Вещая акварель. Стихотворения

Вещая акварель. Стихотворения Лека Нестерова Вещая акварель – стихотворения разных лет, начиная с первых шагов в поэзии, это 1983 г., когда я впервые стала участницей Совещания молодых писателей в Алма-Ате, и заканчивая сегодняшним днём. Вещая акварель Стихотворения Лека Нестерова © Лека Нестерова, 2018 ISBN 978-5-4493-3392-6 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero 1. Дебют Встреча Вот он, мой век! С клюкой на чёрном фоне. Он позвал меня, уходящий… Как так вышло, что меня он позвал? В образе седой… В морщинных ссадинах от пуль-лет. – Сядь ближе. — И замерцали словесные слайды. Я вижу: пустыни сабель змеиных. Я вижу: солнце льющейся крови. Я вижу: приподнятую чью-то голову — И слова: «Нет, какие вы счастливые, вы ничего не знаете!» Я говорю, что не тороплюсь больше никогда. «Говори, говори же, моё Прошлое!» Улыбка: «О, сколько историй! Сколько истории, ей-богу!.. Я расскажу ещё про Павлика моего….» Наползающие сумерки. Переполненная встречей. Мимо слова, люди… которых давно нет.     1981 г ххх Сказать, не думая о слове, Как о присутствующих, вовсе. Как самому себе, почти без слов. Так, словно тёплое набросить, Иль, услыхав вдруг чей-то зов Внезапный, никого не встретить. Так лист, сорвавшись бы… земли не повстречал: Куда летел бы он – не знал, К кому взывал – не знал бы ветер… Мне продышать и в том найти упрёк, Словно дотронуться к тому, что не потрогать. И дрожь, и дрожь, как изморозь от строк Трещит у самого порога. ххх Младенец – месяц молодой, Безумья всходы Взрастут в тебе вместе с тобой Грехом природы. И все ступени – сон любви Слепой и властной — Пройдёшь – и страх, что на крови Безмерно красной; И стук в незапертую дверь, В её никчёмность, И ожиданием потерь Порабощённость; И будет смерти близкий час Ступенью высшей Безумья, вперившего глаз Средь звёзд притихших… А дальше? Дальше света — Тьма-старуха, знает всё сама. Младенец – месяц молодой Из тьмы проглянет. Как сумасшедший за спиной Тихонько встанет. ххх Зачем растаял снег? Он выпал первым и прошёл стеной. Его бессмысленный побег Недуг встревожил мой. И нынче снова он летит, Брат к брату своему, Как будто раны скрыть спешит — Следов глубоких тьму. А те, что на сердце легли, Их боли не унять, Они насквозь его прожгли, Чуть зацепив тетрадь. Цветы И в небо щерились уже куски скелета, Большим подобные цветам. (Ш. Бодлер) В них жизнь, иль смерть, в цветах на стеблях тонких? — Контраста яркого в пылу не превозмочь. Вот жгуче-красным из конечностей бьёт ломких — Какая выгнала их ночь? Гнала наверх их ткань и влагу, Их славу – пусть на краткий миг. И всё же, прежде чем полягут, Откроет всё прощальный лик: Как продираясь телом худосочным, Изломаны и кровью изошли, Как, поспешая в мир этот порочный, Его простив, покорно расцвели. О, расцвели… волной неизгладимой. О, прокатились… памятью под стон. Что лепестки? Слетают на пол, мимо, И тень к окну отбросил круглый стол. ххх Только ночь. И сверчок в ночи. Кто там шепчется – всё молчи. Кто там время торопит вспять? — Всё равно ничего не понять. Звёзд просыпалась с неба горсть. Долгожданный нейдёт к нам гость. Туго стянута кожей дней Тайна вглубь уходящих корней… Скоро ль? Скоро пробью ключи? Ночь. И – громко сверчок в ночи. ххх Заводите новый календарь! Из раскрытых книг туманы хлещут, Чтобы улетучиться, как гарь, Взявшая дыханье наше в клещи. Мир – в болезни. Свет – выздоровленье, Приближаясь маленькой звездой, Всё растёт – подкладывай поленья, Успевай, Несрезанный чертой! Всех своих немолотых сомнений, Всех, не понятых тобой до конца, Жарких и холодных погружений В истину Бессмертного Лица.     1982 г. ххх Близко-близко, у сердца, Дышит утро. И сны, Не успев разлететься, Входят в мир тишины. Где вздыхают негромко Окна сонных домов. Где ломается кромка Под печатью шагов. Где железная птица, Рассекает, трубя, Наши тысяча тридцать — От меня до тебя. 2. Пыль и ветер Накануне О, что-то случилось… О, что-то такое случилось… В заснеженный март обвалилось громовое небо! И молньей озлилось. И молньей как-будто озлилось. Оскалилось молнией в окна смешно и нелепо. Быть может, сей росчерк Грядущей весны небывалый Всё тот же союз подтверждает их с вечными льдами, И я не ошиблась, рождаясь, как небо, обвалом, И с молньей в руке Средь сугробов, бредущих грядами. А может быть, это — страшнее, сильней и желанней — Рождается что-то, к земному приблизившись краю… Но вижу воочию – вспышкой оконных посланий Последняя тьма иллюзорной мечты догорает. Подражание Маяковскому Сгрудились века у двери — Симфонии, распределённые по нашим голосам! Лучей лун и солнц волоса Спутались с глянцем языковых вериг. Толпа! Лба сморщины: «Уж, коль вместе мы, Каждое «я» вместимо, Чтобы отдельно звучать, дельно, проще! А потому пока смолчу. Смычку вручу отмычку. А там! Под ликование криков, В дыхании безудержном Ворвусь – всеми – со всеми В открытое! Брошу веселье, весеннее, висение В ожидании небывалых сдвигов! О, Время! Пока буду тянуть «ре-е» – «ми-и», В гареме мыслей моих — Не по-женски. не для женщин иных — Изведай верность горенью.     1982—83 гг. ххх Отчего Вы в шляпе, такая? — вопрос прозвучал уныло. Простите, какая? Не слишком свежая? Не слишком милая? Не яркая… и не быстрая… Нет, знаете ли, воздуха, такого, истого, Чтоб всласть напитаться и вдоволь напиться. Нет тени щадящей, от жажды укрыться. И самого главного… главного самого нет — душе покоя. Чтобы на ночь гасили свет, А она не знала, что значит такое. Светлячком бы порхала в ночи, Кинув дряблое тело. Я бы ей приказала – Молчи! — И она бы не смела… И тогда бы прелестным цветком Зацвела б эта кожа. И махала бы я лепестком Вам и на Вас похожим. Вот и бреду такая, Смешно, в этой шляпе, унылые Вопросы в душе сжигая, Не слишком свежая, не слишком милая.     1984 г. Предвесеннее Переполнится страстью и мукой Вся душа, словно ветка к весне. Закружи, послезимняя вьюга, Но тебе не воспрянуть вполне. Вот предчувствий ласкающий локон Выбиваясь, взыграл на ветру. Ни лучей, ни распахнутых окон — Затаённую слышу игру. Слышу, как извиваются выси, Словно жадно впиваются в лёд; Слышу свежесть нетронутой мысли, Даже слово её не вспугнёт. Тишины разнимая ладони, Проскользнёт вдоль движенья ветров И, как будто случайно, обронит Свой неясный и тёмный покров.     1984 г. ххх В такую нескончаемую сырость Прощаться тяжело и уезжать (Поэтому весеннюю игривость Легко нам за отвагу принимать). И тощие обветренные ветки Цепляются, скользя по рукаву. И лист летит – последний, редкий — В ещё зелёную траву.     1985 г. Невозвратное Всякая минута – день рожденья. Всякая минута – день кончины. Мы живём – секунды и мгновенья — Нашей жизни долгой величины. Оттолкнусь от волн реки – по берегу Поплыву, песок сгребая пятками. И всклокочет кровь тоской по Тереку Ниоткуда, странной вдруг повадкою. До того ещё, когда обмолвились, То не сердце – конь стучал копытами, Не дожди, а слёзы пролились По отринутому, потому забытому. Потому сознанием не выношено. Только кровь намёками, как иглами… Это дерево никем не выращено, Оно чёрными повисло силами! И плоды его – бесплотные, голодные — В росчерках израненные листики, Не дописанные до истины… И дожди песочат их безводные     1989 г. Посвящается моей бабушке, Анне Кузьминичне Терновской ххх Анной наречённая… Жизнь грозой прошла. Всходит солнце горнее — Вот и умерла. Небеса колышутся Пред тобой. Прямо к небу движется гроб с толпой. Как стекло прозрачное — Вдребезги! – лазурь. `Идут новобрачные Сквозь источник бурь. Просят жизни вечной — Жив и мёртв — Каплей – Мрак Предвечный — С ложки мёд Им в уста алкающи. Что теперь им свет? Гроб во тьму толкающим, `Идущим во след.     1990 г. 3. Маяк У зеркала Ты называешь меня тучкою своею За мои серые глаза. Вот и печалей не развею — И плачу, словно небеса В июне тёплыми дождями. И ночами Тревожно сердце громыхало вдалеке. Ты слышал? Это от молчания И тишины, накопленной в тоске. Ты слышал, чувствовал ли? — Молнии к твоим тянулись берегам! ЯзЫками безмолвными Глубоко вскрикивали там. ххх Всё говорит о том. В полётах птицы. Листва слетает и кружится — И не уляжется притом Никак, ей ветер Скучная помеха. Лишь в небе жгучая прореха Лучами светит. И блик мерцающий Один — Моёй надежды господин — Согреет и приветит. Всё говорит о том… Темнее ночи. И встречи долгие короче Стали, тих стал дом. И ожидания всё горше: Сегодня жду, а завтра больше Уже не жду. Приду. В бреду все сны. И сна-то нет. Средь ночи зажигаю свет (так до весны), Спускаюсь лестницей — бегом! — За непослушным поводком. И отрок-пёс Предчувствий нос Задрал на первый свой мороз… Всё говорит о том. ххх За зелёной этой аркой, За оврагом, во бору, В тон букашечкой неяркой Тёплую обнять кору. На корнях сосны взнесённой Покачаться к плоти плоть: «Ты ошибкою прощённой В рай прими меня, Господь! Пусть кочевник – воплощенье Прихоти своей – смахнёт И под ногтем кровь отмщенья В свою глушь перенесёт». Повторение И должно явиться Слово. Появиться из пучины. И неведомою плотью Устрашающей личины Испугать – и удалиться, Шею длинную скрывая. Чтобы в нас, по нашим лицам, Было видно – оживаем: Каждой судорогой страха, Звуком нечленораздельным, И под вымокшей рубахой Этим потом неподдельным; Каждым жестом, взор прикрывшим, В самого себя вглядеться, Чтобы чувствовали – дышим, И – так странно! – бьётся сердце. Оттого, что позабыто И утрачено Начало И концом пера изрыта Почва в поисках немало И должно явиться Слово. Появиться из пучины. И неведомою плотью Устрашающей личины Испугать – и удалиться… Чтобы в нас, по нашим лицам… Оживаем… Бьётся сердце… ххх А в природе беспредметный разговор — Слово Божье, просто так оно летит. И, вступая в перекличку или спор, всё шуршит, свистит, щебечет и трещит. И никто не ищет смысла – нет нужды — В недосказанном, невнятном – предрешён. И оттал-киваю-щийся от воды, Пеликан, как Моцарт, отрешён. Не придёт, счастливчик, в голову ему И подумать – «Вот я, птица-пеликан!» Что какой-нибудь в завистливом дыму Сеть ему готовит и капкан. А и зверь голодный если налетит, Не из зависти – как Вы же на бифштекс. И дуэт страстей их предварит Высшей справедливости гротеск. Так, в прекрасной бессловесности кружась, Шум и голос музыкальных ищут форм. Каждый – логика другого, отродясь Не убийца, не доносчик и не вор. ххх Между закатом и зарёй Во тьме ночной никто не спит. И, словно он с землёй сырой Самой без страха говорит. Тысячелетья вороша, Не успокоится душа. Скорее мир она обрушит, Как тесно скроенный наряд. Т а м всюду рубища горят… Человеческое Всё темно во мне, неясно. Вязко тянутся слова. И приблизиться опасно — Я, как мёртвые, жива. Только что не вспоминают И поминок не справляют. Зло покуда причинить Ещё могут, может быть… Но почти уже не могут — Телу выдана броня. Только в ней не перед Богом В нужный час предстану я. Дух бродяжит и теснится Средь небес, и, если – «да» — На мгновенье с телом слиться, — Иль ненастье, иль беда. Крепок дух мой. Тело вяло. Дух бредёт средь звёзд устало, Следом кнут в его руке (След кровавый на песке) С наконечником свинцовым И всегда на всё готовым. Он чужую стерпит боль. Друг, прости! Пойми, любовь! То погонщик величавый, Мышц его кляни игру! Человечью гонит славу К новым пастбищам кровавым — Гости будут на пиру. ххх Ну, давайте: я читаю вам стихи… Пропадаю я, наверно, за грехи. Всё сливается, как валится из рук, В неотвязно-непрерывно-ровный звук. То звонок мне – и на подступах гонцы: Гулливые бойкой тройки бубенцы! Прозвенели, словно выели висок… Из измученной берёзы хлещет сок; Из бутылки позабытой – через край! — С мошкарою, мутным зельем — прямо в рай Этюд Метели буянные, Шумные, пьяные — Январские бури — февральский прелюд. Бежать ли от вас, иль искать в вас приют? Но душ наших клавиши фортепьянные, То будто воспрянут, то вновь опадут, Встревожены ритмом синкопы гарцующей, Рассеяны темой подъездных дверей. И эхом, обрывки пространства связующим, Нам – вымысла жести пунктир негодующий И звуки – фермата продрогших зверей. Ветру… Ветер! Ветрище! Седой старичище! Воешь всё, сердишься, Ветер-ветрище? А я не люблю, когда громко вслух. Пред тобой с мольбою В ноги – бух: – Не вой, не ворчи, Даром треск в печи. Под ногами у тебя — Снега. Пред тобою – человек. Легка Одежонка на нём, рвань. Вон зевает, засыпает, Глянь. Ветер! Ветрище! Седой старичище, На него что ль сердишься? Ветер-ветрище. А в чём повинен он — Суд стихий! — Тем, что жизни сон — В стихи? А след его заметаешь зачем? Громок, ветрище, Громок, а нем. Ветер-ветрище! В уши свищет. Спасёт ли убежище? Ветер-ветрище: «Всех – на упокой! Крыши все – долой! Дороги – замести! Никого не спасти!» — Но того всегда спасало, Кто ветру — «И этого ветра мало!» Защищена стенами четырьмя. Но ничего, ничего ветра окромя Нет – внутри ли, снаружи. Кружит, вьюжит! Штор опахала. – И этого ветра мало! Колыбельная соотечественникам Я песнь вам спою ожидания: «Не чуя затекших ног, Мы в храме пустом мироздания — Священный не стоптан порог Народов живой вереницею. Мы – первые здесь из живых. И – титульною страницею Кроваво-нарядной для них. В грехах перед дьяволом – или Пред Богом предстанут они. А нас в этом храме взрастили — Века пролетали, как дни! Страданием пестуя выи, Кровавя нам розовость губ. Как роз лепестки огневые Росли мы. И вот он – сруб Свежайший, в бутоне. Бутонные! А срок нам расцвета – мечта! В нас Божия благость бездонная — И дышащая пустота. Желанны и счастью, и горю, Добром ли растоптаны, злом, Нам сладостно и на просторе, И в бездне нам сладок излом. И этот сквозняк, что свищет — Нам сладок – сквозь щели: весть! Мы ждём Тебя, Благостный Нищий, Как Ты, пригвожденные цвесть. ххх Сентябрь, заморозки, роза… Словно, целуя, расцвела… Я говорю сквозь тон вопроса, Что все окончены дела, Что собран урожай, и лишь среди пустого Поля – родитель твой, шипастый куст. Роза! Целую бархат твой бордовый Обветренных и потемнелых уст. Мы обе жрицы полутонов. Сентябрь нынче хмур и зол. Нераспустившихся бутонов Хрусталь – твой гиблый ореол. 4. Магнитный город Красота Ясна, как устав монастырский. Как инока бытность проста. И мощью сверкнув богатырской, Мерцает её немота. И словом из слова изъятым, Сверхзвука, сверх-смысла полна. Открыта, подъята, распята — И жертва, и плач, и вина. Надежда победить Надежда победить? — Как дорого, как глупо… Себя, других винить Потом и бегать с лупой Всё больше по следам Своим. И будет грустно. Истребуем, но – т а м — Законность лож Прокруста. А здесь мы сотворим Действительность без боли, — Как двери отворим, Спасаясь от неволи, Где будет легче сметь, Где дум поток осажен… Ни грамма слова «смерть» Не выгадать продажей! Где слово-боевик Проходит слов болота, А пуля-слово «миг» В подтекст садится плотно. А слову «победить» — Тем цветом придорожным — Один удел – дружить С пыль-словом «невозможно». Над пылью и цветком Бог-Слово год от году Возмездья тёмный ком Подхватывает с лёту.     1999 г. Юмореска Под низким окошком Стремительных мальв Что город возрос В одну ночь незаметно. Так рано. Но тихим Лучом отогрета Некрепкого раннего Сна полутьма. Так рано. А шмель уж не спит, и косматым Гулякой несётся по всем кабакам: То – нет всё, и нет, Выползает – помятый. То вылетит сразу, Схватив тумака. Ах, он искушает! Прыг! – цепкой былинкой На спину ему: «Искуситель-злодей! Там, в розовой мальве — Скрип старой пластинки. И слышно из белой — Уплачено, пей!» Гуляка весёлый Пузатый и бедный, Так коротко лето, Давай поспешим, Покуда жив город, Столь хрупкий и бренный, Покуда мы живы: И я – и ты жив. Вокал От музыки-Марины до моря недалёко. А голос так высоко — высокогорья голос Встречал открытой бездной и боль предвозвещал, И силу беззащитности вселял; И всплески волн октавных, и монолиты пенья, И многоструйное небес теченье!.. И грудь разверстая плыла к ним жадным ртом — Мир рушился телесный за бортом. ххх Господь рассыпал, как намёки, Небесных Царствий кружева. А тень лежит на солнцепёке — Резка, черна и не жива. Хотел ли быть непримиримым, — Вопрос, как снадобье вкушал. И замысел, Им здесь творимый, Тогда пред умыслом вставал. И жгла насущность наказанья. Но искры Божии кругом, Кругом рассыпал Он, спасая, Назад сзывая в Отчий дом. И там, где тень отображала Походы подлые врага — Томился тальник, и дрожала Река, чуть тронув берега; Паук невинную интрижку, Плетя, в засаде серебрил; Тропа вилась, бежал мальчишка, На крыльях курточки парил; Звенели краски, струи, струны, Букашки, бабочки, птенцы — В своих заботах многотрудных — Свистки, трещотки, бубенцы… Они, как тонкие знаменья, Сигнал, примета, тайный жест Юродивой, хитросплетений Земных и – около – веществ Летучий знак, что всё готово, Всё ждёт, чтоб вражий пал редут… И шлёт таинственное слово Всему увиденному тут. Поэту Н. Якшину Урок Там соловьи не поют. А здесь – поют. Пустыньки моей приют: Фьют… фьют… Издали – где нам с тобой! — Душу лаская, — «Вот тебе тут и покой», — Песня такая. Хочешь, зажмурься и верь, Ты, моя детка. Только не верь – суховей, Мёртвая ветка. Здесь, у живого леска, Ты притаись, и кроткой Тенью ученика Слушай, – и, вырвавшись ноткой, Грянет из самой груди! Как в назиданье! «Господи, мя огради, — Скажешь, – рыданья!» Скажешь: «И грудь им мала!» — И, зависая, Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/leka-nesterova/veschaya-akvarel-stihotvoreniya/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.