Дрожащая тварь

Дрожащая тварь Саша Чекалов На самом деле этой книге не следовало бы появляться: я давно понял, что мои драматургические опыты, во-первых, слишком сыры, а во-вторых, в принципе не подходят ни одной сценической площадке! Но, понимая это (и заранее принимая любую критику), решил тем не менее рискнуть и обнародовать: и несколько пьес – и, заодно, немного прозы, герои которой склонностью к вставанию в позу (переходящей в позёрство) тоже создают ощущение некоего странного театра… Зачем это мне? Просто чтобы закрыть гештальт. :) Дрожащая тварь Саша Чекалов © Саша Чекалов, 2019 ISBN 978-5-4496-4338-4 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Красный отсвет трилогия На отшибе одноактная пьеса-пролог ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Алик Перов – художник, 35 лет. Демидов – мужик, 31 год. Массовка – мужчины в возрастном диапазоне от двадцати до пятидесяти пяти лет, человек тридцать. Действие происходит на… собственно, на отшибе. В 2002 году. Ближний занавес открыт. Дальний занавес – открывается. На сцене угол сарая из неструганых досок, крытого рубероидом, без окон; перед сараем невысокая лавочка, на ней сидят Алик и Демидов. Демидов (поводя носом возле самого уха Алика). Это чем же, так-то… а? Алик. Да вроде не должно ничем особенным… Демидов (задумчиво). Прия-атно. Алик. А, это… Это шампунь. Демидов. Знаем, слыхали. Чистота… Алик (перебивая). Во-во, залог здоровья. Так вот оно всё и… (замолкает и смотрит на часы). Демидов. Чистенькие, значит… Алик. В некотором роде. Демидов. Прямо словно и не такие же, как вот мы… Алик (рассеянно). Да такие же точно, на самом деле… Демидов. Будто не из плоти, а так… видимость одна… Алик. Из плоти, из плоти… Из чего ж ещё! Господи, да кому это интересно… Демидов. А вот, скажем, можно ли такого, как ты… это… (мнётся). Алик. Чего «это»? Демидов. Ну, я не знаю… это самое. (Чешет в затылке.) Алик. Говорите, говорите, что же вы! Демидов. Одним словом… как бы того… Алик. Ах, это… Ну, не знаю… Можно, в принципе. Демидов (живо). А нельзя ли, к примеру… да вот хотя б и мне! Алик. Ну-у… Надолго? А то сегодня ещё в два места успеть надо бы… Демидов. Так это ведь от тебя всецело зависит! Алик. Ну, раз так… (Встаёт.) Тогда пойдёмте, что с вами поделаешь… Демидов торопливо вскакивает. Оба уходят за сарай. Примерно через полминуты в полной тишине раздаётся тупой стук. Слышно, как что-то мягко падает. Ещё через минуту из-за сарая выходит Демидов, в руках колун. Демидов вытирает жало пучком травы, неразборчиво мурлыча песню БГ, про ласточку. Дальний занавес закрывается. В зрительный зал быстро входят и энергично пробираются по рядам люди из массовки; некоторые из них в форме военного образца, с разномастными повязками на рукавах, в портупеях и т. п., большинство же одето совершенно обычно, неброско, в типичный ширпотреб. По их манере вести себя видно, что все находятся в приподнятом настроении. У каждого в руках по маленькому туристическому топорику (цельнометаллическому, с резиновыми накладками на ручке). Оператор светового пульта зажигает красный фонарь. Ближний занавес закрывается. Смотрины пьеса в четырёх актах ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Алиса – очень бледная брюнетка, 23 года. Алик – художник, 34 года. Время – молодой человек неопределённого возраста. Действие происходит в московской квартире в 2001 году. Акт I Занавес открывается. На сцене (оснащённой поворотным механизмом, но в данный момент неподвижной) бедно обставленная комната; по некоторым признакам (раскиданные подрамники, стоящие у стен планшеты, мольберт в углу, в другом – раздолбанный этюдник, а также рулоны бумаги, грязные банки, бутылки и прочее) видно, что в комнате живёт и работает художник, хотя, строго говоря, это не мастерская. Середину комнаты занимает квадратная кровать, она застелена покрывалом с изображением лежащего тигра. Рядом две табуретки; на одной, ближней, повернувшись спиной к зрителям, сидит Алик, раскладывающий на второй принадлежности для живописи; на краю кровати лежит планшет с натянутой акварельной бумагой. Позади кровати стоит ширма, японская или китайская, за которой явно кто-то есть: это понимаешь, видя, как через неравные промежутки времени на верхний край с задней стороны набрасываются один за другим предметы женского туалета. Последним следует бюстгальтер, после чего из-за ширмы, зябко поёживаясь, выходит Алиса; на её запястьях множество браслетов и фенечек, на шее стальная цепочка с овальной пластиной (на которой выдавлено имя девушки) и кожаный ошейник, усаженный стальными клёпками. В этот момент сцена незаметно для глаза, как минутная стрелка, начинает вращаться… и в таком режиме вращается на протяжении всего действия пьесы, за исключением моментов, оговорённых особо. Алиса. Ну, и как мне тут теперь… (осматривается) А? Алик (живо). Да как тебе удобно! Осваивайся. Вот, на кровати, например… Сейчас посмотрим. Главное, чтоб ничего не затекало! Чуть только начнёт, сразу же говори, угу? Алиса. Угу. Алик. И мы тогда перерыв сделаем… Тут важно сразу выбрать такую позу, чтоб и тебе не напряжно, и… ну, и мне чтоб было э… Алиса. Живописненько? Алик. Точно. Некоторое время Алиса принимает различные позы, на разные лады раскидываясь на кровати, но Алик всё качает и качает отрицательно головой… и вдруг резко выбрасывает вперёд ладонь с растопыренными пальцами. Алик. Стоп! Ну-ка… Так вот – нормально, удобно? Алиса. Да… вроде. Алик. Ну, здорово! Тогда поехали. Садится, берёт планшет, лёгкими движениями карандаша как бы набрасывает контурный рисунок (для зрителей, впрочем, невидимый: так и должно быть в натуре); через пару минут полного молчания занавес (необходим одинарный!) закрывается, причём параллельно движению его края через всю сцену, из одного её конца в другой, проходит Время, неся табличку «ПРОШЛО ПОЛЧАСА». Почти сразу в том же направлении отъезжает другой край занавеса, вновь, но теперь уже с противоположной стороны открывая сцену – которая за это время успевает повернуться таким образом, что теперь спиной к зрителю на переднем плане сидит Алиса, Алик же, соответственно, напротив, сзади: к залу лицом, но полускрыт планшетом. Мы не видим, как подвигается дело, но в руках Алика уже не карандаш, а кисть (плоская, беличья, номер навскидку двенадцатый, где-то так), следовательно, он пишет. Сцена медленно вращается в обычном режиме. Акт II Алик. Ты не устала? Алиса. Ну, вообще-то, есть немного. Алик. Всё, перерыв! Алиса с облегчением вздыхает, осторожно двигает занемевшими плечами, поднимается… Бродит по сцене, массируя руки-ноги, периодически делая наклоны вперёд и назад. Алик смотрит на неё, не скрывая восхищения. Алик. Эх, жаль в работе всего не передашь… Ты такая пластичная! Алиса (с деланым безразличием, хотя лицо, шея и грудь слегка пунцовеют). Плаванье, художественная гимнастика… Алик. А вот я с детства к спорту как-то не очень… Алиса. Надо спортом заниматься, надо… Смотри, какие складки у тебя! Алик (печально разглядывая свои бока, обтянутые маечкой). М-да. Хреново, конечно, выгляжу… Алиса. Хотя ты вон зато рисовать умеешь. Каждому своё. Алик. Это да… У меня ещё и комплекция такая, что толще кажешься: кость широкая… Алиса. Да какая там широкая! Ты на меня посмотри, вот где широкая… но, заметь, ни одной жиринки лишней! А у тебя… Алик. Да ты что говоришь-то! Широкая? У тебя – широкая?! Да ты широкой не видела! Вот у меня… Алиса. А давай сравним! Алик. А… пожалуйста, давай, сравним. Алиса. Давай? Алик. Ну, давай. Алик раздевается, они встают рядом, лицом к зрителям. Алик. Вот, смотри… Алиса (не давая слова молвить). Нет, это ты смотри: вот здесь… Видишь? Твоя коленка – и моя! Ну, и у кого шире?! Алик. Да при чём тут коленка! Ты на щиколотки смотри! и на предплечья! (Алиса смотрит.) Нет, это не предплечья, это плечи. Вот предплечья! (Показывает.) Видно же… Алиса. Ничего не «видно»: у женщины, понятно, кость уже, в любом случае, – нужно на это скидку делать! Алик. Так о том и речь, что вам в десять раз легче быть худыми! Алиса. Да какое там… Алик. Легче! Раз в десять… или в сто. Алиса. Ну щас… Алик. Да в натуре. Алиса. Ага, во-во… Алик. А чё, нет, что ли?! Безобразная перепалка в том же духе продолжается, постепенно, впрочем, стихая. Занавес закрывается; Время проходит с табличкой «ЕЩЁ ОДИН ЧАС». Акт III Занавес открывается. Сцена вновь провернулась: Алик, одетый, сидит опять спиной к зрителям. Придерживая левой рукой планшет, стоящий на коленях, правой он наносит энергичные мазки. Зрителю видно, что к этому времени художник успел передать основные цветовые и тоновые отношения, но за проработку деталей ещё не брался. Алиса сидит на положенном месте, приняв соответствующую позу. Изо всех сил пытается удержать зевоту. Наконец всё-таки зевает, прикрыв рот. Алик. Не дёргайся. Алиса. А долго ещё? Алик. Ну-у… А каким временем мы располагаем? Алиса. Вообще-то, вечером педсовет, тётки из РУНО будут… Завуч вызывала: (передразнивая) «Э, Нигматуллина, милая, выступи по моей теме, будь добренька!»… Алик. Выступишь… Успеем, не боись. Алиса (задумчиво). Я иногда сама себе удивляюсь… Если бы пару лет назад мне сказали, что в интернате буду работать… да ещё и воспитательницей… Алик. Да-а. Это ты, конечно, круто… Я бы так не смог. За такие крохи – такой крест… Алиса. Ну, уж и крест… Так, рутина… Можно подумать, у меня есть выбор! Что ещё я умею делать-то, а?! Алик. А если курсы какие-нибудь окончить? Алиса. Какие там курсы теперь… Инерция покоя проклятая… А тут ещё дети! – все силы на них уходят… Вчера Нефёдов опять Гурвич под юбку залез… Алик. Гурвич – это что? Алиса. Оксана Гурвич… Родители богатые, жить любят, девочка им мешает… Вот так, при живых папе с мамой… Алик (перебивает). И что Нефёдов? Алиса. А Нефёдов просто какой-то малолетний маньяк, без преувеличения! Он, знаешь… Вот смотри, сейчас покажу… (Вскакивает, идёт к ширме, выдёргивает из вороха одежды юбку-макси; надевает через голову и, топлес, ложится на кровать.) Иди сюда. (Алик нерешительно подходит.) Так. Ага… (Расправляет юбку.) У Саны примерно такая же. Теперь возьми… скажем, вот эту свою баночку… ну, или краски, не важно… (Алик берёт в руки коробку красок «Ленинград», вертит в руках.) Ладно, пока положи их… Вот что, просто попытайся накрыться с головой: таким образом, чтоб и света дневного не видеть! – но чтоб руки что-то делать могли… Алик. Так ты же сними её сначала… Алиса. Нет. Нужно чтоб я лежала – а ты залезаешь мне под юбку и… Алик. Ты чего, Аль, совсем?! Алиса. Да я серьёзно, ну! Попробуй! – что ты, в самом деле… Просто проверишь, можно ли в таком положении что-то делать – и чтоб свет не пробивался… Алик. Ну, даже не знаю… (Становится на колени, Алиса подползает ближе к краю кровати; Аликовы голова и руки скрываются под Алисиной юбкой.) Вроде темно. Демидов. Придержи язык. Это ты у нас жертва, гы-гы… С другой стороны – ну да, обстоятельства… Алик. Да, тяжело вам… Демидов (рявкает). «Демидов»! Алиса. А если ты руками будешь что-нибудь делать? Алик (голос его звучит приглушённо). Чего делать-то? Алиса. Ну, господи, «камень-ножницы-бумага» сам с собой! (Под юбкой происходит возня.) Алик (из-под юбки). Если двигаться, то свет проникает. Алиса. Ага-а! Так и знала, что враки это всё… Алик. Что враки? Алиса. А то, что Нефёдов так плёнки проявляет и фотографии печатает! Он, поганец, знаешь что ей сказал? Что вот это вот – это единственное по-настоящему тёмное место во всём интернате. И что если она хочет, чтобы в стенгазете фотки были с конкурса строевой песни, то пускай ему помогает! А она поверила. Она у нас всему верит, что ни скажешь: немного не от мира сего девочка… Алик (продолжает говорить de profundis). Так не видно же ни фига! У фотографов же фонарь специальный! Алиса. Ты дослушай! – я ему то же самое сказала… и – угадай, что, по его словам, красный фонарь заменяет?! Догадаться несложно… Им же зачастую белья не выдают: то прачечная бастует, то все машины в ремонте… Так и ходят… Под юбкой снова какое-то движение. Внезапно Алиса издаёт тихий стон, с оттенком изумления. Алиса. Ты что это?.. Занавес закрывается. Но зрители успевают заметить, как Алисины руки судорожно смыкаются на голове Алика поверх юбочной ткани… Время проносит табличку «И ЕЩЁ ПОЛЧАСА». Акт IV Кровать. Прислонённый к ней, стоит планшет с полусрезанной (начали, но бросили) готовой работой; на покрывале макетный нож, на полу – опрокинутая табуретка, в луже грязной воды валяются кисти, палитра и прочая дрянь. Правее – вторая табуретка, на ней, поверх кучи одежды Алика, сам он прилаживает телефонную базу с трубкой. На кровати, раскинув ноги с растопыренными в истоме пальцами, лежит на спине Алиса. Наконец Алику удаётся придать трубе относительно устойчивое положение, после чего он бросается к Алисе и вспрыгивает на неё; в тот же миг раздаётся телефонный звонок; сидя на Алисе, Алик перегибается вправо, тянется к телефону, теряет равновесие и валится на пол, увлекая за собой табуретку; аппарат рушится, трубка слетает с гнезда… Алик хватает её, прижимает к уху и… судя по облегчению, отразившемуся на лице, связь не разъединилась. У зрителей крепнет уверенность в том, что звонка этого он ждал и придаёт ему большое значение. Алиса тем временем сползла с кровати, подобралась к Алику и самостоятельно подлезла под него, напряжённо вслушивающегося… Видно, как Алиса приподнимается на локтях; на её лице неожиданное и неприятное выражение пристального внимания. Алик. Ну, и?.. (Пауза.) А я при чём? (Пауза.) Это что ж, теперь так и будет? (Пауза.) Что «Перов»?.. Почему не понимаю? – Как раз понимаю, но я-то при чём?!.. Нет, я… Отнимает трубку от уха, тупо глядит в наушник: видимо, на том конце провода пошли гудки; переводит глаза на Алису, взгляд по-прежнему отсутствующий. Алиса. Ну! Алик. Заказ. Алиса. На что заказ-то? Алик. Ни на что, а на кого… На меня. Алик неуклюже слезает с Алисы, он выглядит внезапно постаревшим лет на десять. Прислонившись к кровати, садится, Алиса устраивается рядом, оба почти в профиль к зрителям. Теперь они выглядят не обнажёнными, а – нелепо голыми, будто в бане. С опущенными плечами, сутулые, они сейчас вообще не кажутся способными на какие-либо отношения, кроме деловых. Алиса. И что теперь? Алик (задумчиво). Вот так Демидов… Алиса. Нефёдов. Или… Ты кого имеешь в виду? Алик. Я имею в виду Демидова… А Демидов имеет в виду меня. Алиса. А кто это? Алик. Да есть тут один… (Говорит с надрывом, резко поворачиваясь к Алисе, пряча её ладони в свои.) Понимаешь, нельзя мне сейчас! Ничего нельзя… Понять бы ещё, по какому принципу они людей выбирают… Я, например, до позавчерашнего дня и о существовании-то их не знал! Алиса (взволнованно). Ты про кого говоришь? Алик (обмякнув, рассеянно перебирая её пальцы). Да уж лучше тебе, пожалуй, не знать… Видишь ли, есть такой Демидов… За сценой слышны приближающиеся шаги. Внезапно освещается дверь в глубине сцены, незаметная ранее; она распахивается. Входит Время, на этот раз без таблички, но в форме, напоминающей военную, и в неуместно ярких кроссовках «Simod»; заложив руки за спину, он не спеша обходит кровать и останавливается рядом с Аликом, разглядывая его в упор. Время. Да-да, Перов, вот именно таким мы вас и представляли. (Челюсть Алика отвисает.) Я, конечно, могу и здесь, но, может быть, всё-таки при даме будет как-то… Алик (торопливо). Да-да… Если можно, я бы себя в порядок сначала привёл, быстренько… Занавес. Любовь одноактная пьеса-эпилог ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Демидов – дородный мужчина из тех, кого принято называть успешными, 37 лет. Алик, раб Демидова – измождённый тип, 41 год. Зрители – статисты различного возраста. Действие происходит на окраине Москвы в 2008 году. Занавес открывается. На сцене фрагмент железнодорожной платформы; видна вывеска «ЛОСЬ». В левой части перрона почти никого нет, одни лишь Демидов и Алик стоят, облокотившись на перила ограждения. Демидов похож на клоуна: на рукаве блейзера цвета бордо лазоревая повязка с невразумительной символикой, в руке стек, на голове высокое кепи. Алик одет крайне бедно, фактически в лохмотья – явно не раз подвергавшиеся стирке, химчистке и прожарке; правый рукав пиджака пуст и приколот к плечу булавкой. Справа – вповалку лежат зрители: раненые и трупы. Слышны стоны. «Caterpillar» (искусно выполненный из папье-маше) сгребает тела, нагромождая их на путях. Звучит фонограмма натужного рёва мотора (впрочем, достаточно тихо, чтобы был слышен разговор Демидова и Алика). Демидов. Тебе привет. Алик. От кого? Демидов (с нажимом). «Демидов». Алик. От кого, Демидов? Демидов. А угадай! Ты ж не дурак, вот и прикинь, много ли осталось тех, кто может тебе приветы передавать… Алик. Я не знаю, Демидов. Извините, ничего в голову не приходит, правда. Хотя… Может, Алиса? Демидов (хохочет, причём долго, аж в итоге слёзы выступили). Ох, уморил… Извини, друг, это шутка была. А ты и поверил… Ты у нас прямо всему-всему веришь… Алик. Демидов, зачем вы так! Демидов. Я не понял, мясо, ты, кажется, недоволен? (Выпучивая глаза, разворачивается к Алику.) Алик (закрываясь локтем). Зачем вы так, Демидов? Демидов (взбешённый, бьёт Алика по голове и руке стеком, целя в лицо). Руки по швам!.. Шо такое? Спорить будем? Руки по шва-ам, кому сказано?!.. А и хрен с тобой. (Вдруг успокаивается; достаёт платок; снимая кепку, вытирает лоб и шею, снова надевает.) Извини, ты же знаешь мой характер дурацкий… Ну, ну, перестань бычиться… О чём мы там говорили? Алик (отнимает руку от лица; видно, как на запястье и на голове вспухают кровоподтёки). Мы говорили о любви, Демидов. О любви и о закономерностях развития социальных отношений. О социальном заказе. Демидов. Во-во, о заказе… Так интересно: ежели заказ сделал, а пока его выполняли, прогорел и заплатить теперь не могу – кто я тогда выхожу, чисто по-человечески? Алик. Видимо, жертвой обстоятельств выходите, Демидов… Вы ведь к этому клоните? Демидов. Придержи язык. Это ты у нас жертва, гы-гы… С другой стороны – ну да, обстоятельства… Алик. Да, тяжело вам… Демидов (рявкает). «Демидов»! Алик. Да-да, я помню: тяжело вам, Демидов. Демидов. Именно, тяжело! Другим не скажу, тебе скажу: ты меня понимаешь… Редко, но бывает и тяжело… И, потом, никто ведь работать не хочет! Вашему брату только дозволь расслабиться, вы тут же… А ты говоришь, любовь… Алик. Алиса, Демидов. Демидов. Чего? Алик. Я просил вас узнать, по вашим каналам… Демидов. А… Узнавал, действительно. Однако… Алик (перебивает). Лжёте, Демидов: не узнавали. Более того, по вашему голосу я угадываю, что вы благополучно забыли о моей просьбе – как забывали неоднократно и ранее… Демидов (не давая ему продолжить). Ну всё, терпение кончилось! Бьёт Алика, стек разлетается в щепки. Алик, уткнув лицо в плечо и выставив вперёд руку, наступает на Демидова; изловчившись, тот ударяет его ногой в подбородок, явственно слышен хруст челюсти. Демидов, по-видимому, всё-таки дилетант, поэтому не удерживается на ногах и падает на спину, ударяясь затылком. Алик, выведенный из строя, приземляется рядом. Оба неподвижны. Луч прожектора выхватывает из полумрака бульдозер, который разворачивается и спихивает тела Демидова и Алика в общую гекатомбу, на рельсы. Свет гаснет, но в наступившей тьме мы успеваем заметить в кабине мерцающий огонёк папиросы. Занавес.     21.06.99 Изнанка …Завалят братишку за тонну грина, лишь губы бессильно прошепчут: «Грена…»     (из ненаписанного) Есть поставленная задача: создать либретто мюзикла. В голову не приходит ничего… Но обещали денег. Поэтому – начинай-ка ты подобру-поздорову, а то возможность будет упущена, и… И, короче, давай попробуем, ладно? Чёрт с тобой, давай попробуем. Итак… Действие строится примерно таким образом. Акт I 1. Всё хорошо. Описываются отношения главных действующих лиц, их жизненные обстоятельства. 2. Появляются первые признаки медного таза – результаты действий антагонистов и прочей ботвы. Акт II 1. Активное противостояние наивного добра и грамотного зла, вследствие какового противостояния добро оказывается в полной… э, зависимости от получившегося расклада. 2. Парадоксальный ход, найденный одним из положительных героев (желательно второстепенным), приводит к неожиданному финалу, как-то так. Время действия: век, являющийся по нашим понятиям «золотым», а ещё лучше – ряд событий, приведших некогда к наступлению оного. Место действия: наша страна или какое-то иное политико-социальное образование, существовавшее в означенный период на её территории (только не очень древнее, иначе ведь от зрителей сопереживания не дождёшься). Варианты: Киевская Русь накануне Крещения (плохо: на Украину такое не вывезешь, им там интерпретация сюжетной основы не понравится, наверняка); Смутное время, Москва накануне изгнания поляков… но тогда уже в Польшу не суйся с гастролями. М-да… И ведь не так много у нас подобных моментов, чтоб было из чего как следует выбрать! (Недостаток «исторического» подхода: нужно владеть материалом, а я… это самое. Не сказать, чтобы прямо-таки владею им, увы. Недостаток «кануна» – вынужденное соблюдение законов классицизма (как минимум единство времени и места: события-то назревают, участники должны быть на стрёме, «играть рядом, чтоб мама из окна видела»), это идёт вразрез с требованиями современности (препятствует широте охвата темы, лишает динамичности… короче, второго «Кандида» не создать).) Думаем дальше. Россия накануне изгнания французов? Было: «Гусарская баллада»… Потом, что на это скажут французы! СССР накануне победы в Великой Отечественной войне? Избито. (До полусмерти избито, говоря по совести.) Да и немцы не поймут… Чувствую, придётся отказаться от первоначально выбранного курса, внесём коррективы. Время и место действия: Москва эпохи отмороженных, смерзшихся (и похоже, от слова "мерзость"), а потом резко оттаявших девяностых (что ещё остаётся-то!). Теперь попробуем определить, кто у нас будет фигурировать. Например: 1) главный герой… собственно, их должно быть двое, сейчас модно, чтобы главных была парочка; пусть это будут два брата… двое, как говорится, человеков действия: они сироты и поэтому селфмейдмены; 2) их лучший друг – раздолбай, склонный скорее не к действиям, а к размышлениям и наблюдениям со стороны; интроверт, замкнутый на самом себе и на абстрактных размышлениях о судьбах мира; зовут Митя; 3) мать лучшего друга: женщина, в которой радушие и доброжелательность, а также вера в хороших людей поднимаются до вершин мудрости; сынок испытывает по отношению к ней искреннюю любовь, но с оттенком лёгкой иронии, а вот два брата – подолгу зависающие у Мити – относятся к Митиной маме (для них она тёть-Таня) с глубоким уважением (мотив недополученной в детстве родительской любви) и нередко укоряют Митьку за излишне легкомысленный подход, практикуемый тем в отношениях с представителями старшего поколения; 4) девушка младшего из братьев – сестра-близнец Мити, (зовут Марией); Мария девушка хорошая (пока это единственное, что можно сказать о ней с уверенностью), ну, и поэтому, как положено, любит всех вышеперечисленных: мать, Митю и своего парня, одного из братьев (пусть братьев зовут Андрей (Дрюня) и Сергей (Серый), так она, к примеру, любит Сергея). Митя относится к сестре двойственно: конечно, если б её, до того похожей на него лицом и вместе с тем настолько отличающейся темпераментом, не существовало, то было бы, пожалуй, не столь интересно жить… но с другой стороны, очень уж это трудно – привыкнуть к тому, что она, коза такая, выросла и её теперь кто-то… хм. Пускай даже и лучший друг, не имеет значения! (Формально-то придраться не к чему: скоро Мария и Сергей должны пожениться…) А теперь о гадах: 1) бывший одноклассник Андрея – Виктор (Сергей, Мария, Митя – эти все младше где-то на год); Виктор бывший школьный доминант, всех там в своё время строивший; когда-то сох по Марии, на почве чего возникали конфликты, последующая конфронтация с обществом и т. п., но к настоящему моменту всё перегорело, он её больше не любит; впрочем, осадок остался, и – тлеет в душе (чёрной!) мысль о том, что неплохо было бы отомстить… кому-нибудь; сейчас Виктор выбился в «серьёзные» люди (владеет сетью ларьков, но истинным его призванием является суровый и бескомпромиссный рэкет); 2) быки Виктора – Колян и Вован (есть, конечно, и ещё, но эти самые заметные), с ними всё ясно; 3) конкурент Виктора – Руслан; субъект ещё более отстойный; 4) девушка Руслана: страдающая от непонимания, тяготящаяся своим положением красивой вещи, начинающая догонять, что неплохо бы как-то отделаться от своего опасного покровителя, но… желающая сделать это по возможности «красиво»; девушку зовут Аня; она одноклассница Мити, Марии и Сергея. Кроме того – массовка: нечто вроде резерва персонажей (их можно вытягивать из рукава по мере надобности). 1. Живут себе положительные герои, никого не трогают. Решают помаленьку свои локальные проблемы… Да-да, проблемы кое-какие есть. В первой сцене первого действия первого акта Сергей и Мария объясняются друг дружке в любви. Далее нужны деньги (на свадьбу и обзаведение), но их, конечно, нет: мать на пенсии, все остальные заинтересованные лица, кроме Андрея, студенты, Андрей же работает кем-то типа библиотекаря или смотрителя музея (по ночам разгружая фуры на таможенном терминале), тоже не очень богат, мягко выражаясь… И Сергей решает искать работу. После недолгих поисков устраивается в ларёк, шмотками торговать (а владелец ларька – Руслан, во как). Всё это происходит на фоне того, что девушка Сергея, Мария, учится в консерватории по классу скрипки (и, возможно, позже следует ввести комическое лицо: соседа, которому занятия Марии мешают смотреть сериал (а в сериале действие развивается примерно так же, как в нашем мюзикле… хотя какой это, к бесам, мюзикл! – тягомотина какая-то…). Тёть-Таня обеспокоена состоянием Мити, немного двинутого на почве компьютера, на 3D-анимационных программах (в этом случае можно будет назвать мюзикл «3D»: и броско, и современно). Так-то Митя вроде нормальный парень, но уж больно увлёкся виртуальной жизнью… Или нет, не надо 3D! Пусть лучше он у меня книжки читает. Короче, вроде бы всё пока в ажуре… если не считать того, что «грузчик» Андрей по ночам работает в паре с тем самым соседом, который, вообще-то, музыки не любит, то есть, ну, вот совсем, и основной темой досужего трёпа этого деятеля является проклятая скрипачка этажом выше, которая его достала; Андрей, что делает ему честь, обычно отделывается односложными репликами, однако в глубине души сочувствует: у его друга сестра такая же: тоже «скрипит» почём зря (отождествления одной с другой чудесным образом не происходит). 2. События начинают развиваться. К ларьку, в котором работает Сергей, подкатывают Колян с Вованом и требуют для Виктора денег. Их запрос Серый пытается переадресовать высшей инстанции, но бойцы, как им и полагается, бьют его смертным боем и в качестве трофея забирают самую ценную часть товара: песцовую шубу. Избитый Сергей идёт на поклон к Руслану. Тот в непонятках. Встречается с Виктором: мол, что за дела? В ходе переговоров всплывает фамилия Сергея (например, Орлов), и Виктор, задав ещё пару наводящих вопросов, уясняет для себя, что речь, оказывается, идёт о его школьном сопернике в любви. Вот она, возможность отомстить! Виктор, типа, «вспоминает», что, ё-моё, оказывается, учился в школе с этим Серёгой, он ещё тогда вроде с Аней какой-то гулял, с Третьяковой… а это девушка Руслана! Тот: «Не свисти», – а Виктор в ответ: «Зуб даю!"… Внимание Руслана тут же переключается, и он отваливает, торопясь увидеться со многими заинтересованными лицами. В первую очередь, с Сергеем. Вызвав к себе, Руслан говорит ему следующее: «Я тут поспрошал, эти двое не для Червивого трясут (Червивый – погремуха Виктора), а какие-то залётные; мне за ними бегать резона нет, разбирайся как хочешь. А за беспокойство выплатишь. И не одну, а две суммы. Сроку неделя (нет, нереально, пускай будет месяц), и процент не забудь… Или я из тебя самого шубу сделаю.» (Во-во, типичный мюзикл…) Сергей со всей этой бедой приходит домой; вернее, даже не домой, а к Мите, Марии и тёть-Тане (да это, в общем, и есть его настоящий дом, они-то с Андреем живут в крошечной однокомнатной квартирке, которую им, интернатским, на двоих с трудом дали, да и ту лишь на время мюзикла – и так тесно в ней, бесприютно!); Андрюха, тот давно уже на месте: за столом сидит, чаем надувается на шару. 3. «Семейный»… да можно и без кавычек, семейный совет. На тему «что делать?». Тёть-Таня начинает задавать вопросы по существу: «А сколько конкретно лавэ нужно?»; «Может, продадим чего? или займём у кого-нибудь?» и т. п. – но ответ на всё один: «Да с какой стати я вообще ему башлять буду?!». Решают в конце концов обратиться за советом к Виктору, ведь никто из них не подозревает, в какого окончательного гада тот превратился за истёкшее время: то ли забыли, каким ещё в школе он обещал стать, то ли просто такие наивные и беспечные… А? Не важно. Так или иначе, некоего Червивого (координатора деятельности Коляна и Вована) Сергей со школьным Виктором Черевиком не сопоставляет никак. Ну не в курсе он, что тут поделаешь! Что же дальше. Находят полустёршийся телефон в записной книжке. Звонят Виктору. Виктор отменно внимателен и деликатен. Обещает помочь… А сам связывается с Русланом и заявляет: «Достал уже! Верну я шубу, верну, не мельтеши только… И орлов своих не натравливай». Заявляет – в расчёте на то, что Сергей по итогам разговора крупно огребёт. Действительно. Отделанный неизвестными ему лицами, Серый попадает в больницу. (А счётчик тикает.) Андрей с дядь-Геной (тот самый сосед-антискрипач) пытаются разыскать обидчиков Сергея, безрезультатно (и слава богу, если вообразить последствия); Митя – даёт мудрые советы; Мария – грустно пиликает на скрипке целыми днями… так что сосед в перерывах между попытками найти Русланову банду скрипит зубами от бессильной ярости. (Неплохо бы объяснить, отчего он просто не поднимется на этаж выше и не познакомится с мучачей (от слова «мучить», да!) – заодно и идентифицировал бы… И вообще, интересно получается: вот они с Андреем закончили разгружать, пора домой, а им-то, выходит, практически по пути, причём до самого дома! до самого подъезда! до самого… (Андрей-то, как и брательник евонный, на постоянке у тёть-Тани зависает.) По идее, в одном лифте ездить должны! Удивительно ещё, как дядь-Гена не заподозрил, что это сам Андрей скрипкой балуется… Нет, ну мог же по-соседски справки навести, к примеру: «Ты же, Дрюня, наверно, в курсе, хто ето у вас такой музыкальный? Давай, колись!"… Впрочем, бывает и не такое… Собственно, в чужую жизнь уже давно не принято лезть. Бок о бок корячимся на работе? Ну и что? Человек человеку пустое место… Но – вот поди ж ты, вместе ищут Серёгиных обидчиков! Что-то тут не сходится, надо подумать.) Какой же всё-таки это геморрой – либретто писать! Эх… Денег обещали, вот в чём дело-то. Так что… 4. Виктор цинично (и коварно!) предлагает семье деньги. Так как Сергей в больнице, за деньгами к Виктору посылают Митю (необходимо уточнить, почему именно его: за неимением лучшей кандидатуры?). Тот получает бабки (вместе с предупреждением: мол, Виктор может дать в долг лишь ненадолго) … и тут же, в ближайшем закоулке, их у Мити отбирают заранее предупреждённые Колян и Вован. (Ну что у меня за герои такие подобрались: все, как один, пальцем деланые!) Теперь денег должны ещё в два раза больше. Митя чувствует себя виноватым – и гадает, что ему теперь со всем этим делать… И у него созревает план. (Не то чтоб он его выращивал на подоконнике, в цветочном горшке, но типа.) Кроме того, не совсем ещё забывший школьного Черевика (сам не раз нарывался по малолетству на его, скажем так, немотивированную агрессию), с некоторым опозданием снявшись с ручника (вследствие потрясения фактом кидалова), прозревает Виктора в Червивом. Вернувшись домой, необдуманно рассказывает обо всём Марии. Мария в ужасе. Она ищет встречи с Виктором и находит, увы. Виктор вкрадчивыми речами усыпляет бдительность и ухитряется завлечь к себе домой, где насилует. «А скажешь кому – убью, дура!». «И ведь действительно убьёт», – слабо думает, возвращаясь домой, Машенька и… без какого-либо, логичного в данной ситуации, перерыва решает принять активное участие в операции под кодовым названием «Возмездие». 5. Тем временем Руслан по полной программе грузит Аню: мол, ах ты, тварь… А. ни сном, ни духом, но Р. ей не верит. Раздражённый до предела, наконец уходит, в какую-нибудь сауну (или куда там они все ходят обычно?) – пробурчав напоследок, что он её, Нюрку, «насквозь видит» и «на чистую воду выведет». И Аня понимает, что пора. В смысле – пора как-то дистанцироваться… Звонит Орловым, выясняет у Андрея (и как ещё застала, вот вопрос! – он же всё у тёть-Тани ошивается), в какой больнице лежит Сергей, затем приезжает к тому, добавляет информации к размышлению, в частности – признаётся, что ещё со школы по уши влюблена… в Андрея! в Дрюню нашего (который, к слову, по жизни находится в состоянии блаженной флегмы: то есть все люди братья, и я всех их люблю, но никого в отдельности для себя не выделяю); Сергей при случае сообщает Андрею об услышанном, и тут уж, конечно, даже Андрея пробивает, на ответную-то любовь: на халяву и уксус сладок, и рот корытом. Тёть-Таня пребывает в прострации: уж так всё плохо, так плохо… Кстати, пора тёть-Тане (ну, и всему её выводку) фамилию дать. Пусть будут Уховы… Так вот, тёть-Таня Ухова, что называется, на грани… Однако она, как было сказано, мудрая женщина (поверим автору на слово) – и тоже ищет пути решения… И тут вдруг Митя решает посоветоваться с ней по поводу своего плана. (Как следствие – с удивлением убедившись, что план чёток, выверен и даже более или менее выполним, она понимает, что мальчик наконец вырос.) План таков: как-то стравить между собой Виктора и Руслана, чтобы они друг друга замочили. (Но как?!) Сергей выходит из больницы, пока на костылях. Семья устраивает очередной сходняк. В качестве то ли почётного гостя, то ли нового члена семьи присутствует Анна. (Кстати, вот ещё что надо не забыть! На сцене всю дорогу присутствует балетная группа сопровождения, артисты которой облачены в форму ОМОНа, СОБРа, РУБОПа, муниципальных ментов там разных и т. п.… Присутствует – но ни во что не вмешивается! Допустим, оказываясь невольными свидетелями наезда Коляна и Вована на Сергея, ограничиваются тем, что в немом ужасе прижимают ладони к щекам, типа того. Ведут наружное наблюдение… Мысль в этом заложена такая: сегодня можно полагаться только на собственные силу, ловкость, расторопность, смекалку и глазомер.) 6. Короче, Уховы решают вот что. Сергей подбросит деньги (не деньги, в том-то и дело, а куклу!) Руслану в почтовый ящик, написав на обёртке: «Шубись, баклан! Привет от Вити» – или что-то похожее. Прочитав, Руслан обозлится: когда же увидит, что в пачке резаная бумага, совсем выйдет из себя. Разъярённый, позвонит Виктору и наедет. Виктор тоже заведётся с пол-оборота, естественно. Забьют стрелку. Хорошо бы не немедленную, а на следующий день: тогда Сергей как можно скорее поспешит встретиться с Виктором и скажет ему… Фигня, ничего не скажет. Потому что завтра гады взаимоуничтожатся, факт! Не нужно ни с кем встречаться Серому… А вот если НЕ взаимоуничтожатся (что тоже не исключено), то для всей компашки положительных героев затея может кончиться плохо. …Так, стоп. Нужно как-то по-другому. Пусть Сергей принесёт куклу Виктору, мол, хотел вернуть Руслану долг, тот велел обождать, пару минут отсутствовал, потом вернулся и попросил «вот это» передать Виктору – вместе со словами: «Товар выкупаю, отправь его с человечком» (то есть с Сергеем). Виктор вскроет свёрток, увидит, что денег там нет, озвереет, позвонит Руслану и… хм… ну, проявит некоторую несдержанность. А хамства Руслан не спускает никому. Вот они на стрелке один другого и ликвидируют… да ведь? Нет. Как-то слишком искусственно… И с какой радости серьёзному человеку выкупать то, что и так ему принадлежит! Виктор сразу поймёт, что тут какая-то подстава. А если так? – Мария звонит Виктору, говорит, что должна с ним встретиться и сообщить кое-что важное, не телефонный разговор… У Виктора первая мысль: залетела! Он тут же согласится встретиться (чтобы приморить!) … Не-а, и это лажа. …Аня сообщает Уховым, что начинает жалеть о присоединении к их тесному кругу: в последние два дня за ней постоянно следят! Кто? Руслановцы, не иначе. Посовещавшись, Уховы решают сделать так… И так. И вот так. …Митя покупает пистолет и… Хватит! Я сейчас сам пойду покупать пистолет: для себя, бездарного… Нет, ну как же за красивые глаза деньжат-то снять, а? (Никак. А вот, например, за либретто можно было бы…) Идеи, идеи… Где же мои идеи?! Чёрт… От табачного дыма в комнате хоть топор вешай. (Ага, и сам вешайся рядом с ним, дурак.) Ну хоть бы что-нибудь путное! …Итак, либретто. Действие происходит в Москве. Что символически отображается декорациями: на заднем плане, словно неприкаянные, торчат кремлёвские башни, размытые компьютерным блюром. Время действия – наши дни. Поэтому в небе между башнями, аккурат по центру, ярко освещённый лучами прожекторов, висит рекламный аэростат «Acid-Cola». Можно все декорации выполнить в 3D-редакторе… Нет, это выше моих сил. Акт I Действие первое Скверик. Фонари, урны и тому подобное. На одной из лавочек сидят Сергей и Мария, они поют. Мария. Ну, мне пора уже… Сергей. Останься на минуту:/ я не сказал тебе… Мария. Не надо! Сергей. Но когда?! Мария. Пока не знаю… Стало зябко почему-то… Сергей(сдирая с себя парку и накидывая её на плечи Марии: уже вечер, на девушке, соответственно, вечернее платье – и больше ничего). Мария, как же я люблю тебя! Мария. Ну да,/ я типа в курсе… и сама на этом свете/ давно не знаю никого тебя родней. Сергей. Тогда давай уже… Мария (накрывает его губы ладошкой). Ни слова! Я в ответе/ за нашу маму… И – должна остаться с ней… Далее они всё-таки приходят к консенсусу (сойдясь на том, что маму, то есть тёть-Таню, в нужде прозябать не бросят). Скрепляя договор, застывают в ритуальном поцелуе. За этим делом их застаёт патруль. Патруль. Так, что у нас тут?.. Ага, нарушаем! Берут влюблённых за жабры. Влюблённые(робко). Э-э… Послушайте… Да послушайте же вы! Стражи правопорядка готовы запихивать недотёп в каблук, но тут из кустов – упс, полыхает вспышка фотокамеры! Милиционеры реагируют примерно так же, как наркомы на яркое солнце: морщась, закрывают лица рукавами. Аня (хорошо поставленным голосом). Добрый вечер! Мы, корреспонденты газеты «Московский управленец», проводим опрос общественного мнения по поводу надвигающегося демографического кризиса. Вот вы… да, вы, товарищ старший лейтенант! – как вам видится… Старший лейтенант. Тьфу ты… Менты дружно сваливают. Мария (с облегчением). Фу-ух… Анка, ты наша спасительница! Настоящее чудо во плоти! И ведь как вовремя появилась… Аня (своим обычным тоном). Ха! Я всегда появляюсь вовремя! Ну, а теперь – можете вернуться к тому, чем вы только что занимались? Пара исполняет на бис поцелуй, Аня делает снимок. (Внимание! Этот снимок ещё «выстрелит»…) Действие второе Утро. Мать (тёть-Таня) накрывает на стол. Лицо её светится спокойным, тихим счастьем. Счастьем быть рядом со своими близкими. Слышен узнаваемый звук спускаемой в туалете воды. Появляется Митя. Мать. Давай за стол! Остынет! Митя. Не хочу я. Мать. А зря! Ведь жизнь и вправду вечный бой… Митя. Готов и в бой, ага – страны не чуя,/ как повелось от века, под собой:/ отлично ведь поспал! Мать(со всей возможной деликатностью). Послушай, Митя…/ не много ли ты стал… Митя. Употреблять?/ (Горячо.) Так жизнь, она такая… Вы поймите:/ (пошатываясь, хватается руками за воздух) едва начнёт налаживаться – глядь… Мать качает головой, делает протестующий жест, Митя осекается и, нетвёрдо держась на ногах, уходит. Понять Митю можно: место своё потерял всё-таки… в жизни, ага. И вот уже много времени никак не найдёт. По образованию он философ, а человеку подобного склада даже лоток на рынке доверить рискованно… не говоря уж о том же складе! Поэтому спрос на Митю невелик. Вот и начал бухать помаленьку… Она скорбно задумывается (должно быть, о хреновой женской доле: до старости печься о великовозрастных сыновьях), но тут входит Мария, и лицо тёть-Тани мигом яснеет. Дочь одета в деловой костюм цвета «мокрый асфальт». Футляр со скрипкой (хотя откуда мы знаем, вдруг там бутерброды!) при ней. Мария. Привет, мамуль! Опаздываю жутко… Мать. Маняша, ну хоть йогурта поешь! [Либретто, блин, выдумывать не шутка, на выходе опять какой-то трэш.] Мария. Как Митька? Мать(отводя глаза). Ну… Вчера явился поздно… Мария(не слушая). Привет ему! Короче, я пошла… Мать хочет поцеловать её на прощанье. Мария. О, не целуй: я вроде бы гриппозна…/ Когда вернусь – не знаю! Жизнерадостно убегает. Митя(выглядывая из норки). Во дела… Действие третье – или какое там?.. Офис. Сидит Виктор, считает дневную выручку; неожиданно упирается взглядом в фотографию, стоящую на столе, и тяжело вздыхает. Поёт (за неимением лучшего слушателя обращаясь к президенту на стодолларовой банкноте, которую держит перед собой). Виктор. Почём любовь… Расценки плохо зная — Боюсь, во время тёрок я сорвусь! …Не рана там банальная – сквозная Дыра в душе диаметром с арбуз. К чему мне скороспелые тонары, К чему мне скорострельные бойцы, Коль койка без тебя – тверда, как нары, Коль киви без тебя – как огурцы… Постепенно из арии становится ясно, как беззаветно (и безответно!) Виктор любит Марию – с которой когда-то учился в школе (она его на класс младше), даже не раз чистил рыло её однокласснику Сергею, но… ничто не помогло. Она его (самого Виктора, ну надо же!) отвергла. Входит Колян. Колян. Звал, Вить? Виктор(раздражённо). Стучаться надо! Выйди и войди заново. Колян пожав плечами, выполняет. Виктор. Чего хотел? К. сообщает, что нарисовался человечек от некоего Руслана, просит передать, что Руслан забивает стрелку. Виктор. Руслан? Какой такой Руслан? Интересно… Действие четвёртое Вечер в доме Уховых. Почти все в сборе. Появляются Сергей и Андрей. Все встают из-за стола и спешат навстречу пришельцам… В колонну по одному? Шеренгой?.. Лажа, лажа. Возвращаемся к тому моменту, когда семья собирается, чтоб решить, как отдать деньги и Виктору, и Руслану, а попутно – придумать нечто этакое… такое, чтобы оба гада запомнили этот мюзикл надолго. Напомню: у Мити есть план. И у мамы его, тёть-Тани, тоже имеются свои соображения… Какой план? Какие соображения? Никаких версий. Хорошо. Попробуем содержание плана пока пропустить. Допустим… допустим, наши друзья его уже применили. И – пускай он увенчался успехом! (Хотя был момент, когда всё висело на волоске… Но не важно.) Смотрим, как это было: Руслан(Виктору). Чё, на тот свет охота тебе? Виктор (рука за пазуху). Дорогу покажешь?! Резкое движение Виктора вызывает цепную реакцию, в том смысле, что все присутствующие быки как будто с цепи срываются. Одна другой быстрее выхватываются волыны. Шквальный огонь с обеих сторон. Стволы нервно подёргиваются, плюясь раскалёнными газами и металлическими маслинами. Секунда, две, три… и – всё кончено. Киношный терминатор в подобной ситуации выразился бы следующим образом: «Человеческие потери 100%», – да, так и есть (если не считать положительных героев, которые целы и невредимы). Кругом валяются пухлые пачки зарубежных банкнот крупного достоинства. Сергей нагибается и вытягивает из негнущихся пальцев мёртвого Вована (или, как вариант, Коляна) увесистую котлету зелени, перехваченную резинкой. Вертит в руке, подходит к Марии. Серый. Погляди, что я нашёл, дурочка! Мария(смотрит на баксы, как собака на отварную рыбу). Это мне? С. (тоном папы, читающего доче подписи к кадрам диафильма). Это – НАМ, обоим. Всхлипнув, она прячет голову на груди Сергея. Тот гладит её по волосам, приговаривая: «Ничего, ничего, всё путём, всё круто…». (Ещё б не круто! Вообще-то, они теперь до самой пенсии могут не работать. Или – если подберут и остальные дензнаки тоже – купить уж себе сразу особняк в Майами, что ли… А ещё самолёт. Да и улететь на том самолёте в тот особняк.) Дядь-Гена, почувствовав себя лишним, хочет уйти. Дрюня. Куда, Петрович? Дядь-Гена. Да ну… Чё я буду… Дело теперь семейное, ясное дело… Мария (отнимая мокрое лицо от Серёжиной груди). Дядь-Гена, знаете… Д.-Г.. Чего, доча? Мария. Я больше никогда не буду играть на скрипке. Просто не смогу. Д.-Г. (реагируя очень бурно). Да ты… ты… Ты что это, а? Ты соображаешь ваще?!.. Да чтоб я таких слов, Марья, от тебя не слышал, понимаешь ли… (Неожиданно проникновенно.) А ты думаешь, нам в войну легко было?! Э-эх… Но играли, играли… На всех инструментах играли, на каких заставляла жизнь! – так, что фрицам жарко делалось… (Снова взрывается.) Да если ты пиликать не будешь, я тогда… Я с моста тогда кинусь! Вот прямо щас же! (Делает движение в направлении перил.) Почему, интересуешься? А потому… Звуки приближающихся сирен. Тёть-Таня. Хорош уже… Дрюня. Кочумай, Петрович, канаем! Петрович(по инерции). …шта-а. Оскальзываясь, падает вниз с моста. Остальные быстро разбегаются кто куда. Следующая сцена. Заключительная. Подъезжают менты, те же, что и в начале. Вылезают. Тучный старлей вытирает белоснежным платком багровый лобешник. Старлей. М-да… Вот те на! Младший сержант, водила (высовываясь из окошка). А чё тут, а? Старлей. Не лезь. Молодой летёха. И правда, чего это здесь такое… (Обводит тела томным взглядом; похоже, ещё немного, и его начнёт дюже сильно рвать на родину.) Старлей(подхватывая лейтенанта и подтаскивая его к уазику). Чё, чё… А ничё! Степь отпоёт. Звучит хор «Славься…». Занавес. Бурные аплодисменты. Цветы, поздравления, восхищённые поклонники… то есть поклонницы… Губу закатай! Сначала дело сделай как следует, без халтуры. …Нет, ну всё-таки, а… Чего бы такого придумать-то, чтоб и Сергея отмазать, и прочих положительных из этой ситуёвины выпутать! Что?? Вернёмся к их совещанию, ладно. Мария рассказывает, что Виктор её изнасиловал. Все. Ка-ак?!.. (Немая сцена.) Сергей молча подходит и берёт Марию за руку. М. (поднимая голову). Всё ещё любишь меня? С.. А… разве что-то изменилось? М.. Ты не ответил. Любишь? С.(твёрдо). Да. Прочие окружают их, обнимают и т. д. Голос Мити. Я тут подумал… Тёть-Таня. И я! Все расступаются, разворачиваются к зрителю фронтом – таким образом, что центральными фигурами оказываются Митя и мама (и Мария – которая на протяжении последующего диалога подобно судье, судящему матч по пинг-понгу («мяч налево, мяч направо…"), молча обращает взгляд то на мать, то на брата). Митя. Типа, план у меня… Мама(принимает подачу, закручивает). И у меня! Митя(отбивает из последних сил). У тебя какой? Мать (торжествующе гасит). Как сейчас принято говорить, мало не покажется… Следующая сцена: из подъезда выходит Аня – и, нервно оглянувшись по сторонам, двигается вдоль по переулочку. Тут же подваливают какие-то быковатые тени и запихивают её, отчаянно сопротивляющуюся, в машину (на фоне нервного, стремительного танца балетных ментов). Аня и Руслан. Руслан. Что поделывала, Анюта? Аня. Была в гостях. Руслан. Ну, так давай, рассказывай. Аня(изображая гнев). Знаешь, это свинство!.. Руслан. Вот и я так думаю. Аня(с показной досадой). Да речь-то о другом сейчас… Представляешь, у Серёжи неприятности! Руслан(выкатывая шары). Он для тебя уже «Серёжа»? Аня (пожимая плечами). Я знала, что ты просто так не успокоишься… На, смотри! (Протягивает фотографию.) Это я у них из серванта свистнула. Руслан(разглядывая). С кем это он? Аня. Мы все вместе учились. Руслан(задумчиво). Симпатичная… Аня (взволнованно). А Виктор… Ты знаешь, что он с ней сделал?! Руслан(поднимает голову; заинтересованно). Ну, что? Аня. Он её… Он… (Закрывает лицо руками.) Руслан. Хм… А на кой? Аня(сквозь ладони). Любил он её… Ещё в школе любил. А она ему Сергея предпочла. Руслан(поражённый). Ага… Что ж, понятненько. Ну, ладно, Червивый… Не, опять туфта. Какое там «ну ладно»! Руслану в общем-то положить на то, кого там Виктор обесчестил, Руслан и сам не гнушается практиковать это при случае… И наказывать такого же, как он, делового паренька за чужую тёлку, пусть и симпатичную, никакого резона нет. Хотя, постойте… Это что же, Червивый-то Руслана, выходит, как молодого, припахал для СВОИХ целей? Всё равно что плюнул на спину! Не-не-не, так нельзя-а. Ответит!! Да и Сергея, выходит, не за что более… Эге! Не за что – ну так и что ж? Извиниться? Мол, сожалею, что так вышло, братишка?.. И кто же Руслан получается после этого? Он же тогда свистун, по всему так выходит… И на него, если всё всплывёт, уже любой сможет наезжать безнаказанно! Не-е, так не пойдёт… Придётся всё же заплатить Серёже: из принципа. Или не придётся? …Что делать, а?! Стоп. Андрей, вспомните, подрабатывает грузчиком… А разгружает что? Правильно, фуры с товаром. А чей товар?.. Так-так… Так. Главное теперь – не сбиться с мысли. Андрей и дядь-Гена, ошиваясь возле очередного прибывшего из Махачкалы транспорта, случайно подслушивают разговор таможенника и водилы. И выясняют, что получателем данного груза является… Кто? Пускай Руслан. Следовательно, в кузове товары – аналогичные тем, которыми торгует Серый в своём ларьке! …Ближе к утру, когда бдительность охраны притупляется до полной невосприимчивости к происходящему, а шофёр спит в кабине без задних ног, заранее опоённый водкой с клофелином, Дрюня и Петрович как ни в чём не бывало подходят к фуре, вскрывают её и начинают рыться в тюках. Через некоторое время натыкаются на шубу, один в один похожую на ту, что была изъята Коляном и Вованом у Сергея. Собственно, много на что натыкаются… Наскоро побросав вещи в приготовленные загодя баулы и замкнув ворота так, чтобы пломбы выглядели нетронутыми, подельники проскальзывают за территорию (улучив момент, когда вахлак с проходной отлучился по нужде). Прячут всё, что надыбали, в заброшенном ангаре и… И – быстро возвращаются назад. Всё тихо. У охранника, видать, запор: турникет по-прежнему без присмотра, да и кому он нужен-то, турникет этот… Андрей и дядь-Гена пристраиваются в уголке, предназначенном для курения, и, чтобы скоротать время, режутся в буркозла. Когда приходит утро, они покидают укрытие, отливают, приветствуют охранников, те машут в ответ… Петрович. Ну, всё, что ли? Охранник. Да уж теперь вроде до вечера голяк. Дрюня. Тогда мы двинули… Второй охранник. Попутного ветра. Все добродушно щерятся. Наши друзья, стараясь не делать резких движений, исчезают в направлении, противоположном тому, в котором виднеется ангар. Покружив по прилегающим закоулкам, выходят к дыре в заборе, находящейся с другой стороны, через лазейку выносят награбленное и – прямиком на, допустим, черкизон. Там методом тыка находят барыгу, который по-дружески соглашается взять оптом. Правда, узнав, что башли нужны немедленно и наликом, он сбивает цену вдвое, однако и этого хватит с лихвой… Петрович предлагает отметить, но Дрюня убеждает в необходимости сперва довести начатое до логического завершения. Они приносят деньги к Уховым. Все счастливы, Петровича наперебой благодарят. Из глубин апартаментов, прервав репетицию, выходит Мария, и Петрович застывает, поражённый в самое сердце невиданной красотой последней. Тут он замечает у девушки в руках скрипку, поднимает брови и… ржёт. Смех дружно подхватывается присутствующими, потом актёры успокаиваются и начинают пить чай. С сушками. Потом Сергей относит деньги Руслану. Тот удивлён… да и смущён, по-видимому. С. объясняет, что якобы продал родительский дачный участок и дедушкин гараж (кирпичный, с ямой, все дела), а Руслан, что странно, почему-то удовлетворён этим фантастическим объяснением. Руслан. Ну что, претензий у меня к тебе нет больше… С понедельника иди в отпуск, заслужил. Серый. Не-е, я в институт решил готовиться… Так что, видимо, уволюсь. Руслан(благодушно). Дело твоё. Что за институт хоть? Серый. ГУБИ. Руслан. Чё-то и не слыхал о таком… Серый. Да он недавно открылся. Руслан. Ладно, учись. Может, толк выйдет… В наше время без диплома никуда. Серый. Ага… Сегодня я ещё понадоблюсь? Руслан (зевая). Не-а. Сергей возвращается домой, а там уже – весёлым пирком, как говорится, да за свадебку! Даже две свадебки! Нет, три! Сергей/Мария – это раз; Андрей/Анна – это два… ну, и, пожалуй, Петрович/тёть-Таня, вот вам и третья. Неделю гуляли – пока деньги не вышли! А когда вышли, у соседей заняли и продолжили. Под хор «Славься…", во-во. …Что-то я разлакомился… Во-первых, уже к концу первого дня гулянки (если не раньше) на терминале обнаружится пропажа. Пускай даже срыв пломб останется незамеченным, но – по накладным… Начнут искать, сопоставят факты… На кого подозрение в первую очередь? На грузчиков, нет? Допустим. Но ведь и Руслану доложат сразу же… А Руслан, тот всё никак опомниться не может от возврата долга Сергеем: от ирреальности этого возврата! И вдруг такое известие… И, кроме того, Аню он добровольно тоже ведь никогда не отпустит… В общем, не так оно гладко выходит, как хотелось бы! Да и Виктор остаётся: ему-то Сергей тоже должен. Опять же, в финале, как помнится, злодеи друг друга валят – ну, и в результате чего именно, хотелось бы знать! Нестыковочка на неувязочке… Ладно. Предположим, Андрей и дядь-Гена выручили за барахло достаточно, чтобы с обеими сторонами расплатиться, пускай. И пускай таможенники проявили халатность: недостачи не выявили. Допустим (с большой натяжкой), что Руслан тоже не разобрался, что к чему… Но вот как провернуть финальную бойню? Добро-то должно торжествовать или нет, я вас спрашиваю! Виктор Марию ведь, как ни крути, это самое… Моральную травму нанёс. А отвечать кто будет?! …Думай, думай, куплетист беспонтовый, думай… А что, если Митя увлекается-таки 3D-редакторами? От нечего делать он создаёт модель прекрасной девушки (с линками там, со всеми делами), особенностью которой является то, что каждый, взглянувший на эту девушку, узнаёт черты своей собственной любимой. Подобно рабби Лёву продвинутый юзер каким-то чудом вдыхает в трёхмерку жизнь, вернее, подобие жизни. Отныне она – совсем как настоящая, при этом во всём подчиняется своему создателю, являясь чем-то вроде живого робота. (Что я несу!) Митя посылает её к Руслану, чтобы Руслан приторчал… Нет, чтобы понял: он недостоин быть даже пылью на её туфельках! – и т. п. Так и происходит: Р. при первом взгляде на иллюзорную Аню (поскольку видит в 3D-андроиде именно её, см. объяснение в предыдущем абзаце), восторженно выпадает в осадок (а настоящая А. под шумок растворяется в дождливом вечернем сумраке). Как и любой недоразвитой и, по сути, инфантильной личности, Руслану не терпится похвастаться своим счастьем. Он решает устроить приём, преследуя две цели: уже в новом качестве (как невесту!) предъявить «Аню» пацанам, чтобы у всех челюсти поотвисали, а кроме того – заманить к себе Виктора и между делом разобраться, что там за фигня у него с Марией и Сергеем («за кого ты меня держишь» и т. д.). Съезжаются братки, пялятся на вышедшую им навстречу блестящую пару, и… никто из них не врубается: откуда здесь его собственная (то есть всех, кто смотрит на эту 3D-обманку! каждого из них!) подруга – и почему вдруг Руслан называет её Аней… но затем решают, что, по всей видимости, имеет место быть чисто внешнее сходство, и постепенно успокаиваются. А вот Виктор успокаиваться не желает, ещё бы: он видит перед собой явную Марию! В душе вскипает ярость, и В., не выбирая выражений, сообщает Руслану всё, что о нём думает. После чего сплёвывает на мраморный пол и – откланивается, да-с. Слегка оторопевший от такой эскапады, хозяин, впрочем, тут же приходит в себя и пускается в погоню. На пустынном по причине раннего часа Крымском мосту (пустынном – если не считать положительных героев, решивших как бы с понтом встретить рассвет: в честь благополучного завершения своих бед) Руслан вынуждает Виктора сбавить газ, прижав к тротуару… Из иномарок как горох сыплются обе группировки… Следующий в арьергарде мерин, не успевая сманеврировать, врезается в ограждение. От удара багажник распахивается, и на дорогу, кувыркнувшись в воздухе, рушится чемодан с деньгами (это НЗ Руслана, тот его всегда возит с собой, на всякий случай: вдруг подвернётся выгодный контракт этс.). Чемодан (он пластмассовый) разбивается вдребезги, и во все стороны раскатываются пухлые пачки. Некоторые парни (в прошлом боксёры или каратисты – обладающие, стало быть, хорошей реакцией) машинально ловят опознанные летающие объекты свободными руками (даже пытаются сумму определить, на глазок)… Наконец из машин вылезают (не спеша: они не сявки какие-нибудь) Руслан и Виктор. Сходятся. Молча меряются грозными взглядами. Руслан(Виктору). Чё, на тот свет охота тебе? Ну, и т. д. (см. выше). Слава богу, наконец-то я разобрался с ними! Где тут были сигареты-то?.. P. S.: В наступившей тишине (никто ещё не успел догадаться, что пора рукоплескать и забрасывать автора цветами) слышен вой мотора с турбонаддувом. В кислотно-лимонном кабриолете марки «Феррари» к месту развязки подруливает позабытая всеми в ходе сражения девушка-киборг. (На её точёные плечи небрежно накинута песцовая шуба.) 3D-галатея выпрыгивает из салона и, брезгливо лавируя среди луж крови (а также натёкшего из перевернувшегося «мерседеса» топлива), приближается к распластанному на асфальте Виктору. Он, оказывается, ещё жив. Беззвучно разевая рот, силится приподняться… Возможно, что-то сказать: прояснить ситуацию… или, к примеру, попросить прощения за все те муки, которые причинил всем тем, которые… Однако время сейчас жестокое, тридэшка не желает прощать: грациозно замахнувшись, она с нечеловеческой (что естественно) силой впечатывает массивный ботинок в… Но тут поднимает свою змеиную голову внутренний цензор и – безжалостно вымарывает, куда именно. Носок мартинса пропахивает тело несчастного почти до грудной клетки. Раздаётся характерный звук, как если б кирпич ухнул с высоты в цементный раствор. (Зрители начинают подозревать, что актёры в мюзикле заняты одноразовые.) Гальванически дёрнувшись и булькнув горлом, Виктор замирает. Усмехнувшись, голем вынимает из сумочки сигареты (вот они, оказывается, где), закуривает и направляется к мерсу – из пробитого бензобака которого продолжает капать бензин… и через пару секунд сцена погружается в пучину огня и дыма. Все в панике шарахаются к выходам, начинается давка. Мощный взрыв потрясает театр, и несколько первых рядов захлёстывает бушующее пламя. По проходам с воплями… Ну нет, это уже перебор. …Трещат от жара старые деревянные стены, полыхают тяжёлые складки занавеса, сердито топорщится его узорное золотое шитьё… А за кулисами – ухмыляющийся Митя складывает ноутбук (дополненный странного вида коробочкой с антенкой) и убирает его в сумку. ППС: Ах да, чуть не забыл, это же мюзикл! И, значит, на протяжении всего представления из оркестровой ямы доносится весьма недурная музыка. Впрочем, это уже не ко мне.     26.11.00 Горный Енот и Дэн та ещё сага Давным-давно, в прошлом веке, среди сумрачных холмов, покрытых лесом, жили индейцы. Обитали-то они в своём лесу, это верно, но их дети посещали школу в Бледнолицевске, городке, расположенном в близлежащей долине (там же по программе обмена училась куча якутов из СССР, все как один в национальных костюмах с такими забавными меховыми помпонами, но речь пойдёт не о них); взрослых же индейцев белые жители нередко могли встретить в местной лавке, где «коренники» имели обыкновение менять пушнину на соль, спички, дробь, порох и – прошлогодние газеты для вождя, по совместительству и шамана: чтобы тот, сидя у костра на ежевечернем собрании и постукивая заскорузлым пальцем по выцветшим строкам, имел возможность поведать об ужасах прогресса, гримасах демократии, падении нравов в Большом Мире, а затем в очередной раз укоризненно прошамкать в сторону ухмыляющейся молодёжи: «Ну просто дети малые, честное слово! Не иначе как мёдом вам намазано в тех краях!» – что, прямо скажем, преувеличением не было. Кроме колоритного старейшины из орды соплеменников выделялись двое. Были они не то чтобы малыми детьми (хотя, конечно, все мы дети Великого Маниту), но и не совсем полноправными гражданами, а так… молодёжью, да. Первого звали Горным Енотом. Второй… Отец второго был полукровкой, поэтому назвал парня Дэниэлом. Первый тешил сердца лёгким нравом (и, вместе с тем, отменной рассудительностью), зато второй отличался на редкость крепкими кулаками. Именно на них, кулаках, держался непререкаемый, слов нет, авторитет Дэна среди местной детворы, однако старшие члены племени… ну, они пользовались любым предлогом, чтобы избавить себя от общества нахального юнца – чьи манеры (бесцеремонность, то и дело уступающая место топорной лести!) сильно контрастировали со спокойной Енотовой безыскусностью. Полная противоположность характеров двух отроков только подчёркивалась их поразительным внешним сходством. Поговаривали даже, что Сэм, отец Дэна, однажды воспользовался моментом, когда все мужчины были на охоте, и – вопреки, надо полагать, воле Большой Кукушки (ставшей впоследствии матерью Енота) овладел ею! – что же до самого Сэма (Гнилым Дыханием называли его за глаза: сонные, мутные и при этом странно привлекательные), до того неопровержимого факта, что его вздёрнутый носик и пушистые ресницы странным образом обнаруживали себя не только на физиономии Дэна, но и на приветливом лице Енота, то – глупо отрицать, да… но признаваться-то ещё глупее. Номинальный отец Енота, Тлеющий Торф, казалось, пропускал сплетни мимо ушей и… и – тем не менее – терпеть не мог… хм… Сэмюэла. Впрочем, не он один. Сэм раздражал всех воинов в округе уже одним своим полустёршимся лоском, приобретённым некогда в далёком Стильбурге и по-прежнему вызывающим тайный восторг некоторых, особо падких на внешние эффекты, скво. Всевозможные, в том числе и самые дикие, догадки мужей о том, почему хлыщу вздумалось ОСТАВИТЬ город, жёнушек не смущали. Осталось добавить, что жену Гнилое Дыхание нашёл из числа местных. Стала ей бывшая подружка Торфа, Тихая Речка. Как раз из-за мелкой размолвки с Речкой-то, по недоразумению переросшей в крупную ссору, Торф и женился в своё время на Большой Кукушке – неожиданно для себя самого уступив её давним, приставучим, будто смола, домогательствам. Бойкая и далеко не глупая Кукушка скоро осознала истинную цену сбывшейся мечты, но к тому времени под сердцем уже теплился ребёнок (знать бы, чей) … Временно потеряв способность продолжать личную жизнь по личному сценарию (виня же в этом, понятное дело, одного только мужа), Кукушка постепенно создала своему «неказистому» все условия, чтобы недотёпа поневоле начал избегать семейного очага – целыми неделями, а то и месяцами, бывало, не возвращаясь из одиночных странствий. Тихая Речка же, которой после предательства Тлеющего Торфа овладело тупое безразличие ко всему, сомнамбулически приняла предложение Дыхания (давно восхищавшегося её полными губами и грациозной походкой). С рождением Дэна изрядная доля Речкиной красоты улетучилась, и счастливый отец, охладев к матери отпрыска, стал искать развлечений на стороне – о чём не уставали сообщать Тихой Речке сердобольные соседки. Речка оставалась внешне безучастной, но Кукушку почему-то избегала. (И правда, почему! Одному Маниту ведомо…) Вождь, он же шаман (по имени Говорящее Дерево), видя, что Тлеющий Торф не занимается воспитанием сына, взял этот труд на себя. Силой авторитета, но и с помощью доброты, которая подопечному была в диковинку, отточив ум и направив в нужное русло энергию, унаследованные Горным Енотом от матери, он и только он, Говорящее Дерево, огранил и отшлифовал драгоценный камень Енотьих задатков, поистине превратив алмаз в бриллиант. Вообще-то, мудрый старец понимал, что неотложное участие требуется и Дэну – и что надо бы принять в судьбе щенка хоть какое-то участие… да всё никак не удавалось побороть стойкую неприязнь к малолетнему наглецу. Тот чувствовал… и люто ненавидел старика. Поклялся себе, что когда-нибудь сам сделается вождём – а уж тогда поквитается с каждым из своих недоброжелателей, с «Деревяшкой» в первую очередь… Но, разумеется, не был глуп настолько, чтобы говорить об этих планах вслух. Просто терпеливо дожидался своего срока. Другое дело «выскочка»: его следовало поставить на место уже сегодня, здесь и сейчас! – не откладывая на будущее… * * * Он возвращался из школы. На душе было легко и безоблачно: во-первых, отец, лесной бродяга, по которому Горный Енот тосковал-таки (отец ведь!), в кои-то веки был дома; во-вторых, утром мать против обыкновения не стала есть поедом (с чего начинался каждый день), а лишь молча ходила по вигваму, улыбалась каким-то своим мыслям и вздыхала (даже папаша, который обычно ничего не замечает, на сей раз заметил и выразил удивление); в третьих, Енот нёс домой несколько отличных отметок, более того, в присутствии всего класса его, Енота, похвалил сам директор! Тут было чем гордиться: директор, кажется, с самого сотворения мира никого не хвалил. Да и погода нынче стояла чудесная. Сухой октябрьский воздух приятно холодил лицо, ветер, разгулявшись в вышине, заставлял толстенные стволы петь, как басовые струны, натянутые неведомым исполином между землёй и небом. То и дело запрокидывая голову, Енот мерил сосны почтительным взглядом; они казались столбами, подпирающими крышу мира, а вкусно хрустящая под ногами ослепительно жёлтая листва – пожирающим само себя пламенем. Короче, он был счастлив, просто и мило, да… счастлив сам по себе, без посторонней помощи! – хотя капители лесных колонн и осеняли его бесчисленными крестными знамениями сплетённых ветвей… И тут путь преградила возникшая из-за ближайшего дерева фигура. Нет, Дэниэл был не один, рядом с ним маячили ещё трое. Двоих Енот хорошо знал (один из его класса, другой из параллельного), третий тоже был знаком, но смутно, смутно, – да и не это важно… А то, что на лицах всех троих почему-то застыло одно и то же презрительное выражение. Енот был уверен, что презирать его решительно не за что! – поэтому гримасы показались до того искусственными, что на миг возникла бредовая гипотеза: а не презирают ли, часом, ребята ДРУГ ДРУГА… или, может, своего главаря? И он перевёл вопросительный взгляд на Дэниэла. Дэниэл стоял в двух шагах, и в его глазах не читалось ничего хорошего. «Ну чё, – протянул он нарочито умильно, – наш шибко умный Горец сейчас расскажет нам что-нибудь… что-нибудь умное-преумное, как на уроке, ведь так? Только смотри воздух не спорть со страху!» – он оглянулся на своих, те с готовностью захихикали. Тогда Дэн уставился на Горного Енота снова… Нет, так не годится. Нужно сделать что-нибудь этакое! – чтоб этот маменькин сынок не смел… Чтобы прекратил разглядывать Дэна так, будто он, Дэн, и его подручные ломают комедию, чтоб не держался этаким… как бы наблюдателем со стороны, да?.. А ведь он именно им себя и ощущает, по глазам видно! И раз так… то надо бы заносчивого щегла «вытащить на сцену»: заставить его играть вместе со всеми остальными! в одном представлении! – Вот же пялится… То ли недоумевая, то ли восхищаясь, Дэн широко улыбнулся. И вдруг коротко ткнул Енота кулаком в левый бок. Позади испуганно притихли: прежде никогда не случалось такого, чтобы всеобщего любимца хоть кто-то бил! – следовательно, невозможно представить себе меру ответной Енотовой ярости… Кроме того: он известен как совершеннейший душка, до сих пор никому не дававший повода для… собственно, ни для чего! Да что говорить, ведь и каждый из них, Дэновых подельников, в глубине души считал Енота чем-то вроде школьной святыни… осквернить которую – как только что сделал Дэн – значит навлечь на себя гнев Великого Маниту! Эти соображения заставили их невольно отступить на пару шагов, а потом… Потом вытаращивший глаза Горный Енот подогнул колени и мешком сел в опавшие листья. «И только-то?! Ага-а… Ясненько.» Дэна не разразило громом, да и не грянул никакой гром… Похоже, вообще не произошло ничего особенного. И… как же это понимать? Только что очевидное Добро (персонифицированное во всеобщем любимце Горном) не только не смогло, но и не попыталось дать отпор явному Злу (в лице Дэна) – а следовательно… что же, получается, разрешило этому самому Злу… преспокойно существовать на белом свете? И это после всех назидательных поучений о Праведном Гневе, настигающем любых мерзавцев! После нудных проповедей о Всесилии Благого Начала – которыми все кому не лень терзали их, кажется, непрестанно, с самого дремучего детства! Что же, обманывали? Выходит, да. И… ну, войдите в их положение, тут взбесится кто угодно! Пацаны подскочили к Еноту и – надавали по кумполу. (И опять тот ничего не предпринял. Лишь воздух губами хватал, и всё… Да что ж это с ним, а?!) Дэн утратил интерес к шоу: на сегодняшний день цель достигнута, задавака развенчан и унижен, причём в присутствии, так сказать, третьих лиц – а уж они-то не упустят шанс рассказать о событии! ВСЕМ рассказать, да ещё и в мельчайших деталях… Неплохо б отныне повторять процедуру при каждом удобном случае… Да хоть бы и ежедневно, почему нет? И каждый раз при новых свидетелях: тогда триумф будет совершеннейшим! А сейчас… Сейчас Дэниэлу надоело. – Значит так. – Потеснив ассистентов, он присел перед жертвой на корточки. – Попробуй теперь в классе что-нибудь вякнуть, пока не спросят, или пакшу свою поднять… Только дёрнись, и после уроков будешь огребать по полной! Мы уж позаботимся, правда, мужики? – Те захмыкали, закивали, а Дэн резюмировал: – Будешь и дальше напоказ выставляться, как это всё время делаешь, я т-те устрою… Встал, стряхнул с коленей приставший мусор и неторопливо зашагал по едва различимой тропинке вниз по склону холма. Трое потянулись было следом, но предводитель не глядя махнул рукой в сторону посёлка, и «гвардия» послушно свернула на ответвляющуюся стёжку. Всё. Случилось то, чему ни в коем случае нельзя было случиться. Вне всякого сомнения, нельзя было… Но – когда Дэн ударил, Енот ведь не от силы удара упал… а скорее от неожиданности. И немедленно вскочил бы на ноги, как любой поступил бы на его месте: чтоб ответным ударом сбить Дэна с ног! чтобы если и не одержать победу, то дать достойный отпор, по меньшей мере-то! Да только… сущий пустяк: падая – испугался… испугался нелепости своего положения! Испугавшись, растерялся. Растерявшись – не вскочил сразу, замешкался (ну не умеет он вот так, не задумываясь! не умеет! и что дальше?) … А не вскочив немедленно (то есть не сделав, что должно, по всем понятиям), испугался уже другого: их лиц. Быстрота – главное, что поразило… быстрота, с которой недоумение, вызванное поступком Дэна, сменилось на этих лицах хищной жаждой ПРОДОЛЖЕНИЯ! А что, почему нет? – ведь налицо сенсация: Енотик-то наш… не по-индейски себя повёл, угу… То есть основания для презрительного отношения – пусть изначально и отсутствовавшие – теперь появились! Уже не важно, были причины для нападения или нет: если и не было – ТЕПЕРЬ необходимость в них так и так отпала, верно ведь? По крайней мере, выглядело всё именно так. Поэтому последовавший за первым ударом град подзатыльников и оплеух показался почти естественным… ну, а раз естественным – то и о сопротивлении речи идти не может: чтобы сопротивляться, внутренний протест нужен… плюс уверенность в собственной ПРАВОТЕ нужна, в абсолютной и несомненной. М-да. Он задрал голову к вершинам сосен, будто надеясь, что лес подскажет – что же делать-то теперь… Нет. Что-то, блин, не подсказывает… * * * Дома – мать зубами затягивала узел на повязке, стягивающей отцовскую правую руку, кончики пальцев беспомощно торчали из пёстрого тряпичного кокона. – Вот, сын, как случается-то, – прокомментировал Тлеющий Торф. – Человек предполагает, а Маниту всё устраивает по-своему… Споткнулся, вишь, на крыльце, и амба. – Слушай, бать… – Енот замялся. – Знаешь Дэна, сына Сэма? Он и ещё трое меня сегодня поколо… – Нет, ну вы подумайте! – внезапно, как вспучившаяся на вареве пена, зашипела мать. – Отец руку сломал, а ты к нему со всякими глупостями лезешь… Не маленькие уже, небось разберётесь самостоятельно. Тлеющий Торф торжественно (не забывая при этом театрально морщиться) поднялся со стула. – Во-первых, не «Сэма», а «дяди Сэма»! А, во-вторых… запомни, сынок, раз и навсегда: западло парню ябедничать-то. («Ну-ну, что за выражения!» – вскинулась Кукушка.) Хорошо, пускай не западло… – Отец ворочал языком всё с большим усилием: начинала действовать анестезия (пустая тара от которой невинно поблёскивала из-под стола). – Пускай… Но если ты ещё хоть раз позволишь себе пожаловаться на кого-либо, я… э-э… Что ж, тогда я вынужден буду тебя наказать. Потому что… ну, ты ведь мужчина, правильно? * * * Что ж, существует много способов избежать поражений, самый распространённый – старательно уклоняться от любых обстоятельств, чреватых стычками. Горный, например, выбрал такую стратегию: родительский дом без крайней необходимости вообще не покидать. Не, ну а как иначе: повсюду рыскает Дэн со товарищи… только в отчую-то хибару им не проникнуть! Однако с удручающей регулярностью околачиваться поблизости и время от времени приторными голосами звать «подышать свежим воздухом» – это они могут… к сожалению. Тлеющий Торф, когда замечал подростков, поначалу даже предлагал им зайти – но в ответ, разумеется, не получал ничего, кроме неприличных жестов и деланого ржания. Приструнить хулиганов не представлялось возможным, а посему очередная затрещина доставалась Еноту: за то, что у него «такие друзья». Вообще, характер у отца окончательно испортился. И в лучшие-то времена остававшийся нелюдимым в самом благодушном из своих настроений, теперь бедняга сделался совершенным уже человеконенавистником. Большая Кукушка, та гордо носила округлившийся стан по родному краю, на супруга же смотрела насмешливо. Вынужденная из-за его увечья наняться к богатым соседям на сезонные работы, она быстро почувствовала вкус к финансовой свободе… В доме появились новые вещи, купленные на Кукушкины деньги, сама же она стала больше времени проводить вне дома – аргументируя это (когда недоумевающий муж открывал рот) весьма своеобразно: «Глядите, люди добрые, он по мне соскучился! Ничего, милый, поскучай, – глядишь, и принесу чего, в клювике-то! – и старому паразиту на прокорм, и малому… Сам бил баклуши всю жизнь – и сына выучил, вот молодец!»… А сердобольные соседки, те ломали голову, как бы поделикатнее сообщить папаше, что Кукуху-то видели неподалёку от дома метиса… а Тихая-то Речка, бедная, как раз в это время была со своим шакалёнком в городе: мокасины покупала недоноску… и – кто знает, не от этих ли дел раздуло Кукухино брюхо… Ась? * * * Но шло время. Сверстники если и помнили о позорной Енотьей слабине, то, по крайней мере, никак этого не показывали. Дэнова банда, казалось, тоже закопала топор войны… Лишь в отношениях с самим Дэном не произошло никаких изменений. Часто, когда Енот в окружении одноклассников шёл по лесу, кем-то из них замечалось вдруг, что за беспечной компанией следует на некотором отдалении смутная фигура… А иной раз Дэн, уже без околичностей идущий навстречу, так вдруг покосится, что силой ясно читающейся во взгляде ненависти заставляет группу невольно расступиться, и тогда вокруг Енота само собой образовывается нечто вроде зоны отчуждения… приглашая обоих соперников войти внутрь и сойтись в честной схватке: пора, пора! чтобы всем наконец стало ясно, кто из двоих сильнее! или нет, «сильнее» – это детский сад какой-то, а вот кто из них – круче?! следовательно, кто более заслуживает почитания в качестве будущего хранителя обычаев и устоев, типа того… Разумеется, если спросить, никто из зевак не признался бы, что хочет крови! – и тем не менее, когда паре снова и снова удавалось благополучно разойтись на тропе, лица кентов морщила лёгкая досада. В самом деле: весь мир театр, да? ну, и когда же начнётся представление?! Кожей, кожей ощущал Горный Енот в такие моменты, что если сейчас опять позволит Дэну безнаказанно себя ударить, то… не исключено, и все досужие наблюдатели не постесняются свою лепту внести – будучи до глубины души уязвлены его, Енота, бесхребетностью, блин! Но Дэн, хоть и демонстративно сплёвывая, проходил мимо… А река времени продолжала течь, не ускоряя, но и не утишая своего бега. * * * Дети взрослели, откуда ни возьмись в их душах возникали вихри доселе неведомых чувств, и… неудивительно, что в один прекрасный день он полюбил. Потому что – пора ведь! Это буквально витало в воздухе, носилось над землёй, подхваченное вихревыми потоками. Вирусы любви, коварно проскальзывая вместе с невольным вздохом, оседали где-то внутри, и люди маялись, томились, не находили себе места, занемогшие… Уже почти все школьники успели перевлюбляться, ну! – так, по крайней мере, казалось Горному Еноту. Влюблялись – и нахраписто, и невразумительно, и возвышенно, и безрассудно, и… кто как умел! Любовь напитала юные души, сделав одних неловкими, застенчивыми, иных же – бесстрашными, до неистовства… Вот и Горный впервые за много месяцев почувствовал себя именно бесстрашным: робость, к присутствию которой в сокровенной сути существования успел притерпеться, куда-то подевалась – словно и не было! Да-да, он начал избегать попутчиков по дороге домой: нужно вернуть ДОЛЖОК, самое время! вернуть один на один, без помощи услужливых дураков, чтобы всё прошло честнейшим образом… и чтоб исчезла она, эта затаённая тревога в глазах Енотьей подружки! А пока… Пока – даже в те часы, когда Енот и его любимая (по имени Лёгкое Облачко) уединялись, радость отдавала горечью: тень Дэна лежала на каждой совместно проведённой минуте. Воистину, Енот ЖЕЛАЛ встречи с Дэниэлом! – а тот… как назло, был занят: тоже ухаживал за одной девочкой, Полевой Маргариткой, и пропадал с ней в Бледнолицевске целыми днями. Также их видели и в Стильбурге, в тамошнем универсальном магазине, – однажды на следующий день после этого Маргаритка появилась в школе, имея на голове до того вызывающе роскошную шляпку, что девчонки, сочтя подругу надменной воображалой, объявили ей бойкот… хотя и ненадолго. Где, каким образом Дэн изыскивал средства для столь дорогих подарков, оставалось только догадываться. Ходили слухи, что в домах бледнолицевских обывателей начало пропадать столовое серебро, чего ранее отродясь не бывало, и что кто-то будто бы видел пропавшее в стильбургском ломбарде – после того как данное заведение с неизвестной целью посещал Дэн (причём Полевой Маргаритки с ним против обыкновения не было) … и что будто бы странная зависимость прослеживается между кражами, визитами Дэна в ломбард и приступами его, Дэна, неуёмного транжирства. Конечно, это были только слухи… И когда шериф Бледнолицевска нагрянул однажды в вышеупомянутый ломбард, подтверждения они не получили: ничего из украденного обнаружено не было. Впрочем, нелишне вспомнить, что семья хозяина ломбарда жила не в Стильбурге, а в Бледнолицевске (жизнь там дешевле) – потому так и вышло, что дети хозяина ломбарда и дети шерифа учились в одном классе, и к тому же слухами, как известно, земля полнится… А то, что ни в коем случае не должно быть найдено, загодя предупреждённому человеку ничего не стоит вовремя перепрятать, ага? Ну да не будем же обвинять людей в чём попало, не имея доказательств. * * * Однажды Горный Енот и Лёгкое Облачко возвращались из школы. Весна мельтешила перед глазами тучей невидимых бабочек. Промытый таянием воздух наполнял грудь. Шли молча, держась за руки – всё медленнее, медленнее… пока не остановились совсем. Боясь спугнуть решимость, Облачко повернула к Еноту лицо, их губы встретились, и… тишину леса нарушил раскатистый гогот. Отшатнувшись друг от дружки, влюблённые застыли, будто скованные внезапным параличом: из зарослей выходила предводительствуемая Дэном ватага. Выходила – и окружала, осваивая пространство, рассредоточиваясь… А ведь Енот теперь не один, рядом Лёгкое Облачко: судорожно уцепившись за рукав, вглядывается в эти рожи, переводит взгляд с одной на другую, с другой на третью и дрожит, дрожит… Вот опустила голову, встретившись глазами с Дэном, тот заметил это… Гаркнул: «А ну, исчезни!» – ну, Облачко, естественно, сразу кинула взгляд на своего кавалера: как он-то отреагирует? – а кавалер-то уже и бледен как полотно, и подавлен… и – жалок. Ясненько… Только на себя надеяться и остаётся, и… хорошо ещё, что можно без помех унести ноги, да? Это ведь замечательно, не правда ли?.. Тут Дэн вновь заорал: «П-шла!» – с трудом сдерживаясь, чтоб ей, идиотке, не врезать… чего делать точно не стоило: иначе от Енота, пожалуй, ещё можно ждать какой-нибудь героической чепухи… А вот пока Облачку ничего явного не угрожает, этот умник навряд ли посмеет дёрнуться, ведь на то он и умник, чтоб понимать: если рискнёт – тогда не составит труда и с чиксой его сделать всё что угодно, не только с ним одним… Кажется, ситуацию трезво оценила и Облачко – недаром же, взглянув на возлюбленного ещё раз, она вдруг стремглав кинулась бежать по направлению к посёлку (откуда доносился томительный аромат печёной по древней индейской традиции на кленовых углях парной бизонятины). Дэн проводил её долгим взглядом. «Н-ну!» – процедил он… * * * Стоит ли удивляться тому, что с некоторых пор Дэниэла стали замечать уже рядом с Облачком? Нимало: такова жизнь. Вот и у Горного Енота появилась новая подружка; ею стала дочь методистского пастора, который был назначен в их края и обосновался здесь со своей семьёй. Звали священника отец Фишер, хозяйку его – тётушка Дженнифер, дочку же – Нэн. Справедливости ради стоит отметить: получив наглядное представление о мере своей готовности быть женщинам реальной опорой (то есть не только спутником и добытчиком, но и защитником), Енот принял было решение впредь не общаться с ними совсем! – но Нэн-то, Нэн, когда впервые появилась на пороге средней школы города Бледнолицевска, была не в курсе, а посему, сразу выделив для себя этого смазливого злюку из множества неуклюжих мальчиков и, хи-хи-хи, потенциальных заклятых подружек, решительно попросила его «помочь сориентироваться на местности»… Дело в том, что Нэн, пусть и не была красавицей, тем не менее обладала некоей притягательной силой, благодаря чему никто из мужчин (даже собственный папа!) не мог ни в чём ей отказать. Дэниэл… Ох уж этот Дэниэл. Вот и он опять утратил покой – следя, как Горный Енот воркует с новой пассией в дальнем уголке школьного двора, на переменках-то… Довольно скоро сообразив, что за подарки рано или поздно придётся расплачиваться, Лёгкое Облачко почла за лучшее оборвать едва наклюнувшийся роман… и вот теперь Дэнушка просто не мог равнодушно наблюдать, как у его врага (у этого ничтожества, которое и врагом-то назвать стыдно) вновь налаживается… ну… всё, одним словом! К счастью для Енота, пришлось о кое-чём более неотложном задуматься… С достопамятной весны незаметно пролетел год – последний год учёбы, на носу были выпускные экзамены, к которым Дэн готов не был: череда развлечений (в обществе Маргаритки, а позже Облачка) требовала полного отрешения от занятий, а в результате – проблема навёрстывания упущенного… Рука Тлеющего Торфа срослась правильно, свои немудрёные промыслы он давно уже возобновил, однако Большая Кукушка с работы увольняться не спешила. В общем… ну, в общем-то – дела шли неплохо. Как-то раз Кукушка собралась и уехала в Стильбург (по делам, сказала она) и вернулась оттуда сильно похудевшей, но Торф и Енот, занятые каждый своими мыслями, не заметили ни отсутствия жены и матери, ни перемен в её облике – соседи же предпочли сделать вид, что ничего не случилось. Только Говорящее Дерево (который к этому периоду сложил с себя полномочия вождя: передал пост молодому и бойкому Каменистому Пути – оставив за собой лишь синекуру шамана) качал головой и что-то ворчал себе под нос, ну так ведь разве ж это имеет значение? Ни малейшего, факт. Важно другое: родители – всегда, сколько Енот себя помнил, относившиеся к «бесполезному просиживанию штанов» скептически – вдруг ни с того ни с сего загорелись идеей видеть сына «важным господином» и… уговорили поступать по окончании школы в университет Стильбурга. Да, вступительные экзамены стоили дороговатенько, но необходимая сумма была, оказывается, уже накоплена и отложена предусмотрительной Кукушкой! Дело было за малым: за новым попом – который пообещал «натаскать молодого человека по специальным дисциплинам», и теперь… теперь – каждый день, сразу после школы Горный, как полноправный член священнической семьи, спешил вместе с Нэн к коттеджу Фишеров, где на небольшом газоне, у круглого столика поджидал в удобном канапе сам пастор: кажущийся сухим и строгим в отутюженном повседневном костюме, но на самом деле до смешного, как никто из учителей, снисходительный, притом очень довольный своим подопечным – делавшим «несомненные успехи, не то, что наша егоза». Вечером же, после четырёх-пяти часов напряжённых занятий наградой Еноту были жаркие поцелуи «егозы» в условленном месте (в хозяйственной пристройке, на сеновале). Лишь Великому Маниту известно, догадывался ли отец Фишер. Во всяком случае, вида не показывал, и… жизнь была прекрасна. И – кто бы на месте Горного Енота внял тому, что проворчал однажды Дерево, когда они повстречались на лесной тропинке! – а именно: «Послушай, сынок, я ведь добра желаю… и вот что скажу: остерегался б ты белых девок! Редко кто из них в отца уродится, особенно в такого, как этот новый проповедничек… Он-то кроток и бесхитростен, даже слишком, а вот о жене его известно, что в юности крутила она с нашим Гнилым… И, потом, заруби на носу, шакалята след не теряют, и круги их вокруг тебя всё сужаются… А вокруг тебя – значит, и вокруг твоей подружки!»… Шаман подмигнул и как ни в чём не бывало отправился по своим делам, оставив Енота пребывать в ошарашенности. Несколько минут тот пытался уместить в сознании полученные сведения… пока наконец не тряхнул головой и не выкинул из оной – досадуя на человеческую мнительность (присущую, как видно, и величайшим из нас) – остатки тревоги. * * * На следующий день Нэнси не явилась на учёбу. Тут не было ничего странного: накануне она покашливала – поэтому все решили, что неугомонная попрыгунья решила немного поболеть. (Не стало ни для кого сюрпризом и отсутствие Дэниэла, так как в классе он вообще был нечастым гостем.) Поглощённый написанием аж трёх, одной за другой, контрольных работ по разным предметам, Горный Енот вспомнил о подружке только после уроков: собираясь отправиться, как обычно, к доктору Фишеру… Против обыкновения пастор встретил ученика не сидящим в креслице, а меряющим шагами газончик; увидев Енота, ринулся к нему. «Где моя дочь?! Она была в школе? Тебе известно хоть что-нибудь?!» – обрушились вопросы… и повисли в воздухе. А вскоре вернулась тётушка Дженнифер. Обойдя несколько индейских стоянок, она выяснила: ранним утром Нэн видели вместе с Дэном. С туго набитыми торбами за плечами парочка семенила по тропинке, ведущей к далёкому Стильбургу. * * * Впоследствии краснокожие сложили донельзя легкомысленную балладу… которая тем не менее не лжёт. Действительно, узнав о побеге Дэна и Нэнси, Горный тут же бросился в погоню, причём Говорящее Дерево, через несколько часов узнавший об этом на вечернем собрании, обозвал всех (особенно Енотовых маму с папой) тупорылыми скунсами (ибо: «Как можно пускать бельчонка по следу куницы!») – о чём авторы песни тактично умолчали… Не упомянули они и о том, что племя стало возмущаться поведением старика: мол, да чё ты лепишь! – мужчина должен уметь защитить себя и свою скво (а коли приспичило нянчиться с великовозрастными сосунками, то, значит, в няньки и пора тебе, бывший вождь: менять пелёнки, когда протеже со страху обделается!). Понятно, в общем-то, почему не упомянули: стыдно… Да и страшно. Ибо – встал тогда осыпаемый руганью старый шаман, и глаза его, сверкнув, превратились в совиные. И вошёл в огонь, и огонь охватил его. И вытянулось тело стволом секвойи, выкинув в недосягаемую тёмную высь пучки горящих ветвей, и проросло в кострище узловатыми кореньями, и – если бы хоть кому-то из тех, кто был там в означенный момент, доводилось ранее видеть спрута, он бы сразу допёр, на что похожи устрашающие тентакли… Задрожали индейцы, нешуточная взяла их оторопь, да только – глядь! – уже исчезло сияющее дерево, вновь на месте ослепительной вспышки подслеповато мерцают угли… Ну, ещё показалось (самым глазастым из собравшихся), что над головами скользнула тень огромной птицы, и всё. А остальное в песне очень даже подробно расписано: и то, как Енот пасторскую дочку в номере стильбургского салуна под Дэном застал; и то, как Дэн, выведенный из себя видом уставленного ему в лицо револьвера, но ещё больше – собственной уязвимостью (столь же тошнотворно непривычной, сколь и внезапной), кинул в незваного гостя первое, что подвернулось под руку: ножик для чистки фруктов – а тот возьми да и вонзись Еноту во внутреннюю сторону локтевого сгиба, повредив артерию; и то, как, буквально протащив мимо осевшего на пол «рыцаря» испуганную Нэн, выскочил за дверь. Но вот о дальнейшей судьбе беглецов там ни полслова. О том, как, споткнувшись на лестнице, сверзился вниз, увлекая за собой девушку, причём последняя сломала себе шею (чем и была избавлена от неминуемого поношения, ждавшего её, останься она в живых) – и как сбежавшиеся на шум постояльцы нашли Дэна, полуголого, высвобождающимся из-под навалившегося сверху тела. Зато всем известно содержание краткого диалога Дерева (возникшего ниоткуда на пороге покинутого любовниками номера) и пожелтевшего от кровопотери Енота (как только Дерево не глядя щёлкнул пальцами, ранка затянулась, ходит такой слух… и пусть ходит). «Эх, парень, – прокряхтел шаман, – говорил я, внимательней нужно быть! А ты вздумал тени преследовать… Нэн не вернёшь, а вот со всем остальным решать надо… Так уж решай! Мы-то, поди, больше не пересечёмся», – сказал и опять канул, только крылья прошелестели… О том же, как Енот возвращался в родной лес (пока, наложив гипс на Дэнову сломанную левую ногу, того допрашивали в стильбургском полицейском участке), а также о том, как встречало Горного Енота племя… как решили потом в полном составе идти к пастору… а пастор, издалека разглядев толпу, понял всё сам – и закрыл лицо руками… вот об этом лучше бы и нам помолчать. * * * Три года спустя Горный Енот, заявившийся домой на каникулы уже с невестой (соседкой по кампусу) – прогуливался с последней по лесной тропинке – с каждым новым шагом всё больше убеждаясь в том, что лес, любимый лес остался прежним… Крупные снежные хлопья водили хоровод у самой земли, и ветер был заводилой… Хотя не-а, вру: звенела тысячами стрекозьих крылышек середина августа… Или позёмка суетливым горностаем носилась по первому насту? Не знаю. Вероятно, всё же было лето… но почему так плохо вспоминается время действия, а? Не потому ли, что Горный Енот и Линда (таково было имя избранницы на этот раз) ничего вокруг не замечали?! Именно. Как оголтелые – носились, болтали… лучились изнутри – и грели друг дружку теми лучиками… Вдруг Енотка примолк и застыл на месте, вглядываясь в противоположный конец поляны, на которую они только что вышли. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=41609651&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.