Замужем за психопатом. История любви, ненависти, стыда и страха

Замужем за психопатом. История любви, ненависти, стыда и страха Безумная Муза Психологический триллер, написанный на основе событий реальной жизни. История домашнего насилия, жизни с алкоголиком-психопатом. Рассказ о том, как легко в это «вляпаться» и как сложно выбраться.«Не ходи к нему на встречу, не ходи – у него гранитный камушек в груди», – звучало из колонок. Прислушавшись к словам песни, он негромко сказал: «А ведь это про меня песня. Ты только не вздумай в меня влюбляться – я тебя уничтожу. У меня нет сердца». Я вздрогнула. Покачала головой: «Кажется, поздно». Замужем за психопатом История любви, ненависти, стыда и страха Безумная Муза Дизайнер обложки Виктория Шахрайчук Иллюстратор Ксения Соковикова Автор логотипа Юлия Грайвер © Безумная Муза, 2020 © Виктория Шахрайчук, дизайн обложки, 2020 © Ксения Соковикова, иллюстрации, 2020 ISBN 978-5-4498-4318-0 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Эту книгу я посвящаю тому удивительному человеку, который после всех описываемых в ней событий помог мне собрать осколки себя и вернуть способность и желание жить дальше. Он – единственный специалист, кому это удалось, из всех, к кому я обращалась за помощью в течение десяти лет. Это психолог, тренер осознанного отношения к жизни, телесный практикОлег Валерьевич Карепов. ? Так же я посвящаю её моим любимым сыновьям, которые прошли через это всё вместе со мной. ? И моим дорогим родителям, которые дали мне жизнь и мощнейшую внутреннюю основу, позволяющую мне выживать в любых обстоятельствах. ? ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ ВАС. СПАСИБО, ЧТО ВЫ ЕСТЬ. Предисловие Эта книга рождалась не как книга, а как публичная исповедь. Она шаг за шагом возникала в виде постов в соцсети на глазах у сотен читателей. И даже сейчас вы можете найти эти посты в «ВКонтакте» по тегу #любовь_ненависть_стыд. Поэтому в качестве вступления к ней я хочу привести целиком те посты, которые появились на моей стене в ВК тогда же, в процессе её написания. Вступление Как обычно, когда я перестаю писать что-то задорно-мотивирующее и начинаю рассказывать о чём-нибудь менее приятном, от меня начинают активно отписываться, удаляя из «друзей». Так происходит и сейчас – после того, как последние пару дней мою стену наводнили фрагменты из моей будущей книги о домашнем насилии, о жизни с психопатом-алкоголиком, о том, как происходила моя постепенная деградация при глубоком погружении в эту среду, и как сложно этой деградации сопротивляться, о том, как в итоге за всё это расплачивались дети. Я возвращаюсь туда, назад, в события десяти-двадцатилетней давности из своего нынешнего уровня осознанности. Для того, чтобы распутать этот клубок – он вот уже десять лет так и остается для меня сгустком невообразимого стыда: как «хорошая девочка» могла вообще вляпаться в это всё?! И это то, с чем живёт каждая жертва насилия: «это я сама во всём виновата», принимая полностью всю ответственность за происходящее на себя и снимая её с другого. Постепенно разбирая эпизод за эпизодом, я вижу, когда, как, почему, из-за чего, в какие моменты у меня начала смещаться картина реальности, как я потеряла собственные внутренние опоры, как «поехала» психика и система ценностей, что такое газлайтинг в его наглядном жизненном проявлении, когда и из-за чего я окончательно сломалась и перестала сопротивляться происходящему. Как и благодаря чему мне всё-таки удалось выбраться из этой пропасти. Я публикую у себя на стене в ВК далеко не все фрагменты, только самые «безобидные». Всё остальное останется в книге, и я пока даже не уверена, что пущу её в открытый доступ. Может быть, только нескольким «своим», самым близким, тем, кто точно не осудит, не начнёт стыдить и виноватить, не воскликнет «ты что, совсем дура?» и «как ты могла?!», не ударит по и без того больному. Если моя книга «Отношения, которые я придумала» – это история постепенного воскрешения, размораживания, восстановления адекватной картины мира после этого всего, то эта книга – будет книгой, описывающей предшествовавший процесс. Сейчас очень много книг про токсичные отношения и про семейное насилие. Эта – почти безэмоциональные, осознанные хроники «изнутри», как происходит личностный распад. Если уж так вышло, что я сначала дошла до «точки ноль», а потом – выбралась обратно в нормальную жизнь, значит, этот опыт зачем-то нужен, и не только мне одной. В общем, это я к тому, что, скорее всего, я буду публиковать эти фрагменты ещё какое-то время. Если это – совсем не то, чего вам хотелось бы видеть в своей ленте – нажмите кнопочку «убрать из новостей», ну или «удалить из друзей». ОЧЕНЬ МНОГО БУКВ НА ТЕМУ ПРОЖИВАНИЯ ЭМОЦИЙ На одном тренинге иногда делают такое упражнение для тех, кто когда-либо пережил насилие. Жертва ложится на пол на спину и много человек (я не помню, шесть, восемь или сколько) держат ее: прижимают к полу ее руки и ноги, держат голову. И ее задача – высвободиться, вырваться. Если ей удалось хоть сколь-нибудь освободить какую-нибудь часть себя, то в этом месте заново хватать и прижимать нельзя. Каждый отвоеванный ею кусочек свободы остаётся ей. Это упражнение из телесно-ориентированной психотерапии, и его задача – изменить, переписать сценарий жертвы на уровне телесной памяти, дать ей прожить опыт преодоления состояния беспомощности и выйти в освобождение. И всё это – под поддерживающие крики окружающих «зрителей»: МО-ЖЕШЬ! Когда пять лет назад я увидела это упражнение первый раз, у меня был ступор. Я не смогла даже стоять рядом. Я понимала, что это упражнение мне пока не по зубам. Я бы не смогла, не стала даже пытаться – я бы выбрала умереть, у меня тогда не было ни малейших сил на борьбу. Выбраться на волю, когда ты лежишь и тебя держит сразу восемь мужиков? Ой, я вас умоляю! Это – невозможно. Сейчас, спустя четыре года кропотливой работы по восстановлению себя, мне кажется, что вот то, что я сейчас затеяла с книгой – очень похоже на это упражнение. С каждым написанным фрагментом я словно высвобождаю ещё маленький кусочек себя. С одной стороны – после каждого рывка кажется, что сил больше нет и теперь уже точно остаётся только сдаться, с другой – каждое новое малюсенькое освобождение даёт пусть и небольшое, но увеличение свободы, и становится немножечко легче, и начинает брезжить надежда: а может быть и вправду, смогу… Тем более, что на жизненном, на физическом уровне я ведь и вправду смогла – эта история закончилась 10 лет назад полным освобождением и меня, и детей. Я СМОГЛА! А вот на уровне проживания всех сопутствующих чувств и эмоций – нет. На этом уровне я всё ещё там. Тогда, в процессе происходящего, у меня не было ни времени, ни нужного уровня осознанности, ни необходимых сил на то, чтобы прожить ещё и эмоции, и я выбрала их просто полностью отключить. И только сейчас я смогла вернуться, чтобы завершить ту историю не только снаружи, но и внутри самой себя. Чтобы освободиться и на этом уровне тоже. Спасибо вам, всем тем, кто пишет мне, что каждый день с нетерпением ждёт новых постов, продолжения моей истории, кто лайкает и пишет поддерживающие комментарии, кто почему-то остаётся рядом несмотря на весь обнажаемый мною трешовый треш. Вы – те, кто кричит мне МО-ЖЕШЬ, МО-ЖЕШЬ! Без вас я, кажется бы, не смогла… «Я думал, такая высокая частота постов обусловлена тем, что книга уже написана, и ты теперь просто публикуешь фрагменты из неё!» – написали мне. Ох, если бы… Если бы она была уже написана, и мне захотелось поделиться фрагментами, я бы спокойненько накидала в «отложку» по одному посту в день «согласно контент-плану», а вовсе не частила, затапливая свою стену и ваши ленты. Нет, это тот уникальный случай, когда книга рождается на ваших глазах, и вы – свидетели её рождения, каждый пост появляется спустя несколько минут после того, как этот фрагмент был написан. Для меня это – публичная исповедь. Вы читаете историю, которую я никогда никому не рассказывала, и подробности которой всеми силами старалась забыть целых десять лет. Но оказалось, что это так не работает. Оказывается, «перекусить в памяти проводок, позволяющий чувствовать боль прошлого» и «исцелить в себе эту боль» – это совершенно не одно и то же. Анестезия и лечение – не одно и то же, вы же понимаете. Десять лет я прожила под анестезией, потому что любое прикосновение к прошлому было чревато смертью организма от болевого шока. Сейчас я вышла, наконец, в достаточную силу, чтобы найти в себе смелость обернуться и посмотреть в эту тьму. Для меня это важно, чтобы посмотреть и разобраться, что же происходило в моей жизни на самом деле, постараться увидеть более ли менее объективную картину событий, а не их версию, внушённую мне моим мужем – я же по-прежнему живу именно с нею в памяти. Поэтому я вернулась в точку начала отсчёта, в точку нашего знакомства с ним, и прохожу весь этот путь заново, шаг за шагом восстанавливая события. Погружаясь в каждый эпизод, я погружаюсь и во всю гамму собственных чувств, пережитую в тот момент, пробираясь к ним через лежащее толстым слоем на поверхности «Это ты виновата в том, что вышло именно так!» Мне в личку и в комментарии пишут: «Зачем ты фокусируешься на вине и стыде? Почему бы тебе не выбрать чувствовать это как-то иначе?!» Я понимаю, что такие фразы – следствие их искреннего желания позаботиться обо мне. Но также я понимаю, что эти люди очень далеки от темы работы с эмоциями. Ребёнок говорит маме: «Я боюсь темноты!» А она отвечает ему: «Не выдумывай, ничего страшного тут нет. Быстренько перестань бояться и спи давай!» Знакомая история? Так вот, если что – это тоже насилие. В переводе на честный это звучит как: «Меня не волнуешь ты сам и твои эмоции. Ты чувствуешь какую-то ерунду! Быстренько перестань это чувствовать и начни чувствовать то, что правильно мне!». В примере с ребёнком понятно, почему маме так «правильно» – чтобы детёныш успокоился уже, заснул и оставил её в покое, и дал ей возможность от него отдохнуть. А вот почему взрослые люди в комментариях взрослой мне говорят то же: «Ну-ка быстренько перестань чувствовать вину и стыд и начни чувствовать что-нибудь другое?» И тогда мой встречный вопрос им: почему ТЕБЯ так пугают эти чувства? Пугают настолько, что тебе хочется «выключить» их в другом человеке и включить что-нибудь более приятное – на твой взгляд? Понимаете, когда мы хотим «выключить» эмоции другого человека? Тогда, когда они пугают нас самих! Пугают потому, что мы не знаем, не понимаем, что делать с такими эмоциями, ни когда чувствуем их в себе, ни когда видим их в ком-то из ближних. В целом, нет совершенно никакой разницы, какая это эмоция, радость, злость или стыд, например. Правда-правда нет. В том случае, если знаешь, как это состояние проживать. Что такое проживать? Как прожить состояние? Это – пройти через него, быть в контакте с ним, при этом оставаясь живым, не отключаясь от него, позволяя этому чувству наполнить тебя и затопить с головой, но при этом – оставаться живым. Что такое оставаться живым? Это значит, продолжать дышать, ровно и глубоко. Потому что любые эмоции сбивают дыхание – понаблюдайте и вы это заметите! Вот если вы можете одновременно находиться в какой-то эмоции или чувстве и продолжать глубоко и ровно дышать – поздравляю, у вас получилось! Самые сложные для проживания состояния – это страх, чувство вины и стыд. Потому что физиологическая реакция организма на них – остановка дыхания. То есть, попадая в них, организм пытается умереть. От этих состояний пахнет смертью, и мы чувствуем этот запах, даже если его не осознаём. И нам очень хочется от них сбежать, избежать, не чувствовать ничего такого. Нам хочется отвлечь от них другого и отвлечься самим. Отвлечься – по сути тоже сбежать. Но есть и другой путь – научить организм их проживать. Для этого нужно осознанное наблюдение за собственным состоянием и полное присутствие в себе в каждом моменте. Для того, чтобы чувствовать – и одновременно следить за ритмом и глубиной дыхания, управляя ими в себе. В процессе написания своей книги я иду именно путём проживания. Я вызываю в памяти какой-то фрагмент и письменно рассказываю о нём, одновременно фокусируясь на своём дыхании. После завершения фрагмента я делаю паузу на дыхательную гимнастику. И приступаю к следующему только после того, как удостоверюсь, что снова дышу равномерно и глубоко. Если в процессе чтения какие-то фрагменты так или иначе цепляют вас, вызывая эмоции, я приглашаю вас делать то же самое – в процессе чтения следить за своим дыханием. И тогда вы тоже получите для себя исцеляющий эффект. Единственная реальная помощь и поддержка человеку, проживающему какое-то эмоциональное состояние – это быть рядом, чтобы он чувствовал «Я рядом и я тебя люблю». И всё. Я знаю, что всё больше и больше людей включается в чтение этой книги. И благодаря этому я чувствую это огромное «мы рядом и мы тебя любим». И это даёт мене силы и смелость продолжать писать. Всё больше женщин пишут мне в личку: «Читаю и плачу. Потому что это – моя история. Это – про меня. Я тоже пережила такое». Иногда мужчины пишут мне в личку: «Это моя история. Я сам был таким мужем…» Мне написал режиссёр театра, что хочет поставить спектакль по этой книге. Меня спрашивают, будет ли эта книга в бумажном варианте и как можно будет её добыть. И я отвечаю всем: я вас всех люблю. Но – всё потом. Я – в пути. Я – глубоко в себе, в своем прошлом. Сейчас моя главная задача – всё-таки суметь пройти этот путь до конца. Продолжая глубоко дышать. Потому что, когда я проживала это в прошлый раз – в своей жизни – я дышать перестала. Я почти умерла. И вот уже десять лет я не могу найти в себе заново желание жить. Сейчас моя задача – пройти этот путь снова, и при этом остаться цельной и живой. Моя особая и отдельная благодарность Танюше Кирейцевой – именно твои объятья на этом пути согревают и поддерживают меня сильнее всего. Моя огромная благодарность Олегу Карепову – только благодаря тебе я обрела недостающую силу, навыки, знания, понимания, чтобы оказаться способной на этот шаг. Моя огромная благодарность всем, кто остаётся во всём этом со мной – я чувствую вас. Чувствую, что вы рядом и вы любите меня. P.S. И да, теперь вы, наверное, понимаете, почему говорят: в случае злости или других сильных эмоций прежде, чем реагировать, сделайте десять глубоких вдохов. НЕМНОГО МЫСЛЕЙ НА ТЕМУ ДОМАШНЕГО НАСИЛИЯ По мере изучения своего же собственного давно прожитого опыта, приходят в голову вот какие мысли. Недавно прочитала, что в процессе обсуждения целесообразности принятия «закона о домашнем насилии» кто-то как аргумент «против» привел отсутствие в полиции заявлений от жертв. Нет заявлений – значит, нет насилия. Логично же, да? Однако, насилие-таки есть. А вот заявлений и вправду немного. Почему так? Во-первых, быть жертвой насилия невообразимо стыдно. Настолько стыдно, что проще покончить с собой, чем кому-то обо всем этом рассказать. Серьезно, я не шучу. Стыд не уходит даже спустя годы, а становится даже сильней – ведь «задним умом» становятся видны все ошибки. То есть спустя время рассказать ещё трудней, чем «по горячим следам». Это – тяжкая тайна, которая уничтожает жертву изнутри, и которую нет возможности выпустить наружу. Во-вторых, семейное насилие – это насилие со стороны близкого и любимого человека, и неизменно включается внутренний конфликт. Потому что помимо всего прочего тут задействована эмоциональная привязанность. Чтобы было понятнее, например, про детей давайте. Вот идёт ваш детёныш по улице и совершенно посторонний человек вдруг его бьёт. Очевидно, что в такой ситуации вы поставите на уши всех, чтобы защитить детёныша от урода. А если его бьёт не случайный прохожий, а, скажем, собственный отец? О, тут уже включаются совсем другие чувства! Он же не «бьёт», а «воспитывает», типа даже благо причиняет. Ну и это опять же не какой-то посторонний чувак, а вроде как любимый муж. Действие – абсолютно то же самое! Но в первом случае толпа кричит «Ату злодея!», а во-втором – выходит на митинги, требуя отмены «закона о шлепках» и рассказывая об исторически сложившихся в нашей культуре семейных традициях воспитания детей, в кои никоим образом нельзя встревать посторонним! Чуете разницу? В-третьих, даже если жертва набирается смелости обо всем рассказать, ее слушают те, кто в подобных ситуациях никогда не был, кто даже близко не может себе представить всего сложного букета ее амбивалентных чувств. Они рассуждают с позиции очевидной (для них) логики. Потому что для них это «ситуация номер один» – со случайным прохожим, а для нее – «ситуация номер два», в которую вовлечены близкие люди. Слушающие со своей колокольни начинают задавать разные вопросы, в которых явственно сквозит недоумение, граничащее с осуждением «как ты могла подобное допустить?» То есть жертва приходит с запросом «помогите мне», а ей отвечают «сама дура, раз такое почему-то с тобой произошло, а ты это допустила». Да кто ж спорит, дура конечно. И тут мы возвращаемся к пункту один: к вспоглощающему стыду, когда проще умереть, чем продолжать как-то с этим жить. Стыд – состояние нулевой энергии, предельно нересурсное. Оно не то состояние, в котором можно выйти из ситуации – на действие нужен ресурс. А его нет, он заблокирован стыдом. В-четвёртых, домашнее насилие совершается близким человеком – то есть тем, кто знает жертву «наизусть», все ее слабые места, зоны уязвимости и наиболее эффективные способы манипулирования ее чувствами и сознанием. Тем, кому в той или иной мере доверяешь. В-пятых, любое насилие подразумевает страх. Причем, вовсе не на пустом месте. Если вы не знаете случаев, когда жена уходит от мужа, совершающего насилие, а он спустя какое-то время приходит (подкарауливает) и убивает ее и/или детей – полюбопытствуйте у Гугла, таких историй множество. Но и это ещё не всё! Жертву, решившуюся на развод, потом нередко просто «добивают», забирая у нее детей в пользу совершающего насилие! Почему? А вы просто представьте обоих! Жертва – психически истощенная, разбалансированная, дезориентированная, в состоянии социальной депривации, говорит и ведёт себя неуверенно, дёргается, мечется, прячет глаза, охотно берет на себя всю вину вообще за всё. Вторая же сторона – выглядит куда приятнее, демонстрируя абсолютную внешнюю уверенность в себе и стабильность. Особенно, если, например, это психопат – со встроенным от природы обаянием, данным только ему уникальным даром убеждения, способностью подстраиваться под эмоции собеседника. Выслушав обе стороны, второму безоговорочно верят, а слова «этой психической» подвергают сомнению, к тому же ей в ее состоянии нельзя доверять воспитание детей. А кому можно? Верно, вот этому обаятельному джентльмену! Шах и мат, жертва добита окончательно! Мне в свое время сохранить ребенка помогло исключительно то, что один и работников опеки был мужчина. Он оказался невосприимчив к этому обаянию и сумел сохранить трезвый взгляд и объективное восприятие ситуации. Все же женщины, от полиции до моего адвоката с первого момента влетали под это убедительное влияние, верили каждому его слову (а моим – нет), сочувствовали и сопереживали ему, а не мне. По местам мне всё немного расставила психолог (работавшая с восстановлением состояния моего ребёнка), встретившаяся с ним и потом доходчиво объяснившая мне, что он – классический психопат с абсолютно мёртвым сердцем, атрофированными чувствами и чудовищной жестокостью. И да, мне ведь так и не удалось доказать факт избиения ребенка, не смотря на документы из больницы, заключения психологов и врачей и рассказ сына о том, как это было, представителям опеки под видеозапись. В-шестых, подавляющее большинство из нас не имеют ни малейшего представления о признаках насилия вообще! В первую очередь – психологического. Потому что оно – привычная норма жизни у подавляющего большинства. Многие из нас сами совершают его по отношению друг к другу на каждом шагу, и даже не подозревают об этом! И, главное, даже ответа на то, «как в это не вляпаться» нет. По крайней мере, у меня пока нет. Замужем за психопатом ЭПИГРАФ В этот вечер снова ждёт тебя другой, Это он украл любовь у нас с тобой. Не ходи к нему на встречу, не ходи, У него гранитный камушек в груди! Пусть он ходит за тобою по пятам, Ты не верь его обманчивым словам. Он слова тебе красиво говорит, Только каменное сердце не болит. Ты останешься одна среди берёз, Ты прольёшь ещё немало горьких слёз. Он тебя не пожалеет, не простит. Твоё сердце разобьётся о гранит. Твоё счастье разлетится на куски, Ты с ума сойдешь от горя и тоски! Не ходи к нему на встречу, не ходи, У него гранитный камушек в груди!     (Песня группы «Божья коровка») ГЛАВА 1 1 Был старый новый год. А мне было двадцать четыре. Прошло полгода, как я ушла от первого мужа. Я наслаждалась свободой, гуляла, училась на курсах английского, воспитывала маленького сыночка. В этот старый новый год я решила поехать в гости к бывшей однокурснице. Праздник, как это было заведено, сопровождался застольем с огромным количеством еды и водки. Ели, пили, смеялись… Душа искала новых знакомств, тело скучало без секса, и я зацепилась взглядом за одного из сидящих за столом молодых мужчин – он единственный был без пары. «А это кто?» – спросила я у хозяйки дома. «А это мой младший брат», – ответила она. «У тебя есть младший брат?!» – «Да, он недавно вернулся из армии». Невысокий, темноволосый, с широкими плечами и узкими бёдрами, с удивительного цвета тёмно-зелёными глазами – от него за версту веяло сексуальностью… «А давай ты проводишь меня домой? Уже темно и поздно…», – я, кажется, даже не намекала, я говорила в лоб… Он, помедлив, согласился, словно нехотя, и мы поехали на другой конец города, где жила я. Возле подъезда он начал прощаться, а я лихорадочно искала причину не дать ему уйти. «Слушай, а ты же учишься про что-то связанное с электричеством? У меня на пылесосе сломался выключатель… Может, посмотришь?..» Мы поднялись ко мне в квартиру, он прошёл в зал, я притащила пылесос… Мы оба были абсолютно пьяны, но он старательно пытался отвинтить отвёрткой какую-то деталь на пылесосе. Отвинтить получилось. Пиу! – какая-то пружинка вылетела и исчезла под диваном. Мы попытались её поискать, но, разумеется, не нашли. Зато нашли друг друга. Он меня целовал, я сходила с ума от возбуждения, но отчаянно тормозила, не давая перевести это всё на следующую ступень близости. И отнюдь не из-за устойчивой морали, скорее наоборот… Я к своим двадцати четырём годам успела привыкнуть к хорошему сексу. «А он?» – думала я. – «Ему всего двадцать два, два из которых – армия… Какой из него любовник?!» Я совершенно не хотела разочарований, и поэтому выбирала не идти дальше того, что происходит сейчас. «Мне хорошо, и этого хватит». К пяти утра я сдалась, и мы перебрались в спальню. Ещё час спустя я, блаженно мурлыкая, смеясь, рассказывала ему о своих недавних сомнениях и страхах. Он был не просто отличным любовником – лучшим из всех, кого я встречала до сих пор. Он уехал домой… Чтобы приехать снова через несколько дней. А потом – снова и снова. «Только давай договоримся сразу – никакой любви. Между нами – только секс, и большего я не хочу. Хоть одно слово про любовь с твоей стороны – и на этом всё прекращается». Это был холодный и жёсткий ультиматум с моей стороны. Разве мужчинам можно ставить такие ультиматумы? 2 – Я хочу тебя видеть! – Извини, я занята. Я и вправду была занята – то учёба, то что-то ещё. Времени на встречи не хватало. Однажды, вернувшись домой, я нашла подоткнутый под ручку входной двери букет цветов. Потом – ещё раз. Потом… Однажды он сам поджидал меня на подъездных ступенях. Абсолютно пьяный, едва держась на ногах, он подошёл и попытался меня поцеловать. Я отстранилась, открыла дверь в квартиру, зашла. Он попытался зайти следом, но я, прикрывая дверь, спокойно ответила: «Иди сначала проспись». И тогда он заорал на весь подъезд, оглушительно и зло: «Да я же люблю тебя, дура, люблю!» Я закрыла дверь, отключила звонок и легла спать. 3 Он пришёл снова на следующий день. Мы стояли на пороге. – Зачем пришёл? – спросила я. – Извиниться, – ответил он. – Ты нарушил правила игры, – сказала я. – Я знаю. Я был пьян, – ответил он. – Это ничего не меняет, – сказала я. – Ты нарушил правила игры. Больше не приходи, никогда. ГЛАВА 2 1 Вот уже почти полгода я жила и работала в другой стране. И вот – вернулась, всего на пару недель. За это время мне нужно было успеть обежать все туристические компании города, наобщаться с сыном, оставшимся жить с моими родителями, и с самими родителями тоже. В один из вечеров, я, сама не знаю, почему, собрав ребёнка, поехала в гости. К той самой своей однокурснице. На площадке у квартиры, сидя на корточках, курил он. Да, и мы снова поехали ко мне. Я уложила сына спать, и мы с ним, выпив порядком вина, уединились в спальне. «Ты не представляешь себе, как я по тебе скучал!» Я молчала в ответ. Мне было хорошо. Наутро он уехал на работу, а я, спустя день, улетела обратно в ту самую другую страну. «Почему ты мне даже не позвонила попрощаться?» – спросит меня однажды потом он. – «Я ждал этого звонка весь день до твоего отъезда!». Почему не позвонила? Потому что мне такая мысль как-то даже и в голову не пришла. ГЛАВА 3 1 Прошёл год. Я уже полгода, как окончательно вернулась домой, устроилась на работу, забрала у родителей ребёнка и старательно налаживала свою жизнь. У меня случился эмоционально насыщенный роман со случайно встреченным мною на празднике города старым знакомым. В тот вечер я была дома и надеялась на встречу с ним. Раздался звонок в дверь. Я, не глядя, открыла. На пороге стоял вовсе не тот, кого я ждала. «Ааа… ты…» – не смогла скрыть разочарования я. – «Зачем пришёл?» – «Я встретил общих знакомых, и они рассказали мне, что ты вернулась. Я ужасно скучал по тебе». Он обнял меня. Голова закружилась… 2 Я встречалась с ними обоими, не делая из этого особой тайны, но старательно разводя их так, чтобы они не пересеклись у моих дверей. У Жени – пора уже дать ему имя – тоже была ещё одна женщина, жившая по соседству с его работой. Там, на работе, каждую пятницу, а иногда и чаще, случались «празднования окончания недели»: начальник за свои деньги поил свой дружный коллектив, водил его в сауны и даже вызывал проституток на всех. После такого отдыха требовался ещё один отдых, и живущая поблизости барышня со своим отдельным углом была очень кстати. По крайней мере, так объяснял мне эти отношения он. – Завтра я не смогу приехать к тебе – Лена возвращается от родителей, просила встретить её с поезда, она везёт что-то тяжёлое, кажется, швейную машинку. Я отнеслась к этому совершенно спокойно. Я пыталась понять его способ жить, и эта беседа проходила на кухне за бутылкой водки, которую мы распивали на двоих. Это было для меня очень странно – напиваться водкой без всякого даже повода, не в компании, а – просто так. Я могла понять, когда «просто так» выпивали немного вина, или шампанского, или пива, наконец, но вот так «просто так» выпить по полбутылки водки?.. Надо ж, как интересно люди живут! 3 – Завтра утром жди меня красивая, у меня для тебя сюрприз! – сказал он мне как-то в пятницу, позвонив по телефону с самого утра. Моя фантазия нарисовала множество разных вариантов грядущего «сюрприза». Я оделась в нарядное платье, сделала причёску и макияж, приготовила туфли на каблуке. Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Час. Два… Его всё не было. Наконец, раздался звонок в двери – пришёл. Злой и весёлый одновременно. – Прикинь, я провёл всю ночь в ментовке! – с порога сообщил мне он. – Впаяли мелкое хулиганство, козлы! Вообще ни за что! Вчера после корпоратива ехал домой, стоял на обочине, тормозил тачку рукой, в которой была бутылка пива. Тормознулись, погрузили, увезли. Только что отпустили. Хочу помыться и пожрать. Я не знала, как реагировать в такой ситуации. Сострадать? Хаять этих «козлов» вместе с ним? Попытаться объяснить ему, что он сам не очень-то был прав? Я решила не реагировать никак. Приехал – и хорошо. Пока он мылся, накрыла на стол. Он ел, продолжая рассказывать мне подробности этого странного для меня приключения. – Так это был твой «сюрприз»? – наконец, решилась пошутить я. – Нет. Собирайся, поехали! – Куда? – Увидишь! И мы поехали. На рынок. Я уже не вспомню, за чем именно он меня туда повёз. Я только помню, как проклинала его «сюрпризы», ковыляя по длинным рыночным рядам на высоких каблуках в выходном платье. – Ты что, не мог меня нормально предупредить, чтобы я оделась более удобно?! А он только смеялся в ответ… 4 – А ты что, совсем-совсем не ревнуешь? – Нет. Мне кажется, я не умею ревновать. Хотя… Давай проверим, мне интересно исследовать себя. А давай ты придёшь ко мне вместе с ней? Ну, скажешь, например, что я – твой репетитор по математике, помогаю тебе готовиться к поступлению и тебе нужно взять у меня книгу. Я не помню, был ли этот разговор приправлен алкоголем, но Женя согласился на мою авантюру удивительно легко. Кажется, ему и вправду было странно, что я совсем не ревную его к другой, даже зная о ней. Они пришли вместе через пару дней. Принесли с собой торт. Мы сидели на кухне, пили чай. Она сидела у него на коленях, он едва заметно ласкал её рукой в процессе нашей беседы. Я старательно вслушивалась в себя, ища хоть малейшие следы ревности. Их не было. Спустя час мы попрощались на пороге, и они ушли. Я смотрела в окно, как они вышли из подъезда, как он её обнял. Снова вслушивалась в себя – тишина. Это вообще нормально? 5 Дима стоял на пороге. – Нет, я не буду проходить. Я скажу тебе прямо здесь. Я понял, что я так не могу. Я могу быть только единственным. Прощай. Это было внезапно. Я не ожидала. Он спускался по лестнице вниз. Я побежала следом. Сорвала купленную им мне серебряную цепочку, швырнула ему вслед. Она тихо звякнула о бетонные ступени где-то внизу пролёта. Захлёбываясь слезами, я вернулась домой, достала из морозилки пакет с подаренной им мне на день рождения собственноручно вмороженной в огромную глыбу льда ярко-красной розой. Распахнула окно, желая скинуть эту глыбу ему под ноги – пусть разлетится в осколки. «Ты можешь так кого-нибудь убить», – промелькнуло в мозгу. Я побежала в ванну, открыла кипяток, положила под струю воды ледяной подарок и долго-долго, плача, сидела и смотрела, как он тает под горячей водой, высвобождая тонкие алые лепестки цветка… Кто ушёл – тот ушёл. А я осталась с тем, кто остался со мной. ГЛАВА 4 1 Был тёплый августовский вечер. Женя после работы заехал за мной к родителям, и мы пошли гулять по набережной – втроём с моим трёхлетним сынишкой. А ещё у нас был яркий летучий змей! Я помню, как я ждала Женю тогда, переживая, что, приехав из дома, забыла серьги. Нашла у мамы баночку с бисером и за час сотворила себе жёлто-зелёные серёжки-капельки. Они бегали по набережной в лучах заходящего летнего солнца. Змей то взмывал в небеса, то стелился по асфальту. Мой сын смеялся – он был счастлив. И я была счастлива – за него. Нагулявшись, мы присели в летнем кафе. Женя заказал пиво. Я сидела, счастливая, растаявшая, влюблённая – влюблённость накрыла меня с головой час назад, в тот момент, когда я слушала радостный смех сына и любовалась на их игру. Из динамиков доносилась песня группы «Божья коровка»: Пусть он ходит за тобою попятам Ты не верь его обманчивым словам Он слова тебе красиво говорит Только каменное сердце не болит Ты останешься одна среди берез Ты прольешь еще немало горьких слез Он тебя не пожалеет, не простит Твое сердце разобьется о гранит Твое счастье разлетится на куски Ты с ума сойдешь от горя и тоски Не ходи к нему на встречу, не ходи У него гранитный камушек в груди Вдруг Женя, прислушавшись к словам песни, негромко сказал: «А ведь это про меня песня. Ты только не вздумай в меня влюбляться – я тебя уничтожу. У меня нет сердца». Я вздрогнула. Покачала головой. И ответила: «Кажется, поздно». 2 Я работала в редакции газеты. Редакция была небольшая – всего три человека, и всё приходилось делать самим, не деля по полномочиям и должностным инструкциям. В те дни, когда происходила вёрстка, и когда газету привозили из типографии и мы вручную занимались фальцовкой, сворачивая и раскладывая сотни газет, чтобы наутро развезти их по точкам продажи, работа затягивалась до полуночи и даже дольше. Я возвращалась домой уставшая как чёрт, но эта работа мне нравилась, она была интересной и вдохновляющей. Женька неизменно напоминал мне про «супружеский долг», на который у меня в такие дни просто не оставалось сил, а значит, не было и желания. Однажды я, уже засыпая, сказала: «А может, тебе найти любовницу, а?» Он снизил свой напор, я больше не испытывала постоянного гнетущего давления, что, вернувшись усталой с работы, я не только должна приготовить еду и одежду для садика сыну, но ещё и непременно «дать» мужчине. В отсутствии этого давления желания снова начали проспаться ко мне. Однажды я потянулась к нему, но он отвернулся, закутавшись в одеяло: «Давай лучше спать?» «Что случилось? Ты больше не хочешь меня?» Он развернулся ко мне и сказал: «Мне нельзя. Я лечусь. Я не хочу заразить тебя». «Заразить меня – чем?!» – я, как обычно, проживала шок и полное непонимание происходящего. «Ну ты же сама сказала мне найти любовницу. Я и нашёл… И вот теперь лечусь». Ну как бы да… «Я же сама сказала». Возразить мне было нечего. «Долго ещё?» – сочувственно спросила я. «Почти месяц», – ответил он. Я обняла его, чувствуя себя виноватой за то, что с ним произошло. «Ничего, бывает, переживём». 3 Я была на работе, когда позвонила мама и сказала, что умер мой дядя. После неудачного сеанса у костоправа, у него подскочило давление, инсульт, кома, смерть – всё в течение считанных часов. Из всего нашего обширного родственного клана, эти были нам одними из самых близких – не по крови, а по духу. На следующий день вечером после работы, попросив Женю присмотреть за Гришей, я отправилась к тёте помогать готовить – тогда ещё поминки принято было проводить дома, и тело до похорон находилось там же. А на похороны и поминки мы поехали все вместе. Получилось, что именно тогда я представила родне своего нового мужчину. «Как хорошо, что в роду появился ещё один мужик! Всё так не вовремя, так не кстати – как раз надо убирать урожай, в эту субботу планировали ехать на картошку… А теперь из „работяг“, считай, одни бабы, дети да старики, мужиков по пальцам перечесть… Ты ведь поедешь в субботу с нами?» – мои тётки с надеждой смотрели на него. Выезд был запланирован на раннее утро. Картошки было огромное поле. Теперь, когда семья тётки неожиданно потеряла кормильца, эта картошка ещё и была гарантией того, что им легко удастся перезимовать, пока жизнь худо-бедно вернётся в какую-то колею. В пятницу вечером у Жени на работе был традиционный пятничный корпоратив, «отягощенный» чьим-то днём рождения. Он пообещал мне вернуться не поздно и много не пить, чтобы наутро быть в норме. Двенадцать, час, два, три… Около четырёх утра я услышала скрежет в замочной скважине – кто-то старательно пытался попасть в неё ключом. Я открыла дверь. На пороге их стояло трое. «Забирай, хозяйка, свои дрова!» – хохотнул один из них, проталкивая Женьку в квартиру. Тот цеплялся на косяк, потому что ноги совершенно отказывались его держать. «Ну как же так?!» – только и воскликнула я. «Ой, только не начинай! Нас дома самих такие же мегеры ждут», – они ушли, и я осталась с Женькой наедине. «Ну как же так?! Ты же обещал!» – я уже понимала, что никуда он наутро не поедет, что будет отсыпаться до самого обеда, а потом страдать и болеть. «А мы были в сауне!» – заплетающимся языком выдал он, пытаясь стянуть с ноги ботинок и при этом как-нибудь не упасть. Потом распрямился и сказал, глядя мне прямо в глаза: «С проститутками были! Девочки – просто огонь! Отменные шлюхи!» Я пыталась уложить в своей голове, даже не столько то, ЧТО он мне говорил, сколько – ЗАЧЕМ? У меня не получалось, и я просто тихо спросила: «Зачем?» Он разглядывал меня, явно наслаждаясь сменой множества эмоций на моём лице – я категорически не могла понять, что я чувствую и как вообще реагируют на такие ситуации. Потом махнул рукой: «Выдохни. Я наврал. В офисе бухали». Вот теперь я понимала ещё меньше. Наврал про такое – ЗАЧЕМ? И я снова повторила вслух своё: «Зачем?» «Чтобы сделать тебе больно. Как можно больней!» – со злостью и напором почти выкрикнул он. «Зачем?!» – моё недоумение, кажется, оставило мне из всего обширного лексикона всего лишь одно слово. Он ничего не ответил, отодвинул меня с дороги к стене, прошёл в комнату, не раздеваясь, завалился на кровать и уже минуту спустя по дому разлился его громкий храп. – Зачем ты хотел сделать мне больно? Зачем ты вообще так поступил? Объясни мне, пожалуйста! – я дождалась, когда он проснулся уже ближе к вечеру, и задала вопрос, мучивший меня весь день. Родственникам я позвонила ещё с утра и сказала, что Женя заболел. Мне ответили, что от меня одной с трехлетним ребёнком подмышкой больше хлопот, чем помощи на поле будет, и что одной приезжать не стоит. – Потому что тебе на меня плевать. Вам всем на меня плевать! «Вот, познакомьтесь, это Женя, он поедет копать с нами картошку!» – то, как ты представляла меня своей родне, выглядело примерно так. Ты представляла не меня – а просто новую рабочую силу. И они радовались не мне – а новой рабочей силе! – Но ведь совместное дело – как раз лучший способ познакомиться и сблизиться! Ты бы вернулся оттуда сегодня уже «своим», проведя с ними весь день плечом к плечу! Я, наоборот, радовалась, что в тебе сразу увидели МУЖЧИНУ – опору, защиту, поддержку. Мужчину, которого женщины попросили о помощи в сложной ситуации. «Надо же, как по-разному люди видят одну и ту же ситуацию!» – изумлённо думала я. Я настолько привыкла в своей семье, что мужчина – это опора, это тот, к кому идут за помощью, что даже и не предполагала, что вообще можно воспринять это всё как-то по-другому, что это может наполнить его душу не гордостью, а болью – и желанием причинить мне ответную боль. 4 Он приезжал ко мне сначала раз в неделю, потом – два, потом – три… Когда долго не приезжал, я начинала скучать, и сама с уличного телефона звонила ему на работу. Как-то раз он мне ответил, что у него нет денег на автобусный билет, и поэтому приедет только после зарплаты. Я хорошо понимала, что значит «нет денег». Но пока ещё не понимала, что значит «пропил» – эта причина отсутствия средств даже не мелькала у меня в голове. Жил он в то время у сестры вместе с её семьёй – дочерью и мужем – в двухкомнатной хрущёвке. На работу его устроил её муж, работавший директором фирмы. Устроил сначала грузчиком, потом – продавцом в передвижной лавке, и вот теперь – на офисную работу в эту самую фирму, занимающуюся лесозаготовками, на должность с названием «экономист». Каким он может быть экономистом после ПТУ по радиоэлектронике, я не задумывалась, рассуждая, что людям, вероятно, видней, и это признание его ума и компетентности. Вопрос о том, чтобы после армии вернуться жить обратно в эвенкийскую деревню, где по-прежнему жила его мама, даже не стоял – категорически, нет. Любой ценой «зацепиться» в городе и остаться здесь. «Скажи, о чём ты мечтаешь?» – спрашивала я его. Он отвечал, что мечтает поступить в институт и получить высшее образование, работать, хорошо зарабатывать, что мечтает о большой и дружной семье и ещё ребятишках в ней. Его мечты были мне понятны, легко укладывались в мою картину мира. «Главное, чтобы у человека были какие-то стремления», – думала я. – «Деревенское детство, умерший от алкоголизма отец, хроническая нищета, мать, работавшая на трёх работах, чтобы как-то поднять детей, школьные друзья – алкоголики и наркоманы (а чем ещё заниматься в деревне?!), неудачная попытка поступления в ВУЗ, армия, ПТУ, самые привычные релаксанты – алкоголь и „травка“… Но ведь главное, чтобы у человека было стремление, тогда он может изменить в своей жизни абсолютно всё!» 5 Спустя пару месяцев я вдруг с удивлением обнаружила, что в шкафу появилась отдельная полка для его вещей, что этих вещей становится всё больше. Я не заметила, когда и как произошло, что он по факту стал практически у нас жить. – Сегодня я не могу остаться ночевать у тебя. У меня завтра день рождения и я должен помочь сестре в его подготовке, она и так психует, что я почти не появляюсь дома и ей приходится самой забирать из сада свою дочь. – А она знает про наши с тобой отношения? – Нет, я не говорил ей. Она знает, что у меня кто-то есть, но не знает, что это ты. Я тоже была приглашена на этот день рождения. Я приехала немного позже, чем он, но раньше остальных гостей. Чтобы помочь хозяйке, вызвалась нажарить рыбы в панировке из грецких орехов. Вечер проходил, как всегда, шумно, весело и пьяно. В какой-то момент мы оказались с однокурсницей наедине. – Таня, я хотела поговорить… Ты знаешь… У нас с Женькой… – Да, я уже догадалась, – кивнула она. Почему-то мне было очень страшно обсуждать с ней эту тему. Казалось, она накажет меня за «совращение» младшего брата. Но она отнеслась на удивление легко и спокойно. 6 В эту ночь Женька снова ночевал у меня. Сын давно уже спал. Вдруг из его комнаты донёсся сиплый кашель. Я, накинув халат, подбежала к ребёнку – он был обжигающе горячим. «Мама, мне трудно дышать!» – испуганно глядя на меня, прохрипел он. Я с детства знала, что такое «ложный круп», отлично знала звук этого кашля – эта же беда была у моего младшего брата, из-за чего в нашей квартире постоянно кипятился электрический чайник без крышки, иногда вода выкипала и спираль громко взрывалась… «Иди вызывай скорую!» – крикнула я Женьке (домашнего телефона у меня тогда ещё не было, а сотовые и подавно до России ещё не дошли). Сама, взяв мальчишку на руки, закрылась с ним в ванной и открыла кипяток. Ванная быстро заполнилась паром. Но приступ всё не отпускал… Приехавшая скорая подтвердила «ложный круп». Немедленная госпитализация. Мы быстро собрались и все втроём на скорой отправились в больницу. Я не помню, что сказали мне врачи, какую назвали причину, почему я не могу остаться там с ребёнком. Я смотрела, как он, оглядываясь, уходит от меня по коридору – его за руку уводила медсестра… Мы вышли на улицу – меня била дрожь, я плакала… Из ближайшего телефона-автомата прямо посреди ночи позвонила родителям. «Едь домой, ложись спать, утром будем разбираться», – ответили они мне. Приехав домой, я металась по квартире, собирая пакет с вещами, которые наутро надо будет увезти в больницу. Женька нашёл в баре почти полную бутылку коньяка и пил её прямо из горла. «Ты снова пьян?! Вместо того, чтобы помочь мне! Как же так?!» – я была настолько изумлена, что даже не могла возмутиться. «Я перенервничал, мне надо снять стресс», – ответил он. Я отказалась пустить его, пьяного в сопли, в свою постель, и он, шатаясь, удалился в другую комнату, закрыв за собой дверь. Рано утром на машине приехали родители. Увезли меня в больницу, а Женька так и остался спать… Палата, в которой находился Гриша, была на первом этаже. Я через окно видела, как он сидит за столиком с карандашами, грустный и одинокий. Мне хотелось плакать. Я отнесла пакет, отдала его на вахте. Отец отвёз меня домой и сказал, что решит через своих знакомых вопрос, чтобы мне разрешили находиться в больнице вместе с сыном. Я зашла в квартиру, прошла в комнату, где спал Женька, начала его будить. Бутылка коньяка всё ещё не выветрилась из его головы – его взгляд был абсолютно бессмысленным. Он стоял в постели на четвереньках, покачиваясь из стороны в сторону, посмотрел на меня, потом – закрыл глаза и вдруг… стал мочиться прямо на постель. «Что ты делаешь?!» – закричала я. Он открыл глаза, всё тем же рассеянно-мутным взглядом скользнул по мне. И, ухмыльнувшись, заржал: «Ой, надо же как получилось!» Всё происходящее было где-то за гранью моего восприятия. Шок накладывался один на другой, во мне сменяли друг друга изумление, брезгливость, стыд, страх, что скоро снова приедут родители и увидят это всё… «Быстро! Собирайся и уезжай отсюда! Немедленно! Я еду в больницу к Грише, и буду там не меньше недели». Всё так же глупо улыбаясь, Женька пытался натянуть штаны, не попадая ногами в штанины. По комнате распространился резкий запах мочи, дополнив собой перегарный смрад. Я открыла настежь окно, свернула и унесла в ванную простыню, застелила кровать полотенцами, чтобы они впитывали влагу… «Неужели это всё вправду происходит со мной?!» 7 Всё время, проведённое в больнице, моё внимание было полностью сосредоточено на сыне – температура всё никак не спадала и «лающий» кашель возобновлялся снова и снова. Я ходила с ним по процедурам, следила за питьевым режимом, играла, читала книги, пела песни. Заодно развлекая и других ребятишек, лежавших без мам, и помогая поддерживать порядок в палате – отсутствие пыли и влажный воздух были необходимым условием облегчения состояния малышей. Когда я вернулась домой, воспоминания о пережитом перед отъездом ощущении «быдлячества» произошедшего в моём доме приутихло, зато я обрела новый страх. «А если бы всё это случилось с моим ребёнком, когда я была бы с ним одна? Как бы я вызвала скорую тогда? Как бы я одна справилась с этой ситуацией среди ночи при отсутствии телефона?» И я испытывала глубочайшую благодарность Жене за то, что он тогда оказался со мной. Пусть даже и так, как всё по итогу получилось – ну и что, в главном же он мне помог! А потом – ну да, разумеется, для него это стресс. Это же я – мать уже трехлетнего ребёнка, пережившая вместе с ним много разного всего. А каково, должно быть, в такой ситуации впервые оказаться мужчине, у которого нет своих детей, который никогда не видел близко, как они болеют, и не знает, как себя вести! В общем, к чему ковыряться в прошлых ошибках. Прошло и прошло. «Ничего, бывает, переживём». И… лучше, наверное, если он вообще будет жить со мной. Мне так будет спокойнее. 8 Однажды сын по дороге из садика спросил меня: «А папа уже дома?» Я растерялась… Я никогда не учила его называть Женю папой, такая мысль вообще не приходила мне в голову. И вот – нате ж!… И что с этим делать-то? Они отлично ладили между собой. (Правда, как комментировала моя мама: «Ты что, не видишь, не понимаешь, что они – одного уровня развития, оттого и ладят!», но я, разумеется, отвечала ей, что она не права). Женя охотно играл и общался с Гришкой, отводил в сад, забирал из него. Гришкин кровный отец приезжал изредка, играл с ребёнком, потом снова исчезал. Гриша то привыкал к нему и начинал скучать, когда его нет, то он исчезал, и сын полностью забывал его – и тут он возникал снова. Я наблюдала всё происходящее и не могла принять никакого решения. Я решительно не понимала, что делать дальше. Я видела, как сильно Гришка хочет отца. Видела, что тот издёргивает его своими появлениями-исчезновениями. Видела, как сын тянется к Женьке и радуется ему. Но я видела и другую сторону медали, которую не видел Гриша – я тщательно скрывала её от ребёнка. Все наши пьяные эксцессы происходили по ночам, когда он уже спал. И случались они как минимум раз в неделю по пятницам – «День шофера – это святое!» – говорил Женя – а иногда и в другие дни. Видела и то, что мой бар, до этого полный всевозможного алкоголя, который я почти не пила и хранила больше для гостей, постепенно опустел. Видела и то, что в семье его сестры тоже так живут, и не видят в этом особой проблемы. «В каком зоопарке тебя растили?!» – укоризненно восклицал Женька. – «Ты совершенно не знаешь реальной жизни, только какую-то её идеальную картинку!» Ага, то есть вот это, то, что сейчас происходит вокруг меня, то, во что я вдруг оказалась погружена – это реальная жизнь? Да, я и вправду такого совершенно не знала, оттого и испытывала ежеминутный шок. В той семье, где я росла, даже слова «фигня» и «жопа» считались предельно матершинными, а уж реального мата я не слышала вообще никогда. Я не видела, чтобы пили больше, чем «пара рюмочек по праздникам». Я не видела, чтобы не ночевали дома или приходили под утро. Я не видела дебошей и скандалов. Я выросла в предельно благополучной полной интеллигентной семье. «Может, я и вправду не видела „реальной жизни“ и из-за этого какой-то глупый неполноценный человек? Может, мне и вправду надо чему-то ещё поучиться, как-то понять, какая она, реальная жизнь?» – такие вопросы задавала я себе. Ещё я чувствовала вину перед сыном за то, что своим разводом оставила его без отца. Ведь я же сама выросла в полной семье, а мой сын, получается, нет?.. Кажется, именно это казалось мне вообще самым важным: я хочу, чтобы у моего ребёнка был отец, внимательный, заботливый, любящий его отец. А вот ума, чтобы понять, что образец мужского поведения на всю свою будущую жизнь он будет черпать именно из этого отца, из того, какой он, что он за человек, как он себя ведёт вообще, и со мной – в частности, у меня тогда ещё, увы, не было. 9 Приступы ложного крупа стали повторяться у Гришки регулярно – раз в месяц, и то и чаще. Они проходили без температуры, поэтому в больницу мы больше не ложились. У меня под рукой всегда был эуфиллин, процедура быстрого заполнения ванной паром была отточена до мелочей. Ребёнок тоже привык к тому, что это всё – неотъемлемая часть его жизни. Став немного постарше, он даже уже перестал меня будить по ночам – я просыпалась сама, сквозь сон слыша возню в квартире, и заставала его сидящим на стуле в ванной, наполненной паром от открытой струи горячей воды, с чашкой тёплой воды в руках. «Раз уж единожды началось, то теперь до подросткового возраста так и будет, главное, чтобы в астму не переросло», – успокаивали меня. Ещё одной внезапной напастью стали его носовые кровотечения. Мы ходили по врачам и искали причину, проходили какие-то курсы лечения: то прижигали ему нос какой-то кислотой, то смазывали каким-то маслом – ничего не помогало. Кровотечения были бессистемные, обильные, то в день по несколько раз, то могло вообще не быть довольно долго. Иногда сын просыпался на подушке, пропитанной кровью. Наглотавшись собственной крови во сне, он просыпался с тошнотой, его рвало. Вата и перекись водорода были у меня в каждой сумочке на случай выхода, про дом уж и не говорю. Иногда я просыпалась утром, и видела, что весь пол в квартире заляпан засохшей кровью, а в ванной – словно снимали фильм ужасов, вся раковина была измазана ею. Это означало, что ребёнок, проснувшись, полусонный, притопал ночью в ванную, остановил кровь и отправился обратно спать. Причин обеих напастей врачи мне объяснить не могли, и приходилось просто купировать проявления и быть всегда готовыми к следующему эпизоду. Отец договорился, оплатил – мне поставили домашний телефон. На случай, если потребуется срочно вызвать скорую помощь. 10 На один из праздников мы поехали в гости к Жениной сестре. Кажется, это был её день рождения. Примерно за год до этого они взяли щенка карликового пуделя – маленькую чёрненькую девочку. Поначалу живая игрушка всех забавляла, потом она подросла, и оказалось, что собака – это ворох хлопот. Первая из которых – с ней надо гулять. Регулярно. Два, а лучше – три-четыре раза в день. Заниматься этим в их семье никому не хотелось. Девочка, уже приученная к уличному туалету, терпела сколько могла, потом не выдерживала и делала свои дела прямо в квартире. Её за это беспощадно наказывали, она от страха забивалась под диван и бОльшую часть времени вообще предпочитала проводить там. – Я собираюсь выкинуть её на улицу, она нас уже достала, – в процессе застолья обронила Таня. – Выкинуть на улицу – это как?! – я поперхнулась и замерла. Когда-то в моём детстве отец грозился выбросить на улицу кота за то, что он орёт по ночам. Но мы отлично понимали, что это просто «фигура речи», что кот – это член семьи, и как бы плохо он себя ни вёл, никто никогда не выгонит его из дома. И вот – я слышу эту фразу, и это явно не «фигура речи», это – всерьёз. – Собаку на улицу нельзя! – я вложила в эту фразу все эмоции и чувства, сколько было у меня в тот момент. – Ну раз считаешь, что «нельзя», раз такая жалостливая, так и забери её себе! – ответили мне. – Это – серьёзно? – я всё ещё не могла поверить, что можно вот так взять – и отдать маленького друга, прожившего с тобой целый год, почти своего ребёнка. – Более чем. Нам она не нужна. Или на улицу, или ещё куда, или, может, просто её удавить – никакой разницы. Вот так я сходила на день рождения… Уезжала сама с подарком – с ушастенькой Лори за пазухой куртки. Оказывается, психологические травмы бывают даже у собак… Пудель по своей природе – жизнерадостное, дружелюбное, весёлое, игривое существо. Лори же ходила «на полусогнутых», выгнув дугой спинку, поджав хвостик, заискивающе слабенько повиливая им между задних ног. Она очень боялась сделать что-нибудь не так, шарахалась от повышенного голоса или резкого движения, в кровь расчёсывала себе морду и уши, когда начинала нервничать. Она прожила у нас больше десяти лет, но вернуть ей горделивую пуделячью осанку – прямую спинку и задорно торчащий хвостик – мне так и не удалось, вылечить ухо – тоже. Не бояться маленьких детей и не рычать на них – тоже. Хоть она постепенно и научилась им доверять, но всё же их присутствие вызывало у неё сильную настороженность. Похоже, за тот первый год жизни ей пришлось повидать слишком много всего… Иногда она как будто забывалась, расправлялась ненадолго, но вскоре, словно спохватившись, снова собиралась в сгорбленный комочек. В старости у неё образовалась онкология, она очень страдала и плакала во весь голос, и врачи мне посоветовали её усыпить – чтобы избавить старушку от её страданий. Она умерла после укола в клинике у меня на руках… Но это было уже гораздо позже. А тогда – это был заискивающе заглядывающий в глаза свалявшийся шерстяной клубок. Да, она была ещё и не стрижена. У моих родителей жил огромный белый королевский пудель, поэтому навыком ухода за этой породой собак я вполне владела. Весь следующий день я провозилась: мыла её, сушила с феном, стригла, расчёсывала, наводила лоск и красоту. На улице она отчаянно мерзла, поджимая лапки и пытаясь балансировать на двух, а иногда и на одной. Я сшила ей несколько комплектов одежды: шубку из искусственного меха, плащ на мокрую погоду, комбезик с трусиками на время течки… По ночам она обычно спала у нас в ногах на кровати. Иногда вдруг начинала чесать морду или ухо – может, видела что-то страшное во сне? Женька просыпался и по-настоящему зверел так, что мне становилось страшно. Эти звуки раздражали его до бешенства. Я быстро подхватывала собаку, пока он не успел ударить её, и на руках уносила в другую комнату, на остаток ночи закрывая там. Впоследствии выяснилось, что это были не единственные звуки, вызывавшие у него такую реакцию. Его так же нервировало, например, как Гришка пьёт чай, и он начинал рычать. Я рассуждала, что каждый имеет право на свои странности, и выходом стало – просто не пить чай там, где находится отчим, чтобы его не бесить, благо, большая квартира вполне позволяла всем расползтись со своими чашками по разным комнатам. 11 Жизнь шла своим чередом. Ребёнкины болезни, возня с запуганной собакой, пятничные пьяные Женькины явления и прочие особенности его характера не портили неба над моей головой. Я считала, что всё это – «пустяки, дело житейское». Собственно, жизнь ведь и состоит сплошь из всяких «пустяков», и я имела унаследованный от мамы счастливый дар ни из чего не делать проблему, всё принимать как естественную часть жизни, находить эффективный способ справиться, проживать, сохраняя при этом общую расслабленность и способность удивляться и радоваться миру, не осуждая его. «Если что-то произошло, надо просто понять, что именно и зачем, и научиться наиболее эффективно с этим справляться». Многое в Женькиных поступках меня изумляло тем, что я не могла найти ответ на вопрос: «Зачем?», многое в его жизни было где-то в другой плоскости, за пределами моей логики. Но я и этим не очень морочилась, мне хватало ответа на вопрос «Почему?». Я знала, что его детство было, мягко говоря, не очень счастливым – отсюда и странности характера. Если человека сильно-сильно любить, то все его раны в душе рано или поздно затянутся – я рассуждала так. Ну и в конце концов, надо же мне было узнать, как выглядит «реальный мир» за пределами того «зоопарка», в котором меня вырастили. Я не помню, как и когда наши раздельные бюджеты слились в один общий. Отец с самого детства научил меня учёту и планированию: я тщательно записывала все расходы, разбивая их по статьям, выводила статистику, чётко знала, какие продукты и товары, в каком количестве, на какие суммы нам требуются ежемесячно. Я получала удовольствие от этого процесса управления финансами. В начале каждого месяца после наших зарплат закрывала обязательные платежи, потом мы на оптовке закупались продуктами на месяц, посвящали целые выходные готовке – множество самодельных полуфабрикатов и заготовок для разных блюд закладывалось в морозилку на месяц вперёд, чтобы потом как можно меньше морочиться. После этого оставались запланированные деньги на проезд, на скоропорты вроде молока, сметаны, хлеба, на развлечения, на одежду и дополнительные покупки. В плане этих «прочих покупок» я тоже умела каким-то странным чутьём находить их на рынках по неприлично низкой цене. В общем, вся тема жизнеобеспечения закрывалась как-то легко и в удовольствие, денег было не много, но их волшебным образом хватало на всё. Для Жени это всё было нечто странное и непривычное, он, по его словам, «тратил всё, что было в кармане», а поэтому учился не брать с собой больше той суммы, которую разумно потратить за день. Был у нас и ещё один «камень преткновения». Меня с детства учили быть экономной. Не только в плане разумного использования имеющихся средств, но и в плане – не разбрасываться даже мелочами. Например, я всегда собирала и сдавала бутылки, от газировки, от пива, которые мы покупали. Да, это были копейки, но «копейка рубль бережёт». Просто взять и выбросить бутылку в мусоропровод – для меня было немыслимо, тем более что в то время пункты приёма стеклотары были буквально в каждом дворе, и в нашем в том числе. Для него же сдача бутылок была символом нищеты. Ему было невыносимо стыдно, что кто-то увидит нас в этот момент. Пиво он покупал часто, бутылок в доме скапливалось много, и мы каждый гнули свою линию: я отмывала их и уносила в пункт приёма, а он – норовил успеть незаметно от меня выкинуть их в помойку. И эта, начинающаяся, казалось бы, с мелочей – с пивных бутылок – разница в воспитании и мировоззрении и вылилась по итогу во все дальнейшие «ужасы нашего городка». Но кто ж тогда мог это заранее знать… 12 – Ленка беременна! Он выглядел абсолютно растерянным. Мы сидели поздним вечером за столом на кухне, он – как обычно – наполнял очередную рюмку из стоявшей на столе бутылки водки, привычный способ «справиться» с неожиданным стрессом. Ленка – его подруга, любовница и собутыльница «по месту работы». Пару месяцев назад, когда у него не нашлось сил после очередного пятничного корпоратива вернуться куда-нибудь домой (ко мне или к сестре), он завалился отсыпаться к ней. «Знаешь, какой лучший способ похмеляться по утрам? Секс! Но ты же мне с бодуна не даёшь – так что я уж там». Я и вправду не испытывала ни малейшего сострадания к его утренним страданиям с похмелья, и ни малейшего желания заниматься сексом с дышащим на меня вчерашним перегаром мужиком исключительно во имя его здоровья. В тот раз Ленка, пока он то ли спал, то ли был в душе, выпотрошила его карманы, оставив только мелочь на автобус. По крайней мере, он так утверждал. Конечно, я допускаю, что он вполне мог спустить всё во время ночной гулянки, но он такую возможность полностью отрицал. Ленке он тогда ничего не сказал, но ходить к ней ему после этого расхотелось. И вот теперь его сострадательная пассия вдруг объявилась с новостью о грядущем отцовстве. – Что будешь делать? – спросила я. – Как порядочный джентльмен ты обязан на ней жениться. Он опрокинул в себя очередной стопарь. – Я не хочу жениться на ней. Я хочу быть с тобой. Почему всё так?! Почему именно сейчас, когда всё как-то начало налаживаться в жизни?! Я молчала, слушала, ждала, какое решение он примет. – Она и сама не хочет ребёнка! Она хочет денег на аборт… – Ну вообще-то аборты в рамках нашей медицины делают бесплатно – это так, тебе для информации, просто чтобы знал. – Значит, она опять пытается развести меня на деньги?! – Я не знаю. Разбирайся со своей женщиной сам. Во мне по-прежнему не было ревности. И даже почему-то не было страха, что он может уйти. Мне вдруг стало… невыносимо скучно. – Знаешь, я, пожалуй, пойду спать. Спустя неделю или две я снова застала его напивающимся в одиночку у меня на кухне. Всё это время я не задавала ему вопросов на тему того нашего разговора. В конце концов, это же его жизнь, его выбор, причём, очень серьёзный выбор, причём здесь я?.. Я не хотела никак вмешиваться в ситуацию, как-то влиять на его решение, как-то облегчать ему тот груз ответственности, который вдруг свалился на него. – Она сказала, что это была девочка! В его глазах стояли слёзы. – Какой у неё был срок? – поинтересовалась я. – Вроде, двенадцать недель, – неуверенно ответил он. – Сомневаюсь, что на выскабливании при таком сроке можно определить пол… В любом случае, мне кажется странным сидеть тут вместе с тобой и страдать о твоём нерождённом ребёнке от другой женщины. – Ты жестока и бесчувственна! Я только что потерял дочь! Всё происходящее показалось мне, мягко говоря, несколько бредовым. В смысле, я реально должна была проникнуться сочувствием к его душевным и нравственным страданиям?! Вот в этой весьма странной и, скажем так, нетипичной ситуации? Что, где и когда пошло не так, что именно я – я! – вдруг оказалась «жестокой и бесчувственной»?! Я восстановила равновесие своей пошатнувшейся было реальности и сказала, что думала: – Тебе не кажется, что ты чуток охренел? Я не знаю, встречались ли они ещё. По крайней мере в его общении со мной тема Ленки и всего связанного с ней больше никогда не возникала. 13 Ещё одной темой наших постоянных разногласий были мои ремонты в квартире. Я как могла старалась благоустраивать своё гнездо. Квартира всё ещё стояла в простеньких и блёклых обоях «от застройщика», хотя с момента моего заселения прошло уже почти три года. И вот теперь я постепенно занималась обновлением дома. Ремонты для меня были одновременно и актом проявления творчества, и источником вдохновения. На одну комнату уходило всего два-три дня: если я бралась за переделку, то ныряла в это с головой, практически даже без перерывов на сон. Женю, однако, раздражал бардак, который неизменно возникал в процессе ремонта. Раздражал настолько, что он немедленно собирался и уходил к друзьям – жить, пить, играть в компьютерные игры. И возвращался только когда я, завершив ремонт, наводила снова порядок и чистоту. Возможно, я бы гораздо легче переживала такие его уходы, если бы он на прощанье не обвешивал меня чувством вины космического масштаба. Просто собраться и уйти молча он почему-то не мог. Сначала было необходимо подробно объяснить мне, что я лишаю его возможности нормально жить. Он уходил, я оставалась со своим ремонтом, но вместо творческого взлёта со мной оставалась огромная тяжесть и пустота. Я чувствовала себя обязанной как можно быстрее закончить «весь этот бардак, в котором невозможно нормально жить», чтобы дать ему возможность вернуться домой, перестав скитаться по чужим углам. Я чувствовала себя чудовищем, из-за которого мужик вынужден проситься на постой к друзьям. Ему было «плохо», и виновата в этом его «плохо» была я со своими дурацкими затеями. Кажется, моя реальность начала потихоньку смещаться именно тогда. От уверенной в себе молодой женщины – к той, которая «всегда во всём виновата». В первую очередь – во всех его жизненных проблемах и неудачах. Если в эпизоде с Ленкой я смогла удержать в себе адекватное восприятие реальности и не дать Жене перевесить на меня ответственность и вину за происходящее с ним, то история с ремонтами выбивала меня из колеи. И… сначала я в одиночку белила потолки, шпатлевала стены, клеила обои, пока он отлично проводил время с друзьями, а потом – извинялась, каялась, просила прощения, всячески заглаживала вину за причинённые ему неудобства. А он снисходительно меня прощал. Иногда у меня промелькивала мысль: «Чёрт побери, но это же МОЯ квартира, и это же нормально, что я хочу, чтобы она была отремонтированной и уютной!» Но следом я думала: «Если мы теперь живём вместе, я не имею права на этот аргумент, я не имею права постоянно тыкать его носом в то, что это МОЁ. Даже если оно „моё“ по документам, то по нынешнему факту пользования оно ведь „наше“, а иначе получается, словно мы не вместе живём, а будто он у меня в гостях. А на этом семью точно не построишь». Потом я думала: «Отлично, раз это и его дом тоже, и он тоже здесь живёт, то почему он не помогает мне заниматься его благоустройством, а препятствует этому и уходит, если я настаиваю на своём?!» И снова отвечала сама себе: «Ну это же была МОЯ затея – развезти ремонт, он себе такого „развлечения“ не заказывал, ему и так норм, а если мне не норм, то я и делаю сама для себя так, чтобы стало норм. А он-то тут причём и почему должен отдуваться за мои хотелки?» Самое интересное, что меня не тревожил сам факт его ухода. Меня опускало на дно самоощущения транслируемое им «ты – плохая жена, если мужик вынужден уходить из дома и скитаться по углам». Я, разрушив свою первую семью, очень хотела сохранить эту. Меня всю жизнь, с самого детства, учили, что значит «быть хорошей женой», учили всем женским премудростям, учили и на практике – готовить, рукодельничать, поддерживать уют, следить за собой, всячески заботиться о мужчине и его комфорте, и на наглядном примере «идеальной жены» (по мнению отца) – моей мамы. И вот – у меня снова не получается. Мужчине плохо рядом со мной. Да как же так?! И ещё я вот думаю, если бы отец реже сравнивал меня с моей мамой (не в мою пользу) и реже бы приводил мне её как пример недосягаемой идеальности, к которой всеми силами надо стремиться, возможно, в моей судьбе многое сложилось как-то по-другому… 14 Из редакции газеты я уволилась. Шефу было одиноко по вечерам, и он сделал походы по кабакам обязательной частью корпоративной программы для нашего небольшого коллектива. Пить с такой регулярностью мне совершенно не хотелось, тем более, дома ждала семья, между мной и директором на этой почве нарастал скрытый конфликт, который по итогу вылился в моё заявление об уходе. Я отнесла своё резюме в несколько кадровых агентств города и периодически ходила по предлагаемым мне собеседованиям. Со своим свободным английским, опытом работы за границей и миловидной внешностью я была весьма востребована, так что выбирала скорее я, чем меня. В начале мая меня пригласили на собеседование в местный филиал «Пепси-колы» – тогда в нашем городе был и такой. После многоуровневого собеседования с психологическим тестированием я была принята на работу в качестве личного переводчика финансового директора-австралийца. Работа была интересной и не сложной для меня. По утрам за мной заезжал на машине один из сотрудников – он по пути собирал полный салон коллег-молодых девчонок и кайфовал под наш дружный щебет. Вот только водил он как-то страшно. Я сама не водитель, но я чувствую: вот с этим человеком я еду расслабленно и спокойно, а с этим – отчаянно боюсь. С ним я боялась. В конце концов, однажды утром, садясь в машину, я решила для себя, что лучше буду ездить на автобусе, что эта поездка будет моей последней поездкой с ним. Мне было настолько страшно, что я вообще хотела извиниться, что ему пришлось заехать, и отказаться ехать с ним прямо сегодня – развернуться и пойти на автобусную остановку. Но… хорошие девочки же так не поступают!.. Поэтому я решила начать с завтрашнего дня, а сегодня, разу уж заехал, пусть будет так. Мы ехали по дороге где-то в промышленной зоне. Нас в салоне было трое пассажирок. Мы болтали и смеялись, я сидела сзади за водителем. И вдруг в какой-то момент, подняв глаза, увидела автобус, едущий на нас прямо в лоб. Удар, сумасшедшая боль. Скорая. Больница. Я не помню почти ничего, кроме кромешной боли. Откуда-то появился Женька – быть может, я сама сказала номера телефонов, по которым его можно найти, а может, кто-то ещё – я не помню. Помню, как он шёл рядом с каталкой, на которой меня везли на снимок, и грозился убить врачей, если они немедленно не облегчат мне боль. Кажется, в итоге его выставили из больницы за агрессивное поведение. Я лежала на столе, врачи готовили наркоз, негромко переговариваясь между собой: «С таким низким давлением она не выйдет из наркоза, пусть на всякий случай готовят место в подвале, хотя второй труп за одно утро – это многовато, надо постараться вытащить её». На этой вдохновляюще-оптимистичной ноте моё сознание отключилось. Из наркоза я вышла. Мне вправили вывих бедра, просверлили кость чуть повыше колена, вставили в неё спицу. Теперь три недели лежать на спине на вытяжке. Пришёл следователь. Оказывается, наш водитель курил за рулём, уголёк с сигареты упал ему прямо на «причинное место», он не справился с управлением и вышел на встречку. Из всех, находившихся в салоне, пострадала только я одна. Он вообще отделался испугом. У пассажирки с переднего сидения – лёгкое сотрясение мозга. У моей соседки справа – царапина на руке. У меня – вывих бедра и разорванная верхняя губа (которую мне заштопали мелкими стежками). В палате со мной лежало ещё несколько человек. Все они были с очень «странными» травмами. Молоденькая девочка, которая вместе со своим парнем сидела в его машине где-то на набережной. Они припарковались и просто разговаривали, когда на них, прямо на крышу их машины, влетел на полной скорости огромный джип с какими-то «мажорами». Бабушка, которая только выписалась из больницы, где провела целый месяц, и в тот же день решила на радостях поехать на рынок, прикупить себе обновку к лету. Выйдя из автобуса, она пошла через дорогу… И вот – она снова в больнице. Женщина со сломанными рёбрами, вся в синяках и побоях, которая старательно уверяла нас и приходящего к ней следователя, что она просто оступилась и упала с лестницы. С девочкой целыми днями находилась её мама, она помогала и заботилась и о нас всех тоже, наполняя нас любовью и оптимизмом. Это помогало хоть немного отвлечься от боли, которая изводила нас всех. Как-то вечером мы хором пели песни. Бабушка пела веселей и задорнее всех. Наутро бабушку увезли на операцию. Обратно в палату она не вернулась. Позже Наташина мама сказала мне на ушко, что она не перенесла операцию. И попросила не говорить об этом её дочери – ту ждало ещё бесчисленное количество этих операций, она была переломана вся с ног до головы. Женька приезжал ко мне почти каждый день. После работы, уставший, он тратил на дорогу только в одну сторону через весь город не меньше двух часов на автобусе. Я очень его ждала… но когда он приезжал, словно какая-то натянутая пружинка лопалась у меня внутри, и я начинала плакать, выливая в этих слезах всю свою накопившуюся за сутки боль. Он недоумевал – я не радовалась ему, а рыдала навзрыд и злилась так, словно не хотела его видеть. Я хотела. Но ничего не могла поделать со своей вдруг накатывавшей истерикой. Он привозил мне книги, и я целыми днями читала. Гришку забрали мои родители и увезли с собой жить в деревню – как раз началось лето, и они всё время проводили там. Спустя три недели вытяжку сняли, я заново училась сначала сидеть – от долгого лежания кружилась голова и тошнило при попытках сменить положение. Потом – ходить на костылях и сгибать ногу в колене. После выписки отец увёз меня на машине в деревню – к маме и сыну. После того случая я долго отказывалась ездить на заднем сидении, вопреки всем попыткам убедить меня, что оно куда безопаснее переднего. На костылях нужно было ходить три месяца – пока на суставе не нарастет хрящ. Первый месяц я прожила в деревне, Женька по выходным приезжал ко мне. Потом – запросилась в город. Меня увезли, а ещё спустя пару недель привезли и сына. «Я не хочу, чтобы вы привыкали жить без него в своё удовольствие», – сказала мама. Я мучилась от ограниченности возможностей. Даже покупка сандалий для ребёнка означала необходимость поехать на автобусе в магазин, а до этого преодолеть этажи на костылях. Я объясняла Жене, чего надо купить, потом психовала, когда он покупал не то. Каким-то невероятным образом он выдержал эти месяцы моих непрекращающихся истерик. Но костыли я в итоге бросила раньше назначенного срока, и на память об этом у меня одна нога на всю жизнь чуть короче другой. 15 – Я тебя люблю и хочу, чтобы мы были вместе всегда. Мы лежали в постели, он гладил меня по волосам, приподнявшись надо мной на локте. Он часто говорил мне «люблю». Я в ответ обычно молчала. Или отвечала с шутливой интонацией «с чем тебя и поздравляю», или иногда говорила «сочувствую». Я не испытывала ни малейшего желания говорить с ним про любовь. И почему-то совершенно разлюбила поцелуи, и всеми способами старалась их избежать. – Если ты вправду хочешь быть всегда со мной, давай сразу договоримся. Я не верю в вечную верность. Вернее, верю, если это отношения длиной в год-три-пять. Но я не верю в вечную верность, когда это отношения длиной в пятьдесят лет. Всё равно в жизни что-то случается. Невозможно прожить пятьдесят лет и никем больше не увлечься, не влюбиться. Давай договоримся быть честными друг с другом. Если вдруг такое случилось, относиться к этому как к «болезни» любимого человека, которую надо просто как-то пережить. Давай договоримся не обманывать друг другу и не изменять за спиной. Как только я или ты вдруг поймём, что влюбились в кого-то другого, давай будем сразу об этом второму говорить. А дальше – по ситуации. Если это серьёзно, то, чтобы не мучить друг друга, будем разъезжаться, скажем, на полгода. А потом встречаться и обсуждать, как обстоят дела. И принимать итоговое решение: либо те, вторые, отношения прекращаются, и мы дальше живём вместе, либо наши отношения прекращаются окончательно. Мне кажется, полгода – достаточный срок, чтобы разобраться в себе в такой ситуации. Давай пообещаем друг другу обойтись без унизительной лжи и тайных измен за спиной. Я прощу, переживу, пойму всё, что угодно, но только не обман. – Хорошо, – ответил он, обнял меня, и я заснула у него на плече. 16 Его мама позвонила и сказала, что приезжает в город на зимние каникулы. Мы обсуждали, где она будет жить. Конечно, в плане физического удобства, комфортнее у нас – в отдельной комнате и не в тесноте. А вот в плане психологического комфорта ей было куда проще жить у своей дочери – Жениной сестры, хоть их там и целый табор на две проходных «хрущёвских» комнаты. Мы не знали, какое решение она примет, но на всякий случай наводили порядок и готовили комнату для неё. Я волновалась: как ни крути, а всё же вроде как свекровь, с которой мне только предстоит познакомиться. Наконец, было решено, что из аэропорта она поедет к нам. И, заодно, что это всё – отличный повод познакомить её ещё и с моими родителями. Мы с Женей готовили и накрывали стол к приезду родни. Мои родители по пути заехали в магазин и накупили каких-то вкусностей, стол получился красивый – от пирога, который я испекла сама, до красной икры, мясной нарезки и грузинского вина, которые привезли мои родители. И вот, наконец, она приехала. В целом, вполне приятная интеллигентная женщина, всю свою жизнь отработавшая в школе библиотекарем. Видно было, что она чувствует себя скованно в новой обстановке, но она держалась молодцом. Больше всего её пугали мои родители. Они были из совершенно разных социальных слоёв, и она не понимала, как себя вести. Она даже побоялась при них выйти на перекур – ждала, когда они уедут, чтобы «хорошо выглядеть» в глазах новой родни. Но, кажется, это всё замечала только я, и, может быть, ещё моя мама. В остальном вечер прошёл душевно и оживлённо, и они вполне даже отлично поладили. Когда мои родители уехали, и мы с ней вышли на площадку покурить, она задала мне вопрос: – Вот смотри… Ты уже побывала замужем за мальчиком из обеспеченной «элитной» семьи, а теперь вот – живёшь с простым деревенским парнем. Ну и с кем лучше-то? Меня такая постановка вопроса обескуражила. – А причём тут это всё? Кого любишь, с тем и лучше. Человеческие качества с «элитностью» не особо связаны. – Ох, не верю я тебе. Не ровня ты моему Женьке. Побалуешься с ним, высосешь да выбросишь мальчика моего. Ты-то вон какая! А он – сирота-безотцовщина, нищета-голь перекатная. Зачем он тебе такой, а? Могла ли я тогда предположить, что этот наш разговор станет для меня судьбоносным? Что эти её слова застрянут у меня в памяти и заставят потратить долгие годы на то, чтобы доказать ей, что «я не такая»… Э-хе-хе… – Ты хоть любишь его? – Люблю. – Ну и то хорошо. Живите, а дальше уж поглядим. Большую часть того времени, что она жила у нас, она посвятила «инструктированию» меня, как правильно обращаться с «её мальчиком». У него нельзя ничего требовать – можно только просить, правильно подобрав момент, иначе в нём поднимается протест. Он не любит обязанности и обязательства, поэтому надо аккуратно и бережно оформлять всё, что от него требуется, в виде просьб. И – ещё целый список того, что он любит и не любит, от конкретных фраз до конкретных блюд. По вечерам мы все вместе смотрели телевизор. Она обычно сидела на диване, Женя садился рядом с ней, потом укладывался, положив голову ей на колени, и она гладила его по волосам. На другом краю дивана точно так же, в точно той же позе размещались я и Гришка, клавший голову на колени мне. Две матери со своими маленькими любимыми мальчиками… Одному из которых четыре, другому – двадцать четыре. Один из которых называет другого «папой». 17 Наступила весна. Жизнь текла и текла. Гришка ходил в садик под окнами, всё так же то «лая» по ночам (и по удивительному совпадению его приступы всегда случались именно тогда, когда мы с Женькой, на пике возбуждения, собирались устроить особо страстную ночь), всё так же временами заливая кровью из носа подушку, одежду и тетради для занятий… Женя всё так же работал в фирме «про лесозаготовки», бухал в офисе по пятницам, возвращался домой под утро чуть живой, отсыпался всю субботу… Иногда я относилась к этому спокойно – как к какой-то уже сложившейся части нашей жизни, иногда – психовала. Психовала – искренне, ярко и импульсивно, швыряя тарелки об пол… правда, в абсолютный аффект никогда не проваливалась, краем сознания всегда умудрялась выбирать именно ту посуду, которую «не жалко», старую или со сколами. Потом плакала, сметала осколки… Иногда уходила к маме, но уже через день возвращалась обратно. Иногда вместе с ним ходила на их корпоративы и пьянствовала вместе с ним. Иногда его друзья собирались у нас. Впрочем, его друзья меня не любили. И я платила им абсолютной взаимностью. Это всё никак особо не влияло ни на мою собственную жизнь, ни на жизнь сына, трезвый Женя был вполне хорошим семьянином, а пьяный не был агрессивен по отношению к нам. Он, напиваясь, превращался в «дрова» и мирно засыпал в отдельной комнате. Я заходила, открывала окно, чтобы квартира не провоняла перегаром. Проспавшись, он ходил и страдал от того, как ему фигово. Как-то так и жили. Любые наши конфликты неизменно сглаживал секс – он был, по-прежнему, фееричен. Как-то раз он, вернувшись ночью пьяным в сопли, с порога полез ко мне обниматься. Я его оттолкнула. Он упал. Поднялся. Дошёл до комнаты. Завалился спать. На следующий день, проснувшись, недоумевал, откуда синяки на теле и почему так болит спина. Того, что произошло ночью, он не помнил. Красоточке Лори я нашла «жениха», и мы ожидали щенят. Я почти год не работала – восстанавливалась после травмы. Жили на Женину зарплату (то, что оставалось непропитым), мои сбережения, всё ещё имевшиеся после работы за границей, компенсацию по решению суда за причинённую мне травму (авария же случилась по дороге на работу, и я отсудила себе возмещение ущерба) и алименты от Гришкиного отца, которые, хоть и не большие, но добровольные и стабильные, ежемесячно поступали мне на счёт. Однажды мне совершенно случайно подвернулось объявление о работе в десяти минутах ходьбы от моего дома. Я, скорее из любопытства, забежала туда, оставила резюме, не стала сидеть в очереди из претенденток, дожидаясь собеседования – ушла. Вечером мне позвонили и сказали, что выбрали меня и очень просят приступить к работе. Я поинтересовалась условиями. Оказалось, что работа с 12 до 16, оплата – 300 долларов в месяц. Я про себя удивилась такому короткому дню при высокой оплате, говоривший со мной руководитель расценил моё замешательство по-своему и извиняющимся голосом сказал, что готов укоротить мне рабочий день еще на час, на мой выбор, либо позже приходить, либо раньше уходить. Так я оказалась офис-менеджером и «душой компании» в представительстве известного табачного бренда, в фирме, занимающейся не продажами, а маркетингом, проведением всевозможных акций, конкурсов, розыгрышей, оборудованием торговых точек своей рекламной продукцией… В общем, работа была творческая, в приятном мужском коллективе. Мой английский там тоже был востребован – большая часть переписки с другими офисами шла именно на нём. Спустя пару месяцев начальник сообщил, что он выхлопотал для меня у московского руководства эксклюзивные условия работы – если я, конечно, соглашусь удлинить свой рабочий день на два часа (то есть он станет пять часов в день), то мне согласятся поднять зарплату до 500 долларов. В общем, это была не жизнь, а лёгкое беззаботное волшебство. До работы я успевала навести дома порядок и приготовить поесть, после работы как раз на пути домой забирала ребёнка из сада – даже раньше положенного времени – и шла с ним гулять. Вечером вязала, читала книги, смотрела кино. Денег хватало на всё, и я даже уже почти накопила на автоматическую стиральную машину – в то время ещё чуть ли ни предмет роскоши. И даже систематически пьяный муж не способен был никак это всё омрачить. 18 Иногда у Жени на работе случались «шабашки»: приходил поезд с товаром, и желающих мужиков приглашали подработать на его разгрузке. Женя обычно охотно соглашался: физическая сила позволяла ему заниматься этим легко и в удовольствие, а деньги за работу раздавали прямо сразу после её завершения. Однажды он, вернувшись с такой шабашки, привёз с собой несколько коробок. В одной был стиральный порошок. В других – шоколад. – Вот! – гордо выгрузил мне свою добычу он. – Это откуда вдруг такое? – удивилась я. – С поезда, который разгружали. Они «плохо лежали», я и прихватил! – «Прихватил» – это значит «украл»? – и снова я растерялась, не понимая, как реагировать на такое. – Да не боись ты, никто не заметит! – подмигнул мне он. – Так дело же не в этом… А в том, что УКРАЛ. Воровать же плохо, нельзя! – я не находила слов, чтобы донести до него свои чувства, свои мысли, то, что казалось незыблемо очевидным мне, но, видимо, не ему. Он разозлился. – Я забочусь о доме и о тебе. Я принёс тебе шоколад, который ты любишь, и стиральный порошок, который нам точно пригодится. Я принёс это всё, не потратив ни копейки денег. И вместо благодарности, я получаю твои претензии?! Он психанул, хлопнул дверью и ушёл – «остывать». Через пару часов вернулся. – Мне их унести, выбросить? – Я не знаю… – Тебе не кажется, что глупо будет их просто выбросить, раз уж я их принёс? Так-то он прав… Это действительно было глупо. – Женя, а у тебя вообще совесть есть? – тихо спросила я. – Где совесть была, там х*й вырос, – своей любимой фразой ответил он. В течение следующих нескольких месяцев мы пили чай с краденным шоколадом и стирали бельё краденным порошком… Шоколад был вкусный. 19 А в стране тем временем вовсю свирепствовал кризис. Удивительным образом он не касался меня – наверное, потому, что мой опыт и знания позволяли мне устраиваться на работу в основном в инофирмы. Зато он касался той конторы, где работал Женя, поскольку она относилось к производственным, а что было в 90-х с производством помнят все, кто тогда жил, ну или хотя бы учил историю. Зарплату платить перестали. Женькины друзья, которые были пошустрей, стали разбегаться по собственным сферам: один стал отделочником и хорошо зарабатывал на этом, другой вспомнил свои навыки спеца по электронике и чинил всю бытовую технику, тоже неплохо этим кормясь. У Женьки на фоне этого всего (и моей успешности в первую очередь) начался психоз. Пить он стал больше и чаще, и, напившись, устраивал мне скандалы на тему: «Я из-за тебя чувствую себя ничтожеством. Конечно, ты же «белая кость», а я – «чернь». Эти разборки меня выматывали. Мне становилось стыдно за то, что я – из благополучной семьи, что у меня есть отец, а мама никогда не работала, что у меня высшее образование и своя квартира, что я не пью и не курю траву, что у меня вообще всё как-то успешно складывается в жизни. «Ну я же не виновата, что у меня – вот так!» – оправдывалась я. – «Что я могу сделать? Как изменить это всё?» К счастью, тогда идея отказаться от всего, данного мне судьбой, чтобы «уровнять» нас с ним в положении, мне в голову не приходила. Пока ещё не приходила. Это произошло только несколько лет спустя… А тогда, однажды, не видя другого выхода, я решила пойти напролом. Я помню, как мне было страшно говорить ему всё, что я ему тогда говорила… Я выбрала момент, когда он был трезв и вменяем, хоть и по-прежнему зол и депрессивен, и повела жёсткий разговор в русле: «Да ты вообще мужик или кто?! Сколько уже можно сидеть и ныть. Посмотри на своих друзей, которые не ноют, а берут и делают! Какого хрена ты всё ещё сидишь в этой конторе, которая тебе не платит? Зачем ты там работаешь? Чтобы было куда сходить потусоваться? Ну так найди другое место и тусуйся там! Ты же собирался пойти учиться! У тебя же были мечты! Где они все?!» Мне удалось этим разговором правильно и больно попасть в какое-то правильное место. Спустя несколько дней я по его просьбе научила его, как делают резюме, он отнёс его в кадровое агентство, и начал ходить по собеседованиям. В конце концов его позвала на работу какая-то деловая женщина. Работа была связана тоже с лесом, подразумевала регулярные командировки и регулярную же зарплату. Он вдохновился одновременно всем: своей профессиональной востребованностью, интересом со стороны «крутой» женщины, возможностью поездок, ну и деньгами, разумеется тоже. И, наконец, уволился с прежнего места. Собственно, с этого момента в его жизни начался временный перелом – она вдруг начала снижать интенсивность хлюпанья в алкогольно-наркотическом болоте и медленно поползла в сторону благополучия. 20 Был прекрасный жаркий июль. Коллектив, в котором я работала, задумал организовать корпоративный сплав по Мане. Сплав был организованный – с инструкторами. Мы закупали овощи, мясо для шашлыков, и умопомрачительное количество алкоголя. Ящики с пивом и водкой составили в центре плота, и они занимали весьма существенную его часть. Пить начали ещё в автобусе по дороге к месту начала сплава и не прекращали все следующие двое суток… У Жени был любимый фильм – «Особенности национальной охоты». Я однажды пыталась посмотреть его вместе с ним, но подытожила, что «утрированные пародии на реальность в стиле чёрного юмора – не мой жанр». Он же на это с удивлением ответил мне, что это – отнюдь не «утрированная пародия», а самая что ни на есть реальность, та самая, которую я не знаю, будучи выращенной в «зоопарке», и что он за это и любит этот фильм – за его честность и реалистичность. Конечно же, я не поверила, списав это на его «своеобразное чувство юмора». Потому что точно была уверена – в реальности такого не бывает. И вот теперь, оказавшись на этом плоту, я поняла, что он тогда вовсе не шутил. Кажется, я ещё ни разу до этого не видела, чтобы люди столько пили до такого невменяемого состояния. Кто-то развязал потасовку, остальные разняли их. Кто-то свалился с плота и его чуть не затянуло под него. Кто-то всё время спал, просыпаясь лишь для того, чтобы «залиться» ещё. Мужики мочились в воду прямо с плота, ничуть не стесняясь ни находящихся на плоте женщин, ни людей с проплывающих мимо нас других плотов. Наутро второго дня инструктора не могли добудиться наших только пару часов назад оторвавшихся от празднования выезда на природу мужчин. Мясо мы благополучно сквасили – вчера до шашлыков дело так и не дошло, оно прокисло на жаре, и теперь у нас было целое ведро тухлого вонючего мяса. Все были злы и раздражены. Инструктора – потому что переживали, что мы выбиваемся из графика и не успеем приплыть достаточно рано, чтобы организовать туристическую баню на берегу, туристы – потому что с похмелья адски болела голова, а от них чего-то хотели. Наконец, нас всех удалось загнать на плот и мы двинулись вниз по реке. У плота было два рулевых весла – спереди и сзади. Проснувшиеся, наконец, похмелившиеся и повеселевшие коллеги задумали план, как нам успеть-таки пораньше, чтобы нормально попариться на берегу. Первым пунктом плана было – напоить инструкторов. Как-то им удалось это сделать, и инструктора заснули. Тогда дружная компания развернула плот так, что вёсла оказались по бокам, и налегла на них. Так плыли несколько часов, пока не надоело грести. Потом развернули плот в его нормальное положение и продолжили бухать. Проснувшиеся, наконец, инструктора недоумевали, как мы могли за такой короткий промежуток времени преодолеть такое расстояние – до места стоянки было уже совсем недалеко, и мы, выплыв утром последними, подходили к нему одним из первых. Коллеги пьяно ржали, но не выдавали свой секрет, а предлагали «ещё водочки». Их жёны и подруги пили вполне наравне с ними и поддерживали общее веселье. Женя во всей этой компании был не лучше и не хуже других, он был там «своим». А я в ней была явно чужой (и у меня с тех пор аллергия на манские сплавы). «Вот видишь, как выглядит реальная жизнь и нормальные люди! Вот! Это именно так! А ты ведёшь себя как „белая ворона“ и мне постоянно стыдно за тебя перед всеми, даже сейчас!» – он был доволен, что смог приобщить меня к кусочку «настоящей» жизни, что это были уже не его «друзья-бухарики», а мои коллеги, сотрудники крутой иностранной компании, и он вполне вписался в их коллектив, значит, я не права, и с ним, с его способом жить, всё в порядке! А я чувствовала, как моя, такая устойчивая до этого, картина мира раскачивалась и трещала по швам… А может, он прав, и со мной и вправду «что-то не так»? Большую часть времени я просто лежала на плоту и смотрела, как солнце то прячется за облаками, то выходит из-за них… На следующий день после возвращения я поняла, что почти ослепла – перед глазами стояло огромное чёрное пятно и я видела только немного периферийным зрением. Это было очень страшно – вдруг перестать видеть. Врачи не нашли никаких повреждений, сказали, что просто нужен покой – и зрение восстановится. Так оно и произошло. 21 А может, и вправду со мной что-то не так? Эта мысль не отпускала меня. Женя после смены работы стал веселей и активнее, стал заметно меньше пить и уделять гораздо больше времени мне и Грише. Правда, вдруг неожиданно начал ревновать – звонил мне из своих поездок и проверял, дома ли я по вечерам, и был недоволен, если меня не оказывалось. С другой стороны, всячески провоцировал и меня на проявления ревности. Например, возвращаясь из командировки показывал мне сканворд, и рассказывал, что они с попутчицей в поезде вместе разгадывали его. «И вот, видишь, часть слов – вверх ногами! Это тебе доказательство того, что мы не сидели и не лежали рядом, а были напротив друг друга и вписывали слова каждый со своей стороны». Наверное, если бы он сам не подкидывал мне в голову подобные мысли о том, как иначе это всё могло быть, не наполнял её образами того, как он с кем-то там лежит рядом в поезде, мне самой бы это даже и в голову не пришло. Более того, я бы даже и не обратила внимания ни на этот сканворд, ни на перевёрнутые в нём слова. На словах он уверял меня, что абсолютно не ревнует, но, когда однажды я вернулась после встречи одноклассников, он вдруг буквально на пустом месте устроил мне скандал, якобы унюхав от меня запах мужского одеколона. Мне никто никогда в жизни не устраивал сцен ревности, и я снова испытала шок – я понятия не имела как вести себя в такой ситуации с обозлённым мужиком. Как-то раз мы собрались у нас на какое-то очередное застолье. Народу было много, человек пятнадцать, и как обычно водка лилась рекой. Я не помню, как и почему зашёл такой разговор, но он вдруг меня спросил: «А у тебя когда-нибудь был секс с женщиной?» – «Нет», – ответила я. «А спорим, ты струсишь, если вдруг сложится такая возможность? Спорим, ты не решишься, побоишься, не рискнёшь?» – «А разве обниматься и целоваться с женщиной – это так страшно?», – удивилась я. «А вот давай ты сама проверишь и скажешь, страшно это или нет! Идёт?» – «Идёт», – ответила я, понимая, что вряд ли когда-нибудь такая ситуация сложится в моей жизни. Около полуночи друзья-собутыльники разошлись. Женя достал откуда-то газету бесплатных объявлений, в которой на последней странице было множество рекламы «девочек по вызову», сел в кресло рядом с телефоном. – Алло, а у вас есть девочка для девочки? – задал он вопрос, набрав первый попавшийся из номеров в рекламе. Тут надо сделать поправку, что тогда, в конце 90-х ещё не было такого разгула сексуальной революции, как сейчас, и его вопрос вызвал на том конце провода ступор. Его не поняли и попросили разъяснить, что именно он имеет в виду, а потом растерянно ответили, что нет, такого рода услуг они не предоставляют. – Что ты делаешь? – я, как обычно, была в абсолютном шоке от всего происходящего. – Ищу тебе девочку, – весело ответил он. – Проститутку?! – изумилась я. – Ага. Спорим, ты ни разу в жизни не вызывала проституток? Ты же из «зоопарка», там же такого нет! Он всячески пытался заразить меня своим драйвом, втянуть в своё настроение азартной игры. В ход шло всё: и «слабо», и «прикинь, какой новый опыт я тебе предлагаю, разве тебе не любопытно?!», и напоминание про то, что «со мной что-то не так» и я не знаю «реальной жизни». Мне было страшно… но и любопытно тоже. А он номер за номером продолжал обзвон. Везде ему отвечали отказом, и я уже расслабилась – ничего не выйдет из этой затеи, и слава Богу. И тут на одном из номеров, внимательно выслушав его запрос, его попросили пару минут подождать на проводе. И потом ответили: «Да. Называйте адрес». Когда подъехал микроавтобус с девочками, время уже близилось к четырём утра. Алкоголь улетучился, очень хотелось спать, и это всё дало какое-то ощущение отстранённой усталости и нереальности происходящего. – Ну давай, пошли выбирать! – Кого выбирать?! – Девочку тебе выбирать! – он наслаждался моей растерянностью и от души хохотал. Мы спустились вниз. У подъезда, выстроившись в ряд, стояло пять или шесть девушек. – Ну, тебе нравится какая-нибудь? Если нет, говори смело, они привезут других! Мы зацепились взглядом с одной из них. Она выглядела такой же испуганно-растерянной как я, в ней одной не было наглости и вульгарности. Я показала на неё: – Вот она. Остальные девушки, переговариваясь, погрузились в микроавтобус. Выбранная мной поднялась с нами в квартиру. Мы обе прошли в комнату и присели на краешек разобранного дивана, словно застенчивые школьницы. Женя сел в кресло в углу напротив, откинувшись, с видом ВИП-зрителя в театре. Закинул ногу на ногу, взял со стола стакан с вином. – Ой, мне же надо сначала в душ! – девочка явно нашла способ отсрочить неизбежное. – Давай. Только быстро. Время-то идёт! – ответил он. Она вернулась. Мы легли рядом с ней, и продолжили болтать. – Если честно, у меня никогда в жизни не было такого, – сказала она. – У меня тоже, – ответила я. – Ты работать сюда приехала или разговоры разговаривать?! – резко и жёстко оборвал нас Женя. – Не знаешь, что делать – начни с того, что сделай ей массаж! Я послушно легла на живот, а она начала нежными движениями гладить мне спину. Это было приятно, постепенно мы с ней включились в игру, начали осторожно ощупывать друг друга, потом потянулись друг к другу губами. Мы ласкали друг друга с всё нарастающим возбуждением. Наконец, она, оторвавшись от меня, обернулась к Женьке: – Иди к нам! Нам без тебя никак! Он скинул одежду, лег к нам на диван и начал пристраиваться на неё сверху. – Помоги ему, – она взяла мою руку и направила её себе между ног. Там было мокро. «Это что, реально происходит в моей жизни?!» – рассеянно думала я. – «Мой муж при мне занимается сексом с другой женщиной, и я сама, своими руками помогаю ему «попасть»?! Она стонала и кайфовала под ним. Кончила. Ещё раз. Потом изящно вынырнула из-под него и стала делать ему минет. Я лежала рядом с ними и наблюдала это всё. – Всё, время, тебе пора уходить, – Женя натянул штаны и протянул ей её одежду. – Пожалуйста, продлите ещё на час! Вы такие классные, я не хочу от вас уезжать! – Нет, хватит. Она, уходя, протянула ему визитку с номером её личного телефона. – Если вдруг ещё захотите, звоните прямо мне, хорошо? Она ушла, а он сидел абсолютно довольный: – Она по-настоящему завелась! Текла всё время! Прикинь, подо мной даже проститутки кончают по-настоящему! – Время – начало шестого. Пойдём спать? – на меня вдруг навалилась усталость, я абсолютно не могла понять, чего я чувствую, и вообще – не снится ли мне это всё. Мы легли в кровать. Он приподнялся на локте так, чтобы ему было видно моё лицо. – Знаешь… А сосёт она гораздо лучше, чем ты. Внимательно пронаблюдал мою реакцию, поцеловал в щёку, отвернулся и мгновенно уснул. 22 Позвонила Женина мама. Сказала, что из их посёлка в город едет какой-то дедушка 75 лет и попросила его приютить. В моём представлении, если она вот так за кого-то попросила, то, значит, он ей в каком-то роде близкий и родной. И я, разумеется, согласилась. Дед был шумный, активный, разговорчивый, общительный. Он без устали рассказывал какие-то истории, и я восхищалась его жизнелюбием. Летом он работал у себя на огороде, потом собирал и продавал урожай, добавлял к этому то, что удавалось накопить с пенсии, и всю зиму путешествовал по стране, благо, и проезд у него был льготный. Он рассказывал, как он пожил в Питере, и в Краснодаре, и где-то ещё. И везде-то у него были друзья, в основном – молодые девушки, и именно у них он обычно жил. В один из дней мы вместе отправились на рынок за продуктами. Я покупала пельмени, печенье, фрукты, а он, лукаво посмеиваясь, подмигнул – и шустрым движением смахнул себе в сумку с прилавка какой-то свёрток. Потом – другой, с другого прилавка. Он явно ожидал моего восхищения, но мне казалось, что я сейчас умру от стыда. Спустя пару лет, когда у меня уже родился младший сын, свекровь пыталась подкинуть этого деда на проживание ещё разок. Но, во-первых, я тогда уже знала, что он ей – никто, просто односельчанин. А во-вторых, я была измотанная недосыпом из-за маленького ребёнка, который к тому же в это время болел. Поэтому на Женину новость о грядущем приезде деда я отреагировала предельно агрессивно. Я не знаю, каким образом он объяснил маме, почему нет. Спустя ещё какое-то время дед умер. По дошедшим до меня слухам – во время секса с очередной молодой подружкой. 23 В фирме, где до этого работал Женя, появился кризисный управляющий. Видимо, дела её были совсем плохи. Управляющий взялся за наведение порядка. И это непосредственным образом ударило по Жениной сестре и её семье. Квартиру, в которой они жили, им когда-то дала эта контора. Её требовалось переоформить на себя – то есть сходить в БТИ и сделать документ. Квартира отходила им в дар от фирмы – в начале 90-х у некоторых бизнесменов была такая возможность, раздаривать и облагодетельствовать «своих людей» направо и налево. А муж сестры был, как раз, «свой человек» – он же работал там директором. Фишка только в том, что за какое-то количество лет, то ли пять, то ли около того, у него так и не нашлось времени и желания доехать до БТИ и официально завершить процесс вступления в собственность. И вот теперь кризисное управление обнаружило эту непонятно чью квартиру, в которой непонятно на каких основаниях непонятно кто живёт. И поставило какой-то краткий срок, в течение которого квартиру надо было освободить. Ну то есть семья Жениной сестры оказывалась на улице. Они покумекали и решили, что самый удачный вариант для них… переехать жить к нам. Меня, по сути, поставили перед фактом: там проблема, «эти уроды» выгоняют их на улицу, и их надо спасти. Если бы я не знала ту семью настолько хорошо, насколько я её уже знала к тому времени, возможно, я бы и повелась. Но я вдруг ясно представила полный дом чужих для меня людей, которые постоянно не просыхая пьют, не особо охотно работают, зато везде чувствуют себя как дома – в плане раскрепощённости, но не в плане соучастия в общедомашних делах. Они просились «всего на месяц», но и тут я хорошо представляла себе, что этот «месяц» рискует затянуться навсегда. – Женя, нет. Они не будут жить в моей квартире. – Но это же и моя квартира! А они – мои родственники! – Нет, ты, видимо, забыл – вообще-то это МОЯ квартира. И я решаю, кто тут будет жить, а кто нет. Мне не нужен полный дом алкашей, я не собираюсь делать из квартиры притон. Он рассказывал мне, что я бесчеловечна и не сострадательна, что его мама не будет меня любить после этого, что это всё как-то не по-людски, что я – дрянь, и таким как я на свете вообще жить нельзя. Но это был тот редкий случай, когда я была готова стоять до конца, что бы ни произошло и чем бы мне это ни обернулось. – Ни на день, ни на месяц, ни на год – я их жить сюда не пущу. Думайте обо мне всё, что хотите. – Я всё понял. Я не смогу сам им это сказать. – Отлично. Значит, это им скажу я. И я сказала. Позвонила по телефону и сказала. Услышала в ответ отборную ругань. Но по крайней мере для меня этот вопрос теперь был закрыт. Женя целые дни проводил у них, охотно обсуждая с ними мою бесчеловечность, а потом приезжал и пересказывал все эти разговоры мне. Но я стойко выдерживала психическую атаку и твёрдо стояла на своём решении. – А куда же они теперь пойдут? – Я не знаю. Они взрослые люди. Они сделали свой выбор – пять лет бухать и так и не зарегистрировать жильё. Я не вижу ни одной причины, почему бы я должна была теперь их спасать, жертвуя собой. С этого момента мои отношения с его роднёй были безнадёжно испорчены. Впрочем, они и так никогда не были особо хороши. «Наградил Бог невесткой, приезжаешь к ней в гости – а она чай с тортиком на стол! Чай с тортиком! Хоть бы раз бутылкой угостила!» – высказала мне как-то его сестра. – Ну тогда пускай хотя бы племяшка у нас пока поживёт, пока они разберутся со своими проблемами. – Хорошо. Племяшка пусть поживёт. Племяшка была голодной. Не просто «сейчас» голодной, а всегда, вообще, хронически недокормленной. Она охотно грызла даже пустой хлеб. С учётом ситуации у её родителей, «просто накормить» было не выход. А что тогда выход? Взять на себя постоянную ответственность за чужого ребёнка я была не готова, тем более, с учётом всех наших внутриродственных отношений, это было и невозможно. И я приняла решение. Я позвонила Жениной маме и рассказала всё, как есть. Та поняла ситуацию с полуслова. И позвонив дочери, сообщила ей, что внучку она пока забирает к себе. Таня на словах возмущалась и ненавидела меня, но при этом послушно делала всё необходимое к отъезду девочки. – Нам нужно её свидетельство о рождении, чтобы купить билет на самолёт. – Татьяна говорит, что у неё нет свидетельства о рождении. – То есть как – нет?! За несколько дней они всё же получили дубликат свидетельства, забрали документы из школы, где она училась, кажется, во втором классе, собрали какие-то вещи. Мы купили билет и переправили ребёнка к бабушке на север. По крайней мере, так была гарантия, что она будет накормлена, присмотрена и не будет скитаться непонятно где, пока родители решают жилищный и денежный вопрос. Я до сих пор иногда мучаюсь сомнениями, имела ли я право так встревать в её судьбу. Хотя на тот момент ни малейших сомнений у меня не было – была абсолютная ясность, что и как нужно сделать, и я полностью руководила этой ситуацией. Да и судьба её сложилась очень даже неплохо. Бабушка её любила и заботилась о ней, она отлично закончила школу, а потом вернулась в город и поступила в институт. Родители спустя короткое время после её отъезда развелись, и её мать, то есть Женина сестра, тоже уехала жить на «историческую родину», то есть без матери она там не долго прожила, от силы год. 24 Внезапно возникнувший треш улёгся, жизнь снова вернулась в спокойную колею. Женька готовился к поступлению в техникум. Фирму, в которой я работала, после постигшего страну дефолта перекупили конкуренты, и я болталась без работы, занималась ребёнком, хозяйством, ремонтами, собакой. Впрочем, накоплений и Жениной зарплаты вполне хватало на приличную жизнь. Он всё так же катался по командировкам, пить стал гораздо меньше – «пятничных корпоративов» же не стало. Вместе с этим значительно поуменьшились и конфликты в семье. Женькины родичи нашли какое-то жильё. В общем, всё как-то утихомирилось и вошло в привычную для меня жизнерадостную колею. Однажды, когда Женя уехал в очередную командировку, я, раскинувшись одна на большой кровати, ударилась ночью о прикроватную тумбочку – и получился почти полноценный фингал. Наутро меня разбудили телефонным звонком. Одно из крупных, стабильных, серьезных предприятий города приглашает меня на собеседование. Я удивилась – я, вроде, не подавала никуда своё резюме, откуда взялись? Оказалось, что кадровое агентство решило опробовать новый способ работы – разместить в газете фоторезюме нескольких соискателей. Почему из огромного количества хранившихся у них анкет вместе с прочими двумя или тремя они выбрали именно мою – известно одной лишь судьбе. Так же, как и почему директору этого предприятия именно сейчас захотелось сменить команду приближённых, набрав её «своими руками», «с улицы», чтобы это были гарантированно «его люди», а не ангажированные кем-то ещё, не «засланные казачки». В общем, именно в этот день он проснулся с твёрдой решимостью набрать себе преданную личную команду, придя на работу, взял именно эту газету, отчеркнул заинтересовавшие его резюме и попросил секретаря немедленно пригласить этих людей на собеседование. Немедленно – это значит, прямо сейчас. Через час я, старательно замазав синяк под глазом тоналкой, в деловом офисном костюме входила в огромную приёмную. Из ещё более огромного кабинета вышла какая-то девушка, и вместо неё секретарь завела туда меня. Генеральный директор сидел в дальнем конце кабинета за столом в своём директорском кресле. Мы поговорили минут пятнадцать, потом он по селектору пригласил начальника отдела кадров и велел ему меня забрать. В отделе кадров меня попросили показать документы – я показала, они сняли с них копии. Я собралась уходить – обычно же после собеседований надо несколько дней, а иногда и недель, ждать их результата. Но, когда я уже стояла в дверях, мне вдруг сказали, что хотели бы, чтобы я прямо завтра приступила к работе. Я замерла. Потом подумала: мы же не обсудили самую важную часть! Говорю: «А какая зарплата?» Мне назвали неприлично высокую цифру. «А рабочий день?» – «С восьми до пяти. Мы работаем строго по КЗоТу, любые переработки оплачиваются, дополнительные дни к отпуску и прочие бонусы от профсоюзов, и много ещё чего». Вот так неожиданно для себя я вдруг стала референтом генерального директора крупной государственной компании. Назавтра Женя, вернувшись из командировки и не застав меня дома, позвонил моей маме. «А она на работе», – ответила та. «На какой ещё работе?!» – изумился он. – «Вот так и оставляй ею одну, уехал всего на два дня, а она уже какую-то работу себе нашла!» Вдохновлённый моим примером, он тоже решил поменять работу. Успешно прошёл собеседование и стал торговым представителем в большой табачной компании. Для трудоустройства ему нужна была прописка, и я прописала его у себя. Работа у него пошла легко и удачно, находить новых клиентов и «прибалтывать» их к сотрудничеству получалось запросто – в павильонах продавцами работают, как правило, женщины, а поладить с женщинами для него не составляло ни малейших хлопот. И уже через пару месяцев он стал лучшим торгпредом фирмы, со всеми прилагающимися премиями, бонусами и привилегиями. Исполнил свою небольшую мечту – поступил в техникум на «маркетинг и менеджмент». У Гришки всё так же временами случались приступы крупа, и всё так же регулярно шла носом кровь, но и это уже не причиняло никаких особенных неудобств – мы все научились быстро купировать его проблемы со здоровьем. Я перевела его в экспериментальный сад, девиз которого был «Ребёнок – это личность», где дети сами выбирали себе набор занятий, имели право свободного перемещения по садику и в любой момент могли забежать к заведующей «поболтать». Мы стали вполне счастливой, благополучной, успешной во всех отношениях семьёй. 25 На Новый год к нам снова приехала свекровь. Это был «исторический» Новый год, Миллениум – наступал 2000-ый, которого ждал весь мир, и все придумывали, как бы встретить его «как-то по-особенному». Мы решили провести праздник на загородной базе отдыха – мы никогда ещё не делали такого. Гришка уехал к моим родителям. Женина мама осталась у нас в доме, а мы с Женей и моим братом 31-го декабря в обед отправились на автобусе на два дня в навстречу празднику. Из ярких предпраздничных воспоминаний – то, что 31 декабря у меня был рабочий день, хоть и короткий, только до обеда, и в мою приёмную потоком тёк народ, чтобы поздравить с праздником. С каждым мы выпивали понемногу шампанского, и каждый приносил с собой в подарок мне шампанское и большие коробки конфеты. Домой я ехала изрядно пьяной, с двумя огромными пакетами, полными шампанского и конфет – такая уж жизнь у секретарей, охраняющих вход в святая святых – кабинет «самого главного». На термометре было минус сорок три. Родственники отговаривали нас от поездки – мол, опасно ехать на автобусе за город по такому морозу. Но нам мороз только разогревал азарт: такого Нового года у нас ещё точно не было! На базе было холодно. И в зале, где проходил большой новогодний банкет, было холодно, поэтому женщины в вечерних платьях с открытыми спинами отчаянно мёрзли, и все напивались как могли, чтобы согреться. И в комнате, где мы потом спали, было холодно – около 12 градусов, тепла, поэтому спали одетые и закутанные во всё, что нашли. И на улице было холодно, поэтому шашлыки от мангала до домика доносили уже остывшими и схватившимися тонкой корочкой льда. Те, кто приехал на машинах, утром второго января безуспешно пытались их отогреть. Мы приехали на автобусе, до которого надо было топать пять километров по лесной дороге пешком. Вездесущий холод снижал ощущение комфорта, но добавлял событию необычности, экстремальности и запоминаемости – всё, как мы и хотели. Второго января мы вернулись домой. Дом был полон гостей. Помимо Жениной мамы, там была ещё и его сестра, и её муж, и племяшка. Мама рассудила, что общаться всем, соскучившимся между собой, родственникам будет гораздо комфортнее у нас, чем в маленькой полупустой квартире, которую снимала золовка. Вся эта компания чувствовала себя «как дома»: развалившись на диване в зале, смотрели телевизор, щелкали семечки, запивали это всё пивом… Иногда они хотели есть, и предполагалась, что я, как хорошая гостеприимная хозяйка, должна их кормить, а потом убирать. Ночевать все тоже оставались у нас. Особую пикантность происходящему добавляло то, что Женина сестра со мной по-прежнему практически не общалась, и в воздухе висело напряжение. С мужем они были уже в разводе, но от мамы и дочери это скрывали, изображая «счастливую семью», и от этого тоже висело напряжение. Хотя, кажется, его чувствовала только я – она просто игнорировала меня, не обращая никакого внимания на моё присутствие. Иногда казалось, что вообще хозяйка в этом доме – она. День, второй… Я не находила себе места на этом празднике жизни, и поэтому уходила в свою комнату и вязала. Обязанность всех кормить я торжественно передала мужу – его же родня, в конце концов. Я чувствовала себя нежеланной, незваной гостьей в собственном доме. На четвёртый день я не выдержала, и, пока все ещё спали, собралась и уехала в квартиру к родителям. Там никого не было – они уехали на дачу, было пусто и тихо. Я кайфовала от этой внезапной тишины. По пути купила бутылку красного вина, и согревала себя глинтвейном. Вечером приехал Женя – он догадался, где меня искать. Мы вместе смотрели какое-то кино, кажется, «Шестое чувство», и не хотели возвращаться домой, в шум и шалман. «Может, останемся ночевать здесь?» – спросил он. И тут я вдруг осознала, что что-то идёт не так. Я сбегаю из собственного дома, потому что не могу ничего поделать с ситуацией. Я сбегаю от её разрешения. Что за бред?! «Нет, мы поедем домой. Я – поеду – к себе – домой!» – решительно ответила я. Кажется, в этот раз ему хватило смелости поговорить со своей мамой и сказать ей, что я против проживания в нашем доме семьи его сестры – тем более, что буквально в пятнадцати минутах ходьбы у неё есть своё жильё, они вполне могли бы хотя бы ночевать уходить туда! Мама ответила, что тогда она уходит вместе с ними. И если мы захотим её видеть, то пусть сами приходим к ним. – Из-за твоих капризов мама обиделась! Моя мама! Ты не любишь мою маму – значит, ты не любишь меня! И как они будут там, в однокомнатной квартире ютиться вчетвером?! – выговаривал мне Женя. А я изо всех сил старалась не поддаться чувству вины. В конце концов, ну реально же, почему бы им не ночевать у себя, а? И пусть потом приходят днём, если им так хочется. И маму я вовсе не выгоняла – она сама так решила. В чём же я не права и почему опять именно я осталась во всём виноватой?! 26 Женька активно втягивал меня во всяческие сексуальные эксперименты, а я не особо сопротивлялась: «всё, что в паре устраивает обоих, то нормально и разрешено», рассуждала я. Я знала, что его заводит моя внешность. «Я с самого начала влюбился именно в твои ноги», – как-то раз в порыве пьяного откровения сказал мне он. Я ходила в облегающем мини и на высоких каблуках, мужчины на улицах оказывали знаки внимания или просто оглядывались, Женьке это всё доставляло огромное удовольствие. Он любил одновременно показать им «видели, какая?!», публично поглаживая меня по телу так, чтобы это замечали другие мужчины, и в то же время, всем своим видом подчёркивал: «Это – МОЁ!» Меня смущала эта публичная демонстрация сексуальности, но в то же время я чувствовала, какое огромное удовольствие исходит от него в эти моменты. Он по складу характера редко чем был доволен, большую часть времени его окружали сплошь «козлы и уроды», и он был озлоблен и раздражён. Но в эти моменты, казалось, он становился счастлив, и меня радовало, что хоть когда-то он бывает счастлив. В конце концов, пусть смотрят, как-нибудь переживу, если ему от этого хорошо. Ещё он любил купать меня в ванне, намыливая всё тело, начиная с обожаемых им ног. Мне это казалось милым проявлением заботы. Однажды я рассказала об этом напарнице на работе, она посмотрела на меня сочувственным взглядом. «Неужели ты вправду не понимаешь, что он относится к тебе как к любимой игрушке, как к вещи, как к своей собственности? Я отлично вижу это со стороны по каждому его движению, жесту, взгляду, прикосновению к тебе, когда он заезжает за тобой. Да, его прёт от тебя… но как-то не так, не правильно прёт, и думаю, однажды ты ещё хлебнёшь горя из-за этого всего». «Наверное, она просто завидует мне», – подумала я. 27 Мы ехали в автобусе втроём: я, Женя и Гриша. На одной из остановок вошла девушка, держащая в руках цветок орхидеи, запаянный в большую бутылку с глицерином. – Мама, посмотри, какая у тёти красивая бутылка водки! А зачем они в неё цветок засунули? – громко, на весь автобус спросил удивлённый Гришка. Все, кто был в автобусе, оглянулись на реплику шестилетнего пацана. Кто-то засмеялся, кто-то внимательно разглядывал меня, осуждающе качая головой. – Боже, откуда такие ассоциации?! – изумилась я. – Можно подумать, ты вырос в семье алкоголиков! Мы вышли из автобуса. Я объясняла сыну, что это – такой цветок, что его так упаковали, чтобы он долго хранился, что это – для красоты. Женька шёл и хохотал. Только годы спустя я поняла, что мой мудрый ребёнок видел в нашей семейной жизни то, что старательно отказывалась замечать и понимать я… И ЧТО ИМЕННО он видел и впитывал, как образец своей будущей жизни, что именно закладывалось в его голову как «жизненная норма». Забегая вперёд успокою читателей – нет, алкоголиком он, к счастью не стал, хотя по юности очень даже старался. 28 У Женьки появился новый друг. От него веяло мужиковатостью, жёсткой и грубоватой с одной стороны, но какой-то устойчивой и основательной – с другой. На пальцах одной из рук у него было наколото его имя. Он вместе с женой снимал однокомнатную квартиру на окраине города. Всё в этой квартире было сделано его руками (с разрешения хозяев, разумеется). Особенно необычно выглядела мозаика из осколков разноцветной кафельной плитки на стене в ванной, которая была сложной формы и одним краем заходила на потолок. Собственно, это всё я увидела, когда однажды они пригласили нас в гости. – Оденься покрасивей, я хочу попробовать осуществить одну фантазию, – сказал мне Женя, когда я собиралась и наводила марафет. Я с опаской относилась к его «сюрпризам», но он нащупал самую безотказную кнопочку в моей душе и каждый раз давил именно на неё. «А в твоей жизни такое разве уже когда-нибудь было? Ты это пробовала? Это же новый опыт для тебя! Неужели ты откажешься от него?» И моё любопытство исследователя постепенно разгоралось азартом, затмевая собой осторожность, страх и здравый смысл. Мы зашли в магазин и купили бутылку водки и какую-то закуску для стола – всё, как обычно, в общем. Хозяева встречали нас радушно – это была вполне приятная пара. На столе стояла ещё одна бутылка водки и какая-то еда. Мы пили, ели, разговаривали, танцевали, смеялись и даже сходили немного погулять – и конечно же, докупить водки. В какой-то момент, когда все, включая меня, уже были невменяемо пьяны, кто-то предложил поиграть в дурака «на раздевание». Я никогда не играла в такое и напряглась, но меня убедили, что снять парочку вещей в присутствии друзей – ничего такого, и вообще – это же очень весёлая игра! «Ты что, и вправду никогда не пробовала такого?!» – смотрели на меня так, словно я… да-да, из того самого «зоопарка», в котором выросли те, кто никогда не видел «реальной жизни». Мы играли, смеялись и пили… Круг за кругом обнажаясь всё больше и больше. Наконец – как-то уж так сложилось – все четверо враз оказались абсолютно голыми. Я не помню, кто из них это предложил, но вдруг прозвучала фраза: «А давай сыграем последний круг – на жён?» И мужчины раскинули карты на двоих. Мы со второй девушкой переглянулись и замерли, не понимая, как реагировать. «Расслабьтесь, это же всего лишь игра!» – подмигнули нам наши мужья. Мы сидели и наблюдали, как идёт их игра. Карты выходили в «отбой» очень равномерно, и вот – последний заход: одна карта ложится на стол, поверх ложится вторая. «Бито!» – и оба оказываются с пустыми руками. «Ну и как будем это понимать? Оба проиграли или оба выиграли?» – обсуждали они. Потом собрались и пошли ещё за водкой: «По дороге обсудим и решим». Они вышли, закрыв дверь снаружи на ключ. «И что будем делать?» – спрашивали мы одна другую, вмиг протрезвев. – «Не знаю. Может, они всё-таки пошутили?» – успокаивали друг друга. Мужчины вернулись, оживлённо переговариваясь: «Мы решили, что мы оба выиграли. А поэтому каждый проиграл другому свою жену на эту ночь». Мы всё ещё пытались обернуть всё в шутку, но Коля подошёл ко мне и властно притянул к себе: «Ты отдана мне как карточный долг, это значит, что ты будешь делать всё, что я захочу и прикажу». Я выскользнула из его рук и подошла к Жене, обняла его, прижалась к нему: «Я не хочу!». Он поцеловал меня в губы и вернул в объятия друга. А сам запустил пятерню в волосы его жены: «Ну что, пора поработать ртом». Ночь длилась долго… Каждый раз, когда я пыталась вырваться и ускользнуть, Коля жёстко говорил: «Ты куда? Время ещё не закончилось!» и продолжал… Всё тело уже болело, на простыне были следы крови… Наконец, когда уже начало светать, я, почувствовав, что он снова прикасается ко мне, заплакала: «Пожалуйста, нет!» – «Тебя не спрашивают», – ответил мне он. Женя, прислушавшись к нашему диалогу, сказал: «Всё, хватит, оставь её». Когда мы уходили, Коля обнял меня напоследок: «Ты офигенная! И это была офигенная игра! Я думаю, надо иногда её повторять» – «Я очень сомневаюсь, что когда-нибудь я захочу этого снова», – ответила я и вышла за дверь. Мы вернулись домой и легли спать. Перед тем, как заснуть, Жене захотелось заняться со мной сексом. «Я сегодня уже больше не могу, у меня всё болит!» – возразила я. Но, кажется, он меня не услышал… Когда мы проснулись к обеду, он был зол как чёрт. «Ну ты и дрянь! У всех мужиков жёны как жёны, а у меня – шлюха!» После всего, что произошло, я и так чувствовала себя грязной. Но я утешала себя тем, что это тоже был сексуальный эксперимент – которого захотел мой муж. Игра, чтобы сделать ему приятное. И вот – оказывается, что теперь он за это всё ненавидит и презирает меня. «Но ты же сам всё это придумал! Ты же сам этого всего захотел! Это же была полностью твоя затея!» – растерянно ответила я. «Ну и что, что моя? Нормальная жена на такое бы никогда и ни за что не согласилась, она бы скорее выбросилась из окна! А ты – согласилась, потому что ты – шлюха!» Чувство вины и стыда, огромное, как мир, накрыло меня с головой. «Пожалуйста, прости!» – еле слышно прошептала я. Он ничего не ответил, молча встал и вышел из комнаты. Прошло уже много лет, но чувство вины и стыда так и не отпускает меня. Я продолжаю искать ответы, как бы я могла повести себя по-другому, и что такое «хорошая жена». Разве это не та, которая следует решениям своего мужа, какими бы они ни были?… Я рассказала эту историю той коллеге по работе (на тот момент она была у меня самой близкой приятельницей). И она ответила мне: «Я же тебе говорила – он относится к тебе как к собственности, вещи, которую можно поставить на кон, проиграть, кому-то отдать, потом снова забрать себе. Раньше он просто показывал тебя другим, то теперь пошёл дальше – дал попробовать, чтобы острее чувствовать: «Видали! Круто? А вот – МОЁ!». Кажется, именно тогда произошёл первый едва заметный слом в моей душе. В ней поселились чувства страха, вины и стыда. Страх снова ошибиться и повести себя «не так, как пристало хорошей жене». Страх снова допустить какое-то «недопустимое» поведение в отношении себя или своё собственное. Если до этого я всю жизнь была абсолютно свободна, безмятежна и ни о чём не морочилась, в любой ситуации сохраняя жизнерадостность и оптимизм, то теперь первое напряжение поселилось где-то внутри. Я искренне верила, что стабильность и благополучие нашей семьи зависит исключительно от меня. Ведь я же – хранительница очага… 29 Прошла весна, близилось лето. Ту историю мы больше никогда не вспоминали, словно её и не было. С тем другом он раздружился и больше не общался. Всё снова стало спокойно и хорошо, без всяческих «сюрпризов». У Гришки в садике прошёл выпускной, и я записала его в школу. Женя всё так же работал торговым представителем – собирал у магазинов и павильонов заказы на сигареты. Он от души кайфовал от своего внезапно обнаружившегося дара с первой минуты общения располагать к себе абсолютно любую женщину, независимо от её возраста и социального положения (кажется, только кроме моей мамы). Он быстро и легко знакомился, входил в доверие и – купался в той любви, что раскрывалась ему в ответ. Добрая часть продавщиц в обслуживаемых им магазинах были в него по уши влюблены и старались делать заказы почаще только ради того, чтобы иметь возможность как можно чаще видеть его. Его встречали подарками, конфетами, кофе, он моментально становился «своим» и на правах своего оказывался «по ту сторону» прилавка. Благодаря всему этому в ежемесячном соревновании на лучшего торгпреда, проводимого в его фирме, неизменно брал первые места за значительно бОльшие, чем у других объемы продаж, и плюс к самой высокой на фирме зарплате получал за эти первые места существенные денежные призы. В общем, он попал «в свою струю» и жизнь пёрла, била ключом, купала его в деньгах, признании и женском внимании и сверкала всеми своими сторонами! На предприятии, где я работала, напротив, была лихорадка и время перемен. В край зашли москвичи и скупали за бесценок предприятия города. Даже такие стратегические, контролируемые государством, как это. Сопротивляться этому процессу директор не мог, как бы ни старался – все решения принимались на уровне губернатора края. К нам на совещания постоянно приезжали замы губернатора, мы знали их всех лично и в лицо. Работа стала более напряженной – регулярное протоколирование, подготовка, обслуживание важных совещаний высокого уровня, постоянно сидящие в приёмной «телки» -охранники (замы, крупные директора, московские инвесторы ездили только с такой свитой). Иногда приходилось задерживаться за полночь, чтобы успеть доделать к утру срочные документы или ассистировать директору на очередном банкете с москвичами. Впрочем, любые переработки нам честно оплачивались в двойном размере или компенсировались отгулами. После работы Женя часто заезжал за мной, и мы шли гулять по вечернему городу или сидели в уличном кафе с пивом и шашлыками, обсуждая события дня. Гриша часто бывал у дедов – моя работа находилась прямо около дома моих родителей, и мне было удобно забирать его после работы от них. Женьку мои родители не любили, в их понимании он был совсем «не мужик». Но тем не менее, принимали мой выбор и не особо вмешивались в него. Близился мой отпуск, и мы решили на пару недель съездить в Питер – мне очень хотелось повидаться с дедами (мамиными родителями), и показать любимый город, где прошла значительная часть, моего детства мужу и сыну. Тем более, что это лето было вроде как знаковым – ребёнок же идёт в первый класс, и мне очень хотелось сделать ему яркий подарок в виде этой поездки. И здесь тоже всё прошло отлично, гладко и по плану. Нам даже удалось на денёк заехать ещё и в Москву, в которой я тоже давно не была, и погулять по Красной площади тётей и двоюродной сестрёнкой. В общем, в нашей жизни всё и везде было хорошо. Очень-очень хорошо. 30 Я вышла на работу после отпуска в середине сентября. Я специально рассчитала его так, чтобы пару недель успеть побыть дома, пока сын адаптируется к школе. Не успела я появиться в приёмной, как начальник позвал меня к себе в кабинет на «приватный разговор». Сказал, что теперь он уходит в отпуск. И – что он из него обратно не выйдет. Но об этом пока никто не знает. Что это – политико-экономическая игра, и что, если он не освободит место сам, то новые хозяева предприятия найдут какой-нибудь менее приятный способ его освободить для «своего» человека. Я огорчилась: – А как мы без вас?! – Вот, собственно, поэтому я тебя и предупреждаю. Вы – мои люди. Вы – два референта, личный охранник, водитель, главный бухгалтер – моя команда. И как только я уйду (или меня «уйдут»), немедленно следом отправят и вас. В общем, я тебя предупредил, у тебя есть пара месяцев до того, как это произойдёт. Ты девочка большая, думай, что с этой информацией делать. Я пришла домой, рассказала всё мужу. Думали мы недолго – решение наклёвывалось однозначное и само собой. Мы так или иначе планировали ещё одного ребёнка. Я так или иначе жаждала ещё раз прожить опыт беременности и материнства – теперь уже не «впопыхах», как в мои глупые двадцать с чуткой лет, а «с чувством, с толком, с расстановкой» – в свои тридцать. И этот момент подходил как нельзя лучше: моя большая зарплата, поддержка профсоюзов, безукоризненное соблюдение конторой трудового законодательства – всё это означало нормальный полноценный декрет и весьма нехилые декретные. Ну и – по КЗоТу беременных и мамочек детей до трех лет увольнять нельзя. А это значит, что надо поспешить! Мы оба прошли полный медосмотр и стали работать над зачатием ребёнка. Причём, я опять очень хотела девочку… Перелопатив все известные мне методики, я рассчитала для нашей пары дни зачатия девочек, нарисовала график, повесила на стене в спальне. Женя надо мной хохотал, но графика всё же придерживался. И вот, спустя три недели – да! Вот они, заветные «две полоски»! В тот же вечер, укладывая сына спать и, как обычно, читая ему книги и разговаривая с ним перед сном, я рассказала ему – одному из самых-самых первых! – наш огромный и очень важный секрет. Мы сидели с детским атласом по биологии, где рассказывалось про процесс развития эмбриона в животе у мамы, разглядывали его вместе, обсуждая, каким он будет через неделю, каким через месяц. Расчетная дата рождения выпадала на один день с моим братом. Гриша все девять месяцев ждал малыша вместе со мной, отслеживая по атласу, какой он уже сейчас, и что он уже научился делать. Спустя два месяца после того разговора с шефом, новость о том, что он не вернётся из отпуска, стала достоянием общественности. На его место посадили другого директора – местного, вопреки всем ожиданиям. А вот замов всех заменили на москвичей. Однажды несколько дней спустя, как только я пришла на работу, меня попросил зайти начальник отдела кадров. Сказал, что ему позвонили сегодня в четыре часа утра из Москвы и сказали, чтобы «ЭТИХ» с утра в конторе больше не было. «Этих» – это мы, да. Преданная и верная команда бывшего директора. – Мне очень жаль, но я ничегошеньки не могу с этим поделать. Пиши заявление «по собственному». – Не буду, – улыбаясь ответила я. Он начал меня убеждать, что это – самый безболезненный для меня вариант, потому что если нет, то ему придётся на чём-нибудь меня «подставить» и убрать по какой-нибудь статье. – Ты же понимаешь, что я тебя всё равно уволю? У меня, как и у тебя, нет выбора, – грустно и вполне дружелюбно говорил мне начкадров. – Неа, не уволите! – всё больше веселясь, показала ему язык я. Мне кажется, он подумал, что я немножко поехала крышей от внезапного стресса. – Это ещё почему? – осторожно поинтересовался он. – Не имеете права. В соответствие с КЗоТом, – весело сообщила я. Ох, как долго же я ждала этого разговора! И теперь откровенно наслаждалась им. Он смотрел на меня, грусть на его лице начала понемногу проясняться… – Ты?!… – Ага! – я чуть ли ни пританцовывала от удовольствия. – Да! Я беременна! Можете так и передать господам из Москвы. – А что же мне с тобой тогда делать? – развёл руками он. – Не знаю! – легкомысленно пожала плечами я и пошла обратно на своё рабочее место в любимую приёмную. История закончилась тем, что меня убрали со стратегического поста – от кабинета генерального – и пересадили в соседнюю приёмную – к новому первому заму, высокому, молодому, нескладному москвичу. То ли чтобы я помогла ему адаптироваться на новом месте, то ли чтобы он присматривал за потенциальной «шпионкой». Так что ещё несколько месяцев я благополучно проработала там, а потом ушла сначала в очередной отпуск, а потом сразу в декрет, прихватив с собой небольшой чемоданчик причитавшихся мне декретных денег. 31 «Однако, надо поставить в известность о будущем пополнении всю нашу многочисленную родню!» – резонно подумали мы вскоре после постигшей нас «двухполосочной» радости. Решили собрать всех на даче у моих родителей на пикник и там объявить. Как решили, так и сделали. Я, правда, чувствую себя виноватой за то, что мне не хватило чуткости по отношению к Грише. Ведь почти три месяца это была «тайна», которую знали только трое нас в семье. Только наша тайна, которую нельзя разглашать. И вот я – беру и неожиданно её разглашаю, сразу всем. И по отношению к нему это было что-то немножко похожее на предательство. Если бы у меня была возможность повторить и исправить этот эпизод, то это право – объявить важную-преважную новость всему миру – я бы предоставила сыну, а не взяла на себя. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=51690012&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.