Наверно, я еще маленький

Наверно, я еще маленький Анастасия Дмитриевна Петрова «Наверно, я еще маленький» – новый цикл психологических рассказов о взрослеющем ребенке от молодого талантливого автора Аси Петровой. Главный герой книги – уже взрослый подросток, который задает неудобные, порой провокационные вопросы и пытается на них ответить, осмыслить окружающий мир. «В чем смысл жизни, папа?» – наивно, но вполне серьезно спрашивает он. Ответ читателю предстоит обсудить, прежде всего, с самим собой. Ася Петрова Наверно, я еще маленький © Ася Петрова, 2018 © Стадниченко Т. Ю., иллюстрации, художественное оформление обложки, 2018 © Издание, оформление. ООО Группа компаний «РИПОЛ классик», 2018 * * * Быть другим Все вечно говорят, что надо быть собой. Но собой быть просто невозможно. Если вдуматься, я лично никогда толком не был собой. Я подражал многим героям книг и фильмов, некоторым реальным людям – не всем сразу, конечно, а по очереди и не целиком и полностью, а в той или иной мере. Это длилось постоянно с самого моего раннего детства. Раньше я подражал супергероям, сейчас переключился на персонажей медицинских сериалов, сильных духом, стойких, уверенных, – они, в общем, тоже в какой-то степени супергерои. Я подражаю проницательности хитрых злодеев, спокойствию добродетельных смельчаков, остроумию гениальных одиночек, я даже одеваюсь и выгляжу немножко по-разному в зависимости от того, под кого кошу. Где в этом компоте я, не очень понятно. Может, я – все мои любимые герои? А может, я так ничтожен, что меня вообще нет? – Ты – это набор качеств, характер, короче говоря, – умничал Паша. – Ну и как узнать, какой у настоящего меня характер? – я забрался на подоконник с ногами и посмотрел в окно. – Ну, ты вот подумай… Ты добрый? Хорошо относишься к людям? – Паша сел на пол, прислонился к стене и запрокинул голову. Я всерьез задумался. Напрягся. Вспомнил сначала всех, к кому не очень хорошо относился. – По-разному бывает, – честно признался я. – Многие люди кажутся мне лицемерными… Они подмазываются и льстят, если им что-то нужно. Они равнодушны, если им не нужно ничего. Они готовы посочувствовать, если что-то не так. Но одновременно они радуются, что неприятность приключилась с тобой, а не с ними. Они страшно завидуют, если тебя постигла удача. Они никого не любят так, как самих себя… В общем, нет, я не так уж и хорошо отношусь к людям. – Ладно, – скептически ухмыльнулся Паша. – Замнем это. Давай о чем-нибудь еще спрошу. У тебя есть друзья? Мы расхохотались. – Только… ты? Упс. – Ладно. Ты маму с папой любишь? – Да. – Любимая группа? – Ну, Элвис Костелло. – Это не группа. – Тогда любимой нет. – Любимый фильм? – Ой, навалом! – Ну хоть один! – «Гражданин Кейн» и «Касабланка». Нет, шучу, это скучища. «Убить Билла», вот. – Любимая еда? – Чипсы. – Твое самое положительное качество? – Ты шутишь? У меня их миллион. – Выбирай, – строго произнес Паша. – Ну, например, я умею думать. – Ладно. А самое дурное качество? – Ты скажи. – Ты эгоистичный нарцисс. Это я любя. – Согласен. А ты добряк мягкотелый. Это я тоже любя. – Итак, теперь мы можем ответить на вопрос, кто ты. Я сел на подоконнике прямо, как зритель в театре, и приготовился услышать приговор. Паша встал и приготовился вынести приговор: – Ты ненавидящий людей эгоистичный нарцисс, который считает классику мирового кинематографа скукой, не знает ни одной группы и обжирается чипсами. Как и положено в театре, я зааплодировал. – Очевидно, что лучшее в тебе – это я, – Паша мне подмигнул. Я рассмеялся и снова сел на подоконник. – Дело в том… дело в том, что половина моих ответов липовая. Про Костелло, например. Да и про чипсы не совсем правда. И про Билла – это не самый мой любимый фильм. Но остальное правда. – Да знаю я. Нашел чем удивить. Я спрыгнул с подоконника. – Раз ты знаешь, что я – это не я, все супер. Сходим в боулинг? И мы пошли играть в боулинг. Удобно быть другим. А самим собой я побуду как-нибудь в другой раз. Уж очень это сложно. И кстати, для сведения – боулинг не самая моя любимая игра. Я ей не нравлюсь Она меня не любила. Так не любила, что иногда доходило до смешного. Если я нормально готовился к уроку, она говорила, что я не подготовился. Если я отлично готовился, она говорила, что сочинение за меня написали родители. Когда я обращался к ней очень вежливо, она была недовольна тем, что я подлизываюсь. Когда я обращался к ней просто вежливо, ей казалось, что я хамлю. Когда я поднимал руку, чтобы ответить на вопрос, она обвиняла меня в том, что я в каждой бочке затычка. Когда я сидел тихо, ей не нравилось, что я молчу. Я не мог ей угодить никогда и никак. Она меня не любила, и я не мог понять почему. Еще ладно, если бы она была просто злой тетей, ненавидящей всех детей подряд, так ведь нет! С другими она была очень милой, симпатичной, веселой, хотя иногда и строгой. Я не сдавался. Я думал – если буду прилагать усилия, она в конце концов поймет, что я хороший и учусь хорошо, поэтому относиться ко мне надо тоже хорошо. Я выполнял все ее задания и все поручения. Она постоянно гоняла меня за мелом, просила намочить в туалете тряпку для доски, вытереть с доски после урока, помочь нашему двоечнику Вале с домашним заданием, позаниматься с второклашками. Я делал все и никогда не отказывал, но она продолжала злиться. Она говорила: – А можно вытирать с доски так, чтобы разводов не оставалось? – А можно так отжать тряпку, чтобы с нее вода не капала? – А нельзя было догадаться принести сразу три куска мела? – Я просила помочь Вале с домашним заданием, а не писать за него! – Я просила позаниматься со вторым классом, а не изнурять их! – Оставь эту чрезмерную вежливость! – Опусти руку! – Перестань молчать! – Перестань тараторить! – Перестань! – Прекрати! – Не надо! Я не сдавался. Пытался вспомнить, что такого в своей жизни мог натворить, из-за чего она меня не любит. Не мог понять. – Может, подарить ей цветы или конфеты? Задобрить как-нибудь? – Паша пытался найти выход. – Во-первых, она решит, что я подлизываюсь, а во-вторых, помнишь Новый год? На Новый год я решил подарить ей конфеты. Вообще я купил их в сентябре, когда мы с классом ездили по обмену в Париж, но подарить решил на Новый год, чтобы повод был, а не с бухты-барахты. Три с половиной месяца конфеты лежали в холодильнике и ждали своего часа. Я заранее удостоверился в том, что они сделаны из невероятной химии, а значит, могут пролежать достаточно долго. И вот в конце декабря, перед каникулами, я взял конфеты, положил в рюкзак и пришел в школу. На первом уроке я долго думал и решил: ладно, подарю лучше в конце дня. В конце я зашел к ней в класс. Она проверяла работы. Подняла на меня равнодушные холодные глаза, с досадой произнесла: – Твою контрольную еще не проверила. И снова уткнулась в тетради. – Да нет, я… Я почувствовал, что не могу. Я не мог ей ничего подарить. Это было бы странно, неискренне и глупо. Но особенно – неискренне. Я так и ушел вместе с конфетами и потом еще через месяц подарил их лору в поликлинике. Кстати, лор совсем не обрадовался, ну да ладно. – Но ведь подарить ты хотел искренне? – донимал меня Паша. – Искренне я хотел, пока сидел дома, а когда увидел ее… расхотел. – Ну тогда забей! На оценках ведь это пока не отражается. Ну или попробуй с ней поговорить. Приди и прямо скажи, что не понимаешь, за что она тебя так не любит. Наверное, в другом случае я бы именно это и сделал, но я чувствовал, что с ней – не сработает. Обезоруживающая наивность ее не обезоружит. Она только в очередной раз посмотрит на меня непонимающим взглядом. В общем, целый год я маялся с этой новой учительницей, а потом весной вдруг заболел гриппом. И тут у меня случилась настоящая истерика. Я плакал и боялся не прийти в школу. Я думал, что, если не приду, она невзлюбит меня еще сильнее. Я уговаривал маму отпустить меня, но мама есть мама. К тому же температура просто свалила меня с ног. И впервые за год я не пошел на урок литературы. – Ну как в школе? – хрипел я по телефону. – Да нормально. Все передавали тебе, чтобы ты поправлялся, – говорил Паша. – А она что? – Тоже просила передать, чтобы ты выздоравливал. – Правда? Я ужасно обрадовался и подумал, что, может быть, теперь, когда я заболел, она меня пожалела и перестанет ненавидеть. На следующий день Паша передал мне, что она просила меня ни о чем не беспокоиться и спокойно поправляться. А еще через день она спросила у Паши, как я себя чувствую. Ура! После болезни в школу я возвращался окрыленный. Я думал: сейчас войду, а она мне улыбнется, обрадуется, что я выздоровел. Я открыл дверь в класс и поздоровался, она повернула голову, кивнула мне: – За мелом сходи, пожалуйста. Я ушам своим не поверил, но, как всегда, безропотно отправился за этим самым мелом. По дороге за мелом я сначала злился, обижался, придумывал, что скажу ей, когда вернусь в класс, а потом понял, что сказать-то мне нечего, мне даже не в чем ее по большому счету обвинить. Кроме того, что я ей не нравлюсь. И вдруг мне пришло в голову, что, может быть, для этого нет никаких причин. Ведь иногда мне тоже кто-то не нравится просто так. Почему-то. Сам по себе. Не нравится и все. Я могу скрывать свою неприязнь, а могу не скрывать. Это уже зависит от меня. От того, кто мне не нравится, ничего не зависит именно потому, что для неприязни нет причин. Я не нравился своей учительнице, и она этого не скрывала. Я взял пять кусков мела и положил ей на стол. – А нельзя было принести сразу… ого! Целых пять! Щедро! – она иронически мне улыбнулась, и я прямо от кончиков пальцев ног до кончиков волос ощутил, как сильно я ей не нравлюсь. И тогда я подумал: а ведь она мне тоже не нравится, и в этом нет ничего особенного. Я буду… Как-то утром я проснулся и понял, что меня ужасно раздражает будущее. Ну вот то, что будет потом. Завтра, послезавтра, через две недели, через два месяца, через несколько лет, когда я вырасту, стану еще взрослее и еще чуть-чуть, а потом постарею. Как-то мне все это не нравится. Я постоянно думаю: завтра будет контрольная, надо готовиться. В воскресенье мы с Пашей пойдем в кино, надо радоваться. А августе мы с родителями поедем на море, надо по этому поводу быть счастливым. Скоро случится то, скоро случится это, скоро я стану совсем самостоятельным, буду жить один, заведу собаку, у меня будет крутой музыкальный центр, крутая плазменная панель на стене, крутая кровать с крутыми подушками, крутая работа… Когда-нибудь люди научатся летать по воздуху, будут носить блестящие комбинезоны и молча обмениваться мыслями. А еще когда-нибудь наступит хорошая погода, будет светить солнышко, когда-нибудь мама приготовит на обед пиццу – может быть, в субботу… Будущее время меня достало! Я так в него погрузился, что стал путать дни календаря, приходить в школу раньше времени, являться на встречи раньше срока, просыпаться до звонка будильника. Бесконечное ожидание и спешка меня выматывали. Мне стало казаться, что в настоящем времени нет совсем ничего хорошего. Настоящее было всего лишь невыносимым ожиданием будущего, которое не наступало или слишком быстро уходило в прошлое – как пицца, контрольная и кино. – А ты не можешь перестать думать о будущем? – спокойно спросил Паша, когда мы в пятницу вечером собрались у меня, чтобы посмотреть футбол. – Подумай о настоящем. О том, какой у тебя, например, мягкий диван. – Паша развалился на кожаном диване и млел, словно кот на солнышке. – А как же ответственность? – иронически заметил я. – Не думать о будущем безответственно. Знаешь, всякие там романтики, поэты, которые говорят «лови мгновенье», обычно заканчивают в одиночестве и без гроша в кармане. Подвинься. Я принес миску с попкорном и сел рядом с Пашей. Положил ноги на кофейный столик. – Ладно, – согласился Паша. – Предположим, насчет ответственности ты прав. Но чего ты так паришься? Можно же найти какую-то золотую середину. Получать удовольствие и от сейчас, и от тогда, и от потом… – Как ты? – я лукаво улыбнулся. – Ага, – ответил Паша со всей серьезностью. – Ты просто пофигист. – А ты просто неврастеник. – А вот и нет. Я тороплюсь и жить, и чувствовать. Паша посмотрел на меня изумленно. – А еще я классику читал, – я подмигнул. Мы включили телек и замолчали. Матч был просто супер. «Зенит» обыгрывал «Спартака», я радовался, поскольку я за «Зенит». Паше было все равно. Ему просто нравилась игра. И вдруг, в тот момент, когда Жулиано обвел противника и сделал невообразимое, готовясь забить финальный гол, Паша закричал: – Сейчас я тебя научу радоваться настоящему! Смотри! Смотри, как он ведет мяч, смотри, какая крутая игра, и гол совсем близко! – Опять будущее! – Смотри-смотри-смотри. Сейчас он этого так… а потом раз… И-и-и-и… Мы затаили дыхание, наслаждаясь настоящим, которое вот-вот превратится в идеальное будущее. – Го-о-о-ол! – заорали мы в один голос, подскочив на диване. Остатки попкорна рассыпались. – Ну вот, я же тебе говорил! – с досадой вздохнул я. – Чего? – Того. Гол уже прошлом. Все. Настоящего слишком мало, а будущего вообще нет. Паша задумался: – Ты прав. Ход времени – это полной отстой. Дай мне пульт. По «СТС» идет «Назад в будущее». Ура! Я встал в очередь к кофейному автомату и вдруг увидел перед собой ее. Нашу учительницу по литературе. В последнее время я решил, что будет лучше, если я попытаюсь вести себя с ней более естественно и раскованно. Я подумал – может, мы станем друг другу больше нравиться и напряжение постепенно рассосется. В другой раз я бы тихо дождался, пока она возьмет кофе и уйдет. Или ушел бы сам. Кофе можно выпить на любой другой перемене. Но тут – была не была: я чуть склоняюсь и громко говорю «Здравствуйте, Марина Станиславовна!». Она оборачивается и сдержанно мне улыбается. Я тоже улыбаюсь. Отличное начало. Кофейный автомат работает медленно. Мы с Мариной Станиславовной стоим вполоборота друг к другу и ждем. Пауза длится. Надо о чем-то говорить. Я спрашиваю: – А мы в пятницу будем на уроке сочинение писать, да? Вообще-то, вопрос глупый, потому что я и так знаю про сочинение. И она знает, что я знаю. Тем не менее любезно отвечает: – Да. Только не в двадцать пятом кабинете. Я радуюсь: появилась новая тема. Загадочный кабинет, о котором я ничего не знаю, а значит, можно задать нормальный, не глупый вопрос. И я спрашиваю: – А в каком? Вопрос доставляет мне такое удовольствие, что я просто млею: у меня с Мариной Станиславовной светская беседа! Про кабинет! Точнее, про номер кабинета. – Я пока не знаю. Ближе к пятнице скажу. Но ты передай ребятам, чтобы у двадцать пятого никто не ждал. Вот так поворот! Теперь она еще и просит меня что-то кому-то передать! Я вроде как ее поверенный… Ну или почти. От восторга я краснею и говорю: – Будет исполнено! Реплика дурацкая, но не дурная. К тому же учительница снова мне улыбается. Это отличный знак. Мы сближаемся. На самом деле не так уж она мне и не нравится. Она хорошая. Только меня не любит… Вдруг она говорит: – Кстати, Витя, я хотела тебе сказать: твое эссе о Пушкине мне очень понравилось. Приятно было его прочитать. Я чуть не подпрыгнул до потолка. Вот это да! Вот это да-а-а-а! Тут и кофе подоспел. Она взяла свой стаканчик, сказала: – Ну все, покидаю тебя. А я в ответ, все еще думая об ее словах про эссе, как выпалю: – Ура-а-а! В тот момент она уже сделала несколько шагов к выходу и обернулась, смерила меня ироническим взглядом. – Ой, я не то хотел… Я не это имел в виду… Ну, не в смысле ура, что вы… – Ну да… – она как будто колебалась. – Но прозвучало это… И она ушла. А я остался стоять. И думать… о том, что я полный идиот. Слова не давали мне покоя. Целый день я гадал, как бы исправить косяк. Ведь разговор шел как по маслу! Это ж надо было так облажаться в самом финале. Я думал и думал, хотел ей все объяснить, потом решал, что это глупо, потом снова собирался с духом, а потом случайно наткнулся на нее в коридоре. Ну, идем мы почти бок о бок, она поворачивает голову и говорит: – Я узнала – будем в пятницу в тридцатом кабинете. – Ясно, – говорю я. Набираю в легкие побольше воздуха и: – Надеюсь, вы не приняли всерьез мое «ура»? Марина Станиславовна замахала на меня руками. – Витя! Я почувствовал, что в очередной раз выставил себя идиотом, и попробовал снова реабилитироваться: – Просто… – И тут мне вдруг пришло в голову, что ведь на самом деле я и правда не хотел стоять рядом с ней перед кофейным автоматом, на самом деле мне и правда было неловко, на самом деле я и правда хотел, чтобы она исчезла, на самом деле я был рад, когда она взяла, наконец, свой кофе и… Я смотрел на учительницу, разинув рот, не зная, что сказать. – Витя, я тебя поняла, – сухо произнесла она. – Хорошо, – я замолчал. А что тут еще скажешь? Она меня действительно поняла… Это такая мелочь – Да не переживай ты так. Это такая мелочь! Эту фразу я слышу почти ежедневно, и притом от всех подряд. Учителя так говорят, родители, друзья. Просто я часто переживаю. Иногда действительно из-за мелочей, а иногда, наверное, не совсем. Например, я переживаю, что не нравлюсь нашей учительнице Марине Станиславовне. Папа говорит – это мелочь. Вроде бы папа прав. Закончу школу и забуду об этой училке. Да и сейчас она ничего плохого мне не делает. Но ведь это моя жизнь, часть моей жизни. Это человек, которого я вижу каждый день и чье настроение на меня влияет. Когда кто-то, даже кто-то незначительный, да хоть водопроводчик! – у нас постоянно проблемы с горячей водой, – делается постоянным участником твоей жизни, это… становится важным. Потому что… а кто еще важен? Королева Англии? Президент Трамп, которого я в жизни не увижу? Ну, глобально, конечно, да. Но не эти люди учат меня в школе, ставят мне оценки, налаживают мне горячую воду, смотрят на меня косо или с улыбкой, хвалят меня, радуют или огорчают… Если вдуматься, то все, что мы называем мелочами, – потолок после дождя протекает, насморк, повздорил с приятелем – важнее, чем глобальное потепление и война в Сирии. Нет, серьезно! Папа приходит домой понурый не потому, что где-то на другом конце света бомбу взорвали, а потому, что ему начальник нахамил, зарплату понизили и к тому же папа зверски проголодался. И последний пункт вообще самый важный, если быть до конца честным. Если продолжать быть честным, то во вселенском философском масштабе войны, бомбы, международные конфликты, нищета и болезни тоже мелочи. Потому что в конце концов все умрут и все будет неважно. Вот какой я умный. На этой оптимистичной ноте мой мыслительный процесс прервал папа. Он впервые за год вернулся домой с букетом ирисов. Это был огромный букет без упаковки. Просто стебли перехватили белой лентой. Мама вышла из спальни и буквально запрыгала. Рот до ушей. – Какая красота! Красотища! Ура-ура-ура! В кои-то веки! Ведь не дождешься от тебя обычно. Ми-и-и-и-и-и! Спаси-и-ибо! – Мама почти танцевала со своим букетом. – Ну что ты, – улыбнулся папа, – это такая мелочь. – А по какому поводу? – Да просто настроение хорошее. Солнышко. А еще наконец-то квартальную премию заплатили. – Мизерную? – Ну да, как всегда. Но все равно – мелочь, а приятно. Родители обнялись и стали медленно, без музыки танцевать в крошечном холле нашей маленькой уютной квартирки. Обожаю, когда они танцуют. Сразу перестаю переживать из-за международных конфликтов и двоек по математике. Подарок для родителей У моих родителей намечалась годовщина. День свадьбы. А мне было совершенно нечего им подарить. Я знал, что могу взять карманные деньги и подарить маме цветы, а папе… ну, тоже что-то маленькое, незначительное и скучное, например крохотный карманный флакон одеколона за пятьсот рублей из «Рив Гоша», там такие продаются, мне Паша говорил. Но мне не хотелось дарить какую-то ерунду. Когда я был совсем маленьким, я всегда дарил родителям рисунки или что-нибудь из пластилина, однажды мы с папой вместе слепили из пластилина домик для свечи. Но это было давно. Теперь я уже не маленький, чтобы дарить глупые рисунки. Я представил себе, как здорово было бы, если бы я заработал кучу денег. Я бы, как Элвис Пресли, подарил маме розовый «кадиллак», а папе – маленький домик в горах. Папа всегда мечтал жить на природе. Или я устроил бы для родителей какое-нибудь невероятное путешествие в страну, где они никогда не бывали. Еще я бы отвел маму в магазин, и мы купили бы ей все те дорогие вещи, которые ей не по карману. Моя мама очень красивая, и ей нужны самые лучшие вещи. Потом я бы полностью отремонтировал родительскую квартиру, поставил бы новую мебель, и все стало бы чистым и очень-очень приятным, как мама любит. И еще я бы папе подарил айфон, чтобы он больше не ходил со своим старым ужасным тяжелым телефоном, и крутые часы. Однажды я слышал, как папин приятель хвастался своими часами – говорил, что такие часы всегда покупают люди, которые в жизни чего-то добились. Когда я это услышал, мне хотелось броситься на папиного приятеля и показать ему язык. Но я не стал этого делать, ведь я уже взрослый и веду себя по-взрослому. После того как я купил бы родителям все, о чем они мечтают, я бы дал им побольше денег, чтобы они не волновались о том, что денег не хватит, если они заболеют или что-нибудь случится. И тогда мои родители были бы счастливы вдвойне: они получили бы все и поняли бы, что мною можно гордиться. Они поняли бы, что не напрасно меня воспитывали и что со мной все будет хорошо. Когда я рассказал об этом своему другу Паше, он рассмеялся. – Ты запиши все подарки на бумажку и представь им список, чтобы они заранее знали, чего ждать от тебя в будущем. – Ну конечно… А вдруг не выйдет? Тогда мне будет стыдно. – Ну, что-то да выйдет. Если ты начнешь копить на «кадиллак» прямо сейчас, а твои родители проживут еще лет двести… – Хватит ржать! Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=43318988&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.