, независимо от результатов экзаменов. Так, чисто ради прикола. Юмор всегда имел место в рядах Красной армии, независимо от звания и возраста служивого люда. А в доблестных ВВС особенно. Идея приемной комиссии была проста и незатейлива – чтобы в Красной Армии однозначно присутствовали в наличии выдающиеся и нестандартные ребята, как редкий вид из пилопедрищенского питомника. Чтобы окружающим его соратникам по оружию служить было не так грустно. Чтобы люди каждое утро на службу бежали с трепетным нетерпением и с благой целью насладиться бесплатной клоунадой. И могли отвлечся от тягот и лишений воинской службы, переключив внимание на «полкового дурачка». Их можно понять, поскольку Витя был ещё тот экземпляр HOMO SAPIENS. Итак, Витя Копыто имел незабываемую и незаурядную внешность. Высокий – за 185 см. Худощавый до сухостоя, с торчащими наружу мослами. Сутулый, с непропорционально длинными руками ниже колен, которые при ходьбе хаотично болтались как две тонкие сосиски. То есть абсолютно независимо от тела и вопреки желанию их хозяина. Научить Витю двигать руками четко, ритмично или хотя бы в такт движению, как это предусмотрено строгими статьями образцово-показательного Строевого Устава, не получилось ни у одного отца-командира. Крики и вопли строевых офицеров на плацу училища имели специфическое содержание. – Копыто, твою мать, не подсекай ногу! Одновременное движение: левая нога, правая рука! И наоборот. Раз! Раз! Раз! Левой, левой! У тебя что, все руки и ноги левые?! На месте ШАаа-ГОМ Марш! Напра-ВО! Где право? Право где? Подними правую руку! Ну чего ты две руки поднял! Ты что, в плен сдаёшься? Нале-ВО! Ах, ты  уё… чудовище! Кто-нибудь, дайте мне автомат! Я застрелю этого мудака. Нет, лучше сам застрелюсь. И не отговаривайте меня. Копыто, умоляю тебя, исчезни с глаз долой и от греха подальше, пока я тебя не искалечил! Старшина, слушай приказ: направить курсанта Копыто в наряд по кухне недельки на две! Нет, не на кухню. На свинарник! Во, именно туда, где ему самое место!  Ты посмотри, что он выписывает…?! Убью мерзавца! Это не курсант, а ходячее недоразумение. Краб сухопутный, ну чего ты раком пятишься?! Таракан беременный. Аааааааа, ну дайте мне, наконец, Калашникова! Прострочу на хуль эту *зду нестроевую! Копыто, пшшшёл вон! В наряд! На свинарник! С глаз долой! Это еще мягкий вариант, поверьте на слово. А Витя старался. Да, старался. Он хаотично и судорожно махал руками и громко топал ногами. Он даже пытался тянуть носок и держать спину ровно. Но от его стараний толку было мало. И они, эти его старания, напоминали скорее изощрённое издевательство над офицером-преподавателем, проводящим строевые занятия с 45 отделением. Все попытки довести строевые занятия с «чудом природы», а точнее сказать, «недоразумением», до логического завершения, обычно заканчивались отборным матом взбешенных офицеров. Которые вспоминали всю родословную Виктора от момента образования зачатков жизни на планете Земля – амёбы простейшей до «венца эволюции» – кретиноподобного пилопедрощанина, старательно размахивающего руками, словно ветряная мельница. Далее обычно следовала гарантированная истерика у проводящего занятие офицера, нервный срыв, переходящий в продолжительную депрессию и глубокий запой. Строевой офицер терял веру в себя как в личность, способную руководить вверенным личным составом, и в свои преподавательские способности. Бедолага-преподаватель терял лицо в своих же собственных глазах. И только железная дисциплина, а так же строгий запрет портить военное имущество (а военнослужащий в армии, как ни крути – казённая вещь, практически, расходный материал, состоящий на балансе войсковой части), не позволяла ему наложить на себя руки. Виктору обычно объявлялось полтора десятка нарядов. Причем, сразу и все внеочередные. И пока он доблестно торчал «на тумбочке» в течение месяца, надорванная психика несчастного офицера более-менее приходила в норму. Однако глубокая моральная травма оставалась с ним навсегда. Можно сказать, что на всю его сознательную жизнь. А возможно, даже преследовала и на законной пенсии после 25-ти безупречных. Являясь ночью в кошмарном сне в виде неказистого паренька с выпученными глазами напуганного ребенка и хаотичным движением парализованного робота, танцующего «брейк-данс» после удара молнии. Желающих повторно заниматься строевой выправкой с Витей больше не находилось. Начисленные наряды рано или поздно заканчивались. Курсант Копыто занимал законное место в строю учебного отделения, согласно ранжиру:  по весу, по росту, по жиру. И опять начинал сбивать монолитный шаг боевого подразделения на произвольное шарканье кривых ног. Офицеры стыдливо отводили глаза, стараясь не замечать происходящего. Лицо Виктора заслуживает отдельного описания. При общей худобе Витя имел пухлые розовые щечки и небесно голубые глаза, выпученные, как у лягушки. Лицо Вити было густо усыпано веснушками. Причем, абсолютно независимо от наличия солнца за окном. На голове произрастали соломенные волосы, абсолютно непослушные и не признающие расческу, которые торчали в разные стороны словно у ёршика для чистки унитаза. Живописный портрет гармонично дополняли мясистые губы, оттопыренные уши, кривой нос, который катастрофически не справлялся с проходящим через него потоком воздуха. Мечта и задача максимум всей роты – уснуть раньше Вити. Иначе храп чудовищной громкости и тональности, сводил к минимуму призрачную надежду на ночной отдых, независимо от степени усталости соседей по казарме. Ко всем вышеперечисленным «достоинствам», Витя еще отчаянно гундосил и шепелявил, что делало его речь непередаваемо пикантной. Элементарные и общепринятые словосочетания, озвученные Виктором, приобретали неожиданный смысл. Становились афоризмами и обретали право на новую долгую жизнь. А самое удивительное и непостижимое, что Виктор искренне считал себя неотразимым красавцем, от которого женское население нашей страны, буквально, млеет и тает. Да что там –  просто сходит с ума, мечтая подарить свою красоту и всю себя без остатка, этому гиганту половой мысли. Легендарный Казанова отдыхает и стыдливо снимает шляпу вместе с париком перед нашим героем-любовником. И что самое парадоксальное, почти так оно и было. Виктор был лучшим знатоком всех женских общежитий в городе… но об этом потом. Бог Витю любил. Причем, любил постоянно, без перерывов. Прощая ему все прегрешения, вольные и невольные, оберегая сие дите неразумное от недругов в офицерских погонах, от нарядов внеочередных, болезней прилипчивых, женщин разведенных и многодетных и прочая-прочая-прочая… Виктору сходило с рук так много и столько всего… причем, так часто, что это стало уже каким-то немыслимым наваждением. Но историй и чудес достаточно много, поэтому с вашего позволения, продолжим. 18. Немного о военной моде На первом курсе в строгом соответствии с установленным порядком, нас незамедлительно переодели в военную форму. Но по универсальному армейскому принципу:  «бери что дают, потом в казарме поменяетесь». О подгонке формы по размеру курсанта не было и речи. Единственное, что более-менее совпало, это размер сапог. Хотя в данном случае ошибиться было весьма проблематично. Маленькие сапоги не налезали. А из больших ноги сами выпрыгивали. Тяжеленные армейские сапоги оставались стоять на месте, будто приклеенные к земле. А их новоявленный владелец выскальзывал наружу, теряя по пути неумело намотанные портянки. Поэтому сразу же с сапогами под мышкой бежал обратно в каптерку – менять обувь на меньший размер. Сапоги в Красной армии – произведение искусства, сноса нет! Тут не поспоришь. Изделие явно создавалось с учетом опыта предыдущих поколений. На все случаи жизни и для всех климатических условий сразу. Подошва просто супер! Износостойкая и негнущаяся, с таким агрессивным протектором, что жестоко позавидует самый продвинутый водила-джиппер, привыкший активно месить грязь в ближайшем карьере. Высокая проходимость курсанта на пересеченной местности была обеспечена. И это впечатляло. Но вот, все остальное… Грубая кожаная колодка новых сапог была способна легко перемолоть в кровавый фарш даже самые неприхотливые ноги. В первое время страдали все. Включая тех, кто до училища умел идеально мотать портянки. И тех, кто проходил до службы всю жизнь в деревне босиком. Досталось всем. Разнашивались сапоги мучительно и долго. Через многочисленные мозоли. У некоторых ребят  –  через кровавые. Вес стандартных армейских сапог просто запредельный. Убить можно. Наверное, на это и рассчитано. Складывалось устойчивое впечатление, что сапоги – это изуверское и секретное оружие, не попадающее под ограничительное действие ни одной международной гуманной конвенции. Допустим, закончились в ближнем бою у красноармейца все патроны – нет повода для паники. Снимаешь сапог. Берешь его двумя руками за голенище. И айда в рукопашную крушить врага-супостата смертоубийственными ударами наотмашь. Под напором тяжеленного русского сапога далеко ни одна вражеская черепушка «на раз» проломится. Вместе со шлем-каской, к бабке не ходи. Много противника таким нехитрым образом положить можно. Есть, правда, одно «но». До тех пор героически биться будешь, пока собственные руки от усталости не отвалятся. Столь серьезными весами, как стандартный сапог советского солдата, длительное время махаться далеко не каждый военный богатырь сподобится. Простите за лирическое отступление. Чтобы относительно мягкие резиновые каблуки не стачивались об асфальт и не нарушался сход-развал строевой стойки бойца, а вместе с ним, и его молодцеватая походка, предусмотренная Строевым уставом Вооруженных сил СССР, нам выдали по четыре металлические подковки. И строго приказали немедленно их приколотить. В результате, вес сапог значительно вырос и первокурсное войско еле передвигалось, тяжело волоча ноги в неподъемных сапогах. При этом шумно шаркая и скребя подковами по асфальту, высекая многочисленные искры. Обмундирование ХБ (хлопчатобумажное) было новеньким и специфически пахло складом. Без погон и знаков различия, без подворотничков и ни разу не стиранное, оно стояло колом. Все швы на форме были прошитые крепчайшими нитками, не хотели гнуться и создавали эффект ортопедического корсета. Из широченных воротников новеньких гимнастерок  54-го размера потешно торчали длинные тонкие гусиные шейки молоденьких защитников Родины. Галифе были тоже соответственно неимоверных 54-х размеров и смешно топорщились в разные стороны. Если гимнастерку еще, с грехом пополам, можно было утянуть в одну большую складку за спиной и прижать к телу поясным ремнем, то с галифе такой фокус не проходил. Филейная часть каждого курсанта напоминала внушительные окорока дородных женщин из числа постоянных клиенток магазина «Богатырь». Некоторые ребята могли легко завернуться в свои галифе не менее двух раз. С кого снимали эти мерки, непонятно?! Не иначе, как с лошади Буденного или с его персонального автомобиля. А самое смешное, что ростовой размер выданной нам формы был исключительно третий. Складывалось устойчивое впечатление, что Красная армия – это армия колобков-коротышек. Этаких толстозадых недомерков с ростом не выше 176 сантиметров. Так как большинство ребят, поступивших в училище, были ростиком под 180-185 см  и в плечах 48–50-го размера, то можете представить, как все это на нас сидело. Смех, да и только. Пилотки, выброшенные из окна раздачи ловкой рукой каптерщика, почти все были 59-го и 60-го размеров. Пилотка 57-го размера была такой же редкостью, как ХБ: 48-го размера, 5-й рост. Шутки шутками, но пилотки реально напоминали подробное строение женского полового органа. Бред какой-то! Или форменная издевка от военного кутюрье. Пилотки сразу же распластались вширь и комично повисли на ушах, ибо вся растительность на черепах новоявленных курсантов была безжалостно сбрита под ноль. Вот идиотизм! Что такое вши, чесотка, грибок, дизентерия, лишай, туберкулез и прочая дрянь, мы узнали и близко познакомились, исключительно в Красной армии. Кроме шуток. Новенькие ремни из пока еще грубой кожи, затянутые по приказу отцов-командиров «до нельзя», жестоко впивались в похудевшие бока. А при малейшей попытке ослабить затяжку, массивная бляха со звездой больно била по мужскому достоинству. Грозя перевести курсанта в разряд эстрадных певцов с фальцетом, типа Володи Преснякова (отечественный вариант) и Демоса Руссоса (греческий вариант), а то и в самого великого оперного кастрата Фаринелли (мировая легенда). Строй курсантов-первокурсников, без преувеличения, походил на стадо военнопленных без знаков различий, военной выправки и с откровенно жалким видом. Передвигались мы исключительно не в ногу. Позорно путая «лево» и «право», ломая строй при малейшей попытке начать движение или совершить какой-либо простенький маневр в виде элементарного поворота. Но сейчас речь идет о военной форме в целом, а именно, о таком ее замечательном шедевре –  шинели. 19. Ушитая шинель В связи с тем, что в строгом соответствии с годовым календарем наступила осень, всем курсантам первого курса обучения выдали новенькие шинели. Шинель – всепогодная верхняя одежда из натуральной шерсти, архаизм военной моды и очень неудобный предмет. Складывалось впечатление, что шинель создавалась специально в одной единственной целью – исключить массовую сдачу военнослужащих в плен. Ибо поднять руки на уровень хотя бы головы, будучи одетым в шинель, не представляется возможным. Поэтому русский солдат – самый лучший солдат в мире и всегда воюет «до последнего». Исчерпав все силы, средства и маломальские возможности оказывать сопротивление врагу, он просто не может поднять руки и показать неприятелю свою готовность вступить в переговоры для обсуждения достойных условий капитуляции. Не может и все тут, поэтому будем воевать дальше, до победного… Шутки – шутками, но действительно, руки в шинели не поднимаются. Шинель оставляет двоякое впечатление. С одной стороны она имеет длинные полы из чистошерстяного сукна, которыми можно укрываться в непогоду. Но при этом продувается насквозь и совсем не защищает от зимнего ветра. Она намокает «на раз» и становится тяжелее свинца. Сохнет очень неохотно и теряет первоначальную форму. Имеет хлястик, который надо постоянно охранять и оборонять от многочисленных желающих его умыкнуть. Но это уже другая история. Если присел на корточки (не дай бог, в боевых условиях) – отдельная засада! Чтобы встать в полный рост, надо положить оружие на землю или повесить его на шею. А далее, словно средневековой даме на придворном балу, надо подтянуть полы шинели кверху, чтобы не наступить на них в самый ответственный момент и не зарыться носом в землю. Выбраться из окопа – тоже непростая задачка на ловкость и сообразительность. В этот момент боец абсолютно беззащитен, ибо его руки заняты не оружием, а длиннющими полами шинели. Вопросов нет, шинель хороша при езде на лошади, так как ниспадая по ее спине на круп, спасает потную кобылу от переохлаждения, воспаления легких и летального исхода. А самого кавалериста защищает от опасности примерзнуть задницей к седлу. Но извините, товарищи дорогие, лошадей в армии давно уже нет, а в авиации тем более. Особенно в реактивной! Почему же шинели остались?! Мудрые воины по секрету говорят, что старая гвардия в лице Буденного и иже с ним уважаемых кавалеристов-революционеров из Первой Конной армии не желает расставаться с былой молодостью. И всячески лоббирует продвижение в войска убогой формы одежды образца времен царя Гороха. Но тогда, следуя этой логике, давайте впадать в маразм не частично, а окончательно! Чего стоит списать танки и пушки и опять поставить под ружье грациозных кобыл и ретивых жеребцов. Долой тягачи! Запрягай залетную! Пусть лучше она атомный ракетоносец ТУ-160 на рулежку вытягивает. Хрен с ней, что не справится и копыта в разные стороны откинет. Зато старички порадуются. А еще шашки вострые надо всем военным раздать! И шпоры к ботинкам и сапогам присобачить. Красиво же?! Прям как раньше в Октябрьскую революцию! Ерунда, что с шашкой в кабине самолета не совсем удобно. А шпорами периодически за педали управления цепляешься. Это все мелочи, недостойные внимания. Не будем брать в расчет, что и могучая катапульта для спасения летчика из подбитого самолета, уже без ног его, родимого, из кабины выдернет. Зато традиции сохраняются. А это очень пользительно для воспитания молодого поколения на проверенном опыте Первой Бронекопытной Армии. Эх, лепота! Мда, ничему не учатся, господа военноначальники. Забыли, как от отчаяния в 41-м бойцы с голой шашкой на броню немецких танков бросались. Все не хватает смелости отказаться от далеко не самого лучшего наследия. Посидеть в кресле кожаном в кабинете уютном с видом на Москву златоглавую, мозгами поскрипеть, да и рубануть любимой шашкой по столу, зеленым сукном обтянутому. И дать команду военному институту разработать новую форму, в которой хотя бы воевать нормально можно. Оглянулись бы на опыт наших ребят в Афгане, когда тяжеленные сапоги безжалостно выбрасывались. А парни в старых кедах и затертых кроссовках, которые уже стоптаны сверх меры, по горам лазили. Шинели только вместо одеяла использовались. По причине их полной непригодности к ведению боевых действий в современных условиях. Но не так все просто. Склады военного имущества уже на сто лет вперед шинелями забиты. Прожорливой моли на радость. Так вот, получили мы новенькие шинельки, преимущественно 56-го размера, рост 6-й и тихо ужаснулись. Когда первый шок прошел, началась осторожная примерка этих попон лошадиных. Погрузились ребята во все это великолепие… и потерялись в нем. Подумав немного, пришли к очевидному решению, что ежедневно носить обилие натурального сукна вообще не представляется возможным. Помощи от командования ждать не приходилось и надежды поменять на мало-мальски приемлемые размеры не было. Стало быть, надо срочно и самостоятельно постигать все премудрости шитья. Причем, вручную. И кстати, в свободное от службы время. Значит, ночью. В ущерб личному и не особо продолжительному отдыху. Казарма спонтанно превратилась в мастерскую по перешиву шинелей. В плечах ушить шинель ни у кого не получилось. А вот распороть по швам от самого низа до подмышек и вырезать оттуда по внушительному куску войлока, которым потом натирали сапоги до блеска, это сделали без особых проблем. Так как опыта в кройке, мягко говоря, не было никакого, то и вырезанные клинья были у всех разные. В соответствии с личным чувством меры. У кого-то – побольше. У кого-то –  поменьше. Но в пределах разумного. Однако не стоит забывать, что в 45 классном отделении был такой яркий индивидуум «от кутюр» как Витя Копыто. Витек не поскупился и резанул шинель очень радикально, «от души». Когда он, наконец, сшил все, что осталось воедино, то получилась достаточно оригинальная конструкция, напоминающая сильно зауженное женское вечернее платье с нереально широченными плечами. Как только Витя напялил сие творение на себя, то сразу выяснилось, что изысканно-гламурный фасон его шинели дает возможность перемещаться только при условии, что он будет ставить ноги словно топ-модель на подиуме. То есть одну перед другой крест накрест и никак иначе. Ибо безмерно зауженный подол шинели был чуть больше чем диаметр голенища сапога. Витя жеманно продефилировал по «взлетке» казармы, вульгарно виляя бердами и покачивая ягодицами, туго обтянутыми шинельным сукном. Чем вызвал бурю восторга и реплик среди курсантов роты, особенно у контингента «национальных кадров». Настроение зрителей дефиле улучшилось прямо на глазах. Чего нельзя было сказать про Витю. Он понял, что совершил фатальную ошибку и резанул лишнего. Но распарывать заново шинель и все перешивать, вставляя клинья, ему очень не хотелось. Дабы вернуть возможность относительно нормального передвижения, Витя решил отрезать нижнюю часть шинели, тем самым увеличив свободное пространство для движения ног. Так как курсант Копыто сначала делал, а потом думал…или вообще не думал, то он взял ножницы и быстренько отхватил подол шинели. А раз он это сделал на глазок, то получилось, естественно, совсем неровно. Витя опять напялил многострадальную шинель. Встал перед зеркалом, скорчил недовольную гримасу и снова взялся за ножницы. Отрезал. Надел. Посмотрел. Опять неровно. Снял. Снова отрезал… Процесс продолжался долго. Длина шинели неуклонно сокращалась. Получавшиеся результаты Виктора  все равно не устраивали. Так как ножницы в казарме были одни на всю роту, вокруг Копыто скопилось большое число курсантов, занявших очередь на право воспользоваться ими. А Витя все кромсал и кромсал несчастную шинель. Наконец Лелик Пономарев не выдержал. – Копыто! Чего ты шинкуешь шинель, как лапшу нарезаешь. Возьми кусочек мыла, проведи прямую линию и отрежь сколько надо. Утомил уже! Ты, что капусту солишь? Строгаешь и строгаешь! Витя посмотрел на Лелика, как глубоко верующий человек смотрит на великое божество, и побежал за мылом. В результате, где-то с третьего раза он наконец провел относительно ровную линию и отрезал последний кусок от нижнего края куцей шинели. На выходе всех вышеперечисленных действий Витя получил нечто похожее на удлиненный и зауженный пиджак, у которого боковые внутренние карманы торчали ниже полы шинели на целый сантиметр. А сами полы шинели были выше уровня колен Виктора и напоминали миниюбку притом, что по Уставу длина шинели должна находиться в границах от 28 до 32 см  до уровня земли. При построении на ужин Копыто старательно прятался за спинами более высоких курсантов, стараясь не попасть на глаза командиру роты. Но не тут-то было. Капитан Хорошевский зорким взглядом вычленил из толпы курсантов семенящие коленки бойца и выдернул Копыто из строя. То, что он увидел, привело офицера в ужас. Потом в ярость. Что сказал, а точнее, проорал командир 4-й роты, я скромно опущу – из опасения, что повесть может попасть в руки несовершеннолетнего читателя. Но мы были в шоке, хотя удивить нас было достаточно трудно, поверьте. Так витиевато, красноречиво и смачно капитан Хорошевский еще не выражался. Ротный двумя сильными движениями распустил Виткину шинель по свежезашитым швам от подола до подмышек и приказал восстановить ее первоначально девственное состояние. Ссутулившийся и глубоко несчастный Витя сидел в бытовой комнате всю ночь, старательно вставляя ранее вырезанные клинья в распотрошенную шинель. На утреннем подъеме, сверкая воспаленными глазами и устало свесив бессчетно раз уколотые иголкой руки, Копыто представил на всеобщий суд нечто кривобокое и косоперетянутое, абсолютно бесформенное, что совсем не годилось для повседневной носки. Старшина роты Игорь Мерзлов, посмотрев на форменное безобразие, укоризненно покачал головой, для приличия еще немного пожурив неразумного Копыто, пожалел бестолкового курсанта. Покопавшись в бездонных запасниках ротной каптерки, старшина нашел относительно новую шинельку, оставшуюся от предыдущего выпуска. Счастью и благодарности Виктора не было предела. Уже во время службы, непосредственно на аэродроме, мы всегда носили комбинезоны и куртки:  удобную и практичную специальную одежду из другого времени, из другой эпохи, в которой было абсолютно комфортно, на зависть всем остальным родам войск, особенно –  сухопутным. 20. Неуловимый хлястик А дальше началось непонятное. Буквально, на второй день у нескольких ребят из нашей роты во время плановых занятий в главном учебном корпусе прямо из раздевалки пропали хлястики с шинелей. Кому они понадобились, непонятно?! Ведь у каждого курсанта на новеньких шинелях эта часть армейского туалета присутствовала изначально. Тем не менее, факт –  пропали. На следующий день бесследно исчезло еще пару хлястиков. Это был толчок для начала необратимой цепной реакции, которая мгновенно приняла лавинообразный характер …и понеслось, как будто прорвало плотину. Хлястики пропадали везде и повсеместно. В учебных корпусах и в расположении роты. В медсанчасти, в курсантской столовой и даже в городе на танцах… Испарялись везде и всюду, где возникала необходимость снять шинель и выпустить ее из вида хотя бы на мгновение. Самое смешное и обидное, что ничего не помогало. Никакие ухищрения не давали гарантированных результатов сохранности хлястика. Бывало, пришьешь хлястик к шинели суровыми нитками в три, а то и в четыре слоя, так его срежут вместе с пуговицами и с суровыми нитками. Закрутишь пуговицы, которые держать хлястик, авиационной контровочной проволокой диаметром 0,7 миллиметра, вырвут прямо с кусками войлока. Зайдя в роту и бросив шинель на табуретку непосредственно у тумбочки дневального, чтобы молниеносно посетить туалет, оставались без хлястиков. Возвращаешься. Бежишь. Торопишься, на ходу застегивая ширинку… а хлястика на шинели уже нет. И не просто нет, а как будто и не бывало никогда. И что характерно, в целой роте из 144 курсантов нет ни одного свидетеля, кто бы видел, что к твоей шинельке хоть кто-нибудь не то что прикасался, а хотя бы приблизился! Фантастика! Мистика! Но факт оставался фактом. Хлястики стали расходным материалом в прямом смысле этого слова. Вот тут то я и вспомнил дорогого зёму самыми добрыми словами. Ибо, когда я лишился «родного» хлястика, у меня оказалось в запасе еще два. В результате активной и плодотворной деятельности неизвестных злоумышленников половина 4-й роты напоминала «временно беременных». Лишенные хлястиков шинели смешно топорщились во все стороны. А курсанты, которые не смогли обеспечить сохранность остродефицитного предмета одежды, напоминали по объему небезызвестную куклу «баба на чайник». Чтобы спасти хлястик от запланированного похищения, а себя – от гарантированных насмешек окружающих, приходилось самому же снимать личный хлястик, оставляя шинель в раздевалке. Сам хлястик для сохранности клался под подушку или под матрас. Или же ночевал в полевой сумке, надетой на боковую спинку металлической кровати. Однажды посреди зимней уральской ночи 4-ю роту поднял по «тревоге» командир батальона полковник Серов. Комбат решил бороться с поголовной пропажей хлястиков суровыми административными мерами. Было приказано построиться в центральном коридоре с шинелями в руках и повесить на них «заныканные по сусекам» хлястики. Построились. Повесили. Полковник Серов обошел всех и скрупулезно проверил наличие хлястика на шинели у каждого курсанта. Все 144 хлястика были в наличии. Удовлетворенный комбат подал команду «Отбой» и отправился в следующую роту вверенного ему учебного батальона, наводить порядок с хлястиками там. Команда «Отбой» всегда желанна для любого курсанта. Повторять ее два раза никогда не требовалось. Все быстренько рухнули в еще неостывшие койки досматривать прерванные сны. Поспали. Досмотрели. Утром встали, *здец – десятка хлястиков как не бывало! Хлястики стали навязчивой идеей всех и каждого. Их снимали с шинелей друг у друга и у соседей по батальону. Снимали со старых шинелей, найденных в ротной каптерке и оставшихся от предыдущего выпуска. Тем не менее хлястики все равно пропадали. Как будто они были живые и активно разбегались при малейшей попытке оставить их без присмотра. Хлястики снимали во время увольнений в город в раздевалках многочисленных Домов культуры города, где проводились дискотеки для молодежи. С большим удовольствием снимались хлястики с шинелей курсантов ракетного училища и училища внутренних войск, которые базировались в нашем городе. Известен случай, когда три курсанты нашей альма-матер пришли на танцы в ДК им. Гагарина и обнаружили фракцию «стратегов» из ракетного училища, лихо отплясывающих на танцполе. Пользуясь подавляющим численным преимуществом, ракетчики с нескрываемой издевкой в голосе посоветовали «летунам» уносить ноги, пока целы и пролетать мимо дискотеки по траверсу «как фанера над Парижем», ибо все девушки уже заняты. Курсанты ВВС всегда отличались умом и сообразительностью. Нарываться на конфликт при семикратном преимуществе «стратегов» было бессмысленно. Инстинкт самосохранения удержал наших «ястребов» от нестерпимого желания резко и доходчиво ответить на выпад ракетных острословов …или сразу ввязаться в законную драку. Вежливо и церемонно откланявшись, наши ребята перед отступлением на исходные позиции, заглянули в раздевалку Дома культуры. Где в отместку за необоснованную грубость ракетчиков, сняли все хлястики с их шинелей. Улов составил двадцать один хлястик, которые были незамедлительно розданы личному составу 4-й роты под одобрительное улюлюканье и обидные комментарии в адрес «соратников по оружию» из ракетного училища. Нам живописно представлялись унылые физиономии «стратегов», когда закончив куражиться на дискотеке, они собрались возвращаться в ракетную бурсу. Их мордуленции явно перекосило до полного неприличия, к бабке не ходи! Ничего, хамов надо учить. В следующий раз будут вежливей. При сдаче гарнизонного караула умудрялись снимать хлястики у вновь заступившего состава наряда, который уже впрягся в несение дежурства. Естественно, при условии, что нас меняли курсанты из ракетного или «помидорного» училища внутренних войск. За пределами альма-матер у своих пацанов снимать хлястики – грех. При удачном раскладе из гарнизонного караула умудрялись привозить от двух до пяти хлястиков. Они мгновенно расходились по рукам страждущих ребят, профукавших (самый мягкий литературный вариант, поверьте на слово) родные хлястики. Все шинели, доставшиеся по наследству от старших курсов обучения, были безжалостно распущены по швам на отдельные куски войлока. В училищном ателье нашили горы запасных хлястиков и распределили поровну по всем ротам 1-го курса. Или по-честному?! Не помню как именно распределили, но хватило всем и не по одному. В итоге у каждого курсанта-первокурсника в полевой сумке лежало по два-три запасных хлястика. Четвертый хлястик висел на шинельке, пришитый намертво …и все равно хлястики продолжали пропадать с безысходной периодичностью. Просто фантастика! Удивительное явление, лежащее за пределами разумного объяснения. А вот солдатские хлястики в эпоху тотального дефицита нас не интересовали по-определению. Сукно солдатских шинелей радикально отличается по цвету от курсантских. Поэтому солдаты Красной армии могли спать спокойно. Они в сферу повышенного интереса охотников за шинельными хлястиками для курсантских шинелей не входили ни при каком раскладе. Согласитесь, что носить рыжеватый хлястик на темно-серой шинели  –  моветон. Офицерские хлястики так же не трогали ни при каких обстоятельствах – иерархию и единоначалие в Советской армии никто не отменял. Самое смешное, что как только на левом плече курсантской шинели, прямо под шевроном появились две курсовки , хлястики перестали пропадать. Причем совсем, абсолютно! Интерес к ним самопроизвольно сошел «на нет». Хлястики оставались мирно висеть на законных местах, независимо от длительности нахождения шинели вне зоны пристального внимания хозяина. Хм, стало как-то неинтересно учиться. Приходишь в раздевалку после очередного занятия. Сердце трепетно колотится в азартном сомнении. Сняли хлястик или все же не сняли? Нет, не сняли. И уже не снимут. Второй курс, однако. А это уже каста «неприкасаемых», не хухры-мухры. Куда деваться?! А жаль, было так весело. Лишь однажды у киевлянина Лелика Пономарева, когда он учился уже на третьем курсе, кто-то из «минусов» по личной дурости или, потеряв остатки инстинкта самосохранения, попытался снять хлястик. Неизвестный потенциальный самоубийца уже отстегнул одну пуговицу, удерживающую хлястик. В предчувствии долгожданного момента обладания дефицитным предметом армейского одеяния, злоумышленник бросил мельтешаще-вороватый взгляд на левый рукав шинели Лелика… и, увидев «батарею» из трех курсовок, был неприятно удивлен. Он явно оцепенел от ужаса. Испытал слабость в коленках. Руки бессильно повисли вдоль тушки. Потеряв остаток самообладания, неустановленный «минус» панически бежал с места незавершенного преступления. Будем надеяться что, не замочив галифе. Ибо в нашем военном училище ребята, переступив порог третьего курса обучения, ребята переходили в разряд «полубогов» …или что-то в этом роде. Что ни говори, а в альма-матер уважение к старшим всегда оставалось неотъемлемой частью воспитания и передавалось из поколения в поколение. Передавалось абсолютно ненавязчиво, без каких-либо карательных или унизительных воздействий со стороны старшекурсников. Просто так было заложено в самих взаимоотношениях между ребятами. Старший – значит мудрый. Он видел больше тебя. Прошел дальше тебя. Умеет и знает то, до чего ты пока еще не добрался, в силу своей молодости и неопытности. И уже только этот факт заслуживает искреннего уважения со стороны младшего поколения. Так было, так есть и так должно быть. И к пресловутой «дедовщине» это не имеет никако отношения, поверьте на слово. Итак, эпидемия пропажи хлястиков с момента нашего перехода на второй курс неожиданно закончилась. Закончилась мгновенно, одним днем. Как будто кто-то невидимый нажал на секретную кнопку. Раз …и все завершилось. Зато новый, только набранный первый курс ходил как стадо «поголовно беременных кошелок» в необъятно просторных одеяниях бесформенных шинелей. И уже мы, повинуясь установившейся традиции, передавали по наследству неопытным и откровенно паникующим «зёмам» из рук в руки по два-три остродефицитных хлястика для их шинелей. 21. Комсомольский вожак В бесконечной круговерти учебы, хозяйственных работ, гарнизонной и караульной службы, искусственно созданных проблем, тягот и лишений, где все изначально находятся в равных условиях, всегда выделялась одна разновидность курсантов, которых никто особо не любил и, мягко говоря, не уважал. Их брезгливо сторонились, презирали и холодно ненавидели. Это были комсомольские вожаки. Данную публику отбирали еще в школах. Присматривались к ним. Задушевно беседовали. Что-то обещали. Прикармливали. Поддерживали. Выделяли достойных и самых надежных. Рекомендовали. Этих показательно фанатичных приспособленцев и публичных горлодеров заботливо проводили сквозь все препоны, препятствия и подводные камни вступительных экзаменов. Обеспечивали им успешное прохождение медицинской комиссии независимо от состояния их тщедушной тушки и убогой психики (комсомольский вожак нашей роты регулярно разговаривал во сне и частенько бродил по ночам – лунатик, кроме шуток). Как правило «избранные» и «перспективные» кандидаты в политработнички уже на абитуре, не скрывая своего привилегированного положения, с апломбом в голосе авторитетно заявляли. – Уже все решено. Да-да. На первых же выборах в секретари комсомольской организации роты, командование и политотдел училища настоятельно рекомендовали свежеподстриженной и пока еще разобщенной массе курсантов-новобранцев единодушно проголосовать именно за него – единственно достойного и уже архиопытного комсомольского вожака… вождя с впечатляюще солидным и непрерывным стажем руководящей работы, начиная еще с ясельной группы детского сада. Во как! По-большому счету, среди нас не было наивных мальчиков. И мы, действительно, единогласно голосовали за нужного командованию, комсомольского вождя. Ибо занять пост и руководящее кресло – это одно. А реально иметь влияние и авторитет у людей – это совсем другое. Человеческое уважение зарабатывается медленно. Каждый день, каждый час, по крохам и по крупицам. И отнюдь не пламенными и дежурными речами с трибуны по директивам и постановлениям коммунистической партии. За всю историю обучения в военном училище ни разу не помню, чтобы комсомольский вожак по фамилии Конфоркин хотя бы раз принял активное или посильное участие в «половой жизни». При первых признаках начала уборки в роте, этот авангард комсомола быстренько собирался и скоропостижно уходил на супер-пупер-гипер-мега-архи-важное внеочередное заседание совета комсомола батальона. Где собирались такие же тунеядцы комсомольского разлива для неотложного решения накопившихся задач. Чего они там решали, нам не ведомо. Наверное, что-то очень секретное и не иначе, как на государственном уровне. Но появлялось это «чудо прогрессивного человечества» исключительно во время окончания уборки и ни секундой раньше. Мог нарисоваться позже – во время построения роты на ужин, на обед, в кино, в увольнение и т.д. Его нежным ручкам с розовыми пальчиками, которые не держали ничего тяжелее фломастера, карандаша и шариковой ручки, гармонично подошел бы маникюр с неброским лаком. Если недовольный офицер не принимал чистоту пола в спальном помещении, и нам следовало продолжить уборку до «победного конца», заседание совета комсомольской ячейки батальона непостижимым образом  затягивалось точно на такое же время и продолжалось вплоть до отбоя на сон. Странно, но взаимосвязь между этими событиями была незыблемая. Такое впечатление, что комсомольская разведка работала образцово, оберегая передовой отряд и резерв партии от грязной работы и любого проявления физического труда. Белая кость, голубая кровь! Таких беречь надо. Понятно, газеты читаем. Особенно решения всяких Пленумов и последних по счету Съездов, чай, не дураки. Осознаем всю значимость момента. Не лаптем щи хлебаем. В стране курс на ускорение. Перестройка! Борьба с привилегиями и очковтирательством! Это вам не хухры-мухры. Понимать надо! В списке увольняемых в город, первой всегда стояла фамилия Конфоркина. Опять же все ясно и предельно понятно – надо всегда, срочно и постоянно делиться передовым опытом комсомольской работы с представителями других комсомольских организаций или перенимать их прогрессивные методы работы с молодежью. Ура, товарищи! На хозяйственные работы нашего мини-вождя так же старались не назначать по причине его перманентно-хронической занятости и патологической незаменимости. А то вдруг невзначай надорвется мешком картошки или захлебнется, пролив ведро с водой?! – Кого отправить на уборку территории? Комфоркина ни в коем случае! Там снег! Иногда бывает дождь. А ветер?! Про ветер тоже забывать не следует. Вдруг простудится! Сами управитесь. Не сахарные, не растаете. Беречь надо Конфоркина. Он один такой на полторы сотни бездельников. Если заболеет?! Кто неорганизованное стадо потенциальных разгильдяев на трудовые подвиги поднимет? Кто за советскую власть личным примером и жарким словом агитировать станет, ась? То-то. В караулы Конфоркина тоже особо не привлекали. Вечно занят на общественно-политической работе. Да и страшно такому «орлу» автомат в руки доверять. Мало ли? За время учебы вожак Конфоркин на гарнизонном стрельбище ни разу не завалил ни одной мишени. Тайна полета пули после выстрела комсомольского вождя была гарантирована, а ее траектория непредсказуема. Автомат Калашникова в его нежных ручонках жил персональной жизнью, абсолютно независимо от воли и желаний хозяина. Но если вдруг чудо все-таки случалось и комсомольского лидера 4-й роты определяли для идейного усиления личного состава караула, то сутки на пролет, высунув от усердия язык, флагман прогрессивной молодежи ваял «Боевой листок». В этой бумажке он скрупулезно анализировал наши действия. Давал принципиальную оценку и указующие рекомендации по дальнейшему росту над собой каждому курсанту. Прорабатывал и песочил всех из состава караула. Пилил и резал. Беспощадно клеймил. Жег каленым железным словом комсомольского актива всех и каждого. Стругал и снимал стружку многократными слоями. В перерывах между творчеством и ваянием «БЛ» Конфоркин мужественно таскал на спине топчан в комнате отдыха караула, занимая место сменившихся с поста бойцов. На законные требования караульных убрать свою комсомольско-активную задницу с топчана и освободить место отдыха для сменившихся часовых, Конфоркин страшно выпучивал глаза и, брызгая слюнкой, начинал эмоционально рассказывать о проделанной за сутки колоссальной работе. О ее важности и нужности для всего караула в частности, и о своей заслуженной потребности в длительном отдыхе в целом. – Потому что, не щадил себя! Пахал в поте лица. Один! Сам! Без ан-сам-бля! Только цветных карандашей за текущие сутки целых семь штук облизать надо, понятно?! Чтобы «Боевой листок» красивым был, ярким. И в глаза бросался. Чтобы вместо туалетной бумаги «БЛ» был априори не пригоден к использованию. Чтобы мазался и пачкался. И чтобы по цвету обтирочной поверхности нерадивого курсанта можно было безошибочно выявить политически близорукого элемента …или даже идейного врага, который «БЛ» вероломно украл и вместо туалетной бумаги использовал. Во как! Даже сейчас несознательные индивидуумы – раздолбаи-курсанты так и вьются вокруг информационного стенда, чтобы безжалостно спустить в очко результаты его кропотливых трудов. Вдруг пропадет?! Тогда второй «Боевой листок» рисовать придется, а вождь уставший. Понимать надо всю сложность политического момента. Когда наступал момент проведения очередного комсомольского собрания,  Конфоркин потуже затягивал поясок, взбираясь на трибунку. И кратенько – часика на три заводил песню о скорой победе коммунизма. Войдя в раж и размахивая оттопыренным пальцем вместо указки, он напоминал всем о современной роли комсомола. И себя лично! Не забывая при этом вскрывать наши недостатки, явные и тщательно скрытые. Громогласно позорил двоечников и тунеядцев, бездельников и разгильдяев, недостойных носить погоны курсанта и комсомольский значок. Его тоненькая гусиная шейка комично напрягалась. Комфоркин багровел от праведного гнева и резал правду матку про сексуально озабоченных самоходчиков и нарушителей воинской дисциплины. Про немощных слабаков, неспособных подтянуться на перекладине и пробежать марш-бросок, выполняя установленный норматив. Про злостных уклонистов от конспектирования многочисленных трудов основателей марксизма-ленинизма, полезных в повседневной жизни для более углубленного изучения. Далее шел подробный список нарушителей воинской дисциплины – явных и тайных врагов советской власти, предателей и вредителей. И как правило, с подробным описанием состава и места совершенных преступлений. Маленький такой списочек – на 143 человек, не больше. При этом Конфоркин скромно умалчивал о личных достижениях в спорте и учебе. Ради справедливости, хочется заметить, что сделать простейшее упражнение на брусьях или перекладине, включая элементарный вис, нашему вожаку, авангарду и рулевому, направляющей и руководящей силе, предназначенной сплачивать, объединять и мобилизовывать на ратные подвиги и трудовые свершения, никак не удавалось. Ай-яй-яй, какая досада! При висе на перекладине тонкие пальчики Конфоркина мгновенно разжимались и он смачно падал на пол. Офицер, проводящий занятия по физ.подготовке, брезгливо отводил глаза и ставил в журнале напротив фамилии Конфоркина точку. Которая в последствии неким волшебным образом превращалась в «заслуженную» пятерку. Экзамены комсомольский вожак Конфоркин сдавал тоже весьма оригинальным образом. «Авангард» заходил в аудиторию, громко представлялся, акцентируя внимание экзаменаторов на личном обремении в виде весомой комсомольской должности. Тянул билет. Брал листок и садился за последний стол. Не делая никаких подготовительных записей для ответа, Конфоркин тупо смотрел на входную дверь. Если его вызывали к ответу, то он просил еще пару минут для шлифовки последних штрихов к предстоящему выступлению. Затем в аудитории обязательно появлялся какой-нибудь училищный офицер-политрабочий и подсаживался к экзаменатору. Далее начиналась процедура банальной торговли. По факту ее завершения подзывался Конфоркин, который начинал бордо нести всякую ахинею, не имеющую ничего общего с учебным материалом. Преподаватель обычно прерывал ответ активиста на полуслове и, оценка лидеру выставлялась, исходя из степени принципиальности экзаменатора. Благодаря нашим дорогим и уважаемым преподавателям, несмотря на титанические усилия его покровителей из политотдела училища, Конфоркин не смог окончить альма-матер ни с красным дипломом, ни с занесением на доску почета. Честь и хвала принципиальным офицерам. Низкий поклон и большое человеческое спасибо. Тем не менее, наш вождь числился отличником боевой и политической подготовки аки живая икона и наглядный пример для подражания. На  торжественных построениях и подведениях итогов вожака Конфоркина бесконечно выводили из строя и ставили нам,  неучам и бездельникам, в укор и в пример –  для всяческого подражания. Сам Конфоркин нисколько не стыдился своего участия в насквозь лживом фарсе. Похоже, что восемнадцатилетний мерзавец изначально потерял чувство совести, стыда и реальности. Возможно, именно таких вождей,  беспринципных и лживых, способных на любой подлог и мерзость, подбирало наше политическое руководство. Лелеяло и холило. Тянуло за уши. Двигало, толкало и продвигало. Однако реакция курсантов на происходящее представление была диаметрально противоположная. Сказать что мы недолюбливали это «чудо комсомольского движения», значит слукавить. Мы его холодно презирали. Общаться с ним было оскорбительно. Конфоркину было, мягко говоря, нелегко. В результате своей хитрости и приспособленчеству, возведенному в культ, он остался один. Совсем один. Осознав это, он искал контакта и дружбы с ребятами, но получал в ответ равнодушие и брезгливое пренебрежение. На очередном отчетно-перевыборном комсомольском собрании при настоятельно рекомендованном свыше выдвижении кандидатуры Конфоркина на следующий срок, все курсанты 4-й роты единогласно переизбирали этот кусок дерьма. Фактически только по одной причине – чтобы он заседал на бесконечном совете комсомольских секретарей батальона среди себе подобных говнюков и не портил нам настроение своим присутствием. Таким среди нас не место! Номенклатурный изгой. Сразу заявляю, что комсорг взвода – курсант Серега Филин был замечательный и справедливый мужик, который всегда делил с нами в полном объеме все тяготы и лишения воинской службы. От работы не прятался. От проблем не увиливал. А так же принимал самое активное участие в небольших невинных шалостях и периодических безобразиях – от спонтанной пьянки в стенах родной казармы до массовой самовольной отлучки за пределы училища. Остальные курсанты-комсорги в других взводах и классных отделениях 4-й роты и соседних братских рот, входящих в 1-й учебный батальон, тоже были нормальные ребята. Они с честью и достоинством несли общественную нагрузку по проведению формальных и бестолковых собраний в строгом соответствии с Планом работы комсомольской организации батальона, разработанного при непосредственном участии великого комсомольского вождя Конфоркина. Забегая вперед, хотел бы заверить, что по факту выпуска из училища Конфоркин был с позором изгнан из рядов вчерашних курсантов, а ныне – молодых офицеров, весело и в теплой дружеской обстановке отмечавших присвоение первого воинского звания  –  лейтенант. Где? С кем? Как обмывал свои золотые погоны и первые звездочки «великий комсомольский вождь» Конфоркин, никого не волновало. Тем не менее, я и все мои сослуживцы испытываем глубокое чувство искреннего уважения к курсантам, занимавшим ответственные посты в руководстве первичными комсомольскими организациями – за их честность и принципиальность, надежность и справедливость, добросовестность, работоспособность, скромность и порядочность. А так же за сохраненное чувство собственного достоинства. Троекратное «Ура!» Вам, ребята! А вот должности повыше в комсомолько-партийной иерархии занимали уже ребятки с гнильцой. Оно и понятно. Результат строгой селекции и искусственного отбора! Номенклатура! Элита! Генофонд! 22. Через тернии к звездам Слаб человек! Слаб по сути и сущности своей. Слаб духом, корыстен в мыслях. Подвержен страстям всевозможным и периодическим всплескам неконтролируемых эмоций. А также падок на славу и популярность. Чтобы имя его на слуху было. Да погромче. Да так, чтобы эхо потом еще долго перекликалось… Слаб на деньги, комфорт и прочие материальные ценности,  персональное благосостояние то есть. О карьере своей, опять же, постоянно заботится. О продвижении по служебной лестнице беспокоится. Чтобы не кисла карьера. Не хирела. Не застаивалась, а головокружительно и стремительно набирала обороты. Виток за витком. Виток за витком! Быстрее и дальше. Выше и глубже! Виток за витком. Чтобы имя его регулярно было в самых престижных рейтингах, на самых заоблачных высотах и никак не ниже. Постоянно терзается человек в смутных сомнениях и гложет себя. Поедом нещадно ест в бесконечном поиске всевозможных путей для достижения поставленных целей. Чтобы не упустить сопутствующую выгоду и занять достойное место в жизни. Утвердиться на устойчивых позициях. Желательно, на самой вершине иерархической лестницы. Поближе к солнцу и в непосредственной близости к кормушке. Или в самых ее ближайших окрестностях. А достигнув ближайшей поставленной цели, получив какой-никакой запланированный результат и осуществив мечту заветную, прибыль полновесно-звенящую и загадочно-шуршащую, а также моральную… посчитав раз несколько, сразу же разочаровывается. И немедленно начинает ставить очередную недостижимую и более головокружительную задачу. Сущность такая человеческая – искать постоянно чего-то, стремиться куда-то. Бесконечный бег по кругу. От рассвета и до заката. Без конца и края. Суета и метания. Сбавил темп  – выпал из обоймы. Остановился,  значит –  умер. – А ну, пшёл на обочину жизни. Уступи лыжню следующему. И никуда от этого не деться. Такова «се ля ва»! М-де… Только вот личные цели и возможные пути реализации задуманного у каждого разные. Свои пути, опять же,  персональные направления, дорожки, тропинки, тропочки… Разные все и у всех. У кого-то прямые и ровные, как проспекты многополосные. Дави тапочкой на «газ», быстрее ветра пролетишь. У кого-то бульвары уютные, красивейшие. Езжай себе неспеша, все равно до финиша без проблем доедешь. У кого-то улочки камнем мощеные – не движение, а пробуксовка постоянная. Не езда, а ерзанье. Того и гляди, в кювет вылетишь. Хорошо, если на буксир возьмут и сзади толкач упрется. У кого-то размокший шлях – то яма, то канава. Ползи себе, родненький, докуда мощей и бензина хватит. У кого-то, вообще – чистое поле! Куда идти? Куда податься? Свалишься в овраг, и вытащить некому. А кто-то дальше обочины так и не двинется… У всех дорожки разные, а до цели жизни, до пункта назначения всем добираться надо. Вот и пыхтят, тужатся люди. Скребут копытами, ручками загребают – передний мост подключают. Газики выпускают. Головушкой упираются. И двигаются вперед по жизни, кто как может и как получится… Для достижения целей своих заветных кто-то, засучив рукава гораздо выше локтя и набрав полную грудь воздуха, ныряет в жизненные проблемы с головой. Самоотверженно пашет и днем и ночью, с личным временем не считаясь. Зачастую, махнув рукой на здоровье, заслуженный отдых, справедливое возмущение родных и близких, и личное материальное благосостояние в целом. Шаг за шагом, по мизерным крупицам зарабатывая авторитет, всеобщее уважение  как подчиненных, так и начальства. И получает признание незыблемости своих полновесных высказываний, брошенных даже вполголоса или мельком, медленно продвигается к намеченным вершинам. В качестве попутного груза, имея абсолютную непререкаемость житейской мудрости и профессионального опыта. И благоговейный шепоток в спину. – Сам сказал! Глыба. Монстр. Серый кардинал! Мозг! Череп! Мастер! А кто-то хочет все и сразу. Раз! …и направление в академию! Два! …и звание досрочно! Три! …должность запредельную на три ступени выше! Четыре! …орден за боевые заслуги! …но так, чтобы пороха не нюхать и от боевых действий подальше. А войнушку с Арнольдом Терминаторовичем Шварцен-ниггером можно и по телевизору посмотреть. А вот служить верой и правдою, в монотонности будней завязнув по уши, ой, как не хочется. Долго это и муторно – изо дня в день на работу ходить. И на этой самой работе еще и работать, работать, работать… Тьфу, блин. Расстройство одно. И кто только эту самую работу придумал?! Садист какой-то, не иначе! Жди теперь, когда начальство, наконец, тебя заметит! Когда оно, начальство, в смысле, твой патриотичный порыв и фанатичный блеск в нетерпеливо бегающих глазенках разглядит! Когда оно твою личную преданность и готовность выполнить любой …да-да, абсолютно ЛЮБОЙ приказ, оценит! Годы пройдут …десятилетия… ужас какой! А ведь ты такой неординарный! Такой талантливый!! Такой умный!!! Руку на сердце положа, ведь рядом поставить некого. Точно-точно, некого! И такой несчастный. Несчастный, потому что непризнанный и недооцененный в своей ярко-индивидуальной и глубоко-завуалированной гениальности. А для мгновенного достижения головокружительных далеко идущих планов и супер-мега-грандиозных целей надобно подвиг совершить какой-нибудь! Но, не такой как во время войны: с одной гранатой на четыре танка прыгать, нет! Конечно же, нет! Хлопотно это и опасно. Ну их, эти танки, гранаты и все такое… Рапорт в Афганистан тоже как-то писать не очень хотелось бы… Страшновато там как-то и неуютно… Душманы бородатые в халатах нестиранных и вонючих с кинжалами острыми. Да и жарковато – климат, честно говоря, не радует. И вообще… Это не наши методы. Слишком все просто и честно говоря, небезопасно все это… А вот все-таки надо бы чего-нибудь этакое… чтобы «Ух!» Чтобы у всех сослуживцев челюсти в немом удивлении поотвисали. Да на асфальт! На асфальт с грохотом и со звоном… И прогреметь на все училище …или на весь округ! А лучше …еще и на все МО СССР! Масштабней надо брать. Грандиозней! Вот только тему надо выискать перспективную, чтобы зазвенело имя твое! Чтоб нарицательным стало… типа Ворошилов – «Ворошиловский стрелок», Стаханов –  «Стахановское движение» в крайнем случае… эх, красота! Примерно такие мысли периодически терзали молодого и непомерно амбициозного свежеиспеченного лейтенанта Ивана Чубрей. Который, буквально, вчера получил офицерские погоны и, не пожелав расставаться с дорогим сердцу и таким привычно-родным училищем ВВС, отказался от распределения – ехать для дальнейшего продолжения службы «куда Родина пошлет» – незнамо куда, то есть! Да и на фиг, нужно. А максимально приложил усилия, чтобы остаться командиром 2-го взвода 4-й роты 1-го учебного батальона. И так хотелось лейтенанту Чубрей карьеру резко двинуть, что потерял аппетит, покой и сон. Все думу думал, идею гениальную вынашивал. Чуть мозг не вскипятил и голову не сломал. Для начала Иван Чубрей решил сделать вверенный ему взвод курсантов «отличным» по всем показателям боевой и политической подготовки! Благая цель, вопросов нет. Но какой ценой? В результате, почти шесть месяцев методично «затраханный» несчастный 2-й взвод летал «подъем-отбой» до посинения и рвоты. При каждом удобном моменте и при наличии хотя бы пяти минут свободного личного времени, отведенного для отправления естественных надобностей, письмецо домой написать и прочее, подавалась откровенно осточертевшая курсантам команда: «Отбой». Разумеется со всеми вытекающими отсюда обязательными разборками кроватей, раздеванием, укладыванием в горизонталь «баиньки» и т.д. и т.п. Ну а потом, естественно, через пару секунд (не то, что уснуть не успеешь, даже нормально принять горизонталь не сможешь), следовала команда: «Подъем!» …по-бе-жа-ли сломя голову одеваться и строиться в коридоре на центральной «взлетке»… И так столько раз подряд, сколько лейтенанту Чубрей будет угодно. А угодно было бесконечное число раз. Пока «свободное личное» время у личного состава не заканчивалось… так, и носились туда-сюда, туда-сюда… Самое интересное, что определенный Уставом норматив в 45 секунд, 2-й взвод перекрывал легко и непринужденно. Но Ване Чубрей этого было мало. Задавшись одному ему известной целью, многократными повторениями образцово-показательно задрочив личный состав, лейтенант все же добился, что 2-й взвод выбегал на построение за 20 секунд. Иногда – за 15! Обалдеть! Какая радость! И что дальше?! А смысл? В книгу Гиннеса рекорды писать будем? Добившись «грандиозного и головокружительного» успеха, спустя еще пару месяцев лейтенант наконец-то осознал, что за столь «эпохальный» подвиг звезду Героя Советского Союза ему все же не дадут. Хоть треснись головой об стену. Только зря личный состав 2-го взвода «манежил» без перерыва на выходные. Целых полгода впустую потерял. Эх! А время-то идет. А подвига все нет! Что делать? Чего придумать? Надо что-то более фундаментальное кумекать, а то так и зачахнешь в безвестности. И молодой офицер усиленно скрипел мозгами, буквально кипя и фонтанируя потоками бестолковых предложений, показывал завидную плодовитость на дурные инициативы. – А если затянуть поясные ремни потуже?! Насколько потуже? Да хоть по объему головы! Вид у курсанта с гламурно тонкой талией го-раз-до молодцеватей будет! – Нет! Не годится. Несварение желудка и непроходимость кишечника образоваться может. Зачем личный состав убивать, негуманно это?! – Да что Вы говорите? Не знал, не знал! А может, все же попробуем? Вдруг прокатит?! Красиво же! Вон какая талия у Софи Лорен там, у Бриджит Бардо! Ну, красиво же! Не дадут за это орден? Точно? Жаль! М-де! Эврика! Вот еще идейка имеется. А если закрепленную территорию вылизывать по три раза в день с коротким перерывом на занятия, сон и принятие пищи. А по выходным дням вообще личный состав в увольнения не отпускать, в кино не водить, а чистить-чистить-чистить?! Сказано-сделано! 43-е и 44-е классные отделения фактически жили на территории, доводя ее до ослепительного сияния. Всем мартовским котам на зависть. Наконец Ваню заметили. И даже похвали. Ура! Не зря старался, значит. Но у каждой медали, как известно две стороны, не так ли?! Пока замученные курсанты с остервенением мели асфальт, фанатично охотясь за каждой пылинкой, красили и перекрашивали бордюры, подстригали кустарники до состояния идеального куба, пололи травку, боролись с сорняками и трепетно ловили каждый листочек, опавший с ближайшего дерева, лишая его даже теоретической возможности опуститься на землю, катастрофически просела учеба. А чего вы хотели? Учиться же некогда. Когда уроки делать и конспекты читать, если по три раза в день с метлой и граблями на бреющем полете по закрепленной территории носишься. В результате, на 20-е число очередного календарного месяца, досконально и скрупулезно изучив оценочную ведомость 43-го и 44-го к/о, полковник Серов жестоко отчитал лейтенанта Ивана Чубрей перед строем 1-го батальона. Молодому и рьяному офицеру было строго поставлено на вид, что надобно более грамотно руководить личным составом, с целью гармоничного совмещения учебного процесса и процедуры наведения идеального порядка на закрепленной территории. И не забывать, что основная задача курсанта училища ВВС – изучать устройство дорогостоящей авиационной техники и постигать всевозможные премудрости прочих дисциплин, не упуская объемное марксистко-ленинское наследие, подробное конспектирование которого никто не отменял. Училище ВВС выпускает высококвалифицированных специалистов для воздушного флота страны, а не профессиональных дворников для РЭО и ЖЭКов! Получив болезненный щелчок по носу а, также попав в черный список офицеров, не способных разумно спланировать хозяйственные работы без ущерба учебному процессу, лейтенант Ваня крепко призадумался. Надо было срочно совершить какой-нибудь незабываемый подвиг, чтобы однозначно реабилитироваться в глазах желчного и злопамятного полковника Серова, попутно завоевав мировую популярность и вселенскую славу. Но где? Где взять подходящие условия для осуществления задуманного? Территория училища ВВС хоть и была огромна, но все равно развернуться негде. Простора маловато для такой обширной души и личности, как у лейтенанта Вани Чубрей. Масштаб нужен! Требуется впечатляющий и грандиозный простор для трепетной и деятельной натуры, вынужденно и незаслуженно прозябающей в этой захолустной дыре. Временно прозябающего, а как же иначе?! Даже наличие миллионного города с развитой инфраструктурой за периметром колючей проволоки, ограждающей военное училище, не радовало лейтенанта Чубрей. Молодой офицер, удрученный откровенными неудачами и полным отсутствием головокружительных перспектив в карьерном росте, начал подумывать о длительном запое. 23. Путевка в Чернобыль И тут случился Чернобыль! Ба-бах! И в стране разом все переменилось. Причем абсолютно не в лучшую сторону. Затыкать кипящий ядерный котел, извергающий в атмосферу тонны смертельно опасных веществ, перепуганное «вусмерть» государство, не задумываясь, бросило немереные силы и колоссальные ресурсы. А куда деваться?! Ни для кого не будет секретом, что в то страшное время, руководство страны не считалось ни с материальными затратами, ни с человеческими жизнями. И вот тут Ванечку вдруг осенило. Е*ать, колотить! Вот оно, счастье! Кому катастрофа, а кому реальная возможность для старта головокружительной карьеры. Лейтенант Чубрей не спал несколько ночей. Все просчитывал вероятность возможного успеха. И ожидаемые потери, в случае чего… Вот как сделать так, чтобы заработать «заслуженную» славу и при этом не загнуться в долбанном Чернобыле? Ась? Добровольцем поехать? …или не поехать? А как же деньги, слава, почет? М-де… думай голова, думай! Ваня умом особым не блистал, но и патологическим дураком тоже не был. Патологических дураков в училище ВВС не берут. Их на заумных тестах психофизической лаборатории выявляют и безжалостно отсекают. Жаль, что тестов на порядочность еще не разработали. Очень жаль. Итак, самому страшновато в Чернобыль ехать. Грудью героической затыкать реактор, изрыгающий смертельное излучение. Это даже не обсуждается. А вот если… Лейтенант Чубрей решил выступить весьма хитро и прозорливо. Для начала, вызвал на задушевный разговор секретаря комсомольской организации 4-й роты курсанта Конфоркина. Известный «шланг» и по совместительству комсомольский вожак курсант Конфоркин, услышав про Чернобыль, мгновенно сбледнул с лица и попытался выброситься в окно. Его можно понять. Лучше многочисленные переломы конечностей и долгое лечение в окружном госпитале, чем медленная и мучительная смерть от последствий радиоактивного излучения. И вся эта «радость» в 17 лет. Обалдеть какие заманчивые перспективы?! Конфоркин тоже умом особым не блистал, но инстинкт самосохранения был развит посильнее, чем у кого-либо из наивных и простодушных сверстников. Просто так секретарями комсомола роты не становятся. Там наивных дурачков нет, поверьте на слово. Циники, будь здоров. Пробу ставить негде. Вероятно лейтенант Чубрей периодически зажимал Конфоркину рот потной ладонью, чтобы тот не визжал от панического страха и животного ужаса, услышав про возможную поездку в Чернобыль. Попутно молодой офицер излагал  гениальный план. Заметно трясущийся от «самоотверженной готовности спасти отечество в минуту страшной опасности» комсорг Конфоркин после 2149-го повторения все же частично осознал «убийственную красоту и бронебойную перспективность» дерзновенного плана. Немного поколебавшись, «авангард прогрессивной молодежи» все же счел возможным присоединиться к героической инициативе лейтенанта Чубрей. А как же?! Громкий резонанс и многообещающий фурор ожидается. Только успевай в лучах славы купаться! Но сначала надо немного поработать. Грамотно подготовить почву, взрыхлить умы курсантов, залить уши высокими словами… и обильно посеять нужное зерно… В 4-й роте объявили экстренное комсомольское собрание. Разобрав табуреты, мы равнодушно расселись на «взлетке» – в центральном коридоре казармы и приготовились по-возможности немного вздремнуть, но не выгорело. Конфоркин с мраморным лицом влез на огромную трибуну с портретом Ильича на фасаде, выполненным из разноцветных пластинок деревянного шпона. С надрывной патетикой в дрожащем голосе, повсеместно упирая на пример Павки Корчагина, вождь призвал всех и каждого поголовно (что характерно – в порядке  личной инициативы каждого), отказаться от первого летнего отпуска, чтобы поехать добровольцами-ликвидаторами в Чернобыль. Поехать спасать человечество в частности, и цивилизацию на планете Земля  в целом – *здец, приехали! Спать сразу расхотелось!!! Причем, всем, сразу и кардинально! Первый летний отпуск?! Ухулел совсем, что ли? Головушкой ослаб, милый? Кто учился в военном училище, тот несомненно знает насколько долгожданный и безмерно желанный ПЕРВЫЙ ЛЕТНИЙ отпуск. Чего скрывать, рисоваться и юлить! Каждый курсант фактически жил ожиданием момента, когда появится возможность оставить за спиной училище на целых ТРИДЦАТЬ СУТОК и поехать в родной город. Где, сглатывая неожиданно подступивший комок к горлу и скрывая непрошенную слезу, сможешь украдкой прикоснуться к шершавой стене родного дома, обнять родителей, прижаться щекой с огрубевшей от уральских ветров кожей к нежной щеке любимой девочки. И зарывшись носом в ее волосы, будешь жадно вдыхать знакомый и в тоже время уже давно забытый запах «маминых духов», украдкой слитых по капельке из дефицитного флакона. А тут – добровольно «в отказ»? Да еще и в гребанный Чернобыль?! Туда, где взрослые мужики загибаются пачками. Пять баллов! Ага, сейчас! Совсем с умишком простился, что ли? Рота взревела от негодования! Ребята повскакивали с табуреток и, не скрывая эмоций, засыпали комсомольского вождя соответствующими репликами. – Ты что е*нулся, Конфоркин? – У нас нет специальной подготовки и соответствующих средств защиты от радиации. Нам всего по 17-18 лет! Туда мужиков взрослых берут, у кого дети есть! – По телику показывали, что военкоматы призывают «партизан» из запаса! Опять же, преимущественно из инженерных войск и хим.защиты! – Если хочешь облучиться и стать импотентом в 17 лет – твоя проблема! Флаг тебе в руки и попутного ветра в спину! – Да он уже импотент! И дебил в придачу. Ему терять нечего. Пошел на хуль со своим Чернобылем и с инициативой ублюдочной! Мы хотим полноценную семью создать и детей вырастить! Своих детей! Собственных… – Пошел в ж*пу придурок! Сам и езжай! Штаны свинцовые не забудь. А в задницу дозиметр ДП-22 засунь! Только поглубже! Я к тебе потом на могилку приду, пару кочанов капусты на холмике посажу! Козлина!!! – Надо ж такое придумать… А смысл? Какая от нас будет польза? Ну, загнемся там быстренько и зачем? – Тебе надо?! Вот сам и езжай! Не фиг за других решать и агитировать! И не надо тут Корчагина вспоминать! Корчагин?! А я не хочу, чтобы моя жена по соседям бегала, мужской член искала. И все в том же духе, не стесняясь в выражениях и не фильтруя лексикон. Конфоркин обиженно и праведно дул щеки. Он возмущенно кричал с высокой трибуны, живописно жестикулируя и эмоционально брызгая слюной, обвиняя и клеймя позором всех и каждого. – Трусы! Родина в опасности! Надо ее срочно спасать! Спасать человечество! Спасать мир! Спасать планету! Спасать саму жизнь на Земле! Предатели! Вы должны! Вы обязаны! Вы присягали… Вы… Вы… Вы… Короче, драл горло, будь здоров. Но его выкрики утонули в ответных репликах. – Не «вы» должны, а «мы»! И ты тоже в том числе! Ты тоже присягал! Вот за себя и отвечай, кретин! Решил рвануть на АЭС? Пиши рапорт и вперед! А за себя мы сами  решим и ответим… – Провокатор хренов! Засунь язык в ж*пу и молчи в тряпочку! Не смеши народ, все равно не отправят! Слава Богу, законченных дураков среди командования нет, чтобы 17-летних детей в ад посылать… – Не угадал Конфоркин! Курсантов не отпустят! Только законченным долбое*ом себя выставил… Командир 4-й роты капитан Хорошевский стоял в полном ступоре и в глубокой задумчивости. Такого идиотизма от комсорга Конфоркина не ожидал даже он. В результате все 143 человека из списочного состава роты (за исключение комсорга) дружно и единогласно послали Конфоркина в …Чернобыль! Но не все оказалось так просто. Потерпев первую сокрушительную неудачу посеять зерно «инициативы снизу» через «комсомольского вожака» и услышав оглушительное мнение личного состава по вопросу эпохального подвига, лейтенант Чубрей закусил удила. И пошел на непопулярные, но проверенные временем  методы убеждения (читай –  принуждения). Не имея официальной возможности влиять на всех курсантов 4-й роты, он начал методично «трахать мозги» своим подчиненным из 43-го и 44-го классных отделений, всячески принуждая написать рапорта о «добровольной» отправке в Чернобыль. Узнав про это, капитан Хорошевский попытался по-тихому образумить зарвавшегося офицерика, который явно задержался в детстве и заигрался в «оловянных солдатиков» и потерял чувство меры. Но примерив ореол героя, лейтенант Чубрей пошел на открытый конфликт с командиром 4-й роты, демонстративно проигнорировав строгий запрет на авантюру с Чернобылем. Стоит отдать должное, наш командир роты, защищая курсантов, орал в кабинете на Ваню Чубрей многоэтажным матом так смачно, что дневальный курсант на тумбочке (за 50 метров и через три толстенные стены), болезненно морщился от невыносимой громкости доходчиво-убедительных словооборотов, которые откровенно резали слух. Но бесполезно! Лейтенант Чубрей решил дойти до логического конца. Ребята из 43 и 44 к/о сопротивлялись до последнего. Но регулярно и планомерно давя на психику, играя на личном честолюбии, а также повсеместно используя метод «коллективного» убеждения, Ваня Чубрей все же собрал с курсантов 2-го взвода рапорта о добровольном направлении в Чернобыль. Собрал, но не со 100% личного состава. Оставался один «диссидент-оппозиционер» – сомневающийся и упирающийся курсант Симонов (ваш покорный слуга собственной персоной). Имея смутное «удовольствие» начинать службу при первичном направлении мандатной комиссии в 44-е классное отделение, я написал рапорт о переводе в нормальное 45-е к/о. Под начало вполне вменяемого и абсолютно адекватного офицера – лейтенанта Зайчика. То есть подальше от постоянных опытов бесноватого Вани Чубрей на любимом личном составе. Не хотелось быть безголосым кроликом в руках эгоистичного самодура, поймите правильно. Потрясывая моим рапортом о переводе в 45-е к/о и ехидно ухмыляясь, лейтенант Чубрей прилюдно обозвал меня презренным предателем и жалким трусом, всячески давя на юношеский максимализм и пытаясь публично взять «на слабо». Но тут осознал, что вверенный ему 2-й взвод теряет потенциального отличника. (учился я весьма прилично и тянул остальных ребят-сокурсников). Поэтому уже тет-а-тет с ласковой и подкупающей улыбочкой доверительно поведал по-секрету, естественно, все доскональные расчеты о том, что никого никуда не пошлют! Чубрей раскрыл саму основу «гениального плана»: шумно заявить о себе! Всколыхнуть общественность! Прогреметь на всю страну и …никуда не поехать! Наш «искренний» душевный порыв и «добровольная» инициатива с поездкой в Чернобыль в качестве героев-ликвидаторов была полной профанацией и не более того. Пшик! Но, пшик с резонансом. Понимать надо… – Симонов, перестань чудить, гоношиться и ерепениться. Возьми рапорт о переводе и засунь себе в задницу. Вас – школяров все равно никуда не пошлют! Молокососы нецелованные. Куда вас отправлять, сам посуди?! Правильно на собрании раскусили и затею расщелкали. Не ожидал, честно говоря. Не такие уж вы яйцеголовые, как кажетесь. Короче, забери рапорт о переводе. А лучше, садись и пиши рапорт на Чернобыль. Героем станешь! Точно говорю! Симонов, держись меня и все будет в лучшем виде… После столь откровенных слов, шокирующих своей неприкрытой беспринципностью, я окончательно укрепился в мысли, что под командованием этого человека, служить не буду. Непорядочен! Допустим даже, что я струсил! Чего греха таить! Не хотелось ехать в Чернобыль, хоть стреляйте. Да, страшно! Очень страшно в 17 лет здоровье на ядерный алтарь класть и жалким импотентом становиться! СТРАШНО и НЕСПРАВЕДЛИВО! Но, я нашел мужество открыто заявить о своем  страхе и откровенном сомнении в целесообразности посылки 17-летних в зону радиоактивного загрязнения и об отказе участвовать в подобном безумии. Посудите сами, зачем рисковать парнями, которые еще жизнь не видели? Это же будущее поколение. Нельзя бездумно выбивать молодежь. Ведь семей новых не будет. Дети не родятся. Будущего не будет… И эту прописную истину понимало командование нашего военного училища. Но лейтенант Чубрей был иного мнения. Дальше – больше, неугомонный «энтузиаст» Ваня Чубрей побежал с пачкой «добровольных» рапортов к комбату. Осознав услышанное, Серов пришел в искренний ужас, чего отродясь с полковником не случалось. И тоже попытался поговорить с лейтенантом по-доброму, мягко разубедив в целесообразности осуществления безумной авантюры. Не тут то было! Не достучавшись ни до разума, ни до совести, ни до элементарного здравого смысла Вани Чубрея, комбат профессионально орал на лейтенанта отборным матом так, что в городе за периметром училища, случайные прохожие непроизвольно пригибали головы, испуганно переглядываяс, а пролетающие птицы обсерались прямо в воздухе. Бесполезно! Чубрей тупо уперся и стоял на своем. Не получив у комбата поддержки и монаршего благословления на задуманное безумие, Ваня самостоятельно (грубо нарушив субординацию) вышел с «эпохальной» инициативой на командование училища ВВС. Генерал, выслушав горячую тираду лейтенанта Чубрея, сразу же послал дурного офицера с его *зданутой инициативой на …мммммм… в ….Чернобыль. И строго-настрого запретил впредь беспокоить когда-либо по данному идиотскому вопросу. Пообещав отправить «умалишенного» лейтенанта на квалифицированное психиатрическое освидетельствование, генерал дал секретарю команду, чтобы тот запомнил бесноватого кретина в лицо и не пускал даже на порог кабинета. Обиженный лейтенант Чубрей пошел искать защиту и понимание к замполиту училища полковнику Боргударову. Что он ему влил в уши?! Не знаю. Возможно, чистосердечно рассказал весь план со всеми подводными течениями, многоступенчатыми расчетами и головокружительными раскладами. Кто знает?! Все может быть. Но, Боргударов проникся и поддержал… «Инициативу курсантов» отправили по «политическим» каналам через голову генерала на рассмотрение в округ. А тем временем, над несчастным 2-взводом глумились все курсанты училища без исключения. Как только их не называли?! И парни были правы. Ребята, «добровольно» написавшие рапорта под откровенным давлением «внешних обстоятельств», удрученно вздыхали. Ехать никто не хотел, а куда деваться?! Чубрей задрочит ведь. С живых не слезет, к бабке не ходи. От этого дурака никуда же не деться. И парни тоже правы. В армии от дурного командира защиты, фактически, нет. Никакой! «Нравится,  не нравится, ложись моя красавица!» Такие дела. Пока решался вопрос о переводе в 45-е к/о, лейтенант Чубрей продолжал «плотно работать» со мной. Кнутом и пряником. Лаской и уговорами. Я остался единственным из 2 взвода, кто уперся и категорически отказался  писать «рапорт камикадзе». – Нам 17 лет! Все! Вот мой главный аргумент! Какой, в ж*пу, Чернобыль?! Мне даже водку в магазине не продают. Не положено! Запрещено! Водку значит, не положено? А в Чернобыль – милости просим?! Ага! Сейчас! На Ваню Чубрея тоже постоянно давили. Причем, все – и командир роты и комбат. Его жестоко драл генерал. Бесполезно! Ваня пошел буром и ва-банк. Однажды 4 рота шла на завтрак. Нас остановил зам.генерала по политической части полковник Боргударов. Срываясь на эмоции, местами всхлипывая и промакивая испарину на лбу, политрабочий выдал зажигательную речь. – Командование училища гордится вами! Ваша готовность защитить Родину и т.д. и т.п. минут на 30–40 и под финиш …командование округа, посоветовавшись с Москвой, приняло категорическое решение не отправлять вас в Чернобыль. Спасибо вам, сыны Отечества! Низкий поклон, мешок горячих поцелуев и все такое… Пришла специальная телеграмма за подписью САМого… Пока замполит говорил, потрясая в воздухе телеграммой, словно дирижер палочкой, 2-й взвод стоял, не шелохнувшись. Ребята, затаив дыхание,  напоминали изваяния с мраморными лицами. Парни реально напряглись. В Чернобыль никому не хотелось. Услышав «благую» весть, курсанты 43-го и 44-го к/о не сдержались и вырвался вздох облегчения в хоровом исполнении. Во время «благодарственной» речи замполита, Ваня Чубрей стоял рядом с замполитом. На щеках лейтенанта играл безумно-азартный румянец, а губы кривила нервная улыбка. Что было реально в той телеграмме? А кто его знает?! Курсанты очень надеялись, что там было предписание о сдаче лейтенанта Чубрей на принудительное психиатрическое лечение. Но, увы… Он так и остался командовать несчастным составом многострадального 2-го взвода 4-й роты. Слава нашему генералу, комбату Серову, Володе Хорошевскому, лейтенанту Зайчику, меня вывели из подчинения бесноватого офицера и достаточно быстро перевели для дальнейшего обучения в 45 к/о. Где я благополучно и с массой различных приключений доучился до самого выпуска. А звезда Вани Чубрей вскоре закатилась. Сначала он попытался открыто нахамить комбату. Но, как известно, хамить  командиру – занятие весьма бесперспективное и очень опасное. По итогам показательного выступления ретивый лейтенант получил несколько суток ареста на гарнизонной гауптвахте . Наш генерал, откровенно уязвленный, что его мудрые и настойчивые «отеческие пожелания» и добрые убеждения нагло игнорируются молодым и ранним офицеришкой, который словно лягушонок, прыгает через голову высокого начальства, выдал ненавязчивое указание. – Этого мудковатого долбо*ба с вирусом нездоровой инициативы в академию никогда не пускать! «Взводный Ванька» – его предельный потолок. Дальше не двигать. На вышестоящие должности не предлагать! Пожалейте курсантов в конце концов. Сослать бы его куда? Так не возьмет никто. Низкий поклон Вам, товарищ генерал! А мораль сей истории такова, что нельзя быть хитрож*пым и совершать громогласные подвиги за чужой счет. Хочешь послужить Родине? Вопросов нет. Пиши рапорт за себя лично и вперед! Хоть в Чернобыль! Хоть в Афганистан! Хоть к черту в зубы! Но просчитывать многоходовую комбинацию, четко осознавая, что ни один нормальный командир не подставит 17-летних пацанов под несомненный риск загубить не только здоровье, но и саму жизнь – подло. Нельзя идти по головам, по костям и по трупам Таких офицеров надо останавливать! И останавливать жестко и однозначно! И держать подальше от людей! А лучше, вообще избавляться как от профнепригодных. Не место им в армии… 24. Пиночет У командира 1-го учебного батальона было вполне стандартное для армейской среды прозвище. Мы называли его скромно и со вкусом. С сыновним почтением и с благоговейным придыханием. С нежностью и вожделением. С сарказмом и трепетом. Но без изысков –  Пиночет. Это сейчас в средствах массовой информации с поразительной настойчивостью появляются репортажи о том, что Пиночет – душка, милашка и образцовый человек, с нежной и ранимой психикой. Заботливый дедушка и идеальный семьянин. Любитель всевозможной флоры и фауны, погрязший в благотворительности и милосердии. При нем Чили уверенно вошла в десятку самых динамично развивающихся стран, где экономика государства и благосостояние простых чилийцев бурно развивалось и пухло, как на дрожжах. И те многочисленные и регулярные демонстрации с портретами Пиночета, которыми потрясали эмоциональные жители латиноамериканской страны – ни что иное, как знак искреннего уважения и огромного почтения к замечательному генералу-путчисту. Который достоин незамедлительного выдвижения, на безальтернативной основе естественно, к награждению Нобелевской премией мира за спасение Чили и ее многострадального населения от социалистического хаоса и коммунистического кошмара. Но в середине 80-х годов прошлого века комментарии СМИ к тем же демонстрациям «благодарных чилийцев» с огромными портретами Пиночета были абсолютно иные. Суровые  дикторы советского телевидения гневно обличали ненасытного кровавого мясника, погубившего массу невинных граждан, включая законного президента Чили – Сальваторе Альенде, и гноившего в тайных казематах  замечательного марксиста-ленинца Луиса Корвалана. Пиночетом пугали маленьких детей. Его имя стало нарицательным. Портрет холеного генерала с тоненькими усиками и проницательным взглядом висел в каждой ленинской комнате как образец коварства и враждебности. Как лик абсолютного зла и звериной жестокости. Как образ вопиющей несправедливости и беспощадного врага-супостата. Как образец гонителя прогрессивного человечества. Как палача и… Можно сказать, Пиночет – собирательный образ наиболее вероятного противника. Врага всего социалистическо-коммунистического общества в целом, и каждого строителя светлого будущего в частности. Этакая модель империалистического мерзавца. И местами, не побоюсь этого слова –  подонка. Именно по причине поразительного внешнего сходства, а так же из-за некоторых качеств характера нашего полковника Серова, не мудрствуя лукаво, в курсантской среде моментально «окрестили» Пиночетом. Надо отдать должное, комбат был незаурядной личностью. Каждого из почти тысячи курсантов вверенного ему личного состава, он знал не только в лицо и со спины, но и по имени-отчеству. Знал день рождения, откуда родом, состав семьи, черты характера, способности и слабые стороны. Помнил спортивные достижения, проступки, оценки на экзаменах… и еще много чего. Это была ходячая электронно-вычислительная машина, которая мгновенно вытаскивала из мозговых ячеек памяти личное дело курсанта. Быстро анализировала его. Мгновенно находила самое слабое место. И, в случае чего, наказание было изощренным, ибо Пиночет всегда бил ниже пояса. Женатым курсантам отменялись увольнения в город. Молодых родителей лишал возможности увидеться с детьми (даже на КПП). Не отпускал на телефонные переговоры по срочным телеграммам «Молния». И прочее-прочее- прочее. Городских ребят отправлял на хозяйственные работы именно на свинарник, по горло в навоз. Сельских ребят, которые молились на свинок и поросят, даже здесь лишал возможности вздохнуть родного деревенского воздуха и почувствовать себя дома. Они направлялись исключительно на работы, требовавшие моментальной сообразительности и городской наглости. Уроженцев северных районов по выпуску из училища Пиночет распределял в Туркестан и на Кавказ. Детей калмыцких степей – в тайгу, прибалтов – на Дальний Восток. Таджика Мишку, который даже при +5 по Цельсию уже синел, словно баклажан и клацал зубами азбуку Морзе – за Полярный круг. В действиях Пиночета прослеживалась некая изощренная патологическая жестокость. Однако свои действия комбат пояснял возвышенными словами о нашей же личной пользе. И заканчивал пламенную речь всепоглощающей заботой о безопасности нашей великой Родины. Не подкопаешься. Безопасность Родины  –  это святое! Один факт из биографии Пиночета многое объясняет. Полковник Серов не был с начала службы представителем ВВС. Ранее он служил в Воздушно-десантных войсках и при неудачном приземлении с парашютом имел неосторожность расколоть «своей ЭВМ» – то есть головой естественно, добротный дубовый пень. Медики из госпиталя признали Серова негодным для прохождения дальнейшей службы в строевых частях, а вот в военное училище – да на ура. Легко! Глумиться над молодежью, ломать их об колено и калечить судьбы, вытирать ноги об их души – это пожалуйста! Пиночет закатал рукава на волосатых ручищах и ни в чем себе не отказывал. Какой с контуженного спрос?! Да никакой. Чего взять с убогого?! У него и справка есть. Не было в истории батальона ни одного случая, чтобы двое ребят, которые хотели поменяться друг с другом распределениями (каждый был бы счастлив и доволен судьбой) добились своего. Никогда! Пиночета проклял его закадычный друг, такой же полковник, они дружили семьями более 20 лет. Его дочь (в смысле, дочь друга Пиночета) вышла замуж за курсанта из нашей роты Вальку Сперанского. Вышла по большой и красивой любви, за развитием которой благоговейно наблюдало курсантское братство. Добрые и нежные стихи. Свидания украдкой. Трогательные слезы. Все очень искренне и красиво! Но молодая красавица-жена поехала с мужем не в Минск, откуда парень был родом, и где его ждала трехкомнатная квартира, а в Мары-2. В пустыню на границе с Афганистаном, в семиметровую комнату полуразрушенного общежития… К скорпионам и фалангам размером с пачку сигарет. К змеям и варанам. К ветрам-суховеям и постоянной жажде… Свое «гениальное» решение Пиночет объяснил тем, что Валентин когда-то очень давно –  еще на первом курсе, стоя на тумбочке дневального, слишком вяло вскинул руку в воинском приветствии. И промямлил доклад достаточно сухо, без должного энтузиазма и служебного рвения, дежурными фразами. Этого было достаточно, чтобы Сперанский навсегда занял место в безразмерном «черном списке» Пиночета, выйти из которого не было никаких шансов. А исключений из правил комбат не делал никому. Даже закадычным друзьям. Слезы и мольбы лучшей подруги жены Пиночета –  тещи Валентина, так же остались без внимания. – Мары-2. Все, вопрос закрыт. Вперед! Складывалось впечатление, что Пиночет никогда не был курсантом. Раз – и сразу родился полковником. Мама вместо добрых сказок на ночь читала ему статьи из Общевоинских Уставов. Вместо детского питания и материнского молока Пиночет вскармливался сухим пайком со складов НЗ. Вместо детских игрушек – гранаты и штык-нож. А в дворовой песочнице он лепил куличики в формочке из армейской каски, профессионально орудуя малой саперной лопаткой. В качестве сменной обуви Пиночет носил в школу брезентовый мешочек цвета хаки на резинке от трусов, в котором лежали начищенные до блеска яловые сапоги с металлическими подковками. А вместо костюмчика Зайчика или Белочки на школьный новогодний утренник, юный Пиночет приходил в бронежилете и камуфляже, туго перетянутый портупеей. В курсантских умах витало стойкое убеждение, что пользоваться обычными  носками Пиночет просто не умеет, ибо кроме портянок ничего не признает. Даже вместо столовых салфеток после еды он вытирается теми же легендарными портянками. Причем, ношеными длительное время. Так же складывалось впечатление, что о существовании одеколона, туалетной воды и дезодоранта полковник Серов просто не догадывался. Не проинформировали его своевременно о существовании одеколона и туалетной воды – и все тут. Были люди, которые утверждали, что за порогом в квартире Пиночета стоит стандартная тумбочка дневального. И по прибытии в дом главы семейства, жена или дети (кто сегодня определен по графику дежурства) внятно и четко докладают папаше обо всех происшествиях, случившихся в его отсутствии. Не берусь судить за достоверность всего вышеперечисленного, но думаю, что истина где-то рядом. Домой Пиночет никогда не спешил. В 6.00. утра он был уже на подъеме личного состава. Сквозь зубы, брезгливо и желчно раздавал указания ротным офицерам: куда и сколько направить, а лучше – «послать» курсантов для наведения порядка на закрепленной территории. В 22.00. после отбоя на сон личного состава комбат еще долго шарахался по ротам вверенного ему батальона с фонариком наперевес, дотошно пересчитывая спящий личный состав. Регулярно доводя бесконечными придирками и многочисленными замечаниями дежурного офицера до истерики, а дневальных курсантов – до внеочередных нарядов или до ареста на гауптвахту. Но самое любимое занятие Пиночета, его хобби, так сказать, была охота на «самоходчиков». Пиночет обожал темной ночью прямо с забора лично снять «самоходчика» и привести его в подразделение. Разбудить личный состав и построив роту, пару часиков качественно прокомпостировать всем мозги, изобличая злостного нарушителя воинской дисциплины с подробнейшим описанием всех прелестей флоры и фауны в месте его дальнейшей службы. И напоследок, «за соучастие» арестовать еще и весь суточный наряд роты. Эффектным завершением полуночной экзекуции было торжественное внесение в «черный список» фамилий проштрафившихся. Чтобы знали и помнили, что в этой жизни уже ничего хорошего их больше не ожидает. И до остальных «потенциальных мерзавцев» очередь внесения в незабвенный и бесконечный «черный список» дойдет скоро. Очень скоро! Все под колпаком! Все под тотальным контролем! Ждите и трепещите! Идеальных и добросовестных нет. Есть замаскировавшиеся, невыявленные, неразоблаченные и затаившиеся. Во как! Вот такой «душка и милашка» был наш отец-командир Пиночет. А чтобы поток самоходчиков никогда не иссякал, комбат искусственно создавал условия для поддержания их популяции в пределах необходимого для успешной реализации ночной охоты. То есть время от времени за какую-нибудь фигню полковник Серов закрывал увольнения в город всему батальону на календарный месяц – стандартная дозировка. – Это для начала. А там посмотрим на ваше поведение. Всегда можно и продлить. По мере надобности. Но исключительно в воспитательных целях. И только для укрепления воинской дисциплины. 25. Подмоченная репутация Душная летняя ночь. Окна в казармах открыты настежь в призрачной надежде на слабый ветерок или робкий сквознячок. Все спят. Накопившиеся за учебный день усталость и хроническое недосыпание, помноженные на молодость, обеспечивали мгновенный и глубокий сон при одном виде родной кровати. Одеяла и простыни скомканы в ногах – всем жарко. Но объятья Морфея нежны и желанны. Это даже не сон, скорее всего,  глубокий обморок. Хоть из пушки стреляй, хоть водой поливай –  бесполезно. Рота спит. Полусонный, изнывающий от духоты наряд натирает полы, плавящейся от жары мастикой. Вонь редкостная, аж глаза слезятся! Но выбора нет, ибо процедура предусмотрена Уставом. А Устав в армии  священен и обсуждению не подлежит. Уже три недели как рота без увольнений  –  воля великого и ужасного Пиночета. Но в России были, есть и всегда будут безбашенные вольнодумцы, которые, несмотря ни на что, идут против системы – в самоволке болтался Витя Копыто. Монотонным нытьем он достал дежурного по роте и почти спровоцировал сержанта до неуставных отношений: перспектива двинуть чем-нибудь тяжелым по физиономии Копыто, как никогда, была близка к осуществлению. Сержант Мальцев скрипнул зубами, сжал ладонь в крепкий кулак и… сдержался. Но поставил категорическое условие. – Попадешься, скажешь, что в окно вылез! Наряд тебя не видел и вообще  – ни в курсах! Когда же ты импотентом станешь? А, Витя?! Козел-производитель хренов! Счастливый Копыто согласился на все условия. Побрился. Умылся. Почистил зубы. Щедро облился флаконом «Шипра» и растворился в ночной темноте. В эту ночь Пиночет, аки неугомонный и зловещий граф Дракула, вышел на охоту за очередной неискушенной душой нетерпеливого курсанта. По его подсчетам, три недели – достаточный срок, чтобы нашлось юное и невоздержанное в половых желаниях существо, готовое ради вкушения «запретного плода», рискнуть текущим настоящим и грядущим будущим. А уж он тут как тут. Охотничий инстинкт и предчувствие успеха неудержимо влекли полковника Серова в ночь. Пиночет занял удобную позицию за углом казармы, стоящей вдоль внешнего забора училища и ограждающего наш островок благочестивости и показной пристойности от «вакханалии разврата, пьянства и распутства», с виду милого и уютного городка. Кто бы из крепко спящих курсантов оценил трогательную заботу отца-командира о наших моральных устоях?! Эх, неблагодарные бездари! Пиночет напрягся. В свете яркой и полной луны на бетонный забор взгромоздилось тело и замерло, отбрасывая тень, смутно похожую на курсанта Копыто. Полковник решил, что опытный самоходчик что-то почувствовал и не торопится перемахнуть через забор, дабы оказаться на казенной земле. Комбат принял мудрое решение не рисковать результатом охоты. И плотно прижимаясь спиной к побеленной стене казармы, отодвинулся от угла здания. Полковник занял выжидательную позицию как раз напротив раскрытого окна. На кромке забора висел ослабший Витя Копыто. Он никогда не отличался ни силой, ни выносливостью. И такое упражнение как полоса препятствий всегда вызывало панический ужас. Чего греха таить, любое физическое упражнение и спортинвентарь вызывали у Копыто панику. То, что Пиночет принял за звериное чутье махрового самоходчика, замершего на заборе в предчувствии страшного и непоправимого изменения в его бестолковой судьбе, оказалось банальным упадком сил у полуночного ловеласа после бурной ночи многоразовой любви. Витя на 50% костлявого тела почти перевалил через кромку забора, болтаясь, как сосиска. Он балансировал из последних сил, пытаясь перевести дух, лихорадочно восстанавливая прерывистое дыхание. Его ноги по инерции слабо елозили по внешней стороне бетонного забора, пытаясь придать победный импульс немощной тушке. Курсант Копыто даже и не догадывался, что за углом родной казармы его ждет суровая судьба в лице изнемогающего от нетерпения и охотничьего азарта Пиночета. Но Бог  Витю любил! Пока он переводил дух и набирался сил для финишного рывка, Пиночет, затаив дыхание, рисовал в уме картину праведных и жестоких истязаний самоходчика в частности, и всего суточного наряда «преступной роты» в целом. За компанию комбат планировал подтянуть и знатно отодрать дежурного офицера- растяпу, прозевавшего факт вопиющего нарушения воинской дисциплины. В воспаленном мозгу ночного охотника вырисовывалась многообещающая сцена группового порева с волнующими извращениями. Неожиданно на горизонте замаячил третий «участник» мизансцены. Дневальный по роте Андрей Яровой тщетно пытался смениться на «тумбочке» для похода в туалет по малой нужде. Звать ребят, натирающих полы в центральном коридоре, он не стал. И это правильно! Зачем отрывать людей от работы. Дневальный принял командирское решение кратковременно оставить пост но, не выпуская его из поля зрения. Яровой расстегнул галифе. Передвинул висящий на ремне штык-нож с живота за спину. Встал на широкий подоконник (казарму строили пленные немцы, подоконники были шириной почти целый метр) и произнес в темноту уральской ночи сакраментальную фразу: – Лучше нет красоты, чем пос*ать с высоты! На пороге звездного неба дневальный излил содержимое организма прямо на голову затаившегося под окном Пиночета. Полковник Серов вздрогнул. На него обильным потоком лился «незапланированный метеосводкой дождь». Инстинктивно втянув голову в плечи, комбат злобно прошипел: – Ну что за хрень! В гидрометеоцентре работают коновалы и сказочники. Все время врут! Обещали «ясно»! Знал бы про дождь, плащ-накидку взял. Пиночет задрал голову и то, что он увидел, его несказанно озадачило. В недрах «идеальной бесстрастной ЭВМ» проскочила искра нестыковки. Пиночет увидел над головой идеально звездное небо. – Хм?! Если я вижу небо и звезды, значит туч и облаков нет! А если нет облаков и туч, значит, не может быть и дождя! Логика комбата была, как всегда, на высоте. Пиночет вытер капли, стекающие по лицу. Поднес влажные пальцы к носу и понюхал. Не буду на 100% утверждать но, зная его дотошность, смею предположить, что полковник попробовал жидкость на вкус. Пораженный результатами орального экспресс-анализа, Серов резко отодвинулся от стены,  развернулся лицом к окну и поднял голову. Его взгляд, сияющий адским огнем, встретился с глазами курсанта Ярового. Дневальный с блаженной улыбкой облегчившегося человека стоял в проеме окна на втором этаже. Он самозабвенно вытряхивал последние капельки, перед тем как зачехлить в галифе главную конечность мужского организма. И в этот сладостный момент лицо дневального обожгли два лазерных луча из глаз взбешенного Пиночета. Вся недолгая и бестолковая жизнь короткометражным фильмом пронеслась перед глазами несчастного Андрея Ярового. Особенно яркой была именно та ее часть, которой уже не суждено будет сбыться. Никогда! Ибо заполучить столь могущественного и злопамятного врага, как Пиночет,  дорогого стоит. Загипнотизированный всепрожигающим взглядом Пиночета, курсант Яровой так и замер на подоконнике, не «зачехлив галифе». Прямо, как кролик перед голодным удавом в ожидании гастрономической участи. Первой реакцией Пиночета было страстное желание ворваться в казарму и образцово-показательно «изна*ловать» особь осмелившуюся, пусть даже нечаянно, нас*ать на полковничью голову. Комбат сделал шаг и потянул руку к входной двери. Но «персональная мозговая ЭВМ» максимально быстро смоделировала гипотетическую ситуацию: 4 рота, изначально скованная воинской дисциплиной, будет кататься в истеричном припадке неудержимого хохота. Сержанты с курсантами станут хаотично биться головами об идеально отполированный пол и безутешно рыдать до икоты и кишечных колик, узнав истинную причину происходящей экзекуции. Руководить этим быдлом он, конечно же, сможет. Закусит удила и только держись! Пороть и драть! Драть и пороть! Нет проблем. Чередуй для разнообразия два давно проверенных способа воспитания! Методичным и скрупулезным, ежедневным и планомерным компостированием мозгов жестоко пресекай все наглые улыбочки и смеху*чички… Но все же репутация будет безнадежно подмочена. Независимо от затраченных усилий, позорная информация уже утром  – на завтраке в курсантской столовой облетит многкратно училище и обрастет такими пикантными подробностями, что хоть стреляйся. Даже поголовный выпуск всех до единого свидетелей его позора из училища, положения в целом не спасет. Будет новый набор. Придут очередные желторотые засранцы. И уже они будут передавать из уст в уста легенду про «обоссанного комбата». А это недопустимо! Ох! А сколько явных ухмылок и скрытых насмешек следует ожидать от коллег, сослуживцев-офицеров, недругов, завистников и злопыхателей?! Да и сам генерал не упустит возможности знатно позубоскалить на щекотливую тему. Катастрофа! Конец карьере! Хоть переводись отсюда. Или нет?! Радикально  –  в отставку! На пенсию! …бесполезно! Такое не забывается. В городке из квартиры не выйдешь. Соседи узнают, тогда только держись! Ну, влетел! …в глушь, на дачу… Полковник вернулся на место и, задрав голову, посмотрел в открытое окно. Дневальный Яровой так и стоял в открытом проеме, находясь в полном ступоре. Придав врожденному командно-строевому голосу максимальное количество нежных ноток и ласкового тембра, Пиночет шепотом позвал. – Курсант Яровой. Медленно приходя в сознание, дневальный ответил чисто на автопилоте. – Я. Полковник Серов медленно поднес указательный палец к губам, призывая к тотальному молчанию о данном происшествии. Яровой энергично закивал головой в знак согласия. Комбат многообещающе улыбнулся и сделал резкое движение открытой ладонью поперек горла, показывая неизбежные перспективы нескромности на язык для фигуранта их тайного договора. Андрей интенсивно замотал головой в знак отрицания. Пиночет кивнул головой. И молча, неслышно, почти на цыпочках двинулся домой. А курсант Яровой так и продолжил стоять на подоконнике, глядя в след удаляющемуся комбату. Не веря глазам и пытаясь осознать происходящее, дневальный медленно приходил в себя, очень надеясь, что это – кошмарный сон. Сейчас он услышит команду старшины: «Рота, подъем!», раскроет глаза и проснется… В это время, тяжело дыша и громко сопя, из-за угла казармы выполз изможденный Витя Копыто. Увидев спину удаляющегося комбата, самоходчик получил нежданный прилив энергии и пулей влетел в расположение роты. Первый, кого он увидел, был Андрей Яровой, стоящий на подоконнике в проеме раскрытого настежь окна с уже посиневшим мужским достоинством, крепко зажатым в руках. – Андрюха, меня не спалили? – Нет. – Пиночет заходил? – Нет. – Дежурный по училищу расход сверял? – Нет. Успокоенный, Витя прыгнул в койку и мгновенно захрапел. До утреннего подъема оставалось около 4-х часов. Забивать голову мыслями и задавать лишние вопросы Витя не имел привычки. Его сознание отключилось в момент прикосновения белобрысой головы к подушке. Копыто погрузился в нирвану. Во сне Витя сладко улыбался, самовольная отлучка прошла насыщенно. Он был счастлив, жизнь удалась. Яровой слез с подоконника и наконец разжал онемевшие от перенапряжения руки. С трудом застегнув ширинку, снял пилотку и вытер ей  вспотевший лоб. Глядя на проходящего мимо сонного курсанта Симонова, бредущего на автопилоте в ближайший туалет, Андрей тихо произнес. – Слышь, Санька?! А Бог то нашего дурачка Витю любит. Точно, любит, причем, сильно. Автоматически продолжая движение по зову природы, я утвердительно промычал. – Угу, регулярно. Факт. – Сань, а вместе с этим кретином сегодня ночью и меня Бог полюбил. Правду говорю. Ты не поверишь. Дай слово, что никому… 26. Бигус Вы когда-нибудь ели бигус? Вы не ели бигус?! Вы, наверное, даже и не знаете, что такое бигус?! Кто не вкушал это «чудо кулинарного искусства», приготовленное «искусными руками» военных поваров, тот, однозначно, очень много потерял. Ради этого деликатеса стоило поступить в военное училище. Потому что прикоснуться к фантастическому продукту мне довелось лишь в этом месте. Больше нигде и никогда я не пробовал ничего подобного, даже отдаленно напоминающего по вкусу и запаху это легендарное блюдо. Бигус в исполнении военных поваров краснознаменного и орденоносного училища ВВС – это протухшая и многократно прокисшая квашеная капуста с добавлением таких ингредиентов как морковь, картошка, репчатый лук и много еще чего. Квашеную капусту в нашем училище обычно засаливали осенью. Причем в неимоверных количествах –  десятки тонн. Основная версия данного действа: для обеспечения курсантов всю долгую уральскую зиму витаминами, в виде капустного рагу и остальных блюд, в которых присутствует квашеная капуста – борщ, щи, солянка, мясное рагу и прочее. А так как заготовка и засолка идет без малейшего соблюдения какого-либо рецепта или технологии, то капуста сразу же становится несъедобной, мгновенно прокисает и протухает. Возможно я ошибаюсь и с рецептом дело обстояло как раз наоборот. Наверное, все же был некий суперсекретный рецепт, который мгновенно переводил исключительно качественную и аппетитную белокочанную капусту в абсолютно несъедобную мерзкослизкую субстанцию однородной консистенции, практически непригодную для еды. Да еще и с феноменально отвратительным запахом. Вкус этой дряни тоже не менее поразительный. Сравнить его невозможно ни с чем. Если только с боевыми отравляющими веществами типа «зарин», «зоман», «фосген» и V-газы, применение которых категорически запрещено многочисленными международными конвенциями. Складируется бигус в огромных хранилищах, в глубоких бетонных ваннах по 3 метра глубиной. Сверху накрывается несколькими слоями пластиковой пленки, которая частично сдерживает распространение обалденно «привлекательного» запаха. Гуманизм превыше всего! По мере необходимости, капуста извлекается из хранилища и доставляется в столовую. Процедура извлечения квашеной капусты заслуживает отдельного описания. Сначала дежурный по столовой прапорщик долго и нудно ищет добровольцев из числа суточного наряда, назначенного для производства хозяйственных работ. Но тщетно. Клинических дураков и явных олигофренов в военное училище, как правило, не принимают. Их скрупулезно отсеивают в приемной комиссии при прохождении психофизической лаборатории, где законченные кретины и беспросветные дебилы выявляются на проверочных тестах и безжалостно отсортировываются. Не найдя оных, дежурный прапорщик назначает «добровольцев» волевым решением. Дезертиров и уклонистов расстреливают! (шутка, в военном училище нет дезертиров по-определению, здесь все по своей воле или воле строгих родителей). Курсанты, оставшиеся в числе невыбранных, с откровенной жалостью и сочувствием смотрят вслед уходящим товарищам. Затем из числа назначенных «добровольцев» выбираются два «камикадзе». Им доверяется самая главная и ответственная часть операции – спуститься в зловещие недра хранилища, где стоя по колено в зловонной жиже, совковыми лопатами нагрести данное кушанье в огромные металлические баки, безобразно изъеденные капустной кислотой. Остальные невольники-добровольцы должны вытащить огромные баки на веревках наверх и волоком дотащить в варочный цех. «Камикадзе» надевали противогазы и обязательно обвязывались веревкой, чтобы, в случае чего, ребята сверху могли их срочно эвакуировать из хранилища с квашенной капустой и провести реанимационные мероприятия. Поверх сапог «камикадзе» натягивали чулки от ОЗК. Раньше пытались лазить в хранилище бигуса в обычных кожаных сапогах, но за неделю купания в капусте яловые сапоги растворялись, чуть ли не до гвоздей и подковок! Чулки от ОЗК в данном случае  –  правильное решение. Со стороны, операция по извлечению квашеной капусты из бетонного хранилища напоминала работу ликвидаторов на Чернобыльской АЭС. Очень похоже! Риск, безусловно, разный, но внешне все процедуры поразительно идентичны. После посещения хранилища квашеной капусты ХБ  форму желательно сразу выбросить без малейшей надежды на дальнейшее использование. Одежда пропитывалась капустной кислотой на молекулярном уровне. Даже после многократной и безжалостной стирки с применением мыльного раствора и сапожных щеток, с последующим продолжительным выветриванием на колючей проволоке ближайшего забора, эта ХБшка все равно источала кислодурманящий аромат. Который, как правило, приводил к приступам неудержимой рвоты и обильному слезо- и соплетечению. В варочном цеху столовой капусту закладывали в котлы, смешивая с нормальными, изначально съедобными продуктами в различных комбинациях и пропорциях, в результате делая конечные блюда непригодными для питания. Весь длительный период уральской зимы (а зимушка-зима на Урале нередко бывает по девять месяцев в году, а лето – лишь плавный переход с весны на осень), в училище отмечалось маниакальное присутствие в рационе курсантов стандартных блюд с изобилием бигуса. Меню типа: на первое  капуста с водой, на второе  капуста без воды, на третье  вода без капусты  – неизменное по содержанию, висело в курсантской столовой каждую зиму. Причем, каждый божий день. Бигус,  бесспорно отрава, мама не горюй. Без риска для жизни есть его нельзя. Язва желудка – это минимум, что можно получить от длительной капустной диеты. В доказательство моих слов рекомендую посмотреть медицинские книжки всех выпускников любого из военных училищ – 100% гастрит желудка forever! В процессе приготовления блюд из бигуса в столовой стояла сногсшибательная вонь. Под воздействием высокой температуры в огромных котлах, вареная капуста начинала источать синильную кислоту, что многократно усиливало раздражающее воздействие на органы обоняния. Среди ребят ходила грустная шутка, что бигус – это изуверское химическое оружие, замаскированное под обычную пищу. Чтобы оно – БОВ  в смысле, не попало под массовое разоружение по какой-нибудь мирной гуманной конвенции. Бачки и кастрюли с блюдами из бигуса медленно, но реально растворялись. Металл беспомощно коррозировал и бесславно капитулировал, сдавая монолитные позиции до сквозных отверстий. Кислота, содержащаяся в квашеной капусте, не щадила даже эмалированную посуду. Эмаль позорно темнела и отслаивалась, открывая новые пути для всепожирающей кислоты. Так как оцинкованные желудки имели далеко не все курсанты, то бесконечно длинную зиму всевозможная гадость с содержанием бигуса оставалась на столах абсолютно нетронутой. Блюда с квашеной капустой безжалостно вываливались в мусор на свалку, где суровой морозной зимой склизкая масса замерзала. Даже неприхотливые военные свиньи, «проходившие службу» на училищном свинарнике, отказывались подходить к лоханкам, если туда заливали объедки, содержащие бигус. С отступлением морозов и началом первых потеплений, рыжее квашеное месиво оттаивало и начинало вонять с новой силой. Запах был такой, что не только со свалки, но и со всей территории альма-матер скоропостижно бежали крысы. Стаи облезлых серых грызунов ломились напропалую, брезгливо уклоняясь от мест, где возлежали горы квашеной капусты. Вечно голодные и всеядные вороны, пролетающие над училищной свалкой, теряли сознание прямо в воздухе и падали на землю уже бездыханными тушками. Под действием солнечных лучей бигус продолжал разлагаться и источать все более жуткие ароматы. Запах гниющего бигуса сводил с ума жителей близлежащих районов города. В радиусе нескольких километров вокруг училища воняло тухлой и многократно перебродившей капустой. Ласковой и солнечной весной несчастные горожане вместо того, чтобы открывать настежь окна в квартирах и ловить первые робкие солнечные лучи,  жадно вдыхая нежные пьянящие запахи ранних цветов, отчаянно законопачивали малейшие щели гораздо качественней и тщательней, чем в самые трескучие морозы. Но это помогало слабо. Фактически, вообще не помогало. Даже полная герметизация квартиры не гарантировала, что амбре тухлой капусты не просочится сквозь стекла и толстые стены домов, чтобы поселиться здесь навсегда, однозначно посрамив всевозможные освежители воздуха. Воняло все! Складывалось впечатление, что капустой воняет сам воздух! В ответах искушенным и строгим преподавателям на практических занятиях по тактике и стратегии, курсанты предлагали в качестве секретного оружия использовать незабвенный бигус. Например: взять и распылить над Западной Европой дисперсную смесь из борща на основе любимой капустки и все! Этого вполне будет достаточно. НАТО *здец! Причем тотальный. Полная потеря боеспособности живой силы. И поголовная массовая капитуляция, включая мирных жителей. А если снарядить боеголовки стратегических ракет контейнером с концентрированной квашеной капустой, то и всемерно обнаглевшей Америке настанет гарантированный хрендец! Но есть опасение, что ракетка может не долететь. Пока то, да се, кислота из боеголовки вытечет и корпус ракеты разъест. Тогда развалится родимая прямо на старте. В этом случае и нам всем на Родине незабвенного бигуса тоже мало не покажется. Однако! Были среди курсантов безбашенные вояки и одуревшие садисты – этакие перспективные политики-шантажисты, предлагавшие вообще весь мир на колени поставить. И все лишь одной угрозой экологической катастрофы планетарного масштаба. Их план был прост, дешев и ужасен одновременно. «Беспринципные негодяи» предлагали вывалить все запасы нашего бигуса в мировой океан. По их незатейливым предположениям, в морях и океанах не только все подводные лодки и авианосцы вероятных врагов-супостатов мгновенно проржавеют и перетонут, но и вся живность, включая огромных китов и микроскопических креветок начнет в панике выбрасываться на берег, спасаясь от капустной кислоты или тупо подохнет в «капустном рассоле» в страшных мучениях. Мир окажется на краю голодной смерти из-за массовой гибели всех возобновляемых морских ресурсов. А это согласитесь, беспроигрышный козырь на любых переговорах с любым противником. Шантажировать можно любую страну мира. Да что там?! Все ООН можно «с руки кормить». Правда, осуществлять изуверский план никто особо не стремился по причине глобального масштаба непредсказуемых бедствий необратимого характера. Но согласитесь, предложение о массированном использовании бигуса вгеополитическом масштабе просто чудовищное, антигуманное и античеловечное. А значит на 100% обеспечит контроль мира даже без начала активных военных действий! Одной угрозы тотального применения бигуса будет уже достаточно, чтобы поставить весь капиталистический мир на колени. Вот. Ну как, страшно?! Преподаватели с кафедры тактики грустно улыбались и осаживали зарвавшихся ястребов, напоминая о терпимости и гуманизме, о добром отношении к окружающему миру и к природе. Отнимать надежду на будущее у всего человечества  –  это перебор! В моду входила толерантность. Тем временем наступала настоящая весна. Изобилие капусты в хранилищах и на свалке начинало активно бродить и многократно перебраживать. Невыносимые запахи действовали угнетающе, постоянно изматывали психику. Все ребята становились раздраженными и нервными. Воняло все вокруг и каждый в отдельности. Одеколон, вылитый на гимнастерку, был не в силах перебить окружающее зловоние. С ростом среднесуточной температуры воздуха, со стороны гражданского населения города росло число жалоб на участившиеся обмороки среди желающих выйти на балкон, чтобы развесить постиранное бельишко или покурить на «свежем воздухе». В конце концов, утомленный начальник училища вызывал в кабинет заместителя по тылу  полковника Волченко и давал жесткое приказание. – Немедленно уничтожить оставшиеся запасы проклятого бигуса. Как хороший хозяин, зампотыл пытался всячески оттянуть момент безалаберного и расточительного использования дефицитных продуктов питания. В результате бигус готовился в радикально увеличенных объемах. Порции капусты в курсантском рационе катастрофически увеличивались. Исполнительные повара пихали протухшую капусту лошадиными дозами во все продукты. Во что только можно и во что нельзя. Но все равно, бигус никто ни ел, и легендарная свалка росла вширь и ввысь. Фактически, капуста просто меняла место дислокации. Из хранилища, пройдя длинный путь через столовую, она переселялась на свалку, где получала новые благоприятные климатические условия для дальнейшего разложения. Дождь, солнце и ветер делали свое дело. Одно радует – в училище совсем не было мух и тараканов. Эти «ребята» совместно с крысами и воронами объявили бойкот всем блюдам из квашеной капусты. Вскоре наступало время, когда генерал окончательно свирепел и приходил в бешенство от неисполнительности бережливого тыловика. Старик безжалостно драл хозяйственного заместителя по тылу, который, обливаясь горючими слезами, давал запоздалую команду. – Выкопать огромную яму для захоронения остатков квашеной капусты. Яма копалась быстро, так как все курсанты стремились избавиться от «такого счастья» как бигус самым скорейшим образом. Тем не менее, несмотря на всеобщую заинтересованность, хранилища опустошались далеко не один день  –  запасы капусты были неимоверные. В результате ударного труда бигус закапывался глубоко под землю. Бетонные хранилища тщательно вымывались. Училищная свалка идеально вычищалась. На месте массового захоронения бигуса, искренне страдающий и украдкой плачущий по бездарно утраченным продуктам питания, полковник Волченко давал команду. – Немедля разбить красивый сад или цветочные клумбы! Но отравленная капустной кислотой, уральская земля не хотела поддерживать хрупкую жизнь высаженных деревьев и растений. Участки земли с проплешинами, напоминающими пустынный лунный пейзаж, четко указывали места захоронения «замечательного продукта. На территории новоявленных палисадников, сквозь толщу земли, улавливался кислодурманящий запах квашеной капусты. Могу поспорить, что и сейчас, по истечении тридцати лет после описываемых событий, на этой земле мало что растет. 27. Пиночет, бигус и телевизор Как отмечалось ранее, культурная программа в училище была безнадежно скудна. Кроме информационной программы «Время» и убогого «Прожектора перестройки» по телевизору смотреть ничего не дозволялось. Однако время шло, мы взрослели. Не спали на лекциях и хорошо учились. Полученные знания, законспектированные в тетрадях и тщательно проработанные на самостоятельной подготовке, просились найти достойного применения в повседневной жизни. Пытливый ум курсантов постоянно искал область реализации теории в практике. Иначе эти знания так бы и остались бесполезным балластом. После курса лекций по электротехнике в казарме 4-й роты появилась очень полезная рационализаторская доработка: от телевизора, болтающегося  на массивной платформе с цепями под потолком спального помещения до тумбочки дневального на входе в казарму, был протянут потайной провод. Секретный провод шел под плинтусом и оканчивался микровыключателем –  «микриком», расположенным на торцевой стороне тумбочки дневального, невидимой для входящего в казарму человека. Зато дневальный курсант, вздергивая правую руку в молодцеватом воинском приветствии и монотонно бубня «молитву» – доклад об отсутствии происшествий, левой рукой мог незаметно обесточить телевизор. Пока забредший на огонек офицер слушал стандартный доклад, инерционный экран допотопного лампового телевизора медленно  сворачивал изображение. Огромные лампы, находящиеся в чреве гробоподобного «достижения научно-технической мысли», лениво гасли и кинескоп погружался во тьму. Курсанты, участвовавшие в несанкционированном просмотре телепередач, успевали раствориться в темноте спального помещения и принять «горизонталь» в родных кроватях, талантливо изображая беспробудно крепкий и здоровый сон. Незатейливая система дистанционного управления работала исправно и добротно, сбоев не давала. Доклад дневальных стал размеренным и напевным, длительность его заметно увеличилась. Проверяющим офицерам приходилось минут по пять, а то и более, стоять на пороге роты, выслушивая неторопливый и обстоятельно-подробный рапорт. Зато после ухода дежурных офицеров нашей роты, мы получили возможность приобщится к прекрасному, просматривая по ночам различные кинофильмы и новомодные музыкальные телепередачи. Но как показывает жизненный опыт – никогда не стоит расслабляться или считать себя умнее других. Враг тоже умен и коварен! И уберечься от его происков можно лишь постоянно эволюционируя, то есть, набираясь опыта и подстраиваясь под постоянно изменяющиеся обстоятельства. А если проще и доходчивей – надо быть всегда начеку. А мы как-то расслабились. Успокоились. И почивали в объятьях эйфории, абсолютно забыв, что Пиночет не дает себе ни сна, ни продыху, ни днем, ни ночью. Хотя, что с контуженного возьмешь?! Дурная голова ногам покоя не дает! Батальон уже около месяца «плотно висел» в училище, лишенный всех видов увольнений в город. Влекомый охотничьим инстинктом, неугомонный и кровожадный Пиночет вышел на традиционную ночную охоту. Скажем честно, ночка у него не задалась. Облазив густые заросли крапивы, заботливо рассаженные вдоль бесконечного периметра ограждения территории училища и тщательно культивируемые комендантом подполковником Голдуровым (таким же законченным извращенцем, как и его лучший друг Пиночет), наш комбат, к своему стыду, никого не поймал. Не было ни одного самоходчика и все тут! Хоть вешайся от отчаяния или стреляйся. Полковник Серов скрупулезно облазил все тайные курсантские тропы. Дотошно проинспектировал все дыры в колючей проволоке. Ничего! Ни одной поклевки! Дело принимало неожиданный оборот, и Пиночет пошел на принцип. Переборов брезгливость по отношению к вечно чавкающим и жующим свиньям, он инкогнито посетил свинарник, надеясь застать какого-нибудь хитромудрого курсанта, тайно зарывающего в навоз пару бутылочек «беленькой». Про запас, до лучших времен. В долговременное хранение. Но опять ничего! Облом! Жизнь полковника явно теряла всякий смысл. Пиночет начал проявлять отчаянное беспокойство. В его голове не укладывалось, что бессонная ночь может пройти впустую, без улова. Не может такого быть! Просто не бывает такого по-определению и все тут! Комбат решил поступиться своим профессионализмом охотника и заглянуть на заповедную территорию, где обычно никогда не охотился. Он решил обследовать самый короткий путь к ближайшему студенческому общежитию, так называемую «дорогу жизни». Про «дорогу жизни» знали все офицеры училища. Но устраивать засады на ней считалось признаком дурного тона, недостойным искушенных ловцов нарушителей воинской дисциплины и распорядка дня. Позволить себе задержать самоходчика на «дороге жизни» могли лишь желторотые лейтенантики. И то лишь – в самом начале своей карьеры азартных следопытов. Настоящие мастера охоты на курсантов, искушенные корифеи слежки за самоходчиками  выискивали более интересные варианты для самоутверждения. «Дорога жизни»»! Эта легендарная тропа была прямолинейна, как линия, соединяющая две точки по кратчайшему расстоянию. Земля на ней была утоптана до состояния «идеального асфальта». Ни чахлой травинки, ни захудалого цветочка не успевало вырасти на пути стада курсантов, регулярно шарахающегося по данной тропинке. Движение на ней было интенсивным и нагруженным. Оно частенько напоминало дорожку муравьев, передающих невидимую эстафетную палочку. Незабвенная дорожка начиналась прямо от запасного выхода курсантской столовой. Пролегала между двумя хранилищами бигуса. И терялась в кустарнике, прикрывающем дырку в заборе из колючей проволоки. Тропа была удобна тем, что некоторые особенно нетерпеливые ловеласы умудрялись исчезать прямо с ужина, а через полтора часа появлялись уже в расположении роты. То есть непосредственно перед вечерней поверкой. Уставшие, но довольные. И безмерно счастливые. Физиология, куда деваться?! В порыве отчаяния, раздраженный комбат в последней надежде ринулся в темноту хозяйственного двора на «дорогу жизни». Моветон! А что делать?! Возвращаться с пустыми руками? Для обеспечения скрытности миссии, полковник Серов таким достижением человечества как фонарик, естественно, не воспользовался. И в награду за полуночные и бестолковые странствия, неприкаянный и неугомонный следопыт Пиночет позорно свалился в яму, выкопанную за курсантской столовой прямо на «дороге жизни» для захоронения остатков бигуса. Оступившись в темноте, Пиночет энергично хватал руками воздух, отчаянно балансируя на краю, но земля осыпалась и полковник упал на дно глубокой ямы… Убиться или покалечиться ему не удалось, так как на дне «бездны» комбата ждала мягкая и зловонная подушка из протухшей квашеной капусты. Искупавшись в вонючей жиже с запредельной концентрацией капустной кислоты, перманентно теряющий сознание полковник Серов стоял по пояс в бигусе, скребя ногтями по сырой земле, стараясь ухватиться за край ямы. Комбат не привык сдаваться и отчаянно боролся за жизнь. Пытаясь выбраться из удушающего плена, Пиночет несколько раз обрывался и скатывался по крутым стенкам глубокой ямы, погружался в склизкое месиво почти с головой. Яма, действительно, была превосходная. Еще бы, в ней надлежало захоронить тонно-кубометры высококачественного бигуса. Курсанты копали на совесть. Очередной раз соскользнув на дно коварной ловушки, полковник Серов наконец-то осознал всю бренность своего существования. Хотелось бы верить, что зарекся ловить самоходчиков… Кричать и звать на помощь Пиночет не мог, ибо мышцы горла были спазмированы от удушающего запаха прокисшей и перебродившей капусты. Надо отдать должное, Пиночет был настоящий боец от природы. Он настойчиво цеплялся за осыпающиеся края земляной ямы, спасая свою жизнь. А упорство и мужество всегда вознаграждаются. С большим трудом выбравшись из плена, полковник Серов некоторое время лежал на краю бигусной ямы, переводя дыхание. Он медленно приходил в себя, не веря своему счастью. Комбат отрешенно глядел на звездное небо, в глубине которого нагло пролетали шпионские спутники – дерзкие и яркие светящиеся точки. Пиночету казалось, что эти самые спутники до мельчайших подробностей засняли и хладнокровно зафиксировали мельчайшие подробности его позорного падения и копошения в мусорной яме. И сейчас незамедлительно передают самые живописные кадры секретной кинопленки прямо в штаб-квартиру ЦРУ, непосредственно в Лэнгли. – Хорошо, хоть запах не научились записывать и передавать, долбанные НАТОвские консервные банки. А то бы сейчас все аналитики в США передохли от восторга. Серов сел на краю ямы и смачно плюнул вниз. Из ямы в ответ поднялась волна нестерпимого смрада. Пиночету в голову полезли тоскливые мысли. «Вот она, оказывается, какая могла быть смерть полковника. Хорошо бы я выглядел на дне кислотной ямы, захлебнувшийся бигусом. Нашлись бы и те, кто искренне порадовался. А виноватых, как обычно, нет. Форс-мажор и всего делов. В прощальном слове, наверное, сказали: – Сам, мол, дубина деревянная, по ночам лазил где ни попадя. Приключения на задницу выискивал. Вот и нашел, любезный. Да закройте же крышку гроба наконец, а то слезы от нестерпимой вони так и брызжут. Просолился полковник знатно, теперь надолго сохранится. Даже бальзамировать не нужно. Разумеется, к могилке на кладбище за километр никто не подойдет, побрезгуют. А на холмике у памятника капусту посадят, мерзавцы. Точно, капусту. Вот уроды! Так всегда и бывает. Служишь не за честь, а за совесть… а они капусту тебе на холмик! Мол, лежит тут козлина редкостная, от капусты смерть принявшая. Эх, нет в жизни справедливости! И какая скотина дала команду вырыть на этот могильник? Знаю, знаю. Скорее всего, зам. старика по тылу полковник Адик Волченко. Сам дурак с красной рожей, горлопан, вечно пьяный. Бигусом провонял, спасу нет. И еще имя дурацкое такое – Адик. Точно, мудак какой-то! Недаром его курсанты называют: «Гадик Сволченко»! Боевой офицер чуть не погиб из-за этой тыловой сволоты. Ладно! Попросит еще роту-другую для хозяйственных работ…» Пиночет понемногу пришел в себя. Периодически чертыхаясь, он двинулся к дому, по пути обдумывая возможность зайти в гараж, чтобы переодеться во что-нибудь чистое и выбросить испорченную одежду, отстирать которую не было никаких шансов. Так же комбат подумывал искупаться в училищном пруду рядом с КПП, чтобы хоть немного смыть капустную слизь, которая стекала с полковника, оставляя зловонный и склизкий след. Вместо шампуня полковник планировал использовать ацетон, уайт-спирит или еще чего покрепче. Разговаривая сам с собой, комбат грамотно рассуждал: – Лучше вонять ацетоном, чем тухлятиной. На крайний случай, в гараже канистра 93-го бензина припасена. Придется пожертвовать на благое дело. Проходя мимо казармы 4-й роты, Пиночет по профессиональной привычке, мельком бросил взгляд на фасад здания. О, чудо! Матерый комбат напрягся и сделал стойку. Ибо увидел сполохи разноцветных отблесков на оконном стекле – явно работает телевизор. Причем, глубоко в неурочное время. Несанкционированно! Нарушение! Пиночет ворвался в казарму и пулей влетел на второй этаж. От взыгравшего куража и азарта, а так же в предчувствии знатного порева, полковник Серов забыл о непрезентабельном виде и сногсшибательном запахе. Комбат рвался в 4-ю роту. Он летел по лестнице, как гончая преследует раненого зверя по кровавому следу. Но и мы не лыком шиты. Сработала ночная сигнализация. Не та электронная сигнализация с многочисленными разновидностями датчиков и навороченных систем спутникового слежения, которыми оборудуют современные машины и квартиры, нет. А примитивная и допотопная. И поэтому – абсолютно надежная и безотказная. На темном участке лестничного проема была натянута обычная нитка, на одном конце которой висела пустая мятая консервная банка из под тушенки. Пиночет на бегу зацепил нитку ногой… та порвалась… и в ночной тишине пустая консервная банка, оглушительно громыхая и звеня, покатилась по ступенькам лестничного пролета. Комбат чертыхнулся от досады и радикально ускорился, активно помогая руками, цепляясь за перила лестницы. Он, буквально, влетел в роту! Ворвался как вихрь! Как ураган! Как разъяренный демон! Но полковника ждала мирная, идиллическая картина. Бодрствующий дневальный вкрадчивым и размеренным голосом принялся спокойно докладывать уставную скороговорку об отсутствии происшествий в подразделении. Не дослушав рапорт, Пиночет метнулся в спальное помещение. Личный состав 4-й роты, сладко посапывая, умиротворенно спал. Экран телевизора, висящего на цепях под потолком центрального коридора, был черен. Комбат нервно заметался по казарме, пытаясь найти курсантов, шарахающихся после команды: «отбой». Сопровождающий его сержант из состава суточного наряда, принюхавшись к характерному амбре, предпринял попытку держаться от свирепого командира подальше, стараясь незаметно зажимать нос пальцами. Пиночет энергично прошел по расположению роты и вдруг остановился у телевизора. Комбата осенила гениальная мысль. Полковник повернулся к сержанту. Тот мгновенно убрал руку от носа и старательно задышал ртом. Пиночет многозначительно и ехидно улыбнулся. – Сержант Бояринов, дайте дневальному команду, пусть принесет табуретку. – Есть товарищ полковник! Только разрешите, я сам?! Лично принесу?! Не дожидаясь разрешения, дежурный по роте стремительно испарился из ареала досягаемости амбре Пиночета и, найдя свободную табуретку, рухнул на сиденье, отчаянно борясь с накатывающим обмороком. Сержант не спешил вернуться к Серову. Парень не мог надышаться воздухом. Он словно не дышал, а большими глотками жадно пил чистый и неотравленный бигусом воздух. Устав ждать табуретку, Пиночет начал возбуждаться. – Сержант! Вы что там, табуретку из цельного бревна выстругиваете? Я просил любую табуретку. Любую, а не ручной работы из красного дерева! Услышав голос раздраженного комбата, дежурный подбежал к Пиночету с табуреткой, предварительно облившись одеколоном, взятым из ближайшей тумбочки. Остановившись подальше от полковника, сержант Бояринов, максимально вытянув руки и отворачивая голову в сторону, протянул табурет комбату. При этом несчастный сержант старательно работал мышцами лица, отчаянно пытаясь спасти нос от прорывающихся миазмов. Попутно дежурному по роте приходилось сдерживать слезы, непроизвольно наворачивающиеся на глазах. Пиночет, глядя на отчаянную мимику сержанта, нахмурился. – Сержант Бояринов! Что у вас с лицом? Нервный тик, что ли?! – Никак нет! Просто пылинка попала в нос. И в глаза тоже. И вообще, чего-то мне нехорошо, товарищ полковник. Тошнит что-то! Наверное, бигус на ужине нечаянно съел. Самую малость… Вот и мутит. И тут до Пиночета дошло. Он вспомнил недавнее падение. Вспомнил в мельчайших подробностях. Особенно факт длительного купания в яме с протухшей квашеной капустой. Так как комбат провонял квашеной капустой насквозь, то его восприятие отвратных запахов притупилось. Получив запредельную дозу информации о мерзопакостных испарениях протухшего бигуса, мозг Пиночета перешел в щадящий режим. Спасая рассудок и жизнь хозяина, «ЭВМ в голове полковника» максимально повысила порог восприятия для рецепторов обоняния. Носоглотка комбата продолжала фиксировать катастрофический уровень смердящих испарений, но мозг Пиночета гуманно отсекал тошнотворную информацию. Но для окружающих людей запах, исходящий от Пиночета, был просто невыносимым. Более того, в целой роте никто из ребят уже не спал. Все курсанты, лежащие в койках, затаили дыхание. Мы старательно укрывались с головой, чтобы спрятаться от страшной вони, заполонившей спальное помещение казармы –  огромное как по площади, так и по объему. У Пиночета выбора не было. Отступать поздно и комбат решил идти до конца. – Сержант, подойдите ближе и поставьте табурет на пол. Вот здесь. Сержант уже не смог ответить: «Есть!» С трудом сдерживая приступы накатывающей рвоты, Бояринов поставил табурет в указанное место и сразу же отступил назад. Комбат влез на табурет, вытянул руку и пощупал корпус телевизора. Естественно, «ламповый гроб» был раскален докрасна и его можно было использовать для отапливания жилого помещения в холодное время года. Полковник довольно ухмыльнулся, выдрал провода вместе с клеммной коробкой и предохранителями и торжествующе обратился к личному составу роты. – Ну, что?! Меня не проведешь. Опыт не киснет! Его не пропьешь и в карты не проиграешь. Старый конь борозды не портит! Ха-ха. Не делайте вид, что спите. Нечего прикидываться. Что, за дурака меня считали, да?! А я не дурак, нет! Я  полковник! Я  профессионал своего дела! Я наказываю всю роту. Так как увольнений у вас уже нет, я лишаю возможности просмотра телевизора. Провода и клеммник ложу к себе в сейф. Когда посчитаю нужным, тогда и отдам! А может, вообще не отдам. До самого выпуска. Ха-ха. Приятных снов, птенчики. Мундеркинды недоделанные! С кем решили тягаться, детишки?! Считая миссию выполненной, Пиночет молодецки спрыгнул с табурета. Помахивая проводами и клеммником, с ехидной улыбочкой он вышел на улицу. Настроение комбата заметно улучшилось. Хоть кого-то удалось прищучить. Ткнуть носом зарвавшихся и обнаглевших школяров. Он еще о-го-го! Есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах! Ради таких моментов стоит жить! Остановившись на крыльце с чувством образцово выполненного долга, комбат довольно и сладко потянулся до остеохондрозного хруста в суставах и позвоночнике. Широко расставив ноги и гордо выпрямив спину, Пиночет монолитным памятником стоял на крыльце казармы и с наслаждением втягивал в нос кубометры чистого ночного воздуха. Вентилируя легкие, комбат широко и счастливо улыбался. Бессонная ночь прошла не зря. Стоя на ступенях казармы, полковник Серов неожиданно услышал, как над головой захлопали ставни окон. Это 4-я рота активно боролась за свою жизнь и здоровье. На подоконниках многочисленных окон Пиночет увидел курсантов в нижнем белье, которые усиленно махали полотенцам и одеялами, стараясь выгнать из казармы отравленный воздух. Так же до него доносились многичисленные реплики с откровенно издевательским содержанием и нелицеприятными комментариями. – Старый конь борозды не портит?! Ха-ха. Но и глубоко не вспашет. Поелозит …и сразу сдохнет. – Вот уж, хрен! Какая молодка его к себе подпустит? К бабулькам в Дом престарелых. И только по предварительной записи. – Провода «ложу» в сейф! Дурилка вонючая, не «ложу», а «кладу»! Ложат чле*, причем конкретно! – А я реально думал, что не выдержу и наблюю. Нет, точно! Койка у меня на втором ярусе, вот Петровичу бы внизу досталось. Веришь, еле удержался?! До сих пор позывы на рвоту по кишкам шарахаются. – И не говори. Сержант сейчас голову в раковине замачивает, аж зеленый весь. Того и гляди всего наизнанку вывернет. Досталось Боярину. Ребята одеколоном платок смочили и под нос ему пихают. Пока не очень помогает. Спазмы по телу так и бегают. Трясет не по-детски. Надо с наряда снимать, не достоит до утра. – А Пиночет-то чего?! Неужели по ночам наш бигус подворовывает?! Не может отвыкнуть от дерьма. Вот бедолага. Жаль, конечно, человека. Жена ему точно ТАКОЕ приготовить не сможет! Тут особый талант нужен, чтобы руки из жопы росли. И секретные ингредиенты типа «зарин», «зоман», «дуст» и, обязательно, «фосген» добавить. «Фосген» даже два раза… для более качественного удушения. – Пиночет же военный по пояс. Бигус для него – деликатес. Ностальгия! Понимаешь? Круче всякой икры. Вот по ночам по свалкам и ползает, за нами доедает. – А чего ползать? Мы ему весь бачок сами отдадим, пусть лопает. Хоть в три горла жрет. Еще добавки накидаем. – И чего он в этом говне полезного нашел? Его даже свиньи не едят. Рыло от лоханки воротят. – Мама родная, а как же его домой такого вонючего пускают? Квартира по площади раз в триста меньше казармы. А у нас смрад такой, того и гляди, в окно выпадешь. – Да уж, блевать так и тянет, сил нет. Вот урод, приперся! Жрал бы бигус в одну харю. Нет, пришел похвастаться. – Ребята, бросай махать полотенцами, вроде полегче дышать стало. Наряд весь одеколон и туалетную воду в роте собрал и между кроватей набрызгал. – Действительно, уже терпимо становится. – Пацаны, Стас из проводов времянку смастерил, телек заработал! Айда, кино смотреть. В ночном сеансе «Полосатый рейс» показывают. Курсанты дружно попрыгали с подоконников и исчезли в глубине здания. Раздосадованный Пиночет с тоской посмотрел в раскрытые окна казармы. На белом потолке второго этажа заиграли разноцветные блики – начинался «Полосатый рейс». После обилия услышанного в свой адрес, возвращаться в роту для наведения пошатнувшейся воинской дисциплины комбату почему-то не захотелось. Повертев в руках ставший бесполезным клеммник и провода от телевизора, обиженный Пиночет забросил их в открытое окно казармы. Затем, оттянув на себе одежду, он пару раз втянул носом воздух, брезгливо скривившись, и быстрым шагом скрылся в ночной темноте. На следующий день и еще пару недель кряду на всех построениях от Пиночета разило адской смесью бензина, ацетона и различных дешевых и дорогих одеколонов. Сквозь гремучую парфюмерную смесь все же назойливо пробивался запах бигуса. После той ночи у полковника Серова появилось железное правило – всегда становиться от собеседника с подветренной стороны. 28. Национальные кадры В Советской армии существовал и активно насаждался известный лозунг, рожденный в недрах Главного политического управления Министерства обороны: «Народ и армия едины!» А так как народ в СССР был многонациональный, то и армия тоже была многонациональная. В соответствии с Конституцией, все граждане Советского Союза наделялись равными правами и возможностями, особенно по защите единой и неделимой Родины. Красиво, впечатляюще и справедливо, не так ли?! Вот только условия поступления в военные училища для представителей различных национальностей и народностей были очень даже различные. Выполняя строгие указания ГЛАВПУРа, руководству нашего училища и… не только нашего, приходилось основательно прореживать многочисленную толпу желающих стать красными офицерами из русских, украинцев и белорусов. При этом открывали «зеленую улицу» фактически без экзаменов и вне конкурса  представителям Средней Азии, Кавказа, Молдавии, Прибалтики, и прочих уважаемых братских республик и автономий нашей необъятной страны. Могу сказать, что на тридцать человек 45-го классного отделения приходилось двадцать национальностей и народностей. Славян было менее десяти человек. Зато в дружном коллективе числились: таджик Мишка (Мумин), казах Эрик, армянин Эдвард, азербайджанец Федя (Фахраддин), башкиры Тамерлан и Радул, молдаванин Олесь, татарин Раис, киргиз Адиль, грузин Костя (Котэ), чеченец Золман. В нашем отделении более года образцово служил и отлично учился замечательный и умненький курсант – еврей Ицек. Но его подвело здоровье и пареня комиссовали в начале 2-го курса обучения. Расставаясь с нами, он плакал. Еще были: осетин Илья, латыш Марис, «русские» немцы братья Курт и Карл, тувинец Булат, уйгур Коля (возможно – Кола), белорус Вася, пятеро русских и хорошие ребята с Украины. И еже с ними учились парни редких и почти неизвестных народностей, о которых мы вообще никогда ничего не слышали. Удивительно, но у ребят из Средней Азии и с Кавказа, которые абсолютно не владели общепринятым государственным языком, были фантастически замечательные аттестаты за среднюю школу. В основном, сплошные пятерки! Хоть в МГУ принимай медалистов-отличников. Когда эти «гении» немного освоились и приблизительно через год учебы начали с большим трудом, но все же понимать русскую речь, любопытствующая курсантская братия стала активно пытать их следующими вопросами. – Фахраддин! Ты не против, если тебя Федей будем звать? А то язык можно сломать пока выговоришь. Фахраддин. Вот имечко! Нарочно что ли так назвали? Объясни мне – тупому русскому, как ты, имея в аттестате пятерку по математике, до сих пор «два плюс три» на пальцах считаешь?! И каждый раз у тебя разные ответы получаются. Ты же вундеркинд дипломированный! Медалист золотой. Здоровенный азербайджанец Федя-Фахраддин скромно улыбался, досадливо отмахиваясь огромной ручищей. Федя мог легко обхватить трехлитровую банку полную воды ладонью одной руки. И оторвав ее от стола, держать в воздухе длительное время. Как все неимоверно сильные люди, Федор был добряком и неторопливым увальнем. Он даже говорил медленно, неспешно, обстоятельно подбирая каждое слово. – Э-ээ! Да это не я отличник. Папа мой отличник. Папа к директор школа ходил. Говорил долго. Домой ходил, барашек резал. Опять к директор ходил. Говорил много. Делал много. Для один сын мой папа ничего не жалко! Я  это один сын! Остальной дети – только пять мой систеры. Я – гордость фамилий! Род! Мужчина! Все в дом для меня не жалко. Папа в школу много ходил. Один барашек –  один пятерка. Много барашек папа резал. – Охренеть, надо же?! Ты слышал, Лелик? Пока мы десять лет в школе мозгами скрипели, всякие таблицы от банального умножения до Брадиса слюнявили, Федору раз – и золотую медаль на блюдечке! Бери дорогой, не стесняйся! Федя, позволь полюбопытствовать, друг любезный, а какого рожна ты в армию поперся? Тебе самое место в институте науку двигать: атомы расщеплять, бензин мочой разбавлять. Или на директора магазина учиться: усушка, утруска, испарения, лом, бой, пересортица и все такое. – Не. Институт не хачу, скучно, дольго! Надо диссертаций покупать. Защищать диссертаций надо. Много банкет в рестаран делать, долго. А на директор магазин не получилось. Мой семья немного бедный. Нет возможность директор магазин быть. Нет в дом столько денег. Мой папа немного бедный. Начальником хачу стать. Бальшим, важным. Черный «Вольга» хачу. Все уважать Фахраддин будут! Папа мой уважать будут. Скажут: «Какой Фахраддин стал?! Черный «Вольга» за ним привозить!» Папа серьезный ходить, важный! Хорошо. – Ты хочешь сказать, что в форме ты – начальник? – Да, кто форма и погону носит – бальшой начальник! В наш милиций мест не был. Очередь туда бальшой, ждать очень дольго. Пожарник мест не был. Папа барашек резал, военком ходил. Военком вино пил, барашек кушал и говорил: «Разнарядка военный училищ есть. Форма будет, погон будет, Фахраддин начальник будет!» Папа головой кивал, военком руку жал. Друзья! – Федя, а в ВВС-то зачем? Тут летать надо. Самолет вжи-вжи, ремонтировать нада мало-мало. А? В экипаж попадешь, летать нада. С парашют прыгать нада. Страшно! А, Федор?! – Фахраддин не будет летать. Высота сильна боюсь. Училище закончу, домой поеду. Папа с военком вино пил, я помощник военком буду. Начальник! Может «Вольга» дадут. Красивый «Вольга», черный. Домой в отпуск ездил. По городу в форме с папой ходил, все видел Фахраддина в форме. Папа важный ходил, все уважают. Папа что-то говорил, все слюшал молча, головой кивал. Хорошо! – Федя, а скажи нам честно. Ты на экзаменах в училище был? Ты вообще писал чего-нибудь? Корень квадратного многочлена искал? – Не, не был. Мне бумажка военком дал, что экзамен в Бакы сдал. На один пятерка сдал. Папа барашек резал, военком барашек кушал. Ну что тут скажешь?! У каждого свой путь в армию и в авиацию. Многие пацаны, не набравшие баллы на вступительных экзаменах, домой в слезах поехали. А сколько толковых мечтателей о небе конкурс не прошли?! Потому как банально мест в училище не хватило! Кончились места! Причем, большая половина еще до вступительных экзаменов и кончилась. Правильный лозунг придумали в ГЛАВПУРе: «Народ и армия едины!» Какой народ, такая и армия! Хотя, если честно, с Федей проблем не было. Работал, как вол. Служил замечательно. В нарядах не спал. Грязи не чурался. Туалеты драил. Марш-броски бегал. Тяжеленный пулемет таскал без устали. Даже учиться пытался по мере сил и возможностей. После училища, получив распределение в строевую часть, после ряда замысловатых комбинаций поехал на малую родину – служить в военкомате большим начальником. И таких, как Федя в 45-м отделении было две трети. Вопросов нет, ребята из национальных кадров, в основной массе были замечательные. За годы обучения не возникало ни одного конфликта на межнациональной почве. Даже когда начались трения в городах Сумгаит и Степанакерт между армянами и азербайджанцами, Федя и Эдвард оставались самыми закадычными друзьями и ездили в отпуск вместе. Настоящая мужская дружба оказалась гораздо прочнее политики и выше межнациональной розни. Чеченец Золман – образец честности и порядочности. Справедливость и чувство ответственности были у него в крови, на генетическом уровне. Он добровольно вызывался на самые трудные участки службы и неприятные работы. Как будто хотел доказать всем, а в первую очередь самому себе, что и это ему по силам. На изнурительных марш-бросках Золман всегда тащил ослабевших товарищей. Однажды он пересек финишную линию с восемью автоматами, помогая менее выносливым сослуживцам дотянуть после десятикилометрового марша. Как не уважать такого парня, даже если его и приняли в военное училище «за красивые глаза»?! Службу тащили все на равных, независимо от национальности и религии. Туалеты мыли и очки драили без базаров, что это «не мужская» работа. Жили по принципу: «Нагадил, убери за собой. Здесь слуг нет!» В наряд на свинарник ходили и православные, и католики и мусульмане. В дружной военной семье различий не было. Все ребята стали составной частью единого организма. 29. Грызя гранит науки А вот учеба давалась всем по-разному. Некоторые ребята по-русски более-менее научились разговаривать лишь к третьему курсу. Но им кое-что прощалось. Хотя, чего кривить душой, прощалось почти все, включая полное отсутствие знаний по точным наукам. Ибо установка ГЛАВПУРа была строга и однозначна:  «национальные кадры за неуспеваемость не отчислять». В военном училище существовала развитая система анализа успеваемости личного состава. На 20-е число календарного месяца проводился скрупулезный подсчет неудовлетворительных оценок у каждого курсанта в отдельности по всем предметам и за классное отделение в целом. Данная информация стекалась в Учебный отдел училища, где сидели яйцеголовые офицеры-аналитики. Они составляли занудные сводки и давали научно-обоснованные рекомендации для корректировки учебного процесса. А так же рекомендации командованию обратить внимание на то или иное подразделение, где произошла «просадка» успеваемости, с целью провести воспитательную работу и мобилизовать всех и вся для ликвидации угрозы отчисления из училища отставшего курсанта. На деле вся воспитательная работа обычно сводилась к массовому лишению увольнений в город. Причем, зачастую поголовно всех, включая отличников. – Сидите ребятки и учите. Дружно грызите гранит науки и подтягивайте отстающих. А когда исправите двойки, то отстающие все равно будут сидеть дальше. А в город к девочкам пойдут отличники и хорошисты. Селекция, однако! Дебилам к девочкам нельзя. Не стоит генофонд нации кретинами портить! Хотите к девочкам? Закрывайте хвосты. Физиологический стимул для поднятия успеваемости, согласитесь, весьма прогрессивно действует. Зигмунд Фрейд был прав. Гормоны играют, а у тебя «банан» по сопромату. Сиди, учи… и держи себя в руках, пока другие на городских дискотеках отрываются и с красивыми девушками знакомятся. По-большому счету, личная успеваемость отдельно взятого курсанта особо никого не интересовала, ибо в армии культивируется коллективная ответственность за себя и за товарищей. И отцы-командиры боролись и будут бороться, чтобы именно его подразделение носило звание: «Отличное». Тогда глядишь, в академию отпустят. Или внеочередную открытку на покупку дефицитного автомобиля подкинут. Короче, служите и вас заметят! А может, даже и наградят?! Посмертно! …а так хочется, чтобы при жизни. В легендарном многонациональном 45-м отделении, обильно насыщенном  школьными медалистами и круглыми отличниками, выращенными на «репетиторстве овец и баранов», результат в двести двадцать двоек на тридцать штыков личного состава, по итогам на 20-е число был рядовым явлением. Учитывая, что из тридцати человек доблестного отделения далеко не все получили аттестаты в обмен на отару овец, то где-то с десяток человек училось очень даже прилично – на 4 и 5. Остальные две трети отделения являлись круглыми, стабильными и беспросветными двоечниками абсолютно по всем предметам сразу. На традиционных построениях в конце учебного месяца капитан Хорошевский, мрачно прогуливаясь вдоль строя ученичков с распечаткой итогов успеваемости, раздраженно бормотал. – 41-е классное отделение. Шесть двоек на 20-е число. Позор! Вы тянете нашу отличную роту назад. Прямо в яму. Из-за таких неучей и бездельников у нас отобрали переходящий красный вымпел. И передали заклятым друзьям снизу – в незабвенную 5-ю роту. У вас в отделении ни одного нац.кадра! Откуда двойки? Ась?! Стыдно! Стыдно и обидно до слез! Капитан с нескрываемым презрением посмотрел на ребят, съежившихся под его тяжелым взглядом. – Все, *здец! В выходные дни парадную форму можете не гладить. Даже не подходите к каптерке. Никто из 41-го в увольнения не идет. В отделении одни чистокрвоные славяне и шесть двоек?! Опять на самоподготовке в домино рубились? Поймаю, подвешу за яйца! Лейтенант Гвоздев! А Вам, командир этого долбанного взвода, я бы посоветовал ежедневно и персонально контролировать самостоятельную подготовку вверенного личного состава. Распустились! Хорошевский эмоционально рубанул по воздуху рукой. Сказал, как отрезал. Личный состав 41-го отделения тоскливо опустил плечи и повесил носы. Лейтенант Гвоздев съежился до размера сапожного гвоздика. Капитан был суров и страшен. По косвенным признакам можно было предположить, что Володю уже «поимел» в приватной беседе ужасный Пиночет. Причем, поимел в самой извращенной форме. – Так. Далее 42-е и 43-е классные отделения – молодцы! Ни одной двойки. Чувствуется работа сержантов и комсомольского актива. Работа и результат на лицо! Всем увольнения! И в субботу, и в воскресенье! Все 100% личного состава на волю в пампасы. Город у ваших ног, два дня на разграбление, хе-хе! Сержант Гвинтовка, списки увольняемых мне на стол. Так держать, парни! Горжусь! Курсанты из 42-го и 43-го отделений вдохнули полную грудь и приняли высокомерный вид. Ротный тем временем продвигался. – 44-е отделение. Одна двойка. У Чижевского за сопромат! Охренеть! И это отделение – гордость батальона и всего училища?! «Отличное отделение»?! Так вот голубчики, хуль вам, а не увольнения! Будете сидеть день и ночь в «ленинской» комнате. И все вместе будете заталкивать или вбивать в тупую башку Чижевского весь этот долбанный сопромат! Всем понятно? Кто не согласен, может передать персональное спасибо гениальному мундеркинду Чижевскому! Или написать жалобу в ООН, Пе-рэ-су де Ку-эй-ля-ру. Вопросы? Вопросов нет. Командир роты остановился напротив курсанта Чижевского и, скрутив листок с оценками в трубочку, постучал по голове бестолкового парня. Чижик густо покраснел и виновато засопел. Сопромат находился далеко за пределами его понимания. Капитан Хорошевский еще раз постучал по голове Чижевского, старательно прислушиваясь к отголоску. – И ни-кто ни-ког-да в увольнения не пойдет. И не мечтайте. Кто сказал про срочные и важные переговоры по телефону? Ась?! Все вопросы к Чижевскому. Хоть «темную» ему устройте. Хоть сами за него «летучку» по сопромату перепишите. Мне все равно! Но до следующего 20-го числа в 44-м «отличном отделении» увольнений в город нет! НЕТ! Нет! И нет! Вот вам Чижевский. Учите его или казните, мне все равно! Мне важен результат на 20-е число! Вернете звание «отличного», тогда поговорим. Все, как сказал великий Ленин:  учиться, учиться и учиться!» Кто не согласен с классиком марксизма-ленинизма? Никто! Я так и знал. Дошла очередь и до 45-го классного отделения. Хорошевский сразу помрачнел, почернел как никогда. Он долго смотрел в бумажку с двойками, сопел, прокашливался, набирался сил и наконец выдавил. – Ага, наконец-то 45-е, многоликое и многонациональное! Сборище потенциальных нобелевских лауреатов. Стадо вундеркиндов, банда законченных дебилов и отъявленных негодяев. Ууууу! Смерти моей хотите, да? Господи, ну почему же вы такие тупые?! За какую провинность мне всучили такое количество безнадежного и беспросветного быдла?! Ёёёёёёё! Ладно, лирику в сторону, а теперь сухой язык цифр. Сто восемьдесят две двойки! Всего-то. Ну что же ребятки, сразу видно, что в этом месяце вы все очень хорошо поработали. Старательно напрягли остатки извилин… даже те, у кого от рождения одна извилина и та – на жопе! Что отрадно, результат не заставил себя ждать. У вас наметились заметные сдвиги и радикальная динамика в положительную сторону. Учебный отдел и командование училища приятно удивлены и, прямо сказать, довольно. Так держать! Всего-то, смешно сказать – сто восемьдесят две двойки. Ха-ха! Сто восемьдесят две, а не обычно-стандартные двести! Начинали-то с двухсот двадцати в месяц. М-да, было дело. Вспомнить страшно! А теперь, молодцы! Мо-лод-цы! Старшина, подготовь увольнительные записки для 45-го отделения. Ребята в этом месяце достойно потрудились. По труду и награда! Замечательный прогресс в успеваемости надо достойно поощрить. А полудурки из 41-го и 44-го отделения, где все имеют славянскую внешность и внятно чирикают по-русски, пусть берут пример с 45-го «дикого» отделения и перенимают передовой опыт. Ну вот, в принципе, и все. Чуть не забыл, по итогам месяца рота откатилась на второе место по успеваемости в батальоне и потеряла звание «отличная». Позор! На первом месте 5-я рота с разрывом в одну двойку. В одну сраную двойку! И это при том, что у них на четыре нац.кадра меньше, чем у нас. О чем это говорит? А говорит это о том, что у наших абреков и басмачей потенциал гораздо выше, чем у душманов и саксаулов из 5-й роты. И мы просто обязаны быть на первом месте в батальоне по успеваемости, а никак не на втором. Второе место никому не нужно! Второй – значит последний! Я считаю, что этот позорный факт целиком и полностью ложится на плечи «отличного» 44-го отделения, которое не имеет права получать неудовлетворительные оценки. Никогда! Чижевский, это ты во всем виноват! Мерзавец, дубина, эпюра тупая, бестолочь! Ух, я тебя… доведешь до греха! Сиди и учи, пока сопромат из ушей не потечет! Всё, все свободны! Повторяю – особая благодарность 45-му классному отделению. Видно, что парни приложили максимальное количество усилий и выходят на новые рубежи и головокружительные орбиты.  Молодцы! Ведь могут же?! Могут, когда захотят. Так держать! Я вами горжусь! Глаза бы мои вас всех не видели. Тьфу! Разойдись! Вот такие дела. Можно сказать, мне даже повезло служить и учиться в таком оригинальном отделении. Пересказывая и объясняя на самостоятельной подготовке по десять-двадцать раз один и тот же материал для ребят со слабым знанием русского языка, я научился терпимости в общении с людьми. А так же сам непроизвольно усваивал предметы до уровня наших преподавателей. В результате чего, на экзаменах всегда отвечал без подготовки и только на «отлично». Но речь сейчас не обо мне. Речь пойдет о выдающемся и непревзойденном, в своем роде, киргизе по имени Адиль. 30. Стихоплет В военном училище, где нет возможности уединиться и побыть один на один со своими мыслями, в условиях жестко регламентированного распорядка дня и культурного голодания, у многих ребят неожиданно раскрывались неизвестные и ранее скрытые способности. Монотонные будни заставляют человека искать занятия по душе, которые помогли бы отвлечься от угнетающего однообразия и хоть как-то скрасить рутину повседневной жизни. В замкнутом периметре колючей проволоки курсанты испытывали непреодолимую тягу к творчеству. Кто-то из ребят начал плести ажурные цепочки из нихромовой проволоки. Кто-то стал рисовать и весьма прилично. Витя Копыто начал писать письма многочисленным подругам по пятнадцать-двадцать листов каждое. Стоит особо отметить, что эти письма не всегда помещались в стандартный почтовый конверт. Можно только предполагать, какими обильными потоками слез умиления и восторга были омыты эти «литературные перлы». А вот киргиз Адиль неожиданно для самого себя начал писать стихи. Причем, писать начал на языке, которого практически не знал – на русском. Попытаюсь процитировать эти стихи. Примерно, конечно же, но по-возможности, максимально близко к оригиналу. Для удобства прочтения на месте ударения в слогах стоит заглавная буква. Дружище ЗахАр Съешь мой сахАр Автомат, портянка, тумбочка В мой аул есть пять дом и два улочка Мой родина  мать А папа  кетмень Я стою на посту И стою целый день Буду дальше стоять Потому что не лень и т.д. «кетмень» – по словам Адиля, какое-то древнее национальное киргизское орудие труда, типа мотыги специальной, которую, при желании, можно использовать как оружие. К творчеству самобытного поэта мы относились терпимо и с пониманием. Не зубоскалили и не критиковали. В военном училище нас научили принимать окружающих такими, какие они есть, с их достоинствами и недостатками, с сильными и слабыми сторонами. Если откровенно рассудить, то каждый из нас – далеко не подарочек. Главное, чтобы человек был хороший. А у каждого есть право на личное стадо муравьев в персональной головушке. Это бесспорно и обсуждению не подлежит. Людей надо стараться понять и поддержать. Ведь мы находились далеко от дома, в непривычных и чуждых для себя условиях. В свое время я тоже немного баловался графоманией и по просьбам ребят веселил их какой-нибудь ерундой. Иногда под заказ карябал пару незамысловатых строк о чистой и вечной любви, чтобы кто-нибудь из пацанов вставил рифмованную лабуду в письмецо для девушки. На лавры великого Пушкина никогда не претендовал, но ребята смеялись от души. А смех, как известно, снимает усталость и продлевает жизнь. Курсантам мои потуги на стихоплетство нравились. Они частенько просили озвучить какую-нибудь незатейливую эпиграмму. Я никогда не капризничал и не отказывал. Все дружно хохотали и при случае, просили почитать еще. Их смех был благодарным и очень искренним, а на большее я и не рассчитывал. И вот, как ни странно, начинающий поэт решил получить благословление на творческую деятельность именно от меня. Так, неожиданно для себя, я стал первым доверенным слушателем, критиком и идейным вдохновителем нашего Адиля. Однажды ночью с горящими от возбуждения глазами (кстати, внешне Адиль очень похож на афганского душмана, особенно темной ночью), Адиль разбудил меня и попросил оценить его новые произведения. Не смотря на страстное желание послать Адиля в дальнее пешее путешествие и завалиться на кровать, чтобы досмотреть внезапно прерванный эротический сон с участием сексапильной Мишель Мерсье в образе несравненной Анжелики, я героически выслушал очередное творческое изыскание. Даже старательно отрифмованное. Самолет лететь на небо Я стоять, махать рукой Летчик  смелый, сильный, умный Воздух чисто голубой Тучка есть совсем немного Не мешать лететь ему Я пойду своя дорога Буду кушать бастурму и т.д. – Саша, мне важно знать твой авторитетный мнений. Ты сам очень понятно пишешь. Твой стихи  –  музыка для мой уши. Мне интересна твой добрый слово на мой стихи. Ну как? Скажи только правда! Я не обижаться и пойму правильна. Не сильно гавно? Художника обидеть может каждый. Творческая натура легко ранима. Критика в этом случае была просто неуместна. Вспоминая, как начинал Адиль, прогресс был грандиозный. Я искренне похвалил парня уже за само желание творить. При этом мне пришла в голову занятная мысль. Стараясь открыто не зевать, я выдал следующее. – Адиль, это гениально! Учитывая, что русским языком ты владеешь так же виртуозно, как я китайским то, не кривя душой, могу сказать, что ты – молодец! Адиль просиял. В темноте спального помещения блеснула ослепительно белая улыбка. Находясь в полусонном состоянии, я подумал: «Почему у него такие белые зубы? Щетку и пасту впервые увидел в училище, а белизна зубов, как с агитационной картинки в медсанчасти». Но речь не о зубах, а о творчестве и я продолжил. – Слушай, дружище! А какого рожна ты пишешь на русском. Пойми правильно, все красивое давно написано. В русской литературе есть такие знатные поэты, как Есенин, Некрасов, Гумилев, Пушкин, Фет, Блок, Маяковский, Багрицкий, Ершов, Мандельштам, Вяземский, Высоцкий, Филатов, Галич, Цветаева и многие другие. Киргиз искренне ужаснулся. Он не ожидал, что в русской поэзии есть еще кто-то, кроме Пушкина, портрет которого висел в школе родного аула. Более того, Адиль по наивности считал, что все стихи, а так же и все, что с ними связано, написано исключительно А.С. Пушкиным. А уроки по русской литературе были любимым предметом в родной школе, так как на закономерный вопрос об авторстве любых стихов, ответ его соплеменников был предельно прост: «Пушкин». И все тут. Гарантированная пятерка в кармане, то есть в дневнике. И в аттестате кстати тоже. Итак, Адиль был в шоке. Он выпучил раскосые тёмно-карие глаза, словно удивленная сова. – Их так много?! – Да, дорогой! Их очень много. Гораздо больше, чем ты можешь представить. Россия испокон веков славилась умными людьми, особенно в литературе. И зачем тебе состязаться с ними? Что мешает стать самобытным национальным поэтом?! Рупором народа, так сказать. Начни писать на родном языке. Сколько у киргизов признанных в мире стихотворцев? Не знаешь? И я не знаю! Вот ты и будешь первым. Не надо тратить время на перевод своих гениальных мыслей с киргизского языка на русский, мелодичность теряется. Сразу пиши на киргизском языке. Заодно и прославишь его. Язык бескрайних степей. Шум ветра. Незабываемый запах травы и навоза. Лошади, овцы и верблюды, кумыс, кизяк и прочее. Короче, дерзай. Я еще долго лепетал что-то несвязное, вливая в уши Адиля беспросветную лабуду. Мой язык временами переставал шевелиться, я засыпал. Но Адиль все понял как надо. Его осенила великая идея написать грандиозную поэму. И работа закипела. По ночам после команды «отбой» Адиль бежал в «ленинскую комнату», где старательно изводил кубометры бумаги. Временами на самостоятельной подготовке он просил пару минут нашего драгоценного внимания. Выходил к учебной доске и начинал страстно читать готовые отрывки из будущей поэмы. КабардЫ булдА сектЫ ЧембердЫ копнА елдЫ ИчфулдА мантЫ пиндУ ХабарлЫ дуртА фяндУ… Хочу предупредить сразу, что за достоверность не ручаюсь. Воспроизвожу по памяти. Возможны катастрофические ошибки, искажающие весь гениальный смысл эпохального произведения. Прошу простить, оригинал не сохранился. Тем не менее, что-то похожее и созвучное. Затем казарменный поэт скромно замолкал, с надеждой вглядываясь в наши задумчивые и одухотворенные лица. Мы были великодушны. И хотя никто из нас ничего не понимал, мы горячо хвалили творчество Адиля, часто прося повторить тот или иной кусок стихотворения. Наш киргиз светился от удовольствия. Это давало силы и вдохновение для продолжения работы над нетленным творением. Как мало надо человеку, чтобы улучшить настроение и подарить маленький кусочек счастья! Но с ростом объема поэмы Адиля ему требовалось более серьезная поддержка. Писать стихи – это тяжелый труд, поверьте на слово. Этот труд сопровождается кризисами, творческими взлетами и провалами. А большому поэту для уверенности в себе и подпитки сил необходимо признание более многочисленной аудитории благодарных слушателей, нежели наше, достаточно лояльное к творческим изысканиям Адиля, 45-е классное отделение. И такой случай вскоре подвернулся. Однажды незабвенный и малоуважаемый комсомольский вожак Конфоркин долго суетился и что-то нудно блеял про глобальный конкурсный концерт всенародной самодеятельности бездарных и безталантных, убогих и безголосых. Причем, в формате училища. Вождь пытался агитировать курсантов принять активное участие в законченной показухе, направленной исключительно на благо мира во всем мире. Упирая на то, что победители сомнительного конкурса поедут с дружескими визитами в ракетное училище и в училище внутренних войск нашего гарнизона. К тому же, в качестве главной заманиловки, Конфоркин авторитетно обещал, что на время репетиций и проведение самих концертов все участники конкурса гарантированно освобождались от многочисленных видов нарядов и хозяйственных работ. Соблазнительно, конечно. Но тем не менее, готовых выставить себя на посмешище курсантской публике, почему-то не находилось. И тут меня осенило. – Слышь, Конфоркин. Только тебе! Только по секрету! Исключительно из-за хорошего отношения. Да не суетись и спрячь блокнотик. Лично у меня талантов нет и не предвидится. Но я знаю такой талант! Просто, талантище! Человек огромадной самобытной культуры. Поэму по ночам ваяет. Причем, исключительно на киргизском языке. Представь, сколько тебе плюсов, как секретарю комсомольской организации! Среди всеобщей серости и убогости, Конфоркин нашел, воспитал, взлелеял и выпестовал редкую жемчужину! Может даже назначат в секретари батальона! Ну, чем не карьерный рост? Показать, где талант обитает? Конфоркин прикинул возможные головокружительные перспективы в скудном умишке и ухватился тонкими ручонками за рукав моей гимнастерки. Идея ему понравилась. Еще бы, такая удача. Но его точило смутное сомнение. – На киргизском стишки, говоришь. А если наше быдло необразованное не поймет? Они же русскую речь не всегда с первого раза понимают. Вдруг освистают, мерзавцы? Это же риск, на грани провала с последующей опалой. Могут обвинить в политической близорукости! Понимать надо. – Не сомневайся, все будет в лучшем виде. Тем более, это развитие национальной самобытной культуры! Замполит просто охренеет от восторга! А успех я обеспечу. Грандиозный успех будет, поверь на слово. Только одно маленькое условице. Ты, дружок, в агитбригаду запиши еще человек с десяток. Я скажу кого именно, только петь-позориться и скакать по сцене мы не будем, учти. Мы, так сказать – группа поддержки нашего поэта. От нарядов, естественно, полное освобождение. А так же еще индульгенция от общественно-комсомольских поручений на будущее. Никаких стенгазет, докладов на собраниях, участия в политических форумах, конференциях, семинарах и прочей фигни. Идет? А успех будет просто потрясающий! Ошеломительный успех будет! Факт! Гарантирую! Хлопнули по рукам и я надиктовал десяток фамилий проверенных ребят из разряда «рецидивистов-заводил-раздолбаев». Комсорг пытался отнекиваться и спорить о целесообразности привлечения подобных кандидатур, но я сумел найти нужные слова. Отпустив сияющего Конфоркина, изложил парням абсолютно гениальный, но простой в исполнении план. Наступил день долгожданного конкурса. В просторном училищном клубе полудремал 1-й учебный батальон. Пригнали всех до последнего человека. Естественно, присутствовал партийный бомонд и комсомольский актив. В жюри восседали важные представители политотдела училища. Офицеры батальона организованно расположились на первых рядах зрительного зала. Конкурсанты в порядке очередности выходили на сцену и пытались блеснуть скудными талантами. Кто-то бездарно пел, совершенно не попадая в такт. Кто-то играл на гармошке или гитаре, страшно фальшивя. Кто-то убого показывал заезженную миниатюру. Кто-то пытался пародировать Хазанова. Все было достаточно топорно. Зал откровенно скучал и вяло похлопывал. Откровенных бездарей и коновалов тупо освистывали. Тоска смертная! Но выбора не было. Ибо лучше быть зрителем на безалаберно халтурном конкурсе, чем активным участником на праздничном кроссе по пересеченной местности на дистанции в шесть километров при полной боевой выкладке. Или, упаси Господи, корячиться на грузо-погрузочных работах в бездонных складах ближайшей товарно-сортировочной базы. Подошла очередь Адиля. Киргиз вышел на сцену и принял многообещающую театральную позу. Надо отметить, что парень был достаточно колоритной фигурой. Рост за 180 см, голова солидного шестидесятого размера, огромные руки, раскосые глаза, смуглое скуластое луноликое лицо, иссиня-черные волосы, кривые ноги и сапоги 46-го размера. Ну точно, душман афганский! (шутка, парень был наидобрейший). Адиль картинно заломил руки и, выпучив раскосые глаза, эмоционально резанул минут на пятьдесят без перерыва, без пауз и остановок. ТындербЭй улдА замдЫ КолоржУс юлмАй холвАх ЦапервУ гюльбА  ерсЕц ПапюрькЕ ындЫ пюждЕц КурултАй тюнбАм арнАк ЧиркашИ бильдЫн бурхАк ШубармУ овцЭк лямбУн УкурмА жамшАн дукдУн СарандАх ишак жазАн ДыбалдАн урюк казАн БюрандЫ малАш югОй Кырдамир хамАл  чурдОй… Сидящие в зале курсанты мгновенно прекратили болтать и хихикать. Дремавшие украдкой сразу проснулись. Все удивленно замерли и уставились на сцену, широко раскрыв рты в крайней степени изумления. Парни ожидали чего угодно, но только не этого. Со сцены и из огромных динамиков, развешанных на стенах огромного зала, неслось неудержимое, эмоциональное, совершенно непривычное и абсолютно непонятное. МугульмА сантА бабАй ДурунбАй цывЭ торнАй Абдульмек зирбАн ***нАк ЖойболсАн чурИм кунАк… Бесконечно долгие пятьдесят минут, которые показались вечностью, зал находился в состоянии шока. ТАКОГО выступления не ожидал никто. В клубе воцарилась гробовая тишина. После убогих и откровенно пресных выступлений предыдущих конкурсантов, этот номер производил неописуемое и завораживающее впечатление. А киргиз разошелся не на шутку. Его словно прорвало. Адиль эмоционально махал руками и притопывал ногами. Обильная слюна пенилась и летела из перекошенного рта прямо в первые ряды. Микрофон и колонки дребезжали и надрывно хрипели от дикого напряжения, передавая в зал энергетику языка незнакомого и непривычного для наших ушей. Адиль активно жестикулировал и жутко вращал выпученными глазами. Он так широко открывал рот, что буквально едва не заглатывал микрофон. Члены комсомольского актива после сорока минут изумленного бездействия начали постепенно приходить в себя и недоуменно посматривать на Конфоркина. Чувствуя неладное, вождь неуютно ерзал по стулу костлявым задом. Он временами оборачивался в зал, выискивая глазами группу поддержки неугомонного поэта. Когда Адиль, наконец, выдохся и склонился в почтительно низком поклоне, коснувшись полусогнутыми пальцами поверхности сцены, я громко зааплодировал. В гробовой тишине молчащего зала мои одинокие аплодисменты были как что-то нереальное и запредельное. Эдакий акустический  раздражитель, который оказался за гранью адекватного понимания данной ситуации. Нонсенс! Зал инстинктивно вздрогнул. Мои упрямые и громогласные аплодисменты били по ушам. Остальные ребята из группы поддержки расселись в клубе так, чтобы своим присутствием охватить всю площадь огромного зала, не оставив бесконтрольных мест. И вот, поддерживая мои старания, в различных концах слушательской аудитории начали раздаваться уверенные и настойчивые аплодисменты. Некоторые курсанты из группы поддержки вскочили со своих мест и бурно аплодируя, засвистели в знак восхищения и одобрения. Витя Копыто истерично и восторженные закричал. – Браво! Браво! Брависсимо! Бис! Браво! Непосвященные в заговор курсанты, ошарашено и недоуменно переглядывались. Некоторые крутили пальцем у виска. Восторженная и бурная реакция на тарабарские стихи была им абсолютно непонятна. Затем под влиянием заразительного примера или стадного чувства (назовите как угодно), а может чисто ради хохмы, тут и там стали подниматься группы курсантов и зажигательно аплодировать. Зал постепенно, но уверенно утонул в дружных и длительных овациях. Толпа курсантов, постепенно разогревшись, разошлась не на шутку. Заводя саму себя, курсантская масса ревела и ликовала. В результате, зал начал организованно скандировать. – Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Адиль сиял от счастья. Он беспрестанно кланялся и посылал в зал воздушные поцелуи. Это был несомненный успех! Курсанты 1-го батальона поголовно включились в нашу авантюру и подхватили незамысловатую игру, имитируя искренний восторг. – Браво! Давай еще раз! С самого начала! ТындербЭй улдА замдЫ! Гениально! Браво! Абдульмек зирбАн ***нАк! Класс! Браво! Бис! Браво! Бис! Давай сначала! Строевые офицеры, сидящие в первых рядах амфитеатра, непонимающе переглядывались. Они чувствовали себя «не в своей тарелке», чужими на этом празднике жизни. Комсомольский актив и политработники тоже ничего не понимали, но видели поросячий восторг целой тысячи курсантов. И это было абсолютно непредсказуемо и необъяснимо. Такой бурной реакции зала на непонятную «абра-кадабру» никто из них не предполагал. А представить себе, что тысяча курсантов, находящихся в зале, в совершенстве знает киргизский язык – это, согласитесь, полное сумасшествие. Тем не менее, зал бился в истеричном экстазе. Рев и овации не смолкали. Делать нечего, и представители офицерского лагеря, чтобы не выглядеть законченными идиотами и «белыми воронами» на фоне толпы, беснующейся в неконтролируемом восторге, нехотя поднялись со своих мест. Стоя, они приветствовали грандиозный успех самобытного поэта, делая вид, что понимают глубокий смысл и литературную красоту киргизских стихов. Зал не утихал еще минут десять-пятнадцать. Ребятам неожиданно понравилось участвовать в незамысловатой игре. Исключительно по настоятельному требованию курсантской братии, Адиль на бис озвучил пару десятков четверостиший из поэмы. Каждое встречалось очень тепло и восторженно, громом аплодисментов, криками одобрения и бурей оваций. Создавалось впечатление, что все курсанты досконально понимают слова автора. Наслаждаются каждой строчкой феноменальной поэмы. Комсомолец Конфоркин гордо распушил хвост и с важным видом что-то самозабвенно комментировал толстым и красномордым полковникам из политотдела училища. Концертный конкурс удался на славу! Адиля единогласно делегировали в агитбригаду, чтобы он смог осчастливить нетленным произведением обожаемых и дорогих нашему сердцу соседей – стратегов из ракетного и конвоиров из «помидорного» училищ. Мы не могли отказать себе в удовольствии и не поделиться с ними самым дорогим и любимым, что у нас было – фундаментальной поэмой на киргизском языке. Причем, в исполнении первоисточника – из уст гениального автора. – Теперь держитесь, дорогие краснопогонные друзья! Попали, так попали! Хе-хе! Злорадному восторгу не было предела. Адиль получил путевку в большую жизнь. Обалдевший от неожиданного и оглушительного успеха, опьяненный зрительской признательностью, стихоплет Адиль с новой силой и удвоенной энергией уселся за написание продолжения к поэме. Обладая колоссальной работоспособностью и неисчерпаемым потенциалом, киргиз довел  длительность ее прочтения с жалких пятидесяти минут до неполных полутора часов. Жаль, читатель не сможет увидеть выражение лиц у курсантов и офицеров ракетного училища. А впоследствии и у ребят из училища внутренних войск, когда Адиль неожиданно обрадовал их своим приездом. Он однозначно и бесповоротно поразил всех редкостным поэтическим талантом. И надолго остался в самых потаенных глубинах их мозга с незабываемыми строками нетленного и эпохального выступления. А картина была неописуемая. Особенно увлекательно было наблюдать, как у «помидоров» дружно вытянулись рожи, когда после полуторачасовой одухотворенной поэмы с обязательным эмоциональным притопыванием и непроизвольным слюнотечением автора и чтеца в одном лице, «наемные плакальщицы» в гнетущей тишине обалдевшего и откровенно недоумевающего зала, начинали дружно визжать от восторга, громко топая ногами. Они по-честному отрабатывали секретную договоренность, отбивая ладони в бурных овациях. И требовали повторить все заново на бис. «Помидорам» ничего не оставалось делать, как тоже активно и старательно хлопать в ладоши вслед за нами. Ибо, долг вежливости  –  раз. А во-вторых, лучше добровольно похлопать минут десять и забыть обо всем. А то, не дай Бог, поэт обидится и завернет бесконечную песню повторно. С самого начала. А это уже более чем серьезно! Вторично выслушать Адиля в течение еще полутора часов  это, я вам скажу, пытка еще та! Не для слабонервных! За гранью гуманизма, не иначе! Доведенные до полуобморочного состояния ракетчики-стратеги и конвоиры из внутренних войск остервенело хлопали в ладоши, не давая Адилю выступить на бис. При малейшей попытке поэта-самородка повторно подойти к микрофону и что-нибудь сказать, залы в «помидорных» училищах мгновенно взрывались и дружно заходились в бурных овациях. Растроганный теплым приемом, Адиль купался в лучах заслуженной славы. Это был его звездный час. Он был искренне счастлив, что уже дорогого стоит. Рядом неотступно следовал неугомонный комсомольский вожак Конфоркин. Он неустанно акцентировал внимание окружающих на том, что это именно он  – Конфоркин, нашел литературную жемчужину в однообразной и безликой массе серой курсантской посредственности. А также лично создал все условия для раскрытия самобытного таланта замечательного киргизского поэта. Конфоркин украдкой заглядывал в блокнотик и выразительно цитировал первоисточник. – Нет, вы только послушайте. ЕбулдА мантЫ пиндУ. Музыка, а не слог! А сколько эмоций?! Какая красота слов и экспрессия! Не правда ли! А рифма! Какая отточенная и выверенная рифма! Ууу, это гениально! Адиля единогласно выдвинули на конкурс талантов в военный округ. К большому сожалению, группа поддержки с ним не поехала. Не отпустило командование училища. И как следствие этого, в округе Адиля не поняли. Не оценили киргизского акына и все тут. Он вылетел в еще отборочном круге. По его возвращению в спальном помещении казармы состоялся обстоятельный и авторитетный «разбор полетов» с глубоким анализом причин краха. – Адиль, не грусти, я тебя умоляю. Занюханное окружное жюри – неучи и бездарности! Сборище узколобых мракобесов и ретроградов. Они просто не готовы к размаху твоего грандиозного таланта. Чего ты от них хочешь, если эти полковники из округа в слове «рапорт» делают три ошибки. Они кроме Общевоинских Уставов никаких книжек никогда не читали. А ты – самородок! Тем более что пишешь на родном языке. Кто из окружных дятлов знает киргизский? Нет, ты скажи! Тогда я скажу. Слушай сюда, Адиль. Не им тебя судить! Не доросли деревянные деятели военных искусств до такой глыбы, как ты. Поверь на слово. ЧембердЫ копнА елдЫ! Это ж силища! Сколько эмоций! Плюнь на них и работай дальше. Настоящих великих поэтов частенько лишь потомки и почитают. А современники не замечали вовсе. Все зависть! Обычная человеческая зависть и серость. Идиоты! Они еще детям и внукам будут рассказывать, как нечаянно прикоснулись к прекрасному и великому. Но по личной убогости и бронелобой сущности не оценили этого. Не бери в голову. Будь выше них. Твори! Вот прямо сейчас иди и твори! И Адиль творил дальше. На момент выпуска из училища его поэма доходила без малого до четырех  часов непрерывной озвучки. Чувствуете размах?! Вот это шедевр! Глыба! Силища! Очень жалею, что не имею копии нетленного творения. Нет, честно, не смейтесь! 31. Полуночные покатушки (рассказ Лёлика) Наряд по хозяйственным работам, овощной цех курсантской столовой. 00.30. ночи. Личный состав 45-го отделения чистит картошку. Норма – семь ванн. Самых обычных эмалированных ванн, которые есть в квартире у каждого… или почти у каждого. Одни парни пессимистично утверждали, что этот подвиг невозможен по-определению. И установленная норма абсолютно нереальна. А придумать ее мог безумный прапорщик, люто ненавидящий всех, кто в далекой перспективе наденет офицерские погоны. Оптимисты парировали, что если поднатужиться и быстренько отремонтировать две картофелечистящие машины, которые ржавели без движения уже не один десяток лет, поменьше говорить, побольше работать (оптимизировать, так сказать, процесс), то к утру вполне реально. Уроженец славного города Пилопедрищенска Витя Копыто с апломбом в голосе утверждал, что может сотворить это один. Самолично. И что подобное ему совсем «не слабо». Он готов на спор под любое желание и под достойное вознаграждение. И тут заговорил Лелик Пономарев. Заговорил тихим спокойным голосом, не прекращая чистить картошку. – Возвращалась как-то моя сестра домой после работы поздно вечером. А темнеет в Киеве рано, быстро и качественно. Раз – и уже ночь, как свет в комнате выключить. Сестренке года 22-23. Точно не помню, но где-то в этом районе. Короче, не столь важно. Важно другое. Летний вечер. Сестренка-красотка цокает каблучками по брусчатке. Звездное небо. Мало уличных фонарей. Красивейший город Киев, где один уютный парк переходит в другой – рай для влюбленных и романтиков. На улице, фактически, ни души. И вдруг из кромешной темноты украинской ночи прямо навстречу выходит красивый парень 28-30 лет с открытой белозубой улыбкой. Сестренка оторопела. Остановилась и чуть не закричала. Кричать, надо признаться, было от чего. Парень, сложенный как греческий бог Аполлон, загорелый с идеальной фигурой – мечта любой девчонки, был абсолютно голый. Руки он держал за спиной и стоял босиком на асфальте. Благо, в Киеве летом очень тепло. Стоял, гордо развернув плечи. Совершенно не стесняясь и не пытаясь скрыть обнаженное мужское достоинство. – Здравствуйте, удачный вечерок, не правда ли?! Его голос, по словам сестры, звучал словно музыка. – Мммм…– попыталась ответить Лена. А в ее голове проносились возможные варианты развития событий. От самых кошмарных и неприемлемых, до более-менее «не очень». – Вам куда? – вежливо поинтересовался молодой человек. – На Березняковскую, – пролепетала сестренка, что являлось чистосердечной правдой. – Будьте любезны, садитесь мне на спину. Я подвезу. Улыбка не сходила с приятного лица ночного незнакомца. «Наверное, в дурдоме день массового побега, а я новости по радио не слушала, только музыку», –  подумала сестренка и попыталась вежливо отказаться. Отказ не очень удивил голого доброжелателя. Не переставая улыбаться, он разомкнул руки за спиной, и Лена увидела холодный блеск лезвия ножа. – Пожалуйста, садитесь. Мне нетрудно. Да, и по пути, – с подкупающей настойчивостью предложил «Аполлон». Учитывая убедительные аргументы в пользу неожиданной поездки, Лена, задрав модную узкую юбку, идеально облегавшую крутые бедра, залезла на спину полуночному скакуну. Повесив дамскую сумочку себе на шею, Лена сцепила руки на мускулистой груди незнакомца. Тот, обхватив руками стройные ноги сестрички, поскакал по ночному Киеву. В процессе скачки, парень периодически подпрыгивал и цокал языком в такт галопу. Лена, умирая от страха, думала только об одном – как это действо смотрится со стороны. А действительно! По ночному городу, по нагретому за солнечный день асфальту, под романтичным звездным небом, по набережной Днепра несется удалой жеребец-красавец.  Его хорошо развитые мышцы рельефно перекатываются под загорелой кожей. И такой красавчик гарцует абсолютно голый, шлепая босыми ногами по асфальту. Сюрреалистичная картинка, не так ли? Скачет не один, а с перепуганной девчонкой на спине, у которой юбка задрана до ажурных трусиков. А дамская сумочка, переброшенная через шею, подпрыгивает и бьет по рельефной попке строго в такт галопу. Бред! – Какой подъезд? – прохрипел взмыленный «конь», приближаясь к нужному дому и тяжело переводя дыхание. Путь был неблизкий, а сестренка – лакомый кусочек, поймите правильно. Кровь с молоком, настоящая хохлушка. Возьмешь в руки – маешь вещь! Короче, заморился коник. – Третий, – пролепетала испуганная наездница. Скакун послушно прогарцевал до парадной двери, где аккуратно ссадил на ступеньки ошалевшего «жокея». Затем вежливо и церемонно поклонился. Галантно поцеловал руку и убежал в темноту ночи. Только пятки сверкнули. «Наверное, это я сошла с ума», – подумала Лена. Не дожидаясь лифта, перескакивая через три ступеньки, она взбежала на свой этаж. Забыв про ключи от квартиры в сумочке, сестренка нажала на кнопку звонка. Кнопку звонка Лена держала не просто долго, а очень долго. Ну, короче, пока я не втащил ее в квартиру. Маме сразу поплохело! А вы что хотели?! Сестренка – обалденная красавица, ухажёры толпами крутились. М-да. Некоторое время ушло на то, чтобы Лена перестала рыдать, выпила три-четыре стакана воды и два-три пузырька валерьянки. Мама, кстати, выпила все в тройной дозе. Поймите правильно, другие весовые категории. Немного успокоившись, сестренка рассказала о происшедшем. Маме немного полегчало. Папа перестал искать в кладовке ржавое охотничье ружье. А я побежал во двор, надеясь тоже верхом покататься перед сном грядущим. Говорят, очень пользительно для моциона на ночь верховой ездой позаниматься. Надо будет попробовать при случае. Пока я выскочил на улицу конь ретивый – полуночный Сивка-Бурка уже ускакал. Жаль, конечно. Хотел я из него мерина сделать. Просто руки чесались, мама не горюй. Как вы знаете, я – КМС по боксу и КМС по гребле на каноэ. Так что здоровьица, слава Богу и спасибо родителям, а так же тренерам, не занимать. Удар справа хорошо поставлен. Голозадого мустанга объездил бы в лучшем виде. Хотя, нет худа без добра! Сестренка наотрез отказалась работать в вечернюю смену, пока отец не отдал мне… О боже, благослови того «коня» и все коневодство в целом …ключи от «копейки» ! И я с превеликим энтузиазмом возил Ленку темными вечерами с работы, мысленно благодаря судьбу за посланника небес, благодаря которому полгода наслаждался за рулем персонального автомобиля. Личный авторитет и популярность, дети мои, особенно среди особей женского пола, напрямую зависят от возможности набить друзей и девчат в старое корыто, способное самостоятельно передвигаться. Причем, не только под горку, хе-хе. Но счастье не бывает вечным. Страхи сестры улетучились прямо пропорционально моим опозданиям к проходной в ее конторе. Нет, а чего она хотела?! У кого в восемнадцать лет была личная машина? Столько надо успеть! Везде надо поприсутствовать, засветиться. Ну, опаздывал я… иногда. Бывало. Врать не стану. Но не каждый же день. Короче, все встало на свои места. Машина в гараж, а я стал пешеходом. Все потому, что сестра быстренько вышла замуж. И забирать ее с работы стал законный муж. Такие дела… Лелик на некоторое время замолчал, набирая в бачок картошку и отодвигая ногами огромную гору очистков, образовавшуюся за время рассказа. Ребята заслушались и перестали чистить овощи, пытаясь уловить высокую философию повествования. Вытерев грязный нож о не менее грязную штанину ХБшного галифе и, оглядев заинтересованные лица парней, Лелик продолжил. – Самое странное, что объяснение причин ночного заезда сестренка все-таки получила. И что характерно,  непосредственно от самой «лошади». Киев, знаете ли, светский город. И в нем есть такое достижение инженерно-транспортной мысли, как метро. Во как! Однажды Лена ездила в Гидропарк – место такое в городе с одноименным названием станции метро. И на обратном пути, читая книжицу, почувствовала чей-то пристальный взгляд. Отрывает глаза от лямурной муры и видит как на нее смотрит, при этом приветливо улыбаясь, кто бы вы думали? Правильно! Ночной жеребец! Лелик сделал паузу, выбирая картошку побольше, чтобы чистить поменьше. – Неужели опять голый? – в наступившей тишине овощного цеха подал голос Витя Копыто. Выждав пока ребята вдоволь насмеются, Пономарев продолжил. – Дурень! Кто же его голого в метро-то пустит? Откуда он денежку для проезда доставать будет? Опять же, день на дворе. А этот скакун, похоже, лишь при луне оголяется. Хорошо, хоть мехом не обрастает, оборотень парнокопытный.  Слушай сюда. На этот раз парень был одет очень даже прилично. Весь «в фирме» с ног до головы. Джинса там, батник, кроссы и прочее. Подходит он к сестренке, наклоняется. Та думает, он опять покататься предложит. Перепугалась, жуть! Уже зажмурилась и милицию звать приготовилась. А может, санитаров из «дурки»?! Точно не скажу, да и сама Ленка сейчас не вспомнит. Но, по словам ее, услышала ангельский голос, которым конь тот ретивый вещал на полуночных скачках: «Мол, здравствуйте девушка. Я вижу, вы меня узнали, и я вас узнал. Вы не подумайте чего, с головушкой у меня всё в полном порядке. Мы тогда в картишки не слабо поиграли. Вот и получил я ставку – голяком, ночью девчонку какую-нибудь до ее дома галопом доставить. А ребята за нами на машине ехали и ржали как настоящие лошади. Вы их с перепугу не заметили». Поцеловал ей руку и на следующей станции вышел. Мораль сей басни такова – не фиг в азартные игры на «слабо» играть, себе дороже будет. Лелик Пономарев с ехидной улыбкой посмотрел на Витю и шутливо рявкнул. – Копыто, не стой раззявя рот! Картошку чисти шустрее, пока ставку за семь ванн не придумали – голяком по училищному плацу маршировать! Тогда, точно в «дурку» заберут. Тебе там давно самое место. 32. Страдания Плуга (рассказ Лёлика – 2) – Когда я боксом занимался в секции славного города Киева и делал неплохие успехи. Хотя, что я все о себе да о себе любимом. Скромность –  одно из моих многочисленных достоинств, как вы знаете, поэтому расскажу о Плуге. Был у нас в секции парень, сильный, как слон, красивый, как крокодил, добрый, как котенок и сообразительный, как носорог. И звали его Плуг. Нет, вы не подумайте чего. Папа и мама его очень любили. И в паспорте у него, естественно, что-то другое было написано. Но мы того не ведали, поэтому звали коротко и любя просто – Плуг. Ибо прямолинеен был, как это изобретение человечества и упорен до умопомрачения. Работоспособность, как у паровой машины. Боксерские груши под его ударами жалобно стонали, лопались по швам и стекали песком к могучим ногам. Самое ценное, что умиляло до слез – был он абсолютно открытый, искренний  и ничего не скрывал от душевных товарищей, которые были с ним предельно вежливы, корректны и местами, даже деликатны. Попробуй, не будь?! Погибнешь на ринге в первом же дружеском бою. Лучше под электричку попасть, чем Плугу под удар справа. Так вот, однажды перед тренировкой Плуг из сумки с формой вытаскивает старые кеды Вьетнамского ширпотреба. Старшее поколение меня понимает – с резиновым мячиком на щиколотке. Вытаскивает и отчаянно чертыхаясь, начинает обувать. А на лице, не обремененном интеллектом, буря эмоций, мама не горюй! Один из ребят, наблюдая за страданиями доморощенного интеллектуала с внешностью громилы-австралопитека, поинтересовался чисто из вежливости. – Плуг, а где твои новые «адидасы»? То, что мы услышали, лишило возможности тренироваться не только в этот день, но и еще длительное время по причине всеобщего пребывания в состоянии, близком к истерике. Оно возникало сразу же при виде нашего дорогого Плуга. Готовы? За подробности не ручаюсь но, лично зная автора, сам в достоверности событий нисколько не сомневаюсь. В общем, едет наш Плуг с очередной тренировки. На плече тяжелая сумка с амуницией. На ногах новенькие кроссовки «Адидас». В животе пара литров минеральной воды. Любил Плуг попить водички после тренировки для восстановления водно-солевого баланса. А влазило в него, как в хорошего верблюда. Итак, переполненный троллейбус, город действия – Киев. Троллейбус едет медленно. Водителю спешить некуда. До конца смены еще много часов. До остановки Плуга тоже далековато. До ближайшего туалета также не близко. Минералка в желудке из живительной влаги давно переработалась в субстанцию желтого цвета, и настойчиво ищет выход из организма. Ощущая избыточное давление в мочевом пузыре, Плуг понимает, что до своей остановки, а тем более, до родного унитаза он не доедет. Не успевает, м-да. Это не совсем приятное открытие Плуга несколько озаботило. Более того, озадачило! Киев, знаете ли, город миллионный! И на улицах днем все эти миллионы, фактически, и шарахаются. Представляете? Нет, чтобы дома сидеть у телевизоров! Они – все эти миллионы, практически, на улице. И причем, именно на той, где идет троллейбус, в котором едет страдающий от изнеможения Плуг. Долго думать Плуг не любил, а возможно, и не умел. Поэтому моральная сторона вопроса давно была решена. Умирающий от нетерпения Плуг ждал очередной остановки. Мечтал о любом ближайшем подъезде. И пусть лучше лопнет такой атавизм эволюции, как совесть, нежели любимый мочевой пузырь, очень нужный для дальнейшего комфортного существования. Логическая цепочка, выстроившаяся в голове интеллигента в первом поколении, была незатейлива как канцелярская линейка. Пока троллейбус маневрировал у ближайшей остановки, Плуг начал энергично протискиваться к выходу из переполненного салона. Тем временем, на задней площадке троллейбуса разворачивались события, мимо которых Плуг, как настоящий джентльмен, пройти тоже не мог. Какой-то подвыпивший мужчинка цеплялся к симпатичной девчонке в слабой надежде познакомиться или выпросить номер телефона. В Киеве все девчонки – просто конфетки, поверьте на слово. По всей видимости, девушка не горела желанием стать музой какого-то бухарика и отнекивалась, как могла. Ухажер был настойчив, нетрезв и навязчив. Девушка – трогательно мила и беззащитна. Плуг был решителен и галантен. В момент, когда двери троллейбуса начали движение на открытие, Плуг коротким ударом в корпус пресек дальнейшие ухаживания «кавалера», отправив его тело в полет за пределы пространства троллейбуса. Сделав доброе дело, Плуг подхватил свою сумку и выскочил на остановку. Изящно перепрыгнув через потенциальных пассажиров троллейбуса, поваленных в кучу-малу, вылетевшим из салона в позе «морской звезды» Ромео-неудачником, он лучезарно улыбнулся спасенной принцессе. Посчитав свою миссию исполненной, Плуг со скоростью олимпийского чемпиона по бегу влетел в ближайший подъезд. Бросив сумку со спортивной формой под ноги, он быстро огляделся по сторонам. Убедившись, что в подъезде ни души, лихорадочно схватился за ширинку. Нетерпеливо вжикнула молния. Долгожданный миг блаженства и заслуженного облегчения был совсем рядом, но стук женских каблучков по ступенькам подъезда заставил «молнию» вернуться в исходное положение. Плуг едва не завыл от обиды и отчаяния. Его страдания давно перешагнули за грань возможного терпения. В подъезд вошла девушка из троллейбуса. Увидев Плуга, она защебетала совершенно не делая пауз между фразами. – Здравствуйте. Вы так быстро убежали, что я не успела сказать «спасибо». Я вам так благодарна, так благодарна. Этот жлоб преследовал меня от самого института. А вы сюда в гости? Я вас здесь раньше никогда не видела. А я тоже здесь живу. Меня Ингой зовут. Может, на кофе зайдете? «Ну, туалет же у них в квартире должен быть», –  интуиция Плуга была на высоте, и он энергично кивнул головой. Говорить и одновременно сдерживать накатывающую волну он уже не мог. Засунув одну руку в карман джинсов, Плуг фактически пережимал мужское достоинство, не давая разбушевавшейся жидкости вырваться за пределы организма. Что еще говорила неожиданная спутница, Плуг не слышал и не воспринимал. В ушах активно булькали продукты жизнедеятельности его могучей тушки. Два литра минералки – это перебор! Пока девушка доставала ключи из сумочки и вставляла в замочную скважину, Плуг, судорожно пританцовывая, сдерживал непреодолимое желание вышибить дверь, чтобы оказаться наедине с желанным керамическим другом. – Проходите, пожалуйста, в большую комнату, а я сразу на кухню. Может минеральной воды, пока кофе варится?! Слова Инги показались Плугу чудовищным издевательством, но достойно и вежливо ответить уже не было сил. С жалкой улыбкой вымученной благодарности, он энергично помотал головой в знак категорического отрицания. – Проходите, не стесняйтесь. Только прошу вас, разуйтесь, пожалуйста. Там ковер иранский с толстым ворсом. Он ручной работы. Настоящая персидская культура. Папа из командировки привез. Вон магнитофон, записи разные есть. Вам что нравится? Мне итальянцев дали. Вы какой кофе предпочитаете? Арабику или робусту?! Сейчас вода закипит, я скоро. Голос Инги долетал до Плуга издалека. Он отчаянно рыскал по квартире в поисках маленькой комнаты… с нужным предметом, как унитаз. Счастье было близко, но синяя птица удачи откровенно глумилась над страданиями Плуга. Сегодня был явно не его день! Очевидно все звезды и судьбоносные планеты встали для Плуга… как-то не так! В коридоре, ведущем к заветному сантехническому достижению человечества, лежала огромная овчарка. Причем, лежала, агрессивно оскалив зубы. А ее немигающие глаза зловеще смотрели сквозь Плуга, оторопевшего от неожиданной встречи. «Знатная зверюга! Наверное, медалистка?! Вон, как пристально смотрит. Не отрываясь. Похоже, тренированная. Сейчас бросится?! А у меня джинсы новые. Порвет на тряпочки. Все! Это конец», –  успел тоскливо подумать страдалец. Просить потенциальную даму сердца в первую минуту пребывания наедине в ее же квартире о возможности получения доступа в туалет, минуя злобную собачину, было для гордого Плуга позором. Недопустимым классическим позором, смерти подобным. Плуг в отчаянии сглотнул слюну. Осторожно, чтобы не расплескать свое содержимое и не нервировать серьезную собачку, он медленно вернулся в комнату. Мыслительный процесс резко активизировался. Вот, что значит настоящий боец-мужчина, для которого безвыходных ситуаций не существует по-определению! Взгляд Плуга быстро скользил по комнате. Синхронно всплывали гениальные ремарки: «Открыть окно? Не успею! Цветов на подоконнике много. Все не переставить. Мокрые штаны – назад в детство. Никогда! Лучше смерть! Горшки с цветами? Маловато земли будет, вся жидкость сразу не поместится! Впитаться не успеет. Эх, два литра минералки – все же перебор!» Скрипя зубами из последних сил и сдерживаясь на нечеловеческих усилиях воли, Плуг расстегнул молнию… Короче, продукты своей жизнедеятельности измученный Плуг излил на густой ворс роскошного ковра. Вот! «Должно же впитаться когда-нибудь!», – рассудил страдалец себе в оправдание,  испытывая фантастическое облегчение. Жизнь опять приобрела смысл и краски, а душа вернулась в бренное тело. Плуг включил магнитофон и замурлыкал популярную мелодию, подпевая солисту модной группы. Попутно он обдумывал возможную версию объяснения наличия жидкости на ковре. Что характерно, на всем ковре площадью три на четыре метра. За спиной Плуга раздался мелодичный звон. Это Инга вкатила в комнату маленький столик на колесиках, на котором живописно разместились изящные чашечки с ароматным кофе, зефир в шоколаде, сливочная помадка и другие вкусности. – Странно, почему весь ковер влажный?! Инга с недоумением огляделась, осторожно переступала с ноги на ногу, утопая в роскошном ворсе красивого ковра по самые щиколотки. Она внимательно посмотрела на потолок, но не обнаружила следов протечек от соседей сверху. Надо было срочно что-то говорить и говорить разумно-правдоподобное. Спасая неловкость положения, Плуг взял и выдал. – Аааааааа… это собака ваша. Да! Именно собака. Пришла и пописала прямо на ковер, – произнес доморощенный «гигант мысли». Увидев округлившиеся глаза Инги, Плуг расценил этот знак, как явный успех искрометной версии и сразу же начал развивать инициативу. В боксе ведь что главное? Нападение! А Плуг был талантливый боксер. Поэтому придав голосу нотки легкого укора, Плуг перешел в убедительное наступление. Неожиданно для самого себя новоявленный защитник животных выдал зажигательную речь. – Выгуливать животину надо чаще. А то она бедная дотерпеть не может, чтобы часа желанного дождаться. Вы знаете, как оно терпеть-то? Это надо же так скотину мучить?! Гринписа на вас нет! Плуг присел на корточки и погрузился пальцами правой руки во влажный ворс ковра. Поднеся пальцы к носу, он потер их между собой и с важным видом понюхал, громко втягивая воздух через ноздри искривленного боксерского носа. Скорчив брезгливо-убедительную гримасу, Плуг авторитетно заявил с видом непререкаемого эксперта в области кинологии. – Моча. Да-да! Обычная стандартная моча среднестатистической овчарки. Точно говорю, пришла ваша собачка и прямо на моих глазах на коврик этот …ммм…как его… иранский и пописала. Ага! Нассала говорю, собака…ваша. Кстати, где тут у вас можно руки помыть? Инга как-то очень странно посмотрела на самоуверенного Плуга. – Как собака?! Она же плюшевая! Ее папа из Германии привез. Он у меня в «Аэрофлоте» работает. Из Борисполя за границу летает… Что еще говорила Инга, Плуг уже не слышал. Перепрыгивая через целые пролеты ступеней, с сумкой в руке он, сломя голову, летел по лестнице. И то, что он бежал почти босиком, то есть в носках, а его новенькие кроссовки «Адидас» остались стоять в прихожей у гостеприимной и красивой любительницы плюшевых собак, Плуг понял только у себя дома. 33. Тотальное планирование «Разведка» донесла, что послезавтра, неожиданно и без разрыва дипломатических отношений, то есть коварно, ровно в четыре часа утра (вот почему, именно в четыре утра?! …почему им десять утра не подходит?!), «войска всех империалистических стран мира», нападут на краснознаменное, орденоносное, образцовое во всех отношениях военное училище. Это «ВОЙНА»! Но мы не спим. Мы на посту! Мы все как один! Мы так легко не сдадимся. Отстоим! Не посрамим… Разведчик Витя Копыто подслушал разговор офицеров в курилке. – Учебный год на исходе, а тактические учения по плану не закрыты. А план – это, понимаешь, план! План рождается в муках. Обсуждается длительно во всех инстанциях. Утверждается у вышестоящего начальства. Все очень даже непросто! Далее, на каждый план пишется план выполнения плана с обязательным подробным описанием всех выполненных мероприятий по обеспечению выполнения каждого пункта первоначального плана. Если появляются замечания, выявляются недоработки и недостатки в процессе выполнения плана, то незамедлительно составляется план устранения этих замечаний и недоработок. Которые вносятся в очередной план. Который в свою очередь дополняет и корректирует первоначальный глобальный план. И так без конца и края. Один план переходит в другой, дополняя, оптимизируя и конкретизируя его. Мероприятия годового плана переходят в квартальный. Квартальный – в месячный. Месячный – в декадный или в еженедельный. Еженедельный – в ежедневный. Ежедневный  –  в почасовой. А еще есть и календарный план, который со всеми вышеперечисленными планами не имеет ничего общего и т.д. и т.п. Самое главное, что все последующие планы должны быть лучше, насыщеннее и совершенней предыдущих. Поэтому, учитывая бесконечный процесс постоянной эволюции и прогрессии, неизбежно наступает момент, когда очередной план трансформируется в законченное уродство. Абсолютно нереальное и невозможное к исполнению. Неосуществимое даже с авральным привлечением всех ресурсов и мобилизацией героических усилий. А за выполнение плана спрашивают. Ой, как больно спрашивают! Поэтому искусство написания планов, внесения в них корректив, отметок о выполнении и устранении замечаний, перенос невыполненных мероприятий (причем, исключительно по абсолютно «объективным» причинам) в следующий план  –  это, я вам скажу, мастерство запредельное и доступное не каждому гению военной мысли. Этому надо в академиях учиться. Лучше даже и не в одной, но это уже отдельная история. 34. Автозалет Итак, в спальном помещении казармы 4-й роты лихорадочно собран «филиал государственного военного совета» – четыре курсанта второго курса обучения. Цель: игнорировать предстоящие учения по причине их частого проведения. Просто надоели, обрыдли до невозможности! Задача: попасть в наряд по роте. Способ выполнения: наглый залет. Вернее, автозалет. Исполнение: лежание на кровати в дневное время на глазах у офицерского состава, что категорически запрещено. Повестка утверждена. Регламент выполнен. План разработан. Все проголосовали единогласно. Осталось осуществить. Витя Копыто выслушав подробности и предложения, восторженно промолвил. – Это генитально! Не судите строго, парень немного гундосил. При этом, одновременно, еще и шепелявил, доставляя окружающим неописуемое удовольствие. А из его уст непроизвольно рождались замечательные реплики, зачастую переходящие в «крылатые». Лелик Пономарев чмыхнул и поправил Витю. – Конечно, гениально, кто бы сомневался?! А генитально, Витя, это там, где ты постоянно чешешься. Глумиться над Витей было некогда, надо было срочно выполнять гениальное решение «военного мини-совета». И четыре наглых курсантских тела на глазах у командира роты синхронно приняли горизонтальное положение в койках… прямо в сапогах. Обалдевший от вопиющего безобразия и законченной наглости курсантов (почти военный мятеж и попрание устоев воинской дисциплины), капитан Хорошевский тупил ровно одну миллисекунду. Уже через вторую секунду (в армии все наказания личного состава происходят быстро, очень быстро или стремительно), мы стояли в кабинете ротного командира по стойке «смирно» и слушали познавательный курс лекций по географии. В процессе которого по достоинству оценили бескрайние просторы необъятной родины с обилием незнакомых названий возможных мест нашей дальнейшей службы. И то лишь при условии, если нам удастся искупить свою вину. Слава Богу, не кровью. Так как запланированный результат был достигнут почти мгновенно, наши четыре курсантские глотки дружно рявкнули. – Готовы понести любое заслуженное наказание! Увидев групповую покорность, командир роты несколько смягчился. И уже назидательным тоном продолжил вещать, что нам может быть позволят благополучно закончить обучение в, буквально, признанном во всем научном мире, учебном заведении… Да-да, оказывается, нам несказанно повезло обучаться в кладезе стратегической военной мысли на уровне таких авторитетных монстров, как Кембридж и Оксфорд, Гарвард и Сорбонна, МГУ и Бауманка. Как выяснилось из просветительской лекции капитана Хорошевского, нам выпала великая честь учиться в остродефицитном месте, по сравнению с которым, Вест Пойнт и Колорадо Спрингс – жалкие интернаты для дебилов и олигофренов деградирующего американского генофонда. Вот оно как?! Обалдеть! А мы и не догадывались. Через пару минут красноречие ротного иссякло. Лекция закончилась. Состав наряда был оглашен. И мы отправились готовиться к суровым будням несения суточного дежурства. 35. Ода колючей проволоке Через день, ровно в четыре часа утра – пунктуальность врага заслуживает особого уважения и искренней признательности, рота была поднята по тревоге, вооружилась и убежала в ночь для поддержки дружеских соединений 1-го батальона. А наряд, естественно, остался охранять вверенное имущество. То есть казарму, тумбочку дневального, пустую оружейку и самих себя, любимых. Грамотное решение? Да, несомненно! Поймите правильно, уже набегались по тревогам вдоволь и если появился реальный шанс «наступить на гофрированный шланг» или «закоротить на массу», то не воспользоваться им – грех. Пока за колючей проволокой, что неприступными рядами опутывала альма-матер шли «кровопролитные» бои… Кстати, о колючке! Такое количество колючей проволоки по периметру, наверное, все же оправдано. Чтобы всякое быдло с «гражданки» не смогло пробраться через забор военного училища и, затесавшись в курсанты, овладеть суперсекретными знаниями, во как! А может, наоборот! Чтобы мы, овладевшие этими самыми суперсекретными знаниями, не сбежали из военного училища и не вкусили развратной отравы «гражданки». Ведь далеко не каждый способен осознать свое счастье. К такому «счастью» надо привыкать долго. Иногда десятилетиями. Фактически, до выхода на пенсию. И лучше в отдаленных гарнизонах, чтобы сравнить не с чем. Чтобы до ближайшей цивилизации три часа на вертолете или две недели на оленях. Чтобы посвятить себя всего без остатка служению великой цели. Пока эта цель присутствует, конечно. А потом уже как получится. Выбирайся из скотских мест сам. По мере сил и возможностей. Только в колючке не запутайся. А то так и останешься там… на веки вечные. Легкой жизни никто не обещал. Тяготы, знаете ли, лишения всякие… даже в тексте Военной Присяги специально и заблаговременно прописаны. Чтоб повода для качания прав не возникало. Даже теоретических. Всегда можно носом ткнуть. Любого. Подпись под текстом Присяги твоя? Сам ставил? Без принуждения? То-то! А кому сейчас легко?! Простите, отвлекся. 36. Туалет Пока шли «ожесточенные боевые действия», наш наряд искренне переживал за товарищей. А как не переживать?! Не звери же какие, на их месте сами бывали. По вялым крикам «Ура!», периодически приносимым уральским ветром на территорию училища с «военных полей», напрашивался вывод, что силы обеих сторон давно на пределе. Курсантская столовая сиротливо пустовала. А сухпай, отправленный для прокорма бойцов на передовую, имел маркировку гораздо более древнюю, чем даты нашего рождения. Те несколько дней, что народ воевал, его кормили всякой дрянью из консервных банок образца нашествия Чингизхана на Русь. Причем, содержимое консервов составляли павшие в боях кони. Да еще вместе со сбруей, амуницией и самими наездниками. Кроме шуток, абсолютно несъедобная и отвратная мешанина. Справить естественные надобности в чистом поле под ураганным огнем противника удавалось далеко не всегда. Народ терпел, а куда денешься. Терпение –вообще отличительная черта русского солдата. Поэтому каждый курсант мечтал после учений оказаться под крышей родной  казармы, где было два автономных туалета с пятью «очками»  в каждом и холодная вода: для измотанного человека – настоящий рай. Переступив порог казармы и, не успев толком раздеться и сдать оружие, полторы сотни личного состава роты метнулись наперегонки занимать свободные очки. Как упоминалось выше, содержимое складов НЗ  за время учений планомерно перекочевало вовнутрь защитников Родины. Гадость конечно, но голод – не тетка. Там оно частично переварилось. Молодость берет свое – нас так просто не отравишь! И личный состав, все как один, бесконечной вереницей суетливых муравьев дружно бросились в туалеты. Страждущие подгоняли облегчившихся. Очередь двигалась споро. Импровизированный конвейер работал слаженно и четко, радуя глаз своей функциональностью и дисциплиной, пока Витя Копыто не принес страшную весть. – Дальний туалет засрали! Воды в бачках нет, а они гадят и гадят! Не могли на улице под кустиком, да с лопушком. Комфорт им подавай, эстеты сратые, сибариты вонючие! Надо «стартер» искать, очки пробивать. Дежурный по роте, курсант Филин принес еще более угрожающую новость. – Эти… муданзяны… разворовали все подшивки газет из «ленинской комнаты». Старшее поколение меня поняло. Мемуары вождя мирового пролетариата, а так же все своевременные постановления мудрой партии и заботливого правительства пошли на гигиеническое обслуживание уставших бойцов. Учитывая, что туалетной бумаги в армии никогда не было, нет и не будет, использование для благой цели нетленное наследие великого Ленина и общепризнанных классиков теоритического коммунизма – однозначно ЧП политического масштаба. Потеря периодической печати типа: «Правда», «Красная звезда», «Политический вестник», «Трезвость и культура» равносильна измене Родине – *здец, приехали! При таком раскладе в наряде можно было провести оставшуюся жизнь и состариться вплоть до увольнения в запас через двадцать пять лет безупречной службы. Однако  нерадостная перспектива. В очках фекальные массы прочно спрессовались с идеями марксизма-ленинизма и сантехническая система казармы прекратила функционировать. Наступил сантехнический коллапс. Надо было срочно спасать положение. Пока курсант Филин искал «стартёр» , Витя и Лёлик оттесняли негодующую толпу страждущих от забитого туалета. А я, используя силушку – спасибо папе с мамой, толстенной проволокой заматывал ушки замка в двери туалета. Рокот возмущения и недовольства докатился до канцелярии роты. Двери открылись, вышел командир 4-й роты Володя Нахрен. Естественно, фамилия была абсолютно другая – Хорошевский, но она ему так не подходила, как Нахрен. Ну не отражала родная фамилия сущность человека и все тут. Почему именно Нахрен?! Да потому что при каждом удобном случае и при отсутствии оного, капитан Хорошевский регулярно использовал словосочетание: «на хрен». Тоном утомленного интеллигента капитан брезгливо поинтересовался. – Ну что за шум, на хрен?! Выслушав многочисленные претензии по поводу закрытия туалета, ротный решил выступить в роли поборника справедливости. Так сказать, выступить в роли отца родного. И выступил. Будучи застуканным с проволокой в руках у закрытой двери туалета, я получил команду. – Открывай, на хрен! Получил – выполнил. Спорить с командиром в армии не принято. Не прижилось в армии вольнодумие как-то вот… Хорошевский зашел в туалет, осмотрелся. То, что увидел, ему явно не понравилось. Казарма была старая, ее еще пленные немцы строили. Тогда лучше пленных фашистов строителей не было. 4-я рота располагалась на втором этаже трехэтажного здания. Потолки в пять метров высотой, своды и арки, как в тевтонских замках. А в туалетах полы из полированного мрамора! Выйдя из туалета, капитан ласково позвал дежурного по роте. – Филин! Ау! Курсант Филин появился словно из ниоткуда. – Да, товарищ капитан! Одухотворенным видом Сергей показывал полную готовность выполнить любой приказ командира. Более того, он уже предпринял все возможные и невозможные усилия для выполнения тех распоряжений ротного, о которых сам офицер еще только собирался сообщить подчиненному. Но обстоятельства были сильнее и, поэтому Филин беспомощно всплеснул руками – «Стартёра» нигде нет, все обыскал. Разрешите к дежурным слесарям сбегать?! Капитан посмотрел на курсанта Филина глазами умудренного воина и небрежно промолвил. – За мной. Крепкий уральский парень послушно засеменил за командиром. Через пару минут они вернулись. Филин принес два «блина» для штанги по 25 кг. каждый. Негодующая толпа курсантов удивленно притихла, так как события начинали развиваться несколько нетипично. Как прочистить забитые очки таким спортинвентарем, как штанга никто не знал. А учиться, согласитесь, никогда не поздно. На правах дневального, я заглянул в туалет и увидел как Нахрен подошел к технологическому отверстию канализационной системы. На секунду задумался, сунул руку в карман галифе и вытащил… взрывпакет. Капитан поджег шнур. Аккуратно опустил взрывпакет в технологическое отверстие. Накрыл его ведром, благо, оно стояло рядом. Сверху на ведро положил один на другой два «блина» от штанги, что принес курсант Филин. А сверху на «блины» поставил самого курсанта Филина… и поспешно вышел из туалета. Прогремел взрыв! Усиленный в замкнутом пространстве системы канализации, эффект был потрясающий. Филин, оправдывая фамилию, происходящую от названия ночной хищной птицы, широко округлив удивленные глаза до размера суповых тарелок, подлетел к потолку вместе «блинами» от штанги и разорванным в клочья ведром. «Как мячики у жонглера в цирке» – почему-то подумалось мне. Словно праздничные орудия, пять очков залпом салютовали специфическим содержимым, а на потолке коричневыми разводами отразилось фекальное месиво из канализационной системы. Чугунные очки, не выдержав гидроудара, сорвались с цементной подушки. Одно очко раскололось. Кафельная плитка вокруг очек вспучилась. Система канализации казармы была разрушена до основания. Циркуляция сточных вод нарушилась. На мраморный пол туалета, бурля и пузырясь, ринулся зловонный поток из туалета наших соседей сверху – 16-й роты. Не желая быть подопытным участником взрывотехнических экспериментов, Филин благоразумно затерялся в толпе зрителей. Его форма, некогда однотонной расцветки хаки, приобрела камуфлированную окраску с пятнами коричневого колера. Словоохотливый Витя Копыто, просунув вездесущую белобрысую голову в дверной проем раскуроченного туалета, смог выдавить лишь одно слово. – Зае-Beetles. Нахрен угрюмо взирал на результат своих глубокообдуманных действий. Долго бы он так стоял в состоянии ступора, если бы не визит командира, расположенной под нами, 5-й роты. Подпольная кличка – Череп. Объяснять не имеет смысла, говорит сама за себя. – Володя! Володя! Хорошевский очнулся от столбняка и вышел из туалета в коридор. – Володя, что случилось? По безумным глазам Черепа капитан Нахрен понял, что случилось что-то страшное, и предпочел ответить нейтрально, равнодушно пожав плечами. – Не знаю, а что? – Володя, ты понимаешь… ко мне в кабинет приходит мой курсант ВЕСЬ В ДЕРЬМЕ!!! И рассказывает страшные вещи! Нахрен сделал искренний вид, что крайне удивлен этим неожиданным событием. Изобразив на офицерском лице живой интерес, капитан Хорошевский с показным участием взял крайне возбужденного Черепа под руку, пытаясь увести подальше от туалета. Но командир 5-й роты, буквально выпрыгивая из галифе, возбужденно продолжал. – Так вот, прибегает курсант! Ну, ВЕСЬ…! Понимаешь, просто весь в этом самом… Ну, ты понимаешь! И говорит, что мирно сидел на очке. Никого не трогал. Газетку читал при этом, мундеркинд хренов. И в самый ответственный момент что-то сдетонировало… И прямо из очка в него ударил этот… Ну, словно гейзер! Пацану чуть яйца не оторвало! – Так оторвало или нет? С почерневшим лицом спросил Нахрен. – Нет, не оторвало, но он весь, ты понимаешь… буквально весь с ног до головы конкретно в натуральном ГОВНЕ!!! Капитан облегченно вздохнул и уже заметно повеселевший продолжил «держать оборону». – Да не знаю я ничего! У меня в роте все в порядке! Пошли, посмотрим. И как радушный хозяин распахнул двери туалета, пропуская вперед дорогого гостя. Пока шла эта животрепещущая беседа, содержимое канализационных труб от третьего до второго этажа казармы вытекло на мраморный пол туалета, образцово отполированный гитлеровскими гастарбайтерами и, покрыло его абсолютно ровным слоем. Майор Череп, продолжая что-то эмоционально рассказывать и не глядя под ноги, сделал шаг вперед. Его сапог попал однородную массу фекальной консистенцией, сыгравшей роль идеальной смазки… Сцепление с полом мгновенно исчезло. Вторая нога командира 5-й роты взлетела выше первой. «Ему только в кордебалете выступать», – почему-то пронеслось у меня в голове в тот незабываемый момент. В результате немыслимых акробатических кульбитов, равновесие майора нарушилось. Отчаянно балансируя руками и тщетно пытаясь уцепиться за Нахрена, дорогой гость упал на спину плашмя. Майор Череп смачно плюхнувшись в однородное месиво и подчиняясь законам инерции, проскользил через весь туалет  от порога до окна, вдоль пяти раскрытых кабинок с вывороченными очками. Раскинутые в разные стороны руки хоть и сыграли роль импровизированного якоря, щедро загребая фекальные массы, но в данном случае оказались малоэффективны. Комментарии излишни, хваленая «Полицейская академия» во всех многочисленных частях и сериях банально отдыхает. 37. Рас-пись-ные узоры Пока разрушенный туалет стоял «бермудской» территорией и зловонной «зоной призраков», в дальний коридор казармы никто из ребят старался не заходить. Мало ли?! Там было неуютно и дурно пахло. К тому же, открывать дверь, туго закрученную толстенной проволокой, было «чревато». Откроешь, тебя же и заставят ремонтировать. Ну, уж нет! Спасибо за доверие конечно, но в дураки не нанимался. В сантехнике ничего не понимаю, честно! И от одного вида фекалий, повсеместно висящих на стенах и периодически капающих с потолка, становится дурно! Могу даже потерять остатки сознания. Точно-точно. В таких декорациях хорошо фильм ужасов снимать. Честно говоря, в незабвенные времена развитого социализма о существовании подобных фильмов еще и не догадывались, но туалет 4-й роты представлял идеальную картину для какого-нибудь блокбастера с кошмарным сюжетом. Состояние разгромленного туалета было отвратное и зловещее, поверьте на слово. В принципе, ребята постепенно принюхались и перестали брезгливо воротить носы. Периодически одеколон в спальном помещении разбрызгивали, окна в дальнем коридоре открывали. Да и в спальном помещении казармы тоже. До самой глубокой осени с открытыми окнами и проспали. Зимой, правда, пришлось все окна закрыть и заклеить. Морозы, холод и все такое… Короче, терпимо, протянули почти полгода. А куда деваться?! Но главная проблема была не в этом. Справлять естественные надобности где? По всем строительным документам, поэтажным планам здания и подробным описям всевозможного имущества казармы, второй туалет в 4-й роте числится. А в наличии его фактически нет. То есть, он вроде как бы по документам есть. И соответствующее помещение под него в перечне помещений второго этажа казармы отведено. И по актам приемо-сдачи проходит. Но реально… его нет! Ведь как можно назвать помещение полноценным туалетом, если его невозможно использовать по прямому назначению. Без противогаза и ОЗК  вообще лучше не соваться. А чего вы хотели? Окна в туалете не откроешь, чтобы хоть чуть-чуть проветрить. До них надо вплавь добираться, так как на полу раскинулось «море широкое». А извращенцев и умалишенных в 4-й роте нет и никогда не было. Патологических дураков еще на вступительных экзаменах психо-физическая лаборатория безжалостно отсекла. Стоп! Хотя все-таки вру, был один! Почему был? Есть! И даже в наличии. Офицер, куда деваться?! Незабвенный командир 4-й роты целый капитан – Володя Нахрен собственной персоной! Это же именно он додумался взрывпакет в технологическое отверстие канализационной системы бросить! В свое время курсант Хорошевский, не будучи еще капитаном Нахреном, как раз в нашей 4-й роте и обучался. Точно-точно! Наверное, именно тогда, еще с курсантских времен, ушастый и налысо подстриженный первокурсник Вова Хорошевский вынашивал сокровенную мечту и дерзновенную идею мгновенной прочистки забитых очек. Причем, гарантированно! Так и стоит перед глазами душещипательная картина: «темная ночь, огромная казарма забылась тревожным сном, а юный Володенька Хорошевский, закатав рукава гимнастерки, отчаянно крутит ручку «стартера», старательно пробивая «вусмерть» закоксованное очко в дальнем туалете». Не иначе, именно в бессонные ночи в его «гениальную» головушку и поселилась мечта-червячок о том, как бы максимально облегчить и радикально ускорить отвратную процедуру прочистки. Реализовать дерзновенную мечту курсант Хорошевский смог спустя много лет, будучи могущественным и ужасным капитаном Нахреным! Вот оно как оказывается?! Вот оно как! Наверное, так и рождаются легенды. Интересно, в те стародавние времена ПФЛ уже функционировала или Володя Хорошевский «фантастически-гениальным» уже потом стал, после выпуска из военного училища? В тот самый момент когда офицерские погоны на плечи примерил?! Вопросец, однако. Недаром по училищу среди курсантов весьма прилипчивая присказка гуляет: «Чем я ближе к портупее , тем тупее и тупее!» Неужели, закономерность? Не дай Бог! Очень не хотелось бы… Но не было худа без добра. Ходить дневальным в суточный наряд по роте в третью смену стало одно удовольствие. Еще бы. Проторчал на «тумбочке» положенное время, быстренько подмел в дальнем коридоре – пыль разогнал по углам. Полы помыл – грязной тряпкой поелозил для вида. Все равно никто не проверит, побрезгуют офицеры в вонючий коридор пройти-прогуляться. А к железной двери с хаотично намотанным клубком ржавой проволоки на замочных ушках лучше не приближаться. Ну ее, эту дверь. Неизвестно, что за ней делается. А если стадо фекальных мутантов расплодилось?! Повылезала всякая нечисть из разрушенной канализации и поджидает темными ночами за железной дверью наивную жертву. Вдруг кто и зайдет. От нечего делать заглянет. А его сразу цап-царап и утащат в канализационный коллектор. УУууу! Страшно? По ночам, когда курсанты мирно посапывали в коечках, в дальний коридор вообще старались не заходить. А чего там делать? Территория заброшенная и запущенная. Дикая, одним словом! Ну ее в пень… Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо …и по дереву постучать. Из-за того, что в 4-й роте на 144 полноценно-функционирующие курсантские тушки остался лишь один нормальный туалет с пятью исправными очками, то все свободное время курсантов уходило на бесконечное стояние в длиннющей очереди с одной-единственной целью облегчиться. Остальные страждущие стояли, буквально, над душой за дверью кабинки и нетерпеливо вздыхали, повсеместно подгоняя. Новая мода появилась – сходить по-маленькому «дуэтом» – один стоит широко расставив ноги непосредственно над очком, а второй стоит сзади и направляет свою струю аккурат между ног первого! Идиотизм, помноженный на безысходность. Ситуация не для слабонервных, честно говоря. И к тому же дурацкая, хоть стой, хоть падай! С процедурой «отхода ко сну» тоже стало весьма проблематично. После вечерней поверки и оглашения команды: «Отбой» личный состав 4-й роты уже не летел стремглав в койки, сметая все на своем пути, стремясь уложиться в пресловутые 45 секунд. А вальяжно прогуливался по казарме, ожидая очереди пока освободиться ближайшее «очко». В результате, после команды «Отбой», поправ требования строго Устава и Распорядка дня, утвержденного лично генералом  начальником училища, курсанты на полузаконных основаниях хаотично шарахались еще часа полтора, два, три… Попутно заваривался чай. Кое-где в кубриках слушалось радио. Иногда «самопроизвольно» включался телевизор и т.д. и т.п. Дисциплина катастрофически падала. Офицеры 4-й роты тоже не могли уйти домой пока не уложат весь личный состав в горизонталь баиньки. Дежурный офицер, вынужденный ожидать, пока курсанты «не нагуляются», покидал казарму глубоко за полночь. А с утра «ни свет, ни заря» ему надлежало снова прибывать в училище с благой целью поднять личный состав роты на зарядку. Вследствие «нещадного режима работы» наши офицеры, банально, не высыпались, были безмерно раздражительны и еле таскали ноги. Так случилось, что лейтенант Зайчик неожиданно приболел, лейтенант Чубрей в очередной раз сидел на гауптвахте, не рассчитав длину и остроту личного языка при разговоре с Пиночетом, а лейтенант Гвоздев уехал в отпуск по семенным обстоятельствам и в казарме остался один капитан Хорошевский. Командир роты с воспаленными глазами кролика-альбиноса, как будто в них засыпали коктейль из песка с битым стеклом, календарную неделю «отбивал» и «поднимал» роту в гордом одиночестве, как проклятый. Он фактически, уже спал на ходу. Если капитан Хорошевский и добирался до дома то, наверное, только для того чтобы попить водички и сразу же бежать обратно на службу. Бедолага! Жаль, конечно, а куда деваться?! И вот однажды после ужина, дабы сэкономить время на туалет после вечерней поверки, Нахрен вывел роту на традиционную «вечернюю прогулку» (есть такая беда:  при любой погоде шарахаться строем полчаса по улице перед сном – типа полезно и все такое, чаще  –  с песней). Зима. Мороз -30. Звездное небо. Под ногами задорно хрустит свежий снежок. Идем в ногу, естественно, гуляем, типа, дышим свежим воздухом на сон грядущий. Моцион, куда деваться?! Спасибо, хоть песни не поем. Холодно очень, можно горло «на раз» посадить. Офицер бредет рядом, периодически тоскливо поглядывая на часы. Отведя роту за столовую, капитан воровато оглянулся и дал неожиданную команду. – Справить естественные надобности! В замершем от удивления строе никто из 144-х курсантов даже не пошевелился. Уж, не прислышалось ли? Что за бред! Во-первых: зима на дворе, северный ветер, жутко холодно. Во-вторых: на улице как-то неудобно. В-третьих: останутся характерные следы. Утром будет стыдно перед преподавателями. Особенно стыдно перед женщинами, которые ходят мимо столовой на кафедру «Войскового ремонта». В училище немало гражданского персонала женского пола на общеобразовательных кафедрах, столовая, библиотеки, штаб и прочее. Опять же, с четвертого этажа главного корпуса, где расположена кафедра «Иностранных языков» и основной контингент опять же, женщины, будет видно… Библиотека рядом, секретка… Нет, капитан, плохая мысль однозначно! Нахрен был неумолим и ничего не хотел слушать. Он разражено забубнил, временами срываясь на противный визг. – Никакие отговорки не принимаются. Всем по*сать здесь! Немедленно! Я что, с вами жить в казарме обязан, да?! Я домой хочу! К жене, к детям… Я соскучился, в конце концов… Капитан смахнул набежавшую слезу. Взяв себя в руки, опять заревел, словно поднятый из берлоги медведь. Поднятый посреди зимы, естественно. – В казарме после команды «отбой», чтобы ни одного шарахающегося тела! Понятно? Кто встанет с кровати в туалет, пусть сразу занимает место на «тумбочку». Пять нарядов вне очереди! Все слышали? Рота, слушай мою команду! Первая шеренга, пять шагов вперед, шаааа-гом марш! Делать нечего, как в дурном анекдоте: «Айн, цвай, драй, пись-пись-пись!..» первая шеренга вышла из строя и приблизившись к белоснежному сугробу в виде бесконечного параллелепипеда с идеальной гранью, об которую можно было обрезаться. Парни с грехом пополам справили малые нужды. В уральской ночи под светом подслеповатых фонарей на ослепительно белом снегу сразу же проявились и живописно обозначились характерные желтые воронки, с окаемками расплавленного снега. Дальше, больше. Курсанты из последующих шеренг, осознав, что «делать нечего, гуляй рванина», стали поголовно глумиться, выписывая на белом бордюре всевозможные витиеватые вензеля и достаточно протяженные узоры! Не судите строго. Пожалуйста. Это не мы такие. Это нас так подставили! Капитану Хорошевскому в тот момент все было «пофиг». Его мозг от хронической усталости дал отсечку. Офицер нетерпеливо посматривал на часы. Ему очень хотелось домой. Любой ценой. Из глубин строя раздался гундосый голос Копыто с наивно-провокационным вопросом. – А пока*ать здесь можно? Нахрен скрипнул зубами и, передразнивая спросившего, раздраженно пробурчал, театрально кривляясь. – Нет! Еще чего. Только в роте, а то примерзнешь к асфальту, придется ломом отковыривать! Вам все по-нят-но, кур-сант Ко-пы-то? Толпа в 144 «потенциально бессовестных рыла» разошлась не на шутку и расписала почти все сугробы на дороге от столовой до учебного корпуса. Поймите правильно, в среде молодых и безбашенных разгильдяев всегда найдутся творческие и талантливые натуры. И процесс пошел! Каких картин только не появилось на дороге! Инопланетянин? Пожалуйста! Крестики-нолики? Поиграем! Был даже весьма упрощенный вариант Венеры Милосской. Правда, с руками и всеми физиологическими подробностями – голая баба, короче! Многослойная волнистая линия – дилетантский замах на копирование общеизвестной картины Айвазовского «Девятый вал». Коллективная работа, есть повод для гордости и т.д. и т.п. Кое-кто из ребят умудрился оставить личную роспись! Кто-то старательно вырисовывал собаку с задранным хвостом. Витя Копыто не придумал ничего лучшего как, периодически пережимая мужское достоинство, старательно регулируя напор и расход «краски», аккуратно вывел: «4 рота!» Коротко и ясно. Когда вакханалия закончилась, озверевший и замерзший от длительного ожидания капитан Нахрен погнал нас в казарму «бегом». Прибежали в казарму. Разделись. Пять минут «на умыться». Построились. Вечерняя поверка пролетела молниеносно. Курсанты, едва услышав родную фамилию, не успевали выкрикнуть: «Я!» Прозвучала поспешная команда «отбой», все рухнули в койки. Командир роты капитан Хорошевский ушел домой вовремя, абсолютно счастливый в надежде выспаться от души. Зря это он так! Выспаться-то он выспался, но наутро его ждал неожиданный сюрприз. Плоды коллективной живописи, не особо бросающиеся в темноте уральской ночи, с первыми лучами утреннего солнца предстали в истинной красе. Картина за курсантской столовой была ещё та! На ослепительно белом снегу, на идеально ровненьких сугробах были ТАКИЕ разнообразные и живописные узоры ярко-желтого цвета с однозначно-явным происхождением оных, что женская фракция гражданского персонала немедленно пришла в неописуемый ужас. А когда «пришла в себя», то сразу же пришла в кабинет к генералу с праведным возмущением о вопиющем факте непотребного свинства. Короткое расследование, проведенное начальником училища методом «мозгового штурма на основе логического анализа»,  моментально сузило круг подозреваемых до казармы 4-й, 5-й и 16-й рот 1-го учебного батальона. А как иначе, когда туалетный стояк трехэтажного здания «тю-тю». Генерал незамедлительно вызвал нашего комбата и, ни в чем себе не отказывая, знатно отодрал Пиночета. Тот вылетел из кабинета начальника училища, как пробка из бутылки шампанского. Не заходя к себе в канцелярию, комбат посетил все три «подозрительные» роты и знатно отодрал всех без исключения офицеров, попавшихся на глаза. Отодрал всех без разбора! Так, на всякий случай. Для профилактики. Нашел бы непосредственного виновного, вообще бы загрыз! Затем кто-то из зверски отодранных робко посетовал, что мол, порют не тех, кого надо бы… И сослался на «конкретную» надпись с указанием непосредственного автора: «4-я рота». Получив эпохальную информацию, Пиночет мгновенно сорвался на место происшествия, где обстоятельно осмотрел общирную площадь расписаной территории и каждый «шедевр» в отдельности. А когда, наконец, нашел главную улику, то неоднократно ее перечитал, каждый раз старательно шевеля губами и чуть ли не водя указательным пальцем непосредственно по самой надписи. – 4-я рота, так, так, так! Ну держитесь, суки! Возможно, Пиночет даже законспектировал эту надпись. На всякий случай.Чтобы не забыть. Кто знает, все может быть. Мало ли. Задрав хобот к небу, словно слон, полковник Серов протрубил победно-боевой клич! Виновный найден! Ай, да я! Шерлок Холмс, однозначно! Вычислил все-таки, блин! Ай, молодца! Дедукция, не иначе. А ну, подать сюда какого-нибудь офицеришку из 4-й роты! А почему какого-нибудь?! Подать сюда непосредственно командира роты. – Капитана Хорошевского ко мне! НЕ-МЕД-ЛЕН-НО! Володя Нахрен в это время, сладенько позевывая после «полноценной ночи», еще только шел на службу. Шел-шел и пришел. Прямо под апогей разборок. Как его порол Пиночет?! Мама дорогая! Это надо было слышать! Общевоинские Уставы строго-настрого запрещают насиловать командира на глазах у подчиненных! Стоит отдать должное, Пиночет неукоснительно выполнил это требование и уединился с «дорогим Володенькой» в кабинете – в номерах, так сказать. Но, громогласные крики комбата и жалобные всхлипывания Нахрена многоголосым эхом разносились далеко за пределами училища ВВС. То, что Пиночет практикует «садо-мазо» мы, в принципе смутно догадывались но, что так активно?! Это было неожиданным откровением. Капитан Хорошевский после продолжительной «игры в одни ворота», пару недель имел бледный вид и неровную походку. Самое смешное, что живописные «картины», коллективно исполненные с применением нетрадиционных материалов органического происхождения, исчезли с белоснежных сугробов уже на следующее утро. Не иначе, капитан Нахрен, вооружившись лопатой, всю ночь лично перелопачивал кубометры снега, скрывая позорные следы «вечернего туалета» 144-х бойцов, вверенной 4-й роты. Почему лично? А никого из ребят нашей роты для этой процедуры не привлекали. По крайней мере, не помню. Эх, какие картины пропали. Высокохудожественные и широкомасштабные! Одни росписи «художников» чего стоили. Витиеватые, с затейливыми крендебубелями… загляденье! И с краешка роскошной «выставки», скромненькая афиша: «4-я рота!» 38. Ремонт туалета После вышеописанных событий туалет продолжал оставаться в неисправном состоянии. При пересменке наряды по роте передавали его как некое виртуальное имущество, как бермудскую территорию. Туалет вроде бы есть, но за дверь, замотанную толстенной проволокой, никто давно не заходил. Да и командир роты не горел особым желанием вспоминать потрясающие результаты своих экспериментов со взрывчатыми веществами. Наша 4-я рота, да и не только наша, а также соседи сверху и снизу, были вынуждены пользоваться вторым туалетом. Великое счастье, что капитан Нахрен сэкономил на учениях по тактике всего лишь один взрывпакет, а не два. Страшно представить, какая волна разрушений могла прокатиться по нашему училищу. Не дай Бог! Из-за того, что исправно функционирующий туалет в роте остался лишь один, время выхода на построение увеличилось ровно вдвое. Отговорка у курсантов для отцов-командиров, раздраженных постоянными опозданиями личного состава, была бронебойная. – Где тебя носит, козья морда? Почему еще не в строю? Сгною в нарядах! – Справлял естественные надобности. Пока в очереди достоишься, второй раз уже хочеться, беда просто. Дисциплина катастрофически падала. Вместе с ней падала и боеготовность, причем, по вполне объективным причинам. «Не ракетная же шахта с ядерной боеголовкой, наконец», – примется спорить неискушенный читатель. А нет, дорогие! Туалет – это, без преувеличения, очень важный стратегический объект! И от его исправности и пропускной способности зависит боеготовность армии. Количество «очек» в туалетах строго регламентировано, исходя из штатной численности военнослужащих в подразделении. Целые военно-медицинские институты подсчитывали и различные ситуации моделировали. Не одна кандидатская и докторская диссертация на тему: «Пропускная способность туалета типа «сортир» в период ведения боевых действий в условиях повышенной температуры и влажности, при 40% дизентерии у личного состава….» была с триумфом защищена. Сколько достойных умов из военных академий «генералов» под это дело получили?! Поверьте на слово –  много! А вы говорите, туалеты! Если бы шпионские спутники, бороздящие просторы космоса, определили и достоверно распознали выход из строя сразу трех туалетов в казарме 5-й, 4-й и 16-й рот краснознаменного военного авиационного училища, к бабке не ходи, началась бы очередная мировая война. Такой момент пропадает! Эх! Ну ладно, спутники. Не умеют пока инженеры НАСА  исправность канализации определять! Шахты ядерных ракет – пожалуйста, а вот сантехнику –  нет. Недоработали конструкторы. Не все параметры в ЭВМ шпионских спутников заложили. Реально облажались ребята из ЦРУ и РУМО. Пора бы кому-то из них и об отставке подумать. Такой момент для нападения профукали. Целых три роты Красной армии были, фактически, небоеспособны! НАТОвским супостатам самое время – только воюй! Вот, дурачье! Пора, пора! Пора с американских разведчиков погоны срывать и по мордам! По мордам! И в отставку… А то и пулю в лоб. Резидентура вражеская тоже, однако, не доработала. За что их в Лэнгли держат? За что зарплату исправно платят?! Непонятно. Командиру 4-й роты Володе Хорошевскому впору орденишко НАТОвский отчеканить и торжественно выдать с формулировкой: «За подрыв оборонного потенциала страны Советов». Сам того не ведая, Нахрен сработал похлеще засланного диверсанта. Ба-бах! И более четырехсот бойцов в 1-м батальоне военного училища потеряны для обороны. Кстати, а куда «особый отдел» смотрел? Может капитан Хорошевский это вредительство специально затеял?! Надо бы разобраться и внести ясность в существо вопроса. Хотя на дворе не 37-й год, но… подозрительно! Такие вот дела. Чего греха таить, что было, то было. Тем не менее, хрупкое равновесие на грани глобальной катастрофы удержалось. Третья мировая война не разразилась, и мир был спасен. А спасали его так. Исходя из впечатляющих масштабов разрушений, вызванных действиями капитана Нахрена, весь сантехнический стояк, объединяющий туалеты на трех этажах здания был «вчистую» уничтожен. Чтобы реанимировать систему, было необходимо объединить совместные усилия трех рот, пострадавших от взрыва. И в едином порыве осуществить все виды ремонтных работ от проброски и герметизации новых труб до установки очек и цементирования отвалившийся керамической плитки. К Володе Нахрену регулярно приходили многочисленные ходоки из 16-й и 5-й роты. Он принимал дорогих гостей, как радушный хозяин. Поил чаем. Вежливо выслушивал. Входил в положение. Широко улыбался. Много обещал …и ничего не делал. Спросите: «Почему?» Отвечаю. Такова сущность нашего ротного, которого мы и перекрестили в Нахрена. Капитан Хорошевский жил по принципу: «День прошел и, слава Богу». А завтра будет новый день. Время шло. Соседи с положением дел мириться не хотели. Первым сдался майор Череп. Благо, его 5-я рота находилась на первом этаже здания и, следовательно, была в выигрышном положении. Вскоре 5-я рота за счет внутренних ресурсов собственными силами (а в армии все делается только собственными силами, а так же исключительно за счет внутренних ресурсов) отремонтировала разрушенный туалет. Торжественно ввела его в строй, возможно, с процедурой перерезания красной ленточки. И начала активно эксплуатировать в штатном режиме. Соседи сверху из 16-й роты еще пару месяцев поуговаривали Володю Нахрена, а затем напряглись и тоже сделали ремонт. Осталось, за малым –  восстановить недостающее звено, чтобы сдать исправный объект в эксплуатацию. Этим звеном был второй этаж, то есть мы – 4-я рота. От соседей сверху в последний раз пришли ходоки. Используя последнее достижения дипломатии, а именно – грязный шантаж (пообещали использовать свой туалет по прямому назначению независимо от степени готовности нашего отрезка канализационной системы), все-таки убедили Володю Хорошевского приступить к ремонту. Капитан был мрачнее тучи. Его можно понять, ибо стать фильтром и отстойником для фекальных масс соседей сверху – перспектива малоприятная. Долго думать командир 4-й роты не любил. Да и не умел. Поэтому ремонтная бригада была определена почти мгновенно. В группу «достойных и доверенных» попал именно тот наряд, что стоял в день вселенских потрясений. Уворачиваясь от неожиданной чести, мы приводили слабые доводы и жалко лепетали. – А мы вроде тут и не причем. Со строительными и сантехническими премудростями не знакомы. Однако капитан Хорошевский мгновенно пресек все «зачатки демократии» весомым аргументом, который одновременно являлся и стимулом дальнейшей трудовой деятельности. Ласково улыбаясь, офицер нанес удар ниже пояса. – Через неделю зимний отпуск. Не успеете отремонтировать туалет, не поедете. В спальном помещении казармы был лихорадочно собран мини-совет. Цель: поехать в отпуск! Задача: ремонт туалета. Способ выполнения: разыскать необходимые материалы и инструменты. Исполнение: круглосуточный режим работы. Отдельно следует отметить, что, отдав нам ценное указание, командир роты посчитал свою задачу полностью выполненной. А все остальные мелочи вроде поиска цемента, труб, известки, белил, новых очек, кистей, мастерков, лопат и т.д. и т.п. –  личный состав должен справляться самостоятельно. И мы справлялись. Где нашли расходные материалы – отдельная история. Причем из разряда дел, которые попадают под юрисдикцию уголовного права. Были хищение, кража, обман доверия, мошенничество, заведомое введение в заблуждение, грабеж и много еще чего. Жалкие остатки совести дают возможность спокойно спать по ночам. Ибо за давностью событий и небольшого количества «найденных» материалов, при отсутствия злого умысла и личной выгоды, фигурантам дела: «О ремонте туалета» полагается амнистия. Единственное, за что меня мучает совесть – песок для раствора был изъят из детской песочницы. В результате целое поколение детишек, выросших в военном городке, лишилось возможности делать куличики. Потолки и стены туалета, после тщательной очистки от засохшего дерьма, белили известкой, украденной в столовой, где шел плановый косметический ремонт и не воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств –  грех. Вместо кистей использовали личные сапожные щетки. Лестницы и леса для доступа на пятиметровую высоту собирали, как карточный домик из курсантских тумбочек и кроватей. Техника безопасности отсутствовала изначально, как тормоз прогрессивной технологии скоростного ремонта. Цемент месили прямо на шикарном полированном мраморном полу. Читая эти строки, кое-кто из бывших пленных немцев, возможно, схватился за сердце и заглотит пачку валидола. А кому тогда было легко?! Вместо герметика и уплотняющих прокладок, на стыки труб пошли наши полотенца и портянки, перетянутые проволокой. Местами использовалась дефицитная изолента для электропроводки, умыкнутая на кафедре «Электротехники». Но такая роскошь, как изолента, быстро кончилась. Поэтому в дело шло все! Где именно нашли недостающие очки, уж извините, не скажу. На этот вид воинских проступков срок давности не распространяется. Работы велись круглосуточно! В столовую не ходили. Питались прямо в туалете среди цемента, краски и труб. При этом умудрялись сдавать зимнюю сессию на отличные оценки. Ответы на экзаменах проходили без подготовки, прямо у стола, где тянут билеты с вопросами. Времени на ремонт катастрофически не хватало. Мы зашивались! Последний замес цемента происходил, когда первая партия отпускников-счастливцев в парадной форме пересекала КПП, покидая альма-матер. Узнав об этом факте, мы ускорились. Что ни говори, а стимул – великий двигатель прогресса. Еще последнее очко не успело занять законное место на пьедестале в крайней кабинке, а нетерпеливый Витя Копыто (поезд на Пилопедрищенск уходил через один час сорок семь минут), уже стучался в кабинет командира роты с бодрым докладом о готовности к сдаче стратегического объекта. По мере приближения «приемной комиссии» было отчетливо слышно, как используя шепелявое красноречие, Витя виртуозно грузит уши капитана Нахрена. А на полу туалета лежит около четверти куба цементного раствора. Куда его? Не долго думая, спустили цемент в многострадальное технологическое отверстие восстановленной канализационной системы. Полы быстро протерлись. Инструмент аккуратно поставили в угол. Какие все-таки замечательные полы! Идеально заблестели от мимолетного прикосновения безнадежно грязной ветоши. Хвала немецким гастарбайтерам! Капитан Хорошевский задумчиво походил по туалету. Слил воду в каждом бачке. Убедился, что она мощным водоворотом исчезает в недрах новеньких очек восстановленной канализационной системы. Прислушался, не раздались ли возмущенные крики соседей снизу? Еще раз окинул пространство туалета командирским оком. Хлопнул ладонями и довольно крякнул. – Ну вот, тут делов! А вы полгода тянули. Можете ведь, когда вас заинтересуешь! Довольный капитан с видом великого Макаренко ушел в канцелярию за отпускными билетами. Особого приглашения не требовалось и через десять минут туалет и все с ним связанно, а также само училище, уже были историей. Четырнадцать дней законного отпуска пролетели, как один. Пришло время возвращаться в альма-матер. Первого человека, кого мы увидели в родной казарме после зимнего отпуска, был разъяренный Володя Нахрен. Оказывается, тот цемент, что мы слили в сантехническую систему, в воде не растворяется. Вообще! Он ею даже не смывается. А занимает в системе труб крайнее нижнее положение, где благополучно застывает. Обалдеть! Вот чудеса, однако. Причем, чем больше воды, тем цемент качественнее и крепче становится. Канализационная система многострадального туалета опять пребывала в привычном состоянии – была абсолютно неисправна. Состав ремонтной бригады остался неизменным, как масса электрона или скорость света в вакууме. Засучив рукава, мы сели на очередном внеочередном военном совете. По ряду объективных причин, гнать аврал и пороть горячку не было необходимости. До следующего отпуска еще шесть календарных месяцев. А за полгода не то что туалет, а всю казарму до фундамента разобрать и заново отстроить можно. А самое главное – в государстве начиналась очередная борьба за качество. По ТВ и в СМИ было громогласно объявлено о нетерпимости к показухе и очковтирательству. В стране начинались перестройка, ускорение, гласность и курс на дружбу с Западом. На мировой арене наметилось политическое потепление и глобальной войны с массовым применением ядерного оружия из-за подрыва боеготовности Красной армии по причине неисправного туалета в отдельностоящей казарме опасаться не стоило. 39. Широко раззявя рот В 4-й роте учился типичный представитель солнечной Молдавии. В те времена эта чудесная республика еще входила с состав единого и неделимого СССР. Звали его Олесь Потыну. Родом из села с поэтическим названием: «Большие Пидоры» (ударение на втором слоге). Сей факт не давал покоя многим казарменным острословам. Особенно таким как Витя Копыто. Опуская факт, что сам Копыто приехал из не менее замечательного города – Пилопедрищенск, Витя регулярно доставал Олеся расспросами о его родном селе. При этом живо интересовался наличием села с названием: «Малые Пидоры». И откуда, собственно, появилось такое интересное наименование населенного пункта? И почему ударение в слове «Пидоры» надо ставить на второй слог, а не на первый? Стоит отметить, что Олесь Потыну был парень неплохой, старательный, добрый, открытый и надежный, но честно сказать, тормознутый. А если быть совсем объективным, то Потыну был очень сильно тормознутым. Не буду спорить, не его в том вина, темперамент у всех разный. Но размеренная жизнь в Молдавских предгорьях наложила отпечаток на поведение и поступки уравновешенного Олеся. Соображал курсант Потыну катастрофически медленно и тяжело. Было отчетливо слышно, как натужно скрипят его мозги, перемалывая громоздкими жерновами полученную информацию, которая, словно мука тихо шурша пересыпается по извилинам, неторопливо заполняя закрома девственно-чистого мозга. Говорил по-русски Олесь вполне сносно, но так же обстоятельно и неспеша, смачно причмокивая губами и с утомительно длинными-длинными паузами. Этими паузами он доводил до белого каления более темпераментных сослуживцев. В частности, того же явно выраженного холерика Виктора Копыто. Потыну был человек незлобивый, неконфликтный и необидчивый. Очевидно, он просто не осознавал, что временами его беззлобно подкалывают и подтрунивают. А когда через пару дней, а может и много позже, до него доходило, то отвечать шуткой на шутку было уже несвоевременно. Поезд ушел, ту-ту! Ребята неоднократно отмечали, что Олесь просит рассказать анекдоты про молдаван, которые старательно записывает в блокнотик. Можно было предположить, что в отпуске он пересказывает эти анекдоты односельчанам и слывет на малой родине в Больших Пидорах балагуром и весельчаком. Пускай, не жалко. Анекдотов у нас в достатке. Для хорошего человека еще придумаем. Однажды незабвенный командир роты Вова Хорошевский, будучи ответственным дежурным по 1-му батальону и выполняя ценное указание Пиночета, всю ночь прошарахался в поисках самоходчиков. Результат был нулевой но, капитан ни на минуту не присел. Дурная голова ногам покоя не дает! Его проблемы. По утвержденному распорядку дня, после обеда дежурному офицеру полагалось четыре часа законного отдыха. Безмерно уставший, с гудящими и отекшими ногами, Нахрен приполз в родное подразделение и сразу дал команду дневальным курсантам занести в канцелярию свободную койку. С трудом стянув сапоги с опухших ног, капитан приготовился почивать. Оставалась небольшая заминка с табельным пистолетом Макарова, которым на время несения дежурства вооружается каждый офицер Красной Армии. Дабы не класть оружие под подушку, Нахрен логично определил, что самое безопасное место для пистолета – это оружейная комната роты. Где под сигнализацией и неусыпным оком дневального на «тумбочке», хранится 144 автомата Калашникова, пара пулеметов того же прославленного конструктора и куча патронов. Капитан Хорошевский дал команду открыть «оружейку» и вскрыть крайнюю пирамиду, где на самую верхнюю полку положил табельный ПМ. Положил прямо в кобуре на портупее. На его глазах дневальный курсант закрыл «оружейку». Опечатал замок. И подключил сигнализацию, продублировав сей факт у дежурного по училищу полковника Пупкина. Успокоенный и умиротворенный Володя Нахрен отправился спать. Но как часто случается в жизни, все пошло не так. Стечения обстоятельств и фатальные случайности предвидеть и учесть не всегда представляется возможным. Ни для кого не секрет: «то, что является результатом длительного мыслительного процесса и выполняется на строго законных основаниях, а так же по давно отлаженным, доведенным до автоматизма и отработанным до изнеможения процедурам, обычно хорошо начинается, но весьма плохо заканчивается и зачастую приводит к абсолютно непредсказуемым последствиям». Это своего рода разновидность «законов подлости» или законов Мэрфи, кому как угодно. Пока Нахрен досматривал первый сон и собирался вздремнуть на вторую серию, в расположение роты ввалилось отделение курсантов, назначенное во внутренний караул по училищу. внутренний караул – это охрана боевого знамени, автопарка, оружейных складов, аэродрома, местной гауптвахты, периметра и прочее. Для обеспечения процедуры получения личным составом караула оружия и боеприпасов, дневальный позвонил дежурному по училищу полковнику Пупкину и попросил снять «оружейку» с сигнализации. Полковник Пупкин, скрупулезно сверившись с графиком нарядов, нажал кнопку на пульте и отключил 4-ю роту от сигнализации. А так же разрешил дневальному выдать оружие и боеприпасы исключительно личному составу караула. Все законно и буднично. Алгоритм отработан до автоматизма. Но в жизни всегда есть место случайности. Курсант Олесь Потыну, вынимая автомат из пирамиды, увидел кожаный ремень, свисающий с верхней полки оружейного шкафчика. Это его озадачило. Олесь потянул ремень на себя. В результате ему на голову свалилась тяжелая кобура с пистолетом. Кроме автомата и пулемета системы Калашникова, когда-то в детстве Олесь видел охотничьи ружья. Но это было в родном селе Большие Пидоры (как все уже помнят, ударение на втором слоге). Пистолет Макарова на занятиях по огневой подготовке пока не изучался. Проведение занятия по указанной теме было предусмотрено в следующем месяце. Подождать бы всего ничего. Но ведь интересно! Ой, как интересно! Любопытство – не порок, а двигатель прогресса! Соблазн – великий искуситель. В руку Олеся приятной тяжестью удобно лег вороненый пистолет. И так захотелось с кем-нибудь поделиться неожиданной находкой, что минуя дневального на «тумбочке», который докладывал по телефону полковнику Пупкину о планомерной выдаче оружия и боеприпасов, Олесь беспрепятственно вышел из «оружейки». Первого кого он увидел, был Виктор Копыто, идущий по коридору за своим многострадальным автоматом. До Виктора было метров десять-двенадцать, где-то так. Большой и восторженный ребенок Потыну, переполняемый положительными эмоциями, непроизвольно протянул руку с пистолетом навстречу главному поставщику новых анекдотов про молдаван. – Га! Вы-тек! Ды-высь, шо я маю! Витя Копыто тоже искренне удивился, увидев пистолет. Сделав еще шаг навстречу Олесю, он протянул длинные нескладные руки и произнес: – Да… Очевидно Витя хотел сказать: «Дай!», а может: «Дай, мне!» Неважно. На букве «А», когда рот Виктора максимально открылся, неожиданно прогремел выстрел. После выстрела в легком облачке пороха раздался мелодичный звон стреляной гильзы, подпрыгивающей на полу, а затем шум падающего тела. Громыхая мослами бездыханное тело курсанта Копыто распласталось в неестественной позе. Олесь озадаченно крутил в руках дымящийся пистолет. Он то заглядывал в ствол, то наводил его на очевидцев происходящего, как бы приглашая ребят поучаствовать в процессе исследования внутреннего содержимого ствола пистолета. Растерянным видом Олесь Потыну как бы призывал очевидцев в свидетели, что он здесь не причем, а дурная железяка выстрелила сама, без его непосредственного участия. Из канцелярии прибежал взъерошенный и заспанный Нахрен. Прибежал прямо в носках и в галифе. Увидев на полу труп курсанта Копыто, капитан выпучил безумные глаза и бросился к Потыну отбирать пистолет. Перепуганный Олесь тупо потянул ПМ на себя, не желая расставаться с такой занятной штукенцией. Но после трех-четырех минут молчаливого пыхтения и сопения, сопровождавших импровизированное «перетягивание каната», Потыну разжал пальцы и пистолет перешел в руки законного хозяина. Капитан Хорошевский в носках и с пистолетом в руке нервно метался по коридору. Было заметно, что от отчаяния офицер не знает, что делать. Тем временем у курсанта Потыну подкосились ноги, и он медленно осел на пол. В мозгу Олеся начялся не только процесс неторопливого осознания случившегося, но и оценка его непосредственной роли в этой ситуации. – Ой, ма-мо… Курсанты в казарме находились в состоянии глубокого столбняка. Вид неподвижно лежащего на полу товарища, погибшего на наших глазах, парализовал всех. Так близко никто из нас смерть еще не видел. В роте повисла гнетущая тишина. Но Бог Витю любил! Неожиданно тело Копыто зашевелилось. Витя открыл глаза и сел. Он поднес руку к левой щеке. Прикоснувшись, немного скривился и сразу отдернул. Мы увидели немного крови на его пальцах. Оживший Витя энергично поклацал зубами. Поплямкал языком. Повертел головой, с удивлением оглядывая замерших сослуживцев, которые смотрели на него, как на привидение. Копыто еще раз осторожно покрутил головой. Послушал, как легонько щелкнули шейные позвонки, и бодренько вскочил на ноги. Изумленные очевидцы чудесного воскрешения бросились к нему. Факт остается фактом, но произошло очередное чудо. Где-то наверху в небесной канцелярии посчитали, что такой замечательный пацан как Витя, рановато собрался переезжать в мир иной. Не по графику! Без предварительной заявки и согласования. Не готовы в загробном мире к такому счастью. Не выдержит их райская гармония и благочестивая умиротворенность внепланового прибытия столь редкостного и безбашенного раздолбая. Вероятно, на небесах почитали за благо повременить с грядущим событием наступления всеобщего хаоса и единогласно решили оставить Виктора Копыто в пределах Земли на радость и развлечение нам, любезным. Наслаждайтесь-ка ребятки сами, а нам такой подарочек без надобности. То, что Витя отклячил нижнюю челюсть и широко раззявил рот, спасло ему жизнь. Удивительно, но пуля вошла исключительно точно в раскрытый рот. Более того, во рту курсанта Копыто пуля продвигалась исключительно аккуратно, почти ювелирно, не задев ни губы, ни зубы, ни язык. Так как Витя находился к Олесю немного под углом, то и вышла летящая пуля исключительно через середину левой щеки, оставив небольшую сквозную ранку с чуть-чуть рваными краешками, которая почти не кровоточила. Непостижимо! Чудо! Фантастика! В расположение роты скоропостижно прибыли мрачный Пиночет, дежурный по училищу полковник Пупкин и добродушный на вид, вечно улыбающийся майор-«особняк». Всех очевидцев данного происшествия загнали в ленинскую комнату, где мы дружно настрочили рапорта о степени своего участия или неучастия в «кровавых событиях». Пиночет в коридоре жестоко «порол» Нахрена. Он нисколько не ограничивался в использовании крепких выражений из богатого арсенала могучего русского языка. В основном из обширного раздела нелитературной и непечатной составляющей. Через неплотно закрытую дверь было видно, как Вова Нахрен разводил руки в разные стороны и жалко оправдываясь, сильно хлопал ладонями по ляжкам. Создавалось впечатление, что капитан собирается взлететь. Вскоре прибежали начальник медслужбы училища и фельдшер с чемоданом лекарств. Они долго и растерянно осматривали Витю Копыто, не веря глазам и рассказам очевидцев, при каких обстоятельствах состоялось ранение. В это время неунывающий мудак Витя (иначе не скажешь) развлекался тем, что набирал полные легкие воздуха. Затем, плотно сомкнув губы и раздувая щеки, выпускал этот самый воздух через аккуратную дырочку в левой щеке. Болевых ощущений или какого-либо дискомфорта курсант Копыто не испытывал, а пошалить хотелось. Даже сейчас. Настроение было замечательным. Претензий к Олесю не имелось. А брать в голову негатив Витя не считал нужным. Единственное, что его беспокоило, не будет ли через «нештатное» отверстие вываливаться пища и выливаться компот? Идиот!!! Обескураженные медики забрали Виктора в медсанчасть, где наложили один-единственный стежок хирургического шва на щеку. Смазали ранку зеленкой. Воткнули под лопатку укол от столбняка. И оставили на амбулаторное лечение. Или понаблюдать за психикой, как знать?! Отцы-командиры внимательно изучив письменные и устные показания очевидцев смертоубийства с последующим воскрешением, назначили замену в состав караула для раненого Копыто и «виртуозного снайпера» Потыну, благоразумно рассудив, что давать Олесю автомат на ближайшие сутки – безумие! Сутки караула прошли в общей нервозности и в пугающем неведении. Все парни переживали за Олеся Потыну. Мы уже знали, что Виктор жив, здоров и через пять-шесть дней, когда шов окончательно затянется, его вернут из медсанчасти в лучшем виде. А вот судьба молдаванского «боевика-террориста» была весьма туманна. То, что его не посадили на училищную гауптвахту и не передали для ареста в «заботливые руки» военной комендатуры для задушевных бесед с прокурором, наводило на различные мысли. Чаще, невеселые. Когда мы вернулись из караула и сдали оружие и боеприпасы, нас опять загнали в ленинскую комнату. Пиночет, «особняк» и политический заместителель генерала занудно и витиевато агитировали «за советскую власть». Мозги посушили знатно и качественно. По логике умозаключений и грозных речей отцов-командиров получалось, что виновны мы все поголовно. Без исключения! И сажать в тюрьму нас надо немедленно. Причем, всех сразу и персонально каждого. Но учитывая гуманность и человеколюбие родного государства, командование училища приняло очень и очень непростое решение взять грех на свою кристально чистую совесть и не отправлять нас – законченных мерзавцев, в кандалах по этапу на Колыму для усиления бригады лесорубов. Отцы-командиры посчитали возможным дать шанс искупить вину образцовым служением на благо Родине. Короче, все остается как есть. Мы держим язык за зубами. Олесь образцово-показательно задрочен. Копыто жив, здоров, и без малейших претензий. Обо всем забыть! Согласны? Мы были единодушно согласны. Всю трехчасовую пургу и лабуду, что нам вливали в уши командиры, мы поняли, как надо. Все очень просто объяснялось: наше краснознаменное училище, награжденное несколькими орденами и обласканное руководством ВВС, решило не выносить сор из избы и сохранить лицо. В результате все вернулось на круги своя. Пиночет получил выговор, Нахрен  – строгач. «Особняк» за скромность и правильное понимание текущего момента тоже что-то получил, но из разряда материального и остро дефицитного. Что-то говорили про открытку, дающую право на покупку ВАЗ-2105 вне очереди. Утверждать не берусь. Главное, что информация об инциденте с оружием за периметр ограждения училища не вышла и все фигуранты дела остались довольны. И что особенно радует, живы и здоровы. Витя, вернувшись из санчасти, щеголял  аккуратным и почти незаметным розовым рубцом на левой щеке. В кармане гимнастерки он носил пулю, которая, пройдя сквозь его щеку, ударилась о стену и сильно деформировалась, но была вполне узнаваема. Более того, у Копыто появилась душещипательная история для гарантированного проникновения сквозь неприступную оборону наивных девушек. Трогательно пуская скупую мужскую слезу, курсант Копыто рассказывал, как при выполнении суперсовершенно мегасекретного задания командования, исключительно государственной важности, в него стрелял гиперопасный шпион всех империалистических держав мира. – Кажется, его звали Бонд. Джеймс Бонд. И только благодаря железной хватке, буквально, персональными зубами с повышенным содержанием кальция, Виктор прервал смертельный полет безжалостного кусочка металла. В этот момент душещипательного повествования, покореженная пуля извлекалась из глубин запыленного кармана и служила неопровержимым доказательством правдивости рассказчика, дополняя картину «боевого» ранения. Регулярно рыдая от умиления, я умывался слезами, являясь свидетелем изысканных маневров героического ловеласа. Под напором столь убедительных аргументов оборона крепостей рушилась. Девушки выбрасывали белый флаг и отдавали себя на разграбление благородному и смелому воину, борцу с империалистическим шпионажем. Курсант Потыну продолжил учебу в училище. Заторможенность в действиях и медлительность в процессах мышления он компенсировал исключительно точным и пунктуальным выполнением всех предписаний и распоряжений. Олесь начал жить в строгом соответствии с требованиями и регламентом всевозможных инструкций и наставлений. Ни на шаг в сторону. Ни малейшей толики личной инициативы. Человек-параграф. Общевоинские Уставы стали ему настольной книгой, почти что Библией. После успешного выпуска из училища ВВС, Олесь сразу же перевелся в сухопутные войска с благой целью занять достойное место в кресле военного коменданта непыльного гарнизона на территории солнечной Молдавии, но …об этом чуть далее. А пока… в роте после отбоя полушепотом обсуждалась возможная причина, по которой Олеся не вышибли из училища. В качестве основной версии говорили, что Потыну был не молдаванином, а имел честь родиться гуцулом. Таких представителей «Красной книги» в Советскую армию еще не заносило. Вот его и оставили… для размножения. Выдвигалось предположение, что дальний родственник Олеся является одним из многочисленных секретарей коммунистической партии Молдавии. Занимает уютный кабинет в Кишиневе, где важно восседает на персональной табуретке. Возможно, но не факт. Находились немногие, кто искренне считал, что Потыну хотел реально отомстить Виктору Копыто за многочисленные шутки в адрес жителей села Большие Пидоры. И это спустя полтора года после шутки?! Долго до парня доходило! Но дело о покушении на убийство замяли чтобы, не разжигать межнациональную рознь. Смею утверждать, что Виктора и Олеся связывали узы настоящей мужской дружбы. Это точно, без вариантов. Проверено и доказано бескорыстной взаимовыручкой и помощью. Неожиданная стрельба лишь крепче сплотила достойных друг друга, но таких разных представителей HOMO SAPIENS. Лично мне наиболее достоверной видится другая причина, по которой Олесь Потыну вышел сухим из воды, а Виктор Копыто остался живым и здоровым. Ответ прост и незатейлив: «Бог, Витю любит!» А вместе с ним возлюбил и Олеся Потыну. 40. Гарнизонный караул 45-е классное отделение впервые заступает в гарнизонный караул. В казарме ажиотаж. Все усиленно готовятся. Еще бы, гарнизон – это не внутри училища, где замкнутый микромир дружелюбных ВВС. Где все свои. Пусть надоевшие хуже горькой редьки и противно-отвратные, но такие родные. Свои! Если сложилось, что ты сидишь в камере на училищной гауптвахте, то будь спокоен, тебе не дадут пропасть. В это время твой соплеменник пишет под копирку пропущенные лекции. А курсанты из состава караула усиленно подкормят и обеспечат возможность поспать в неурочное и запрещенное для сна время. Причем, это будут совершенно посторонние парни. Не из твоей роты. И даже не из твоего батальона. Но, тем не менее… Свои! Потому как всем известна прописная истина: «Сейчас охраняешь ты, а завтра охранять будут уже тебя!» И наоборот. Круговорот курсантов в карцере –  процесс бесконечный и хаотичный, как броуновское движение. И местное начальство пусть не подарочек, но все же свое, родное. Из ВВС! А в ВВС, будет вам всем известно, самые демократичные и воспитанные офицеры, деликатные и терпеливые, а местами душевные и сентиментальные. Их отношение к младшим по возрасту и званию почти семейное. Даже шутливые оскорбления и бесконечные шпыньки, отпускаемые в наш адрес, и те безобидные и абсолютно беззлобные. Так, больше для приличия. Ради порядка. Гарнизонный караул – что-то новое, еще неизведанное и нам немного волнительно. В гарнизоне все иначе. Гарнизон – враждебная территория, где дислоцирована огромная масса военных училищ, воинских частей, рыскающих патрулей, зверей-краснопогонников и недружественных ракетчиков. А еще на территории гарнизона есть логово самых страшных и беспощадных отморозков – офицеров комендатуры, которые люто ненавидят любое послабление в воинской дисциплине. Даже самое незначительное отступление от требований статей Общевоинских Уставов расценивают как предательство и гарантированный повод для длительного ареста. Для офицера комендатуры любой среднестатистический курсант – это пока еще неразоблаченный и непойманный потенциальный нарушитель воинской дисциплины, почти изменник Родины, самое место которому на гауптвахте. А еще лучше – в дисциплинарном батальоне. И если у этого олуха погоны на плечах с голубым просветом и золотистый пропеллер в петличках, то значит, он вдвойне опасен. Ибо вольнодумец он. Особь, не обремененная фундаментальными знаниями об устройстве большой саперной лопаты. Организм, не познавший красоту монолитного пешего строя и гармонию двенадцатичасового марширования на плацу под бравурные марши в исполнении духового оркестра. В принципе, офицеры комендатуры в чем-то, наверное, правы. Ну не занимаются такой ерундой в ВВС. Некогда нам! Есть другие дела. Более важные и нужные на наш взгляд, выпуклый как штурманский блистер. Нас учили всегда думать, обстоятельно учитывая все тонкости и нюансы. Заставляли старательно читать электрические схемы, скрупулезно распутывать хитросплетения проводов и трубопроводов, быстро и правильно принимать единственно правильное решение. Сохранять личную индивидуальность для успешного решения задач, от которых зависит человеческая жизнь. Зависит жизнь экипажа, наконец. Все наши действия досконально осознаны. Интеллект всегда наготове. Более того, он просто есть. Присутствует интеллект и все тут. Отбирают в ВВС строго и кропотливо, при условии наличия этого самого интеллекта. Ибо люди в авиации никогда не считались расходным материалом. «Пушечное мясо» – это не о нас. В идеале, выпускники училища ВВС должны быть продуктом штучного производства. Потому как земля одинаково твердая для всех! И ошибок не прощает. Самолет, в отличие от сломавшегося танка, на обочину дороги не припаркуется. Он рухнет на головы случайным прохожим, качественно перепахав пару гектаров земли. Почувствовали разницу? Даже обращение к военнослужащим в авиации строго уважительное. Всегда по имени-отчеству независимо от возраста и звания. Общение без показного паркетного шарканья. Без громкого щелканья каблуками. Без подобострастного взывания к чинам и регалиям. Поэтому в искреннем рвении офицеров гарнизонной комендатуры всегда присутствовало страстное желание гноить его, соколика сизокрылого, в недрах свободолюбивого ВВС взращенного! И обязательно с тройной энергией. А все почему? Летать этот мерзавец, возможно, когда-нибудь сможет и станет. Свысока на весь мир, сволота улыбающаяся, смотреть будет. Включая на всех нас, на сырой земле остающихся… и в том числе, на меня, любимого. Он что себе позволяет? Думает, лучше меня?! Ишь чего возомнил, паскуда! Фас его! Трави, пока не ушел! Если нам суждено по земле ползать, то летать в синем небе – крамола. Контрреволюция! Измена! Наверное, именно так и думают обладатели красных погон, с ненавистью глядящие на курсантов военно-воздушных училищ. Иного объяснения и оправдания их красноречивым взглядам и непристойным поступкам найти невозможно. Ибо после каждого заступления в гарнизонный караул, в расположение альма-матер возвращались далеко не все бойцы. ВВС несло потери. Одно радует, что потери восполнимые, временные. Ребята пополняли число сидельцев, не успев растерянно хлопнуть ресницами, как по воле свирепого крансопогонника мгновенно превращаясь из охраны в арестантов. Их оружие привозили оставшиеся на воле сослуживцы. Молча ставили в пирамиду. Сдавали патроны и грустно смотрели на пустующие, осиротевшие кровати. – Как они там сейчас? Там, это значит на губе. Ибо каждый уважающий себя помощник военного коменданта или начальник гауптвахты, а то и сам начальник гарнизона считал за норму арестовать пару-другую «летунов-залетчиков». Начисляя максимально возможный срок для долговременной отсидки в комфортабельной обстановке общей камеры. В сугубо воспитательных целях, естественно. Дабы доказать обнаглевшим выскочкам на их же собственной шкуре, что жизнь на земле – не сахар. И представителям ВВС в ней не место. Земля принадлежит красным погонам и им подобным. Учитывая плачевную практику, к гарнизонному караулу готовились истово. Статьи Устава разучивали как поэмы Пушкина в школе. С выражением и нараспев. Форму утюжили. Сапоги гладили и драили до зеркального блеска. Стоптанные каблуки перебивали. Миллиметры на шевронах и петличках вымеряли. Бляхи на ремнях натирали до благородно-золотого блеска. Отведенные сутки караульную службу тащили супер-пупер-мега-гипер-образцово, чтобы повода для ареста не возникало по-определению. Даже теоретически. Но «помидорные» офицеры глазам своим не верили. День и ночь покоя не знали. Все искали и рыскали, чтобы летунов-голубчиков в нежданных гостях, да на уютных нарах оставить. Гостеприимно, ничего не скажешь. 41. Лелея смутные надежды В тот день все пошло очень даже удачно. Комендантский полковник пару часов традиционно и желчно брюзжал на разводе караула. Он занудно гундел о неспособности и непригодности ВВС, как рода войск в современной войне в целом. А в частности не забыл пройтись по «убогим дебилам, косящим от настоящей земной службы в рядах поганой авиации». Дежурный комендант обошел всех и каждого. Задал по паре-тройке самых каверзных вопросов из Устава Гарнизонной и Караульной Службы. Получив исчерпывающие ответы, рассвирепел еще больше. Фактически, пришел в неистовство. Полковник расценил наши знания за прямое оскорбление и издевательство. Ибо по его авторитетному разумению, представители ВВС по  вольнодумному строению мозга не в состоянии осознать и оценить отточенное великолепие и строгую красоту Общевоинских Уставов. Не дано это им это! Уязвленный краснопогонник решил лично поприсутствовать при приемо-сдаче гауптвахты, лелея смутную надежду подловить нас на каком-нибудь нарушении процедуры проверки арестованных. И непременно развить наше упущение в свою пользу. Но пошло немного не по его сценарию. Дело в том, что на гарнизонной гауптвахте сидят не только образцово-показательные военнослужащие, волей случая попавшие в поле зрения гарнизонного патруля, но и личности, находящиеся под следствием за достаточно серьезные преступления. Более того, в отдельных камерах сидят и те, кто уже осужден военным судом-трибуналом на реальный срок. Они ожидают неизбежной пересылки в дисциплинарный батальон или того хуже – в тюрьму. А сидеть многим из них, ой как не хочется. При проверке арестованных комендант-краснопогонник маячил у нас за спинами, постоянно вмешиваясь в процедуру приемо-сдачи. Он создавал нервозность, суету и неразбериху. Сложилось так, что дверь в камеру, где шла перекличка и поголовная проверка подследственных, была открыта. Более того, дверь, ведущая из длинного коридора с многочисленными камерами во внутренний дворик гауптвахты, тоже была открыта. Противно, видите ли, господину полковнику спертым воздухом застенков и казематов дышать. Свежего весеннего ветерка захотелось. Сказано-сделано. Приказы в армии выполняются беспрекословно. Каюсь. Виноват, что выполнил бездарное распоряжение дежурного коменданта. Тяжелая железная дверь, надежно закрывающая коридор с рядами камер, была нараспашку. Выход во двор гауптвахты, фактически, был свободен. Один из подследственных, не желая переходить в разряд осужденных, с отчаянием бросился на полковника и сбил его с ног. Очень удачно сбил. Так, что визжащее и копошащееся тело полковника заблокировало состав караула в мрачном и узком коридоре гауптвахты. Легко перемахнув через поверженного офицера, подследственный вырвался во внутренний дворик в объятия пьянящей весны. Для обычного человека трехметровый забор с верхним рядом колючей проволоки является непреодолимым препятствием, но не в этом случае. Жажда свободы чудеса творит. Отчаянный малый лихо перемахнул через кирпичный забор. Легко преодолел колючую проволоку, натянутую по верхней кромке и… ищи-свищи ветра в поле. А полковнику осталось бы писать на себя подробный рапорт с чистосердечными повинными показаниями. Именно на себя любимого – за содействие дерзкому побегу персональным бездействием и личностной дуростью. Мы были чисты, ибо выполняли многочисленные «ценнейшие указания» краснопогонного полковника. Причем, точно и в срок. Но звезды улыбнулись старому хрычу. А может, это случилось потому, что в составе караула был Витя Копыто?! Как знать?! Если все помнят, Бог Витю любил. А заодно любил и всех окружающих Виктора, включая брезгливого и желчного коменданта. Не прошло и пары минут паники, хаоса и визгливых криков полковника о том, что все пропало, как дерзкий беглец был возвращен на место. Дело в том, что на калитке внутреннего дворика гауптвахты стоял наш боец. Так положено. Пост сменный, табелем не предусмотренный, но каждый курсант из состава караула в течение суток хотя бы раз имеет смутное удовольствие помаячить на калитке в качестве дворецкого или швейцара. Первая очередь запирать и отпирать засов металлической двери внутреннего дворика достался Вите Копыто. На этот раз Витек почему-то тупить не стал, а молниеносно сориентировался в ситуации, открыл калитку и выбежал на улицу. Стрелять по убегающему солдатику Копыто не рискнул. А просто догнал и завалил беглеца на асфальт. Скрутив своим брючным ремнем руки дезертира, Витя слегка попинал его. Для приличия и для порядка, так сказать. Абсолютно беззлобно, даже прикладом не приложился. И приволок любезного под крышу родной камеры. Каким образом Виктор Копыто, которого регулярно притаскивали на финишную линию всевозможных кроссов в жалком состоянии, смог так легко догнать беглеца, осталось загадкой. Но факт налицо – курсант Копыто с точностью профессионального форварда эффектным пинком загнал сидельца в узкий проем арестантской камеры. Комендантский полковник сиял от счастья. Он пожимал нам руки. Целовал, словно родных детей. Обещал состряпать благодарное письмо на малую родину. Придя в чувтсво, краснопогонник настойчиво попросил поскорее забыть сам факт позорного происшествия. В свою очередь, полковник клятвенно обещал забыть о нашем существовании на ближайшие сутки вплоть до самого окончания пребывания в составе гарнизонного караула. Такой соблазнительный расклад нас более чем устроил. Впервые в истории училища появилась реальная возможность вернуться из гарнизонного караула со 100% личного состава. Надежда-то появилась, но вот только именно с этого момента все стало идти не совсем так. Или совсем не так. Впрочем, судите сами. 42. Циркач Для того чтобы бесплатная рабочая сила, пребывающая в камерах гауптвахты, не простаивала и не страдала онанизмом, в СССР была отработанна система для её использования. Причем, на законных основаниях. Все очень правдиво и с юмором показано в известном фильме Леонида Гайдая «Операция Ы и другие приключения Шурика». В реальной жизни процесс распределения сидельцев на работы  полностью соответствует киношедевру. Загодя поступает заявка от работодателей – хороших знакомых коменданта. Получив «монарший приказ» от коменданта, начальник караула формирует принудительно набранную бригаду, в которую попадают лишь «добровольцы» в виде мелких и неопасных нарушителей воинской дисциплины. Затем «выводной» , вооружившись штатным оружием, сопровождает бригаду куда «надо». В тот день «надо» было везти арестантов в городской цирк, где шел плановый ремонт перед открытием очередного гастрольного сезона и, не хватало рабочих рук для уборки грандиозных залежей строительного мусора. Вопросов нет, отвезем. Хотя, если честно, городской цирк не входит в перечень военных стратегических объектов, обеспечивающих обороноспособность страны. Но приказ есть приказ, и провинившиеся бойцы безропотно поплелись работать в цирк. Хорошо, что не укротителями тигров и не канатоходцами, а в качестве неквалифицированной физической силы – грузчиками. Если в двух словах, то основная задача гауптвахты – быстрое и качественное перевоспитание всевозможных нарушителей воинской дисциплины. Если совсем «на пальцах» – сделать пребывание военнослужащего на гауптвахте невыносимым по-определению, чтобы в следующий раз он сто раз подумал, надо ли ему проходить через все многочисленные тяготы, лишения, унижения и оскорбления еще раз. Может лучше оставаться образцово-исполнительным солдатом и спокойно считать дни до «дембеля», а не тянуть лямку в качестве бесправного скота в гарнизонном застенке. Такая вот неказистая и незамысловатая, но очень доходчивая армейская педагогика. Выводным в команду «циркачей» был назначен незабвенный Витя Копыто – утренний герой, обласканный благодарным полковником. Когда полковник отстирал галифе, обильно обгаженные при попытке неудачного побега, торжественно пообещал при свидетелях, что не посадит Витю на «губу», если его самого когда-нибудь задержит строгий комендантский патруль. Щедро? Несомненно. Воистину, царский подарок! Итак, цирк. Начальник караула лейтенант Зайчик подробно проинструктировал Витю. Лично отобрал из числа отбывающих арест наименее опасных и максимально добропорядочных сидельцев. Зайчик скрупулезно согласовал по телефону свои действия с нашим новым другом и покровителем – краснопогонным полковником из комендатуры. Затем заказал в автопарке бортовой ЗИЛ-131 для перевозки бригады арестантов на стратегический объект ударных трудовых свершений и головокружительных подвигов – в городской цирк. Реально, цирк! Была дерзкая весна. Стремительная и нетерпеливая. Асфальт и земля уже освободились от снега. Первая травка робко пробивалась к ласковому свету. Фантастически синее небо без единого облачка радовало глаз и заставляло непроизвольно жмуриться. Оглушительно и задорно щебетали одуревшие от пьянящего восторга птички. Нежное солнышко игриво припекало, ослабленный за долгую зиму курсантский организм неумолимо тянуло в сон. Уставший после утренней беготни за арестантом Витя стоял во дворе гауптвахты ссутулившийся, полусонный и жалкий. Он так гармонично смотрелся среди разношерстной бригады мелких нарушителей воинской дисциплины, что лишь наличие поясного ремня на шинели  и автомата Калашникова за спиной, указывало на его привилегированное положение. Раздраженно урча, подъехал армейский ЗИЛ-131 с брезентовым тентом цвета хаки. Арестанты бодренько попрыгали в кузов, следом взгромоздился сомнамбула Копыто. Изрыгнув клубы черного дыма, мощная машина, громыхая и вибрируя, повезла бойцов трудового фронта на работу в городской цирк. Служба пошла своим чередом. Через некоторое время ЗИЛ вернулся и встал на стоянку напротив ворот гауптвахты. Щедрый помидор-полковник определил его в качестве дежурной машины. Время бежало своим чередом, близился обед. Наступила моя очередь становиться на калитку. Взяв автомат из оружейной пирамиды и подоткнув магазин с патронами,  пошел менять клюющего носом Лелика. Пономарев откровенно и бессовестно разомлел на весеннем солнышке. При этом Лелик героически боролся с наступающим сном. Чтобы не потерять вертикальную устойчивость, находчивый киевлянин пропустил поясной ремень через скобу массивного запора на воротах гауптвахты и фактически висел на этих воротах в полусонном состоянии, сохраняя шаткое равновесие. Отвязав дремлющего Лелика от ворот, я отпустил киевлянина на отдых. А через полчаса уже сам начал активно подумывать о том, как бы привязать свое засыпающее тело к огромным воротам гауптвахты. Весенний сон успешно развивал наступление по всем фронтам. Организм настойчиво просился выпасть в осадок. А разумное сознание под воздействием ласковых солнечных лучей, стремилось скорейшим образом погрузиться в нирвану. Но ситуация пошла по другому сценарию. Мне продублировали команду начкара Зайчика: отправить машину в цирк, чтобы привезти сидельцев и охрану на плановый обед. Разбудив дремавшего в кабине ЗИЛа солдатика, передал ему распоряжение. Тот быстро завел машину и погнал в цирк. Пригревало ласковое солнышко. Я щурился, как мартовский кот. И мысли посещали соответствующие. Подставляя лицо нежным лучам, я незаметно погрузился в пограничное состояние. Реальность и мечты перемешались. Я грезил наяву. Перед глазами смутно маячил образ нежного и стройного создания с длинными светлыми волосами почти до колен. Приятную картину дополняли серо-зеленые глаза, брови вразлет, пухлые сочные губки в форме сердечка, бархатная загорелая кожа, упругие… Вернувшийся ЗИЛ нарушил гармоничный ход моих мыслей. Из кузова шустро попрыгали арестанты. Высунувшись по пояс из кабины, солдатик-водитель крикнул, что после обеда вернется. ЗИЛ фыркнул и скрылся за поворотом. Перед воротами осталась стоять бригада циркачей в полном составе. Ну, почти в полном. За исключением  выводного Вити Копыто. Я старательно протер глаза. Витя не появился. – Пацаны, поймите меня правильно, а где мудак с автоматом? «Военнопленные» озадаченно переглянулись. Перебивая и дополняя друг друга, они дружно загалдели. – Не знаем! С начала работы его не видели. Он передал нас старушенции, что в цирке смотрительницей работает. Божий одуванчик, добрая такая. Она раньше акробаткой скакала. Давно, лет сто назад, не меньше. Ее команды и выполняли. Все делали. Да. Мусор таскали, полы подметали, мебель двигали. Круглое таскали, плоское катали. Как положено. Арену пылесосили. Опилки граблями ровняли. Потом машина пришла, жрать-то охота. Обед – дело святое. Кормить нас положено. По Уставу положено. Мы сели и приехали. Все. Охрану так и не видели. Не, а чего нас охранять?! Нам бежать не с руки. У нас сроки несерьезные, скоро отпустят. Мы же не горем убитые, в бега подаваться. Не, скоро домой! Дембель неизбежен, как победа коммунизма над капитализмом. Выводного курсача не видели. Может он в цирке остался, заныкался где и спит. Мы не причем. Не могу сказать, что их ответ меня удивил. Я мысленно выматерился и загнал арестантов на территорию губы, где оптом сдал конвоирам для сопровождения на обед. Известием о пропаже курсанта Виктора Копыто, причем, вместе с автоматом и шестьюдесятью патронами, начкара Зайчика решил пока не радовать. По распорядку дня ему полагалось четыре часа сна – законного отдыха. Ну и ладненько, спи маленький, баю-бай! А мы пока подумаем, как непутевого Витеньку в лоно родной гауптвахты вернуть. Зная Копыто, можно было однозначно предположить, что в бега он не подался. Незачем ему это делать. Смысла нет. Он – дурачок по жизни, но не патологический, это однозначно! Постепенно курсантский состав караула вошел в курс произошедшего ЧП. На расширенном филиале военного совета ребята просто обалдели от такого известия, но единогласно решили не суетиться. Было выдвинуто разумное предложение сгонять в цирк. Найти мирно спящего суслика и разбудить ласково и нежно – дружеским и основательным пинком по костлявой заднице. Но гениальному плану не суждено было осуществиться, «дезертир» Витя появился сам. Опасливо озираясь, он подошел к калитке гауптвахты с внешней стороны забора и жалобно поскребся. Когда я подошел к окошку, состоялась изысканная беседа. – Где тебя черти носят, козья морда? Зайчик узнает, стадо ежиков родит и тебя с дерьмом съест! – Саня, а Саня, ты скажи мне, арестанты здесь? – Да здесь, не ссы! Все на месте, гандон штопанный! Давай заходи! Конь педальный. Дитя понедельника, ублюдок подарочный. Мы тут все на ушах стоим. Решаем, где тебя искать. Фу, обошлось! Считай, повезло, будешь должен! – Да погоди! Санечка, миленький! Посмотри, родненький, мой автомат здесь? Замечательный вопрос, не правда ли?! Витя Копыто просрал автомат. Туши свет! В наше время – это тюрьма, причем, без вариантов. – Стоп, я не понял! Ты прое**ал автомат? – Не смотри на меня так! Я тебя умоляю, все потом! Посмотри в пирамиде, вдруг на месте? Может, я его здесь забыл?! А? Ну, вдруг забыл?! – Спокойно, сейчас вспомню. Нет, точно, ты с ним уехал. Ты когда в кузов залазил, еще ремнем за прицепное устройство зацепился и чуть на асфальт не навернулся. Точняк. Тебя морячок из бригады арестованных за хлястик словил. Помнишь? – Да, точно. А может, кто их этих… из цирка прихватил? А? – Копыто, мать твою! Стой на месте, я сейчас! Сорвавшись с поста, я метнулся в караулку. Пробегая мимо комнаты начкара, через открытую дверь увидел лейтенанта Зайчика, сладко спящего на топчане. На его детском личике блуждала нежная наивная улыбка. Спи дорогой, спи лапушка. В твоих же интересах подольше не просыпаться. Место в оружейной пирамиде, отведенное под автомат Виктора, оказалось свободным. Я перепроверил серийные номера всех автоматов в карауле. Допросил членов цирковой бригады. Безуспешно. Ни самого автомата, ни его следов не наблюдалось. Дело дрянь, с какой стороны не посмотри! Я вернулся к калитке. – Копыто тупорылое, где тебя черти носили? Отвечай, скотина! – В общаге, у Наташки… – У какой, нахрен, Наташки, дубина пилопедрищенская? Автомат где? – Не помню! Понимаешь, я не пооооомнюююююю!!! – Так, спокойно! Вытри сопли и внятно расскажи. Где, что и как! Только подробно, с самого начала, без истерики. Кстати, патроны где? – Здесь, у меня в подсумке. – Уже счастье. Давай сюда, от греха подальше. Хоть что-то осталось. Ну, рассказывай. Все не так уж плохо! Поехали по порядку. – Ага, по порядку. Так! Приехали в цирк. Бабка там старая, как урюк сморщенная. Я ее главной назначил в бригаду. Бугром, так сказать. – Ну, ты наглец! Ладно, прости, не отвлекайся. – Побродил по цирку. Нашел закуточек. Там диваны стоят мягкие. То ли кожа, то ли дерматин, пыльные все. И кадушки с пальмами. Здоровенные! Я пыль с дивана стер, под пальмой и прилег. Да, точно, под пальмой! Буквально на минуточку, клянусь! Дальше не помню. Проснулся уже у Наташки в общаге. – Ты что, дурак?! Хотя в принципе, если так, то может и не посадят! Короче, кончай косить, я не прокурор. Рано пока еще косить! Колись на правду. Дебила кусок, причем большая половина! Витя, ты понимаешь, что реально попал? Витя, правду! Правду! Всю правду, всю! Быстро! – Только не смейся. Ладно? Сплю я. И снится мне море, пальмы, пляж, песок белый. Мелкий такой, как манная каша. И Наташка вся такая аппетитная, манящая, загорелая. Яхта на волнах покачивается, паруса опущены. Красота! Волосы мокрые на плечи спадают… – Слышь, маньяк-затейник, совсем мозги перекосило? Кончай эротику, факты давай! И давай, пожалуйста, по-возможности без порнухи. Я тоже не железный. Весна, сам понимаешь. Короче, давай по существу. – Короче, проснулся от боли нестерпимой… в яйцах… вот… ну и побежал к ней в общагу. Там рядом совсем, шесть-семь кварталов всего-то. Думал, успею. Возвращаюсь, как раз ЗИЛ отходит. Решил, что меня запалили. Вот вернулся. Как думаешь, надолго посадят? – Витя, ты к Наташке с автоматом приходил? – Не помню! Ты же меня знаешь. Я же в такие моменты ничего с собой поделать не могу… – Это Витя, уже ни для кого не секрет. Все население планеты Земля в курсе, что у тебя член поперек мозгов встает. Лечится одним способом – ампутацией. Альтернативы нет, запомни! Лука Мудищев твоя фамилия, понял? Стой здесь, я быстро. Я опять оставил пост. А что делать?! Мы своих в «би-де» не бросаем, как говорит наш гундосый интеллектуал Копыто. Пробежался по постам и собрал у ребят всю имеющуюся наличность. Никто не спорил и не жадничал, ибо известие о пропаже автомата повергло парней в удрученное состояние. Ребята искренне переживали за несуразного, но безобидного Виктора. Собранные деньги передал Вите, чтобы он, не мешкая, слетал в цирк на такси. А затем и к своей очередной зазнобе. Автомат надо срочно искать. Часы равнодушно тикали, время неумолимо утекало. Сейчас проснется лейтенант Зайчик и… отчисление из училища, уголовное дело, суд, тюремный срок… Толпа курсантов всей душой болела за несуразное чудо природы. Витьку было жаль. Расставаться с ним в наши планы никак не входило. Мы готовы были на все, чтобы прикрыть его и по-возможности помочь. Фактически мы уже покрывали проступок Копыто. О возможном наказании «за соучастие» никто не думал. Дружба и взаимовыручка в военном училище – далеко не пустой звук. В нервозной круговерти мы забыли о самом главном – Бог Витю любил! Не прошло и часа, как к воротам гауптвахты лихо подкатило такси. Из «Волги» вылезло сияющее от счастья нескладное членистоногое чудовище в мятой и грязной шинели, но с автоматом Калашникова. Копыто победно вскинул вверх руку, сжимающую легендарный автомат. Ликующая толпа обступила Витю, все ребята искренне радовались. Осунувшийся от пережитых волнений, Витя Копыто смешно мямлил и трогательно шепелявил. – Перерыл цирк от фундамента до макушки. Облазил все закоулки и дырки, пыли нажрался вдоволь. Ну, нет и все тут. Уже собрался лететь в общагу к Наташке… такси стоит, счетчик тикает… вдруг натыкаюсь на бабку-акробатку пенсионного образца. Она меня и спрашивает: «Не потерял ли чего, касатик?» Берет меня нежно под руку, а пальцы знаете какие цепкие. Как клешни. Семенит себе тихонько и приводит к каморке папы Карло. Там всякие ведра, тряпки, швабры. Смотрю, а вот мой родненький Калашников чернеет. Я давай бабку обнимать-целовать. Чуть душу не вытряс. Оказывается, старушка пальмы поливала. А я «калаша» как к кадушке прислонил, так там же и оставил. Убрала она автоматик от греха подальше, чтобы не затерялся при ремонте. Вещь в хозяйстве нужная. Авось пригодится, пока я, типа, на улицу за мороженным бегаю. Она-то решила, что я по сладенькому соскучился. Правильно, в принципе, решила. Мировая старушенция. Ко мне, как к родному внуку… Обещала контрамарки в цирк в неограниченном количестве. В директорскую ложу Натаху свожу, красота! Витя еще долго трещал бы длинным языком, но судьба готовила ему новое испытание. – Курсант Копыто! – Я! Проснувшийся начкар Зайчик пребывал в хорошем расположении духа. Он лениво позевывал и сладко потягивался. Отмеренные сутки нашего дежурства близились к завершению, наряд, в свою очередь, неумолимо катился к успешной сдаче. Никаких происшествий и поводов для волнений не намечалось и не предвиделось. – Копыто, герой ты наш образцово-показательный! Никогда бы не подумал, что курсант Виктор Копыто предотвратит попытку дерзкого побега! Любезный, получи быстренько наручники и сопроводи осужденного из 1-й камеры для передачи его в руки сотрудников милиции. – Есть! 43. Наручники Наручники? Вот это да! Обалдеть! Такое прогрессивное изобретение человечества мы никогда не видели. Только в кино. Например, в заграничном боевике, когда законопослушный герой и полицейский – красавец Ален Делон почти неуловимым движением, с характерным щелчком, мастерским застегивает блестящие браслеты на руках отъявленного негодяя. Или смешной инспектор из «Фантомаса» в исполнении Луи де Фюнеса неуклюже поигрывает наручниками с короткой цепочкой посредине, постоянно роняя их в самый неудобный момент. Или вот еще, в фильме «Семнадцать мгновений весны», когда изверги из гестапо, безжалостно сковав руки беспомощной радистки Кэт, оставляют грудного ребенка на морозе. Сволочи! В реальной жизни настоящих наручников никто из нас никогда не видел и пользоваться ими не умел. Даже теоретически. Прозорливый начкар лейтенант Зайчик, дабы избежать развития лавинообразного и нездорового ажиотажа среди любознательных «детишек-переростков», счел необходимым скрыть сам факт наличия потенциальной игрушки. И это правильно. От скучающего стада курсантов-экспериментаторов можно ожидать чего угодно. Ребята начали бы дурачиться и баловаться, приковывая друг друга повсеместно. Если бы не сопровождение опасного арестанта, то наличие наручников так и осталось в глубокой тайне до самого окончания наряда. Потом наручники были бы тихо и без суеты переданы по описи военного имущества следующему начальнику караула. И так же спокойно и мирно пролежали бы в ящике стола до очередной пересменки. Но по закону жанра: «Если на стене висит ружье, то оно обязательно выстрелит!» Пришла пора стрелять и наручникам. По крайней мере, громко щелкнув, заявить о своем присутствии. Весь состав караула жестоко завидовал Виктору. Еще бы, наделенный законной властью, небрежно покручивая на указательном пальце тускломерцающие браслеты, Копыто олицетворял собой само Правосудие. Суровое, неотвратимое, но справедливое. Лейтенант Зайчик скептически посмотрел на счастливого Виктора и продолжил инструктаж. – Курсант Копыто! Все просто. Берешь осужденного, прямо в камере сковываешь ему руки за спиной. Парень реально опасен, поэтому без сантиментов. Терять ему нечего, он расстрелял состав выездного караула. Всех добил, сука! Так что без церемоний и реверансов. Патрон в стволе, но от греха подальше – поставь автомат на предохранитель. В разговоры с мерзавцем не вступать. Любопытство свое не тешить. Подробности дела настолько омерзительные и чудовищные, что лучше не знать. Итак, сковал и сразу ведешь в здание военной прокуратуры в кабинет военного коменданта. Дверь с табличкой сразу у поста на первом этаже направо, не ошибешься. – Многих убил? – Семь новобранцев. Первый караул после присяги и прапорщика. Плюс проверяющего офицера. Дедушка сраный! Его пьяного с наряда сняли за жестокость и издевательства, а он… девять душ загубил. Так Копыто, я все вижу! Ты, давай там без самодеятельности. С энтузиазмом, но без фанатизма! Я тебя знаю, застрелишь звереныша при попытке к бегству. Все, Виктор, приговор вынесен. Приговор  справедливый. Не нам с тобой судить. Нам его передать из рук в руки и забыть. Сопроводительные документы на душегуба уже у коменданта. Милиция там же. Чай пьют, заждались давно. Звонили уже.  Автозак у шлагбаума, но это уже не наша забота. Пойдешь один. Недалеко. Шестьдесят шагов. Твою дорогу мне из окна видно, так что не чуди. Понял? Туда и назад. Все понял?! – Понял. – Не «понял», а «так точно»! Вернемся в роту, за утреннюю смекалку и оперативность, проявленную при задержании беглеца, объявлю благодарность. Рад? – Мне бы, товарищ лейтенант, лучше бы амнистию. – Какую еще амнистию? Не понял. Разъясни. – У меня еще где-то в районе одиннадцати внеочередных нарядов осталось. Накопилось чего-то вдруг. Ни с того, ни с сего. Все больше незаслуженные, случайные. Само собой как-то, вот. Отстоять не успел да и не очень хочется… – Тьфу ты, а я уже черти чего подумал. Амнистия. Вот сказанул. Ты иди, потом разберемся. Кстати, ключ от наручников не забудь. Маленький, зараза, не потеряй. В одном экземпляре. И не забудь наручники с гаденыша снять. А то менты заиграют, мы тогда караул, хрен, сдадим. Браслеты по описи числятся. Ну все, топай! Я за тобой смотрю! Копыто сунул ключик от наручников в карман пыльной шинели. На входе в коридор с камерами, я незаметно передал Витьке два его магазина с патронами, находившиеся у меня на временном хранении. Один из них Виктор подоткнул к автомату, второй засунул в подсумок на поясе. Передернул затвор, поставил «калашик» на предохранитель, пристегнул штык-нож. Лицо его было серьезным и сосредоточенным. Возле камеры № 1 Витя передал стоящему на посту курсанту Яровому письменное распоряжение начкара о конвоировании осужденного. Андрей Яровой по телефону перепроверил у лейтенанта Зайчика полученное распоряжение и получив подтверждение, открыл дверь камеры. Витя пробыл внутри камеры недолго. Он выполнил все, как полагается, и даже немного больше. Убийца был жестко скован и беспрекословно выполнял все отрывистые и строгие команды конвойного Копыто. Яровой потом рассказал, что в камере № 1 добродушный и безобидный Витя мало в чем себе отказал. Он пинал дедулю-душегуба истово, с несвойственным ему остервенением. Еле оттащили. По словам Андрюхи Ярового, ублюдок летал в своей камере от стенки к стенке, словно мячик. За неуставные действия в камере № 1 курсанта Копыто никогда не осуждали. Я думаю, многие из нас на его месте сделали бы то же самое. А то и еще хуже. Девять жизней – это страшный аргумент. Подобных уродов надо лечить! Причем, лечить очень больно. Витя сопроводил арестованного куда положено, бодро протопав шестьдесят шагов. Комендант позвонил начкару Зайчику, известил о благополучном получении «груза» и поблагодарил за службу. До окончания наряда оставалось немногим более часа. Все шло не просто хорошо, а как нельзя лучше. Так сложилось, что мне опять выпала очередь торчать на калитке. Я не был против. Погода радовала и не особо хотелось драить полы, наводя марафет перед сдачей караульного помещения. В узкое окошко калитки больше похожее на бойницу, увидел как по асфальтовой дорожке, ведущей от здания прокуратуры, гремя мослами и шаркая кривыми ногами, ковыляет сутулый Витя Копыто. По мере его приближения, я отчетливо понимал, что в его позе присутствует что-то неестественное. Но что? Курсант Копыто держал свои непропорционально длинные руки скрещенными на груди, а его автомат свисал через эти скрещенные руки, болтаясь на ремне почти у самой земли. Более того, в такт шагам Виктора, «калашик» раскачивался из стороны в сторону и периодически бился о кренделеподобные ноги нашего уникума. Когда Витька Копыто подошел непосредственно к воротам гауптвахты, я не знал плакать мне или смеяться. Внимание! Готовы? Руки Виктора были надежно скованы наручниками в районе запястьев. –Ну, *здец! Ты – долбо*бина Витя! Просто неисправимый кретин. Вот какого хуля, ты надел браслеты? Кто тебя надоумил? Назови мне имя и я лично его поцелую. Иди сюда, чудо в перьях, давай сниму. – Не получится. – Это еще почему, не получится? Еще как получится! – Я ключ сломал. Что тут скажешь. Витя с поразительным упорством искал приключения на свою худосочную задницу. Шестьдесят шагов туда и шестьдесят шагов обратно. Этого было достаточно, чтобы свести на «нет» всю фантастическую удачу и небесную милость, которая методично спасала Витю весь сегодняшний день. Обретя потерянный автомат и выйдя сухим из воды, любой другой человек  благоговейно молил бы небо и вел себя тише воды, ниже травы. Но Витя Копыто – это вам не любой. Это дурачина с большой буквы. Если бы существовало «Всепланетарное Общество Дураков, Идиотов и Кретинов», то Виктор по праву стал бы его бессменным председателем. Или на худой конец, самым почетным членом с удостоверением № 000001. Бесспорно его ждет колоссальное будущее. Так испытывать судьбу! Похоже, ангел-хранитель устал от крендебубелей зарвавшегося отрока и решил тупо бросить его на произвол суровой судьбы. Ангела можно понять. Ну сколько еще можно испытывать его терпение? Пора и честь знать! Дальше сам, дорогой! За что боролся, на то и напоролся. Оказать Витьке какую-либо помощь я не успел. Во внутренний дворик гауптвахты выглянул сержант Гнедовский и громко продублировал полученную команду. – Курсанта Копыто к начкару! – Ну, вот и все  Витя, иди. Привет Зайцу! Витя грустно вздохнул. Скорбно опустив руки и волоча многострадальный автомат по асфальту, Копыто обреченно побрел в караулку. Такого отборного по изощренности мата из уст интеллигентного и воспитанного лейтенанта Зайчика, завсегдатая театров и знатока всевозможных художественных выставок, не ожидал никто. Стекла в караулке дребезжали, стены тряслись. Все опасались, что офицерские вопли будут слышны в кабинетах военной прокуратуры или в комендатуре, расположенных в шестидесяти шагах от гауптвахты. Какое счастье, что лейтенант, кроме факта поломки наручников, не был в курсе подробностей поисков автомата! Визит «Кондратия» к нашему отцу-командиру стал бы неминуемой реальностью. Когда словарный запас беснующегося начкара истощился, состоялась примерно такая беседа. Ну, почти такая. – Виктор, друг мой! Ты не оставляешь мне выбора, милый! Пойми меня правильно. В описи караульного помещения числятся наручники. Одна пара и ключ к ним в количестве одна штука. Я должен это казенное имущество передать следующему составу караула. Который нас, может быть, несмотря на все твои титанические усилия, когда-нибудь, надеюсь, сменит. Что весьма сомнительно, учитывая сложившиеся обстоятельства. Причем, прошу заметить, исключительно твоими стараниями, эти неприглядные обстоятельства и сложились. Согласен? – Угу. – Душа моя! Надеюсь, ты не станешь оспаривать тот факт, что этот аксессуар в свободной продаже отсутствует. У нас нет возможности для маневра и незаметной подмены наручников на исправный комплект. Так? – Угу. – Голубчик! Ключ, находящийся в единственном экземпляре, сломан. Заметь, любезный, сломан именно тобой. Когда ты, сокровище яхонтовое, пытался безуспешно освободиться из заточения оков собственной глупости. И теперь возможность снять эти наручники просто отсутствует. Верно? – Угу. – Виктор, крепись! Как мне ни тяжело, но я вынужден принять единственно правильное решение. Я все досконально обдумал. Рассмотрел все возможные варианты решения проблемы и в результате… Выход есть. Будь мужественным, Виктор! Прими наше решение достойно. Оно далось мне очень нелегко, поверь! Итак. Я решил передать наручники по смене вместе с тобой. Можно сказать, с  довеском. С невольником чести, так сказать. С караульной собачкой, что ли?! Ты не переживай, солнце ясное. Тебя внесут в опись имущества караульного помещения и будут ежесуточно передавать по смене. Поставят на довольствие. И  возможно, будут кормить. Не пропадешь. А мы, время от времени заступая на дежурство в гарнизонный караул, будем тебя навещать. Да! Передачки передавать, письма с родины… – Товаааааарииииищ лейтенааааант, не бросайте меня. Я отслужу! Я все наряды отстою. Не надо мне амнистии. Ну ее, эту амнистию. Хотите еще одиннадцать нарядов объявите. Да мне же в радость! Я вообще на «тумбочке» жить могу, но только в рооооо-тееееее! Не бро-саааа-йййй-тееее мееее-няяяяяя!!! Витя перепугался не на шутку. Его отчаяние было абсолютно искренним, а паника очень красноречивой. Пока Витя верещал и бился, лейтенант Зайчик лихорадочно думал, что делать. В кабинете начкара собрался личный состав караула, свободный от несения дежурства на постах. Каждый усиленно размышлял и пытался предложить свои рецепты для вызволения нерадивого Копыто из стальных браслетов. – Давайте сначала с него автомат снимем! Сказано – сделано. Разомкнули карабинчик на ремне, протащили его между скованных рук и зацепили вновь. Автомат Копыто занял свое законное место в пирамиде с оружием. «Наверное, в первый раз за все время наряда», – подумалось многим. – Давайте распилим! На штык-ноже пилка по металлу есть! – Ага, супер, просто гениально! А сдавать наручники будем кусками, запчастями и по весу? Ребята лихорадочно скрипели мозгами, старательно прорабатывая любую возможность безболезненного освобождения нашего товарища. Надо было придумать что-то оригинальное. И придумать очень быстро. Время катастрофически утекало. Иногда проскакивали весьма радикальные предложения. – Слушайте, а может руки Вите отрежем! Потом пришьют в госпитале. Были же такие случаи, в газете писали про литовскую девочку… Нам же главное – караул сдать… Ну да, ну да, не пойдет! Да не смотрите на меня так! Я просто не подумал, погорячился… – Надо подсолнечным маслом руки смазать, глядишь, и проскользнет. Или оружейным… Услышав первую разумную мысль, Зайчик просветлел лицом и ухватился за идею, как утопающий хватается за соломинку. Лейтенант отсчитал деньги и гонец в лице комсорга Филина трусцой побежал в ближайший продовольственный магазин. Тем временем мозговой штурм продолжался. – Стоп! Придумал. Вспомнил! В кино видел, как канцелярской скрепкой браслеты раскрывали. Вроде несложно. Могу попробовать. Попробовали все и каждый. Не один раз. Расковыряли все замки. Ободрали вороненое покрытие наручников. Разогнули все скрепки… И, о чудо! Один из браслетов, нехотя клацнув, раскрылся. Одна рука Виктора стала свободна. Раздался победный рев. – Ура! Воодушевленные успехом, ребята с энтузиазмом принялись ковыряться во втором замке. Копыто повеселел. Замаячила реальная надежда на освобождение. Но удача – девка капризная. Второго спасительного и желанного для всех щелчка не раздавалось. Хоть стреляйся. Время катастрофически таяло. Из магазина вернулся курсант Филин с бутылкой рафинированного подсолнечного масла. Новый состав караула уже построился на плацу для развода. Было слышно, как помощник дежурного коменданта, заливаясь соловьем, хвалил наш караул за идеально пронесенное дежурство. Маяча на посту у калитки, я не спешил впускать новую смену на территорию караульного помещения, всячески оттягивая наступление «момента истины». Тем временем в караулке курсант Филин отремонтировал сломанный ключик. Будучи обстоятельным и прозорливым уральским парнем, Серега Филин вместе с маслом принес клей «Момент». Выдавив из тюбика микрокапельку, наш комсорг аккуратно склеил миниатюрный ключик. Пользоваться ключом по прямому предназначению было нельзя, но лежа в ящике письменного стола, он  оставлял впечатление целой вещицы. Оставалась смутная надежда, что новый начкар не проверит его работоспособность на практике. Но это вряд ли. Хотя и обязан. Строго по инструкции. Положено! Развод на плацу закончился. Получив несколько грозных напоминаний от помощника коменданта, я перестал прикидываться глухим и тупым и наконец-то открыл калитку.  Угрожающе топая сапогами, новый караул вошел во внутренний дворик гауптвахты. Слабая надежда Виктора на освобождение улетучивалась прямо на глазах. Но Бог Витю любил! В последний момент, когда уже все опустили руки и виновато отвели глаза в сторону, бестолковый страдалец Копыто в порыве решающего отчаяния жалобно взвизгнул. Витя сжал зубы, обильно полил руку смесью оружейного и подсолнечного масла и сильно сдавил кисть руки. В ней что-то громко хрустнуло и… со страшным стоном и отборным русским матом, курсант Копыто стянул оковы со своей руки. Очередное чудо! Быстро вытерев наручники от следов масла, Виктор передал их лейтенанту Зайчику. Тот не менее быстро, но аккуратно положил их в стол рядом с ключом. В этот судьбоносный момент, секунда в секунду, в кабинет вошел капитан-ракетчик,  начкар нового караула. Сдавали наряд мучительно долго и тяжело. Стратеги из ракетного училища глумились на полную катушку. Мы перемыли караулку несколько раз. Подмели внутренний двор и перекрасили разметку номеров камер внутри гауптвахты. Экзекуция продолжалась долго, но привезли ужин для нового состава караула. Демонстративно балдеющий от безнаказанной возможности поиздеваться над «летунами», капитан-ракетчик, был везде и всюду. Он совал свой нос в каждую дырку и тыкал туда же носом нашего лейтенанта. Зайчика уже мелко трясло, его нервы были на пределе. Когда солнце скрылось за горизонтом, а на ночном небосводе зажглись яркие звезды, «вражеский» капитан изрядно устал и наконец смилостивился. – Жалею я вас. По-хорошему надо бы до утра здесь оставить. Подкрасить кое-где, отмыть получше. Да ладно. Добрый я. Моим орлам ужинать пора, а вам еще до училища пилить час-полтора, не меньше. Живете где-то за городом, словно на хуторе. Хрен с тобой, летеха, будешь должен. Лети отсюда, пока я не передумал. И капитан поставил долгожданную роспись в журнале приема-сдачи караула. Ах, дурачок, дурачок! Он так увлекся процессом тотального унижения ненавистных авиаторов, что пропустил самое главное. Документацию поста, согласно описи, он, естественно, принял. А вот опись имущества поста не посмотрел, наивно полагая, что стол, стулья, топчан, лампа и телефоны никуда не денутся. И точно, они никуда не делись. Но в описи появился маленький пунктик о наручниках и ключе к ним. Совсем недавно сей пунктик появился. От руки вписанный. Шариковой ручкой фиолетового цвета. Только-только наручники в моду входить стали. Перестройка в стране, однако. Ускорение, куда не глянь. Все так ускорились, что наручники срочно понадобились особо ускорившихся граждан приковывать, чтоб не так быстро ускорялись. В стране победившего социализма наручники – игрушка редкая, модная, заграничная, на валюту, наверно, купленная. Мало еще наручников. Мало. Свои заводы на их производство не перепрофилировали. Потому как надобности в наручниках раньше не было. А перестройка началась, так и наручники сразу понадобились. Странная закономерность, не находите?! Получив заветную подпись, лейтенант Зайчик продублировал ее контрольным звонком в комендатуру с докладом о произведенном приеме-передаче караула. Уф, мы получили долгожданную возможность покинуть негостеприимные стены гауптвахты в не менее мерзкой комендатуре. Но уйти мы должны красиво. – Караул, к машине! Лейтенант Зайчик проверил, чтобы все до единого представители доблестных ВВС удобно разместились в кузове училищного «Урала».  Убедившись что оружие и патроны в наличии, офицер назначил старших по левому и правому борту кузова машины (положено по Уставу) и сел в кабину. Перед тем как закрыть дверь и скомандовать водителю: «Домой, на базу!», он вежливо напомнил капитану-ракетчику о наличии маленького довеска к военному имуществу гарнизонного караула, который лежит в самом нижнем ящике письменного стола. Мило улыбнувшись, Зайчик вскинул правую руку в щеголеватом воинском приветствии. – Честь имею! Счастливо оставаться! – Наручники?! Постойте, но я же их еще не проверил! – Твои проблемы, капитан! Подпись стоит, доклад в комендатуру о смене наряда прошел. Желаю удачи в службе и счастья в личной жизни! Все, поехали! – Бывай. Пойду, посмотрю, что за браслеты. Никогда не видел. Зайчик захлопнул дверь и кивнул водителю. Обдав ракетного капитана облаком сизого выхлопа, «Урал» грозно рыкнул и увез наше братство с враждебной территории гарнизонной комендатуры. Увез 100% личного состава. Впервые в истории, аллилуйя! В расположении роты лейтенант Зайчик был заметно возбужден. Он нервно смеялся по любому поводу и долго хихикал, представляя лицо капитана-ракетчика, играющего с браслетами. Всем очень хотелось, чтобы капитан примерил на себя это редкое, но очень прочное украшение. Надеюсь, что все-таки примерил. Любопытство, знаете ли… Пока сдавали в «оружейку» автоматы и патроны, Зайчик радовался взахлеб: нам фантастически повезло. Звезды и планеты встали очень удачно. Сегодня для нас, безусловно, счастливый день. Мы стали свидетелями фатального стечения обстоятельств. Нас посетили чудо, мистика, фантасмагория и прочее… Ребята охотно с ним соглашались. Утвердительно кивали головами. И дабы не вгонять молодого лейтенанта в глубокую депрессию, никто не стал рассказывать об истинном положении дел. Он ведь не знает, что ему повезло просто так. Повезло исключительно случайно. За компанию, не более того. Вместе с одним человеком, которого Бог очень любит. 44. Баю, баюшки, баю Мама дорогая, как же хочется спать! Услышал бы сейчас команду «Отбой», сразу же «сложил бы шасси» и  повалился прямо на бетонный пол …и сладко проспал, не видя снов, минут шестьсот. Нет, девятьсот минут! Точно, девятьсот минут гораздо лучше! Свинцовые веки, наплевательски игнорируя приказ ускользающего сознания: «не спать!», мягко смыкаются. Размеренный голос старшины 4-й роты, проводящего очередной инструктаж перед заступлением 45-го отделения во «внутренний» караул, становится все тише, мягче и ласковей… мурррр-мурррр… Ощущение реальности неумолимо притупляется. Уставший мозг начинает работать в импульсно-проблесковом режиме, периодически чередуя полные отсечки разумной деятельности с прерывистыми вспышками искаженного сознания… Блым-блым… инстинктивно поправил ремень автомата Калашникова на правом плече, чтобы не сползал… блым-блым… непроизвольно вздрогнув, выпрямил ослабшие колени, чтобы не подкосились ноженьки… блым-блым… ст. 129 Устава гарнизонной и караульной службы? Конечно помню, о чем речь! Наизусть отбарабаню… блым-блым… часовой есть лицо неприкосновенное… блым-блым… серый бетонный пол неожиданно подпрыгнул и сменил привычное горизонтальное положение на неестественно вертикальное… блым-блым… Странно однако?! С чего бы это? …блым-блым… Бац! Искры из глаз! Взметнувшийся вверх пол больно врезал меня по лицу, сдирая кожу на щеке… блым-блым… раздался противный лязг железа по бетону… блым-блым… мой автомат лежит рядом со мной… блым-блым… Не понял?! А почему я лежу на полу, когда, буквально, еще мгновение назад стоял в строю… Кстати, на полу так уютно и хорошо, мягко… кто-нибудь, бросьте в меня одеяло… пожалуйста… блым-блым… Склонившийся надо мной старшина предельно вежлив. – Уснул, батенька? Пора просыпаться, милый! Агу. Агу, маленький! Под дружный хохот ребят и нецензурные комментарии старшины роты, нехотя отдираю свои кости от «гостеприимного и желанного» пола чтобы, частично проснувшись, опять принять вертикальное положение… Руки-ноги целы? Ствол автомата не погнулся? Вот и ладушки. Царапина на щеке не в счет. Зато успел чуть-чуть вздремнуть. Находясь в здравом уме и трезвой памяти, могу однозначно констатировать, что в стенах военного училища нам постоянно хотелось есть и спать! Оно и понятно, организм любого настойчиво требует калорий и отдыха. Строгий распорядок дня, утвержденный самим «ах, каким важным генералом  начальником училища ВВС» и Общевоинские Уставы безусловно подразумевали и то и другое. Про высококалорийное питание см. «Бигус», а на незыблемом праве каждого военнослужащего на отдых – регулярном, здоровом и глубоком сне остановимся дополнительно. Теоретически каждый курсант имел законное право на гарантированный отдых в горизонтальном положении в пределах своей персональной койки. И что характерно, это право периодически предоставлялось. Но зачастую, не в полном объеме. – Уборку территории никто не отменял! Будь любезен обеспечить стерильную чистоту. А когда это будет сделано – твои личные проблемы. Ночь  – самое подходящее время. Для полноценного восстановления истраченных за день сил, времени не хватало. Вот краткий перечень процедур, выматывавших среднестатистического курсанта: – бесконечная и суетливая беготня курсантских подразделений в периметре училища, шныряющих, словно стайки тараканов при включенном на кухне свете; – богатый выбор всевозможных разновидностей суточных нарядов, караулов, хозяйственных и грузо-погрузочных работ; – марш-броски по пересеченной местности с полной выкладкой и без оной, в противогазах и без; – парко-хозяйственные дни и ежедневная двухразовая уборка закрепленной территории (зимой особенно); – «половая жизнь» по выходным дням (ничего общего с нормальным сексом); – ежедневная утренняя физзарядка с традиционной пробежкой в три километра; – организованная беготня между учебными корпусами во время учебных перемен по окончанию занятий; – регулярные строевые занятия на безразмерном плаце; – широкомасштабные спортивные «праздники» по выходным дням перед увольнением в город и вместо увольнения в город; – дефицит сна (как ни крути, а на первом курсе семь часов в сутки спать не получалось) – и т.д. и т.п. Убого-однообразная пища, которая уже не лезла нам в горло (хоть закрывай глаза и зажимай нос) не могла обеспечить полноценное восстановление энергии. Среднестатистический курсант первого курса обучения напоминал некое аморфное существо… Вернее, вещество, которое передвигалось в окружающем пространстве лишь с единственной целью  приткнуться к любой точке опоры (в идеале  к горизонтальной) и «закоротить мозг на массу» – сомкнуть веки и забыться в глубоком обмороке. Если не прикладывать к сопящему телу внешнее физическое воздействие, то такой обморок может длиться неприлично долго. Вплоть до двадцати четырех часов. И это не предел скрытых возможностей курсанта, поверьте на слово. Как мы завидовали бурым медведям, имеющим возможность проспать всю зиму в уютной берлоге. Это же ТАКОЕ счастье! Замотанные курсанты спали везде и повсюду. Спали на лекциях, в учебных лабораториях, на семинарах, во время самоподготовки и на групповых занятиях в аудиториях. Засыпающий объект в форме цвета хаки, отдавшись на милость Морфея и отключив свое сознание, все равно оставался «на связи». Будучи скованным воинской дисциплиной, под монотонно-убаюкивающую речь лектора, курсант продолжал хаотично елозить шариковой ручкой по своему конспекту. В результате получались весьма интересные кривые линии и прерывистые графики, с  метким названием: «Диаграмма сна». Эти каракули наглядно демонстрировали контрольное время полного угасания мозговой деятельности курсанта, глубину погружения в грезы и продолжительность сна. Такую роскошь как демонстративно сложить ручки на парту и придавить их сверху стриженной головушкой, дабы сладко похрюкать минут несколько, курсанты позволить себе не могли. Это же военное училище, а не гражданский институт. Поэтому, спали с прямой спиной, сидя за партами, не подпирая отяжелевшие головы руками. Наиболее продвинутые экземпляры типа Вити Копыто умудрялись спать с открытыми глазами, что вызывало приступы восхищения и неприкрытой зависти среди остальных курсантов, обделенных таким полезным талантом. На курсанта Копыто было любо-дорого посмотреть. Перед погружением в сон во время лекции, его веки с белобрысыми ресницами делали несколько ленивых движений моргательного характера. Амплитуда движения век постепенно снижалась и они замирали в распахнутом состоянии. Его взгляд постепенно стекленел и терял осмысленность. Глазки выпучивались, как у перепуганной лягушки-путешественницы при виде земной поверхности с высоты птичьего полета. Вылезшие из орбит глазенки Витьки Копыто застывали неодушевленными фарфоровыми шариками. Зрачки расширялись. Отсутствующий и расфокусированный взор упирался в одну точку. Не в силах бороться с чарами коварного Морфея, курсант Копыто засыпал. Он начинал медленно релаксировать, постепенно расслабляя группу мышц своего тела, не нагруженную в процессе сохранения сидячей позы. В строгом соответствии с эпохальным открытием Исаака Ньютона о всемирном тяготении, нижняя челюсть курсанта Копыто неумолимо тянулась к источнику гравитации и отвисала почти до самой поверхности стола. Расслабленные и полураскрытые губы Копыто открывали оперативный простор для обильной слюны, скопившейся во рту. Пока Витя спал и рефлекторно-глотательных движений не делал, воспроизводимая добросовестными железами слюнка постепенно заполняла свободные полости его безразмерного рта (безразмерный, потому что поглощал пищу с неимоверной быстротой и в фантастических количествах). А далее, в соответствии с гениальным открытием другого великого ученого мужа по имени Архимед, накопившаяся слюна начинала выливаться наружу. Причем, исключительно в объеме, вытесненном языком курсанта Копыто. Сплошная физика, куда деваться. Липкая слюнка текла тоненькой струйкой  прямо по Витькиному подбородку. Затем, потеряв «русло», начинала в капать на гимнастерку, где частично впитавшись, продолжала свой путь в область поясного ремня, игравшего роль импровизированной плотины. На плотине-ремне слюна начинала скапливаться, набирая объем, вес и потенциал «разрушительной силы». Преподаватель, читающий лекцию, как правило, за пару минут до окончания занятия, продолжая монотонно бубнить учебный материал, неожиданно вставлял провокационную фразу. – Кто спит… А затем резко повышая громкость голоса, рявкал отрывистую команду. – Встать! Курсанты, которые боролись с неумолимо накатывающим сном с переменным успехом и вполуха слушали лекцию, как правило, умудрялись осознать подвох в словах офицера и оставались сидеть на своих местах. А вот крепко спящие особи, благополучно пропустив мимо ушей тихое «вступление» и разбуженные знакомой командой «встать», мгновенно просыпались и подброшенные невидимой пружиной условных рефлексов, вскакивали со стульев. И замирали в идеальной строевой стойке, показывая своим молодцевато-бравым видом полную готовность выполнить любой приказ партии и правительства. Коварному преподавателю оставалось только переписать «спавших на лекции» и передать список командиру роты.  Суточный наряд в полном составе, прошу любить и жаловать. Тем не менее, спали… Курсанты спали в суточных нарядах, где спать категорически запрещено. Тумбочка дневального имела столешницу, целенаправленно установленную под углом к линии горизонта с изуверской целью не создавать благоприятных условий для сна дневального в неурочное время. Ничего страшного, спали стоя! Как лошадь в стойле. Дневальный по роте спал, прислонившись к стенду с Общевоинскими уставами. А на лестницу перед входной дверью заблаговременно устанавливали «сигнализацию» – металлическую банку из под сгущенки или тушенки, привязанную к тонкой нитке. Когда дежурный офицер по училищу, крадучись, поднимался по лестнице в казарму нашей роты, томясь от предвкушения застукать спящий наряд, то обязательно обрывал нитку, незаметно натянутую поперек ступенек. Пустая банка со страшным грохотом летела вниз по лестнице, а дневальный мгновенно просыпался. Не приходя в сознание, но дико выпучив глаза, курсант орал текст традиционного доклада. – За время несения  службы никаких… никого …и ничего! Стоим на посту, охраняем покой Родины. Народ и страна могут спать спокойно. Умудрялись спать в карауле, на постах под «грибком» и на вышках. Спали и под дождем и под снегом, завернувшись в тулуп или в брезентовый плащ. Самое опасное – уснуть на постовой вышке, так как запросто можно кувыркнуться с высокой лестницы или обжечься, прислонившись к включенному прожектору. Все равно спали. Спали на первом посту, охраняя знамя училища. Пост № 1 был в штабе напротив «стекляшки» с дежурным офицером по училищу. Этот пост все курсанты откровенно не любили. А за что любить? Всегда на виду, фиг расслабишься. Под ногами у часового располагалась медная пластина с «микриком» и вывод на зуммер сигнализации. Шаг в сторону  рев сирены! Знамя украли! тревога! Мгновенно прибегала «тревожная» группа из караулки, а из «аквариума» выскакивал дежурный по училищу и его помощник с пистолетами наготове. – Руки вверх! Всем оставаться на своих местах! Стреляем без предупреждения! Знамя училища охранялось как «молодильные яблоки» из одноименного мультфильма. Все равно спали. В ночное время. Выбрав момент когда дежурный офицер отправлялся «баиньки», а его помощник начинал клевать носом, часовой на посту осторожно садился на подоконник ближайшего окна, при этом не перенося вес своего тела с подошв тяжелых сапог. Затем осторожно снимал с себя автомат. Откидывал приклад и аккуратно упирал его в медную пластину с «микриком». Потом курсант упирался грудью в ствол автомата и только после этого снимал затекшие ноги с проклятой пластины. Все. Далее следовала мгновенная отключка. Но сон бойца оставался очень чутким, чтобы «в случае чего» успеть проделать все вышеуказанные процедуры в обратном порядке. Это первый вариант. Не самый удобный, прямо сказать. Второй вариант сна на посту № 1: Непосредственно за спиной часового в стену штаба был заколочен «корабельный» гвоздь, шляпка которого отступала от поверхности  стены сантиметров на семь-восемь. Стоя на посту у знамени, высокие парни из состава караула незаметно цеплялись за шляпку мощного гвоздя металлическим кольцом с карабинчиком, расположенным на ремне автомата. Вот и все! Полуповиснув на гвозде, не снимая ног с «микрика» естественно, ребята умудрялись «быстренько» вздремнуть «не сходя с места». Сердечное спасибо неизвестным курсантам, забившим этот спасительный гвоздь. Спали на ходу прямо в строю роты. Спали на бегу. Спали в позе роденовского мыслителя, мимолетно приткнувшись пятой точкой на любой холмик. Спали в позе «бегущего египтянина», согнувшись буквой «зю» или свернувшись в рулет …в спирать …на весу… А как хорошо и уютно спать в училищном клубе при организованном просмотре киношедевра всех времен и народов «Броненосец Потемкин»! Особенно сладко спится именно при двадцать седьмом просмотре… А как чудесно спится под «Ленина в Октябре» или под «Юность Максима»! Главное, чтобы свет в зале не забыли выключить, тогда полный кайф. Полтора часа гарантированного сна! Это ли не счастье?! Зачастую для курсантского сна использовались достаточно экзотические места. Такие как сушилка в казарме. Под столом в «ленинской комнате». В каптерке на полках для чемоданов. В курсантской столовой на сдвинутых в ряд табуретках. На всех комсомольских собраниях я честно проспал, уперевшись носом в широкую спину впередисидящего Лелика – богатыря из Киева, который надежно скрывал мое тело от зоркого взора президиума. Спали в сопле реактивного двигателя на учебном аэродроме. В груде брезентовых чехлов самолета, сваленных в углу ангара. В помпезной бархатной шторе насыщенно-бордового цвета, которую нам поручили повесить в актовом зале перед партконференцией училища. В бункере с картошкой овощного склада. Потом спина долго болела от твердых клубней. Но было еще одно неожиданное место, которое вспоминается с особой теплотой и отвращением одновременно. 45. В объятьях Морфея Лютая уральская зима. На улице минус тридцать пять и северный ветер до двадцати метров в секунду. Гражданские «кукурузники» Ан-2 с аэродрома местных авиалиний не рискуют оторваться от земли – опасно. А те безбашенные «асы», которым все же удалось поднять машину в воздух, тупо висят на одном месте над ВПП аэродрома на манер бумажных змеев и не могут продвинуться по запланированному маршруту. Хохма! Повисев длительное время в воздухе (пока здравый смысл не заставит пилота-камикадце отказаться от полета или пока топливо в баках не закончится), Ан-2 тяжело «падают в сугробы» аэродрома. Наземные службы аэродрома их сразу же привязывали прочными тросами, чтобы порывы ветра не унесли самолеты в заснеженные дали. Группу из пяти курсантов 45-го классного отделения назначили в наряд на училищный свинарник. В числе сомнительных счастливцев оказался и ваш покорный слуга. Спорить и возмущаться в армии не принято. Назначили, так назначили. Пришли на свинарник. Пересчитали живность по головам, наряд приняли. После ужина в курсантской столовой дежурный «тягач» в виде бессменной лошади притащил на территорию свинарника бочку с объедками. Превозмогая рвотный рефлекс от вида и запаха месива, свиней обильно и сытно накормили. Чтобы пища в лоханках не успевала замерзнуть, ее разбавляли горячей водой, которую сливали прямо из труб центрального отопления. А куда деваться?! На лютом морозе объедки смерзались в монолит почти мгновенно, потом ломом не разобьешь. В свинарнике было не жарко. Свинки жались друг к другу и в общую кучу, пытаясь устроиться с комфортом на предстоящую ночь. Оно и понятно, вместе завсегда теплее. А вот нам как ночевать? Вместе со свиньями ложиться? Кстати, о здоровье свинушек командование училища позаботилось даже больше, чем о курсантах. В наших казармах сегодня градусник показал в районе десяти градусов «жары», а в свинарнике было аж целых четырнадцать! Чувствуете разницу? Разница в четыре градуса – это о-го-го! Особенно когда за окном минус тридцать пять. Да еще и с ветром… На некотором возвышении от пола по периметру вдоль стен свинарника были проложены трубы отопления. Диаметром сантиметров тридцать, не более, но зато теплые. Побродив некоторое время по свинарнику и не найдя подходящего места для ночлега, ребята стали укладываться прямо на трубы. Опустили «уши» на шапки и улеглись на горячие трубы так, чтобы голова последующего курсанта ложилась на сапоги предыдущего. И хотя сапоги товарища – не самая удачная замена подушки, но все же лучше, чем ничего. В импровизированной живой цепочке мне досталось место «замыкающего». А теперь представьте. Труба диаметром в тридцать сантиметров – под спиной почти тоненькая жердочка, на которой и сидеть не всегда удобно. А мы лежим. Греемся. И даже спим. Словно куры на насесте, а куда деваться?! Спим! Тепло, хорошо… Кто-то дергает меня на ногу. Осторожно так дергает, но весьма настойчиво. Нехотя открываю один глаз и пытаюсь приподнять голову. Но так, чтобы не потерять шаткое равновесие. Резких движений делать нельзя. Иначе вся «цепочка» свалится с теплого насеста прямо в грязное стойло к храпящим свиньям. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=62312751&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.