Грустные размышления об ушедшей эпохе

Грустные размышления об ушедшей эпохе Цви Владимирович Найсберг Книга посвящается светлой памяти Василия Гроссмана, чье великое мужество послужило автору весьма и весьма вполне так достойным примером.Автор выражает особую благодарность Владимиру Колычеву – лучшему своему учителю великого и могучего русского языка. Грустные размышления об ушедшей эпохе Цви Владимирович Найсберг © Цви Владимирович Найсберг, 2022 ISBN 978-5-4496-3701-7 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Книга посвящается светлой памяти Василия Гроссмана, чье великое личное мужество всецело же послужило автору весьма и весьма вполне ведь, как есть сколь так достойным примером. Автор выражает особую благодарность писателю Владимиру Колычеву самому наилучшему своему учителю великого и могучего русского языка. «А между тем замечено, что хорошую вещь можно написать только в обстреливаемом отеле». Братья А. Б. Стругацкие «Хищные вещи века». «Потому что в истории мира не было более отвратительного государства, – сказал Кетшеф». Братья А. Б. Стругацкие. «Обитаемый Остров». «Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми». Н. Макиавелли С той до чего еще безукоризненно искренней охотой столь сиюминутно сглатывая слюну, да и совсем же беспрестанно чмокая губами буквально ведь всею душою, разом весьма и весьма сопрело на редкость, утонченно так и тянясь именно что ко всему в этом мире исключительно вот восторженно и распрекрасно на редкость небесно чистому… А как раз потому, так и скрепя своими большими челюстями, столь еще умело, как бы между делом, уплетая плоды чужого, и непомерно огромного творческого труда, кое-кто явно уж ныне стал слишком ведь совсем на редкость более чем излишне незатейливо приметным… И все дело тут было разве что именно в том, что в тот донельзя как есть мрачноватого вида суровый мир европейской средневековой мысли вовсе так беспардонно и почти непредумышленно, более чем до чего рьяно некогда вторглись немыслимо благодушные, праздные мечтатели… То есть, во все те довольно же просторнейшие его пенаты сколь бесцеремонно со временем явно проникли более чем изумительно речистые зачинатели самого так безумно спешного воплощения в серые будни ныне никак нисколько никчемной обыденности тех еще как есть наиболее ярчайших бликов истинно «всеблагих и безумно во всем радостных грядущих времен». Поскольку это как раз их всемогущего приближения к вычурно скудным реалиям донельзя промозгло серой действительности сколь еще пламенно и долго, так и ожидала эпоха, совсем на редкость до чего невозмутимо замершая в том и впрямь истинно блаженном предвкушении самого достойнейшего применения к житейской практике всевозможных и всяческих ослепительно светлых идей. А главное, та полностью невозмутимо пестрая и разношерстная толпа всех тех отчаянно сладкоречивых личностей и вправду, как есть, совсем уж ненароком попросту обмерла, разом сопрев в том до чего и впрямь глубокомысленном ожидании неких грядущих перемен в той самой извечно ведь и доселе до чего только крайне горькой общественной жизни. И это как раз они во имя сколь безнадежно иступленного ускорения всего того будто бы и близко никак неминуемого их грядущего прихода более чем справно примерили на самих себя все то весьма всеблагостное и до чего изрядно нарядное и, надо бы сразу заметить, самое что ни на есть маскарадно-опереточное мировоззрение. И было нечто подобное буквально-то еще изначально сплошь пропитано весьма же приторно сладкими надеждами на некое, то сколь до конца небесно чистое и как есть разве что лишь весьма ведь откровенно явное авось. Ну а кроме того и оказались все те крайне несуразные чаяния сколь весьма вскоре помпезно и благообразно разом отображены на белой бумаге бородатым племенем самого разного рода, как правило, довольно-то безбедно живущих мыслителей, столь зачастую рассуждающих о всеобщей судьбе людской, используя для всего этого один лишь свой собственный указательный палец. И они и впрямь в том еще сколь уж чудовищном исступлении яростно так втыкали его в те самые отныне для них совершенно ведь вовсе навеки пустые небеса. А потому и нет, да и никогда не будет ничего более верного, нежели чем метко и верно прозвать оседлавших «безумных парнасов» мечтателей отчаянно ретивой когортой, чьи представители были явно готовы дружно побрести по перистым облакам к их главной где-то отдаленно маячившей на самой линии горизонта блистательной цели. И речь тут идет как раз о той до чего еще бесконечно радостной эпохе сколь этак на редкость исключительно ведь незамедлительных, а главное до чего и впрямь невероятно же благих свершений. Да только тех на редкость четких и внятных, а не весьма и весьма чистопородно же голословных принципов, что всецело необходимы для всего того сколь безукоризненно житейского осуществления неисчислимо различных крайне этак, пожалуй, во всем до чего однозначно полезных обществу преобразований никто из них совсем отродясь попросту никогда не имел. А как раз-таки потому и именно во имя самого уж доподлинного духа настоящей правды и впрямь ведь явно потребуется разом назвать все это явление духа именно, как оно того сколь безупречно действительно и заслуживает. Вся та от того на редкость же совсем этак разнузданного духа свободы вконец опьяневшая братия, совсем ведь неотвратимо нагло и воцарилась посреди нисколько несусветного бедлама всплывших, словно мыльные пузыри до чего и впрямь сколь еще новоявленных «мыслей-миражей». Ну, а неистовствующе негодующая по поводу всех тех ныне существующих порядков самая же разношерстная орда бравых экстремистов довольно быстро весь этот их духовный настой всецело ведь еще приспособила как раз-таки под все те свои до чего изуверские личные нужды. И это как раз в связи со всеми теми сколь же восторженными дифирамбами о лучшей жизни вся та в стране власть, в конце концов, до чего и впрямь на редкость безнадежно затем и уплыла в руки отъявленно криворуких революционных ханжей и хамов. Поскольку – это как раз они и оказались наиболее приспособлены к той еще насквозь промозгло лживой реализации, всех тех блекло-светлых радужных надежд на то самое вовсе ведь сколь невообразимо будто бы сладостно всеобщее, но в конечном так итоге именно что разве уж только чье-либо сугубо личное грядущее наилучшее бытие. Ну а для всех тех остальных из разряда прочих была тогда в наличии одна лишь сколь до чего безмерно вширь необъятно огромная помойная яма довольно-таки и впрямь чрезвычайно острого на свой язык коммунального быта… И вот идя вброд через кровь, смерть и страдания целых поколений на редкость бесподобно уж радостно осчастливленных всем тем вовсе-то забесплатно им дарованным бесправным существованием в самой той еще жуткой тине бравых идей, кое-кто явно тогда жил и нисколько не тужил, бескрайне торжествующе при всем том столь счастливо так благоденствуя. Да вот, однако, все это его роскошное житье-бытие было до чего безнадежно крайне этак как есть осоловело неправедным. Все партийное начальство народный хлеб досыта жевавшее было именно тем самым новым свирепо паразитическим классом. Их хлебом насущным стала страстно льстивая и бестрепетно лживая самопропаганда. Верные псы сталинской гвардии стали ярыми инквизиторами даже и не высказанных вовсе ведь при этом уж даже так совсем неважно насколько глубоко затаенных мыслей. Ну а все те фальшивые и крикливые воззвания остались одними лишь теми до чего же еще бесцветными фетишами истинно так настоящей жизнью если и живущими, то разве что в том самом сколь строго официозном языке броских лозунгов. Ну, а все, то наиболее простейшее тогдашнее существование стало тогда вовсе-то ни с чем, что было ранее и близко так несравнимо, куда значительно поболее скудным, нищим и совсем ведь отчаянно печальным. Причем все свои наиболее прямые истоки та самая сколь же беспрестанно так и льющаяся из довольно-то многих лживых уст демагогия явно ведь брала именно из тех неистово рьяных экивоков в сторону на редкость до чего высокопарно немилосердных книжных истин… А ими был попросту, как есть, всецело пропитан воздух той еще дореволюционной империи… Поскольку буквально все в то время исключительно же однозначно начиналось и зачиналось разве что лишь всеми теми на редкость «титаническими» усилиями тогдашней интеллигенции, что в весьма значительной мере была чрезвычайно так прозападно и впрямь до чего весьма близоруко донельзя ведь праздно ориентирована. И сколь, несомненно, как раз-таки она и вознамерилась, никак ни сходя с этого места всячески сколь мощно расколоть, а не обдуманно и неспешно растопить, весь тот извечный лед, никак на скорую руку в лучшую сторону (в своей внутренней, а не наружной сущности), и близко-то неизменяемых исконно собственнических общественных взаимоотношений. И эта самая, словно струна натянутая молодцеватая холодность промеж извечно обирающей народ до нитки властью и столь властно обложенным оброком наивности и беспросветного невежества простым российским людом на самом-то деле до чего однозначно имела самые глубочайшие исторические корни, и никому с ними было на раз нисколько совсем никак не совладать. Однако кое-кто задолго до тех одного лишь тифозного духа революций, собственно, и занялся всецело старательными поисками наиболее надежного способа как бы это взять да перевернуть общественную пирамиду именно тем довольно мудреным путем, дабы все, значит, само собой разом стало именно таковым, каковым тому и вправду положено было быть от века. И тем самым чуть ли не рвотным позывом, так или иначе, ставшим причиной к подобному исключительно ведь совсем уж скороспелому подходу всецело послужило именно то, что художественные книги для человека, постепенно переставшего обращать буквально всякое свое пристальное внимание на довольно так объективно существующие вне какого-либо его восторженного мировоззрения обыденные реалии… Нет, совсем неизбежно-то все это, со временем окажется именно тем, чем довольно быстро, затем станут профессиональные учебники для будущего хирурга, отказавшегося от «глупой и бессмысленной» физической практики ради пустого и совершенно бессмысленного теоретизирования, но зато сразу на деле готового пустить кровь, напрочь с ходу отсечь все гнилое, ненужное и омертвевшее… Мягкие души этих сладостно позевывающих доброхотов, вполне этак конкретно сталкиваясь буквально-то со всем в этом мире весьма настороженно казенным, а иногда и того хуже, еще, и отчаянно ведь воинственно свирепым, «вздорным» неприятием всех их истинно гуманнейших намерений, до чего быстро затем и легко приобретали самую доподлинную каменную твердость и хладность. И уж во всем том дальнейшем они сколь однозначно еще станут на тот самый весьма неприглядный путь сущей войны со всем тем, так или иначе существующим общественным организмом, который надо бы то признать, тогда, как и сегодня, тоже был донельзя отягощен сущими веригами многовекового бесправия и произвола. И был он, кстати, исключительно так беспредельно могуч, да вот ведь, однако никак недалек, а главное, и того он вовсе уж совсем не на йоту совершенно не осознавал… …а именно как раз того, что наиболее грозный его козырь «стращать и не пущать» не только безвременно во всем устарел, но и сколь неприглядно будет ему дано ныне послужить, именно теми кузнечными мехами, столь уж беспечно широко раздувающими едва-едва тлеющие угли безмерно ужасающего довольно-то многие души беспросветно массового политического террора. И уж стал этот бушующий пламень, куда поболее весомым орудием в деле самого яростного расшатывания царского трона, как раз-таки, поскольку еще изначально во главу угла тогда ставилась никак не лютая ненависть, а именно то лишь некогда, затем в некоем том лучезарном грядущем явственно еще последующее всеобъемлющее и всеобщее грядущее счастье. С другой стороны, нисколько нет никакого же существенного повода до чего непримиримо ни с чем явственно вот идеализировать ту прежнюю еще дореволюционную весьма вот благую эпоху… Поскольку буквально ведь во всем, что с какого-либо боку было хоть как-либо еще вообще касаемо всяческого же рода диких несчастий, то самое «БЛАГОСЛОВЕННОЕ» царское время и близко так никак совсем не скупилось на всяческого самого  разного рода трагические события и безумно мрачные происшествия. Ну, а из всего того само собой более чем явственно следует, что вовсе и незачем совсем уж безостановочно плакать о том, что прежде так всего и стало весьма наглядной предтечей всей той грядущей жесточайшей трагедии 20 века. И сколь неисчислимо многие и истинно нескончаемые его беды по всей той своей исконной сути как раз и начались со всех тех блаженно наделенных неземным разумом добрейших идеалистов, коим попросту нисколько не был близок весь белый свет со всеми его до чего безмерно застарелыми болячками. Зато сколь радостно и светло им было от всего того невероятного возвышенного сияния, что как то кое-кому беспрестанно казалось, само же исходило от необъятно толстых фолиантов, созданных усердной слепотой самого еще различного рода теоретиков, что столь усердно корпели в библиотеках над трудами древнейших философов, а также и своих ближайших предшественников. …и надо же, именно как раз оттуда и изымали они все те блики своего блестяще-ярчайшего нового мира. И то и вправду было бы истинно надлежащим делом, да и, кстати, безупречно ведь наиболее естественным, кабы, конечно, никто и близко не собирался излишне скверно спешить, наскоро одевая в белый саван всю радом с ним безбедно существующую современность того ныне исключительно бывшего 19-го, да и самого еще начала 20-го столетия. А между тем тот самонадеянно самоуправствующий весьма ретроградно правящий порядок в каких-либо действительно и впрямь довольно же резких и столь немыслимо долгожданных положительных улучшениях… Нет, вряд ли, что он в том хоть сколько-то явно поболее нуждался, нежели чем некий тяжелобольной и вправду имел ведь нужду в тех-то самых до чего пресловутых белых тапочках. Никакие идеалистические (не заземленные) принципы вовсе и близко никак не помогут переменить всю ту еще от века повседневно сложившуюся действительность хоть чуточку к чему-либо на деле и впрямь-таки весьма ведь хоть сколько-то более чем явственно же самому наилучшему. Все те ярые зачинатели подобных заранее гибельных и безнадежно так обреченных на неуспех общественных преобразований, либо попросту все как один сгинут в сплошном бездеятельном популизме, либо, что лишь окажется несоизмеримо хуже, будут они наспех беспардонно отодвинуты в сторону яростными сторонниками захвата власти любой ценой и буквально под любым «благим» предлогом. И, кстати, следует еще заметить, что все эти так и витающие в облаках собственных благодушных мечтаний яростные доброжелатели всего рода людского были всегда удивительно схожи с теми, кто был и впрямь «героически готов» с величайшей радостью и живостью поживиться за чужим столом, только на этот раз в чисто духовном смысле. А кроме того, и все те нескончаемо бурные дебаты о более чем на редкость никак несомненной, и столь безотлагательной надобности… а именно во всей той немыслимо спешной перекройке всего того всегдашне совсем этак явно помимо нас уж существующего мироздания и создают великое множество всевозможных и всяческих сладострастно воспевающих насилие фанатиков. Причем еще заодно как раз и тех, которых поболее всего разом ослепило именно то до чего исключительно весьма же суровое сияние, что сколь пламенно исходило от всех тех несокрушимо бесценных, однако, совершенно вот при всем том нисколько так неестественно обезличенных истин. И разве то не понятно, кому это именно еще оказалось и впрямь-то под силу со всею большою страстью хрустально чистой души действительно так поверить всему тому неистово пустозвонному кликушеству. И это как раз, поэтому все те явно никак совсем не злокозненные, а прежде всего, исключительно бескорыстные разрушители всего того старинного, барского и холопского уклада разом и устремились сколь решительно распахать плугом идей всю ту необъятную целину ничуть с ходу никак этак непроходимого, да и всасывающего, словно трясина общечеловеческого невежества. А чего это вообще от них можно было, собственно, еще тогда ожидать? Разве были они способны на разумный, читай раннехристианский подход в смысле вящей терпимости, а также и благодушия к людям, что вовсе-то не осознают саму сущность всяческих безапелляционных требований по весьма наглядному улучшению всей той совсем безбрежно уж обыденно суровой никак этак никогда в России и близко не меняющейся действительности? Ну а, кроме того, никто из них вовсе ведь никак не жаждал совершенно этак никаких (благих?) перемен… Да только понять ли это… Нет уж, на что-либо подобное представители современного агностического ума были никак и близко совсем не способны, поскольку было им нисколько никак не видать за отдельными деревьями славных благих убеждений целого леса общечеловеческого тупого невежества. А между тем на той ведь самой «опушке», кое-кому и довелось столь до чего старательно обосновать все те тезисы, которые более чем неизменно базировались никак не на знании, а прежде всего на воинственном всеядном всезнайстве. Но только зачем это вообще видеть всю ту довольно-то подчас совсем невзрачную действительность, если кому-то вполне ведь как есть, до конца этак явно хватает и ее вполне верно и надежно отмытой проезжей части. И это как раз именно, поэтому некоторые яркие и блистательные личности до того отчаянно и заболотили весь тот путь, по которому и следовало вести всегда совсем же пассивные, да и как есть до чего еще агрессивно собственнические массы простого народа. Правда, подобного рода «просветители» буквально всегда отчаянно же действовали в одно лишь то широчайше во всеуслышание так и объявленное всеобщим наиболее наилучшее его благо, да вот ведь, однако только лишь в меру всего своего чрезмерно как есть затасканного книгами довольно-то на редкость весьма праздного обо всем том своего разумения. А между тем было оно безупречно же выпестовано именно на том совершенно ведь никому и никак не нужном сколь сухом и черством мистически-философском хламе. И все те исключительно острые и неумолимые, словно вражеский штык мировоззрения кое-кем были впитаны еще и безо всяческих вполне уж полностью долженствующих рассуждений и прений, причем попросту так разве что именно потому, что как есть они кое-кому сколь явственно показались совершенно этак абсолютно явно излишними. И, ясное дело, что светлые чувства и впрямь всецело должны превалировать над любыми логическим построениями, когда речь идет о любви, да только настоящая любовь к истине всегда настояна на сомнении, а не на фанатическом самомнении… Разумеется, что вовсе не все дореволюционные либералы были именно таковы, однако и те другие, куда поболее взвешенные и здравомыслящие люди, никак так не могли уразуметь, что простой народ и близко совсем неспособен к умственному употреблению больших и неудобоваримых (безо всякого соответствующего образования) философских постулатов. И его можно будет разве что до чего же дьявольски хитро заманить в более чем и впрямь самой необъятной ширины ловушку всяческими теми довольно изящными и изощренными словесами обо всем том только-то, как есть весьма ведь непреложно грядущем, куда явственно лишь значительно поболее благостном бытии. Однако кое-кто мыслил вовсе иначе, поскольку подобного рода людям вся  та окружающая их несветлая жизнь так и впрямь попросту бьет в нос самым вот отвратительным запахом чудовищного гниения. А между тем им-то самим чего это вообще, собственно, было еще надобно от всей той крайне так для них, уж вовсе-то совсем на редкость бессодержательно постной общественной и личной жизни? И им она и вправду тогда показалась как раз ведь именно таковой без сколь еще весьма помпезного в ней присутствия всякого того великого праздника безумно светлых идей. И попросту явно никак совсем оно не иначе, а действительно главным для подобного рода ярких духом и плотью людей было только лишь то, чтобы им и вправду затем более-менее еще удалось безо всяческих долгих, мучительных проволочек нынче-то совсем наскоро просочиться сквозь все те препоны и запоры в отныне никак не запертые перед самым их носом двери. И при этом они сколь этак изощренно пользовались системой отмычек, поскольку ни в какие те широченные двери все их огромное мироощущение совсем ведь нисколько и близко ни в жизнь бы совсем не пролезло. А как раз потому они и ломились сквозь все, что могло еще стать хоть сколько-то существенным препятствием на их пути, да так, словно бы те плохо смазанные ворота в широкий внешний мир и впрямь были столь же крепко, как и ранее намертво прихвачены пудовыми запорами, да и засовами в придачу! Причем словно бы сквозь замочную скважину, глядя на простой народ они ведь и впрямь-таки истинно безудержно всячески нагнетали в его среде весь тот догматический свет тех самых донельзя вот осатанело доморощенных, чисто так абстрактно же ничем никак непобедимых истин. А те, кто их сколь смело взяли затем на щит, были и впрямь-то беспристрастно-беспринципными аскетами, так и горящими пламенем своей идеи в точности, как конкистадоры некогда горели пламенем именно что своего воинственно-пламенного понимания христианства, и суть их фанатизма имела одну и ту природу, да и тот изначально общий внутренний исток. Они боролись за счастье всех и вся, идя путем убийств и разрушений, а путь этот сам собою нескончаемо ведет в одну лишь сплошную алую мглу всех тех разве что некогда только затем совсем безрадостно грядущих времен. И точно так же некогда отблески средневековых костров инквизиции разве что и впрямь до чего еще беспрестанно отсвечивали тьму, весьма ведь отчетливо тогда царившую во сколь многих сердцах людских. И с той самой не столь, в сущности, уж древней эпохи ничего этакого существенного в человеческом обществе и близко-то никак нисколько не переменилось. Наше всеобщее бытие – оно по всей своей сути довольно-таки весьма ведь незыблемо и попросту вечно. Причем во всех своих наиболее заглавных принципах оно именно все то же, каковым оно было еще в древности, и только лишь сознание стало шире, да окружающий нас мир оказался нынче, куда только менее необъятным, нежели чем он некогда представлялся нашим далеким предкам. А сами люди нынче все те же, что и были некогда ранее, им, несомненно, свойственна полностью слепая вера, а уж в кого – это именно не столь оно, по сути, и важно. Комиссары были сущим верхом совершенно этак беззастенчивой и самодостаточной самоуверенности, когда они до чего же печально так и принимались говорить о горестях прошлого и более чем благих перспективах того еще самого ближайшего будущего. Причем в них самих все, то наиболее собирательно темное как раз-таки поболее всего почти ведь всегда безо всякой меры, безусловно-то, более чем явно весьма многозначительно и преобладало. Нет, уж никак не идет тут, собственно, речь о чем-либо том, что лишь в самой глубине их души и впрямь до чего осатанело ненароком присутствовало из-за всех тех чисто внешних тяжелых условий той еще самой дореволюционной жизни. Нет, дело оно вовсе не в этом. Еще на самом первичном этапе явственным оплотом всей большевистской идеи была острая отточенность, словно бы как у карандаша и именно в ней была отображена вся та абсолютно уж ничем незамутненная идеологическая верность, причем разве что этак себе и только. Ну а в реальном мире кровавых дел все это было сколь непременно более чем явственно чревато лютой смертью миллионов людей и уж все это разве что как есть во имя никогда ведь затем и близко так нисколько не наступивших светлых дней более чем совсем вот ненаглядно лучезарного коммунистического грядущего. Его существование было во всей ведь полноте зафиксировано в одних тех ярчайших грезах до чего безнадежно утопически настроенной интеллигенции, видевшей все свое настоящее в одних лишь черных, а будущее, вполне этак сообразно сему, в исключительно розовых оттенках. Да и все бессмысленные ужимки того самого пресловутого непорочного разума, которому попросту была исключительно чужда всякая безнадежно же убогая действительность, и при этом безупречно и неистово всячески же дороги одни лишь сколь вот  бесплотные выводы, порожденные почти невидящими глазами, ненавидящими буквально всякую живую и трепещущую под их взглядом плоть жизни. Да и вообще рьяные последователи данных философских течений отличались той еще крайней узостью мышления, как и весьма специфическими вкусами… Не просто уж так они всею душой сурово и яростно абстрагировались от всей той и впрямь до чего навязшей им на зубах самой этак повседневной и вовсе ведь как есть незыблемо вездесущей реальности… Им попросту была нужна исключительно иная жизнь, они ее придумали и восхваляли, а неистово суровую смерть всего того крайне несветлого прошлого они буквально так всегда воспринимали, как самую что ни на есть естественную и прямую историческую надобность. И, кстати, всем этим до чего блудливым своим языком деятелям от века ведь были свойственны тайность, хитроумная аллегоричность, эзопов язык, сущая благосклонность ко всяческим закулисным интригам. Да только все это вовсе не было предвестником грядущих более светлых и благих дней, а скорее наоборот – являлось оно самым явным пережитком позднего средневековья, а потому и несли все эти «кровососущие словно слепни» идейки сущие черты сколь давнишней закрепощенности совершенно ведь неистовствующего во всех своих оковах довольно-таки праздного духа. Люди, их проповедующие, попросту разом перешли из стародавнего холопства в холопство вовсе-то иное, исключительно ведь возвышенно идеалистическое. Хотя вполне уж возможно что – это и не совсем оно именно так, поскольку некий внешний легкий налет заморских европейских свобод несколько затронул и ту стародавнюю от века так самодержавную Российскую империю. Однако все это было и впрямь-то разом раздавлено в прах стопою солдафона Николая Первого. Причем он ее не просто слепо раздавил, а именно вывел, как изводят клопов в старом диване. Да и после него всякая полусвобода неизменно была еще чревата разве что лишь значительно поболее свирепым некогда затем грядущим безнадежно тяжким рабством. Сама ведь собой до чего внезапно появившаяся возможность некоей той исключительно так явной отдушины, несомненно, вскоре вылилась в сущий антагонизм и отрицание всех прошлых религиозных идеалов, глупейшую попытку их скорейшей и безусловной замены чем-либо земным, и попросту уж житейским и плотским, однако при этом и вправду-то безмерно радужным и сияющим. В этих новомодных проявлениях мысли и духовности, несомненно, отпечаталось буквально все самое наихудшее, как весьма уж довольно этак явно скупое на всякий свой житейский ум наивное рыцарство, да и наиболее темные злокозненные интриги. Причем люди, придерживающиеся последнего, частенько так добивались своих целей разве что путем самого яростного взвинчивания и растравления слепых надежд людей, куда поболее чем они во всем и вправду безупречно же достойных. Однако ведь и те исключительно во всем достойные тоже вовсе не были истинно чисты во всех своих псевдогероических замашках и помыслах. Ими двигал сиюминутный импульс, а потому и всем им более чем неизменно, явно желалось самым надлежащим образом вовсе ведь незамедлительно разом воплотить в серые и безликие будни действительности все те вовсе же «безоблачно призрачные», сплошь надуманные и нисколько-то ранее и немыслимые изыски духа. Под чем-либо подобным имеется в виду все то, что еще издревле брало свое истое «благое» начало как раз от всех тех до чего излишне оптимистичных, скороспелых надежд. И им уж при всем том были сколь этак спешно приданы все те более чем явные свойства самой чудовищной химеры, попросту исключительно так разом и опьянившей народ, да и спаявшей из него некое единое месиво, в котором, кстати, буквально все были едины пред занесенным над их головами топором. Ну, а также и извечной нищетой, еще и возведенной в квадрат абсолютной неприемлемости всякого своего даже и самого же невольного, чисто вынужденного порицания. Причем все те идеи благословенного добра стали своим абсолютным же антиподом отнюдь не от всего своего извращения, а именно от того никак и близко себя не оправдывающего воинственного применения к жизни совершенно так безжизненных постулатов несколько явно вовсе иного буквенно ирреального жития-бытия. В нем все было безупречно разложено по всем тем весьма удобным позициям и полочкам, и, главное, всему тому было полностью этак верно же предоставлено именно свое вполне надежное место, да только жизненная практика не одной логикой дышит, а потому и всякая невозмутимо холодная логичность ее враз более чем безнадежно удушает. Так что все уж те совсем на редкость непримиримо ведь отчаянной «светлой души идеи» надо бы примерять ко всей той так или иначе нас окружающей действительности только лишь относительно издали и чисто теоретически, да и то с самой величайшей осмотрительностью и осторожностью. Да только это совершенно уж вовсе не все хоть сколько-то более чем полноценно принимают действительно к сведению. И кто – это значится их всеми силами и впрямь до чего исключительно благодушно – толкал в чрезвычайно, как всегда, простодушные народные массы? Да те самые рьяные кузнецы-молотобойцы, ревностные кураторы всеобщих благ в новоявленном на этот раз (по их вере) исключительно ведь «чисто земном раю». И это как раз только ему и полагалось столь весомо, затем еще заменить никогда на деле и не существовавший сказочный эдем на нисколько уж никогда, как то ныне оказывается вовсе вот совсем и не существовавших небесах. И то, в принципе, практически всякому ведомо, чьих это рук делом как есть еще стало то самое  безумно яростное претворение в жизнь планов по всему тому бесподобно быстрому построению в самой гуще прошлого патриархального бытия внешне и впрямь-то помпезно величественного здания всегда лишь разве что некогда еще только грядущего коммунизма. Правда здание это было чисто уж абстрактно возведено именно так на зыбучем песке совершенно ведь напрасных и наивных людских чаяний. Да и сама эта власть принесла с собой один лишь бессменный набор тупых штампов, а кто уж только смел ее даже и невзначай немного покритиковать, буквально ведь сразу оказывался лишним или на свободе или тем более вообще на всем белом свете. Но начиналось все это неизменно же именно как раз с того до чего безумно радостного и благородного желания разом так действительно улучшить сами основы всех тех истинно на редкость довольно широких общественных отношений. Да только все те абстрактно благие улучшения буквально-то всеобщих условий жизни в том самом случае, когда они были основаны на максимально наилучшем и благостном мироощущении всегда уж грешат чудовищно страшным грешком довольно-то отменной и надменной надуманности и впрямь довольно близко граничащей с самозабвенной и самовлюбленной тупостью. А общественная жизнь требует и требует самого ясного понимания всех своих законов, твердой руки и жесткого ярма до чего еще весьма старательно обуздывающего людские, скотские инстинкты. В то время как люди с либеральным складом ума во время громогласных и пустозвонных революционных событий и впрямь-то еще водружают на массы совершенно же нисколько и несвойственную им умственную роль. Причем было все это до чего и впрямь совсем же прямолинейно задумано, как раз именно дабы раз и навсегда привнести в саму душу народа свет свежих истин, однако они разве что совсем этак безвольно затем сколь нелепо обвисли на ушах серой толпы бахромой явно этак нисколько ничтожных и бессмысленных слов. И вполне ясно, кому – то и впрямь совсем этак поспешно еще же понадобилось истинно наскоро влиться свежей струей в то самое вполне житейски умудренное веками всего того своего существования безнадежно замшелое общество простолюдинов, что было нисколько доселе попросту никак незнакомо со всякой довольно давно лежалой (до явной заплесневелости) книжной премудростью. Ну, а осуществлено было этакое «всеблагое дело» никак не иначе, а как раз на том исключительно высоком прибое во всеуслышание заявленных, а затем и длиннющим носом спешно этак разом унюханных сногсшибательных свобод и отныне никем более уж нисколько никак не возбраняемых прений. И почему бы теперича, им было всласть не погалдеть обо всем том совсем этак глубокомысленно важном, чего быть может и удастся некогда вполне привести во вполне надлежащий вид и форму, да только случится это никак не иначе, а в том самом нынче уж исключительно пока донельзя весьма отдаленном грядущем. И для всего того явно потребуется столь ведь много долгих веков самой же повседневной обкатки тех ныне совершенно абстрактных идеалов на весьма ведь грубой почве сколь этак до чего неизменно более чем крайне уж неотесанного житейского быта. А в это наше сегодняшнее время наиболее насущный вопрос был заключен именно в том, а зачем это вообще было делать из всего того так и выжженного пламенем схоластики лживого учения некий замкнутый круг самих собой до чего, как есть всецело-то разом именно что совсем навек до чего безупречно доказанных истин? Причем именно как раз-таки тех, что будто бы и впрямь совсем этак настойчиво требуют именно того на редкость ведь полностью безупречного и вполне явственно же нисколько неотложного своего  дальнейшего воплощения в те беспощадно суровые будни всей безрадостно серой доселе никак вовсе никчемной обыденности. Ну и чего это вообще могло хоть сколько-то остановить всех тех безвременно зарвавшихся от запаха свободы слишком-то безо всякого зазрения совести неистово кипятящихся господ либералов? Раз они попросту явно воспринимали данное им свыше «право» нести всевозможную несусветную околесицу, как именно то и вправду  сколь еще безупречно так лучезарное свое достояние создавать и создавать грядущее обличие всего того никак пока и не народившегося на белый свет явно уж будто бы и впрямь совершенно «иного» рода людского. По представлениям ярых блюстителей того еще донельзя пресловутого всеобщего вселенского блага, его лишь разве что некогда затем явно вот предстояло всеми силами еще сотворить при одной уж, как есть единственно так верной помощи, тех самых блаженно-бумажных истин. То есть, попросту разом увидели они во всех тех теоретически верно изуверски выверенных выкладках весьма ведь никак этак до чего совсем небезосновательное обоснование для и впрямь совершенно же вовсе как есть исключительно незамедлительных общественных преобразований. Ну, а своя собственная роль в их более чем долгожданно сладостном осуществлении им вполне однозначно представлялась именно в виде загодя им дарованного блага, ясно выражающегося в славном преимуществе, сколь смело творить само по себе нерасторопное добро, обличая и бичуя старое, как и сам этот мир, зло, сущего великого социального неравенства. При этом они явственно устремились куда-то вперед и ввысь, однако со всей очевидностью можно сказать, что были те люди чрезвычайно одержимы идеей, сколь еще полноценно воссоздать именно ту стародавнюю природную мудрость, что была, по их мнению, всеми нами некогда безответственно утрачена из-за бесконечно слащавых догматов истовой веры в загробную жизнь. От их просвещенных наукой умов повсюду разом засквозило леденящим холодком простецких чисто надуманных логических абстракций, ну, а ярость благороднейшая их добрейшей души обнажила обоюдоострые мечи всегда склонной к обильному кровопусканию донельзя между тем абстрактнейшей справедливости. Той-то самой, что во все времена была слишком откровенно самооправдываемой именем всей той еще изначально свойственной ей великой задушевной простоты, что более чем так безупречно возникла именно на основе полудетских дрем, в которых та очевидно совсем же бесхитростно созерцала, словно бы в зеркале никогда, вовсе и не сбывшееся светлое завтра. У этих горе-реформаторов воздуха в груди хватало на одно то до чего еще сладкоречивое раздувание всевозможных и всяческих утопических грез, но отнюдь никак не на реальное улучшение и впрямь безнадежно стесненного положения обездоленных, и по большей части, именно что самими собой, да и всем осоловелым невежеством вполне закономерно закабаленных классов. Эти благие доброжелатели всего сущего на этой земле, если чего вообще тогда и творили, так это разве что на редкость безостановочно изливали друг другу боль и скорбь о той весьма этак удручающе совсем наглядной неполноценности всего того нынешнего для них самих вовсе-то никак нисколько неправого обустройства всего того общественного бытия. И вот еще что. Они, сколь восторженно и обескураживающе бурно отметая всяческие в том «неправые» сомнения, яро высказывались о самой крайней уж необходимости полнейшего переоформления всей тогдашне существующей действительности в некий, куда поболее всему тому надлежащий облик и сущее подобие всего того, чего им ярко и красочно виделось во всех их сладких радужных снах. Да только до далеких звезд на небесах им было как-то нисколько вовсе не достать, однако, сколько бы его ни было под голубыми небесами… уж буквально все, что ни есть под ними, они всенепременно вознамерились, во что бы ни стало разом переиначить, придав ему некий абсолютно иной вид, суть и смысл. И до чего неистово томились их горячие сердца в хмурые и унылые дни всей той буквально-то ничем, кроме ярого и окаянного насилия (как правило, в одну ту безмерно разве что истинно наихудшую сторону), и близко-то никак совсем неизменяемой повседневной обыденности. Им уж лично были осатанело потребны все те будто бы неизбежные, а все-таки по некой непонятной причине чрезвычайно запаздывающие и впрямь-таки долгожданные перемены из того исключительно специфического разряда тех, что и сами вскоре к нам разом нагрянут, а тем и освежат они весь тот замшелый облик всего стародавнего, патриархального общества. Они всего этого до того и впрямь откровенно же сладостно ожидали, словно бы народ иудейский в знойной пустыне манны небесной. А между тем вся та до чего извечно сонная эпоха вовсе и не дышала им даже в затылок, вконец  запыхавшись, скача вот вприпрыжку вслед за их убегающим куда-то совсем в дальнюю даль до чего только безмерно лучезарным самосозерцанием. А уж, тем паче, куда было простым обывателям хоть чуточку поспеть за всем тем их ярко и самозабвенно, буквально-то всеобъемлющим и вездесущим мировоззрением. Они, надо бы то вовсе ведь не мешкая сразу же вымолвить, и вправду более чем неизменно стремились к чему-либо бесконечно так светлому и никак не безрадостному и, кстати, вполне вот всецело истинно наилучшему… и, главное, совсем не иначе, как сразу для всех и буквально-то каждого. И вся беда была разве что именно в том, что сколь еще закоренело, было им и вправду дано, уж истинно до конца обрести, то самое наиболее ведь главное свое весьма этак донельзя черствое заблуждение… А именно были они на редкость сколь этак злосчастно уверены, что тот наиболее светлый для всего их народа путь совсем вот, безусловно, пролегает именно по сухому руслу целесообразности разом уж сколь искрометно взметнувшихся к самым небесам отчаянно же красных от людской крови знамен. Причем, как оказывается, дойти до неких тех самых наилучших времен можно было одной лишь разве что дорогой самой так неизбежной и неминуемой смерти всех тех, кто даже и ненароком мог явно вот помешать всему человечеству, действительно же проделать и впрямь-таки гигантский скачок в тот истинно всеобщий наш великий завтрашний день. И он был явно для них окутан туманом простых и радостных ожиданий, а обыденная и безыдейная жизнь была им попросту вовсе-то совсем безынтересна, раз вот никак не сияла она изнутри безмерным восторгом светлого конца всех тех прежних бед и несчастий для всего уж как оно есть человечества в целом. За весьма редким исключением, а именно разве что только совсем безо всяких тех карикатурно отображенных в весьма специфической литературе злобных уродов и палачей. И сколь наиболее яркими, а также и безгранично во всем последовательными в деле как раз-таки именно что всецело ведь подобного тому, по-своему исключительно так на редкость совсем так неприглядно веского восприятия всей-то нас еще от века окружающей действительности, и оказались в 19-20 столетии некоторые изумительно блаженные духом граждане Российской империи. Жили-то они в стране с тем самым нисколько до конца пока никак вовсе ведь совсем неизжитым феодальным прошлым. Однако при всем том и впрямь-таки фактически сразу истинно же безутешно им захотелось в единый миг до чего стремглав ринуться в мир бытия столь от нас пока еще безнадежно, да и беспредельно совсем далекого будущего. Причем как раз именно того, которому и впрямь-то вполне уж  возможно и предстояло стать изумительно светлым, а значит и истинно во всем этак немыслимо праведным. И тут сыграла свою роковую роль полнейшая оторванность от реалий людей, что живя в двух столицах империи, напрочь при этом позабыли, что они едва ли как-никак, а ничтожно малая часть от того необъятного этноса, в котором нисколько пока не отмерло почти то же, что и тысячелетие назад довольно-то мало (в закутках душ) изменившееся язычество. И это вовсе не только крайне уж предвзятое мнение автора, вот чего пишет обо всем этом великий человек – царский министр финансов Витте Сергей Юльевич; «Царствование Николая Второго» «У нас церковь обратилась в мертвое, бюрократическое учреждение, церковные служения – в службы не Богу, а земным богам, всякое православие – в православное язычество. Вот в чем заключается главная опасность для России. Мы постепенно становимся меньше христианами, нежели адепты всех других христианских религий». И разве то никак никому не ясно – неграмотный человек, и близко сам не читавший ни единой страницы Евангелия, вряд ли что мог затем оказаться хоть во что-либо  вполне вот вдумчиво на деле верующим, скорее уж быть ему считай, что одним глухим отзвуком на весьма скорую руку, бездумно заученных им молитв. Вот почему та официальная религия и являлась для большинства жителей той прежней России едва ли чем-либо хоть сколько-то поистине всецело большим, нежели чем та еще от века, так или иначе, совсем же непреложно сложившаяся традиция, нечто, что попросту еще издревле стало официально общепризнанным, а потому и полностью незыблемым положением вещей. Ну, а посему если внутрь их души свет церковных служб даже и проникал, то не слишком-то глубоко он в них тогда оседал. К тому же церковные службы были занятием зачастую во всем безнадежно ведь обязательным, а между тем всякая обязаловка неизменно чревата довольно-то казенным отношением к делу и веры в Бога, она никому ведь нисколько совсем явно так не прибавляет. И именно подобного рода людям, толком никак вовсе не воспринявшим в душе светлое учение Христа, кое-кто из слишком так воинственно настроенных либералов и впрямь от всей же души как есть возжелал всучить идею строительства общества принципиально иного, нового типа. Того самого, что и впрямь было весьма ведь безукоризненно основано как раз-таки на принципах абсолютно ведь никому пока никак неведомых, а не просто и близко уж совершенно не досягаемых всякому тому вполне элементарному логическому анализу, причем – это так даже и у человека во всем сколь всесторонне начитанного. И, кстати, могло ли вообще оказаться на всем белом свете, хоть чего-либо несоизмеримо наихудшее, нежели чем то самое донельзя прискорбное положение вещей, при котором всяческие недруги и злопыхатели из весьма разношерстной породы тех, кто буквально на дух не переносят «ретроградов», сторонников старого, долгими веками до того сложившегося общественного уклада… И они, надо бы то прямо уж разом спешно признать, были сколь еще бездумно искренни во всем их весьма и весьма на редкость пламенно неистовом хотении буквально весь этот мир сходу фактически разом полностью так наспех всецело переиначить. По всей наивности своей, они и вправду более чем до чего же совсем беспричинно подумали, что всего этого вполне явственно будет возможно добиться разом так срубив во имя того под тот еще корень абсолютно ведь всякое в нем угнетение, одних из нас некими, значит, другими. И, кстати, наиболее скверным во всем их поведении было как раз именно то, что они совсем же начисто полностью при этом отрицали всякую свою духовную взаимосвязь с их никак совсем неумытой, и долгими веками барским кнутом безжалостно забитой родиной. Поскольку где-то глубоко в душе они явно парили в некоем том чисто уж своем воображаемом мире сладостных и сколь весьма окрыленно радужных ожиданий некоего и вправду совсем уж далее более чем никак неминуемого грядущего счастья. Легендарные (в советское время) либералы, наверное, ни сном ни духом и близко вовсе пока нисколько не ведали о той на редкость чудовищной цене, которою в том лишь именно разве что только последующем и грядущем веке сколь еще неизбежно придется затем горестно заплатить и без них до чего давно многострадальной России. И все это как раз из-за той безлико же внешне верной, однако при всем том совсем этак безнадежно на редкость сколь еще чудовищно отягощенной всяческим донельзя излишним изяществом непомерно ведь безо всякой меры «пересоленной» и «переперченной» словесности. А она между тем, хотя и впрямь-то являлась чем-либо более чем донельзя истинно уж умопомрачительно либеральным в ее чисто внешней, исключительно наружной, неистово одухотворенной всеми западными ветрами сути… Однако где-то внутри себя все это до чего восторженно утопическое мироощущение неизменно таило сущий пожар чудовищно бесноватого средневековья, причем (опять-таки именно от самого полнейшего отсутствия какой-либо вполне светлой головы). И это как раз подобного рода «страстная заноза спешного сокрушения всего того нечестивого зла» и несла в своем чреве тот самый смертоносный заряд, коим извечно-то всегда были напичканы (начинены) мозги всех тех тогдашних крамольников Раскольниковых. А начинены они были той ведь самой исключительно на редкость изощренной жестокостью буквально ко всему тому издревле родному и давно, кстати, вконец им до чего еще навеки обрыдшему. Причем то вовсе никак не пустые и праздные слова, следствие одного лишь крайне так до чего недалекого ума, – вот оно то, что пишет обо всем этом великий Лев Толстой в его бессмертном романе «Анна Каренина»: «Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно недоставало» А ведь и вправду самым всеблагим задушевным настроем всех этих людей всенепременно ведь стала именно та еще европейская целесообразность, смертельным ядом всей своей ненависти совсем уж бездумно косившая несчастных аборигенов далеких земель, однако в самой-то, как она есть, просвещенной Европе ее применять было доселе никак еще пока вовсе не принято. Но зато там, на неведомых дорожках, где и близко толком никак пока не укрепились все те исключительно естественные нормы европейской цивилизации, да и весьма изрядно затасканной внешне всецело уж поверхностно изящной культуры, абсолютно все было дозволено всем тем несущим ее мишурный и призрачный свет. Правда, жизнь нисколько не безбрежна в ее тайных желаниях и намерениях, а свято место пусто никогда не бывает, так что если некий примитивный уклад жизни и уступает дорогу чему-либо очаровывающе идейному, то надо бы еще поглядеть, а не сулит ли – это горе, страданья и смерть для сколь многих простых людей? Причем вовсе-то никак не для всех она действительно еще станет довольно-таки ПРОСТОЙ И ОБЫДЕННО БИОЛОГИЧЕСКОЙ, зато для столь обезличенно многих она как есть, и вправду попросту этак окажется весьма же явной кончиной духовной и будет – это так именно вследствие «имплантации в уме и сердце народа» совершенно чуждых ему пришлых идеалов. И то само собою всегдашне проистекает от всякой той еще «великой» идеи насильственно революционного общественного переустройства. Да и вообще от подобного рода благодушных веяний и впрямь безмерно ведь так и разило холодком до чего безбрежного океана леденящей логической правоты безо всяких же признаков хоть какого-то доброго человеческого сердца. А, кроме того, революция еще изначально задумывалась именно для тех мест, где пролетариат был хоть как-либо развит, чтобы и вправду сколь ответственно иметь теоретически верную возможность действительно же проникнуться духом идеи, а не всего-то что взять да словить, столь быстро тающую на губах сахарную вату той самой несбыточно светлой мечты. Да и сама по себе та идея была сколь весьма омерзительно догматичной, да и окрылялась она одной лишь кабинетной фантазией академика от опричных наук Карла Маркса, который украл все свои блестящие кораллы из мифов и снов порою излишне так воинствующе либеральничающей левой интеллигенции. Мысль Маркса, как и понятно, вьется и вьется вьюнком вокруг древа всеобщих наработок социологии его времени, но главные ее координаты – это как раз ведь тот еще деспотизм на гребне совершенно пустой фантазии о некоем земном рае после более чем явного и вполне полноценного уничтожения всецело же мнимых цепей. «Демосфен новых времен» язвил, как он мог, дабы людям было бы дано самим уж забрать себе все то, чего им не дал Бог! А либералы «светлейших идей» просвещенного радикализма были и впрямь-то в сущем щенячьем восторге как от него самого, да так и от того сколь уж совсем до чего еще безрассудного переиначивания общечеловеческих ценностей во всех тех его псевдоинтеллектуальных потугах привнести в экономику вящие философские постулаты. Маркс, он ведь в этом вопросе неизменно как есть походил на всех тех философов, в своих утонченных думах живущих очень уж даже весьма далече от всей той корыстной и эгоистичной братии полнейших невежд, что столь ведь бездумно жуют и жуют свой хлеб всей той до чего только вящей их повседневности. Ну а чересчур либерально настроенные радикалы, по всей на то видимости, попросту вот именно что захотели раз и навсегда безумно так чувственно околдовать жизнь суровыми чарами своих безмерно же воинственно и помпезно возвышенных словопрений. А смерть классов и вакханалию всеобщего дикого насилия они вполне этак однозначно при этом восприняли, словно бы то и впрямь была более чем до чего неизбежная плата за тот исключительно всеобъемлющий, самых же гигантских масштабов духовный прогресс. И как это только иначе оно еще уж может вот выйти у тех людей, что и близко не ведают никакого искреннего и глубокого чувства сострадания, причем ни сердцем и ни душой буквально-то ко всякому человеческому существу только за то, что оно, точно как и они, тоже передвигается на двух ногах. Этот общечеловеческий двигательный аппарат их никак никогда вовсе не волновал, раз для них обыкновенный человек неизменно олицетворял собой разве что особый вид социального животного, одиноко и бесцельно бредущего вслед за всеми своими до чего как есть обыденно отягощающими ему душу благостями и горестями. Облегчить его страдания, дать ему свет и мысль (разумеется, что единую) и было стародавней «светлой мечтой» всех тех, кто попросту совсем так погряз в безучастно осатанелом «грызении всяческих тех еще философских абстрактов». И все это разве что потому, что слишком уж те люди на редкость во многом довольно-таки далеко отошли от всяческой той крайне и по сей день осоловело унылой – кое-кому совсем ведь на зубах почти от рождения приевшейся повседневности. А, кроме того, в те действительно наипоследние два-три века сколь еще немыслимо много поразвелось всех-то, значиться тех, кто непросто же отчаянно горою стоит за немыслимо спешное продвижение строго вперед, но и глядеть под те самые необъятно большие и широкие колеса технического прогресса нисколько так вовсе совсем не желает. У них теперь, понимаешь ли, все вполне однозначно, да и на редкость безапелляционно решал один лишь тот совсем этак непогрешимо безгрешный математический расчет, что был и впрямь попросту ведь донельзя отныне всемогущ в его самой же беспардонной и сверхъестественной власти над буквально всяческим вполне реальным житием-бытием. Ну, а отдельные люди в смете «усовершенствования всеобщего нынешнего мироздания», как некие те отдельные самостоятельно мыслящие индивидуумы вовсе-то, никак далее совсем этак нисколько не значились. Ведь нет их (в качестве каких-либо отдельных разумных существ) на всем белом свете… Вот чего пишет обо всем этом Федор Михайлович Достоевский в его великой книге «Преступление и наказание»: «…Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства – и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, – и ничего!.. – Вот и соврал! – крикнул Порфирий Петрович. Он видимо оживлялся и поминутно смеялся, смотря на Разумихина, чем еще более поджигал его. – Н-ничего не допускается! – с жаром перебил Разумихин, – не вру!.. Я тебе книжки ихние покажу: все у них потому, что "среда заела", – и ничего больше! Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, развившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится, наконец, в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит все человечество и в один миг сделает его же праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: "безобразия одни в ней да глупости" – и все одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна! А тут хоть и мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, – зато не живая, зато без воли, зато рабская, не взбунтуется! И выходит в результате, что все на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и комнат в фаланстере свели! Фаланстера-то и готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не завершила, рано на кладбище! С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион! Отрезать весь миллион и все на один вопрос о комфорте свести! Самое легкое разрешение задачи! Соблазнительно ясно, и думать не надо! Главное – думать не надо! Вся жизненная тайна на двух печатных листках умещается!» И эта та буквально все на этом свете совсем уж бесспорно и бесслезно умертвляющая целесообразность и есть то самое до чего еще исключительно всесильное порождение западноевропейской цивилизации, но все же во всей своей полноте применение данного глобального мировоззрения имело место разве что в одних лишь ее колониальных владениях. Однако Россия – чем вот она не западноевропейская колония, только и надо было ее сколь бескомпромиссно и яростно как бы между делом расчленить на всевозможные самые отдельные ее составляющие части, ну, а затем почему бы и не колонизировать? И вот он всему тому изумительно яркий пример, изысканный автором посреди слов, сказанных весьма уж ярым идеалистом из числа наиболее так отчаянных декабристов… Святослав Рыбас, «Похищение генерала Кутепова»: «Николай Трубецкой, словно заглядывая в наше "демократическое" время, написал: "Будущая Россия – колониальная страна, подобная Индии, Марокко или Египту". Правда, тут же добавил: "Азиатская ориентация становится единственно возможной для настоящего русского националиста"». А между тем все те строго же сверкавшие очечками своих пенсне немецкие инженеры, что довольно-таки многие русские железные дороги в том еще позапрошлом веке весьма ведь деятельно и активно некогда с явным вот умом понастроили… И дело-то ясное, обильно проливая свой интеллектуальный пот, не в самых легких топографических условиях (вдали от фатерлянда) сооружая железнодорожное полотно они, небось, как пить дать, весьма благонравно заглядывались на широчайшие российские просторы, причем именно как на свою в некоем том последующем времени явственно грядущую германскую вотчину. Эти планы совсем уж и близко не то чтобы у всех их имелись, и лишь у некоторых из европейских правителей они и вправду могли вызывать в душе действительно так более чем весьма значимый ответный отклик. Да, и вообще коли тот тогда и был, то уж и впрямь сколь весьма так основательно предполагать, что и вправду было в нем чего-либо совсем до конца явно ведь на редкость полностью определенное… Нет, совсем не надо бы думать, что буквально все в этом мире неизменно уж само собою всегда идет именно по тому кем-либо заранее, истинно до чего еще четко спланированному плану, а потому и на редкость оно всецело предрешено. А между тем слишком уж необычайно много во всем том политическом мире довольно-таки часто сменяющихся игроков и сила их влияния все время, безусловно, меняется, чтобы и впрямь-таки было возможно до чего еще смело заговорить о некой той доподлинно долговременной и, кстати, более чем весьма ведь реально и единодушно продолжительной последовательности. Ну, а что уж еще только вообще могло быть касаемо пресловутого еврейского заговора, то тут и говорить, собственно, ясное дело, вовсе вот нечего… Практически всегда и среди политиков подчас попадаются свои дураки-неудачники, ну, а тупым особям рода людского самих себя  было ни в чем никак вовсе уж не обвинить по крайне так мере без слез и сурового тыканья пальцем в кого-либо значит совсем ведь другого. И надо бы вместо того никогда на деле и не существовавшего еврейского заговора всенепременно узреть весь тот суеверный страх пред ужасающе быстро вширь разрастающейся Российской империей, а также и твердое нежелание иных «настоящих» европейских держав действительно предоставить ей, тот совершенно новый для нее геополитический статус по окончанию Первой Мировой Войны. И этак-то оно было именно что заранее до чего еще сколь подробно именно ведь как есть во всем оговорено промеж чопорных западных европейцев. Сущий развал Российской империи произошел именно как раз-таки по воле двуличного и коварного Запада или точнее никак не скажешь, а был он им до чего только щедро полностью ведь заранее профинансирован да и словесно во всем полностью этак всесильно уж явно поддержан. Однако вовсе тут не было ничего и впрямь еще изначально на редкость вот осатанело зловредного, а всего-то навсего Россию попросту захотели (подобно Африке) расчленить на несколько маленьких царств, каждому из которых затем и должно было раз и навсегда беспрестанно находиться под самым неусыпным оком одного из западноевропейских государств. Климат в России тот же, что и во всей Европе, никаких тебе лихорадок и сам ведь мозг выедающей жары. А надо бы тут еще и учесть, что кондиционеров в самом начале 20-го столетия никак ведь не было даже в помине! Ну а в чудовищно страшные времена Второй мировой войны речь уж сколь, несомненно, явно ведь тогда действительно разом пошла именно о почти полнейшем так тотальном уничтожении абсолютного большинства россиян, чтобы затем обязательно еще заселить Россию всяческими западноевропейскими (или недобровольно) восточноевропейскими колонистами. Однако вовсе тут при этом не было за всем этим какой-либо злокозненно священнодействующей более чем и впрямь таинственной руки безудержно уж дергающей всех политиков за какие-то совершенно так никакому глазу невидимые ниточки. А имели место довольно боязливые опасения, всецело базирующиеся на том самом грядущем сценарии развития событий, при котором не далее чем завтра в России поспешно сменится правительство и место царя займет радикально настроенный блок ярых националистов, что смело, затем поведет российских солдат на вовсе не столь хорошо укрепленные бастионы западноевропейской культуры. При этом еще надо бы и явно учесть и всю ту весьма ведь сколь этак существенную разницу между достаточно изнеженным цивилизацией европейским солдатом и ею пока нисколько никак не избалованным солдатом российским. Атомного оружия тогда попросту еще не было, и никто уж не мог заранее того предсказать, что довольно-таки вскоре оно уж будет ведь произведено на свет чрезмерно порою более чем излишне всемогущим человеческим интеллектом. А потому тут сам собою наглядно проглядывает сущий же факт того, что старушке Европе было, отчего в начале 20-го столетия сколь мелко подрагивать при одном упоминании о том великом властелине, что неизменно располагался на востоке от ее довольно часто и обильно помеченной российской кровью территории. Да только все те долгоиграющие имперские планы всегда уж были более чем естественно до чего только крайне ведь донельзя исключительно неопределенными… Европейские правители вовсе так не были всегда уж разом только лишь за что-либо и впрямь всецело одно! Да и сами российские либералы тоже уж совсем не всегда полностью так осознанно, то ведали, чего это им самим от всей этой жизни было вот значит, собственно, надобно. То ли полнейшей свободы или во всем безгрешной жизни безо всякой той русской волынки, да и самой еще всегдашней безыдейной скуки. Бездумное подражательство Западу или полнейшее отрицание всех его безнадежно утопических ценностей буквально рвало страну на куски, причем почище самых грязных и алчных планов каких-либо неведомых сил, что этак (для кое-кого совершенно определенно) и крутят вся свое кино за спинами всех тех так или иначе имеющихся в этом мире политических элит. Да еще, между тем, им это, оказывается, и вообще попросту свойственно делать во всякое время, да и во всяком-то месте. И уж в России, дело ясное, в самую так первую значится очередь… А между тем русский народ очень даже долго, хотя и совершенно бессознательно, рвался к великим благам общественных свобод, но его попросту никто не возглавил, поскольку этого никак не дозволила повседневно существовавшая сумятица и разобщенность, причем не только сугубо внешняя, но в том числе зачастую и в душах отдельных людей… …а уж она-то попросту совсем никак не оставляла ни малейшей возможности действительно настоящего могучего лидерства. Да и Федор Достоевский, тоже, зачастую яростно метался промеж двух огней, как вот между той еще средневековой российской дикостью, да точно так порою, несомненно, вполне доводилось ему обретаться и близ той до чего утонченной всеми своими сколь яростно своекорыстными помыслами сущей же целесообразностью новых времен. Его многолетняя скитальческая жизнь с семьей заграницей… Он смешал все это в некое единое и впрямь-таки до чего донельзя исключительно никак неразделимое целое, и вот ведь именно этот вящий сумбур и был, собственно, прозван людьми «достоевщиной». А между тем та довольно зыбкая почва, на которую некогда в сущем бессилии упали свежие семена светлых помыслов Федора Михайловича Достоевского, была сколь беспробудно проникнута всеобъемлюще же всеобщей вековой тьмой, а потому и представляла она из себя тот самый омут с весело и резво так и копошащимися в нем бестиями-чертями. Да и Чехов, пусть и не злонамеренно, но тоже ведь некогда обронил некое зерно во всем, безусловно, весьма этак явно сомнительной истины, которое между тем затем и проросло, и нашло уж свое место в виде колосьев на гербе новоявленного, рабовладельческого государства. Русские классики общемировой литературы породили на свет слишком уж много мишурного света сколь этак до чего безмерно слащаво благих идей. Причем, надо бы тут именно сходу сколь невозмутимо и веско разом заметить, что все эти их словесные излияния, обильно и яростно порицающие буквально-то всеобщую и всеобъемлющую безыдейность того еще дореволюционного бытия, его сущую аморфность и скуку, всенепременно издавали бесподобно пряный дух вскоре уж непременно на редкость радостно грядущей близкой свободы. Да только, в конечном-то счете, оказались они донельзя так насущной предтечей века, в коем наглядно преобладало то еще фактически ведь подлинное отсутствие всяческого гнета общественно проявленной совести, а также еще и стали те новые времена более чем самым значимым же оплотом беспредельно на редкость яростного фанатизма. Причем всему тому до чего суровым началом, да и вполне же крайне этак весомым нравственным обоснованием, несомненно, сколь явно и послужили именно те совершенно ведь несбыточной красоты мечтания, что неизменно разом начисто отрывают, от всей той самой этак естественной почвы довольно многозначительный пласт всей той чего-либо о чем-либо думающей интеллигенции. И уж тогда под вскрывшейся «почвой обыденности» действительно разом затем и начинают шевелиться всевозможные подземные черви, весьма активно и до чего только раздольно при всем том разом выползающие оттуда на весь белый свет. Ну, а вслед затем лучи дневного светила и станут сколь  безнадежно, разом так затмеваться яростным сверканием в грозных очах, и вот тогда уж днем с огнем окажется попросту никак невозможно найти себе хотя бы одного безупречно здравомыслящего человека. Причем тех простых людей при таких делах вполне еще запросто можно будет и впрямь уж заставить более чем ответственно так разом поверить даже и в то, что солнце неизменно восходит на западе, ну а заходит оно, как и понятно вовсе не иначе, а только лишь на востоке. И все это, собственно, говоря, именно исходя из того, что святая простота доверчивости ко всем тем, кто безбожно так и несет всевозможнейшую чудовищную ахинею, при всем том разом становится самой неотъемлемой аксиомой всеобъемлющего, можно даже сказать чисто каждодневного восприятия всей-то нас сколь неописуемо же зловредно нынче обступающей, осатанело революционной действительности. Народ, он всегда бежит никак вовсе не за правдой, а за краюхой хлеба, которую ему можно, в принципе, до чего еще мастерски более чем торжественно и клятвенно всячески наобещать в том самом весьма этак блекло освященном светом истины, сладком, словно тот еще дивный сон, наилучшем грядущем. Ну, а восторженно и угловато мыслящая интеллигенция может и впрямь довольно-таки искренне радоваться всему тому и вправду наконец-таки ныне вернувшемуся относительному же внешнему порядку. Ну, а кроме того, теми до чего славными и спешными темпами действительно ныне строится то самое социалистическое общество, о котором им столь ведь долго в розовых снах до чего всегдашне так некогда до чего еще только ранее сладко мечталось. Лапша с ушей она уж разве что в мирное и спокойное время этак-то довольно вот быстро вниз оседает, а во время бурное и совершенно неспокойное она с них слазит медленно и крайне болезненно. Народ и интеллигенция, варясь в одном котле колоссального социального потрясения разом встряхнувшего буквально все те или иные доселе незыблемо существовавшие основы, полностью так совсем одинаково же безрадостно выживают и видят кошмарные сны. А сны те целиком при этом состоят из тех еще попросту чудовищных новоявленных революционных явей. И уж представляло нечто подобное из себя вполне естественное следствие того-то самого бешеного энтузиазма вырвавшегося наружу в связи с тем, что была враз еще всеми обретена совершенно так дармовая свобода. Ну, а ею вполне всласть смогли тогда воспользоваться разве что лишь, те, кто всею своею черной душой так и жаждал безвластия и полной безнаказанности за те самые немыслимо ужасные проявления до чего еще самого так чудовищного своего своеволия. Причем довольно малое наличие грамотных людей из своих, то есть именно тех, кому и вправду доверять во всем действительно было бы можно, и привело к тому, что большевистская агитация взяла уж полностью вверх над всяким иным здравым смыслом. Ну, а те «великограмотные правители», видать, сколь, несомненно, до чего весьма же ответственно всегда этак осознавали, чего это именно, и когда они более чем последовательно совершали, раз столь властно, они всеми теми беспрекословными (к их самому незамедлительному исполнению) распоряжениями до чего бесцеремонно и беспрестанно так и разбрасывались. В принципе, природа этого явления, безусловно, была заключена также и в самом том до чего еще беспрецедентно насильственном отмирании всей той прежней, нынче уж напрочь отринутой веры, как и самой явной необходимости поиска, ей вполне достойной замены, куда только значительно поболее во всем соответствующей духу данной новой эпохи. Причем зародилось все это вовсе никак не в России, а в той самой крайне уж агностически настроенной Западной Европе, ну а оттуда затем с попутным ветром все это, в конце концов, донеслось и до весьма далекого российского берега. Великие русские классики 19-го столетия явно же захотели до чего только посильно приблизить интеллигенцию к своему народу, а потому и приложили они все старания, дабы через созданную ими перемычку в средневековое российское общество и впрямь полилось широчайшей рекой самое суровое безверие буквально ни во что, хоть сколько-то ранее истинно святое. Европа им довольно быстро переболела, ну а Россия посредством всего этого недуга и заразилась же самой ужаснейшей «общественной чахоткой». Причем более чем наглядной тому первопричиной и послужило как раз то, что европейская цивилизация с самого еще начала своего существования сколь искусственно стушевывала и упраздняла многие прежние (дикие) представления обо всем этом мире, бессердечно обезличивая отдельного человека, ставя во главу угла, прежде всего его, чрезмерно возвышенные жизненные приоритеты и идеалы. И уж при всем своем донельзя наглядном перерождении религиозный фанатизм, став фанатизмом высокоидейным, только-то и всего, что присовокупил в потемках душ своих адептов до чего безмерное множество свежих сил для самого безнадежного преумножения сущего еще стародавнего мракобесья в его разве что весьма ведь полновластно вновь обновленном виде и форме. Еще вот так называемый просвещенный 19-й век столь безнадежно породил абсолютное безверие в высшие силы, разом как есть, наделив человеческий разум вовсе-то изначально ему нисколько не свойственной самой ведь до чего безупречной же полной непогрешимостью. Причем все это вполне однозначно произошло именно из-за всего того и впрямь-таки самого уж безотчетного самовозвышения культуры на некий «Эверест», где лишь избранным и было дано… попросту и впрямь предоставлялось никем и нечем неоспоримое право безвозмездно (в силу одних только свойств возвышенной души) употреблять ее сколь и впрямь-то живительный кислород. А чего же еще тогда могло быть предоставлено всем тем остальным простым смертным? Ну так им для полнейшего счастья только и надо было… значит, на всех их одно общее корыто, ну, а кроме того и весьма простенькое массовое искусство. Потребовалось довольно длительное время, да и самый конкретный и совершенно же зримый пример, дабы духовная элита и власть предержащие, безусловно-то, вполне осознали, что как следует, его до самых кроев не наполнив, они сколь многим при всем том до чего явно весьма ведь наглядно рискуют оказаться низложенными в результате народного бунта. Однако для всего того истинно как есть вполне ведь достоверного понимания данного факта их еще явно надобно было буквально до самых уж чертиков раз и навсегда весьма здорово напугать. Да только, как то полностью ведь совсем этак наглядно видится автору этих строк для вполне стоящей того полноценности эффекта непременно бы хватило и очень даже многих относительно мирных забастовок. Так, что и близко тут не было какой-либо вообще явной необходимости в том самом сколь безнадежно и впрямь до чего весьма же уродливом создании некоего того великого псевдосоциалистического монстра. Причем теоретическая база для всего его никак не жития-небытия была как есть, первоначально еще создана именно теми-то широкими кругами общественной мысли, и лишь затем только была она сколь беззастенчиво и впрямь узурпирована довольно-то малой группкой псевдосоциалистических монстров во главе с Ильичом. И это именно те, кто и ныне сколь явно желают буквально все народное добро именно так по-своему безо всякого вообще остатка разом перераспределить, лучше всего, затем и поделят все ими на самую скорую руку до чего безжалостно и скрупулезно у тех самых господ буржуев до того ведь награбленное… И никто из них это снова уж теперь разве что явственно ведь всецело лишь чье-либо личное добро в то самое сколь и впрямь эфемерное и абстрактное народное пользование совершенно не отдаст – вовсе не та это людская порода. Да этого точно у них никак при всем том желании совсем не отнимешь! Зато уж про всякие те сколь неизменно и впрямь будто бы совсем до чего легко достижимые общественные блага они исключительно ведь мужественно и стойко и вправду умеют языком своим безо всяких костей попросту до чего на редкость безостановочно все время уж без конца и края молоть и молоть. Да только, однако, нисколько не преумножать их при помощи каких-либо своих действительно уж вполне того стоящих интеллектуальных усилий. А еще и при всем том самое, так что ни на есть насущное моральное обоснование для абсолютно любых насильственных действий у всей той на редкость разношерстной шушеры неизменно же зиждилось на ослепительно светлой самоубежденности всем блаженным духом своим восторженной интеллигенции. А она между тем никак и близко не сопротивлялась всей той революционной этике, причем как раз же именно в силу всех тех своих собственных сколь безмерно весьма ведь острейше безжалостных убеждений. И все это исключительно потому, что над чьим-либо большим и светлым разумом до чего вот безраздельно преобладала одна разве что та куцая правда книжных истин, да только столь они между тем были весьма и весьма безответственно далеки от самых обыденных реалий быта почти же повсеместно вовсе этак совсем невежественного народа. И он никак не был способен проснуться, раз он вовсе-то и не спал, а только жил тем, чем он жил, а спала и дифирамбы себе под нос в сладком сне пела именно та восторженная интеллигенция, и этот ее сон и обернулся для всего народа вековым кошмаром осатанелого, идеологического маразма. И все это предстало именно в подобном виде разве что исключительно потому, что по представлениям ревностно и революционно настроенных демагогов, богатство неизменно же всегда находится в руках сильных, что только лишь то и делают, что до чего ведь беззастенчиво и беспрестанно угнетают всех тех слабых и немощных. Ну, а из всего этого явно еще следует, что у них его и впрямь-то полагалось с ходу отобрать, дабы максимально затем промеж всех сирых и обиженных на скорую руку разом и перераспределить. Явственного понимания того, что подобным путем лишь только разом всецело растравливаются до чего кровожадные стадные инстинкты, у тех самых весьма благодушных дореволюционных доброхотов попросту не было даже в помине… Они хотели светлого добра и только одного добра, а уж, дабы всеми силами искренне так радостно его достичь они до чего бесцеремонно и намеривались разом ведь вымазать простонародные массы в безудержно обильной крови всех их давнишних и кровных вековых угнетателей. Ох уж это немыслимо цепкое до всяческих тех мелких фактиков лицемерие, до чего незыблемо заключавшееся в самом так бездумном братании с идеалами, выношенными на щите еще теми кое-кем и впрямь-то до чего идиллически воспеваемыми историческими личностями, а именно Робеспьером, а ранее Кромвелем. И это именно оно и сослужило России самую ужасную службу, собственно, и, оказавшись одним из наиболее важных факторов, превративших ее в некий новый Египет, хотя она всегда искренне жила светлой мечтой являть собой лик Третьего Рима, то есть попросту быть во всем наиболее естественным продолжением Византии. Это ее явное перерождение проистекало, собственно, лишь оттого уж крайне ведь исключительно до чего еще самого так весьма непритязательного обстоятельства, что людей вполне всерьез некогда возжелали возглавить, взнуздать и отправить по всему тому крайне нужному кому-либо навеки вечные безупречно «правильному» пути. И ясное дело, что подобная безоглядно и безапелляционно идейная тенденция ничего хорошего… кроме разве что чего-либо беспредельно плохого, в самой уж себе нисколько ведь вовсе никак не несла… Вот бы понять всяческим горе-воякам с тем безумно же великим общественным злом, ту неимоверно гигантскую разницу между добром всецело отлаженным и подогнанным к действительности и его полнейшим антиподом, наилучшим из всех орудий Сатаны ВЕЛИКОЙ ЛЮТОСТИ благом, сплошь нашпигованным лихостью и ухарством, а главное, еще и предначертанном без разбора всем разом. А между тем писатели гуманисты, такие, например, как Сергей Довлатов всегдашне стремятся донести до нашего сведения на всех страницах своих книг ту и впрямь ярко так искрящуюся собственным светом мысль о том, что в принципе-то невозможно, обустроить наше житейское бытие на крайне зыбкой основе излишне прекраснодушных, аморфно праведных логических доктрин. На чистой от буквально всяческой житейской грязи бумаге они, может, и вправду выглядят весьма заманчиво, но жизнь – это река, а вовсе не костер и уж тем более не доменная печь. А потому, чем оно будет разве что только поближе ко всему тому, так и сверкающему в ночи искрами очистительному огню, тем оно вполне ведь соответствующе отныне всецело окажется на редкость явно подалее от всех тех до чего доселе полностью естественных норм никак совсем неизменной общественной жизни. Прекрасные идеалы, во всем сколь безупречно хороши разве что как некие далекие маяки во всем том совсем этак одиночном, а никак не в том наскоро и безбожно откуда-то извне до чего еще яростно подстегиваемом «заплыве» по всему тому совсем безбрежному морю нашего пока до чего еще и впрямь всеобщего невежества. Ну, а когда их путем слепо же бездушных логических умозаключений, изощренно и искусственно довольно-таки сурово и агрессивно со всей основательностью разом приближают ко всей той безмерно ведь суетливо обыденной житейской реальности, они именно что как есть всех нас только-то и приведут к одним лишь разве что рифам всеобщей житейской разрухи. Поскольку безнадежно утяжеляющие ходьбу по слякоти повседневных невзгод вериги идеалистически будто бы единственно и впрямь уж изумительно верного восприятия жизни, безусловно-то, более чем явно утянут нас за собой во всепоглощающую бездну безумно осатанелого зла. Причем, той еще наиболее несомненной первоосновой всех подобного рода исключительно сомнительных общественных начинаний сколь неизбежно являются именно те вовсе-то бесполые порывы чьих-либо безудержно благонравственных душ, что совершенно беззастенчиво и неистово и вправду устремились  пошатнуть, те самые прежние издревле устоявшееся основы всей-то от века еще нисколько так незыблемо существующей социальной вселенной. Однако – это один разве что тот высокий ум (безо всяких вкраплений к его внутренней самой-то сокровенной сути столь неприглядных черт донельзя самовлюбленного эгоизма) и будет способен явно этак со временем ниспослать всему этому миру то самое безвременно же великое и всеобщее благоденствие. Правда, подобным образом все это случится только лишь в том единственном случае, если уж он и впрямь-таки еще окажется, полностью ведь основан именно на принципах, полнейшего так осознания всех тех до чего недюжих сил всесторонне развитого интеллекта, а не только горячего, и зачастую совершенно во всем бессмысленно безрассудного сердца. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/cvi-vladimirovich-naysberg/grustnye-razmyshleniya-ob-ushedshey-epohe/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.