Всё моё сумасшествие

Всё моё сумасшествие Софья Савина Иногда мы храним секреты. Иногда мы храним секреты наших родителей. Иногда мы ненавидим родителей. Настолько сильно, что они приходят с того света. Содержит нецензурную брань. Вокруг меня хорошо знакомые предметы – впереди книжный стол со стоящим на нем музыкальном центре, слева, совсем рядом со стулом, который я каждый раз старательно двигаю к окну – обогреватель, справа офисное кресло, на нем расположилась куча тетрадок, и все подписаны разными именами. Одна из них моя. Сначала, тетрадка была совсем маленькая. Достаточно быстро она оказалась заменена на толстую тетрадь листов эдак в девяносто шесть, что не могло не вызвать смеха и печали одновременно. – Один раз, роясь в старых шкафах я нашла бабушкин дневник, в котором она описывала свои будни. Много листов было исчерчено заметками о том как она сходила одна в кинотеатр, одна прогулялась по набережной, наслаждаясь хорошей погодой, приготовила для себя вкусный борщ. Прочитав это, я поняла что бабушка была очень одиноким человеком, – женщина справа, та, от которой я старательно отодвигаю стул к окну и ставлю его так, чтоб не видеть ее глаза, упорно смотрит и молчаливо кивает головой – В принципе, дневник не представлял из себя ничего необычного до одной записи, – я продолжаю, – Бабушка, видать после очередной прогулки в одиночестве, явилась домой и писала с воодушевлением о том, что она думает по поводу птиц. Запись выглядела следующим образом: “Как я люблю птичек! Вот синицы – это челядь. Воробьи уже получше, среднее сословие. А вороны – превыше мира всего!” Как можно было такое написать про ворон?! Что значит вороны – превыше мира всего? – сокрушалась я, – Если бы я завела дневник, я писала бы про то что я делала днем, ну там куда сходила, что купила, как наорала на своего мужа при всех на работе. А она писала такое! Да она совершенно ненормальная! Разве нормальный человек такое напишет? Вот я такое не пишу и так не выражаюсь, – тут я серьезно задумалась и на минуту замолчала. Пришедшая в голову мысль просто ошеломила меня, но я заранее знала, что эта мысль абсолютно правильная. – Хотя знаете, если подумать, – теперь я повернулась и уставилась взглядом на женщину справа, – Если почитать мои рассказы, у меня все гораздо,гораздо хуже. *** Я неслась по Ново-Вокзальной согнувшись в три погибели. Неслась я потому что очень сильно опаздывала, а согнулась поскольку боль в желудке достаточно сильно терзала меня. Вы знаете, я практически не чувствительна к боли. Но если что-то начинает ощутимо беспокоить, то значит дела совсем плохи. Так оказалось и в этот раз: три с половиной месяца героического терпения, и я пополнила ряды язвенников. Мне 22 года, и я несусь согнувшись в три погибели по Ново-Вокзальной с язвой желудка на свое первое интервью. Всю жизнь хотела быть врачом. Годам к восемнадцати я поняла что хочу быть еще и журналистом. И если последнее мне вполне удалось, то медиком мне не быть никогда. Однако сейчас есть реальная возможность приблизиться к медицине, ведь я уже вхожу двухэтажное здание, и меня досматривает охранник. Сегодня вдвойне важный день: первое интервью, и не с кем-то обычным, а аж с главным врачом психиатрической больницы. После долгих мытарств и тщательного досмотра меня наконец пропускают по двор. Больница не ограничивается маленьким двухэтажным зданием. Дальше, за высокими бетонными стенами раскинулась длинная аллея, заботливо выращены восхитительные цветы, построены беседки и несколько отделений. Я войду в центральное, туда, где лечатся наиболее тяжелые больные. А пока ноги несут меня через прекрасную аллею, выдалось время покурить. Не думала, что в больнице необходимо столько дверей, запирающихся на огромные засовы. Медсестры, тихо перешептываясь за спиной, закрывали третью дверь, а я миновала очередной коридор и наконец очутилась в самом сердце здания. Услышав за спиной громкий щелчок, я оглянулась и поняла что полностью отрезана от мира. В нос ударил спертый воздух. Вокруг витал страх и безысходность. На кушетке, напротив кабинета психиатра, расположилась женщина в облезлом, старом халате синего цвета. Я успела заметить что все пациенты бродят по отделению в одинаковых халатах. Охранник по секрету мне сказал что вещи перед госпитализацией отнимаются, и выдается специальная “больничная” форма. Честно говоря, халаты выглядели пожалуй ужаснее, чем смирительная рубашка. – Где мне найти главврача? – осмелилась я задать вопрос женщине в синем халате. Пока она собиралась с мыслями, я успела заглянуть в ее глаза. Пустые. Водянистые. Лишенные всякого смысла. – Вам надо повернуть направо, кабинет около столовой, – слегка нараспев ответила она. Это от лекарств. Отсутствующий взгляд. *** – Могу с гордостью заявить, что за последние пять лет мы сделали колоссальные успехи в психиатрии. Если раньше, по статистике, в нашем отделении пациенты лежали в среднем три года, то теперь этот срок сократился всего до одного. – И как же, за все это время они даже на выходные не уезжают домой? – Вы что?! – удивился Гущин Сергей Андреевич, сам главный врач, – Я скажу больше: у нас запрещены посещения родственниками. – Как это? – А очень просто. Психиатрическая больница – серьезнее инфекционки. Тут проходят лечение люди с грозными заболеваниями. Любое потрясение, а встреча с родственниками в большинстве случаев несет с собой сильную психологическую встряску, может нарушить ход лечения, удлинить нахождение в больнице. Мы давно отказались от книг. Никаких встреч, никакой информации, все это может катастрофически усугубить болезнь. Я настолько была шокирована ответом врача, что чуть не забыла дальнейшие вопросы, благо под рукой имелся блокнот, в который я накануне начеркала план интервью. – С какими заболеваниями борется это отделение? – Их достаточно много: это и всевозможные расстройства личности, и анорексия, также депрессия, паранойя, ну и излюбленная психиатрами шизофрения. – Какой вклад собираетесь в дальнейшем привнести в психиатрию? – О.. Я ждал этого вопроса! – лицо врача расплылось в милой улыбке, – На данный момент я тщательно изучаю механизмы развития болезней. Ну, вы знаете, устанавливаю связь между определенными психологическими травмами и последующими расстройствами. В дальнейшем, если все удастся, я планирую вывести формулу, приводящую к полному излечению заболеваний, если они не вызваны, например, травмами головного мозга или онкологией. – А на данный момент разве не существует этой формулы? Разве нельзя пропить лекарства, полежать в больнице и навсегда вылечиться? – Нет. Сейчас такое невозможно. После интервью я поняла одну вещь: я все еще хочу быть врачом. Но только не психиатром. *** “Она была невероятно красива. Длинные черные волосы, ниспадающие мелкими локонами на плечи, мраморная кожа. Небольшие темно-карие глаза, всегда подведенные черным карандашом, тонкий прямой нос, и неизменная красная помада. Еврейка. Рост сто семьдесят три сантиметра, стройная как кипарис, Она порхала по городу, ловя на себе восхищенные взгляды мужчин. Мне было три года, когда Она пропала. Я звонила отцу и просила отвезти меня к Ней, но он отвечал, что я слишком часто названиваю, об этом узнала Наташа и теперь его никуда не отпустит. Ее не было полгода. И, наконец, Она приехала, будто с курорта: сияющая и довольная как никогда. Позже, Она написала в альбоме с фотографиями: “Это было самое счастливое лето в моей жизни. Когда я была молода, красива, и еще здорова (почти). Волосы мои были густые, без единого седого волоска. Лето беззаботного веселья, солнца, смеха, развлечений, любви и дружбы. Когда я вызывала у мужчин всеобщее восхищение. Никогда я не была так счастлива. Только еще когда в далекой молодости мы с подружками ездили в Крым . Она оставила подпись внизу: Лето 2001 года. Тубдиспансер. Она пропала спустя одиннадцать лет. На этот раз навсегда. Ну а это было начало.” *** С неба шумно низвергался настоящий тропический ливень. Улицы вмиг промокли, рекламные баннеры уныло повисли в унисон пунцовым тучам, а множество магазинчиков заискивающе подмигивали огнями вывесок, освещая почерневшие дворы. Осень наступила тринадцать дней назад, и уже успела показать себя во всю мощь. Я с Тимофеем юрко перепрыгивала через потоки воды, но ледяные водопады все-таки смогли ворваться в кроссовки и изрядно заморозить ноги. Один зонт на двоих явно не спасал, и ливень нещадно заливал нас со всех сторон. Вскоре, миновав несколько закоулков, мы вошли в магазин, и в нос тут же ударил спертый запах корма для животных. Тимофей метнулся к одной из полок, едва успев закрыть свой большой черный зонт. – Смотри! Это же тот корм который я так давно искал! – восторженно воскликнул он, хватая с полки увесистый мешок с надписью “Purina Gastrointestinal”. – Как я рад! – не унимался парень, – Моему Грейчику как раз срочно необходимо такое питание! Его совсем измучила рвота, а я постоянно волнуюсь! Пока Тимофей оглушал стены тирадами о болезнях своего любимого пса, я отвлеклась и разглядывала продавщицу. Та, тем временем, всеми мускулами лица показывала насколько она счастлива видеть нас и образовавшуюся на полу лужу грязи. – Скажите пожалуйста, этот корм можно использовать как основное питание для собаки? Он не повредит желудку? – Тимофей тоже обратил внимание на девушку и решил достать ее с расспросами, хотя на упаковке все подробнейшим образом было описано. – Ни в коем случае. Это лечебное питание, применяется при разнообразных расстройствах пищеварения. Без опасения кормите им питомца постоянно. – Отлично, отлично… Я слышал, он хорошо помогает в таких случаях, как у нас, – пока мой возлюбленный расплачивался, бедная дама выслушала всю историю болезни Грея, а она, уж поверьте, была очень длинная и нудная. – Держите нашу визиточку. Здесь указан адрес сайта, через который вы всегда сможете узнать наличие товара в магазине и при необходимости сделать заказ на дом. – Спасибо большое. Если моему песику не станет плохо от нового корма, я обязательно загляну к вам еще раз. Взвалив на плечи здоровенный мешок весом в пятнадцать килограмм, парень направился к выходу из магазина, а мне только и оставалось, что следовать за ним. Дождь тем временем заметно ослаб и перестал напоминать разрушительное цунами. – Черт тебя дернул выпереться из дома в такую погоду, – пробурчала я, встряхивая на ходу ногами. Из обуви, при каждом взмахе, брызгами вылетала вода. За дверью, как и всегда в такие моменты, происходило настоящее бешенство. Грей бросался на нее с такой силой, что казалось, она вот-вот слетит с петель. – Смотри что я тебе купил, мой пупсик! – Тимофей с лучезарной улыбкой вошел в квартиру, волоча за собой огроменный мешок. Грей от счастья аж закрутился на месте. Каждый раз, когда я заходила в квартиру Тимофея, я обращала внимание на входную дверь. Впрочем, на нее все и всегда обращали внимание, и ужасались до замирания сердца. Дверь Тимофей имел деревянную, и выглядела она так, будто пережила нападение настоящего чудовища: всюду, практически с самого верха, на древесине зияли глубокие рытвины, оставленные огромными когтями, а железная ручка была напрочь изгрызена челюстями невероятной силы. Отчасти я понимала Тимофея. Он никак не решался поменять изуродованную дверь, и если подумать, то правильно делал. Ведь если вдруг грабители ворвутся в его дом (а у него есть что грабить, учитывая зарплату видеооператора в нашей компании), они, завидев это произведение искусства, немедленно самоуничтожаться, не желая встречаться с тем монстром, что смог сотворить такое. Безусловно, как вы могли догадаться, данным монстром являлся ни кто иной, как хилый и больной Грей, который в этот момент распластался своей семидесяти килограммовой тушей по кухне. Бедное, страдающее от хронических заболеваний животное, в холке достигало почти ста сантиметров, и если поставить его рядом с хозяином, то становилось понятно, что пес Тимофею по пояс, а издалека вполне сошел бы за разжиревшее, мохнатое пони без гривы. Достав из под стола огромную пластиковую миску, пережившую такой же кошмар, как и дверь, Тимофей начал накладывать свежекупленный корм. Гигантский алабай, услышав шум падающих сухариков, вскочил с такой яростью, что задними лапами случайно разломал плинтус. Конечно же, Грей не имел никаких заболеваний пищеварительного тракта, и представлял собой вполне здоровую, могучую как бульдозер собаку. Болен тут был только Тимофей. *** “Вы знаете, Она никогда не обращала внимание на мои травмы. Я месяц едва передвигалась с переломанным пальцем на ноге, и лишь спустя это время меня-таки отвели на рентген, где врач очень обрадовался моему неправильно сросшемуся перелому и предложил сломать палец заново. И я поняла бы все, но Она же собственными глазами видела, как шесть килограмм гири с грохотом рухнули мне на ногу. А вот моя правая рука – вы видите, как искривлены пальцы, до какой степени, даже не все выпрямляются до конца. Эту историю я вспоминать не хочу. Скажу только одно: в этой красоте виновата Она. Было еще много чего. И огромные болячки размером с пол ноги от битого стекла, вывихи, растяжения, сильнейший ушиб грудной клетки, когда боль сковала меня так, что я боялась вздохнуть. Нет, на это Она не обращала внимания. Но стоило мне только простыть, как Она тут же оказывалась рядом, и оставалась на время всей болезни. Не отходила от меня ни на шаг, крутилась вокруг, целовала, жалела. Наконец-то становилась моей. Поэтому я очень часто простывала, каждые две недели, если быть точной. Знаете, не успею простыть, как снова с соплями и температурой. А в короткие промежутки без простуд я получала травмы. Она сама говорила: “Ну, как не выйдешь с Ириной Григорьевной гулять, так придешь вся окровавленная, и рев твой слышно за километр от дома. Можно прям по нему понять, что вы направляетесь домой”. Однажды, Она вернулась с работы очень взволнованная. Ее глаза не находили себе места, а руки метались по всему телу. “Я сейчас стояла на остановке и почувствовала как внутри меня что-то сломалось. Это непередаваемое ощущение, но я совершенно точно почувствовала его! На меня надвигается злой рок..”. В тот момент я совсем не придала этим словам значения. Но вскоре они вернулись ко мне словно бумеранг, вернулись оглушающим грохотом, роем безжалостных диких пчел. Это был приговор для меня. Я до сих пор помню Ее голос произносящий эти страшные слова.” *** Я сидела в офисе и беглым взглядом просматривала ленту в Твиттере. К двадцати пяти годам мне посчастливилось обзавестись собственным кабинетом. Более того, могу с гордостью заявить, что я на все сто процентов владела собственным журналистским агентством. Достаточно было в нужное время оказаться в нужном месте, а государство в дальнейшем обеспечило мою безбедную жизнь. Нас работало четверо: я, уже знакомый вам видеооператор Тимофей – по совместительству мой возлюбленный, репортер Яна и наш помощник Вера. За время работы мы успели крепко сдружиться и наша команда работала слаженно, как никто другой. Это вызывало у меня чувство невероятной гордости за работу компании и бесконечное уважение к коллегам. Итак, я нашла то, что искала: ветку своего твита, который комментировала приемная президента и люди, которым моя команда помогла. @KremlinRussia благодарим @agency_blagodetel за работу! Семья переселена в новостройку, выплачена материальная поддержка. Так же, твит комментировали люди, которым мы оказали помощь: @a.ostahov огромное спасибо Диане и ее команде за спасение моей семьи! Побольше бы в мире таких добрых людей, как вы! Я чуть было не прослезилась от прочитанных комментариев. Слезы наворачивались на глаза каждый раз, когда я видела результат своей работы, и понимала, что проживаю жизнь не зря. А теперь, пожалуй, настала пора рассказать вам, чем же мы все-таки занимались. Спустя год после того, как я окончила университет, по стране пронеслась война, и к счастью для населения очень быстро закончилась. И если до войны я занимала должность обычного репортера на местном новостном канале, то после ее окончания встал вопрос об острой необходимости создания компании, которая возьмет на себя миссию помощи людям, пострадавшим от войны. Чтобы не заниматься благотворительностью, да и средств у меня совсем не было, я быстренько изложила свою идею в письме, и это письмо отправила в госдуму, благо имела нужные связи. В результате, мне удалось получить разрешение и начать заниматься тем, что мне действительно по душе, пока государство спонсировало деятельность моего агентства. Идея была такова: я создаю журналистское агентство, собираю информацию о людях, пострадавших на войне или от нее, готовлю материал и выхожу в эфир два раза в месяц на областном канале, а правительство в дальнейшем оказывает необходимую помощь пострадавшим. Когда мы стартовали, и стартовали успешно, в других областях тоже начали создавать подобные компании, и сотни людей получили так необходимую им помощь. В основном, компания занималась семьями, оставшимися без жилья, вынужденными ютиться в руинах домов, в обломках, оставшихся после бомбежки. Бывали случаи, когда люди, чья специальность имела узкое направление, теряли работу в родном городе. Тогда мы помогали им переселиться туда, где требовались их уникальные знания. Эти люди оказывались высококлассными специалистами, и по окончанию нашей помощи, мы с радостью принимали слова благодарности от работодателей наших подопечных. Как вы видите, мое дело благородно и требует немало сострадания к людям. Может быть, мне так понравилось этим заниматься, потому что я всегда мечтала стать врачом и помогать ближним. Одно я могу сказать точно: как бы ни было сильно мое желание, без команды ничего невозможно осуществить. Поэтому я не скупилась на похвалу, и регулярно говорила коллегам о том, как они дороги мне. *** За окном опять лил дождь. Он мучал город неделю, почти без остановки. Ливневка не справлялась и многие дороги залило напрочь, мешая продвижению машин. Трамвайные пути пострадали больше всего, и несколько дней работники ТТУ сидели без дела, а их начальство гневно ругалось с Инженерными Системами, которые отвечали за исправность дождеприемников. Засмотревшись в окно, я напрочь забыла про обеденный перерыв, и в итоге, в кабинет зашла Вера и пригласила меня в импровизированную столовую. Я любила обеденное время, ведь за столом собирались мои коллеги и мы обсуждали планы агентства на дальнейшую работу. Можно сказать, что за обедом мы проводили совещание, и сегодняшний слякотный день не стал исключением. – Я наткнулась на крайне интригующую информацию, – заговорила Яна, оглядывая нас, – Не знаю, откуда у меня появился твит – на этого человека я не подписана, да и был он одиночным, не относящимся к какой-либо интересующей нас ветке. В общем, в нем описываются такие ужасы! Будто на той стороне, – и Яна движением головы указала назад, имея в виду другой берег Волги, – Есть дом, большой огороженный особняк, в котором… проводят то ли эксперименты, то ли пытки над людьми, а крики разносятся на всю округу! Честно, повторюсь, не знаю насколько это правдиво, но нам доподлинно известно, что та сторона отрезана от города. И там нет правоохранительных органов, проживает небольшое полуразрушенное поселение, до которого мы еще не добрались. – Интересная история, – задумалась я, – Однако, это не входит в нашу компетенцию, лучше бы полиции разобраться в чем дело. Но, думаю, нужно найти больше информации. Что ты скажешь? – А…? Ах, да, да. Я поищу, – Вера, как всегда за обедом, была слишком занята выискиванием недостатков в еде. Эта девушка постоянно оказывалась не довольна ее качеством. – Опять? – спросила я. – Да я сама в шоке, ну чего мне так не везет? Пюре абсолютно прокисшее! Остальные ели тоже самое пюре, но отчего-то не отмечали в нем признаков порчи. – Ладно, мне самой очень и очень любопытно. Спасибо за информацию, Яна. Дальнейшие ее поиски я беру на себя. Однако, мне не пришлось искать информацию по интересной новости, поскольку она нашла меня сама. Не успела я договорить, как телефон затрещал от оповещения о новом письме. Я незамедлительно открыла почту, бегло пробежалась по тексту все более и более округляющимися с каждой строчкой глазами, и начала читать вслух: “Добрый день, агентство “Благодетель” и уважаемая Диана. Прошу, молю о помощи, ибо невозможно больше терпеть то, что происходит вокруг меня и моей семьи. Я с мужем и двумя детьми проживаю на правом берегу Волги, напротив Самары. Поселение наше совсем небольшое, до недавнего времени тут проживало девяносто шесть человек. До тех пор, пока какой-то садист не поселился в особняке на окраине! Этот ужасный человек ворует людей. Что он там с ними делает, остается загадкой: мы можем лишь рисовать в воображении страшные картины пыток, когда слышим доносящиеся из особняка вопли. Очень прошу Вас, приезжайте, покажите наш поселок на телевидении и помогите перебраться в город, ибо нет сил больше терпеть леденящий кровь ужас ожидания своей очереди.” Женщина оставила свои контакты в конце письма. Друзья слушали мой голос, словно завороженные, а когда я дочитала, Тимофей заявил: – Мне кажется, она просто очень хочет попасть в Самару, вот и открыла в себе талант сочинять идеи для хорроров. Предположение Тимофея вернуло меня из мира ужасов обратно за обеденный стол. – Возможно.. Наверное, ты прав. – Что скажешь, Диана? – Яна смотрела глазами, полными любопытства. – Мы поедем. Готовьтесь, отправимся на следующей неделе. *** Мы поднялись по скользкому мостику на борт корабля. Это был небольшой речной трамвайчик, из тех, что по расписанию перевозили желающих на другой берег реки, делая остановку в нескольких местах, пользующихся наибольшим спросом. Водная гладь дребезжала от капель дождя, а я разглядывала противоположную сторону. Жигулевские горы необычайно красивы: высокие покатые холмы, покрытые дремучими лесами, раскидистые поля, ярко сверкающие тысячами цветов, испещренная болотами и мелкими речушками местность, где кувшинки и лилии захватили водоемы. Пока я стояла, держась за перила и допивала чай, воспоминания унесли меня в детство. И вот, я уже вижу как бреду по болоту, весело размахивая руками, и вдруг до ушей доносится громкий писк. Глаза замечают возню слева, и я, побросав удочку, бросилась в мутную воду, где огромный уж пропихивал себе в горло очаровательную лягушечку. Боже, как я всегда любила лягушек! Это самые очаровательные существа на свете. Всю жизнь, завидев прыгающее земноводное, я, словно ребенок, бросалась и ловила его, а потом грела в руках, не забывая нацеловвывать. Более того, лягушки не только невероятно милы, из них еще готовят блюда, по вкусу напоминающие пищу богов. Поэтому, завидев как наглый уж пытается сожрать бедную лягушку, я тотчас бросилась к ней на помощь. Схватив за глотку мерзкую змею, я с героизмом вырвала из пасти пищащую милашку и отпустила ее на волю. Заметив, что лягушка скрылась в камышах от опасности, я злобно потрясла ужа в воздухе, чтобы знал как себя вести, и с силой отшвырнула в центр болота. Надо ли говорить, что после воспитания змеи моя рука воняла как минимум неделю. Следом появилась другая картина. Я с матерью заблудилась в лесу, и мы брели в поисках дороги домой, перепрыгивая через коряги и канавы. Земля на том берегу удивительно изрыта: всюду, в лесах зияют овраги, с торчащими на дне корнями деревьев, а прекрасное зеленое поле, что виднеется средь стволов деревьев, оказывается зыбучей трясиной болота. Нам приходилось соблюдать осторожность, и по ходу пути мы повстречались с двумя обитателями леса. Первым оказался заяц. Я так удивилась, когда увидела его, так как заяц оказался просто огромным. Учуяв нас, он ускакал прочь, а земля содрогалась от поступи его могучих лап. Следующей встретилась гадюка. Она была не так пуглива, нежели заяц, и мне с мамой пришлось долго бежать, впопыхах перескакивая канавы и обдирая ноги. – Я оторвала две веточки рябины, – приблизившийся Тимофей вернул меня из воспоминаний обратно на трамвайчик, – Смотри, какого насыщенного красного цвета ягоды – это значит, зима будет суровой. Тимофей молчал, пока я разглядывала веточку. – А ты знаешь, что поскольку по гороскопу я Весы, то рябина – это мое дерево? Парень все еще не проронил ни слова, и мне стало интересно, чего же он так задумался. – Ты вообще меня слушаешь? Тебе интересно? Или ты думаешь о том, какую же ахинею я несу? – Да, ты несешь ахинею. Теперь я буду называть тебя “Рябина”. Я рассмеялась и направилась в буфет, желая выкинуть стаканчик из-под чая. Зайдя внутрь, я стала свидетелем скандала, учиненного Верой. – Верните мне деньги! – требовала помощница, – Тухлятина самая настоящая! Вы видите, чем торгуете? И вам не стыдно?! Я поспешила оттащить коллегу от прилавка. – Нет, ну это ни в какие рамки не лезет. Продали мне плесневелое печенье! – бурчала Вера, пока я выводила ее из помещения, – Вот как это можно есть? – Дай посмотрю. Я выхватила у коллеги из рук пищу, и внимательно разглядев печенье со всех сторон, с преспокойной душой отправила его в рот. – Ну как? – Вера пытливым взглядом наблюдала за выражением моего лица, надеясь увидеть искривленную гримасу. – Печенье вкуснейшее! – Эх, ты! – девушка звонко шлепнула рукой себе по бедру, – Да тебе твое курево весь нюх отбило,– отмахнувшись от меня, коллега скрылась на нижнем этаже, где располагались скамейки. Оставшиеся сорок минут пути я провела в раздумьях. Больше всего в последнее время меня пугала Вера. К закидонам Тимофея я уже привыкла – он еще с нашего знакомства был повернут на здоровье своего пса. А вот Верина паранойя набирала обороты. И если полгода назад она с недоверием разглядывала готовую еду в супермаркетах, то сейчас перестала доверять абсолютно всему, ища в каждом кусочке подвох. Однако, все было не так плохо. В своем здравомыслии я была уверена на сто процентов, ровно так же, как и в Янином. Лишь позже я узнала, насколько искусно она скрывала от нас свое безумие, кропотливо взращенное до абсолютного сумасшествия, граничащего с гениальностью в работе и точных науках. *** “– У меня разрывается горло, я с трудом могу разговаривать! – Она пришла на прием к врачу совсем расстроенная, – Еще постоянно знобит, я сильно мерзну, хоть пока еще лето. – Давайте я посмотрю миндалины, – доктор заботливо поддержала подбородок рукой. Основательно поковырявшись во рту деревянной ложечкой, она заявила, – Горло идеальнейшее. Ни покраснения, ни точечки лишней в нем нет. Очень странно, что оно у вас вообще болит. Однако, раз есть озноб, давайте измерим температуру. Пока врач заполняла лист приема, Она скукожившись сидела на кушетке, сомкнув рукой на груди шерстяной кардиган. Вскоре время измерения подошло к концу, и терапевт попросила градусник. – С чего же вас знобит? – доктор крайне удивилась, отметив на каких цифрах остановилась ртуть, – Температура тридцать шесть и четыре. Очень странно. – И что же со мной? – в Ее голосе послышалось раздражение, – Горло нормальное, температуры нет, однако я себя чувствую насквозь простывшей! – Хорошо, надо подумать. Пока я вам дам больничный лист, и назначу анализы. Придут результаты – станет ясно, что с вами. Она пришла с поликлиники совершенно разъяренная. – Что за наглость?! Эта идиотка назначила посев на гонококки! Она что, думает у меня во рту гонорея?! – Успокойся, тебе же назначили и другие анализы, – голос Ирины Григорьевны как всегда звучал мягким и убаюкивающим, однако не помог в достижении успокоительного эффекта. – Какая разница? – словно гром, крикнула Она, – Эта Наследова деревянная! Она оскорбила меня, я приличная женщина! – Ну хватит тебе. Раз назначили – сдай, и покажешь ей, что нет какой заразы. – Я докажу, докажу! – Она уплюхалась на диван и укрылась зеленым махровым одеялом, – Иди закрой окно. Что-то мне кажется, я заболела очень странной болезнью… Это точно не обычная простуда. Ирина Григорьевна как послушный раб побежала закрывать окно, хотя Она сама вполне могла встать и сделать это. Разговор окончился на том, что Ира уточнила, какие блюда приготовить на ужин и поспешно убежала восвояси, на кухню. Я пришла к Ней, легла рядом, и с любовью обняв Ее, начала расспрашивать что случилось.” *** “Спустя несколько дней был совершен повторный поход в поликлинику, который принес, как поначалу казалось, хорошие вести. – Ну что ж, могу вас обрадовать: все анализы в норме, – Наследова перебирала в руках несколько бумаг с лабораторными исследованиями, – Скорее всего, так себя проявлял вирус. – Я не могу сказать что я окончательно выздоровила, – отвечала Она, – Я все еще мерзну, не так как раньше, конечно, но все же. – Это остаточные явления, которые пройдут в течении ближайших дней. Она задумалась. С одной стороны хотелось еще побыть на больничном, подлечиться до конца, а с другой, главное управление жилищно-коммунального хозяйства области ждало Ее возвращения на работу, да и дома становилось скучновато. – Тогда выписывайте меня. Я, если что, зайду… Вот, хотела спросить, – Она встрепенулась, вспомнив по своему мнению важную вещь, – Я же говорила, что в последнее время часто простываю. Может ли мое опущенное легкое так влиять на иммунитет? – Раз в три-четыре месяца – это не часто. Мой вам совет: не забивайте этим голову. А если хотите укрепить организм, дождитесь зимы, и выходите бегать на лыжах, благо график работы позволяет. У Нее была блестящая карьера, не то что у меня, бестолочи. По крайней мере я так считаю. Окончив университет, первым делом она пошла работать в какой-то “Союз КЖСК”, который в дальнейшем переименовали в “Союз ТСЖ”. Проработав там пять лет, три из которых провела в декрете, Она решила подыскать другое место. Некоторое время работы менялись: 10 месяцев в департаменте жилищно-коммунального хозяйства, один год в комитете по обслуживанию населения, а потом таки нашла свое место. И далее начался карьерный рост: через два месяца переведена на должность ведущего специалиста, спустя год получила повышенную категорию, еще через двенадцать месяцев Ей присвоили классный чин государственной гражданской службы, а в последствии повысили еще раз, до самого высокого разряда. А последнюю запись в трудовой Ей ставил Кладищев, автор различных книг по физике, блестящий предприниматель и просто хороший человек, неоднократно дававший интервью в местные газеты. Я как сейчас помню его уродскую, детскую подпись. В его ТСЖ Она значилась консультантом по строительству, правда за все полтора года работы ни разу не появилась в офисе. Но зарплату, скажу так, получала по расписанию. Секрет невероятной удачи прост: автор книг по физике, блестящий предприниматель, учредитель ТСЖ и просто хороший человек по совместительству являлся Ее отцом. Итак, выписавшись с больничного, Она поехала в любимое управление. Почти все в нем было хорошо: приличная зарплата, милейшее руководство, чистый и удобный офис, вкусные бесплатные обеды. Но Ей, к сожалению, приходилось работать в одном кабинете с некой бабулей. Не помню, как ее звали, пускай будет Зоя. Так вот, Зое все время было жарко. Особенно летом, в офисе без кондиционера. А Ей в последнее время часто становилось холодно, поэтому битва за окно продолжалась весь рабочий день.Она не относилась к тем людям, кто будет молча терпеть. Со своим характером фурии, Она остервенело вскакивала со стула и бежала закрывать форточку, успевая по дороге сказать несчастной Зое пару ласковых слов, но исключительно на “Вы”. Бабуля оказалась тоже не промах, и с удовольствием вступала в словесную перепалку. А я вот обычно терплю, если другие люди причиняют мне неудобства. Это наверное потому то я из себя ничего не представляю. Спустя несколько дней работы Ей снова стало плохо. Опять заболело горло, холод охватил тело пуще прежнего, и все окна в доме напрочь позакрывались. Она возлежала на диване и была одета слишком тепло даже будь у нее температура сорок. Я же носилась вокруг и жалела изо всех сил, а Она, слегка отвлекаясь от невыносимой болезни, пыталась найти симптомы простуды и у меня. – Видишь, я совсем расхворалась. Не дай Бог заразишься, школу пропустишь, поэтому сегодня голову мыть не пойдешь. Мои возмущения о том, что волосы уже грязные, не принесли успеха – Она была непреклонна. Немного отлежавшись, мы засели учить математику. Никому не известно, как я втайне ненавидела этот чертов предмет. Я тогда училась классе в пятом, однако дома приходилось решать задачи за девятый. И еще Она умудрялась сама придумывать разные уравнения, а я потом пыхтела над ними до посинения. Классу к седьмому я знала всю институтскую, высшую математику, а учебники по физике и алгебре снились мне в страшных снах. Более того, в доме имелось еще одно орудие пыток – огроменный глубокий шкаф, высотой от пола до самого потолка, под завязку набитый книгами. В перерывах между алгеброй и физикой я занималась чтением различных книг, и обычно это было что-то наподобии трехтомников о Чингисхане или обветшавшей “Угрюм река”. Книженции явно не для девятилетних мозгов, особенно если учитывать что все мои родственники гениальны, а я пошла не в них, а в какого нибудь дауна пра-пра-пра-прадеда. Обычно Она делала так: ежедневно, перед уходом на работу, для меня отсчитывались листы, необходимые для прочитывания на текущий день. Их объем в основном составлял сто-сто пятьдесят страниц. Я возвращалась со школы, садилась над книгами и рыдала, пытаясь понять политику Чингисхана во время трехсотлетнего ига. Обмануть Ее невозможно: казалось, Она знала эти книги наизусть. И на закуску, так сказать для полного удовольствия, вечером к нам припирался репетитор по английскому языку. Пару дней в неделю меня ожидало мучение в художественной школе, где преподаватель орал что я нарисовала кувшин цвета дерьма, но я, каким-то невероятным образом вместе со своими обосраными кувшинами занимала на всех конкурсах первое место. На следующий день Она в очередной раз посетила поликлинику. Наследовой, видимо, надоело ее таскание на приемы, и врачом был назначен антибиотик Цефтриаксон, внутримышечно, на семь дней. Назначение оправдывалось словами: – У вас наверное где-то бактериальная флора поселилась и размножается. “Достойное” объяснение для врача.” *** Судно причалило к длинному понтону. К тому моменту успело сильно похолодать. Все так же моросил противный мелкий дождик, а закат, выглядывая из-за туч, озарял розовыми лучами песок. Мы сошли на берег. От холода слегка потрясывало, а нос и пальцы казались обледенелыми отростками. До города оставалось пройти пешком около километра через лес, наполненный болотами. Я двинулась по тропинке, ведущей между деревьев, а коллеги плелись сзади, озираясь по сторонам. В лесу сумрак сковал пространство, и нам пришлось воспользоваться фонарями. По дороге каждый болтал о своем, Тимофей, по привычке, рассказывал о собаке: – Я попросил соседа присмотреть за Греем. Кинолог в отпуске, уехал за границу, вот и пришлось довериться Максиму. Как бы он чего не натворил. – Я бы на твоем месте больше беспокоилось за Максима. Тимофей удивленно взглянул на Яну, требуя разъяснений. – Ну, вдруг твоя собачка перепутает его с мешком корма. Видеооператор неудовольственно цокнул и уставился в землю, пока остальные смеялись. Справа показалось болото. Мы остановились у подножия обрыва и фонарями освещали трясину, разглядывая предметы, плавающие на поверхности. От болота исходили испарения, и даже до нас долетал жар. Вся поверхность водоема была покрыта серо-зеленой зловонной трясиной. Берега сплошь усыпали мусорные мешки, они возлежали на песке словно отдыхающие у моря люди. Казалось, будто весь город скидывает сюда отходы своей жизнедеятельности. Вдоволь налюбовавшись унылой картиной, мы двинулись дальше, и вскоре добрались к месту назначения. Город утопал в вечернем сумраке. Ни в одном из домов не горел свет, не было гуляющих людей, родителей с колясками, ни единого животного не наблюдалось на этих пустынных улицах, сколько бы мы не осматривали ландшафт из-под покрова леса. Город располагался в низине, окаймленной лесными оврагами. Я слышала что когда-то, на месте обветшавших пятиэтажек, располагалось огромное доисторическое озеро. Воображение сразу же перенесло меня на много миллионов лет назад. И вот я уже не Диана, а первобытная женщина, озирающая могучую водную гладь, а веселые лучики солнца отражаются от ее поверхности. Предстоял спуск по тропе, ведущей вниз. Надо сказать, что горка оказалась достаточно крутая, и поскольку мы, в отличии от местных жителей, не привыкли к подобным спускам, дорога вниз заняла достаточно много времени. Теперь, оказавшись на асфальте, дело оставалось за малым, и с помощью фонариков мы быстро нашли необходимый дом. Безмолвный город казался зловещим. Пробираясь по улочкам коллеги и я не проронили ни слова, а в мыслях маньяк-мучитель следовал за мной попятам. Оказавшись в уютном подъезде я испытала значительное облегчение. Мобильная связь в городе к сожалению отсутствовала, и я не могла позвонить женщине, пригласившей нас сюда, поэтому громкий стук в дверь нарушил безмолвие уходящего дня, заставив коллег вздрогнуть. – Ох… Ну, добро пожаловать, – дверь отворила немного замешкавшаяся миловидная женщина. Мы вошли в квартиру и сзади тут же закрылись несколько увесистых замков. Я успела заметить двух детей, девочек, выглядящих при нашем появлении крайне напуганными. Обустроившись на кухне, мы принялись разглядывать интерьер. Окна оказались плотно зашторенными. На столе расположились пять свечей в красивом подсвечнике, большая тарелка с выпечкой и несколько кружек остывающего чая. Сама кухня выглядела невероятно маленькой, а когда хозяйка присоединилась к нам, пространство сузилось еще больше. Женщина молча задула свечи, а после бесшумно подошла к окну и открыла шторы. – Смотрите, – прошептала она, приблизившись к стеклу, на котором тут же появился пар от ее дыхания. Мы с интересом присоединились к ней и уставились в окно. Вдалеке, за границей города, меж густой желтеющей листвы виднелись огоньки света. Женщина, поняв что мы заметили их, тут же задернула шторы и принялась вновь зажигать свечи. – Весь город прячется во тьме. И только в его доме горит свет. – В доме маньяка? – Да. Особняк на окраине. Каждый вечер я наблюдаю за тем, как там загорается свет. И стоит только электричеству погаснуть, как до нас доносятся крики. Я сразу не заметила этот дом, пока стояла перед городом. Может быть, в то время там еще не горел свет, хотя было достаточно сумеречно. – Наш город после войны потерял достаточно много жителей. Сейчас осталось примерно девяносто человек. Делать здесь особо нечего. Раз в неделю приезжает паром, доставляет продукты в единственный действующий магазин. Блага цивилизации отсутствуют: за водой приходится ежедневно ходить к озеру, и занятие это, я вам скажу рискованное: кто знает, может маньяк разыскивает очередную жертву именно на болотах. Благодаря ему в городе остается все меньше и меньше жителей. – А как давно он здесь поселился?– Тимофей перебил рассказ женщины. Вера тем временем записывала на диктофон разговор. – Это случилось несколько месяцев назад, и жизнь сразу изменилась. Люди начали пропадать в первую же неделю. Этот человек приехал молча, никто его не видел и не видит до сих пор. Ну, кроме тех счастливцев, кому выпала честь попасть внутрь особняка. – Вы пробовали обращаться в полицию? – я задала вопрос. – Естественно. Я отправляла письма, писала на официальный сайт правоохранительных органов, но никому нет дела до этого забытого города. Все слишком заняты последствиями войны. Но знали бы вы, чего мне стоило каждый раз отправлять письмо. Приходилось бросать мужа и детей, отправляться одной к берегу, через лес. Ведь только там можно поймать связь. В итоге, все мои попытки привели к тому, что телефон разрядился. Электричество в городе не работает. За исключением особняка… На кухне появился муж хозяйки. Он скрестил руки на груди и уставился на нас. Женщина замолчала, и Тимофей решил продолжить беседу, обратившись к мужчине. – Завтра днем мы собираемся сходить к особняку, осмотреться, так сказать. Вам надо будет показать дорогу. – Если только из окна. Я в ту сторону ни ногой, – лицо мужа мгновенно приобрело холодное, жесткое выражение, – Мне еще детей поднимать. Нам выделили для сна одну из комнат. Расположиться в ней вчетвером оказалось не так просто: кровать внутри стояла одна, и Вере с Яной пришлось выразить желание ночевать на полу, благо для этого нашлись матрасы. Перед сном я отодвинула шторы, и комнату озарил холодный ночной свет. Я долго лежала, разглядывая полную луну, и обдумывала план грядущего дня. Из приоткрытого окна дул прохладный свежий воздух. Его запаха мне не хватало долгие годы, проведенные на той стороне Волги. Уставшие глаза закрывались сами собой, мысли о работе медленно смешивались и носились в голове короткими, сумбурными отрывками. Сквозь сладкое предсонье, до меня донесся крик, эхом отражающийся от Жигулевских гор… *** С утра мою команду ждал инструктаж от мужа хозяйки квартиры. Николай нарисовал подобие карты на небольшом клочке бумаги – по ней мы и должны ориентироваться. Новому солнечному дню не удалось рассеять мои страхи. Ночной вопль поменял все мои планы и я решила лишь осмотреть для начала окрестности, но ни в коем случае не приближаться к дому. Коллеги поддержали меня: вчера все долго обдумывали новое задание и успели вдоволь наслушаться криков перед сном. Я решила что сегодня вечером окно будет заперто. А в уши лучше напихать туалетной бумаги, чтоб наверняка больше не слышать этого кошмара. Оставив часть вещей в квартире, мы выдвинулись в путь. Дневной город выглядел уже не таким пугающим, и я успела заметить нескольких людей, снующих по дорогам. Кто-то тащил пакеты из местного магазина, другие надрывались, волоча бутыли с водой, а третьи, казалось, просто решили насладиться первым солнечным деньком за последние две недели. Однако каждый при виде нашей команды старался как можно быстрее свернуть куда-нибудь за угол и скрыться из виду. Не понимаю, почему людей так пугало наше появление. За группу издевателей нас точно сложно было принять: в конце концов, Тимофей пер огромную видеокамеру, а Вера обвешалась микрофонами с ног до головы. Город действительно оказался очень небольшим, и к моему огорчению мы достаточно быстро покинули его пределы. Особняк находился на расстоянии около сотни метров от нас, скрытый за небольшим холмом. А на возвышении раскинулось чистое озеро – из него как раз набирали воду местные жители, и можно было представить с каким ужасом они каждый раз шли сюда, ведь очередной поход мог оказаться последним. Я запасливо взяла в поездку резиновые сапоги, и сейчас они пришлись как нельзя кстати. Яна торопливо сняла рюкзак и раздала всем непромокаемую обувь, и пока коллеги натягивали сапоги, я приметила место для слежки за домом. Озеро, как я говорила, как раз располагалось на возвышении, и хорошенько заросло камышами. Нам необходимо было забраться в густую растительность, дойти до окраины холма и наблюдать из укрытия за происходящим в доме. Коллеги мгновенно взялись за дело. Спустя несколько минут мы шагали по краю озера. Всюду уныло квакали лягушки, а над головами роились стаи мух. Несмотря на осень, вода в озере оставалась теплой, и передвижение не причиняло особого дискомфорта. Миновав один из берегов, мы подобрались к высоким зарослям камышей. Я знала, что они заканчиваются в одном месте с обрывом, поэтом мне не оставалось ничего, кроме как ворваться в зеленые заросли и увести за собой коллег. Продвигаться через камыши оказалось сложной задачей. Ноги увязали в трясине, и я чуть пару раз не осталась без сапог. Стебли так и норовили ударить по лицу, и шум от нашего продвижения стоял такой, что казалось его слышали в самом начале города. Тимофей ныл всю дорогу: кустарники мешали нести камеру, но к счастью я достаточно быстро нашла окончание камышей и тут же дала знать об этом остальным. В конце холма камыши резко обрывались, а ровная поверхность озера сменялась крутым обрывом, ведущим прямиком к особняку. Вдоль склона стекали ручейки воды. Мы же надежно укрылись за длинными, крепкими растениями, скрывающими нас от нежелательных взглядов. Остановившись у обрыва наша команда сквозь листву принялись оглядывать дом, перешептываясь. Вход обрамляли колонны в греческом стиле, огромные окна украшали расписные деревянные рамы, а в некоторых местах виднелись витражи. Особняк ограждал невысокий забор, и площадь участка поражала воображение своей величиной. Всюду тропинки были выложены плиткой, в центре сада располагался фонтан со скульптурой девушки, держащий в руках кувшин, а ближе к окраине раскинулась беседка, изысканно поросшая вьюном. У мучителя, однако работал профессиональный садовод. Разноцветные увядающие цветники украшали затейливыми фигурами сад, а живая изгородь оказалась подстрижена настолько ровно, что, наверное, это делали по линейке. Ничто во внешнем облике дома не могло натолкнуть на мысль о том, что внутри проживает маньяк. А сад и подавно навевал картины о романтических прогулках меж роскошных цветов. Тимофей высунул камеру за пределы тросников и старательно снял окрестности дома, а Яна шептала на диктофон репортаж. – Ну что ж… Дом мы внимательно осмотрели. Думаю, пора возвращаться обратно и в спокойной обстановке обсудить дальнейший план действий, – я сделала предложение коллегам и увидела в ответ одобрительные кивки головами. – Диана, стой, – Вера заговорила, снимая с плеч рюкзак, – Я взяла с собой бинокль, может быть ты рассмотришь содержание комнат? Девушка протянула мне прибор, и я немедля решила воспользоваться таким шансом. Правда, пришлось немного выдвинуться из камышей. Взамен этого мне открылся чудесный вид на фрески, что заменяли некоторые из окон. Но больше всего меня интересовало внутреннее содержание дома, поэтому я медленно двигала биноклем, осматривая одно окно за другим. Внутри я заметила красиво обставленные комнаты. С такого расстояния, даже с биноклем, трудно наслаждаться красотой интерьера, и в связи с этим я продолжала неторопливо переходить от одного окна к другому. Следом пошел ряд фресок. Осматривая причудливые узоры, я совсем забыла сколько окон с фресками находиться в особняке. Мой взгляд надолго задержался на одной из картин, где разноцветные кусочки стекла изображали пруд с лебедями. Мне очень хотелось узнать, что же скрывают чудесные узоры, какие тайны хранят комнаты с фресками. Совсем задумавшись, я повернула к другому окну и тут же тело сковал ужас. Внутри я отчетливо увидела мужчину, разглядывающего меня в бинокль, ровно так же, как я это делала минуту назад, любуясь картинами. От испуга мой бинокль вылетел из рук и устремился вниз по склону, прямиком к особняку. Машинально я метнулась за ним, поскользнулась на липкой береговой жиже и полностью выкатилась из камышей на обрыв. В последний момент мне удалось ухватиться за растения, иначе мое тело кубарем скатилось бы к подножию холма. Тимофей молниеносно среагировал, и обхватив мою руку обеими ладонями, затащил со склона обратно в камыши. В голове тут же пронеслась мысль. “Теперь он точно видел нас”. Я представила как выглядела из окна дома, пока болталась на обрыве. Как выглядел Тимофей, выскочивший с профессиональной камерой из камышей и наспех поднявший меня. И если заметив через бинокль мужчину в окне я могла решить что он не увидел нас сквозь толщу растительности, то теперь-то в доме точно знают о прибытии моей команды. Ворвавшись в озеро, я громко прокричала о своей находке коллегам и бросилась бежать. Я прекрасно понимала, что передвигаться по мощеным дорожкам, ведущим от особняка гораздо удобнее, нежели нестись через озеро по зарослям камышей. Надо было поторопиться, иначе нас встретят у подножия города. По дороге я потеряла один сапог, но это нисколько не помешало скорости моего продвижения. Если в ту сторону мы шли, создавая значительный шум, то теперь звуки, с которыми коллеги неслись по воде можно сопоставить с ревом ракеты, взлетающей на Луну. Периодически раздавались оглушающие лес всплески воды: это кто-то из команды падал в озеро. Наконец я оказалась на окраине водоема. Дождавшись друзей, я бросилась вниз по тропинке, ведущей к городу. Спуск прошел практически мгновенно, и оказавшись внизу, мы обернулись, желая посмотреть на холм, скрывающий собой злополучный дом. Вот-вот из-за него должен появиться несущийся за нами маньяк. Но погони почему-то не наблюдалось. *** “Я читала одну из рукописей предпринимателя, автора различных книг по физике, и просто хорошего человека, неоднократно дававшего интервью в местные газеты, в то время как дома разразился очередной скандал. Эта рукопись отличалась от предыдущих, написанных сухим языком с множеством скучных схем и непонятных обозначений. На этот раз Кладищева от чего-то прорвало и он решил написать фантастическую книгу про древнюю акулу – мегалодона. Данная тема казалась мне крайне интересной, я обожала доисторических тварей и с удовольствием пожирала страницы взглядом. Однако, в рукописи хватало и довольно странных сцен. Мне хорошо запомнились две из них. В самом начале несчастная акула, видимо от голодовки, слопала консервную банку, и поплатилась за обжорство напрочь забитой прямой кишкой. Но в жизни прибившейся к берегу, издыхающей доисторической твари появился луч света, спаситель, добрый и умелый человек (читай – Кладищев), который не побоялся помочь акуле, основательно поковырявшись рукой с целью извлечения банки сами знаете откуда. Вторая сцена смутила меня еще больше – когда акула была вылечена, и завела дружбу (после такого-то) с доблестным и умелым человеком, поглазеть на нее прилетела некая дама. Она добралась до места событий на вертолете, зачем-то решила спуститься с вертолета по веревке, запуталась, повисла вниз головой, и добрый, доблестный, умелый человек вдоволь насладился видом ее раскачивающейся на ветру груди, поскольку майка с дамы слетела. В книге я вычитала много интересных сказочных сцен. И как веселая маленькая девочка (читай – я) каталась на мегалодоне, как благодарная акула выловила доброму, умелому, доблестному человеку ракушки с дорогостоящим жемчугом, как она же спасла дельфина от других хищных тварей. В рукописи, огромное прожорливое чудовище, гигантское безжалостное плотоядное являлось олицетворением добра, любви и дружбы между человеком и животным. – Ты что, не видишь, я все время болею, а мне работать надо! Зачем ты устроила дома сквозняк, открыла эту чертову дверь на балкон?! Мне иногда кажется, что ты специально ждешь, когда я сдохну! – Она отвлекла меня от чтения. – Чего ты, зачем такие вещи говорить? – голос Ирины Григорьевны дрожал от наворачивающихся на глаза слез. – Я лежала с туберкулезом полгода, чуть не подохла, меня все тогда бросили, включая вас! Вы уехали на турбазу, да… и веселились там, а Я!, я до рынка дойти не могла, лежала, исхудала на восемь килограммов! Далее я услышала знакомые обвинения в адрес Ирины Григорьевны. Ирина Григорьевна – отвратительный, черствый (Она очень любила именно это слово) человек, который ненавидит Ее, и с нетерпением выжидает Ее смерти, чтобы порадоваться. Подобные скандалы происходили постоянно. Она кидалась оскорблениями, Ирина Григорьевна оправдывалась, и спустя пару часов все заканчивалось обоюдными рыданиями в разных комнатах. Хорошенько проревевшись, Она убегала на улицу, одинокая, беззащитная, выключив телефон. Я во время уходов начинала представлять что Ее убьют, Она попадет под машину, загрызут собаки – и так далее, насколько позволяла фантазия. Доводила себя до истерики мыслями и Ирина Григорьевна приходила меня успокаивать. – Насколько же ты черствый человек, – казалось, из Ее уст вытекает яд, а не слова, – У тебя не сердце, а камень. Вот! – Она достала из кухонного ящика батон хлеба недельной давности и долбанула им по столу. Теперь и мое настроение испорчено. Я слышу, как Она с грохотом открывает дверцы шкафа, собирается на улицу, хоть и болеет, подходит к двери, но.. останавливается. Ага, сегодня день укола, так что времени на прогулки нет. Я покорно вошла в комнату, и задержавшись около стола принялась стягивать штаны с трусами. На тумбе ожидает набор юного медика – шприц, ампулы, спирт, стерильная вата и круглая острая пилочка, что открывает флаконы с лекарством. Она работает крайне профессионально – щелчок и ампула открыта, через секунду я слышу как набирается препарат в шприц, тут же моей кожи касается холодная ватка, ощутимый шлепок рукой (Она так делала, потому что считала – после удара укол покажется менее болезненным), и игла вонзается в место назначения. Я терплю. Морщу лицо. Она делает укол очень медленно, по другому не получается: задница и так вся в шишках, новые допустить нельзя. Облегчение, укол окончен. Минут через сорок начнет кружиться голова – его не просто так делают на ночь. Ну а пока есть короткий промежуток времени, за который надо выпить гору таблеток, поужинать и подготовиться ко сну. Она медленно выкурит две сигареты в туалете – Ее допустимая доза за день, и немного поболтает со мной перед сном. На кухне уже накрыто. Ирина Григорьевна, настоящая кухарка, готовит вкуснейшие блюда, и мы с Ней проходим на кухню. Сегодня в меню бефстроганов и картофельное пюре. Мясо, как я выражаюсь, без единой “салки” – отборнейшая говяжья мякоть, другое я не употребляю в пищу. Ирина Григорьевна застыла напротив, у соседнего стола, и внимательно разглядывает как мы принимаем пищу – с нами никогда не ест, и у нее почему-то всего один прием пищи в день, часов в двенадцать. В полдень она наливает себе в тарелку столько супа, что из нее разве что не хлещет на пол, садится и в полном одиночестве чавкает. Упаси боже кого-ни будь подойти к Ирине Григорьевне в этот момент – сожрет вместо первого. – Чего какая квелая? – Она спрашивает у меня, даваясь едой. Ужин благодаря скандалу молчаливый и напряженный. – Надоели уколы. – Ты знаешь что их надо делать. Да, я знаю. У меня системная красная волчанка и я проживу свою короткую жизнь мучаясь от болезни. – А сегодня можно голову помыть? – на моем лице появилась нотка надежды. – Конечно, нет! После метотрексата, о каком мытье головы может идти речь! Ты и так из-за него без иммунитета. Ужин окончился тем, что Ей позвонил дядя Леша. Она быстро ускакала в комнату и до кухни донесся воркующий голосок. – Привет, Лешенька! Как дела, пупсик? Леша, на пупсика, конечно не похож. Скорее на Пузика, но мне он очень нравится. Всегда веселый и добродушный, берет меня в разные путешествия, катает на катере, играет в смешные игры, учит рыбачить. Я никогда не слышала как он орет. У Леши добрые голубые глаза, приятное выражение лица и большой мягкий живот. Как жаль, что он не мой папа. – Я уезжаю, сейчас за мной заедет Лешка. Она несется переодеваться, сметая все на своем пути. Подводит глаза карандашом, красит губы неизменной красной помадой, наряжается в красивую кофточку и вешает на шею кулон. Хватает с полки духи “Сальвадор Дали” в виде губок – пахнут отвратительно, но мне нравиться дизайн, и убегает, громко хлопнув дверью. Мы остаемся с Ириной Григорьевной вдвоем, и я с ужасом представляю что завтра придется идти в школу. Меня ненавидят одноклассники. Они, тогда десятилетние, были в состоянии разглядеть и сообразить, что я хожу в школу с грязными, сальными волосами. Каждый мой приход на уроки с вымытой головой (а такое случалось раз в одну-полторы недели), встречался аплодисментами и относился к разряду праздничных дней, когда надо мной можно вдоволь поиздеваться. Мне почти одиннадцать, у меня растет грудь, и в связи с этим, меня очень волнует тот факт, что если я и дальше продолжу ходить с немытой головой, меня никто и никогда не трахнет. Более того, спустя несколько месяцев такого “тщательного” ухода за кожей головы, я начала страдать перхотью. Для того, чтобы от перхоти избавиться, надо мыть волосы специальным шампунем почаще. Но мне не разрешали этого делать! Как надо мной издевались одноклассники! Каждый считал своим долгом спросить у меня, почему я так редко мою голову, а если я ее мыла, интересовались, что же так сподвигло меня принять душ. Люди, с которыми я пыталась дружить, кричали “фу” при виде меня. Со мной было противно сидеть за одной партой, но у нас практиковалась принудительная посадка. А Она говорила не сидеть с теми, кто болеет. Я слушалась, и увидев за партой сопливую одноклассницу, оказывалась вынуждена при всех просить учителя пересадить меня за свободную парту, еще больше подрывая отношения с одноклассниками. Я молчала. Не говорила никогда, кто виновник немытой головы и пересаживаний. Не подставляла Ее.” *** – Иначе как вы поможете? – Елена стояла напротив нас в своей маленькой кухоньке. Мужа Елены дома в тот момент не было. После вчерашнего, нам оказалось очень трудно решиться. Однако, мы долго стояли около холма и так и не увидели погони. “Возможно, страхи преувеличены” – подумала я, собравшись с мыслями, и заявила коллегам, что надо же действовать. В конце концов, мы не просто так приехали сюда. Я никогда не относилась к тем людям, кто не доводит начатое до конца. Любое дело я старалась завершить, и этот раз не должен оказаться исключением. В итоге, полная решимости, я объявила что немедленно вновь подберемся к особняку, и если понадобится, войдем внутрь. Без материала я уезжать отказалась. Следующий паром прибудет завтра: у нас есть меньше суток на расследование. С другой стороны, меня терзали сомнения. Зачем мужчине в доме осматривать окрестности с помощью бинокля? Кого он хотел найти? Может быть он услышал шум на болоте, созданный моей командой и решил не выходя из дома узнать что происходит? Я остановилась на последнем варианте. Мы просто потревожили хозяина дома, и точка. Второй раз мы направились к особняку. Посовещавшись, группа пришла к единому мнению: вновь забраться в камыши а дальше действовать по ситуации. – Может, пора спуститься вниз? – спросил Тимофей, пока я прищуривалась из зарослей камыша. Сегодня дом выглядел совсем пустынным. Тимофей приблизил картинку на камере и внимательно просмотрел все окна – и ни намека на жизнь внутри. Я оглянулась и вопросительно взглянула на Яну с Верой. В глазах коллег мелькнул испуг, но они кивнули в ответ и я приступила к поиску дороги вниз, так как не хотела тратить лишнее время на пересечение озера. Справа, на краю зарослей камыша виднелась узкая извилистая тропинка, заботливо укрытая кустарниками. Дорожка вела непосредственно к калитке, проходящей во двор, и огибала опасный склон. Команда принялась спускаться. Тимофей снимал, Яна описывала на микрофон наши действия, а я тщательно всматривалась в окна, пытаясь найти в них хотя бы малейший намек на маньяка-похитителя. Дорога заняла совсем немного времени, и вот мы в нерешительности топчемся у калитки. Тимофей отснял дом с нового ракурса, и повесив камеру на плечо, заговорил: – Звонить будем? – парень указал на звонок, приделанный к забору. – Ты думаешь, стоит? – у меня едва получалось говорить от страха. – Диан, успокойся. Ты вчера перенервничала, в итоге чуть не свалилась кубарем с обрыва, потеряла бинокль, сегодня перенервничаешь – и снова ошибешься. Я предлагаю всем, – оператор поглядел на девочек, – Взять себя в руки и вспомнить, что мы находимся на работе, а не в фильме ужасов, который вы себе придумали. Слова Тимофея, его спокойствие приободрили меня, и я вспомнила, что решила довести дело до конца, а не бежать, поджав хвост. – Диана сразу, когда мы узнали об этом месте спросила и ваше мнение, – Тимофей продолжал, – Вчера, по нашей глупости, иначе не скажешь, задание чуть не сорвалось. Сегодня повторения допустить нельзя, сегодня последний день. И сегодня Диана приняла решение – идти и делать, и решение ее абсолютно правильное. – Хорошо. Попробуем позвонить, – согласилась я, но в душе остались некоторые сомнения: а действительно ли решение правильное? Оператор протянул руку и аккуратно нажал на кнопку. До ушей донеслась приятная мелодия звонка, прервавшаяся через несколько секунд. Ответа не последовало. Тогда Тимофей еще раз поднес палец к звонку. Затем снова и снова. Но ответа все не было. Казалось, дом сегодня пустует без хозяина. – И как мы теперь попадем внутрь? – Вера выглядела растерянной. Яна задумчиво глядела на особняк. Тимофей, сделав шаг вперед, дотронулся до ручки, толкнул вперед и калитка бесшумно открылась, приглашая нас внутрь двора. – А вот как! – парень торжествовал. Он не медля прижал камеру к лицу, шагнул внутрь и жестом пригласил остальных следовать за ним. Мы оказались на территории двора, на одной из мощеных тропинок. Всюду наши ноги ласкали раскидистые кустарники и до сих пор благоухающие цветы. Коллеги двигались впереди, я слегка отстала и озиралась по сторонам. Мы добрались до фонтана, миновали беседку и обошли дом с другой, теневой стороны. Здесь окна на первом этаже плотно закрывались шторами, а второй этаж оказался полностью отделан витражами, поэтому, даже если бы мы влезли на забор, а потом друг на друга, мы не смогли бы ничего разглядеть. С этой стороны так же отлично поработал садовник. Вдоль забора располагались скамейки для отдыха, садовые фигуры, а около одного из окон лежали инструменты: глабли, лопаты, лейка и пилы. – Может, вооружимся? – засмеялась Яна, продолжая продвигаться вперед. Теперь мы оказались перед домом и смотрели прямо на огромные входные двери. Колонны украшали античные фрески, а ступеньки и веранда были выполнены из мрамора. – Сколько же денег стоило построить этот особняк… – задумчиво произнес Тимофей, наверное мечтая иметь такое богатство. – Это тебе не наш захолустный офис, – пошутила я, – Ну, что предлагаете делать дальше? На дверях, так же, как и на калитке висел звонок. Оператор приметил его взглядом и предложил подойти, чтобы позвонить. Нам не оставалось ничего, кроме как согласиться. Совсем рядом с дверью, казалось, мое сердце выпрыгнет из груди. В этот раз на кнопку решила нажать я, пока Тимофей снимал, а девочки тряслись в сторонке. Коснувшись кнопки, и услышав заигравшую мелодию, меня передернуло от страха. В тот момент мое лицо в камере наверняка выглядело словно я мумия, а трясущаяся рука довершала картину. Я звонила много раз. Мне показалось прошел час или два, но снова и снова никто не отвечал. Сердцебиение усиливалось, я ждала подвоха, а он все не случался. В конце концов, устав держать руку поднятой, я опустила ее и заговорила с Тимофеем. – Эта дверь навряд ли окажется открытой. Скорее всего, хозяин ушел и забыл запереть калитку. – Попытка не пытка, как говориться, – Тимофей метнулся к двери, но коллеги задержали его. – Ты что, так просто собираешься вломиться в чужой дом? – Ну да… А что? Если дверь открыта, почему бы не войти? Или вы забыли, где мы находимся? Тут нет полиции, нас не арестуют. Девочки стояли в нерешительности. Тимофей уставился на них взглядом, а я не могла вымолвить ни слова от ужаса. Резко оператор дернул ручку и скрылся в пучине дома. Дверь в особняк тоже оказалась не заперта. – Мы находимся внутри особняка, – шептала Яна в микрофон, – Обстановка благополучная. Владельца, скорее всего, нет на месте. Внутри длинный коридор, заканчивающийся крутой лестницей на второй этаж. На стенах картины Рубенса, стены обрамляют домашние растения. На первом этаже кухня, столовая, душевая, и идущие по обеим сторонам комнаты. Двери везде открыты. Мы начали обследование с правой стороны. Первая комната: угловой диван из натуральной кожи, письменный стол, на полу паркет. Комната тщательно убрана, напротив дивана шкаф из красного дуба. Следующие два помещения ничем не отличались от первой комнаты и представляли собой обычные спальни, правда, с заявкой на шик. Команда продвигалась осторожно, под монотонный бубнеж Яны, чей тон голоса заметно повысился и больше не походил на писк трясущейся от страха мыши. Тишина встречала нас. Она дарила уверенность и твердость движений. Мое сердцебиение почти вернулось на обычный ритм. На правой стороне осталось две комнаты: обе с фресками, и на полу в коридоре отражались мягкие разноцветные лучики солнца. Убранство первой комнаты поразило воображение. Помещение было отделано в арабском стиле. Стены оказались покрыты яркими, бордовыми обоями, и перемежались с узкими коврами, ведущими от потолка прямиком к полу и украшенными геометрическими фигурами, хаотично переплетающимися между собой. Пол был отделан плиткой, а ее орнамент совпадал с фигурами на коврах, продолжая общий геометрический стиль. Центр комнаты оказался четко обозначен диваном, застеленным пестрым атласным одеялом. На одеяле виднелись разбросанные небольшие подушки. Золотые, бронзовые, изумрудные, малиновые и бордовые переливы раскинулись по подушкам. С потолка свисали кованые люстры, мягким светом озаряющие комнату, и ароматические лампы с восточными пряностями. У дивана стоял кальян. А по стенам было расположено множество тумбочек, украшенных резьбой. На тумбочках стояли наборы расписной посуды и огромное количество статуэток. – Наверное, здесь живет какой-нибудь арабский шейх, – хихикнул Тимофей. Я разглядывала фарфоровые статуэтки, Яна схватила с кровати Коран и аккуратно перелистывала страницы, вглядываясь в незнакомые символы, а Вера разглядывала журнальный столик усыпанный маслами и благовониями. – Прекрасно… Какая красота! – Яна восхитилась интерьером комнаты, – Восточные люди умеют сделать дом уютным. И какие детали! Какие душистые масла! Обиталище шейха окончательно развеяло страх и мы с сожалением покинули его, направляясь вслед за Тимофеем в последнюю комнату с фресками. Вера крутила в руках статуэтку слоника, и все девчачье внимание было приковано к ней. Мы крутили фигурку, осматривая каждый изгиб, каждый взмах кисти, любуясь статным животным, и так увлеклись процессом, что не заметили Тимофея, застывшего в двери последней комнаты и врезались в него. Пришлось оторвать взор от слоника и посмотреть вперед. Статуэтка мгновенно вылетела из рук и разбилась вдребезги. Мое тело словно окунули в ледяную воду, а сердце громко булькнуло в груди и застыло. В комнате, с люстры свисала веревка, а с веревки свисал мужчина. На полу образовалась лужа мочи. Стула я не нашла взглядом. Лицо мужчины выглядело раздутым, оно посинело и приобрело страшный мертвецкий вид. Могильного цвета руки, словно плети, свисали вдоль туловища, а глаза так и остались открытыми, застывшими в предсмертной агонии, пронзающим взглядом рассматривающие нас. – Тут мужчина. Мертвый. Я хочу уйти! – Яна попыталась сделать запись на диктофон, но не выдержала и сорвалась на крик. – Стоять! – скомандовал Тимофей, – Быстро заходим в комнату, – оператор смотрел назад, в начало коридора, и голос его приобрел напряженный тон. Я медленно повернула голову и увидела у входных дверей мужчину, буравящего нас взглядом. Команда поспешила укрыться в обиталище мертвеца. – Это не хозяин? – Вера смотрела на нас широко распахнутыми глазами. Я, напряженно прижавшись к стене, постоянно поглядывала то на дверной проем, то на мертвеца, который в моей голове должен был вот-вот ожить, вылезти из петли и прикончить нас, обретя от удушения невиданную силу. – Иди и спроси, – съязвил Тимофей. – Посмотри камерой, – предложила Яна, и после коротких раздумий оператор слегка высунул аппаратуру за дверной косяк и прищурился. – Он стоит на том же месте. – Как это так? Он что, вообще не двигался? – удивилась испуганная Вера. – Нисколько. – И куда он смотрит? – Прямо на нас, – Тимофей побледнел так, что теперь его можно было перепутать с трупом, притаившемся у потолка. Я начала истерично грызть ногти, а в голове проносились сцены убийства, только от кого вот ждать подвоха: от мужчины снаружи или мужчины внутри? Ненавижу трупы. – Следи за ним дальше камерой, – наконец смогла промолвить я, не вынимая кончики ногтей изо рта, – Зачем ты ее убрал? Оператор всем своим видом пытался показать, что это затея ему не по душе, но послушался и вновь высунул камеру наружу. – Он до сих пор на старом месте! Что происходит, я вообще не могу понять?! – Тимофей вспылил и почти перешел на крик, – Что за чертовщина? Мне это не нравится! – Может быть, вернулся хозяин дома? И сам стоит там потому что боится нас, а мы здесь сидим и боимся его, – предположила Вера. Коллеги призадумались. – Ты думаешь? – Думаю, да. Ну представьте, вы прогуливались по улице, потом вернулись домой а по вашим комнатам расхаживают четверо неизвестных людей! Что бы вы стали делать? Конечно же, в нерешительности замерли бы у порога! – Почему тогда перед уходом просто не закрывать двери? – прошипела Яна. – Оглянись вокруг. Мы, блин, в заброшенном городе. Кто сюда войдет? Только сумасшедшие журналисты, типо нас. – Может ты и права. Сейчас я посмотрю еще раз, где он, и если мужик до сих пор стоит у двери, то я попробую выйти. – Да, да, отличная идея, – мы дружно поддержали Тимофея, внимательно наблюдая за тем как он медленно выдвигает камеру и прикладывает лицо к глазку. Дальнейшие события развивались стремительно. Поглядев в камеру, Тимофей сразу дрогнул и успел сказать что мужчина прямо у комнаты. Я увидела руку, захватившую камеру, и Тимофея, выкатывающегося из комнаты вслед за ней. Услышала грохот, с которым аппаратура упала на пол, и мы, как по команде, выскочили в коридор. Снаружи творилось нечто невообразимое. Обезвреженный противник Тимофея, держась за подбитый глаз, поднимался с пола, а сзади, с лестницы, на оператора бросился еще один внезапно появившийся мужчина. Он обвил рукой шею Тимофея, и прижав беднягу к груди, потащил на второй этаж. Ноги Тимофея волочились по полу, он сконцентрировал все силы на руке противника: бил, пытался убрать ее, царапал что есть мочи, беззвучно пытался поймать глоток воздуха, но лишь тихо открывал рот и выглядел словно немая рыба, с такими же выпученными глазными яблоками. Я потянулась к камере. Лежащий на полу мужчина тут же потянулся ко мне, но Вера попыталась помешать ему пинком. Мужчина оказался быстрее и уцепился за ногу коллеги, уронил ее на пол и накрыл всей массой своего тела, вдобавок заткнув рукой рот бедняги. Я неслась с разбитой камерой к двери, Яна следовала за мной. В тот момент в головах наших не было ни жалости к коллегам, ни единой мысли. Адреналин заставлял нас спасаться бегством, не раздумывая о других, и мы неслись, вопя во всю глотку, сотрясая особняк своим топотом. Когда мы почти достигли входной двери, снаружи в дом ворвался еще один мужчина. “Сколько же их тут?”. Рука словно сама метко швырнула тяжеленную камеру врагу в лицо, и несчастный, ударившись головой об стену, рухнул на пол, издав от боли нечеловеческий крик. Теперь у нас с Яной, благодаря утерянной аппаратуре, появися шанс унести свои задницы из злополучного дома. Мы выскочили во двор, где по обеим сторонам от крыльца поджидала засада. Трое новых мужчин, и все как на подбор, крепкие и рослые, настоящие спартанцы, бросились наперерез нам. Я резко повернула, желая спастись от тянущихся ко мне могучих ладоней, разбила ногу об садовую фигуру, но позабыв о боли продолжила бежать к калитке. Сзади раздался крик. Обернувшись, я увидела как один из мужчин волочит за волосы брыкающуюся Яну, а двое оставшихся бегута мной. Сбросив на ходу лишний балласт в виде рюкзака, я понеслась пуще прежнего, полагаясь только на скорость своих стройных ног. *** “– Жалко, что цефтриаксон не накапливается в организме, – последнее, что я слышу перед тем как удрюпаться в кровать. Да, они к несчастью практикуют дневной сон, и почему-то только на мне. Поэтому всю рабочую неделю с трех до пяти я обязана быть в постели, пока Ирина Григорьевна и Она будут шепотом ругаться на кухне. В последнее время мне не спится. В последнее время, потоки крови, словно цунами, приливают в низ живота как минимум несколько раз в день. И если раньше я представляла себя героиней одной из прочитанных книг, например дочерью капитана Гранта, разыскивающей своего отца в дебрях Австралии в компании миловидной семейной пары и братика, то теперь невероятным образом оказываюсь в объятиях мужчин. И дневной сон превращается в двухчасовое ворочание по кровати, а под конец обязательно разноется живот и испортится настроение. Она выглядит не так, как раньше. Теперь на Ней нет той красивой бордовой кофточки и обтягивающих капри. Теперь Она замотана в безразмерный свитер, укутана в шерстяные трико, а Ее прекрасные пышные кудрявые волосы прилизаны к макушке и кажутся безжизненными черными лохмотьями. Я сижу на Ее кровати, застеленной несколькими одеялами. Она слева – плачет, я тоже роняю слезы, жалея Ее. – Я чувствую, что скоро умру от этой чертовой неизвестной болезни! Наследова не может сказать, что со мной, чем меня лечить, но я не хочу умирать, – слова прерывались рыданиями, – Как я могу оставить тебя одну… Если бы не ты, я ушла бы со спокойной душой. В комнате пахнет потом. Впервые я почувствовала отвращение к чужому телу при помощи Ирины Григорьевны. Она мылась ровно раз в месяц. Из ежедневных процедур лишь чистила зубы и ополаскивала лицо. И всегда приговаривала: “Если сильно хочется пить, можно экономить питьевую воду – просто набираешь в рот воды из-под крана, полощешь, а затем выплевываешь! И пить больше не хочется!” – и в доказательство, каждый день с утра, вместо стакана воды, просто полоскала рот в ванной. Не сказать, что мы были вынуждены экономить – скорее наоборот, жили в достатке. А сейчас и Она стала мне отвратительна, но я все равно обнимала Ее, заливаясь слезами. Она болеет, чем-то серьезным и смертельным (раз уверена в своей скорой смерти) и это доводит меня до состояния паники. Она выглядит не так, как раньше. Стройная фигура скрыта под слоями одежды, заплаканные глаза позабыли о подводке, а тонкие губы выглядят мертвецки бледными без красной помады. Она проболела две недели. Провалялась дома, под тысячей одеял, в компании двух обогревателей и телевизора. Лечилась всем, чем только можно: и биопароксом, и пиносолом, и даже сумамедом, но по Ее словам, Ей помогает только цефтриаксон, а безмозглая Наследова отказалась выписывать рецепт на уколы. Поэтому сегодня Она, смертельно больная и недолеченная до конца вышла на работу. Я сама несколько дней находилась дома с насморком. Метотрексат мне отменили, поэтому теперь простуды протекают не столь длительно. Сегодня можно отдохнуть и повеселиться как следует. Как только Ее не стало дома, напряженная обстановка разрядилась и воцарился покой. Пока Ирина Григорьевна по обыкновению занята готовкой на кухне, я направляюсь в зал, включаю диск, который старательно записал для меня дядя Леша и начинаю отжиматься. Тогда это было совсем не сложно, не то, что сейчас. Леша так же приделал мне к двери штангу и в перерывах между отжиманиями и прокачкой пресса я подтягиваюсь. Физические нагрузки отнимают много сил, и приходится красться на кухню за хлебом. Именно красться, так как Ирина Григорьевна и Она разработали для меня специальное меню: питание три раза в день, в строго отведенное время, исключительно из диетических блюд, и хлеб в мое меню не входит. А Ирина Григорьевна недавно принесла с рынка теплый, ароматный батон, манящий меня на кухню. Я затаилась за дверью. Ирина Григорьевна причмокивает, поедая тарелку супа. Да, сейчас не лучшее время для набега на хлебобулочные изделия, но желудок не оставляет мне другого выбора. Она не слышит как я подбираюсь все ближе и ближе, пытливо разглядывая дверцу шкафа. Читает за едой любовный роман. Я внезапно врываюсь и стремглав несусь к ящику. Пока Ирина Григорьевна разворачивается на стуле, я успеваю схватить вожделенный батон и развернуться в направлении зала. Теперь осталось добраться до двери и запереться в комнате, но это сделать не так просто, как кажется. Ирине Григорьевне шестьдесят пять лет, но вот ее ноги сойдут максимум на тридцать с небольшим. Она не то что стройная, она узник концлагеря, сорок килограмм веса при росте метр шестьдесят, но невероятно сильна, да и отсутствующие жиры не мешают ее продвижению в пространстве. Я с воплями успеваю забежать в зал и вцепиться в дверную ручку. Ирина Григорьевна тут как тут, по ту сторону баррикад, тянет дверь на себя, интеллигентно ругаясь во всю глотку. Я быстро давлюсь сочным хлебом, зная что она скоро пересилит меня и ворвется в комнату. Обед Ирины Григорьевны означает, что все дела окончены и можно посмотреть телевизор. Она по привычке усядется в кресло, включит какую-нибудь политическую передачу (в большинстве случаев это совершенный дебилизм, например излюбленный “Жириновский живьем”) и мгновенно захрапит. Я в это время обычно перемещаюсь на кухню, где на подоконнике ждет своего часа книга. На обложке пара, сливается в страстном поцелуе. Книги часто меняются, но у всех женщин одинаковое выражение лица, застывшее в сладкой неге, а мужик напротив обязательно накачан и длинноволос. И сколько бы я не открывала страницы наобум, обязательно натыкалась на траханье в различных вариациях. Мужчина со стопроцентной вероятностью необычайно нежен и галантен, а его возлюбленная трепетна и волнительна, как замерзающий на зимней ветке воробей. Никакой грубости, лишь сопливая романтика, укрытая ароматическими свечами. Сегодня мне удалось переделать все дела, о которых я мечтала две недели, пока Она находилась на больничном. Слушала идиотскую музыку на полной громкости, почитала каталог с косметикой (Она запрещает это делать), построила Барбин дом, в котором Барби и Кен трахались так, что дом в конце концов не выдержал и развалился на части, провела вскрытие черепа нескольким куклам и выкинула их измазанные кетчупом скальпы с балкона под ноги прохожим, и даже несмотря на протесты Ирины Григорьевны прорвалась в ванную. Некоторое время она бесновалась под дверью, но вскоре ушла, а я долго лежала в ванной разглядывая в карманное зеркальце все части своего тела. И, как бы я не ждала, накачанный длинноволосый мужик так и не пришел, зато явилась Она с работы, аккурат в тот момент когда я выходила из ванной. Хотя, будет точнее если я скажу что вошла не Она, а вплыла грозовая туча – с порога стало ясно, что у Нее совсем дурное настроение. Быстро высушив волосы, я уселась за кухонный стол, а Ирина Григорьевна разложила ужин по тарелкам. Она молчала. Ирина Григорьевна смотрела то на меня, то на Нее. Я смотрела только на Нее. В итоге, Ирина Григорьевна не выдержала и заговорила. – Ну что, тебя повысили? (Ее должны были перевести на должность главного инженера). В ответ, Она засверкала своими черными глазами, поедающими всю кухню, включая нас. – Нет. Они сказали, что повысили БЫ! Но я в последнее время слишком часто беру больничный и почти не бываю на работе. Суки! Я больная сегодня туда ехала! – И что ты собираешься делать? – Ирина Григорьевна выглядела ошарашенной, хотя я думаю она предполагала подобный исход событий. – Я написала заявление на увольнение. По Ее настроению я быстро поняла, что праздник, намеченный на завтра, заранее испорчен.” *** “Я вспомнила свой первый юбилей, проведенный в Крейзи Парке. Тогда я позвала всех своих подруг, мы ехали на праздник на микроавтобусе, который заказала Она. Помню, как по приходу в Крейзи Парк Она заволновалась и пропала в недрах здания. Спустя некоторое время, пока я и мои подруги ждали в фойе, Она вернулась с новым фотоаппаратом, а на мои вопросы, зачем это, ответила что забыла старый дома. А дальше меня ждали несколько часов веселья. Перед началом праздника ведущие нарядили меня в пирата – я восседала во главе стола с банданой на голове и пожирала пиццу, разглядывая подруг. Основательно набив животы десертом в виде торта, мы поспешили в огромный трехэтажный лабиринт, и барахтались внутри часа два, скатываясь с горок, лазая по комнатам, стреляя друг в друга, прячась и ныряя в бассейн с шариками. После лабиринта я успела покататься на всех аттракционах, что были в парке, облазить все горки, посидеть в 3-D камере где показывали короткий ужастик со мной в главной роли. Она бегала следом и едва успевала фотографировать происходящее. Вот Лера пытается красиво усесться на пластиковую лошадку, кружащуюся по карусели, но у нее не получается, тут же Надя показывает всем свой излюбленный шпагат, а я прыгаю на батуте так высоко, что замирает сердце. На Крейзи Парке веселье не закончилось. Дома ждет Ирина Григорьевна и свежеприготовленные вкусности под аккомпанемент детского шампанского. Мы распиваем бутылку, притворяемся пьяными, а после начинаем барахтаться по полу, изображая Надин шпагат, но получается только у Нади. Сто фотографий с веселыми искривленными рожами, обжорство до тошноты и с десяток подарков – таким был мой юбилей. Под конец пришел дядя Леша и сел с Ней за стол, наливая взрослое шампанское. Ирина Григорьевна побежала за новым фотоаппаратом и принялась снимать пару. Я часто разглядывала получившуюся карточку, и настолько хорошо запомнила все детали, что кажется теперь смогу нарисовать ее по памяти. Они сидят за столом. Сзади, на стене висит карта России, а справа выглядывает шкаф. На переднем плане две стеклянные бутылки: Советское шампанское и Боржоми, плюс пластиковая бутылка из-под газировки. Между ними два бокала, поменьше и побольше. Дядя Леша правой рукой облокотился об стол, Она правым плечом облокотилась об Лешу, и он слегка придерживает Ее за руку. Он в белой рубашке и бордовом галстуке. Она в коричневом пиджачке, а из-под пуговиц выглядывает черная кофточка. Волосы Ее собраны в небрежный пучок прямо на макушке. Она румяная, слегка запьяневшая от шампанского, на неизменных красных губах застыла легкая улыбка. Леша улыбается сильнее, от чего его добрые голубые глаза становятся еще добрее. Кожа Ее бронзовая, а черные глаза так и искрятся жизнью. Вот какой хороший День Рождения у меня однажды был. Оказывается, я вполне умела дружить с одноклассниками, ровно до тех пор, пока Она не начала мою дружбу портить. Сегодня мне стукнуло двенадцать, в десять ноль ноль утра. Но сегодня не будет ни подружек, ни Крейзи Парков. Мы собираемся к предпринимателю, автору различных книг по физике и просто хорошему человеку, неоднократно дававшему интервью в местные газеты. К Кладищеву, если выражаться короче. Она вызывает дядю Лешу, словно он такси. На улице УЖЕ середина осени, поэтому передвигаться, даже на такие короткие расстояние, без машины никак нельзя. Она одевает шубу и тысячу кофт, я тоже укутана донельзя, и только Ирина Григорьевна не выкатывается из подъезда наряженная словно снаружи минус сорок. Дядя Леша заботливо наклоняет переднее сидение и мы с Ириной Григорьевной весело запрыгиваем в машину. Она же, как всегда, усаживается вперед и тут же закрывает окна, параллельно включая печки на полную мощность. Леша тяжело вздыхает. Спустя три остановки мы оказываемся у дома Кладищева. Короткий марш-бросок до двери, за который Она успевает помолиться о том, чтобы не простыть, и наша компания попадает в древний, скрипучий лифт, медленно поднимающийся на последний этаж. В квартире Кладищева стоит неприятный запах. Запах его смерти. Я прохожу вглубь комнаты, огибаю кровать и стол, и усаживаюсь напротив журнального столика, разглядывая отражение в пыльном зеркале. Сзади, на кровати, взгромоздился Кладищев, Она нависла над ним, не снимая шубы, Ирина Григорьевна нерешительно застыла в дверях, а сиделка бегает по комнате, дергая в руках постельное белье. – Посмотрите! И откуда взялась такая мощь? Весь день я значит с ним сижу, переворачиваю его, думала он не в силах сам пошевелиться! А сегодня ночью… нет, откуда столько силищи в руках, он разодрал напрочь, в клочья!: простыню, пододеяльник, и шерстяное одеяло! Просто изодрал! Вы можете себе это представить?! Кладищев начинает интересоваться как у меня дела. Получается немного нечленораздельно, но вполне понятно, а я отвечаю сухо, потому что боюсь: в последнее время он не похож сам на себя. Он протягивает трясущейся рукой деньги из кошелька, который подала сиделка, и ласково зовет меня по имени, плачет. Я пытаюсь сдержаться и сижу все так же отвернувшись, не желая никому показывать лицо. Немного успокоившись, я хватаю деньги, и попрощавшись с Кладищевым, убегаю прочь из вонючей квартиры. Она наставляет меня долго не таскаться по улице, но выглядит крайне подавленной и легко отпускает, торопясь быстрее пожаловаться Кладищеву на свою нелегкую участь. А на улице совсем другая обстановка. Выходя из подъезда по знакомой тропинке, я словно попадаю в рай. Яркое солнце освещает высыхающие лужи, наполненные до краев листвой, ленивые воробьи тихо чирикают на своем вдалеке, а встречающиеся по дороге люди выглядят милыми и добродушными. Прогулявшись до своей остановки, я встречаю Ксюшку. Подруга идет мне навстречу, весело размахивая руками, а ее распахнутая куртка говорит о том, что пока еще не зима. Сначала я и Ксюшка зашли в магазин косметики с желанием основательно потратить подаренные мне деньги. Я набрала себе много средств: скраб для тела, золотистый спрей что наносят на волосы, самую навороченную бритву Venus, и, наконец духи как у Нее – Сальвадор Дали в виде губок. Ксюшка тем временем крутится рядом, не решается купить что-то себе. Выйдя из магазина, она показывает новый каталог Орифлейм, с надеждой уговаривая меня купить блестящую помаду для губ или тени цвета “вырви глаз”. – Смотри, – мы стоим в конце рынка, и Ксюшка достает из сумки роскошную железную коробочку, – Что я сегодня купила. Я восхищенно разглядываю изящный, розовый футляр. Спереди, на однотонном фоне, светятся выпуклые золотые буквы и рисунок над ними. Sobranie. Ксюшка с заискивающим выражением лица, аккуратно, словно боясь сломать, открывает крышку и мой взгляд падает на ряд красивых разноцветных палочек. Две хищно-розовых, две фиолетовых, пара желтых и пара бледно-розовых. Красота. А аромат так и завлекает меня. Я представляю себя Ею. Представляю, что сейчас вечер, и время подходит ко сну. Я захожу в маленькое помещение, именуемое туалетом, усаживаюсь на унитаз, подтягиваю ко рту руку и выпускаю клубы дыма, подобно Ей. Я стою напротив Ксюшки. Курю, но не затягиваюсь. Она делает тоже самое. Сегодня мой День Рождения. Сегодня мне двенадцать лет, и это моя первая сигарета. Ксюшка улыбается во весь рот. Кладищев улетучивается куда-то очень далеко из моей головы. Ну, вот. Теперь все мои мысли заняты не только мальчиками. Теперь все мои мысли заняты мальчиками и табаком.” *** Достаточно быстро я оказалась среди каменных джунглей, а преследователи шли по пятам. Перебегая от одного дома к другому, мне удалось скрыться из их вида. Народу, как назло, на улицах не было, и я не могла рассчитывать на чужую помощь. Я знала только одно: во что бы то ни стало, я должна добраться до квартиры Елены. Ведь там меня ждет спасение от преследования. Возможно, придется заночевать, а рано по утру, когда мучители точно устанут ждать под окнами, я соберу вещи, возьму телефон и отправлюсь к берегу звать город на помощь. Дом Елены все еще очень далеко от меня, можно сказать практически в самом начале этого злополучного поселения. Я прижалась к холодной каменной стене одного из домов и замерла, пытаясь обостренными чувствами заметить приближение преследователей. Я почти не дышала от страха, но сердце колотилось так громко, что казалось, его можно услышать из самого особняка. Простояв подобным образом несколько минут, я пересилила себя и пригнувшись двинулась в сторону следующих домов. Перебегая от одного здания к другому, прячась под козырьками подъездов, укрываясь за мусорными баками и водосточными трубами, я постоянно трепетно оглядывалась и оборачивалась по сторонам, стараясь заметить приближение мужчин. Небо заволокли грозовые тучи и сверху спустились потоки воды. В сумраке грозы я поняла, что немного заплутала и нужно время отдохнуть и осмотреться. Моим глазам попалось одно необычное здание, скромно спрятавшееся меж двух жилых домов. Одноэтажное строение обрамляли высокие ступени, укрытые от посторонних глаз двумя бетонными плитами. Я поспешила ко входу. Усевшись на мокрые ступеньки, я согнулась насколько возможно, и затаилась, периодически выглядывая из-за окаймляющих вход стен. Это место на время стало надежным убежищем, где можно передохнуть и набраться сил перед последним рывком к дому Елены. Убедившись, что кругом обстановка спокойная, я огляделась и прикинула, что до спасительной квартиры буквально десять минут пешком, а бегом я преодолею расстояние за три. Потоки дождя основательно подмочили ступеньки, затекая в штаны и обувь, но я не рискнула выбраться и броситься бежать. Шум ливня заглушал любые звуки, и я не могла быть уверена, что за очередным поворотом не столкнусь с похитителями лицом к лицу. Более того, шок начал отступать, и обратив внимание на разнывшуюся ногу, я увидела что она вся в крови. Удивительно, как я смогла так быстро передвигаться, поскольку при более детальном рассмотрении рана от удара о садовую фигуру выглядела внушительной. Теперь мне нужно было чем-то замотать ногу, остановив кровь. Рюкзак со множеством полезных вещей остался во дворе особняка. Избавившись от кофты я стянула майку и крепко обмотала ногу чуть пониже колена. В момент завязывания крепкого узла до ушей донесся странный звук справа, словно кто-то шлепнул ногой по луже. Тело напряженно замерло, а сердце вновь начало грохотать под ребрами. Я оставалась недвижима, все в той же полусогнутой позе, и лишь пальцы медленно закончили завязывать узел, а затем руки тихонько застегнули молнию на кофте. Я готовилась бежать. Если кто-то начнет приближаться справа, я не стану утруждать себя спуском с лестницы, а просто перепрыгну через бетонную плиту и побегу к дому Елены настолько быстро, насколько это позволит моя нога. Несколько минут все было тихо, и сколько бы я не напрягала уши, кроме шума дождя мне не удавалось услышать ничего. Наконец осмелев, я решила высунуть голову из-за стены и посмотреть, может это ветка дерева упала в лужу и напугала меня? Я медленно поднимала шею, стараясь казаться незамеченной для всего мира. Сконцентрировав на этом все внимание, я сама устроила себе западню. Один из преследователей, что стоял все это время справа от лестницы, только завидев мою макушку подошел к ступенькам. Бежать надо было сразу, еще когда я услышала шлепок по луже. Бросив майку, кофту, надо было бежать. Спрыгнуть с левой стороны ступенек, нестись быстрее гепарда, невзирая на боль и кровотечение. Теперь один из спартанцев находился на расстоянии вытянутой руки от меня. Взмокший от дождя и порозовевший от погони, он улыбался, торжествуя тому, что сумел выследить меня. Я медленно поднималась на ноги, не отрывая взгляда от глаз напротив, но преследователь не позволил выпрямиться до конца, а бросился вперед и вцепился в мое тело. На секунду завязалась ожесточенная бойня. Мне удалось нанести противнику пару ударов, но к несчастью, они оказались слишком слабы, и вот, меня поверженную стаскивают с лестницы, и я не могу даже пискнуть, потому что похититель заткнул мне рот и нос рукой. Все внимание я сконцентрировала на ладони, пытаясь убрать ее от собственного лица, и так увлеклась процессом, что не заметила, как меня оттащили за соседний дом и приволокли к машине. Это была первая машина, увиденная мной в городе. Наверное, преследователи, поняв что я ушла от погони, вернулись в особняк, взяли автомобиль, и разыскивали меня на нем. Оказавшись у машины, я задергалась пуще прежнего, зная в какое место меня отвезут, а похититель внезапно заговорил. – Сейчас ты молча сядешь назад и не проронишь ни слова, иначе точно окажешься в особняке. Выбирай, дальнейшая судьба зависит только от тебя. Удивление не заставило долго ждать. Пока преследователь открывал дверь, я успела задать себе вопрос, а точно ли другое место окажется лучше, чем особняк? И что такого ужасного может происходить в особняке? Это не более чем фантазии, которые я придумала сама. Хотя, если учитывать то, как сегодня не церемонились с моими коллегами, ничего хорошего там точно не происходит. Преследователь дернул ручку и отцепился от меня. Бежать я не могла: слева и сзади мужчина загородил все пространство телом, а справа мешала дверь. Послушавшись совета, я шагнула вперед и оказалась внутри автомобиля. – Пригнись, – послышалось сбоку, и дверь захлопнулась. Я спряталась за передним сидением, а похититель быстро обошел машину, сел за руль и автомобиль двинулся с места. Я выглядывала из-за сидения и заметила, что мы едем в другую сторону от особняка, вглубь города, и это успокаивало, как вдруг на дороге я увидела другого преследователя и автомобиль резко затормозил. Я максимально вжалась в кресло, практически распластавшись по полу. Так я и знала! Он хитрым образом обманул меня, чтобы я не разгромила всю машину, пока он будет забирать своего, если можно так выразиться, коллегу! И как я могла повестись?! Но нет. Другой мужчина не торопился садиться. Он встал около окна водителя и слегка наклонился. – Чего на машине катаешься? – Я подумал, что так я быстрее объеду город и найду сбежавшую, пока она не успела скрыться в лесу. – Хорошая идея. Ты доехал до окраины? – Нет. Сейчас направляюсь на юг, посмотрю там, а ты пока здесь погляди, может найдешь. – Надеюсь. А то хозяин в бешенстве. Первый раз от нас сбежали! Хотя это можно объяснить, их же четверо, не один, как обычно! Мой похититель улыбнулся в ответ и закрыл окно. Машина быстро пересекла город и въехала во двор многоэтажки на самом отшибе поселения. Этот дом резко отличался от других высотой и планировкой. Словно крепость, он стоял полукругом по направлению к лесу, словно что-то нападет на город из чащи, словно он воин-смертник, несущийся впереди колонны на ряд остроконечных копий. *** “Уже зима. В доме появились три новые вещи. Первая, огромная книга в голубой обложке, весом килограмма два, такая большая, что ей пожалуй можно раскроить череп. “Справочник практикующего врача” – гласила надпись на обложке. Вторая вещь – странного вида прибор, дыхательная маска, соединенная прозрачной трубкой с мешком из толстого полиэтилена. Она усаживалась на диван, укрывалась сначала одним тонким шерстяным одеялом, затем одеялом потолще, зеленого цвета, третьим было толстенное одеялище из синтепона, ну а сверху покрывало, которое раньше использовалось как украшение дивана. Итак, усаживаясь на кровать и основательно укрывшись, напоминая не женщину а шерстяную гору, Она хватала в левую руку прибор, а в правую – книгу. Поднося маску к лицу, Она глубоко вдыхала остатки воздуха из полиэтиленового мешка, а затем выдыхала туда же, и вся эпопея с дыханием в мешочек продолжалась до тех пор, пока Она едва не теряла сознание. Книга же была нужна для развлечения под названием “Диагностируй сам у себя всевозможные болезни”. Что может быть интереснее для инженера, чем почитать на досуге сухую медицинскую литературу! Она не понимала в ней ни черта, но все равно продолжала выискивать и примерять на себя подходящие заболевания. Перечитывала мне названия анализов, которые нашла и собиралась сдавать. Несомненно, ими оказывались различные иммунные исследования, а вдоволь начитавшись, Она принималась рыдать и жаловаться на загубленную молодость. Третьей вещью оказалась вырезка из газеты со статьей про стволовые клетки. Крайне важная статья тут же была помещена в альбом с интервью Кладищева, и как-то не вписывалась в размышления об абсолютном нуле. Она едва не выучила ее! Прочитав ценнейшую информацию, Она так вдохновилась, что соизволила вылезти из-под одеял и с полчаса мерзла на кухне, рассказывая Ирине Григорьевне и мне что скоро начнет лечится именно стволовыми клетками и найдет в них спасение. В комнате жара. Спертый, вонючий воздух, пропитанный запахом пота. На телевизоре и музыкальном центре покоятся сантиметры пыли. Я облокачиваюсь об одну из колонок, вытягиваю ноги на диван и зарываюсь в пальцами в верхнее покрывало. Она говорит, что теперь Ей поддувает в ноги. – Леша… А привези мне икону Великомученицы Екатерины. С обогревателя свисает огромная майка ярко-оранжевого цвета. На соседнем – ярко-зеленая. Сушатся. Каждые двадцать-тридцать минут Она с трудом сбрасывает одеяла, поднимается и начинает раздеваться. Кардиган, свитер ,кофта, наконец майка… Опасный момент! По пояс голой, у Нее мало времени – вот-вот продует. Надо быстро схватить лежащее под рукой полотенце, протереть спину, достать из шкафа и нацепить новую майку, старую кофту, свитер, и застегнуть кардиган на все пуговицы. Немедля броситься под одеяла. – Что ж я все время так потею, – удивляется Она. Да уж, тут есть чему удивится. Я бы на Ее месте вообще умерла от перегрева, в таких-то одеяниях, когда дома плюс двадцать два. Может быть, вам не совсем понятно, что конкретно с Ней происходит. Мое дело объяснить, а выводы сделаете сами. Два года назад, стоя на остановке, Она почувствовала как “Внутри меня что-то сломалось”. После странного ощущения, Она простыла несколько раз подряд, но вылечиться до конца так и не удалось. Ее периодически начали беспокоить то боли в горле, то в груди. Участковый врач Наследова назначала анализ за анализом, Она безукоснительно выполняла требования врача, но вот незадача: ни в анализах, ни в визуальных осмотрах не нашли даже малейших отклонений. Тогда Она начала постоянно мерзнуть, а закутавшись, почему-то потела. Словно снежный ком, проблема все нарастала и нарастала. Кутаться приходилось все сильнее. К первому обогревателю подключился второй. Она затыкала окна утеплителями, тряпками, замазывала пластилином, но все было бестолку: откуда-то постоянно дул холодный воздух. Появилась тысяча обсессий. Потеряла работу. Приобрела ритуалы, и если их упаси боже не выполнять, простуда гарантирована. В поликлинику Она ездила на дяде Леше. Практический каждый день. Поликлиника в конце нашего дома. Триста метров пешком. Добилась третьей группы инвалидности, из-за очень длительных больничных. Держала руку на пульсе медицинских новостей. А еще мы перестали выходить вдвоем на улицу. – Я умираю. Я скоро умру, – стало Ее излюбленной фразой. На очередном приеме у Наследовой, когда Она выпытывала у врача свой диагноз, Наследова не выдержала и вспылила: – Хотите знать свой диагноз? Езжайте на Ташкентскую, и там вам поставят точный диагноз! После такого Она оскорбилась и в поликлинику больше не ходила, решив обращаться только к платным врачам. (На Ташкентской функционирует психоневрологический диспансер). – У меня как будто ледяные кубики под кожей передвигаются. По всему телу, – говорила Она, и продолжала потеть. Я старалась как можно меньше заходить к Ней в комнату. А Она звала, звала постоянно. Я принимала все за чистую монету, но нутром чувствовала какой-то подвох, но пока, в силу возраста не могла понять его. Дом постепенно становился самым ненавистным местом на земле. Возвращаясь со школы, ноги не хотели меня нести в эту клоаку. Вонючую, больную, к Ней, орущей и ревущей с утра до ночи, к этим разговорам про болезнь, которым не было конца и края, к этим потным майкам, смердящим на обогревателе, к этим медицинским справочникам и выпискам анализов, к этим словам про сглаз и злой рок, к этому цефтриаксону, который Она раздобыла в аптеке и сама себе колола в бедро третий месяц подряд…” *** Яна, Тимофей и Вера томились в мрачном ожидании внутри одной из комнат второго этажа. Тимофей здорово повредил руку, когда боролся с одним из преследователей, и теперь рассматривал опухшую кисть, поднеся ее прямиком к глазам. – Давай я попробую что-нибудь сделать, – Вера подобралась к оператору, но последний в ответ лишь отвернулся и состроил злобную гримасу. – Что можно сделать с этим синячком? Сам пройдет! Окна наглухо замурованы изнутри стальной решеткой, и сколько бы коллеги не бились над ней, метал так и остался неприступным. Печальное уходящее солнце освещало комнату узников. В этом помещении не было мебели. Лишь скучные обои и мягкий ковролин под ногами, на котором, спустя несколько часов ожидания расположились мои друзья. Истерика девочек давно закончилась. Яна уныло теребила волосы, нащупывая большую шишку на голове, Тимофей задумчиво глядел сквозь решетку, вспоминая Грея, а Вера попыталась заговорить. – Как думаете, сколько еще нас будут здесь держать? – До тех пор, пока с голоду не сдохнем, – пробурчал оператор. – Солнце уже садится. Сколько часов мы здесь? И чего они ждут? – Не знаю, Вера. Не знаю… – задумчиво произнесла Яна, и принялась разглядывать дверь, представляя какие пытки ожидают ее в недалеком будущем. На самом деле, коллеги ждали возвращения похитителей с охоты на меня. Они облазили весь город, заглянули в каждый мусорный бак, в каждую ливневку, но так и не нашли. И лишь после захода солнца, когда на город опустился зловещий мрак, мучители вернулись в особняк, понимая, что темнота мне только на руку. В этот момент Яна, Вера и Тимофей все еще находились в комнате, испуганно разглядывая угрожающую в темноте дверь. Вера едва держалась, готовая вот-вот начать визжать от ужаса, ожидая, как кровавый маньяк, с крюками и пилой наперевес, перешагнет порог. Яна мечтала пробраться в туалет, но это место казалось недостижимым, поэтому бедняге приходилось терпеть из последних сил. – Видите, куда мы попали, благодаря Диане! – зашипела Вера, дойдя до точки кипения. – А ну, заткнись! Могла не ехать, ведь знала в чем суть, – Тимофей резко одернул девушку, но за нее вступилась Яна. – Все она правильно говорит. Нам платят за это расследование, неужели Вера должна была отказаться? И потерять работу? А между прочим, Диана, как работодатель, должна отвечать за безопасность сотрудников. – Слушайте вы, две змеи. Откуда вам знать, может участь Дианы гораздо хуже нашей. – А то… – почти засмеялась Яна, – Я видела, как она уносит ноги, бросив, между прочим, и тебя тоже. – Ага. Вот вы и показали свое истинное лицо! Подумайте, и радуйтесь, если ей удалось бежать. Она приведет помощь! Разговор прервался топотом, доносящимся с первого этажа – это вернулись преследователи. Верины наручные часы показывали 21:00. Шаги медленно раздавались внизу, пока не послышались едва уловимые голоса, ругающиеся о чем-то. Главный голос, мощный и глубокий, голос настоящего предводителя, доносился пугающими отрывками до комнаты пленников. Тимофей подскочил и прижался к двери, а девочки наоборот, в страхе забились в дальний угол комнаты, пытаясь спрятаться друг за друга. – Как так! Точно? Плохо искали! – Тимофей как мог, улавливал обрывки фраз. Простояв несколько минут у двери, он внезапно засиял, и повернувшись к девочкам, сообщил: – Сбежала! Осталось дождаться подмоги. Голоса внизу стихли, и в доме воцарился покой. Лишь ветер гулял по этажам, заглядывая в замочные скважины. – Сколько они будут нас здесь держать? – девочки вернулись из угла в привычное место. Спустя час или около того, в замке, отпирающего комнату, зашевелился ключ. Это оказалось настолько неожиданно для узников, что они мигом повскакивали с пола и замерли в нерешительности. Кто-то очень тихо подкрался к двери и напугал бедолаг. Когда помещение озарил свет, проникающий из коридора, на пороге появился один из преследователей. Мужчина держал в руке огнестрельное оружие. Жестами указав на Тимофея, мужчина приказал оператору следовать за ним. Тимофей повиновался, и на подкашиващихся ногах покинул комнату. Дверь тут же захлопнулась, и девочки остались вдвоем, полные загадок. Яна с Верой внимательно выслушивали шаги мужчин, удаляющихся от комнаты и спускающихся по лестнице, и наконец затихающих где-то в дебрях первого этажа. Коллеги недоумевали, почему забрали одного Тимофея? Почему его первого? И что с ним сейчас будет? Но сколько бы они не прислушивались, ни предсмертных криков, ни воплей боли не доносилось с первого этажа. Спустя полчаса, дверь в комнату вновь отворилась и на пороге появился тот же самый мужчина. На этот раз с ним ушла всхлипывающая от горя Вера. Страх оказаться застреленной живо заставил ее утереть сопли и послушно выйти в коридор. Бедная Яна осталась одна. Какие мучения пережила девушка в темной комнате, известно только ей. Яна металась по помещению. Искала выход, хоть маленькую щель в стене, через которую можно протиснутся и вырваться на свободу. Представляла ужасающие пытки, что ждут ее сегодня ночью. Вообразила изуродованные трупы коллег, выкинутые в дремучий лес. Мысленно попрощалась с жизнью. И час настал. Снова одинокий мужчина в дверях, угрожает пистолетом. Яна медленно качает головой из стороны в сторону. – Быстро. Устный приказ все же заставил девушку выйти из убежища. Щурясь отвыкшими глазами на яркий свет ламп, она покорно шагала впереди мучителя. Яна миновала второй этаж, лестницу, ведущую вниз, и оказалась у одной из комнат. Мучитель, не выпуская оружия, свободной рукой отворил дверь и пригласил девушку внутрь. “Комната пыток. Этой таблички очень не хватает на двери”, успела подумать Яна. Внутри комнаты расположились два других мучителя, по обе стороны от двери. Но у них не было ни пил, ни крюков, ни даже пассатижей для вырывания зубов и ногтей. Они молчаливо охраняли того, кто восседал у окна за большим письменным столом. Человеком оказался неизвестный мужчина, по своему телосложению не имевший ничего общего с мучителями. Мужчина за столом поздоровался с Яной и предложил присесть напротив него. Он выглядел одновременно и обычным, и необычным человеком. Худой и толстый, высокий и низкий, волосатый и лысый с глазами неопределенного цвета, меняющимися чертами лица при каждом движении огромно-маленькой головы, словно инопланетянин, он вперился взглядом в Яну, наклонив над столом свои узко-широкие плечи. – Чего вам от меня надо? – голос девушки дрожал, а по щекам стекали слезы, – Вы меня убьете? Будете издеваться, пытать? Зачем вам это? – Что ты… – отвечал инопланетянин неопределенного возраста, – Человеческое тело неприкосновенно, это противоречит моим моральным принципам. Обещаю, все, что мне от тебя нужно – это только поговорить. И кроме разговоров со мной, тебя ничего не ждет в этом доме. *** “Сегодня в квартире Кладищева стояла еще большая вонь, чем в прошлый раз, и не помогли даже открытые настежь окна, пускающие внутрь прохладный июньский ветерок. В комнате мы с сиделкой находились вдвоем. Она названивала по телефону, параллельно бегая из зала на кухню, я же уперлась взглядом на кровать. На высоком матрасе, завалившись на бок, лежал Кладищев. Голова его наклонена слегка вниз, к счастью, не повернута ко мне, и я спокойно могу разглядеть выражение лица. Лицо землистого цвета. Веки наглухо спущены, полные щеки резко сдулись, рот, окаймленный тонкими фиолетовыми губами слегка приоткрыт. Для меня он уже не Кладищев – лишь пугающая груда, нечто сверхестественное, что раньше было выдающимся человеком. – Ну что ты сидишь здесь? Тебе лучше сходить погулять. Развеяться, – заговорила обеспокоенным голосом сиделка, – Даже Ирину Григорьевну не дождалась. В этой квартире скоро будет много людей. Приедет Она на дяде Леше вместе с Ириной Григорьевной. Тетя Ира явится со своими детьми. Заскочит пара крепких мужиков из ритуалки. Я не плачу. Просто чувствую впервые нахлынувшее полное опустошение, безэмоциональность. Будто кто-то резко отнял у меня способность ощущать и думать. Я удивляюсь, как Кладищев мог вот так взять и умереть, и зачем мне понадобилось переться сюда одной. Я всегда думала, что с мертвыми нужно прощаться. Но что для меня прощание невозможно, поняла лишь сегодня. Когда я мельком последний раз взглянула на Кладищева и собралась уходить, на пороге появилось новое действующее лицо: Боря. Первым, конечно, появился его огромный живот, а затем и он сам. Кашлянув в дверном проеме пару раз (при этом всегда смешно подпрыгивало огромное пузо), он быстро скинул ботинки и удивился тому, что я здесь. Он еще больше и объемней дяди Леши, но в целом, фигуры похожи. Разнятся только лица: добрые глаза и честное выражение лица сменяется хитрым взглядом и легкой ухмылкой, но физиономия конечно не лишена ума, скорее наоборот, Боря иногда бывает чересчур умным. – Иди домой. Я тебе звякну вечером, – говорит он и снова кашляет. Как мне приятно обнять на прощание папу! Особенно, когда я вижу его так редко, и он кажется все время занятым и недостижимым для меня. С папой я сразу повеселела и почувствовала себя увереннее. Он словно прогнал тот дух смерти, что впустил в квартиру Кладищев. Я давно хожу с мобильным телефоном. Модели достаточно часто меняются, и последнее время я располагаю одной из самых новомодных раскладушек. Я возвращаюсь с рынка – покупала печенье, как вдруг звонит Она, в истерике. – Я тоже скоро умру. Так же как и Кладищев! – слышно в трубке. Она решила начать разговор именно с этого заявления, – Я умираю, я чувствую что скоро умру, он заберет меня с собой! Я бросаю трубку. “Умри в конце концов уже” с грохотом и бешеной скоростью, словно литерный поезд, проносится в голове. А затем испуг. Как я могла такое подумать? Как только подобная мысль могла прийти в голову? Но другая часть меня тоненьким голосочком напоминает все события минувших лет. Стоя у дороги, ожидая зеленого сигнала светофора, я успеваю понять, насколько я устала. От постоянных воплей и слез, болезней и разговорах о них, от собственного дома. Из-за Нее. Но подобные гадкие мысли удается быстро отогнать, и я уже перехожу дорогу, снова жалея Ее, практически плачу. Дома Она выглядит подозрительно спокойной. Не рыдает, расхаживает по комнате, названивая знакомым и коллегам Кладищева. Словно умер не Ее отец. Смотрит на меня остекленевшими глазами – кажется, в них нет ничего, кроме мыслей о скорой кончине, но вдруг внезапно улыбается, и словно возвращается в свой прежний жизнерадостный образ цветущей женщины. Я вспоминаю Ее походку. Вспоминаю, как Она плыла по аллее парка Гагарина. На Ней красивое леопардовое платье и босоножки телесного цвета на танкетке. Юбка платья колышется на летнем ветерке, роскошные черные волосы струятся по воздуху, и все вокруг Она заряжает жизнью, словно оживляя своей необыкновенной красотой. Она не поедет сегодня к Кладищеву – естественно, болеет. Вместо Нее там будет присутствовать Ирина Григорьевна, которая все решит. Заберет необходимые вещи, одежду, завещание (Ей он оставил всю квартиру и 29/30 от счета в банке, тете Ире же, второй дочери – всего 1/30 счёта и больше ничего), и наглухо закроет входную дверь, оставив за собой лишь печальную пустоту дома, лишившегося хозяина. Вечером, когда я не знала чем занять себя от скуки, произошло просто невероятное событие! Звонок в домофон оповестил меня о том, что в скором времени произойдет что-то интересное, но такой радости я и представить не могла. Когда Она нажала на кнопку, впуская гостя в подъезд, я подумала что это либо Леша, либо тетя Ира нагрянула к нам в бешенстве после прочтения завещания. Она побежала открывать дверь, а я стояла в коридоре и подслушивала. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/sofya-savina-24362126/vse-moe-sumasshestvie/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.