Империя Машин

Империя Машин Кирилл Вячеславович Кянганен Неизвестный – человек без имени и семьи, ищет свое место в сотрясаемой от наводнений Островной Империи Севергард. На пути ему встречаются разбросанные по миру острова-города, а выше, над утопающими в руинах улицами – Поднебесья – построенные на гигантских стрежнях точно часовые механизмы, диски, откуда их жители с безразличием взирают на творящиеся внизу беды и голод.Там, на окраине империи, он совершит первые шаги в незнакомый мир, полный невероятных технологий прошлого и ужасов настоящего. Империя Машин Кирилл Вячеславович Кянганен © Кирилл Вячеславович Кянганен, 2019 ISBN 978-5-4493-1542-7 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero От автора Дорогой читатель! Прошу принять к сведению необходимость большого объема названий мест, городов и островов. Это необходимо для воссоздания автором самостоятельного мира, отличного от творений других писателей. Упомянутые на протяжении истории события не будут забыты. Для множества островов-городов придуманы собственные истории, повествование о коих ложится на последующие части серии. Предыстория содержит множество государств, которыми в дальнейшем будет пополнятся карта мира, и, главным образом, является введением в сложившуюся на начало книги ситуацию, и намеренно помещена в конец книги. Приятного чтения! Глава – 1 — Комната убежища была заставлена койками и ящиками. В те, что повыше, вкручивались лампочки. Пазы для большинства из них пустовали, а отслужившие выбрасывались в перерабатывающий мусоропровод. По утрам, мужчина разносил контейнеры по каютам и подключал к генератору в мастерской. Заканчивая работу, он усаживался на изъеденные клопами матрасы, чтобы передохнуть. Сегодня ему предстояло проверить целостность проводки и убедиться в отсутствии протечек в туннеле. Он посадил ребенка на колени. Темные волосы, острый нос, поношенная тряпичная одежда… «Он и не мог быть моим». – Ты не мой отец? – Прости, что не сказал раньше. – А как его звали? Индикаторы на тумблерах генератора подавали тревожный знак. Желтоватый огонек бежал по дисплею, и мужчина раздумывал о причинах утечки энергии, поглаживая голову ребенка, когда мальчик переспросил громче. – Кого? – Моего отца. Он едва сдержал хрип, проглатывая слюну. – Помню… как я услышал – Лени, но это мог крикнуть кто угодно. Тогда… На побережье творились невообразимые вещи. Мальчик досадно поглядел под ноги. – Он… Утонул? – Мы не знаем наверняка, – ответил уклончиво мужчина, – когда мне подали сверток с тобой, его скрепляла ленточка из изысканной вышивки. Мужчина порылся на верхней полке, откуда мальчик накануне вытянул карту. – Погляди. Детская рука ощупала хрустящую и эластичную повязку. – Это могли быть и слуги. Ткань, в которую тебя завернули я видел лишь раз – на коронации в Часовой Крепости. – Как ты попал туда? «Удалось отвлечь его!» – обрадовался он на мгновение, ощущая приятное облегчение. – Устроился служкой в святилище. Носильщиком воды для омовений тела предшественника. Черные Ножи уложили его прямиком на приеме, – мужчина отвернулся, и, согнувшись, начал штопать подошву. – Я был обязан супруге его милости… Когда он выходил из кареты, его жена заметила мою беременную мать. Обыкновенно, нищенок выгоняли в пригород, но она приглянулась ей ярко алыми волосами, выделяясь из толпы. Жена отвела его от свиты, они пошептались, и ей уделили комнату при императорском дворе. Ходила новость, что он подобрел, как женился на дочери Долины Полых Холмов. Она благотворно воздействовала на него, перемирия, договоры… Расцвет страны! Мать говорила, что Мирре приходилось искать предлоги дабы оставлять ее подле себя, на дистанции от завистников и клеветы. И она нашла его – волосы матери шли на парик, который Мирра надевала на приемы. Отчим нечасто рассказывал о себе или былом, и мальчик старался слушать, хотя и ощущал скуку, накатывающую при описаниях незнакомой страны. Поначалу его будоражили могущественные постройки человечества, но скудное воображение, подпитываемое единичными картинками, сохранившимися в убежище, быстро иссякало. Он не ведал иного мира, чем этажи замкнутых пространств, а разовые вылазки на всплывшую крышку дискообразного бункера, куда изредка взбирался отчим, отдаваясь созерцанию, вызывали у него смутную тревогу. Так продолжалось до тех пор, пока он не взял мальчишку с собой… Тогда то все и изменилось, точно сам он переродился, плененный несбыточной мечтой о бескрайнем просторе неба, соприкасающегося с неудержимым глазом, океаном. – Мы должны покинуть убежище. Итак, десять лет без техобслуживания… Поражает! Как оно не затонуло со всеми нами на борту. Наш этаж – последние, кто остались, но я не смогу посетить с тобой Темплстер. – Почему? Вы вылечитесь, и мы пойдем вместе. – Дорога не близка. Старость мальчик, старость. – Пятьдесят – не старость. – Я любил выпить, погулять, для меня это личный рекорд, достижение. Ты выйдешь в свет, найдешь своего отца, а мне хорошо и тут. Нагоню позднее, когда слегка оправлюсь после тягомотины и возни с центром управления. – Тогда я остаюсь, – он возмущенно сложил руки на груди, принимая его слова за игру. – Помнишь – мы договаривались выполнять важную миссию, – с серьезным тоном заговорил отец, – иначе зачем я бы поручал тебе следить за приборами? Наша задача крайне важна, и отступление недопустимо, помнишь, что я говорил о дезертирстве? Разве мы падем так низко? Давай, солдатик, мы – часовые на посту, дозорные, а как известно – дозорным надо периодически выбираться для осмотра местности, считай это твоим личным заданием, только внимательно собирай результаты, они нам понадобятся позднее. – Правда? Я согласен, но без тебя не уйду. Мужчина проморгался, сжимая веки. – Нет, за неисполнение приказов, я вышвырну тебя. Хватит тунеядствовать, пора и работать. – Я днями драил пол! – Этого мало. Завтра ты уйдешь, – сказал он и ощутил тянущую комом боль в груди. Мальчишка ушивался за ним, когда он работал, отдыхал, раскуривал сигары, дремал. Носился со свойственной детям простодушию. Цеплялся за одежду, когда он подготавливался к дежурству в реакторной. Оно и понятно – на уровне убежища он был единственным ребенком. Скучает малыш, скучает… Ему бы товарищей. Ни забавы не знает, ни смеха. Кем он вырастет? Но убежище наполовину обесточено. Не отпускать же его разгуливать по полутемным переходам. Уверовать бы самому в иной исход… Да и как можно убедительно говорить о том, в чем и сам не наблюдаешь искренности? – Понаблюдай за огоньками, я удалюсь ненадолго… – сказал он, и шаркающей походкой вышел из каюты. «Островная империя Севергард разбросана по океану…» – прочитал мальчик выученный наизусть заголовок с оборванного газетного листа. «Откуда он взялся у отца?» Моргнула на секунду обесточенная лампочка, и боле ничего не происходило. Вскоре он заскучал. Индикаторы мелькали на панели, не меняя порядка зажигания. Пиликание, хрипотца вентиляторов, продувающих каюту, простукивание каким-то металлическим предметом труб – то отец проверял их на целостность. Он ощутил зевоту. Его взгляд уперся в рычаг, торчащий из-под полости над шкафом. Он видел, как отец часто заглядывал в нее, и, не отрываясь, что—то поглаживал. Мальчик взобрался на двухъярусную койку, и попытался дотянуться до потолка, за вставленной в выемку рычагом. Не вышло. Упав, он потерял интерес к недостигаемой цели и занялся чисткой обуви. Но раскачавшийся шкаф сбросил лист бумаги, который плавно слетел в ведро с водой. Он спохватился, и вытянув его за краешек протер рукавом и подвесил сушиться, а когда тот подсох, он выхватил его из щипцов для разборки устройств и принялся за изучение. «Карта старого запада…» – прочел он в углу писанный пером текст. Обладающая трехмерным изображением, она переливалась в зависимости от того, с какой стороны падал свет от лампы на полке. Перечеркнутые названия городов, обводки путей красным маркером, зарисовки поверх границ с востоком. Он не разобрался в обозначениях, карта не содержала пояснений. Но железные дороги и воздушные пути он узнал по картинкам. А размеры! Разложенная, она занимала кровать. Железнодорожные линии занимали все промежутки между городами. Особенно это было заметно на приграничных районах, где огибая кольцом они параллельно шли с востока на запад. Попадая в город необходимо было совершить пересадку на внутренний транспорт. Рельсы едва видимым сквозь лупу пунктиром шли чуть ли не до каждого дома. Значок воздушных путей располагался в центральной части покрывающих города, куполов. По словам отца, «при той погодке без термокостюма и вблизи рельс не погуляешь», поэтому западники жили, не выходя за пределы городских поселений. На сгибах слова и наметки потекли. Отец рассердится. Окончив восхищенно рассматривать переливающиеся прозрачные модели домов и ландшафта, мальчик заметил, что механические часы отбили полночь. Время сна. На следующее утро «отец» зашел в каюту к ребенку. Тот не спал. – Тебе следовало отдохнуть и набраться сил, путь предстоит не легкий. «Так он не шутит?» – мальчик не верил ушам. – Какая разница? Я ухожу один, а значит сам решаю, как мне жить дальше. Вы ведь так мне сказали? – Хорошо, иди, давай я дам снаряжение. – Иди? Но мужчина не растягивал общение, приступы били час за часом, он кое-как отдышался. Он зашел в свою комнатушку, поднял кровать и вытащил оттуда дыхательную маску, затем несколько баллонов с кислородом, таблетки, еще таблетки, и запечатанные консервные банки с едой. – Вы отдаете мне практически все! – Да, тебя смущает? Самое главное – маска и баллоны. Это твой билет к жизни. Даже вода не так важна. Маска конечно хороша, но она лишь отчищает воздух от вредных испарений, а вот кислорода в воздухе не так уж и достаточно, поэтому ты можешь умереть даже с такой крутой штукой как противогаз на поверхности. Противогаз – мужчина называл так связку полотен с железными вставками и вворачивающимся дыхательным мешком из гибкой как пластилин материи, куда вводился кислород. Вот тебе кхм… Кабель… нет шланг. Его вставляешь вот так в рот и аккуратно открываешь легонько вентиль на баллоне. «Как он протянет там, без меня?» – думалось ему, и он скрывал волнение за скороговоркой и укладыванием в заплечный мешок пищи. – Легонько понял? Спросишь почему так примитивно? А, не знаю, умнее не придумал. Таблетки от излучения, их экономь. Принимать солнечные ванны строго не советую, как и дневные прогулки. С едой ты надеюсь умеешь обращаться? Да? – мужчина говорил так, словно торопился – заметил мальчик. – Ну будь здоров, вот я тебе ложу револьвер. Почему старый, ржавый, да еще на воздухе качает? Это не просто револьвер, он сопровождал меня всю жизнь. Его нутро съест что угодно, главное, чтобы в прорези для патронов пролезло, а бьет дай бог как сильно. – Вы меня и правда выгоняете? – Нет, сынок, я тебе открываю путь в мир, более реальный, чем тот, в котором мы сейчас живем. – Я не хочу идти без тебя. – Мир куда добрее, чем ты думаешь… К тому же, с тобой будет меч—страж. – Чего? – Вот он, красавец. Золотистое полотно соскользнуло на землю, и мужчина благоговейно положил клинок на колени – Мечам—стражам предуготовлено оберегать хозяина рукояти. Поставь палец в углубление и представь, что он есть твоя сила. Мужчина подал ему ребристый меч. Шестигранное сечение сочеталось с трехгранным – у острия, а меж швов проливались искры. – Не обожгись, держи лезвием от себя. Пока мальчик разбирался с устройством, мужчина объяснял – Он предназначен хранить, а не умертвлять. Когда ты берешь его в руку, то приноравливаешься к его неровностям, а он к твоему складу характера. Говорят, мечи—стражи присматриваются к качествам носителя, и если сочтут его достойным, то между ними заключается нерушимый союз. Тогда он будет согревать, когда ты мерзнешь, охлаждать, когда тебе жарко, окружать ореолом спокойствия, если ты встревожен, разгонять темноту, приглушать шум сражений, дабы не нарушать концентрацию. Про них ходят легенды. Он и бьет током, когда ты заснул, а к тебе подбирается опасность, тем самым бдительно следя за твоим самочувствием. Их называют еще ночными сторожами. – Как мне определить, что я понравился ему? – Никто, кроме собственников мечей этого не знает. Я не трогал его, так как он, как и жена – привыкли принадлежать одному человеку – мужчина рассмеялся. Увесистая рукоятка потянула мальчика к полу. – Чувствуешь? Привыкание? Настрой? Но он ощущал лишь тепло, исходящее от льдистой поверхности, и тяжесть. Ему не удержать меча более минуты! Раздвижное лезвие щелкало подвижными элементами как челюстями, приспосабливаясь к обхвату мальчика. Было что—то жуткое в этих звуках. – Не бойся, он проверяет тебя на смелость. Но, поежившись, мальчик решил, что таких проверок ему не надобно. Щитковые кольца у крестовины раскручивались. По виднеющимся канальчикам за прозрачным покрытием вливалась жидкость, окрашивая кольца, пока они не начали источать голубое свечение. Наконец, мягкая рукоять подгонялась под вцепившиеся пальцы мальчика, и отвердела. – Сварился меч? Позволь, упакую. – Сварился? – Так называют его приготовление к первому запуску. До тебя рукоять стража не знала иного человека. Когда он склонился над мечом, чтобы нанести охранный знак, то прошептал: «сохрани его, ради всех богов и укажи путь». – Прислушивайся к его советам, – обратился он к мальчику, – меч куда умнее, чем кажется. «Но это оружие» – подумал он, молчаливо кивая головой. Несмотря на внешнюю собранность, вызвавшую одобрительную улыбку отца, он ощущал пустоту и страх, еще не вполне осознаваемый маленьким сердцем, отбивающим скоростной марш. Снарядив ребенка, отчим приступил к рассмотрению и пометкам на карте. Здесь все оказалось куда сложнее. Он выбирался на поверхность не далее клева рыбы. Сообщений с маяковых антенн пару лет как не поступало. Поэтому он предположил, что ближайшие острова будут перенаселены, и следует брать чуть подальше. Чуть – это сантиметр на карте, и недели путей по суше. Карта, конечно, тоже небольшая, но… ребенку… пройти ее… «Он сможет, я знаю! Пускай запомнюсь опытным наставником, нежели немощным больным». – Вначале пойдешь на остров, который… был на месте торгового района Темплстера. У меня там знакомый. Если он выжил, то спроси Даффи. – А если нет? – Не перебивай. Он будет уже там, обоснуется лавочником… Через мостовую, если мостовая еще осталась, к заводу по изготовке труб имени Баркевилей. Он выделяется отделкой под убежище. По сути – трубный завод – макет наших укрытий. Обойдешь его, как я покажу на обратной стороне карты, зайдешь через главный вход держась левой стороны, потом внимательно смотри. Сюда и сюда, затем спустишься сюда, и там будут запасы, на всякий. В свое время я был параноиком, вот и пригодился мой схрон. – А если завод ушел под земли? – А если? А если? Он устойчив к её волнениям. Ты сможешь, я верю. Мужчина свернул карту и поставил на столик металлические миски – Поедим напоследок. Он налил супа, и мясной бульон смешался с пылью – Захламили! – он с горечью вылил свою порцию. Не ешь эту гадость… И, за место супа, ребенок впервые отведал шоколад. Кружка с ним была горячей, отец нагрел его на тепловой трассе в машинном отделении, и принес – Пробуй. Мальчик едва коснулся губами и уже не мог оторваться. Насытившись он заметил, что «отец» наблюдал за ним – Почему ты не пробуешь? – Мне его выдают раз в месяц, поэтому я – Как он называется? – Шоколад. – Шоколад… – повторил ребенок, чтобы запомнить – Кто научил его тебя так готовить? – После «неудачного приема», я скрывался. На меня пало подозрение, и вместе с потоком нищих, перебегающих из города в город, я устроился работать на фабрику. Городское управление гнало нас как метлой, и отсидевшись на передыхе у какого—ни будь скупщика дешевой работы, мы собирали вещички и… Так, бегая от необоснованных слежек, я посетил множество мест. Он хлебнул остывшую настойку – Отрываемся от главного. И обойдемся без прощаний, достаточно устал от твоего нытья. Он грубил ребенку и чувствовал, как тем завладевает обида. Но иначе нельзя. Он должен забыть убежище и ходы к нему навсегда, ненависть активно вытеснит в нем желание вернуться. Он неправильно воспитывал его и в текущий момент прилагал все усилия, чтобы он его возненавидел. – Давай провожу тебя до выхода. – Но я знаю дорогу. – Дверь сама не закроется, – сказал он отрывисто, и, поторапливая, провёл ребенка к люку. Ржавая, она не поддавалась, как не наседал на рычаг мужчина. Мальчик помог ему, и он осознал, как сильно ослаб, если даже ребенок дал ощутимую поддержку. – Что думаешь? – спросил «отец» неопределенно. – О чем? Он перевел дух. «Вроде не заметил, и ладно». Одев противогаз на лицо, он проверил как сидит на детской голове маска, подтянул лямки, поменял завязки на обуви, и достал из кармана фотокамеру. Громоздкого и уродливого вида коричневый коробок, расчехляющийся до вращающегося как барабан, объектива с подставкой на выдвижных ножках. Установив его, он завел таймер и отбежал к мальчику, подняв его на руки. Череда белых вспышек охватила коридор, заставив обоих засмеяться. – На память. Что уставился как щука? Помнишь? Которую поймали? Мясистая, вкусная, у тебя слюнки сбегали по подбородку. Мальчик улыбнулся. Мужчина еще раз проверил лямки заплечного мешка, целостность комбинезона, наличие таблеток, заряжен ли револьвер, плотно ли сидит одежда, не будет ли поддувать. – Пора. Подтолкнул мальчика и включил процедуру закрытия люка – Я ведь так и не придумал тебе имени. – И не надо. Я не знал отца, отец не знал меня, я не знал матери, как и она меня не знает. – Значит неизвестный? Таким будешь? Мальчик кивнул и неуверенно зашагал. «Вот он – мир, который постигла катастрофа», – с беспокойством и страхом он взирал на пугающие линии громового неба. Отчим было перевел рычаг в положение закрыто, когда вспомнил, что не подбросил ему даже бобов. Ринувшись к складам, он посбивал с коек доски, загромождающие проход. Ногу обожгло, и потекла кровь, но не обращая на неё внимания, он расколотил ей ящик, и, насовав дозревающих семян в подол рубахи, взбежал по лестнице к гермозатвору, в хрипоте окрикая его Мальчик приблизился к мужчине. Оказывается, он и вправду его обидел, и ребенок оставил все принадлежности, кроме противогаза у ступеней. «Отец», кашляя, облокотился на упоры двери – На – сказал он, ссыпая семена в лощеный мешок. Будь добр, подними его, про стража не забывай… И уходи. Руки его тряслись. Ему надлежало отдохнуть, он боялся беспомощно упасть перед мальчонкой. Перед сыном. Глава – 2 — Дня два мальчик бродил по отмели. Неподалеку от милого сердцу обиталища, своего дома, в котором он прожил детство. Следуя наставлению отца, постоянно чистил фильтры дыхательной маски, экономно расходовал кислород и ночевал в наклоненной под углом трубе, подтопленной водой. Плотно забетонированная сверху, она позволяла ему выпускать из баллона кислород, и, не опасаясь, что он выветрится, греться и сушить вещи. По ночам он накладывал на трещину изнутри шарф, зажигал свечку, и следил за тающим пламенем, медленно засыпая. Пустынный океан поутру безжалостно цвел, выплевывая на поверхность дохлую рыбу. Застойные воды перебирались подводными течениями и к полдню вздымались по приказу ветра. Глубокие и холодные, они кочевали меж островами и изображали одним им известный узор. Меж насыпей неведомая сила набросала валунов. Разбросанные по берегу, они облокачивались на останки пристани или врастали, погружаясь в песок глубже и глубже. Вне сомнений – берег в скором времени размоет и от острова останется лишь город, который позже осыплется, как песчаный замок. Мальчик нуждался в разговоре, напутствии. Тишина и одиночество тяготили его. Город приманивал ребенка, великие здания, плоско обозначенные на карте росли из земли. Но окна с вымытыми от наводнений рамами, слепо ищущие хозяев, опадающие балконы, скрипящие на проспектах вывески и множественные рытвины, которые он засек, взобравшись на трубу, отталкивали его, а мрак улиц отгонял даже птиц. Облезлые ворота у мостика на пристани приглашали в павшее царство индустриальной империи. У надписи на воротной арке выпадали буквы, но из того, что он сложил ему удалось понять, что речь шла о промышленном районе. Отчим говорил, что строительством города занимались пленные имперские солдаты, в конце сами обосновавшиеся в новострое. Где—то там мог быть и шахтерский городок, если его не смыло волной. Западные земли были бедны на ископаемый уголь. Его залежи преобладали на дальнем востоке, ввиду чего не принадлежащие к империи города были вынуждены вести с ней торговлю. В период войны у пограничных зон даже построили железную дорогу под финансированием наварившихся на медикаментах коммерсантов. Отчим называл их воробьями «Клюют, что дают». Они обклевывали бедняков, когда те волокли к ним семейные реликвии в обмен на тухлые яйца и черный брусок мыла. Этим мылом можно было разве что забивать гвозди, а торговцы запрашивали золотые сервизы только за «прогон» вагона по железнодорожным путям. «Чтобы риски были оправданными». Как выражались мятежники в заметках, тщательно оберегаемых отчимом от сырости, «Император прикрыл угольную лавочку, и собаки пошли на телогрейки». Мальчик не мог вообразить, как надо ожесточиться, что порезать того, кто служит вернее всех вместе взятых сторожей. Когда-то в убежище была собака. Он помнил, как она лизала ему щеку. Издохла… Но то непродолжительное существование, отпущенное судьбой дарило ребенку минуты блаженной радости. Отец цитировал ему быт имперцев. Их грубоватая речь, отсутствие манер, чопорность – не чета сказкам и легендам, но с помощью отчима он научился чувствовать мысли этих людей, и они оказались не такими и холодными, как-то казалось с первой. «Под льдинами нередко кроются теплые пещеры» – запомнил он цитату без подписи. Ворох занесенного с океана тряпья осадило воронье, выклевывая ошметки мяса. Где—то недавно потерпел крушение корабль. Он осмотрел зеленоватую сыпь на воде. Вскруживший ее водоворот рассосался, достигнув поверхности. «Подводный вихрь!» Они не хило подолбили убежище. Отчим простукивал стены на следы бреши, когда датчики активности на панелях чересчур моргали. Из—за вихрей полно пароходов не добрались до убежищ. Отдалённость от берегов – как средство от незваных гостей, сыграло злую шутку, когда понадобились убежища. У отмели сбежалась собачья стая. Заблаговременно увидев животных, мальчик спрятался за камнями. По маске били брызги от луж. Произвол океана, считавшийся исключительно с ветром, пугал его. Могучие волны омывали песок, оставляя токсичный след. Собаки отпрыгивали, поскуливая, когда желчь касалась их лап, разъедая шерсть, но продолжали искать добычу. Засидевшись под изрезанным трещинами камнем, он позабыл о фильтрах и надышался паров. Заброшенность, опустошенность и мерклый свет сжимали ему горло. От страха настукивало сердце, и он задыхался в потном противогазе. Мимо проскользили тени псов. Голод манил их, но они сторонились мальчика. Или же их отпугивали пузыри, выныривающие из земли. Сорвав маску он как исступленный раскачивался, проглатывая токсичный пар. Вожак стаи, навострив уши, выжидал. Слюна капала с пасти, впитываясь в песок. Он учуял или его или оброненные бобы, угодившие в лужу. Сварившись, от неё шел сладкий запах, дразнящий ноздри. Мальчик старался упаковать рассыпанное обратно. Он затягивал мешок и клал на него склянки. Интоксикация лишила его всякой последовательности. Он утерял таблетки, и, когда перемахивал к другой стороне камня, то подмочил и фильтры. Такова судьба неподготовленного человека. Но мир изъявил к нему благосклонность. После часа безуспешного ожидания вожак завыл, задирая морду к тучам, и стая поспешила дальше. Они не решились пересечь болотистые лужи, а мальчик завалился в сон. Ему виделась тень с собакой—поводырем. Она что—то вынюхивала вертя носом. – Позже – сказала неопределенно тень, держа на веревке пса. Покормимся дарами города. Тень встретилась глазами с мальчиком, и он проснулся в крике, тут же зажав уши и подтянув колени. Как громко! Пары отражали шум, а его мутило. Он набросил на плечи мешок. Витиеватые полосы маячили перед глазами. Не выдержав, он решил вернуться назад, в обиталище света и тепла. Свобода представлялась ему каторгой, ужаснее которой нет на свете зрелищ, и он ругал себя за дурость, считая, что «отец», разглядев его желание, решил помочь ему его воплотить. Минуя побережье и откидной мостик, он постучал в полнощекий гермозатвор. Никто не отозвался. Мальчик знал, что произвел много шуму. Они с «отцом» «усовершенствовали» дверь так, что при легком ударе внутри раздавался грохот. Тогда он достал украденный из кают компании ключ и всунул его в скважину, вначале в одну, затем в другую. Старая, заржавевшая система начала медленно сканировать чип ключа. Он выявил, что дверь не зафиксировала его выход. Счетчик на ней у панели не изменился. Наконец загорелся синий огонек и дверь слегка приоткрылась обдав ноги паром. Мальчик заглянул аккуратно внутрь – никого. Его не могли не услышать! Он закрыл за собой дверь, снял противогаз и начал с обыска комнат. Мужчины нигде не было. Он позвал его, но не нашел. Обесточенные коридоры озарялись аварийным светом. Мальчик облазил все что мог, вышел в реакторную и протер бесперебойник – Где ты?! Отец! Папа! «Это не его дом, а незнакомое ему захолустье», – прорыдал он. Слезы липли к немытым и нестриженным волосам. Одеяло! Завернувшись в него, он застонал. Плач гас в одеяле мужчины. В последнее время «отец» просиживал ночами в кресле и глядел на запотевающее от поршней и соли ядро. Теплая атмосфера с постукивающим механизмом привела его в чувство. «Все как прежде, дом – милый дом», – подумал он, расслабляя мышцы. Мальчик вспомнил, что надо постричься и пошел умыться в туалет. Радиоактивная пыль опасна – он ощущал жжение кожи. Обычно, он пользовался мусорным отсеком для нужды, но где—то здесь был еще один туалет. Сориентировавшись по цифровому табло, подсвечивающему наклеенную на стене карту, он протолкнул гермодверь, очутившись на развилке. В этой части он не был ни разу. «Почему она не заперта?» Отчим носил воду в просветленные сектора и баррикадировал на ночь проходы и пролазы. Здесь же было сыро, и холодно. Похоже, он отключил отопление. Указательная стрелка – «спуск на центральную линию». Мальчик надавил на кнопку по соседству. Лампы одиноко пшыкнули, подсвечивая дальнейшие указатели. При подходе он скашлянул, почувствовав вонь. В темных затопленных коридорах пахло трупами. Он натыкался на стены и пугливо отпрыгивал, когда его нога наступала на что—то хрустящее. Вот он! – желтая полоска над дверью и знакомая ручка. Мальчик медленно открыл дверь и увидел мертвого человека, ставшего за девять лет ему отцом. По стенам белой кабинки была размазана засохшая кровь, где—то уже впечатавшаяся, и выглядевшая как краска. Он подошел к лежащему на спине мужчине. Вся грудь была залита ей, запекшийся и смолистой. Пальто покрылось инеем, а изо рта пахло разложением. Немеющими пальцами он натянул противогаз, и подбирающийся к горлу горький ком осел. Легкие в момент наполнились отфильтрованным и безвкусным воздухом с примесью порошка. Мальчик дотянулся до краюшка пальто и одернулся. Тряслись ноги. «Он скрывал от меня болезнь». Сломленный, мальчик вернулся в каюту, и, нашарив упаковку, из которой мужчина кормил его витаминами, и от которых отказывался сам, когда ребенок предлагал ему разделить их, прочитал оглавление инструкции: «Экспериментальные образцы против эпидемии. Наиболее эффективен во взрослом возрасте». Дальше он смотреть не стал и выбросил её в коридор. Значит, лечение помогло. Он съел все таблетки. Столько их требовалось на курс? То—то при малейшей простуде «отец» бегал вокруг него как мать вокруг дитя, сам не принимая ни штуки. Знал, что может не хватить ему. Мальчик постоял немного в каюте, где он любил свой уголок, приложился лбом к матрасу, погрузившись по щеки в родную атмосферу. Огоньки на панели мигали, как и прежде. Эжекторы под потолком застыли, и с труб струился пар, рассеиваемый по каютам. На противогазе образовались капельки. Одежда мокрела. «Отец» каждое утро запускал эжектор и воздухообменник из генераторного отсека, но мальчик не знал, какой из переключателей отвечает за отсос пара. Приборная панель истерлась и отличить один от другого для него не представлялось возможным. «Не бросать же его так?!» – на глаза вновь навернулись слезы. Он оторвался от сырого матраса и вернулся в туалет. Поцеловал мужчину в лоб, накрыл одеялом, взятым из реакторной, и вышел из бункера, разбитый горем. Пару дней он жил в трубе у пляжа, пока его не разбудил дневной шум воды. Занырнув, он вылез из трубы, и глядел как океан поглощал убежище, медленно пожирая его, жадный и голодный, как китоед. И, когда синее чудовище насытилось, и у его кромки раздался последний всплеск, оно уснуло. Рубашка липла к животу, его морозило. Сумка, казалось, примерзла к спине. И откуда взялся холод? Со стоячей воды веяло зимой, но не колыхались волны. Отделившиеся от неба снежинки вязли в тумане и таяли, не доходя до земли. «В город» – принял решение мальчик, и, затянув потуже пояс, забрался на насыпь. Не привыкшее к нагрузке сердце колотилось, встряхивая стуком тело. Ушитые штаны болтались на нём, а ботинки то и дело слетали с пят. Меч, переселившийся в мешок не потерял в весе. Стоило ему подустать, и он пригвождал ребенка к земле, хлестая по спине, точно подгоняя его куда-то. – Стражем тебя зовут? – спросил мальчик вынимая из мешка меч, но он не отозвался. Мальчик расположил пальцы, как показывал «отец», но меч отказывался загораться, и лишь холостой щелчок сообщал ему, что он делает правильно. Он жал, давил на кнопку, обхватывал рукоять и так, и этак, но канальчики не наполнялись жидкостью, а кольцо отливало медью и ржавчиной. «Неужели он непригоден?!» Меч и правда, как—то потускнел и состарился. Искривляясь при давлении, он походил на игрушечную подделку, только и годную для щёлканья. И тяжелел с каждой секундой. Заломило руку, меч так и рвался в землю, пока суставы пальцев не сместились. С шипением он отпустил его, обхватывая конечность и прижимая её к себе. «Что за бесполезная вещица?!» – вырвалось из него вкупе со стенаниями. Пульсировала кость, болела отекшая ладонь. Суставы самостоятельно вернулись в прежнее место, и он облегченно гладил руку. Его взгляд обратился к оружию. Меч приковывал внимание, как золото. – Что с ним? – мальчик склонился и стёр песок с навершия. Кольцо у рукояти мигнуло и раскололось, выпуская пар. Он поднял меч. Из щели вытекала вода. И снова нарастающая тяжесть влилась ему по плечо, а у меча отваливались подвижные детали, пока от лезвия не остался огрызок. Мальчик прицелился и зашвырнул его вслед утонувшему убежищу. Океан неохотно проглотил «стража». Меч долго плавал, несмотря на образовавшуюся воронку. – Вот и попрощались – сказал он тихо. «Отец» рассчитывал на то, что меч—страж сбережёт его, а тот сломался. Мальчик брел по пустынной насыпи, сверяясь с картой и протирая рукавом запотевающие стекла противогаза. Куда не глянь либо пустыня, либо руины. Одним словом – помойка. Вначале он шёл, глядя на тянущуюся по земле гальку, но пересилив уныние, запел песенку: «не унывай, не унывай, ты поиграй и поиграй». Слова сбивались в кучу, из обрывков известных ему строк он скомпоновал что—то своё, дабы отвлечься, и тут же забывал их. Из—за некачественного шва страдал обзор, одно стекло запотевало сильнее другого создавая ощущение головокружения. Он потрогал маску за швы – наскоро сшитые неопытной рукой, зато держались как проштопанные на станке. Вообще все, одетое на нем было сшито из ткани, найденной на борту «затонувшей могилы». Он еще помнил, как капризничал, не желая царапать пальцы, и отлынивал от работы по поддержанию надлежащей работоспособности этажа. Отныне капризы его приходили так же быстро, как и уходили. Близился вечер. Определять время суток он научился по поучениям «отца», но сейчас, в реальных условиях он просчитался на целых два часа. Следовало искать убежище. Не дело будет попасться в чужие руки, которые первым делом сорвут с него жизнь – противогаз, затем отберут баллоны и еду. Может, и не убьют, но какая потом разница? «Как и какая разница во времени суток?» – подумал он. Когда день и ночь отличаются только рассветом или закатом, кои используют группы мародеров, как сигналы, ему, одиночке об открывшейся охоте. Имеет ли значение знать который стукнет час? И без того уцелевшим охотникам было чем заняться, кроме отлавливания «костяных мешков». «Костяные мешки» – обыденное наименование голодающих странников. Пляж заканчивался, впереди виднелся брошенный городок. Высокие дома, разломанные по полам, молча лежали у ног более мелких, словно кланяясь им. Ему нужно было подняться наверх. Слишком высокий склон, чтобы сделать это на своих двоих. Понадобится веревка, но где ее достать он не знал. Верфь унесло в океан, но уровень воды, видимо, упал, так как иначе люк убежища затопило бы водой. Он грустно поглядел на свою одежду и начал распускать нитки, нет он не надеялся, что веревка, свитая им за два часа из пяти кофт выдержит его вес, но поначалу, если сорвется она смягчит удар. Он отыскал застрявший в песке металлический прут, обвязал самодельным канатом, прицепил к спине и полез. Веревка не помогла. Удачный бросок хоть и закрепил основание, но когда мальчик перебросил свой вес полностью на канат, тот порвался. Он ударился о песок и долго сидел, не имея сил встать. Наступила ночь и со стороны воды подул холодный ветер, заставив тело содрогнуться в непроизвольных судорогах. Он шел вдоль склона, пока не очутился у подобия пещеры. Сел спиной к выходу, накрыл спину мешком, зажег свечу, подержал в руках, согревая промерзшие ладони. Достал керосиновую лампу – единственное, что могло помочь согреться сильнее. Тени от домов лежали как влитые, и не шелохнулись при появлении света. Его это сильно впечатлило. Когда он жил в убежище, то там они убегали от любого яркого источника. На поверхности же властвовал мрак, не поддающийся ужимкам. Он не спал всю ночь, а на утро, покачиваясь на окоченевших ногах, заставил себя подняться и начал делать зарядку. Он опасался простуды. Заболей сейчас, он так и останется здесь, неизвестно где… Сознание подбросило – «неизвестно кем». На карте его место нахождения обозначено водой. Вернувшись назад, он взял остатки веревки, до которых смог дотянуться, и пошел дальше. Пол дня ходьбы, и он увидел выступы. Это торчали обломки заводских труб, напрямую сливавшие отходы в океан. Из некоторых капала синяя жидкость, но в основном воняло пробивающимся сквозь фильтры противным, застоявшимся воздухом. Он медленно поставил ногу на самую нижнюю трубу, аккуратно подтянулся, не торопясь перекинул вторую ногу. В таком неторопливом темпе он поднимался наверх. Если он пораниться, то начнется заражение, а таблетки тратить крайне глупо. Причем многие из них были просрочены… Последний подъем. Он подтянулся на дрожащих от напряжения руках, вылез головой и огляделся – слои асфальта разрезались грунтом. Забросив тело, он стянул маску, чтобы отдышаться. Никто не проходил по застывшему городу и его опустелым улицам. Ни мародеры, ни разведчики, ни тем более шпионы. Да и не кому было тут проходить. Слои пыли, перегнивающих водорослей и асфальтовой крошки хранили единичные бессвязные следы. Всюду лежали мумифицированные трупы, у оснований домов в пробках застряли множество паровых машин, в стеклах которых навечно глядели в небо застывшие чужие и одновременно столь знакомые глаза. Как их не растаскало воронье? Он со страхом и с любопытством разглядывал каждого, сглатывая от мерзостного запаха. Смерть уже не воротила его. «Я повидал достаточно в убежище» – так он считал, но все равно торопился преодолеть участок за участком. Кое—где паровые машины врезались в раскуроченные локомотивы – это водители старательно искали обход застрявших поездов. Краска давно сползла с корпусов, обнажая железо и проводку. Он вспомнил, что отец рассказывал, будто правительственным войскам или чиновникам железнодорожных служб был отдан приказ слить топливо при пересечении магистралей, чтобы приостановить поток к эвакуационным шахтам. Дорогу перегораживал лежащий боком, паром. Выброшенный бурей он постепенно разваливался. В распоротой носовой части что—то глухо перетекало. А борта закрывали анти-штормовые листы, копирующие форму днища вплоть до рубки. Обойти его не получалось – слишком узкое пространство между домов подверглось завалам, а первые этажи были забетонированы. Только лезть наверх. Он поискал по машинам веревки, одергиваясь на каждый скрип дверок, но нашел старый гарпун. За запотевающими стеклами рельсомобилей нередко прятались полуразлагающиеся трупы. Отдельные салоны со временем законсервировались, и вскрыть дверные замки не представлялось ему возможным. Шёл дух зловония, и он остерегался сближения с ними. У части машин были побиты стекла. Потратив день, он раскопал в одном из салонов крюк к нему. Аккуратно вытащив, он соединил составляющие гарпуна. Он оказался достаточно легким даже для слабой руки ребенка. Мальчик навел его в землю. Щелчок – спусковой механизм не работал, но из дула вывалились крюк и веревка. Он обмотал ей гарпун и бросил с размаху крюк. Перемахнув на другую сторону, тот зацепился. Для надежности мальчик подергал веревку и приставив ноги к рифленой крыше парома полез. Подняться к рубке ему мешала скользящая в руках веревка. Упершись в выступы он дернул её сильнее и вместе с крюком к нему вылетела оторванная голова. Он завопил и покатился по обшивке, выронив гарпун и цепляясь за выступы, пока его пальцы не сомкнулись на фальшборте. Судорожно сжав их, он свисал ногами за пределом бортов. Чудом удержавшись, он забрался на бок, подполз к рубке, и не глядя на мертвецов в ней, пробежался по оконной раме. Он скатился по анти-штормовому листу и спрыгнув, бежал вперед, до изнеможения, пока легкие не издали хрип. Как же так. Ведь не могло это произойти с кем—ни будь другим, именно его гарпун зацепился за чью—то голову! И попёрло его лезть! Придорожные кусты разрослись, из маленьких лепестков торчали еще более маленькие шипы. Они не выглядели опасными, но он не сомневался в их ядовитости. Пышные облачка от растений то и устремлялись к его носу. Город раскинулся пред ним, великий и мрачный. Всюду ощущалось присутствие прогресса. Эти неумолимые стены, возносящиеся над головой, паровые машины, могучие механизмы-шестеренки, на которых строились фундаменты, поезда… Мальчишка был впечатлен свидетельствами силы человечества, но… Все было настолько однотипным. Одни заводы, да мало отличимые дома встречались на пути. Бетон сменялся бетоном, в редких случаях железом. Ни шедевров архитектуры, ни изящества стилей, ни живописных строений, а простецкая необходимость, повсеместное господство нужды, поставленной во имя прогресса. Поезда напоминали передвижные клетки, а бульвары из ржавых сухих стволов, олицетворявших застывшую агонию земли. В конце улицы виднелся дом, имеющий вместо стен стекла, но все они были побиты или погодой, или рукой человека. «Как потоп не смыл город?» – подумал мальчик, и подошел к дому, намереваясь поближе рассмотреть каркасы поездов. «Это завод!» В подошву угодил резец. Он оступился. Обувь не столь крепкая, не выдержит. Перспектива рассечь ноги о стекло его не привлекала. Он медленно обошел дом, но не нашел входа, поэтому полез через приоткрытую отдушину. Плюхнулся вниз. Раздался легкий шум сдуваемого матраса и снова все погрузилось в тишину. Кто—то подволок сюда кровать. Старый след, оставляемый ржавыми ножками вел в проем. Солнце скрылось за тучами, и он разглядывал сквозь теневое освещение, идущее из окна, обстановку. Чем—то здание напоминало торговый ряд с картинки. Мальчик встал и начал обходить первый этаж. Он не решился заглянуть в туалет, но побывал в кладовой. Винтовая лестница вела на второй этаж. Ступени под ногами капризно скрипели, готовясь обвалиться в самый неподходящий момент. Успешно миновав лестницу он увидел большую надпись: Склад. Непроглядная темнота рассеивалась от открытой двери. Подумав, он вернулся назад и стал заглядывать в кабинеты. Отчим вводил его в курс по размещению оборудования на предприятиях, и он вспоминая его лекции и чертежи, полуощупью искал энергетический узел, пока наконец не нашел нужный. Запаянные решетками вытяжки прогоняли ледяной воздух, и он ощутил, как тот заполз в подмоченные ботинки. Он развязал горлышко мешка и зажег свечу. Осветился проход – места пустели, свет отбрасывался в лужах. Миновав опрокинутые столы он подошел к рубильнику и дернул ручку вниз. Шум, вибрируя приближался. Треснул пол, и часть здания начала оседать. Спохватившись он перебежал к проходу и оседание прошло. Тогда он вернулся к складу. Изнутри шел свет. Получилось, реактор каким—то чудом работал. «Реакторы основаны на нагревающемся масле» – говорил ему его отчим. Подробности мальчику слушать было не интересно, поэтому он пропускал мимо ушей все остальное, его забавили машинки, отрыгивающие дым, и он прикидывался, что слушает. Огорчение было велико, когда он свернул за поворот. Все полки были завалены деталями, смазочными материалами, схемами, но ничего, чем он смог бы воспользоваться или приложить свой крохотный ум. Подойдя к ближайшей схеме, единственное, что он понял – это название и номер. Вот и все, на что хватало его знаний. Здесь наверняка было все, чтобы починить искусственную вентиляцию в убежище и восстановить систему жизнеобеспечения. Мальчика взяла досада. Так близко было необходимое, и одновременно так далеко, и уже давно упущено. Отчим уповал на этот город. «Если мы соберемся, то враз отремонтируем лифты и заживеееем!» Но поход откладывался и откладывался, пока он вовсе не позабыл о нём. В следующем ряду были маленькие каркасы паровых машин, он прошел к стеллажам – части для дирижаблей. Гуляя по складу он отметил, что большинство деталей выглядело новыми. На потолке слабо работал кондиционер, собранный из десятка турбин, спаянных резиновым швом. Противогаз снять он не решился. Дыхательный мешок засорялся, и он вспомнил, что его надлежало беречь от попадания масляных пятен. Склад подходил к концу, и там была другая дверь, подпертая палкой, он отодвинул ведро в сторону, убрал палку, и потянул ручку на себя. В фильтры дунуло затхлостью и обвалившийся краской, он увидел рычажок в углу, потянул за него, и комната осветилась. Был ужасно сухой воздух. Ему сразу пришлось снять фильтр и подключать баллон с кислородом, вытряхивая из первого пыль. Затем он снова одел его, и начал разглядывать облупившиеся стены. Ничего не обнаружив он хотел было уйти, но в самом углу, на полу стояло радио. Небольшого размера находка сливалась с белым цветом стен. Он поднял радио и покрутил ручку как его учил «отец». Надавив на рычажок он добился фоновых помех. «Работает» – восторженно подумал он. Радио было такой редкостью, что даже в убежище стояло всего два коробковых устройства. Вытерев устройство о куртку, он положил его в мешок. «Здесь оставаться нельзя. Надо найти место, где можно переночевать». Фильтры изрядно засорились. Он не особо умел их чистить. Отчим учил его на скорую руку, хотя и сам был далеко не мастер в подобных делах. Мальчик спустился на первый этаж по лестнице, и вылез через окно, так же, как и залез сюда часом ранее. Темнело, и ему становилось страшно идти. От обуви раздавался громкий звук, который разносился по размытому асфальту. Он ощутил бьющееся сердце. Когда он свернул по указателю к Темплстеру, на город наползла непроглядная темнота. Он шарахался от шорохов, но продолжал идти вперед придерживаясь центра дороги. Идти рядом с домами было чрезвычайно опасно. Он еще помнил, как осел этаж. В любой момент здание могло обвалиться. Свернув налево на очередном переулке, мальчик достал половинку свечки, и убрав ногтями воск, зажег её спичками. Приблизил карту к лицу, поглядел на нее немного, и пошел дальше, задув свечу и рассовав по карманам все назад. Карта попортилась, вероятно, когда он отсиживался от собак. Расплывались названия и улицы, он протер ее о куртку, но лишь размазал и без того трудно разборчивые зигзаги до каракуль. Отчим не додумался поискать влагостойкую бумагу. «Прогнал его и умер!» – тихое отчаяние душило ребенка. Он пробирался как улитка, не видя дальше двух шагов. Его приманил звук перетекающей воды. Идя на ее шум, он пришел к берегу и зажег керосиновую лампу. Земля резко шла под откос. Он склонился ниже и разглядел занесенные тернистыми водорослями квадраты, темнеющие под водой. Крыши домов! – Должно быть, это стартовая площадка для дирижаблей – прошептал мальчик. По проекту в низине предлагалось снести постройки, и запустить воду, поставив дамбы. Но город соскользнул до того, как инженеры осуществили свой замысел. Сориентировавшись на местности, он следовал вдоль обрыва, у то и норовящих съехать домов. Так мальчик нашел, что искал – тюрьму для заключенных. Окна в решетках, ров вокруг, копья за переломанным забором, на которые насаживали головы казненных. Из приоткрытых тюремных ворот выглядывала cобака. Не та, что со стаи. Он миновал мост и заглянул в башню – не подняться. Лестницы обкрошились. Пса нигде не было видно. Мальчик медленно прокрался внутрь и претворил дверь, дабы ветер не вводил его в заблуждение касаемо тишины. Но, когда он отошел к пропускным пунктам, та вновь заскрипела. Пропускные пункты граничили с будками. Кто ставит их за воротами? Или это для того, чтобы у заключенных не имелось и мыслей о побеге? С плоских столов смели все, что не забивалось гвоздями. Уцелела счетная машинка, экранчик которой пищал, когда открывалась дверь. Сорванная от упавшего шпиля кровля шуршала под его стопой. У потолка висел план, освещенный лунным светом. Наметив для себя столовую, мальчик хотел вначале пойти туда, но потом, еще раз оглядев его, увидел небольшое ответвление в сторону. Зарисовывая на оборотной стороне карты расположение помещений, он подумал, что план приклеили туда неспроста. Не дотянуться, не поправить неточность. Он разглядывал указания и раздумывал как скорректировать маршрут, пока не услышал голос: – Смотри ниже. Мальчик машинально последовал совету. Едва запекшаяся кровь. План перетаскивали! О ногу потерлось что—то влажное – Не хочешь побегать? – спросил голос мягко, и когда он хотел было ответить, то голос продолжил – Беги. И мальчик рванулся, а человек обвязанный шарфами смеялся, когда пес скакнул чрез стойку за ним. «Куда?!» – ребенок панически шарахался по коридорам. За входным проверочным пунктом из разваливающихся от касания стоек и баррикад шли камеры. Он надеялся запереться в какой—либо из них, но мимолетный взгляд на почерневшие обглоданные фигуры, заставил его передумать. Пес увяз лапами в липкой жиже, и на время погоня приостановилась. Мальчик протиснулся чрез преграду из мебели, и рванул пуще прежнего. Напоровшись на возникшую дверь он забил в нее руками. Пот струился по шее. Его хватануло назад. Пес вгрызся в мешок и оторвал лямку, а с ней и горку паштетов, тут же впиваясь в еду. – Вот и дары города. Каждый вошедший обязан что—то отдать, или город забирает жизнь. Смотри не простынь, кашель привлекает Слепцов – сказал человек и подманив пса, переносившего в пасти отобранное имущество, пара вышла из тюрьмы, подложив снаружи подпорку. Темнота давила на душу. Он обмочился, и мерз. Дрожащие руки соскальзывали с ручки, и он не мог сообразить куда давить. Дверь покрывали царапины, а в деревянных досках под замком остались вмятины и застрявшие ногти. Её пробовали открыть. Мальчик надавил. Она расшатана. Их усилия не прошли даром. Если качать ее туда—сюда, то она будет не сложным препятствием. Но шум… Он услышал приглушенный стук. По кровле кто—то шел, неуклюже и спотыкаясь. С разнообразными мыслями он просто рванул ее на себя. Дверь поддалась, он вывалился, из дыры в мешке сыпалась снасть. Открытая площадка. Место для отдыха заключенных, а вот и виднелась труба водонапорной башни с ответвлениями за пределы тюрьмы. Оторванный люк лежал рядом со входом. Мальчик попытался поднять его, чтобы задвинуть за собой, но не хватило сил. Он залез в трубу и начал карабкаться к городу. Доползая до перекрестка, он сел в тупике. Его здесь не найдут и не увидят. Он достал тонкий материал, похожий на полиэтилен. Устойчивый к плавлению, он хорошо клеился, если нагреть. «Отец» учил его, как правильно припаивать края, чтобы сделать герметичную прозрачную форточку. Он запаял таким образом проход и открыл баллон. Кислород разошелся по огороженному тупику, и мальчик в изнеможении заснул. Ему виделся смутный сон. Его несло по коридору убежища, а потолок украшали звезды. Он не руководил движениями, и на развилках подчинялся указателям. Было необычайно странно очутиться дома, но его переполняла тревога. Нежелательные повороты были заставлены метровыми свечами, подсвечивающими стрелки указателей. По ним и влекло его тельце. По мере продвижения стены убежища просвечивались, и он мог разобрать, что отклоняется или следует намеченному пути лишь по указателям, мерцающим сквозь контуры стенок. И вот – он замечает, что вдалеке они прерываются. У него защипало лоб. Он вдохнул запах обожженной плоти и потрогал – горячий. А на руке остался след какого—то знака. Вдруг он увидел комнату, где сидел отец. Почему—то он точно знал, что это он. Он сидел за письменным столом. Мальчик повернул голову, чтобы окрикнуть его, но оказалось, что рот его зашит, а ноги уводили все дальше и дальше во мрак, пока отец не рассеялся в нём. Затормозив у лестницы, он огляделся. Очертания стенок вновь наполнились железом. Придерживаясь за поручни, мальчик ступил в лужу, но ноги не останавливались. Его уже скрыло по пояс, обувь скользила. Ступени вели в озеро! Он споткнулся, и вода сомкнулась над ним. Глава – 3 — Мальчик проснулся от стучащих по трубе капель. В углу, куда он лег головой, обосновался паук, плетя мохнатыми лапками сеть. Паутина шла к его куртке. Мальчик раскрыл глаза и вздрогнул. Ветер качал трубу. Не осознавая, что сон сошёл, он вскочил, напугавшись, что тонет, но ударился головой. Обнимая лоб, он вспомнил где находится. Баллон пустел. Он чуть не расплакался. «Растяпа, закрыть забыл». Последний остался. Одевши противогаз, он закашлялся. Плохо сработал… Пропустил пару отверстий. Удивительно, что он еще жив, хотя баллон использованный за место подушки вызывающе показывал причину его выживания. Просидев до утихания качки, он наблюдал за жучками, привлеченными теплом и обклеившими туловищами пленку. Чтобы пробраться к ней, они откусывали товарищам головы, отдавливали лапки, а прилипнув к теплой прослойке впадали в какой—то сон. Капли забили сильнее и разорвав пленку, он вылез из трубы, отряхиваясь от ползающих под одеждой насекомых. Было достаточно светло, он помнил местонахождение столовой, поэтому миновав проверочный пункт, прошел другой поток камер, попав в машинное отделение. На лакированном полу прослеживалась цепочка одиноких следов. Но он видел пса и чувствовал засыхающую на затылке слюну! Как не высматривал он коридоры, следов лап не обнаружилось. Отложив вопросы, он занялся осмотром. По внешнему виду оборудование напоминало гидравлические насосы для откачивания воды, а за ним коридоры, и каждый из них заканчивался окном, из которого вкрадывался дневной свет. И двери. Не обнаружив и следов ночного кошмара, как и оброненных вещей, он вернулся назад и по новой оглядел план здания. В тюремную столовую можно попасть и снаружи. Он подтащил столы к скосу стены, и подпрыгнув зацепился за пролом. Минутой позже он плевал на кровоточащую ладонь. Отчим недаром говорил, что он ловкий мальчонка. Если тут и обитали Слепцы, то они явно не любили день. Он спустился к столовой через трубу, и, выпнув задвижку, вылез, весь в золе. Но и ничего радостного мальчик не увидел. Полки пустовали, как и тарелки с кастрюлями. Столы покрыты слоем пыли и грязи, а пол усеян впитавшимся илом. «Пора покидать тюрьму, мое срок в ней закончился», – прочитал мальчик вслух нацарапанную надпись на стене. Под надписью лежало упакованное в одеяла тело. Хоть он и замерз, но ворошить и нарушать чужой покой не стал. Не меньше боялся и подходить к трупу. Он вышел, сел на крыльцо, вытащив консервы, снял противогаз, и глотал маслины, глядя на идущий ливнем кислотно—зеленый дождь. Ближе к сумеркам ливень прекратился, последняя одинокая капля упала ему на ботинок, отскочив от крыши, и растворилась в коже. Он протер стекла противогаза, проверил содержимое заплечного мешка, убедился, что припасов осталось не так уж и много, и согласно карте, пошел на север. Заброшенный остров закончился также внезапно, не успев начаться. Он стоял на противоположной его стороне по отношению к затопленному убежищу. Резкий скалистый обрыв, о который бьются и бушуют волны, а за ним синяя гладь, с мерзкими ядовитыми испарениями. Он быстро отвинтил фильтр, просунул в рот таблетку, и поставил фильтр на место и присел. Усталость брала свое. За водной гладью виднелся другой остров. Мальчик еще раз поглядел на карту – это Темплстер. Название ему подходило. Вокруг островного города из-под воды торчали куполообразные крыши бункеров, а сам город напоминал часовую башню, если смотреть на него со стороны. Дома в виде здоровенных шестеренок, насаженных на столбы, и постоянно заворачиваясь поднимались то вверх, то вниз, словно гайка, постоянно накручивающаяся на винт. И таких винтов, и гаек были сотни. Снизу, с тусклых прожекторов, шел слабый свет, который едва доходил до средней линии столбов. Сложный механизм, полети одна деталь, он остановится, замрет и погибнет – подумал мальчик. К Темплстеру вели пять мостов, соединяющих четыре острова. Пятый был либо поломан, либо не достроен. Он как—раз обрывался по направлению к острову, где стоял мальчик. Сваи, торчали из его концов. Спина похолодела. Развернувшись, он решил обойти островок с левой стороны. «Где—то наверняка должны быть лодки, да что угодно, не может весь путь быть таким напрасным и глупым». Торчащие скобы из воды гордо стояли и смеялись над ним немыми голосами. Ему пришлось вернуться к перекрестку дорог, и продолжить свой путь в другом, неизвестном направлении. Он надеялся найти проходы к соседним островам. Ведь попадали как—то люди в обход! Беседовали с отчимом, иначе как он имел бы столь подробную карту? Нигде не было видно и подобия постройки, походившей на мост. Торчавшие огрызки выедала ржавчина. Бетонные стены сменились каменными, которые выдержали проверку волн и запустения куда лучше, чем бетон. Он перешагивал улицы, напевая про себя уже другую песенку. Песнь отчаяния. Он лишь ребенок, и его организм еле выдерживает навалившиеся тяготы. Мальчик понимал, что может, сошел с ума и бродит по кругу, ищет путь, а перед ним сидит отец и смотрит на него с грустью. Ничем тут не поможешь. Наплыло воспоминание – они с «отцом» в нетерпении ждали. Он – в нетерпении от жажды познать большой новый мир. «Отец», покачивая ногой, в нетерпении из—за потерянного табака, когда люди решили открыть люки и нажать на рычаг, который приведет столетний двигатель в действие. Как при подготовке к ритуалу, обитатели убежища выстроились у котла и у гермоврат—глаза, раскрывающегося, когда глубина позволяла стеклу сохранять целостность. – Ваше слово – отошел к зажимам Мастер Убежища, пропуская отчима. Сосед подал ему сигару и люди ждали, когда он докончит. Его уважали, и докурив сигару он опустил окурок в наполнившийся котел, после чего крышку его завинтили так, чтобы открутить не смогла и ватага людей. Двигатель хлюпнул, лампы моргнули и по накатанной схеме персонал за пультами повернул штекеры. Ядро этажами ниже, накрылось контейнерами и пусковой механизм заставил его пожирать раскаленный иридиум, и с натугой поднимать по нарезному пути винт – их убежище, со дна морского, с тайных глубин наверх. Но сама система была изношена и не поддерживалась в должном внимании, тогда они и застряли. На второй сотне метров выше дна, и на половину ниже поверхности воды. Иридиум качался из-под земли, сквозь этот живительный столб, по которому и поднималась энергия вверх, разливаясь кровью по сосудам убежища. Люди были в панике, и паника усугубилась… Стержень надломился и свет погас, пропало все. Вентиляция отключилась, отчистка воздуха велась местными фильтрами. Система жизнеобеспечения работала на резервных генераторах, на которых пахали вручную денно и нощно крутя винты. Запасы их были невелики. Людей же на тот день было не мало… Тысяч пятьдесят с кромкой. Сколько выжило? Мальчик помнил, что спаслись они с «отцом», да группки. Вот и все живые. Умирали долго и мучительно. Не было света, и приходилось пить воду, используемую для мытья. Представить только себе, еще вчера ей мыли обувь, а сегодня ты прильнул к бутылке губами и жадно пьешь намешанное нечто вместе с ядовитыми отбеливателями. И это не самое худшее. Худшее было впереди, в тот момент, когда однажды иридиум попал в первого человека. Это случилось в обычный злосчастный день. Механик в машинном отделении нижнего уровня убежища сидел, попивая кофе. Вдруг приборы ожили, и он увидел нарастающую стрелку, которая указывала о повышении уровня энергии. Когда уровень достиг пятой части, механик включил освящение в жилых секторах, активировал все системы, и потянул блаженно руку рычага вверх. Тяга наросла и бункер поплыл по погнутому стержню вверх. Бурным восторгом встретили его, когда он отошел из машинного отделения. Все люди шли к нему обниматься и целоваться. Он чувствовал себя спасителем. Но никто из техников не обратил внимания, точнее не заметил маленькой трещинки, в самом нижнем уровне. Когда под тяжестью и износом надломился стержень, то он проломил каркас блинообразного бункера в отсеке, куда сбрасывали все отходы. Отходы попали в океан, но иридиум приплавился и стал жестким, заполнив собой отходный отсек. Он даже спаял края пробоины. В тот день техник, дежуривший на капитанском мостике удивился, но когда поврежденный сектор стал зеленым и показал значок удачной герметизации без его участия, он допил бутылку пива и заснул, забыв обо всем. Но вот система работала, и первым делом, техник включил уничтожение отходов через сожжение. Иридиум начал плавиться, и превратился в летучий газ. Сквозь вертикальные трубы, он поднялся наверх, и одна из таких труб была в этот момент открыта. Особенность конструкции убежища состояла в том, что мусор выбрасывался через персональный трубопровод, снабженный клапанами и затворами, на случай затопления. Но так как в промежуточных отсеках мусора скопилось приличное количество, а вентиляция заработала недавно, то все затворы были открыты и иридиумовый пар первее устремился к клапанам. К мусоропроводу и подошел техник, открыл по кодовому замку люк, чтобы вылить остывший кофе. Внезапно ему обожгло глаза, он начал кашлять, и выронил кружку на пол. Иридиумовый пар не имел цвета, поэтому невзирая на то, что машинное отделение с видом на реактор соединялось с коридором прозрачными стеклами, никто и не догадался о истинной причине. Снаружи, в коридорах, подумали, что ему плохо, дети побежали за медиками. Механик полз к кнопке, блокирующей проход. Он помнил это – мальчик словно стоял в том зале, а рядом с ним человек, сотканный из тени, с мечем и в плаще. Его не замечали, да и мальчик непроизвольно смотрел в тот момент сквозь прозрачную дверь на то, как мужчина страдая и корчась от боли, упорно полз к кнопке. Мальчик подошел к двери, но мужчина по другую сторону резко махнул рукой – Где охрана?! Увести детей! А техник с еще видящими вытекающими глазами заорал, остановив его перекошенным лицом. Мальчика оторвали от стекла. Сзади очутился «отец» – Это ожоги, он поправится – и взяв за руку начал уводил ребенка прочь. Подбежали медики, и с помощью ломов вскрыли дверь. Если до этого, сквозь нее ничего не было слышно, то теперь все люди, стоявшие у створок, услышали: – ЛЮК! Там ГАЗ! Иридиум течет! Зачем вы открыли?! Зачем погубили всех! Медики в халатах бросили взгляд на открытый люк. Там уже был не люк, а дыра, и тут из него хлынуло желтое вещество, а пары развеялись в воздухе. «Отец» поднял меня на руки, и побежал, сзади лился поток воды, лампы взрывались за спиной, от оборудования шли искры. Люди в панике побежали за моим «отцом». Коридоры сменялись коридорами, он бежал к лифту, но лифт не вместит всех, их каюта была на третьем этаже бункера – последнем, и находилась рядом с выходом, единственным выходом теперь. «Отец» был его охранником, и по всей видимости, понимал опасность иридиума. Сзади огромное количество людей смешалось с водой, а иридиум лил сильнее. Вода достигла колен «отца» и бежать становилось все тяжелее. Из комнат выпрыгивали фигуры с газетами или кофе и очумело глядели на бегущую толпу. Кто—то бежал за отцом, кто—то закрывал двери кают. Они не понимали, что таким образом хоронят себя. «Отец» первым добрался до лифта, и нажал на кнопку, заскрипели засовы, и лифт начал спускаться, огромные турбины подавали сжатый воздух и заставляли лифт опускаться. Люди были уже близко, их испуганные лица сковали его волю. Мальчик на всю жизнь запомнил царивший ужас в том кромешном аде. Лифту предстояло преодолеть еще один этаж, и тут «отец» достал служебный арбалет с осколочными стрелами, пропитанными зеленым раствором. На стреле было написано: имеет парализующее действие. Он поднял семизарядный арбалет, одной рукой поддерживая меня и прокричал: – Все стоять! Пойдете по—очереди! Но его не послушали, и тогда он открыл огонь. Первые упали, но по их телам заползали остальные, лифт подъехал, отец забежал спиной, затащив меня за ворот, и нажал на подъёмник. Двери медленно начали закрываться, слишком медленно, и тогда он достал револьвер и пристрелил десять человек. Двери сомкнулись на голове одиннадцатого. Мальчик с ужасом и с плачем сидел у него на коленях. Отчим вколол ему в спину укол, и он прогрузился в призрачный сон. Временами, сквозь полуприкрытые веки, он видел, как лифт миновал второй этаж, где люди прижавшись к иллюминаторам смотрели с завистью на нас, как они молотили в двери, а лифт медленно уходил вверх, к небу, к спасению. Там стояли женщины, протягивали детей, их лица заволокли мольбы – Возьмите ребенка и проваливайтесь в бездну! Но «отец» не двигался с места, и спустя секунды коридоры затапливало водой. Захлебываясь, люди дрались за вздох. Поднявшись на третий этаж он открыл двери лифта, разбил пульт управления, а из прибора в стене вытащил схемы и сложил в карман. Единственный механик, дежуривший в этот момент на третьем этаже поблагодарил небеса, что он согласился остаться здесь, а не ближе к кухне. «Отец» спросил стоит ли закрыть двери лифтовой шахты, но услышал отрицательный ответ. Механик сказал, что уровень воды перестал прибывать, и бункер медленно, но уверенно поднимается на поверхность. А потом началась эпидемия… Я ее не видел, но отец каждый раз запирал за мной каюту и уходил, а возвращался бледнее мертвеца. Пару раз он приходил и падал на кровать, а дверь приходилось закрывать мне, но наружу глядеть я не пытался. Он приказал мне не делать этого грозя выселением. Время проходило, и наконец «отец» разрешил мне выйти. Мы вместе прогулялись до конца коридора, прошли дальше, и там я увидел самодельную баррикаду, а у нее сидевшего военного. На мой вопрос, что он тут делает, тот ответил, что отдыхает. Но когда я отошел, то услышал: – Зараженные были? – Вчера пристрелил троих. Ты не представляешь… там был ребенок… И не один, целых три. Их вели старики, а мне… пришлось, я сойду с ума, я сойду с ума… – Тише, сын услышит. – Он не твой сын, ты же знаешь. – Это не имеет значения, он стал мне сыном. – Будьте осторожней там, и при входе назад сдайте кровь. Ты же знаешь, если заражение… то мне придётся… – Знаю – оборвал его отец. Мы прогулялись дальше, по затопленным коридорам и пошли назад. Я сказал, что хочу в туалет. Отец первым зашел туда, все оглядел и разрешил. Он не заглянул лишь в саму кабинку. Я открыл дверцу и увидел напуганную девушку. Она сидела, поджав колени и смотрела на меня со страхом, пряча глаза за русыми волосами. Я не знал, что делать. Ей по крайней мере было двадцать, а мне всего семь. Так и получилось, что я сидел и успокаивал ее, на вопрос отца, чем я там занят, я сказал: – У меня запор, подожди еще минуту. Я сказал ей, что все будет хорошо, мой папа добрый, и у нас в каюте тепло и светло. Она долго противилась. Еле заставил ее выйти, и за руку вывел из туалета. «Отец» смотрел на нас первую минуту, а затем резко подскочил и выхватил мою руку из ее руки. Потом достал пистолет и сказал, чтобы она повернулась спиной. – Папа, это же ребенок – сказал я, удивляясь собственным словам. – Какой это ребенок? – Ты на глаза посмотри, на эти доверчивые глаза, пап, подумай, ты же хороший. Он нехотя сказал ей: – Иди за нами. И мы пошли назад. Подошли к посту проверки крови. Военный встретил нас лучом фонаря, ярко бьющим в глаза. – Кого это ты привел?! – Вот, сын мой… нашел в туалете. – Кровь сдавайте живо, и без шуток. Военный взял ее под руку и повел в соседний коридор. Я не выдержал: – Вы только дядь аккуратнее с ней, нельзя ведь так с женщинами обращаться, зачем так грубо хватать? За руку возьмите. Военный высказал непонятную ругань, но взял ее за руку. Отец сдал свою кровь, проверил – чистый ли анализ, а затем сказал: – Дай руку сюда, сделал надрез на моей руке, снял слегка кожу сверху, промыл, бросил лоскуток в пробирку, из кармана добавил слегка какой—то кислоты, и затем взял у себя повторно кровь и налил. Беги в каюту, стой, дай перевяжу ранку и затяну посильнее. Военный подошел, удовлетворился, что оба сдали. Проверил. – Повезло вам обоим, не заражены. Удачливые сволочи… – При сыне… – Понял, понял. Иди, иди малыш, играй… Или чем ты там занят. «Все разговоры о судьбе девушки были пустыми, отец постоянно переводил темы. А я… Я не забуду ее глаз, широких зрачков, пугаемых светом». Глава – 4 — Голова раскалывалась от стука в висках. Мальчик открыл глаза. Легкие нуждались в кислороде, а маска мешала продохнуть. Он сдернул противогаз и долго не отлипал от трубки. С засорившегося фильтра высыпалась пыль. Он повернулся на бок и вытащил придавленный телом мешок. Пошарив, он обнаружил пригорышень таблеток. Штук десять у него вышло изъять ладонью, он проглотил все. Сколько часов он проторчал в таком виде? С грустью оглядел остатки своего снаряжения: кусок «кофтяной» веревки, склянка с мазью, стопка консервов, полу—пустая бутылка с водой – он даже не заметил, когда пил. Револьвер, пара патронов к нему, радио, керосиновая лампа и спички. Скудный набор для выживания. Последний баллон с кислородом опустел. В кармане лежали запечатанные в полиэтилен фильтры. Он вскрыл упаковку и заменил пластинку в противогазе. Свечи закончились. Он попытался встать, но не гнулись ноги. Со второй попытки получилось опереться на завалявшуюся рядом доску. Он шагнул вперед, как правая нога начала проваливаться. Отскочив, он поразился, как не заметил канализационный люк. Напрягшись, он поднял его, убрал в сторону и заглянул внутрь. Старые ступени, покрытые налетом уводили в темноту. Мальчик достал керосиновую лампу и осветил туннель. Воды в нем не было, но и океан вокруг находился в отливе. Он поднялся с колен и пошел вперед, придерживаясь примерного курса трубы. Через пол часа отслеживания водотока, он дошел до края острова. Очередной скалистый обрыв вел вверх, словно земля сместилась как слоеный пирог. Он заметил, что верхняя сторона трубы уходила под воду, и тянулась до следующего острова, выныривая на противоположной стороне. «Это мой единственный путь, может последний, хватит ли смелости, или все—таки глупости? Зайти в утробу червя…» Времени на раздумья не оставалось. Совсем скоро начнется кислородное голодание, разряженный воздух простирался до окраин Темплстера. Когда—то тут были горы, но прилив и уравнивание вод с прилегающими областями, по неясным причинам, не насытили земли плодотворным богатством. «И почему деревья не растут?» Но более насущная вещь отвлекла его. Всего два фильтра. При таком загрязнении атмосферы их хватит немногим больше дня. Он быстрым шагом вернулся назад к люку, и, набравшись духу, принялся слезать, озираясь на паучьи волокна и проводку. Раздался пронзительный писк. Мальчик дернулся, прижимаясь к скобам, когда одна обломилась под тяжестью ноги. Руки вытянулись, напрягшись до боли, и скоба отломилась, он чуть было не ударился головой о дно, но ступень, в которой застряла нога спасла. Хрустнула кость. Мальчик вскрикнул, эхо отразилось от трубных стенок. Летучие мыши вылетали из туннеля. Заставив себя подняться, он вытащил ногу, попробовал ее массировать. Не сломалась – упругие подшивки из пластин защитили лодыжку. Минут пять он устраивал разминку и отдых мышцам, а потом пошел. Когда стало неотличимо где зад, а где перед, ребенок наощупь раскрыл мешок, достал спички и зажег керосиновую лампу. Эти ночные зверьки развеяли его уверенность. Ему было страшно, он боялся всего, что вырастало перед ним из мрака. Тусклый свет освещал мокрые стены, с которых росла плесень и стекали водяные капли. Вдали и позади туннеля стояла непроглядная темнота. Она пугала, заставляла двигаться ноги быстрее, и одновременно усиляла апатичное состояние. Гирлянды бело—зелёной консистенции и щелочной налет перемежались с размягченными и давящимися грибами, источающими вонь. Наиболее крупные вскрывались от колыхания соседних грибов и испускали дополнительные споры в воздух. Мальчик сплевывал тяжесть с языка. Стенки туннеля ощущались махровым ковром, надави – и отожмешь порцию гнили. Нескончаемое путешествие угнетающе воздействовало на него. Чем больше он погружался в потемках, тем гуще казались они, и тем медлительнее он передвигался. Вот спуск. Он еще чувствовал свою связь с землей и миром, но там он вынужден осилить трехкратно превышающий путь, чем пройденный сейчас. Дрожащими руками он схватился за место сгиба и свесился. Когда тело прекратило болтаться он отпустил руки и приземлился на продолжение трубы. Горючего оставалось маловато, он попытался бежать, но ничего из этого не вышло. Туннель легонько тряхнуло. Он поскользнулся на гадко выглядевшей лужице и плюхнулся в нее носом. Мелкие зеленые точки уставились на него из жилистых наростов. Он хотел стряхнуть личинки, но они размазались по куртке смесью гноя и тины. Проходил час, а мальчик брел, пошатываясь от лужи к луже. Его стошнило, и в противогазе застоялся запах рвоты как он не старался удалить его. Стены давили на голову, он желал только сесть, но это равнялось бы самоубийству, и пока он еще понимал, что нельзя задерживаться или сколь бы то ни было допускать мысли, его жизнь находилась в относительной безопасности. Непроглядная темень создавала иллюзию бесконечности, и только наличие разных «порезов» на стенке трубы, коих касались промокшие перчатки говорило о том, что он двигается. Но и это вскоре перестало иметь значения. Он шел вслепую и терял ориентир. Труба все еще выдерживала наклон, и он опасался, что соскользнет в неизвестность. В голову лезли подлые слова «назад! Назад!» Инстинкт же выживания абсурдно толкал вперед. Фильтры забились и перестали пропускать воздух. Мальчик снял противогаз. Его сразу встревожил запах соли – вода в туннеле. Он взглянул на респиратор. В огибающих маску волокнах пузырились личинки… Его передернуло от омерзения. Он еще долго не мог вытащить фильтр из противогаза, а затем распаковать новые. На четвертый раз, путем титанических усилий негнущиеся от страха пальцы справились с задачей. Разум подбрасывал ему чудовищ, мерещившихся в темноте, и он брел, с учащенно бьющимся сердцем по выскребанным меткам, отгоняя липших к оголенным участкам тела москитов. Они пробрались и под шарф на шее. Их слюна вызывала раздражение кожи, и он чесался, растирая пораженные части докрасна. Ноги то встревали в иле, то утопали в болотцах. Заплутать тут не заплутаешь – дорога одна, но так тяжело идти, так давит туннель… Он вспомнил о мече—страже. Сейчас бы он пригодился. Раздвигать паутинистые лианы было омерзительно. К тому же они липли на окуляры и лезли в рот, извергая вонь. Туннель бродил под ним, раскачиваемый глубоководными ветрами. Мальчик почувствовал привкус тошноты, схватился за темя, сполз на колени и прижав голову к ногам, заплакал. Много слез пролилось, когда лампа почти потухла. Неустойчивое пламя окутывалось темнотой. Из оцепенения его вывел сильнейший удар. Тело сделало кувырок и брякнулось в лужу, полную отходов. Мальчик ошалело попытался подняться, и снова удар. Неизвестное существо било хвостом по трубе, чуя запах плоти. Он лежал перевернувшись на спину и слушая урчание желудка за слоем стали. Существо было довольно голодно, если нападало на металл. Тухлая вода забралась под одежду и попадала на грудь и в штаны. Подняться его заставил холод. Он ужасно замерз. «Развести бы костер» – подумалось ему, но он привлечет рыбу—монстра. Упираясь в стену правой рукой, он поднял лампу и прихрамывая пошел вперед. Он надеялся, что ориентировка не сбилась в его голове, и он не возвращается назад. Иронично бы вышло… Поврежденная нога еле шевелилась. Она нуждалась в покое. Он все чаще останавливался на отдых. Двинувшись в очередной раз, он попытался облокотиться на стену, но рука его провалилась в пустоту. Потеряв опору, он начал заваливаться в правую сторону. Судорожно размахивая конечностями, он наткнулся на скобы и схватился ладонью за уступ, выронив лампу. Это оказалось ответвление в трубе. Там была зеленоватого цвета вода с плавающими досками, а на досках… лежали скелеты, обглоданные кости, и гнилые трупы. Лампа упала, и вода загорелась. Трупы покрылись пламенем, и от их тел пауки, направляясь в сторону мальчика. От такого зрелища он снова был готов бежать, изо всех ног бежать, подальше от очередного захоронения. Отступив на приличное от развилки расстояние, он ненадолго присел «Тела, некоторые из них лежат там не так давно, иначе почему пауки не съели их? Неужели они настолько отравлены, что даже подземные жители отказались от пира?» Ответ прост и ужасен – на острове он не найдет спасения. Возможно там разгорелась эпидемия, и это беженцы, которые, как и он, искали приюта, бежали как можно дальше, забирались как можно глубже. Они надеялись, что здесь их никто не достанет, никто не найдет, но смерть была настойчивее, она лезла в самые недра земли и выковыривала оттуда свой обед, упорно и неотступно, следовала по пятам, и ждала, ждала удобного момента. Он и на себе ощущал ее когти. Слепой от темноты, он взял плетеный канат и поджег его спичками. Свет вылизывал влажный пол, и освещал лишь ближайшие пол метра. Дальше царила темнота. Тишину нарушало только нервное дыхание ребенка. До него дошло, что в воде скрывался не один, а вереница туннелей. Издали раздался глухой удар, труба задрожала. Постепенно шум приближался, пронесся мимо со скоростью идущего поезда, и направился дальше. Мальчик шел и шел. Путь начал делать легкий поворот налево, и в один момент мальчику в глаза ударил свет. Он резко зажмурился, подняв к глазам руки, и закрываясь, словно щитом. – Не трогайте меня, я хороший – только и сказал он, но никто не отозвался. Он бы еще долго простоял так, но свет замерцал. Мальчик убрал руки и проморгался. На полу, рядом с полусъеденным трупом, лежал фонарь. Нижняя часть тела отсутствовала, разбитые стекла маски заменяли глаза. Не глядя, мальчик отцепил фонарь от трупа. Он понимал, что может найти нечто ценное, но ковыряться в покойнике… «Это же слишком… нечестно, надо проявлять уважение к ним…» Но человек мертв, а он хотел есть. – Я возьму твои вещи, прошу прости меня. Я бы ни за что так не поступил, будь ты живой или раненый. Он залез в зеленую жилетку, раздвинул подол пальто, и нащупал запекшуюся кровь. Прощупав карманы, хотел вставать, но из—за неуклюжести задел ногой сапог. Он услышал металлическое бренчание. В сапоге лежала кость, он перевернул его и вытряхнул значок. С одной стороны, на нем был вырезан знак в форме перечеркнутого по—полам двуцветного квадрата, а с другой – выпуклый рисунок из расплавленного метала в виде восьмиконечной звезды с дырочками по периферии, где виднелись кровяные капли. Он долго думал – брать медальон или нет? – Тебе он не принес удачи, принесет ли мне? Стоит ли уповать на нее? Звук каналов и водостока волнами подпитывал тишину. Он снова оглядел труп. На груди болталась веревочка. Он чувствовал в своих движениях преднамеренность, словно тело направляла неведомая призрачная рука. Его воля противилась, но невыразимая жажда одеть знак победила. Придерживая трупу голову, он аккуратно снял её, достал бутылку воды, промыл, допил остатки и одел на себя. Продел веревочку в кольцо медальона, затянул узел и застегнул мокрые одежды. Немногим позже мальчика забил озноб. Простыл… в такое время. Он достал укол. Единственный, сохранившийся еще со времен расцвета материка, не имеющего тогда административного центра, и процветающего во всех регионах. Главным реагентом являлся палланиум – разновидность иридиума, он обладал чудодейственным способом исцелять. Не совсем исцелять – поправил свою память мальчик. Он моментально убивал микробов и повышал регенерацию, сокращая отведенный на земле срок. Такой укол можно делать лишь дважды в жизни, третье применение вело к противоположному эффекту. Ученые ставили опыты, но даже когда максимально защищали почки, печень, сердце, мозг, поджелудочную, то открывались кровотечения. Медики сгущали кровь у подопытных – появлялись десятки тромбов. Устраняли тромбы – что—то еще, но обязательно быстро приводившее к смерти. Через годы безуспешных экспериментов ученые бросили эту затею, и назвали препарат – вторым дыханием, коим он и являлся. Даже смерть мозга он мог иногда обратить вспять, одна проблема – не восстанавливались поврежденные участки памяти. Мальчик повертел укол в руках, но передумал. С ним может случится кое—что и по—хуже простуды, не рационально истратить его сейчас. «Рационально?» – посмеялся он над собой. Поднявшись на ноги он поглядел на мертвеца. Туннель вел вверх. Тусклое свечение фонаря озарило огромное количество ответвлений. Из некоторых слышался шум падающей воды, мальчик на какое—то время залюбовался мелодией жизни, вспомнив водопад, видимый им однажды на картинке. Отец сказал, что он существовал еще до эры технологий и механики, до всего этого, что привело к концу. «А кто его построил?» Отец расхохотался и еще долго смеялся над ним. «Глупыш, это природа, мир, он таким был всегда и будет, но мы все разрушили, уничтожили, сцепились как псы за лакомый кусочек, и ничего не получили, потому что земля под нами была деревянной балкой, а балка держалась на маленьком выступе, а под выступом были колья. И сцепились слишком резко, и не заметили, что давно перешагнули черту дозволенности. И рухнули в обнимку навзничь». Отец всегда говорил ему вещи, коими они ему виделись, и обучал мальчика «суровой действительности». Да и сам он не шибко любил выдуманные истории, даже если они были лекарством от запустелости. Как он радушно бы встретил это противоядие теперь! Луч фонаря терялся в дали, ему не хватало мощности пробить неосязаемую преграду темноты, но мальчик уже понимал – город рядом. Он без раздумий полез по центральному туннелю. Преодолев небольшой подъем увидел первый свет, исходивший сверху. Оттуда же лилась вода. Это был не настоящий водопад, но ребенок скинул всю одежду и кинулся под нее забыв о болезни. И самое странное – тело отчищалось, сознание яснело, а боль ушла. Словно прикосновение матери, оживляющее касание природы, самой жизни, соизволившее пройти сквозь его плоть. Согретый, он прошел сквозь водопад и оделся. Сразу за ним была вздымающаяся на десятки метров лестница. Он с новыми силами лез к поверхности. Глава – 5 — Выступы исчезали в темноте. Мальчик перебирал руками стальные скобы, вверху виднелся мир. Крышка люка плотно прилегала к выходу, но он правильно определил место подъема. По люку только что проехалась паровая машина, затем прошло с десяток человек. Он приободрился и полез быстрее. Схватившись за последний уступ он попытался поднять крышку рукой. Ничего не вышло, и тут скоба выпала, и он полетел вниз. Полет длился недолго. Он упал спиной на камень. В глазах все помутнело, свет из люка принял сероватый оттенок. Мальчик попытался пошевелить руками, но не мог. Едва двигалась только голова. Над люком прошли двое в масках, а затем один из них остановился – Стой – шепотом проговорил второй. – Смотри, шпион? – Не думаю, он в противогазе, спускаемся, одежда не наша, и не городская. Имперский пес? Они подняли люк – Скоба вылетела, и он упал. – Не имеет значения, брат. Посмотрим, что у него есть. Они спустились на уровень и перескочили на выступ, да так быстро, что глаза не успели уследить. – В сознании. Мальчик почувствовал руку на шее – Парализован, не может двинуться. – Посмотрим, что тут у нас. – Он ребенок… – Лет четырнадцать. – Прости парень, но все что мы найдем – заберем. Тебе, скорее всего, уже ничего не понадобится, кроме воды – доползешь ведь? – он окинул взглядом расстояние, – Доползешь. – За спину не паникуй – переворачивать не станем. Мы же не какие-то. Мальчик попытался что—то сказать, но вырвался лишь приглушенный стон. – Тише… тише… – зажали ему рот, – еще стражу приведешь, придется и им горло резать. Нас ты видишь в первый раз, поэтому мы сохраним тебе жизнь. – Снаряга пустая, один хлам. Как он протянул в туннелях столь долго? – Его обучили выживанию, да и путь не близок. Забудь о нем, не наше дело, закидывай мешок в сумку и уходим. Над люком склонились фигуры в капюшонах. Приятель пнул под ребра мальчика – Из—за тебя нас заметили! Незнакомцы в масках прижались к стене. Фигуры с улицы разглядывали неподвижное тело. Мальчик услышал незнакомый акцент, а еще… В голосе говорившего было сочувствие. Он попытался крикнуть, но заметивший это мародер наступил на плечо, лежащее в тени. – Только попробуй. Фигур позвали, и тот, что стройнее бросил в канализацию монетку. Она отскочила от камня и упала на живот. После этого люк был закрыт. Мародеры рассмеялись – Вот и поладили! Затем они полезли за монетой. – Стой! Погляди! Мальчик заметил, как они расстегнули разорванную на нем рубашку и подняли над головой медальон. – Быть не может… Парень? Мальчик молча смотрел на них. Они шептались, о чем—то друг с другом. Мальчик лишь услышал: «если это действительно он и мы его бросим, нам конец». «Мы обещали Альфредо – это плата». – Попробуй его поднять и быстро перевернуть на живот. Убедимся не сломана ли спина. Быстро подперев и вдвоем перевернув так, что дыхание сперло они устроились и раздели его до торса. Начали щупать. – Везунчик, доски в порядке, только тряхнуло сильно, да и не впервой, я вижу. Смотри, сколько синяков и ушибов. – У него карта есть. Где только достал? – Да… Не простой пацан, в такие годы… Не удивлюсь, если он весь путь от того острова по дну проделал. – Смотри! Карта у него, он даже больше прошел. – Изначальный путь – вода, но на карте написано – похороны. – Мой дом… – едва смог вымолвить мальчик и начал терять сознание. Образы сливались и образовывали белую картину. – Там может располагаться только одно место – восьмое убежище. Лет десять, как сигнал пропал, я не путаю? На дне… – Значит ошибались. Насчет три подняяяли… Так и прошло его первое знакомство с миром. Открыл глаза он спустя несколько дней. Долго разглядывал потолок, покрытый трещинами от старости, потом перевел взгляд на стены с облупившейся белой краской. Осмотр успокоил его. Мягкая кровать, под спиной валик с острыми чешуйками, ноги закрыты одеялом. Он попытался потрогать лицо, но у него не вышло и поднять руки. В дальней комнате раздалось движение, и к нему зашел человек в маске—полумесяце, укрывающей глаз и щеку. Был ли он одним из тех, кто его «откопал» в туннеле, или нет – он не знал. – Уже пришел в себя? Быстро, однако, мы бы хотели узнать твой путь. Куда идешь? Откуда пришел? И почему? Если будешь сотрудничать, то все хорошо закончится, ну и самый главный вопрос – откуда у тебя это? – достал он медальон. У мальчика пред глазами промелькнуло тело, с которого он снял его, и он вспомнил, что видел на теле бумажку, на которой было написано: Если ты найдешь меня мертвым, кто бы ты не был, тебе обеспечено спасение. Я сделал ужасную ошибку, помог императору подняться на трон, и теперь моей последней просьбой будет – верни все назад, если ты захочешь и сможешь – то верни, прошу, это не просто медальон, не давай его никому, и помни мои слова: «День сменяется ночью, кинжалы хранят судьбу. Эти слова – и братство парящих кинжалов будет защищать твои тылы». – Что ты сказал? Склонился ниже человек, и мальчик почувствовал его зловещее дыхание. – День сменяется ночью, кинжалы хранят судьбу. Незнакомец встал, начал ходить по комнате, вышагивая ровные шаги из края в край. – Человек в маске, нашел меня и передал медальон. Он сказал, что это мой шанс на спасение, и он дарит мне это – соврал мальчик, но его голос звучал так убедительно, что он сам поверил в свою ложь. – Я Альфредо, Альф, как кличут друзья. Из твоих слов я понял – что это все, о чем он сообщил. Я не понимаю его выбора, но принимаю его. Мы будем тебя обучать, чтобы ты стал тем, кем он захотел тебя увидеть. – Хочу ли я им быть? – Можешь отказаться, мы не принуждаем, ты полностью свободен, мы вернем тебе все снаряжение, дадим припасов столько, сколько ты сможешь унести, можем дать проводника, но на большее не рассчитывай. «Полностью свободен?» – его насторожила формулировка. Он еле шевелился. – Я остаюсь. – Мудрое решение. – Оно не мудрое, а логическое. Я начал свой путь из убежища, оно затонуло спустя дня три после того, как я вышел на поверхность. Мне исполнилось девять. – Сколько ты говоришь? Тебе девять лет? – Какой сейчас год? – 774 от сотворения материка и 31 от создания империи. – Откуда люди знают, когда был сотворен материк? – Я предполагаю, что все это выдуманная история, но надо же с чего—то начинать счет? Вот они и решили, взяли какое—то крупное событие за точку, и обозначили ее нулем. – Время не может быть нулем, и, если сегодня идет 774 год, получается, мне четырнадцать, но я не помню…, наверное, отец сбился, либо я столько лет лежал в беспамятстве. – Возможно, а твой отец – ты так его назвал? – Он не мой настоящий, настоящего я никогда не видел, говорят он погиб во время потопа. Отец сказал, что последние слова были – Лени, и что—то там еще. Я даже не помню – с досадой проговорил мальчик. – Можно узнать твое имя? – Я его не знаю, мне так и не придумали, да и я сам предпочитал быть без него – сказал мальчик, но эти слова давались ему нелегко. Он помнил писателя, когда тот сказал на титульном листе: «Человек без имени как лодка без весел. Ее бросает течение, и она не знает, когда нужно свернуть». – Неизвестный… Мальчик похолодел. Неизвестный… Имя – засов. Отпадение всякой наличности, всякого Я, близкого сердцу. «Но это – твое имя» – возразил ему внутренний голос, и мальчик принял его – Также сказал отец. – Хорошее имя для члена братства. Не высокомерное, ни блестящее, ни агрессивное, ни красивое – никакое, просто неизвестный – нейтральное. – В этом есть плюс – сказал мальчик, не желая показывать колющую боль. Я могу быть кем угодно, и одинаково отзываться на любое. – Ты достаточно умен для своего возраста. Хочешь стать убийцей? – Убийцей? Я хочу сделать только два дела. – Какие? – Вы допытываетесь до меня! – Мне же надо знать, как проводить обучение. – Это личное, но я хочу стать достойным сыном – повторил он слова из прочитанной им в детстве книги. – Благодарю за доверие – насмешливо поклонился Альфредо. Тело слушается тебя? Мальчик потянулся в ответ и обнаружил легкость. Такая перемена насторожила его, но он придержал вопрос. Они перешли в соседнюю комнату и вышли на балкон, пройдя через обломки лежащей на полу стены. Закружилась голова, а глаза разъедало непривычным зрелищем. Солнце из—за паров и грязи лилось белым светом. Разрушенные высотные здания ныне походили на обглоданные кости, лишенные стен – один скелет. Дорога внизу обрывалась, образуя земной разлом, разделявший улицу по—полам. Над разломом, на высоте пятого—шестого этажа висели мосты, десятки мостов. Они покачивались под натиском ветра, и могли оборваться в любой момент. Мальчик бросил взгляд налево. Там, разворошив землю, сломав несколько пятиэтажных кирпичных зданий, лежал дирижабль, словно раненая птица, но бока уже не вздымались, лишь со стороны головы—кабины торчали металлические прутики. Внутри было накидано огромное количество тел, все они лежали друг на друге, часть сгнила, но в основном выглядела целыми. – Да, паренек, они умирают в огромном количестве. – Кто они? – Люди, кто еще. – Вы не считаете себя человеком? – Здесь мы в безопасности, внизу бушует инфекция, и она странным образом не поднялась выше двух моих ростов. Предполагаю, что заражение устроило правительство. – Но, почему только внизу? – Наверх то погляди. Мальчик поднял взгляд: «Как он забыл о них и не заметил?» – здоровенные шарниры поднимались вверх и вниз вдоль столбов толщиной с дом. Сконструированные по образу и подобию убежищ, они стыковались меж собой тамбурами, а на зубьях «шестерней» были втоплены окна, чтобы при провороте не повреждалось стекло. Он пригляделся: в одном из них мужчина поправлял галстук, глядя в зеркало, и даже не обращал внимания на придавленного арматуриной и вопящего десятью метрами ниже, человека. На него вообще никто не обратил внимания, кроме ребенка. Тем временем, поселенцы «шестерней» вышли, быстрым шагом преодолели короткое расстояние по открытому воздуху навесного моста и быстро зашли в противоположную дверь соседней шестерни. Монотонный гул прохрустывающего города над городом вгрызался в уши. – Воздух… Он заражен? – Увы. Лекарства не помогут. Противогаз твой – очень ценная вещь. Они вымерли после катастрофы, материалы для фильтров ушли под воду. А там боги знают какая радиация, да еще и иридиум начал вытекать из разломов в земной коре. Слишком опасно. Минутное пребывание чревато летальным исходом. – Иридиум? Я не вижу птиц. – Быстро меняешь темы. Птицы? Что им здесь делать? Которые могли – давно улетели куда подальше. По дальше от нас. – Мастер Альфредо! – крикнул его человек с поднимающегося на тросах внешнего лифта. – Глянем, что у него? – и не дожидаясь ответа, старик направился по крышам к подъемнику. Члены Парящих Кинжалов и не думали пропускать того за пределы лифта, и он стоял, помахивая конвертом. У каждого подъемника стояло по паре в масках как у Альфредо. – Они и ночью караулят подъёмы? – поинтересовался мальчик. – А как же. Что у вас? – обратился он к прибывшему. Члены ордена расступились и пропустили разукрашенного в золото дельца. – Я пожалуюсь начальству! Их выпорят! Меня заставили простаивать без дела! – Твое начальство не властно над моими людьми – сказал Альфредо. – Но оно в силе пригрозить вам. Вот – он передал конверт и собирался уйти, но Альфредо отдал распоряжение – Задержите. Парящие Кинжалы ухмыльнулись, кивнув головой в сторону ската крыши – Высоко падать. – Что—о—о?! И пока делец возмущался, Альфредо прочитал послание. – Координаты не уточнены, кто будет на обмене? – Не имею полномочий объясняться. – А я – имею право на ваш арест. – Он дорого вам обойдется – осклабился делец. – Поэтому не считаю нужным вам препятствовать. Когда дельца посадили на лифт, Мастер вздохнул – С ними надо быть начеку. Олем, Ион – проследите за гостем. – До дверей? Альфредо улыбнулся. – Хорошие парни – сказал он, когда те спустились по тросам. Но нетерпеливые, серьезной работы им не поручишь. Ты умело слушаешь для ребенка, однако безропотные слуги меня не устраивают. Что думаешь про ребят? – Я… думал про город. Каков он? Чем люди жили? К чему стремились? – Знакомое чувство, только не помешайся на нём. Я вкусил немало мечт, прежде чем подавиться. Надо глядеть на то, что имеем. А имеем мы руины. Или руины имеют нас… Кто кого запомнит – человек камень или камень – человека? Мальчик не согласился с его выводами. Теневые облака скапливались над городом. – Дождливая выйдет ночка. Идем же. За пустыми глазницами окон отливали купола, как треснутые яичные скорлупки. Мальчик ощущал гладящий щеку ветер. Приятный, не тот, что в убежище. – Настоящий театр? – А он похож на макет? – засмеялся Альфредо. Мастера Эрнстарда. Первого ассасина для просветителей, и первого человека, объединившего нас после катастрофы. – Но он разрушен, колонны на земле, а часть крыши внутри. – Я забыл сообщить. Та волна, о кой тебе говорили. Это не всё, а малейшее, что могло произойти. Уровень воды упал, и мы вышли из убежищ. Они не до конца поднялись, поврежденные стержни блокировали ход, всплывали через спасательные капсулы. Те убежища, что заражены пылью, приходилось взрывать, и… топить. – У нас тоже было заражение. – Тебе повезло. И с отцом, и с убежищем, и с поселенцами. Когда ты спал после травмы, я следил за твоим телом – оно желтело, словно туда за место крови накачали палланиумом. Экспериментальное лечение, да еще и на сыне провел. В восточных секторах за дозу такой дряни ведутся войны, кои не снились и иридиуму. – Он не мой настоящий отец. – Но когда я говорю тебе об этом – ты возмущаешься. Определись уже. И не отставай. Мальчик не припоминал, когда они говорили об отчиме, но промолчал. Они перебрались со скатой крыши к охраняемому механизму, вращающему стержень. На посту сидел человек в белом плаще и поедал бутерброды, слушая радио. – Они не выставляют охраны? – Просветителям не надобна защита. Насосная станция, огороженная бетонными плитами, качала в кольца на стержне воду, охлаждающие его. В местах трения с иными шестернями он перегревался и тогда, охранник, отрываясь от поедания всякой всячины, жал на кнопку. В дне шестеренок с окнами открывались клапаны и в нижней части города шёл дождь, – из воды, разбавленной машинным маслом… Стержень обвивала лестница, не доходящая до земли с дверцей и замком. От плит шел свет. – Они расходуют энергию в… пустоту? – Световые стены, мальчик – сказал Альфредо, но не пояснил зачем они необходимы. Мальчик наотмашь ударил себя по щеке, прогнав подлый ветер, натягивающий улыбку. Вольный в диком просторе, неизъяснимое чувство влекло исследовать мир. Сладкий загазованный воздух оседал на языке. – Постоим? – А мост не обвалится под нами? – спросил он у Альфа пробуя согнать мурашки. – С чего бы? Ну вот, мы вышли, уровень воды упал, людей выжило достаточно много, и первым делом начали поиски раненых, представляешь? Люди побежали заботиться о других. Но раненых не оказалось. Мертвы. Давно мертвы, а от тел шёл пар, только сами они были ужасно холодными. Уровень воды падал и падал, пока наконец острова не оказались отрезанными друг от друга скалами. Громадные, торчащие из воды, уносящиеся ввысь на сотни метров, и завершающиеся частью изувеченной земли – выглядело красиво. Пару дней спустя упал первый такой парящий материк. Затем второй. Ждущие с трепетом, мы смотрели на часовую башню – кто следующий? Чья частичка земли рухнет в пропасть, на дне которой из воды торчат головы камней, а меж них лежат тела. И тут прилетели дирижабли. Оказалось, что императорский дворец, с тех пор и отныне называемый – Рокмейнсейл выстоял удары волн и прилив иридиума, наступивший после. Этот прилив и стал нашим сущим кошмаром. Личная гвардия императорского величия, увидев приближающуюся лавину из золотого цвета села в дирижабли и улетела, за ними следом драпали остальные, имеющие на то возможность. Лавина не выглядела впечатляющей, если бы не одно, но – она вся состояла из иридиума. Медленно подкрадываясь она изматывала, люди ждали очередной катастрофы, но ничего не случилось. Желтоватая жижа разлилась под скалами, и осела. Император попросил придворного писца сложить книгу—сказку о Посторонних, которых за свои деяния настигла кара. Прошел месяц и все было так же. Мы успокоились, но в один день проснувшись увидели туман, а в легких нарастающую тяжесть. Люди вставали и падали. Дышать было тяжело, многие жаловались на ощущение… Мм… говорили, что легкие будто залиты распаленным свинцом. Пришла суеверная беготня. «Упавшее треснувшее солнце, посланное разгневанным Днем за непослушание разлилось из чрева света карающими желтыми реками». Суеверия звенели на слуху, металось кувырком ложное пророчество. Мы собрали экспедицию из добровольцев, и, взяв дыхательные маски, спускались с краев скалы. Испарения распространяли инфекцию и погубили всех. Лекарств не имели, а то что ты получал от отца – это прививка тем же иридиумом. Шансы на успех от прививки стремятся к нулю, а что она еще и устранит болезнь и того меньше, поэтому я говорю: Тебе повезло, ужасно повезло, больше чем другим. И ты все еще жив. – Продолжайте, я хочу знать историю. – Пройдемся? Так легче усваивать материал – улыбнулся Альфредо. – А вам не надо отдавать распоряжения? Вы растрачиваете со мной драгоценные минуты. – Мы занимаемся работой – свершаем обход и своеобразную опись – договорил Альф, проставляя отметку на штукатуристой дощечке. Мальчик отметил, что солнце совершало обход вместе с ними. Он залюбовался им. В целом, он любовался всем, что доставляло наивную радость. Он еще и не полагал, что эту простоту не сумеет отнять у него даже смерть. Они пошли по балконам, состоящим из металлического пола, и деревянных досок вместо перил. Плющ буравил кирпичную кладку, в стороне выглядывал хвост дирижабля, встретившегося с землей. – Продолжу: Никто не заболел. Все текло хорошо, пока не начались обвалы. Иридиум оказался крайне устойчив, а еще он был похож по свойствам на кислоту. Одним утром нас разбудил грохот, мебель упала на пол, а часть домов рухнула в пропасть, остров накренился. Помнится, люди бегали в панике, а мы единственные, кто пытался их успокоить. Пока часть занималась этим лишенным смысла делом, я и наш бывший мастер спустились на тросах вниз, прицепив их к зданию, близко стоящему рядом с обрывом. Вначале мы увидели рухнувшие на дно убежища и переломанные сваи, на которых убежища в рабочем состоянии накручивались как гайка то вверх, то вниз. Подумали – это и была причина шума, на случайно посмотрели на основание скалы: Оно плавилось под текущим иридиумом, а остров оседал. Мы оглядели другие, едва видневшиеся из—за «тумана» скалы – там происходило то же самое. В один прекрасный момент соседний остров рухнул вниз и его поглотило подобие лавы, а наш осел так низко, что испарения стали невыносимыми. Все началось с легкого недомогания, затем заболевания участились, но каждый человек понимал – начинается эпидемия. И она началась… Обычно больных изолируют от здоровых, но у нас получилось наоборот. Здоровых запирали в морозильниках, убивали из ненависти. «Как это? Я заболел, а эта тварь живет и здравствует…» – такие диалоги процветали около пятерки лет. Недолгий срок для спокойной жизни, но мучительный для страданий. Эпидемия косила без разбора. Тогда у нас были противогазы, но, видимо, инфекция проникала сквозь кожу. Ничего не спасало. Кто—то выбрасывался с балкона своего дома, кто—то резал вены, а кто—то, как, впрочем, и везде, напивался… Удивительное дело, даже в момент падения находятся готовые выпить стаканчик за здоровье… Хотя конец света… слишком натянуто сказано. – А солдаты? А врачи? Они не вернулись? – Ирония в том, что они все-таки вернулись, ровно через пять лет, и были «приятно» удивлены: Кто—то выжил? Они, ублюдки, ожидали увидеть кладбища, а может поверили сказке придворного писца. – А вода? – Вода… Все осело, ты спросишь: Почему тогда мое убежище было под водой? Возможно пролом, часть тектонической плиты в том месте обвалилась, или растаяла под действием иридиума. – Так и было… – сказал грустный мальчик. – Одинокий удар, после чего освящение отключилось, а спустя время иридиум затопил этажи бункера. – Тебе трижды повезло. – Какой сейчас уровень воды? – Метров десять, может двадцать, но в некоторых местах и под тысячи дойдет. Земля искорежена. Слыхал, ученые говорили, что она сейчас скорее напоминает не круглый шар, а подобие огрызанного яблока. В одном месте гладкая, а в другом – дыра. Видишь – никакие растения не растут помимо паразитов. Мы питаемся химической продукцией. Кое—чему научились в лабораториях – с голоду не помрем. Но лаборатории – им тоже нужны источники органического происхождения. Как известно из неживого живое не создать, а найти остатки живого становится трудней и трудней. – Я видел зелень здесь – показал мальчик на карте. Она росла вдоль дороги. – Даже если это и правда, её слишком мало. Пойми, лучше, если об этом никто не знает. Фильтры Мастера щелкнули клапанами. Защипало кожу будто у Альфредо как у гуся выдирали перья для жарки. Зрачки его выросли до размера глаз, но мальчика отвлекало пощипывание собственного тела. – Как называется остров? – Никак, просто остров, а вон тот, дай сюда карту. Альф показал на соседний – Остров Цепей. – Почему цепей? Там, как и у нас: громадные механизмы, закрывающие взгляд, только вместо плоских дисков и стержней, цепи? – Рабство… Рабство? Мальчик не слышал об этом явлении. Но Альфредо не был настроен отвечать. Они прошли по шаткому мосту между расщелиной молча, затем перепрыгнули на соседнюю крышу, и сели на металлические стулья. – Послушай меня до конца – это важно, – сказал Альф, заметив настроение Неизвестного, – Вернувшиеся с Рокмейнсейла первым делом согнали всех под дулом невиданного ранее оружия – паровые револьверы, стреляющие пулями с сердечником льдистого камнелиста. Такая пуля сулила мучительную смерть, стоило ей поцарапать кожу. Кровь вступала в реакцию с камнелистом и испарялась. Альфредо вспотел, и перевел дух. Перебирание воспоминаний давалось ему с трудом. – Они сгоняли людей строить дамбы, а затем – снова иридиумовые башни, которые качали его вместе с нефтью. Эти два вещества абсолютно не конфликтовали и перевозились в одном контейнере. Плюс иридиума в том, что он одинаково быстро плавит пластмассу и металл. Почему—то скорость плавления не зависит от плотности, состава элемента, а лишь от толщины. Во всех этих механических лифтах, шляющихся круглые сутки вверх и вниз живут аристократы, и приверженцы императора. Ты сам видел с каким лицом они глядят на тех, кто находится внизу. Мы решили организовать сопротивление, назвались парящими кинжалами, и создали братство, а себя именовали – Исорийцами, в честь предков, выживающих копьем и голой кожей. Благодаря изобретению профессора Лебедева, мы получили невидимость, и. Забыли предков. Лебедев создал первый плащ из полупроводникового волокна, собирающего пучки света, и назвал его Плащом тайн. На короткое время Плащ преломлял солнечные лучи и при свете дня мы были невидимыми. Но стоило первому лучу зайти за горизонт – эффект пропадал. Мы сильно разозлили императора, и победа уже, казалось, была в руках, но тут многие исорийцы захотели жить как наши враги – дворяне и аристократы. Жена предала меня, и я… Похоронил ее. Альфредо так и застыл, сказав лишнее. Брови его поползли ко лбу, он сглотнул как от испуга воззирая на мальчика и переменил тон – На заседании братства я единственный, кто выступил против. Остальные согласились, и на следующий день орден решающим голосом заключил пакт перемирия и сотрудничества с империей. – Ваш орден? – уточнил мальчик. Альфредо не спроста опустил это слово. – Да, орден… – сказал он невнятно и подлил в жестянку чаю из придорожной травы. Мальчик ощущал неосязаемую нить, думая о которой он расшевеливал собеседника на эмоции, но еще не понимал, как оно действует. – Император получил поддержку исорийцев, мигом устранил врагов, а часть наших братьев возвел в высшие чины – просветители – называл он их, поднимая до одноименных распространителей религии в век поклонения земле. Просветители – связывающее звено… Цепи, как Остров Цепей. Рифстенол – родильный дом правосудия и справедливости. Молодняк стекался туда, обучаясь применять свой ум в целях примирения… Независимые арбитры с Рифстенола покупались должностями, как охапка цветов. И вот – империя вновь едина, черт бы ее побрал… А Лебедев как—то тихим вечером исчез, и узнали мы о нем лишь тогда, когда он выступал за строительство обсерватории далеко за морями в столице. Грелся, небось, гаденыш, на солнышке. Когда—то у нас была религия, но ни слуху, ни духу о ней уже давно не виднеется. На останках веры был создана коллегия высшего сыскного отдела— Рассветная Скрижаль, или просто – Скрижаль, проводящая Суд Веры среди неверных. В нее вошли некоторые из просветителей. Самые извращенные мастера пыток. Я их назвал свежывателями. Они ловили неверных и ставили им клейма, которые обозначили знаком падшего, а значит убогого или трусливого преступника, скрывающегося от правосудия. Система работала как по маслу. В будущем клейма получали не только виновные, а все враги и противники самодержавия. Суды у Скрижали проходили в пытках, и многие под болевым эффектом признавали любой акт. Только назвавшихся ассасинов императорской семьи было за сотню, и всех казнили по одной статейке. Дошло до того, что они стали клеймить друг друга, но как не странно – орден пресвященных и Суд Скрижали существует до сих пор, и вид синей мантии Проводников Скрижали – Скрижиателей, вызывает у простого люда страх и ужас, а у людей «повыше» – нервную истерику. Они получили привилегии вершителей судеб. Само слово скрижалио – означает «сужу сам», на новом наречии – благодарственная. А наш орден, орден, который боролся за свободу – распался. Я пришел одним вечером к мастеру. Спросил его: «Помните ли вы ради чего боролись? Помните ли вы жертвы, принесенные ради мира?» И он мне ответил: «Мы боролись за иллюзии, мира нет и быть не может, человечество не заслуживает пощады. Пускай все погрязнут в грехе, но и я сам пойду туда, а ты… Тебе позволено стоять и смотреть с противоположной стороны, с другого берега. Гляди на мир отчужденно, гляди на него со стороны. Ты брат мой, и я даю тебе свободу, кою ты искал. Ты увидишь кто прав, кто виноват, и поймешь – таких нет. Каждый виноват, но по-своему, каждый прав, но в определенной мере. Ты увидишь мир четче, ярче, или тускнее, не нам решать. Ты увидишь мир таким, какой он есть, но только если останешься в стороне. Иди, тебя никто не тронет, будь нашим судьей». После того разговора я его больше никогда не видел. – А как же всеобщее прощение? – Живи мы иллюзиями, воплощенными в жизнь – это были бы не иллюзии, а измененный мир. Мир, который мы погубили, и который не пожелали спасти. И сейчас мы его губим, давим, выкачиваем соки из недр, а он нам отдает свою плоть и кровь, побелевшую и потрескавшуюся. Альфредо говорил точно исповедовался. Мальчик не ожидал такой публичности. – Своими силами я восстанавливал братство Парящих Кинжалов. Никто не желал в него идти, никто не верил в единство там, где каждый сам за себя, но я нашел людей, среди нищих. Вначале члены набирались из зараженных. Я хотел показать – не важно кто ты, твоя жизнь не пустое слово, пусть все почувствуют её. Мы перестали продаваться, я и сам не отнял ни единой жизни. При мне убийств не будет. Я их остановил, прекратил. Поднял с колен народ. Дела налаживались, но император ввел войска. Они не заботились об окружающей среде, ведь сами жили не здесь и сейчас, они жили куда дальше, за морями на Востоке. Если верить их разговорам, а я верю – в восточной части сохранились острова, полные растительности. Для них то был курорт, для нас – мечты о рае на земле. Мальчик терял реальность, он уходил в себя, и ощущал, как аналогично реагирует Альфредо. Тот рассеяно ворошил глазами пространство, будто они с ним угодили в кокон, где велся их насильный диалог. Мальчик ощущал струящуюся кровь, от которой ломило вены. Их глаза невольно переплетались, и они разговаривали, как в ловушке, если бы не то, что мальчик чувствовал себя способным смахнуть тяжесть как комара, что он и сделал, после уточнений – У меня вопрос. – Спрашивай уж… – Иридиум, откуда он взялся в таких количествах? – Кто его знает, слух ходил, что от повторного удара волны, расколовшей материк, в земле образовалась трещина, она разошлась шире, и из недр вначале полилась пылающая лава, а за ней иридиум. Однажды я даже услышал у путешественника, сходившего с дирижабля, что землю проело насквозь, как голодные крысы прогрызли сыр. Я в такие байки не верю. – Слишком наивные? – Слишком чудовищные. – Сколько лет я буду обучаться? – Учитывая твой возраст – около восьми. – А дальше? – Дальше – идти своей дорогой, выполнить то, что ты собирался. Не советую покидать нас до того момента. Ты попросту не выживешь. Если справишься с окружающей средой, то люди покоя тебе не дадут, а навык скрытности оттачивается одним временем. В дополнение ко всему – обучение проходит интенсивно, на землю ты сходишь на два часа, будешь обучатся маскировке, а я – следить. Как только я не смогу найти тебя не только в толпе, но и в безлюдном пространстве – ты обучен достаточно. Картографии и врачеванию научим мы, как и полезностям. У нас имеются школы, запишем на занятия, но при условии, что об обучении в ордене – ни слова. Все в твоих руках, сутки на раздумья. Как сделаешь выбор вернись сюда, я буду ждать ответа. – Спасибо, тогда я, пожалуй, пойду… подумаю – сказал он и представил, как рассекает пузырь. – Уф… – донеслось до него. – Мастер Альфредо! – ребенок повернулся. «Откуда взялся член братства?» – удивился мальчик. Дом стоял особняком, а выдвижной мост был задвинут. – Ты как раз, отведи мальчонку в дом, а я разберусь с поставками. – Ты еле стоишь, старина. – Прыткий малый, извел меня – проговорил Альфредо, скидывая со лба пот. – Я Алан. Алан не походил на местного. Загорелая кожа проблескивала под слоями одежды и маской—полумесяцем. Он не носил противогаза, имел тонкий нос без горба, а голубые глаза оценивали все, что видели. – Многие ненавидят тебя, парень. – За что?! Я только явился на остров! – За то, что жив, здоров и не кашляешь – как и меня, – он засмеялся. – Под открытым небом находится вредно, но у нас тут золотая шапка из механического города, поэтому не тужим. Они прошлись по соседним крышам, но явно не направлялись в сторону дома. – Куда меня ведут? – Ведут? Я подумал, ты не прочь осмотреться. Посижу в том здании – где вывеска болтается. Прогуляйся. Мальчик принял мешок с высушенными водорослями и направился к упавшему дирижаблю. Благо, он помнил, когда и как идти. На его пути встали склады, окруженные болотом. Ил и тина плотной пленкой закрыли поверхность создавая обманчивое ощущение прочной корки. Он спустился вниз, и всем телом навалился на трухлявое, давно прогнившее дерево. Оно упало мостиком. Пробежав вдоль узкого болотца ступил на твердую почву. Возле фюзеляжа сидело трое людей. Они отрывали деревянные доски от развороченного корпуса, вырывали куски материи и кидали в огонь, не вставая с самодельных кресел, наверняка вытащенных из кают компании. – Что забыл парень? – спросил человек, который выглядел старше всех. – Просто поглядеть на него. – Никогда не видел дирижаблей? – Н-е-а. – Ну смотри, мы разрешаем. – А он чья—то собственность? – Кто первый пришел, тот первый нашел. Мы первые – значит наш. – Вы собирали его также усердно, как сейчас разбираете? – Ну—ну, не дерзи так, мелочь не трогаем. Ты замерз, хочешь погреться? – Можно, я недавно из убежища выбрался, все… странное. – Аль солнышко уже не такое теплое да? – сказал он, подкидывая дровишек. – Не такое – согласился мальчик. – Ты вообще видел солнце? Не сейчас, раньше? Долго думая, что ответить, он решил не врать: – Нет, я с рождения жил под землей. – Ты хочешь сказать, что первый раз вылез наружу и побежал смотреть дирижабль? – Наружу я выбирался давно. Тогда меня поразило небо, но отец мне сказал – что это уродливое пятно по сравнению с тем, что было раньше. Я расхваливал постройки – он отвечал, что это лишь руины. И так на мои вопросы был все более и более краткий ответ, пока я не понял, что он не хочет говорить. – Жестокий он у тебя. – Был. – Ох, прости. Все мы бывшие. Ты садись поближе, грейся, вытягивай руки, огонь не кусается. – Я привык, и отец не был жестоким. Он говорил правду, не обещал золотых гор, не обещал даже ясного неба, говорил, как есть. – А как же вера в хорошее? Надежда? Он вспомнил плавающие останки в туннеле и медальон – Нет никакой надежды. Мальчик встал, поблагодарил за теплый прием и решил пройтись внутрь. Ржавая дверь поддавалась с трудом, отзываясь недовольным скрипом. Прогуливаясь по заброшенному салону и прикасаясь рукой к каждой шершавой поверхности он думал: Сильно ли изменится за эти годы? Сможет ли выполнить данное обещание? Даже до Темплстера путь оказался труднее, чем он предполагал изначально, что говорить об императорском замке, да еще и о попытке изменить все то, что было сделано не одной сотней людей. Безумная идея… Но она толкала его вперед, давала повод жить дальше, после смерти близкого человека. Здесь, продвигаясь к рубке, он решил дать клятву перед умершими душами. Он зашел в кабину управления и встал на колени рядом с лежащими в креслах скелетами. Он обещал никогда, никогда не отнимать жизнь, никогда не приносить боли и страданий, только дарить и делиться светом, кой теплится в его юном тельце. Зачем—то взял кость руки и поцеловав начал закапывать в землю, ввалившуюся через дыру в полу. Он встал с колен и очень долго смотрел в целые стекла, засыпанные плодородным слоем почвы, ранее плодородным, а ныне серым, напоминавшем пыль. «Все здесь, и я заражены. Известно, что лекарства не существует… Да и поможет ли спастись какое—то лекарство от гнева израненной природы?» – Не приведет к смерти моя рука. Каким бы чудовищем не оказался встречный, мы расстанемся с миром. Он развернулся, оглядел свое «изделие», и вышел плотно прикрыв за собой люк. – Парень – позвал второй, сидящий у костра – дал какой—то обет? В это место приходят тысячи людей, приходили… Они брали кость и копали. Некоторые пели песни о успокоении. Что видел ты? – Ничего. – Никто не знает ответа, но надежда есть, иначе судьба бы не привела тебя в это место. – А если вы ошибаетесь? – Лучше ошибаться и верить, чем не совершать ошибок, кроме одной, самой главной и роковой ошибки: бездействия. Ожидание не есть бездействие, помни мои слова. – Почему вы сказали про это мне? – Я говорю это каждому встречному, иди. Уходя, мальчик помахал рукой. Он не знал, что никаких встречных не было, и последний раз к дирижаблю подходили еще до катастрофы, когда он завершал конечный рейс, и что это тот дирижабль, на котором к убежищу летел его отец. Каменистую кладку распирали зловонные пузыри, сдерживаемые вколоченными в асфальт листами железа. Вот и все меры правительства по противодействию распространения заразы. «Прогуляйся» – говорил Алан. Было бы где. Он начал перебираться по валявшимся камням. Рядом клонились от старости стены, упираясь в изломанную почву. Пролез по сгнившей крыше магазина. Выломанное окно напротив вело в кухню. Он услышал шум. Присев на корточки, аккуратно подкрался и выглянул: Женщина кормила с ложечки ребенка. Кожа малыша облепилась язвами, а лицо покрыло пупырышками. «Он не выживет» – сказал ему внутренний голос. Мальчик порылся в карманах, и решился. Встал, кашлянул. Женщина испуганно обернулась, ложка выпала из руки, она закрыла собой малыша. – Я хочу помочь, укол, он спасет ему жизнь, вы должны мне поверить. Она молча смотрела ему в глаза. Он медленно подходил, мать не дрогнула. Он вытянул руку – Возьмите. Болезнь уйдет. Женщина долго смотрела, не шевелясь как статуя, затем протянула руку, готовая в любой момент одернуться, напряженно всматривалась в него. Получив шприц, она разглядывала надпись, и мальчик увидел в ее лице появляющуюся благодарность. – Спасибо, сердечное вам спасибо, молодой человек. Он даже не распечатан, где вы его нашли? – Оставьте себе. Он вылез через окно, и еще долго слышал доносившийся плач, она заплакала от радости. «Ее дитя будет жить, их крохотный мирок сохранился. Смогу ли я помочь всем? Или это глупо? Вот только что мне делать еще? Ждать подачки? Извольте». Глава – 6 — Обойдя крупный район по крышам, он вернулся назад, и начал искать Альфредо, но наткнулся на Алана, рассевшегося на потрепанном диване с открытым видом на восток – Как город? – Я ищу Альфредо. – Ты не любитель разговаривать, да? Альф не рассказывал, как мы добыли себе лаборатории? Как бурлаки – на веревках – вытягивали и разбирали эти убежища, из тех, что застряли по—выше. Сколько надышавшись запашком отбрасывало ноги, а сколько сворачивало шеи, когда срывались с обрывов. Но мы сделали это парень, ценой горькой, но сделали! Он с интересом следил за речью Алана. Такой энергичности он не видывал ранее. На острове все и ходили вразвалочку или изнеможенно побирались. Алан же, пышущий ей, а его лицо словно собирало солнце. Выкинув в трещину засорившийся фильтр, он встретил усмешку Алана – Пускаешь фильтры в расход? Под открытым небом долго находится вредно, но у нас, как видишь, шапка из механического города, поэтому не тужим. То ли дело – выросшие в туннелях. Они слепли на солнце. Так и сидят по убежищам. – Алан, а ты видел солнце? Алан лучезарно улыбнулся – Я посыльный, многое видел на бескрайне—красивой земле. – А мечи—стражи? Он нахмурился, ему почему—то не понравилась тема. Мальчик заметил, как он потёр колено. Алан провёл его до комнаты, где он пробудился и обещал навестить позже. Неудачное слово отбило у Алана охоту разговаривать. Альфредо нигде не было видно, он обрыл прилегающие здания, но они пустовали. Тогда мальчик взял со стола книгу, бросив рядом с кроватью наплечный мешок. Шестерни над крышами поскрипывали, перевозя куда—то джентльменов в костюмах. Накрапывал дождь, и сам того не замечая, он погрузился в дремоту. Лучи солнца, ласкающие лицо, разбудили его. Он поднял тяжелую голову и еще не совсем понимая, что пробегает по подбородку, выглянул в окно, на городские руины. Лучики упорно пробивались сквозь переломанные линии передач, сквозь разведенные навеки мосты. Пробирались, обходили стены и шли прямо, не обращая внимания на любые преграды, и делая из промозглых траншей багровые рубины. – Вот оно какое – солнце… Щипало кожу, с непривычки резало глаза. Мальчик залюбовался зрелищем, но одернул себя. Свесив с кровати руку, он нашарил таблетки. Излучение из—за разрушенного озонового слоя губительно воздействовало на живых. Завесив стену предусмотренным для данного случая полотнищем, похожим на фольгу, он начал разминку – обязательное действо, ставшее церемонией пробуждения. После утренних мероприятий он решил заняться самообучением, попутно завтракая консервами из мешка. Его влекло поглазеть на неразборчивый источник света, но руины уже заволокли тучи. Он быстро одолел книгу, взялся за вторую, затем за третью. Читал до середины ночи, и ложился спать. Пробуждаясь, он спешил к окну, но ему так и не довелось увидеть восход. Самообучение завлекло его с головой. Утро за утром, он с охотой брался за книги. И так в монотонном труде, пока не наступал день, когда возвращался Альфредо. Мальчик перелистывал страницу, когда почувствовал дыхание за спиной. – Ты молодец, справился с задачей. Я рад, что мои труды не остались напрасными. – Ваши труды? Давно за мной следите? – Неделю гляжу на тебя. Твой организм привыкает к низкому уровню кислорода. – Можно немного еды? – Конечно, я принес. – Это была проверка? – спросил мальчик, вспарывая ножом упаковку из-под травянистой каши. – В каком—то роде. – В лабораториях пакуют еду? – Наш остров участвует в торговле, это Тогу – так он назвал жидкую растительную пищу в растворе, пахнущую мясом, но ощущаемую как водоросли. – Дорого обходится? – Лекарства дороже, ешь и не ерничай. Я нашел в твоем мешке потрепанное радио. Пришлось повозиться, но теперь оно работает как новенькое. Хочешь послушать? – Не сейчас, я еще не дочитал главу. – Молодец, я положу его на полку. Альфредо положил радио, и вопреки ожиданиям мальчика остаться одному, включил приемник на среднюю громкость и насвистывая мелодию вышел на балкон. Вначале было то же самое шипение, что и тогда, на складе, где он его нашел, но спустя некоторое время оно сменилось человеческим голосом. Голос отдавал металлическим звуком и неприятно резал слух, но мальчик привыкал к скрежету. – Внимание, сограждане островной империи, будьте бдительны, чужие разгуливают по просторам, не пускайте их в дом. Не давайте пищи, не ведитесь на плаксивые или сластивые речи. Сообщайте о нарушителях в центр надзора вашего города, в случае отказа в гильдию протекторов. Во втором варианте срок обжалования ареста – неделя. Повторяем – соблюдайте бдительность, если есть возможность, собственными руками остановите преступников. С уважением ваше городское управление. Запись стояла на постоянном повторе. Ее прерывали лишь изредка звучащие песни. – Радио настроено на восточные частоты, пришлось усилить сигнал, и подключиться к сети антенн. Затея далеко не из простых, провозился с проводочками… Подключить их к кольцевым зданиям не проще, чем сговориться с торговцами. Просветители не любят, когда за ними шпионят. – Я снова не услышал ваших шагов, – досадно проговорил мальчик, и тут же добавил, – чужие… Это они о нас с вами? – Чужие, посторонние – да. – Есть еще какие—то радиостанции? – Рановато бы тебе о них знать. – Покажите. Под динамиком имелась задвижка, отворив которую мальчик увидал черные и белые нитки, перебегающие со строки на строку, складываясь в киноленту. За нитками шел звук, похожий на швейную машинку, а под отворачиваемым держателем вертелись катушки. Изображение стабилизировалось, и он опознавал фигуры, движения и лица говоривших, насколько это позволял экранчик величиной с его ладонь. На настроенной станции рассказчик говорил историю. У него погибла семья, их остров ушел под воду, он вытащил дочку из завала, а жену не нашел. Угнал у соседей лодку, одной рукой держал девочку, а другой греб изо всех сил, втыкал весла в воду. Одно обломилось, и он усиленно налег на второе. Мальчик оторвался от прослушания и уловил грустную улыбку Альфредо. – Почему вы улыбаетесь? Это же… – Слушай дальше – со вздохом сказал он и отвернулся к единственному целому окну. Мужчина увидел своего деда, тело которого плыло по поверхности, слегка погруженное внутрь. За дедом течение заволакивало и других. Соседний остров тоже ушел под воду. Лица утопающих омывались со всех сторон водой, маленькие волны плескались о их тела, а он греб. Рассказчик уже рыдал, проглатывая слезы, но слушатель в эфире встал с кресла: – Вы кому—то помогли вылезти? – Нет – честно ответил мужчина. – Понятно. Вопросов не имею. Мужчина продолжил рассказ. – Дочка моя, солнце мое, заболела и сын, простыли, но лекарств… Один лишь флакон с мазью под нос, утащенный у надзирателя, работающего на заводе. Пробрался к его ящику и вскрыл. – Когда это произошло? – Месяца два назад. – Какова причина воровства? – Вам еще нужна причина?! Да у нас умирают тысячи, одни за другими, а вам нужна причина?! Эфир на миг поставился на паузу, сидящие зашептались. – Он возражает! Какая дикость! – Под стражу! – прорвался сквозь радиомолчание командирский голос. Щелкнули дверные замки и эфир возобновился, но центральная часть картинки не формировалась. – Присобачили к креслу – сказал Альфредо. Мы слышим посторонние голоса лишь по той причине, что твой приёмник соединен с каналом прослушки. Мужчина дальше рассказывал свою историю. – Лодка дала течь, мне пришлось ее покинуть на ближайшем островке. На нем все было спокойно, люди гуляли по дорогам, и не обращали внимания в сторону моря. Я поднялся по торчащей из воды лестнице наверх, и долго глядел на фонари. Как давно я не видел света. И вы можете себе представить? Подходил к каждому горожанину, просил денег, еды, помочь чем—ни будь, а они мне все: Иди работать неуч. Ребенка пришлось оставить в одном из домов. Вернулся я уже с дочерью, а они отговаривались и отвечали мне презрением. Один даже оттолкнул со всей силы, и сказал, что если я подойду к кому—ни будь еще раз, то он пожалуется лорду—протектору, и меня упекут на всю жизнь работать в подземные рудники, наполовину затопленные водой. Звук записывающего под диктовку пера. – Поговорим о проступке. Что вы сделали? – Мне пришлось достать еду, и взять немного из мясной лавки. – Вы имеете ввиду обокрасть? – Я не оправдываюсь, но, думаю, в моем положении все объяснимо. – Поздно думать – с менторским тоном донесся женский голос. Мальчику оставалось догадываться, кто из сидящих произнес это. Их лица скрывала тень, а фонари били в замаскированный квадрат, где, вероятно, прикованный, защищался мужчина. – Сколько вы взяли? – Парочку рыбин. – Конкретное количество, размеры. – Я не помню, не считал! – в маскирующем интонации записывающемся устройстве проскользнуло отчаяние. До ребенка дошло, что голос осуждаемого искажался намеренно, ему придавался дерзко—наглый акцент, дабы вызвать у публики «справедливый гнев». – И все? – Не—е—т, еще я добыл жаропонижающие и инъекции. А диктор вскочил, торжествуя над тем, что победил его уверенность. – Не могли бы вы показать их все? Мужчина заторопился, и из динамика полился нервно—гадкий голос – Сейчас, только развяжу мешок. Раздался звук падающих пластиковых банок. Затем шорох, видимо мужчина лазил по полу и собирал банки. Затем поставил на стол. – Но здесь куда больше, чем нужно вам. – В моем положении… – Что вы заладили! В вашем положении, в вашем положении! Думали попасть в новостную сводку страдальцем? Сейчас мы спросим у народа, что граждане думают по вашему поводу. – Дочь умерла… Сын пропал. – Плохой отец, коли не уберёг – услышался третий голос со стороны. – А вот и первый отзыв в нашей радиостанции, достаточно или послушаем дальше? – Я сидел перед радио и думал – пробовал звук своего голоса попавший в прямую трансляцию. Этот кретин решил все проблемы воровством. Даже если его история правдива, то как объяснить то, что мы – представители городского общества, сутками пашем, зарабатывая на еду, а эта скотина тащит наши сбережения. Мы можем из—за него лишиться отпуска, и просидим в городе, пока какой—то, извиняюсь, трутень пирует. Следующие комментарии выливались наружу, заполонив эфир проклятиями. – Стойте дорогие мои, хватит! – прогремел голос ведущего. Давайте взвесим! Примем решение! Судьба вора в руках свободного народа! Выбирайте, ведь империя великодушна и каждый голос имеет вес – сказал он радостно. Позвоните на радиостанцию, и наши сотрудники выслушают любое мнение. А сейчас мы ждем ваших звонков. Минута молчания, и мальчик ее прервал: – Что это было? Они… издевались над ним. – Долгая история – поубавил громкость приемника Альфредо. В основном, волна нанесла ущерб западному Севергарду, восточная сторона практически цела и невредима. Сейчас там светит солнце, зайчики отражаются от слегка загрязненной отходами воды. Люди не видели тех ужасов, которые испытывали мы в течение всех этих лет. Мало кто с востока знает, что случилось здесь. Любой опрошенный житель имперского города скажет, что единственным проявлением катастрофы было похолодание и наводнение, сгубившее урожай да подтопившее пару городов. Более памятливые вспомнят сплошную неделю дождей. А причина – просчет ученых под начальством Говермана. Так объявили в прямом эфире много лет назад. – Он действительно это сделал? – Ходят слухи, что он был честнейшим человеком на земле. Но его предал собственный сын – сдал чертежи, которые и представило правительство обществу. На каждом листе стояла подпись Говермана. Думаю, тебе будет понятно, после того как ознакомишься с историей поплотнее, почему люди поверили и возненавидели всех нас столь сильно, и его в особенности. – Не понимаю. – Они считают, что трагедия произошла по его вине. Будто он вел открытую войну, убил неисчислимое количество жизней, вел агитацию опасности исследований, а сам тем временем подпольно занимался ими. И под конец, передал разработки Барданору на проведение эксперимента, чтобы снять с себя ответственность. Если он удачен – то он покажет свою подпись и станет героем и самым влиятельным человеком, а если нет… – вот так его и подставили. Подробностей мне неизвестны, надо иметь изощренный ум, которым, увы, я не обладаю. – Его обвинили только по бумагам?! – Еще были записи. Он действительно вел тайные разработки на пару с кем—то. Результаты наработок ученый записывал своим голосом на диктофон. Записи нашел отряд гвардейцев, посланных после катастрофы найти и разыскать его, чтобы представить Скрижальному Суду. Для доказательства вины Скрижали большего и не нужно. В эфире раздался треск и ведущий снова появился в эфире. – Что предпочтут почтенные господа? Ему повезло, голосование… Стойте! еще звонок! Возьмем трубку? Загудели одобрительные голоса – Он может стать решающим! – Здравствуйте, рад предстать на опросе среди коллег и единомышленников. – Озвучьте же с чем пожаловали! – торжественно выговорил ведущий. – Почему умерла его дочь. Лекарства должны были помочь, их было достаточно много, так почему? Я – госпитальный брат, осуществляющий заботу и омовение умерших. При вскрытии тела я не нашёл осложнений. – Я принял часть лекарств. Мне казалось, что заболел серьезнее, все плыло пред глазами, а изо рта шла кровь. – Ложь не способствует процессу суда. – Процесс?! Я поднялся в башню на такую высь, чтобы рассказать свою историю, заставить задуматься о том, что небольшой кусочек хлеба, одна таблетка, стакан воды – спасут кому—ни будь жизнь! И с людей не убудет, и пострадавший благодарен. – Дело принимает серьезный оборот – проговорил ведущий. Мы вывесим на радиостанции таблицу со статистикой, и там цифры будут меняться. Экран—полотно находится над входом в башню, проголосуйте – измените судьбу! Повременив, ведущий дал публике заново взвесить свой выбор. – Объявляю перерыв, ждем результатов. Пол часа, и молчание нарушил механический голос: – Статистика гласит: девятнадцать процентов против восьмидесяти одного. – Решение принято. Именем закона… (здесь было много слов, о законодательстве, правосудии, но мальчик не слушал их, он был ошеломлен) свободный народ принял решение, которое гласит о том, что вас ждет смерть. Мужчина вскочил – Это несправедливо. – Сама жизнь несправедливая штука, и вы своим примером это показали. – Внимание! Сын потерпевшего! – вмешался осведомитель на радиостанции. – Впустите его – ответил ведущий, я хочу на него посмотреть. Вошел ободранный и испачканный грязью мальчик, все руки покрыты синяками и ссадинами. Лицо исполосовано будто чьими—то когтями, ухо разодрано, но он выглядел веселым и улыбался. «ПАПА!» – он хотел броситься к нему на шею, но, под руки схватили охранники, и рявкнули. Тот притих, и его вывели из зала опроса. – Сын говорит, что хочет видеть отца – сказал осведомитель. – Он его увидит – ответил с кисло—сладкой миной ведущий. – После сожжения. Казнь назначена на завтра, после обеда. Все желающие могут прийти на площадь Высокий Сквер. Дети наше будущее, а он пренебрег ребенком и заботился о личном благополучии. Он сам выбрал свой путь, и выдуманная апология не смилостивит верные голоса империи! Забота о наследии – нашем будущем – верный залог успеха и спасения человечества! Голос ведущего потонул в аплодисментах. – Невозможно – нарушил тишину ребенок. Просто невозможно… – его разрывали слезы. И большего он не мог произнести. Альфредо сел рядом, ласково поглаживая по голове – Пойми, в мире бывают… противоречивые вещи, и тебе, когда—ни будь придётся с ними столкнуться, и ты должен быть готов к ним. Только познавая боль мы научимся ее принимать и отпускать. Познание мира проходит не только сквозь призму радости, счастья, любви и понимания, но и гадкое, кое мы силимся не замечать. Ощути на себе. Ты примешь правильный выбор. Ошибки совершаем все мы, не бойся их совершать. – Мне все равно страшно – сказал мальчик прижавшись к Альфредо. Он опешил и просто держал руки перед собой, не отталкивая его, но и не обнимая в ответ. – Как и здравому уму, неизвестность пугает, но пока ты не вырос, я всегда рядом, хранитель, а когда вырастешь – ты выберешь чьим хранителем станешь сам. Это может быть семья, или что—то иное, но не советую познать одиночество. В условиях нынешнего обитания, сложно придумать более грустной истории. Хлопнув в ладоши, Альфредо встал – Заканчиваем разговоры, завтра начнется новая жизнь, я буду ждать тебя внизу, у первого этажа ровно в девять. Теплой ночи. Он поставил на стол ночник, отливающийся новизной и блестящий под звездами, – Что это? – Световой Камень, аборигены поговаривают, что они свалились с луны. – С луны? – Подмёрзнешь – прижми к телу и расслабься. Повертев его, Альфредо запустил пальцы во впадинки и голубой огонёк обволок кровать. Он ещё раз поглядел в глаза мальчику и вышел. Глава – 7 — «Он не испорчен, невинный, повидавший слишком много. Чей это ребенок?» – рассуждал Альфредо, поднимаясь по тросу наверх одного из крутящихся колец. Ловко минуя стекла, он с удовольствием отцепил лебедку – практичная штучка, и цепляется за любую сталь магнитом. Ему надлежит обыскать кучи папок, исследовать персонал восьмого убежища, если о таковом найдутся бумаги, и сверить схожие медицинские карты. Альфредо не покидала мысль, что парень неспроста затесался на остров. Вчера он под предлогом проверки здоровья, провел полное, возможное в их условиях обследование мальчика, и сейчас восстанавливал в голове отложенную на полку информацию. Поднявшись по крутому скату на самый верх, он молниеносно переметнул тело за край перил и сбил охранника с ног, резко развернулся и ударил в сонную артерию ребром ладони. Прощупал – живой. «Полчаса у меня есть, не больше». Металлическая маска скрывала часть лица. Ту часть, где стояло клеймо, нанесенное им очень давно. В те времена никто еще не подозревал о чудодейственной силе иридиума в ограниченных количествах. Ему не шибко повезло со способностями. Посредственность или крайность – вот приговор иридиума, но они компенсировали его недостатки, в связи с чем он превзошёл братьев ордена. Не имея слабых мест, опережал соперников и выходил победителем. Он прикрыл глаза, и сквозь закрытые веки увидел мир в другом свете, словно датчик, чувствительный к вибрации и отзывающийся на дуновения энергии. Протекторов в здании не было, и слава на то богам. Шупомодавляющие плащи протекторов дополнялись фурнитурой из металлических вставок и аппликаций, стимулирующих силу действия «клейма». Они не носили тяжелой брони, как ликвидаторы. А справиться даже с обделенным способностями протектором не так уж и просто. Тем более если учесть, что они являются носителями таких же клейм. Новичков в гильдию протекторов не берут, его вмешательство с применением клейма сразу бы почувствовали. Значит у него больше тридцати минут. Подкравшись к стеклу в потолке здания, аккуратно приложил руку. Температура слегка повышена, в этой комнате кто—то есть. Он чувствовал пар, наслаивающийся от дыхания внутри. Человек затревожился и бросил взгляд наверх. Альфредо едва успел подтянуть плащ теней, обретая невидимость, и с замиранием сидел и глядел в глаза стражнику, шепча про себя: «Здесь никого нет, уйди». Человек оказался на удивление чувствительным к инородным силам, и слишком долго разглядывал края стекла, пытаясь выискать причину беспокойства. Альфредо смерил взглядом высоту. Часы щелкнули – миновало деление. Больше терять времени он не мог, поэтому, направив силы в ноги, прыгнул, четким движением в полете прорубил круг в окне клинком, и, падая вниз, подхватил летящее стекло в воздухе. Приземлившись метнул нож из рукава в охранника. Тот только и успел повернуться боком, собираясь кричать от боли, как Альфредо уже был рядом и могильным голосом шептал на ухо: – Либо ты не разглядел жертву и порезался, либо ты мертвый охранник. Быстрое кивание головой вверх и вниз немного успокоило. Альфредо машинально приложил руку к шее: Не соврет… – Прости. Кровь, не успев вылиться, была остановлена впрыском азота из баллончика под ладонью, а охранник с немым криком и зажатым со спины ртом корчился в судорогах. «Встанут еще жертвы на моем пути?» Тело он подвесил в самом темном углу, за полкой книг. Со стороны выглядело будто он повесился. Благо протекторы не скоро проведают о «диверсии». Альфредо сожалел о содеянном, что—то случилось с его головой в тот момент. Эмоции… они нахлынули слишком резко, прогрессировала болезнь, о которой он не распространялся в братстве дабы не подорвать свое влияние. Она вводила в ярость и безумие. Аптекарь сказал, что лечение отсрочило конец. «Сколько лет мне осталось?» – на этот вопрос аптекарь сказал, что природа её не изучена, и что воздействие ослабляется, как ни странно, принятием повышенной дозы иридиума. У него уже начались проблемы с печенью, и он решил быть спокойным и рассудительным всегда. Пытался последние три года жить спокойно, не участвовал в играх со смертью, но она неотступно шла след в след. Доза приносила ужасающую боль, но ярость отходила на второй план. Подпитка метки иридиумом превращала ее в ночной фонарь, кой он скрывал под маской, а когда свет одолевал и сталь, и щетину, он вырезал плоть, нараставшую обратно. Так он жил, и проживет, возможно, еще с дюжину лет, если не умрет раньше от облучения, передоза иридиума, или пока не откажет что—то в организме. Он уже перенес операцию, и ему сказали, что будут следующие припадки, когда он пытаясь подавить необузданный гнев, хватал пузырьки концентрированного иридиума и вливал внутрь. Завершение коридора, глухая гермодверь. Снова закрыл глаза и «прощупал» на тепло примыкающий за дверью ход. Живых там нет. Он отсоединил от браслета на запястье прибор и вытащил его из рукава. Похожий на круглый счетчик, который крестом пересекали две линейки. Приложил к механическому замку. Отвибрировав, тот зафиксировался на щели. Тогда Альфредо нажал на кнопку в центре, и метнулся к стене. Прибор издал скрип, и из маленьких отверстий, находящихся по его краям пошел пар. Скрип усилился и так—же быстро прекратился, не успев порезать тонкий слух. Дверь бесшумно приоткрылась. Вернув «открывашку» на браслет, он закрыл за собой дверь. «Только детальный осмотр покажет им следы взлома и царапины на замке» – так рекомендовал ему «открывашку» торговец с Фернара. В огромном зале было светло, и освещение играло на руку Альфредо. Плащ теней становился невидимым только под ярким солнцем и перекрестным освещением. «День и площадь – идеальные условия для убийц» – сказал, как—то Корнилион, мастер над связями и секретарь Вольных Островов. Альфредо прогулочным шагом прошел мимо рядов стражи, тихо напевая музыку, и улыбаясь недоумению на их лицах. Один даже арбалет вскинул наизготовку и выстрелил на шум, вызвав неодобрение товарищей: – Недоумок, тут никого нет. – Слабонервный толстяк. Охранник и вправду обладал довольно полной фигурой. Альфредо подождал пока все отвернутся и открыл дверь. Та успела скрипнуть. Все взгляды в тот—же момент обратились к ней, но она была закрыта, – Впрочем, как и все время – сказал один из них. Вот и архив. Когда он влез сюда впервые, его изумила продуманность. Архив делился на сектора, а от пола до потолка стеллажи пронизывали трубы, по которым они перемещались вверх и вниз. Конструкция архива представляла собой шахматную доску в разрезе. С помощью регуляторов, встроенных в полки сортировалась информация, и соответственно, стеллажи с нужной опускались к полу, хотя передвижение некоторых секторов было ограничено, поэтому чтобы добраться до необходимой записи, к стеллажам прилагались лестницы, а сами они выдерживали вес пятерых взрослых людей. Здесь имелся компромат на каждого, проживающего до и после катастрофы. Маскировка спадала в полумраке. Висячие секции загораживали свет ламп. Пробираясь сквозь кучи пыльных бумаг, он искал ранние экземпляры, не помеченные датами. Просветители частенько наведывались в архив – заметил он оставленные на стойках подле раскрытых каталогов поросшие плесенью стаканы с вином. Кто—то засек их за пьяным чтением и спугнул, что подтверждалось тщательно затертыми пятнами на полу и разводами на зеркалах. Значит уборщик небольшого роста и к тому же ленив. Он прихватил тележку, стоящую в углу и начал складывать в нее стопки книг, мимоходом расфасовывая валявшиеся по полкам. Густой воздух еле проталкивался и оседал в легких. Альфредо отвык от таскания тяжестей. «И кто бы подумал, что сборники памфлетов и статеек столь увесистые?» Когда он свернул к последующей секции, его дернуло током, он качнулся и прищемил ногу. – В бездну её! Тележка была зафиксирована в канальцах, да так, что не отклонишься от их хода и не поднимешь. Защитный механизм отпустил голень – Понаставят капканов… – проворчал он, ощупывая конечность. Цело. Стальные вставки изрядно помяло. Он посгибал ногу – потребуется замена. Система блокировки, обхватывала колесики клещами и зацепила штанину. «Неужели кто—то утаскивал из архива тележки?» Альфредо приподнялся, оперившись на стеллаж. Топот раздавался за архивом. Полосатые индикаторы на стенах прогревались после вечерней стужи. Они отреагировали на шаги. «У нас гости». Как знал Альфредо, датчики размещались у поперечных окон и входов. Он запахнул плащ, тая среди секций. Проволочив тележку с карточками, списками и досье он затолкал их в сортировочный шкаф, который по вбитым на панели инициалам выводил на отпечатанную бумагу отрывки, где встречались искомые слова. Повторив операцию раз с пять, он не добился успеха. Вот и все – упав на пол, и глубоко вздыхая затхлый воздух подумалось ему. Заряд плаща стремительно падал. Пора действовать осторожнее. Он обострил чувства, в первую очередь чувство опасности и наблюдающего взгляда. Стражники переминались с ноги на ногу, он ощущал тревожную атмосферу в их сердцах. Смерть нависла над архивом, но Альфредо свыкся с её присутствием за годы на острове и не придал ей значения. Он мог расходовать энергию в огромных количествах, болезнь сжигала не только иридиум, но и оставленные им токсины. «Единственный ее плюс» – подумалось ему. Спешно пролистав том, он отодвинул ненужную книгу на подставку, выпирающую под стеллажом. – Так не пойдет. Он забрался по передвижной лестнице на стеллаж. С помощью регуляторов у боковых стенок полки, подвесные стеллажи передвигались вдоль удерживающих их трубок. «Придется засветиться». Перешёл на лебедочный лифт и повернул полусферу контролера. Секции зашевелились, но крепежи открытой кабинки держали её неподвижно. Альфредо ждал, пока архив завершит сортировку и не поднесёт к кабинке стеллаж с готовым материалом. Он работал на удивление бесшумно, процесс был отлажен, и не загляни в сектор сортировки постороннее лицо, стража и не догадается, что он тут рылся. Альфредо заинтересованно глазел на то, как слаженно действовала машина. Притягивала магнитом стеллажи, и документы по прорезям сами переезжали на новое место. Альфредо погрузил пальцы в пепельницу на поручне, вытаскивая недокуренную сигару – Омерзительно – сказал он и запалил её. Фимиам разнесся облачком над парапетом. «Толковые ребята, не крутят дурь, а сбирают в имперских садах. То ли нам всовывают объедки». Кончив её докуривать, он надавил на полусферу, и та, пыхнув, подала ток в кабинку. Его взнесло к потолку. Стопки книг уже выстроились напротив лица. Отсортировал по собранным сведениям о вакцинах – без эффекта. Вспомогательный двигатель заглох, представив глазам Альфредо разбитую на куски карту. Стеллаж раскрылся как обертка от конфеты. Он дотронулся водянистой поверхности карты и его иридиумовая метка вспыхнула. Горные вершины преобразились. «Видимо, архив запрограммирован на контактирование с помеченными. Что тут у нас?» – Альфредо раздирало любопытство. Он инстинктивно огляделся, поскольку его уже ловили «увлеченным работой» Обертка тут же свернулась. – Ты и на окружение реагируешь? «Такие тайны и без охраны?» – почесал он подбородок. – Я могу за себя постоять – донесся отзвук. Альфредо схватился за меч, но метка не подводила – архив пустовал. Он с подозрением прислушивался к свистящим трубкам. Напряженный слух улавливал… птичье пение? Исходившее с карты. Пение всё отчётливее проскальзывало в уши. Его заманил захватывающий вид, и он впился в карту с охватившим душу чувством ностальгии. – В бездну остров… – прошептал он пьянея. На окружающий мир, отдающий серостью, наползли висячие сады. «Солхеймские колонны!». Вспомнилось, как гуляли с женой меж террас, по настилам из циновника – объемной одуванчикоподобной травы, греющей босые ступни как махровый ковер. Пух ниспадал с деревьев, а раскинувшееся озеро заполонили алые лепестки. И он, неотесанный, небритый, в паре с изящной и очаровательной незнакомкой. Возвращение с войны и трофей в виде хрупкой талии и сладкого голоска. Что еще нужно мужчине? Из головы выветрилось, где он находится. Альфредо судорожно трогал жидкую пленку, отделявшую его от цветущего мира, будто это сближало с многоцветным отражением. Но он не отличал явь ото сна. Краски слились, и пред ним распахнулись долины, поля, безвестные берега и тропические джунгли. Он соскучился по пёстрым тонам, и, вдыхая пышный аромат виноградников, оживлялся, а со скул сходили глубокие морщины. Невиданная резвость прибавилась в дряхлом и ссохшимся теле. Карта откликалась на малейший жест, импульс, обгоняя полет мысли. Его дыхание стало прерывистым. Суетливо погрузившись в неё он примечал города, разъездные дороги, лесные насаждения, пальмы, озера, реки, разводные мосты. Паромы, снующие на восток, кочевники, отслеживающие стадо. Альфредо вгляделся сильнее и уже различал голоса. Казалось, еще немного, и он поймёт о чём они говорят. – Альф? – тихий женский голос отвлёк его. Он понесся за ним. «Вот! Вот! – Сонмир! А за перевалом, над пурпурной долиной – Башня Благоденствия, обрушающаяся на искаженное от ужаса лицо жены» Он ощутил, как намокли щеки. Верно, он плакал. – Это ты! – он целовал смазанное краской лицо. Нарисованное, а какое теплое! Родное! – Мы уйдём отсюда, уйдём вместе – дай мне руку! Но ведомый непонятной силой, он перенесся к колокольне, вырвав кусочек её платья. «Ради всех богов, вернись!» Его оторвали от неё! —Альфредо цеплялся из последних сил за незримую полосу, за шпиль Башни, но ветер сорвал тело и нещадно понес на север. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/kirill-kyanganen/imperiya-mashin/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.