Игрывыгры

Игрывыгры Петр Ингвин Любовь, псевдокриминальные авантюры за гранью здравого смысла, приключения… Главный герой – пешка в чужих играх, но только он получает истинный приз, для самих же игроков жизнь – игра, они превратились в игрывыгров – не умеющих остановиться азартных адреналинщиков, забывших о том, что составляет настоящее счастье. Игрывыгры Петр Ингвин © Петр Ингвин, 2019 ISBN 978-5-4493-0543-5 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Часть первая Эпиграф Трудно быть хорошим. Питтак, один из семи мудрецов Древней Греции. *** – Шевельнулся. Сейчас глаза откроет. – Работаем. 1 Не голова, а колокол. И дятлы внутри. Поубивал бы. Почему так бесчеловечно ярко? Хочется зажмуриться, а никак, глаза закрыты. Свет бьет сквозь веки, пришлось закрыться рукой. Затекшее тело подмерзло, его ломило и выворачивало. Очнувшись окончательно, он приоткрыл глаза: «Что со мной? Где я? И… кто я?» Утро. Очередное утро. Наверное. Или уже день. С первым вопросом – «что со мной» – разобрались. Похмелье с отягчающими обстоятельствами. Вчера вышел в отпуск, с друзьями отметили. Дома, когда добрался, добавил. Дома. Ага. Жена. Дети. Почему так тихо? Разошлись по местам отбывания трудовой и образовательной повинностей? Вот и второй вопрос отпал. Он – Михаил, печатник районной типографии. Отец троих детей, ныне отправленных на летний отдых. Обладатель квартиры на окраине, где уже много лет как рясой затягивалось постепенным благополучием болото, которое другие люди в других обстоятельствах зовут жизнью. Затягивалось, затягивалось… и затянулось. Оттого и похмелье, далеко не первое и не последнее. Осталось узнать «где я». На родные пенаты холодное помещение не походило. Взгляд скользнул по сторонам. Белый потолок, нервирующие люминисцентные лампы, кафель цвета обморока, простынка с лиловой кляксой печати… Руки пробежались по груди. Потом по плечам, по бедрам, по пальцам… упс! Ни верхней одежды, ни нижней. Даже кольца обручального нет. Сволочи. Ничего нет. Вообще. Вытрезвитель? Больница? На первое не похоже, опыт есть, а если больница – что случилось? И почему так нагло обобрали? Проблем захотели? Будут им проблемы. Сброшенные ноги пола не достигли, а в черепе, едва корпус принял первую ступень вертикальности, зашумело. Сидеть, когда извилины водят хороводы, это вам не лежать. Стало ясно, отчего многие ракеты взрываются на старте. Видимо, ощущения те же. Потому и последствия. Ну положите обратно на стапели… Как же гадостно во рту и мыслях. Трудно сфокусировавшийся взгляд упал на собственную ступню, глаза долго и бессмысленно таращились, не смея поверить: на пальце красовался клеенчатый номерочек. До сих пор было зябко снаружи, теперь и внутри похолодело. Такие номерки выдаются в двух случаях: при рождении и наоборот. Первое отпадает за давностью лет и полной нелогичностью. Остается… Морг. Все соответствует, если верить кино. И простынка, которой конфузливо прикрыт, и жесткая стальная каталка на колесиках, что используется врачами для перевозки тяжелобольных… или таких вот начинающих трупов, как он. Но он жив! Лежак непотребно проскрипел что-то вслед рывком поднявшемуся Михаилу. Вокруг никого. На вешалке поник рукавами одинокий медицинский халат. Замечательно. Одеяние плаксиво треснуло на плечах, настроение взлетело, через миг любопытный нос был высунут за дверь. Тоже пусто. Длинный коридор. Несколько запертых дверей. Потерявшие чувствительность ноги ступали по ледяному полу со стуком робота, мышцы деревянно скрипели, но Михаил упорно пробирался дальше, исследуя покинутое живыми здание. Все закрыто, все выключено. Приятная новость: у входа кем-то забыты грязные резиновые сапоги. Как же хорошо в обуви, даже мысли прояснились. И подкинули информацию: на улице – ночь, если верить виду за окном. Понятно, что все разошлись по домам. Окно! Сладить с защелками и внутренними запорами оказалось плевым делом. Створка распахнулась, Михаил вкусно вдохнул, неуклюжий прыжок вынес его наружу. Жена, наверное, уже с ума сошла. Впрочем… Если она в курсе, что его отправили в пристанище транзитных пассажиров совсем не на экскурсию… Думать не получалось, мозг напоминал забытые на плите макароны: всё слиплось и подгорает. Инстинкт выживания орал: выключите меня или плесните водички! Водички не было. Только ведущая в реальность полоса асфальта, что во тьме казалась черной. Черная полоса. Символичненько. – Молодой человек! – раздалось из-за деревьев, мгновенно уведя от интересных размышлений. «Это я-то молодой?» – порадовался Михаил. В свои сорок с хвостиком… гм, с хвостом, еще крепкий, но прилично взрыхленный сбежавшими годами, он кроме пренебрежительного «мужчина» и окликательно-веселого «эй, дядя» ничего не слышал от созданий, подобных источнику приятного голоска. Созданием была молоденькая девушка – очаровательная, темненькая, но при том светло-яркая. В кофточке и не соответствующей обстоятельствам и времени суток мини-юбочке. Аккуратная, ароматная, аппетитная. А-а-абалдеть. Неважно, что начинается на «о». Если всё в жизни начинать, как велят правила, никогда ничего не начнётся. Девушка крутилась около машины, которая, словно свинья в лужу, зарылась брюхом в непроходимую грязь. Видимо, ей (машине) там нравилось, просьбы выбраться самостоятельно свинский агрегат игнорировал. – Вот. – Ночное чудное видение развело руками в направлении проблемы. Странный наряд прохожего девицу не напугал, а лишь позабавил. Ночью, на пустой улице… Михаил на ее месте засел бы в салоне, заперся и не высовывался, пока пальцы лихорадочно набирали бы все имеющиеся службы помощи. Или друзей и родственников. Она же, видно, жизнью еще не ученая. Сесть бы самому за руль, да враскачечку, благо, в армии всему научили… в свое время. Тогда этой машиновладетельной пигалицы еще на свете не было. Но: подумает, что угнать хотят или чего другое нехорошее. Поэтому… – Подтолкнуть? – Ладони Михаила выразительно показали, как он собирается помочь. Девушка собралась что-то сказать, корпус развернулся… Открытый рот так и остался открытым. Лицо уставилось на растопыренные ладони, выражение на нем менялось ежесекундно, а глаза Михаила с запоздалым самоуничижительным озарением уперлись во вздымающуюся грудку, четко обрисованную и идеально подходящую для случившегося жеста. Едрить твою через пень-колоду, ругнулся он под нос, пока руки опускались. Пострадавшая от коммунальной безответственности напряглась: – Что-что? – Садись в машину. Чтобы скрыть смущение, сказал он это по-отцовски сурово, посчитав с высоты возраста, что имеет право. – Зачем? – донеслось в ответ. Как ей только права дали. – Рулить будешь! Зачем таких вообще за руль пускают? Он бы законодательно запретил женщинам водить, если на вопрос о результате приложения силы к не желающему слушаться объекту ответят неправильно. Потому что думать надо о застрявшем автомобиле, который надо толкать, а не о том, о чем они думают. 2 Дымка светового фона над городом напоминала экран защиты от всего-всего, придуманный и с удовольствием вставляемый фантастами в любое произведение. Клубящееся марево пресекало взгляды наружу мира, а также давило встречные попытки звезд и галактик донести свет до братьев меньших. Луна спряталась, но основная часть неба оставалась чистой и ясной, как дисплей свежекупленного гаджета. В такую погоду хорошо наблюдать пришествие инопланетян, даже если их нет. Время суток тоже соответствовало. Если б таинственная незнакомка выпустила щупальца или обратилась в плотоядное насекомое, Михаил бы не удивился. Удивление сошло на нет еще в комнате с нервным неоном. Пока девушка располагалась на водительском месте, он обошел машину по кругу. Лужа оказалась громадной. Чтобы толкать, нужно залезть по колено. На Михаиле как по заказу были высокие резиновые сапоги. Бездарной ночной вороне его само провидение послало. – Заводи. Выровняй колеса. – Как? – Прямо! У тебя автомат? – Что? – Коробка, говорю, ручная или автомат? Механическая или автоматическая? Коробка передач… Ну, рукоятка между кресел с цифрами или буквами? В направленных на него глазах воссияло великое облегчение. – А-а! Автомат. А что? – Тогда подгазовывай потихоньку. Где-то в подбрюшье хрюкнула отлипшая грязь, и стальная свиноматка выползла из месива. Одновременно помощника обдало мокро-грязной изморосью. Забрызгало все: халат, лицо, ноги… – Извините пожалуйста… я случайно… я не хотела… – Да понимаю, чего уж. Девица с восторгом обежала освобожденное средство передвижения. – Вы врач? – Она обернулась к облеопарденному спасителю, чьи недавно белые рукава оттирали с лица, ног и прочего знаки хищного отличия. Ей стало неловко. Не успев получить ответ на первый вопрос, она добавила: – Вас подвезти? Вот и хорошо, что не успела. – Да, пожалуйста, если не затруднит. Салон сверкал, и пришлось постараться не коснуться поверхностей запачканным фронтом. Дверца захлопнулась, прозвучал адрес, в ответ юная водительница поморщила лобик. – Не близко, – сказала она. – Другой конец города. – Если не по дороге… – Перестаньте, я не о том. Двигатель злобно рыкнул на хозяйку-неумеху, машина сначала задумчиво, затем все более резво поскакала в сторону широкого проспекта. Именно поскакала. Короткая тряска по ухабам не давала говорить, каждая челюсть жила своей жизнью, головы стремились сыграть со стеклами в футбол по бразильской системе. Вскоре ямы сменились дребезгом укатанного проселка, а гравий в свою очередь – шуршащим раем. Прыгающие глаза смогли сосредоточиться на чем-то одном, а когда заметили, где сосредоточились, пришлось срочно уводить их вправо и, для безопасности на будущее, подальше в окно. Вокруг – лепота. Мечта таксиста. Тишь да гладь, и никаких гаишников. Хоть гоночную «Формулу» проводи, никому не помешаешь… кроме спящих зрителей. Освещенные тоннели улиц походили на лабиринт, где в одном из поворотов игрока ждет тешащий тщеславие приз. Михаил любил ездить ночью. Машины у него никогда не было (если не считать службы в армии, но здесь речь идет о личном предмете гордости), под словом «ездить» он понимал быстрое передвижение в любом виде транспорта, управляемом кем-то другим. Сейчас его организм лихо перемещали в пространстве так, что душа не поспевала, движение шло в нужном направлении, лучшего нельзя желать. Резвая переместительница продолжила: – Если не возражаете, по пути я на секундочку забегу к себе, это рядом. Вон та многоэтажка в соседнем квартале. Ухоженный пальчик указал в направлении здания с подземной парковкой. Для небольшого города, в котором человек с зарплатой чиновника считался богачом, жить в подобном доме считалось привилегией. По возрасту будучи, скорее всего, студенткой, новая знакомая не заработала бы на такое самостоятельно, не бывает таких зарплат в обозримой части мироздания. А если надеяться на ипотеку, то надежда умрет последней, поскольку носитель надежды откинет копыта раньше – работать на банк за элитные хоромы придется лет до ста пятидесяти, и еще должен останешься. Мысли о квартире и деньгах и напомнили о собственном доме. – Можно позвонить? – попросил Михаил. – Пожалуйста, телефон в бардачке. Когда невесомый прямоугольник похолодил руку, вспомнилось, что на улице ночь, и Наташа наверняка спит. Если ей своевременно сообщили о «кончине» муженька, то денёк выдался непростым. Будить не стоило. Лучше обрадовать явочным порядком. Но не отправить хотя бы сообщение он не мог. Быстро пролистнулись «Меню», «Сообщения», «Написать новое», в графе «Кому» пальцы отстучали родные цифры и замерли над буквами текста. Хм. «Дорогая, я жив, скоро буду». Нет, лучше так: «Любимая, твой ангелочек летит к тебе с того света». И что подумает Наташа, когда подобное придёт с чужого номера? А если благоверная через некоторое время надумает перезвонить?! – Не хотите будить? – поняла девушка, когда неиспользованный мобильник оправился на место. – Правильно. Настоящего общения ничто не заменит. Я тоже предпочитаю живых людей бездушным агрегатам. Чёлка упала на глаза, взмах точёной головки отправил ее обратно. Подведённые глазки вместе с целеустремленным носиком следили за дорогой, гладкие щёчки напоминали грудь жены, когда она кормила первенца. Тугие выступы соседки ещё никого кормили, но объём и стать свидетельствовали, что справились бы. Руки на руле казались тростинками, одним сжатием мужская ладонь переломит обе. И ведь не боится, паршивка, среди ночи возить незнакомцев. Михаил намекнул о реалиях жестокого мира: – Живые люди иногда делают больно. – Если верить проповедям, мы рождены, чтоб страдать. Все в этом мире несет боль, не только люди. Тот же телефон – стоит случиться чему-то серьезному, так сразу или зарядка кончится, или баланс ниже вообразимого, или связь потеряется. А ведь от звонка иногда зависит жизнь! – Жизнь много от чего зависит, – посетовал Михаил. Вопреки желанию глаза упорно косили на гладкие бедра по соседству, периодически выхватываемые проезжаемыми софитами фонарей. Правое лихо управлялось с педалями, а левое лениво развалилось как сытый кот – словно в полудреме, но иногда упруго вздрагивая, будто заметив случайную мышь, с которой можно неплохо поиграть. Эти две сияющие горки не давали покоя, но сказать водительнице ничего нельзя – ни пожурить за откровенную демонстрацию голых ног до самого… гм… в общем, до самого «гм», ни предложить прикрыться: мини-юбка других способов покрытия просто не предполагала. Тьфу, вот же словечко прилетело. Покрытие. Смыслом совсем не из терминологии современной связи, а из более древней, исконно-деревенской… По щекам вплоть до ушей поползли горячие пятна. Михаил резко отвернулся, задействовав даже корпус, от этого движения полы халата с чужого плеча, с трудом натянутые на колени, бесстыдно разъехались. – Ого. – Девица смешливо стрельнула взглядом. – Кажется, я подобрала незадачливого героя-любовника. Вас муж застукал? Спасибо тебе, девушка, за великолепную идею, пригодится в качестве версии, если по дороге еще кто-то увидит. – Не то, чтобы муж… – Михаил вздрогнул, представив, как некто неизвестный так же выбирается из его (его!) дома, и этому некту столь же любезно помогают и сочувствуют. – Но удирать пришлось, да. Поэтому прости за непрезентабельный вид. Последовал вздох, затем треск – это вылетела нижняя пуговица, бывший владелец халата никак не предполагал, что в него влезут подобные габариты. В колодце белого разреза открылась курчавая поросль, туда вновь, как ребенок к сгущенке, потянулось внимание соседки. Прошиб невыносимый стыд. С другой стороны – лучше перетерпеть ироничное поглядывание молодой нахалки, чем пробираться через город в непотребном виде. Михаил чуть приподнялся, и ткань халата, выдернутая из-под себя влево, с запасом прикрыла всю видимую сторону. – Меня зовут Михаил, – чуть было не добавив «Васильевич» (но почему-то не добавив), сказал он, чтобы что-то сказать. Ведь надо о чем-то говорить. Или не надо? Может быть, обоюдный смущающий вид не предполагает светской беседы? – Жанна, – прилетело в ответ жгуче-звонкое. Такое же чистое и журчаще-переливающееся, как сама девушка-видение, подарок этой несусветной ночи. 3 Взгляд волшебно тушил последние окна, где к этому часу еще теплилась жизнь, темнота становилась почти полной. Уставший город не обращал внимания на происходящее внутри. Фонари косились на единственный автомобиль, что мешал погрузиться в тишину и покой, и на большее, чем облить желтой тусклостью, не расщедривались. Наступало время воров и мизантропов, причем ни те, ни другие на глаза старались не попадаться. Возникало ощущение ядерного постапокалипсиса. Одни на всей Земле. Михаил внутренне улыбнулся: а неплохо бы. В такой-то компании. Машина замерла у не запятнанного совковостью подъезда с видеодомофоном. – Приехали. – Девичий подбородок указал куда-то вверх. – Я здесь живу. Шейка грациозно вытянулась, на ней пульсировала жилка. Чуть ниже охраняющими розу шипами выпирали две косточки, на живом нежном воротнике они напоминали петлицы армии, готовой сдаться понравившемуся противнику. Петлицы сходились у выемки, в которой взор тонул, как кораблик из бумаги в воронке ливневого стока. Почему-то вспомнились лунки для гольфа. И прочие лунки. В руки запросилась клюшка. Шумного выдоха сдержать не удалось, и Михаил, моргнув, задрал голову. Состоятельность владельцев квартир в этом доме лезла из всех отсутствующих щелей. Простому работяге в такой терем не попасть. Даже на экскурсию не попасть. Сбоку раздалось доверительно: – Герой анекдота звучит круто, но выглядит забавно, а мужчина всегда должен быть на коне. Особенно такой боевой. Давайте, что-нибудь из вещей одолжу. Пойдемте. В отворенную дверцу поочередно выставились девичьи ножки, полоса юбочки от этого уехала к поясу. При вставании девушка еще раз мелькнула белизной округлостей, в которых утонула сошедшая на нет кружевная ниточка. «Леща» бы ей за такие выкрутасы. Михаил вновь моргнул и покорно вышел. Подъездный зев отворился без привычного зубного скрежета, обдав не въевшимся сигаретно-туалетным дурманом, а свеженьким запахом строй-индустрии. Расползлись в стороны дверцы лифта с зеркалом в половину стены, и как-то само получилось, что Михаил с девушкой встали внутри вплотную. Ухоженная головка почти уткнулась в его широкую грудь, а страдающий без нижней пуговицы живот реально соприкоснулся с тем, что прекрасно просматривалось сверху. Завораживающий вид влек и отталкивал. Обычно девичью кожу сравнивают с персиком, но сравнить с каким-то фруктом-овощем сиявшую перед глазами колдовскую ауру, притворившуюся оболочкой из плоти и крови, значило обидеть ее до глубины души и прочего. Жанна с ног до головы состояла из соблазна. И только из него. Исключительно. Если мужчина еще мужчина, он чувствует такое сердцем и прочими мышцами, хоть как-то связанными с кроветоком. Что за мысли в проклятую трезвую голову лезут! Женись он на несколько лет раньше, дочь была бы старше ночной знакомой и уже могла бы подарить внуков! В ответ на впитывающий взгляд вертихвостка лишь улыбнулась – по-сообщнически нахально и чуточку пакостливо. А в момент остановки лифта потеряла равновесие, и пластилиновые горы размазались по расплавившейся стене Михаила. – Пойдем, – выдохнула Жанна, отлипнув. И ткнула еще раз. Уже нарочно. С не меньшей результативностью. То есть, толчок был как бы приглашением… к выходу из лифта. Или все же?.. Никаких «все же». Михаил достаточно знал жизнь. Не такой уж он дар небес ни внешне, ни внутренне, чтобы с первого взгляда на него запала глупая молодая курочка. Петушков ее возраста в курятнике предостаточно – и красивее, и умнее, и перспективнее. Насчет последнего – в кого ни плюнь, попадешь в точку. Потому что он, Михаил, пика несостоявшейся карьеры давно достиг. Оттого и пить начал. Потому что впереди только дорога вниз. Все лучшее уже произошло. Все имевшиеся пути пройдены, пора уступать дорогу молодым. Но как же не хочется… Снова ему не дали довести закрученную в спираль мысль до логичного конца. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и обнаружил бы в разложенных по полочкам событиях какой-нибудь подвох или нестыковку. Но… – Вот и прибыли. На них глядела дверь под номером сто одиннадцать. – Красивый номер, – отметил Михаил. – Стараюсь, чтоб у меня все было красиво, – кокетливо рассмеялась Жанна, отпирая замки. – У тебя получается. Благодарное движение плечиком, оценившее незамысловатый, но искренний комплимент, скользнуло по его груди. – Заходите, Михаил, не стесняйтесь, – прозвучало из осветившейся прихожей. – Сейчас подберем что-нибудь. В квартиру он заходил, словно в раскрытую пасть крокодила – с трепетом и опаской, с какими дрессировщик кладет голову в зубы зверя, которого считает в основном не способным сжать челюсть для смертельного исхода. Главное слово – «в основном». – Да я не из стеснительных, – зачем-то оправдался он. Девушка с невольным смешком указала на бесподобное одеяние. – Я заметила. Смеется? Пусть смеется. Он здесь не впечатление производить, а по делу. А для дела неважно, какие чувства он в странной Жанне вызывает. И какие она в нем. Совершенно неважно. И вообще, хватит заострять на этом ненужное внимание, а то и до беды недалеко. Взгляд обвел дорогие хоромы. Ваза в человеческий рост – видано ли? А телевизор, что больше окна? А картины на стенах, не очень похожие на репродукции? Н-да, из зажиточных эта фифочка. Ему до конца жизни на такое хребет гнуть. И то не факт. Мало того, совсем не факт, и до факта этому заключению как из Москвы до Мельбурна на троллейбусе. Кажется, живет одна. Судя по обстановке. Но спросить не помешает. Во избежание. – Живешь, как вижу, не с родителями? – Именно. – Повезло. Большинство об этом лишь мечтает. Он умолк, глядя, как соблазнительная ночная ведьмочка по-хозяйски расправляется с улетевшими в угол туфлями, а с полочки появляются похожие на мягкие игрушки веселые тапочки. Но успокоиться, не прояснив ситуацию до конца, он не смог. – А друг? Не станет возражать против моего безобразного вторжения? – Во-первых, совсем не безобразного. – Пушистые отверстия поглотили ножки приглашающей стороны, которая с невероятно ободряющей улыбкой протянула приглашаемой пару обычных шлепанцев большого размера. – В произошедшем есть и моя вина. А во-вторых, нет никакого друга. Я одна. Одна? И так рискует, среди ночи вводя неизвестного в небедное гнездышко? – Вы, наверное, замерзли? – всполошилась маленькая хозяйка. – Сейчас чайник поставлю. Вы, Михаил, проходите, слева ванная, ополоснитесь. После моей подгазовки в луже, уверяю, не помешает. Полотенце любое берите. Халат накиньте. Пожалуйста, заходите, не бойтесь, а я пока с делами закончу. Он послушно вошел в шикарную ванную, ранее во сне не вообразимую. Все было замечательно, все прекрасно, все сказочно. Неужели бывают такие отделочные материалы? Надо запомнить на будущее, вдруг руки дойдут дома похожее сотворить. Многое казалось непривычным, например, что внутри ни защелки, ни ширмы. Он слышал о подобной моде, а столкнулся впервые. Впрочем, от кого запираться? Одна. Вот ведь. И так спокойно впустила постороннего искателя приключений, приблудившегося по случаю. Может, видеонаблюдение включено, и неподалеку охрана не дремлет? Или девица настолько доверяет людям? Или – именно ему, чем-то понравившемуся? Да о чем он опять, женатый человек, думает? А о том, что не запираемая изнутри дверь вдруг откроется… Брысь, негодные мысли, и без вас тошно. Полилась вода, Михаил избавился, наконец, от медицинского халата, пострадавшего в борьбе с человеческой глупостью, и под струей кипятка ладони принялись отдраивать подмерзшую кожу. Вчера с друзьями он, конечно, перебрал. Последнее время это почему-то происходило чаще. А все тоска по потерянной молодости и несбывшимся надеждам. Жизнь остановилась. Когда-то он мечтал. Теперь – вспоминает. Когда-то жаждал перевернуть мир. Теперь мир переворачивает его по собственному усмотрению. Дети подрастают, жилье имеется, машина не светит, перспектив никаких. Стена. Лоб уперся в нее, а жизнь понеслась дальше. А он, Михаил, весь из себя хороший, правильный и порядочный, остался. Чем еще успокоить душу, которая зудит и чешется? Такие дела. Но вчера, видимо, переоценил возможности, иначе как мог оказаться в морге? И почему наши доблестные медики не заметили, что он еще жив? Еще жив. Вот ведь сказалось. Как там ныне пенсионный возраст именуется – период доживания или дожития? Вот-вот. Хоть не пенсионер, но под данное определение уже прекрасно подпадает. Дожитие… Как же хочется жить, а не доживать. 4 Ступни утопали в пушистом коврике, полотенце по нежности могло сравниться с лаской невесты, от него исходил запах чего-то цветочного и отвлеченно-чувственного. Впрочем, могучее амбре от полочки под зеркалом напрочь забивало прочее. Таким ассортиментом баночек, тюбиков и флаконов не всякий магазин похвастается. Длинная французская ванна, для втискивания которой строителям пришлось выдолбить часть стены, предлагала насладиться гидромассажем, но Михаил обошелся душем. Когда мылся, на уровне глаз оказалась подпотолочная сушилка с развешанными носочками и трусиками. На невиданной стиральной машине лежала стопка футболок и, опять же, трусиков (ох уж эти девчонки…), а единственный халат оказался, естественно, девичьим, даже до колен не достал. Усмехнувшись, что шило на мыло сменил, Михаил подпоясался, взгляд критически обежал неказистую фигуру и заросшую щетиной физиономию, которая отразились в отказывавшемся запотевать зеркале. Кстати, мелочь, а приятно, очень удобно в сырых помещениях. Почему такие не продают повсеместно? Он бы домой купил. Впрочем… вопрос цены. За деньги, которые могут попросить за мелкое повышение комфорта, можно пожизненно нанять человека. С зеркалом, возможно, все не так плохо, но на других технических причудах обжигаться уже приходилось. Щелчок захлопнувшейся за ним двери нарушил тишину, из спальни на звук выглянула хозяйка, серьезные глаза потеплели. Она успела сменить кофточку на футболку, темные локоны с вечно сбивающейся челкой превратились в хвостик. Бюстиком девушка не пользовалась, и ей шло. Надпись на футболке восклицала что-то по-иностранному. Или призывала к чему-то. Языков Михаил не знал. Из всего англоязычного прочитать получалось лишь матерное, знакомое по заборам, но в наборах букв, что расползлись по атакующему фронту девушки, известные сочетания отсутствовали. – Не боишься посторонних в такой дом приглашать? – медленно проговорил он. Надо бы образумить беззаботную пигалицу. – Люди разные бывают. Его смерил пристальный взгляд. Будь на столе закуска, таким взглядом бутерброды можно нарезать. – А что, – со странным задором усмехнулась девушка, – собираетесь меня изнасиловать? Негодница. Он, опытный зрелый человек, годящийся почти в деды, достойный совет дает, а ей все хихоньки да хахоньки. – Я – нет. Но вот другие… – Других я сюда не вожу. – Лукаво прищурившись, она вильнула одновременно телом и темой и направилась в кухню. – Вам чай или кофе? Или?.. Он понял мгновенно. – Или. Чуть-чуть. Вот чего сейчас не хватало. Молодец, девчонка. Понимает, чего душа просит. – Хорошо. А я тогда винца, за компанию. Кухня соответствовала остальной квартире. Как и хозяйке. Как она сказала на входе? «Стараюсь, чтоб у меня все было красиво». Подставив стул, Жанна полезла в навесной кухонный шкафчик. Она опасно балансировала и так сильно покачивалась, что Михаилу хотелось броситься на помощь, чтоб подхватить в момент возможного падения… или чуть раньше. Но он сдержался. А она не упала. Девичьими стараниями на добротном столе вырос пейзаж из двух бутылок и пары бокалов. – Присаживайтесь. И не переживайте за меня. Пальцы сразу цапнули долгожданную белую емкость… Он все же пересилил позыв, отнял руку и сначала налил белого вина партнерше по церемонии. Из другой бутыли плеснул себе. Впрочем, плеснул – не то слово. Налил. До краев. – Жизнь наша – замкнутый круг, – завел он один из привычных тостов, – живешь – выпить хочется, выпил – жить хочется… Сидевшая напротив девушка с кислой миной улыбнулась, для нее жизнь являлась чем-то другим. Скорее всего, казалась бесконечной дорогой вверх, сияющей, чувственной и волшебной. Что ж, ему тоже когда-то казалось так. В ее возрасте. Жанна исправила ситуацию, приведя к взаимоприемлемому общему знаменателю. – За знакомство? – сказала она. Капкан тонких пальцев не клацнул, не сжался, даже не обнял… он любовно принял в себя хрустальную ножку, утонувшую в жарком плену, и скосившиеся на жидкость глаза горели столь же невыразимой страстью, как сотворенный жест и вся поза. Если любви к жизни понадобится фотография на паспорт, отныне Михаил знал, с кого ее делать. Бокалы поднялись, чокнулись… Животворящая влага потекла по пищеводу, даря ощущение счастья. – Учишься? – Выдохнув, Михаил поставил опустевший бокал на стол. Работать красотулечке, судя по возрасту, рановато. – Угу, – беззаботно кивнула она. – А то все твердят, что я красивая… Кстати – не врут ли? Собеседница приняла позу фотомодели из мужского журнала, верх выпятился, низ аппетитно оттопырился. До этого Жанна олицетворяла искушение, теперь – животный зов. Михаил поперхнулся. – Н-нет, – выдавил он, – не врут. Чужие наглые прелести пялились в него не менее откровенно, чем он на них. – Вот. – В продолжение темы лучистые глазки девушки, умевшие без привлечения посторонних предметов превращать мужчин в фарш, печально опустились. – А хочется быть умной. Михаил прокашлялся. – Похвальное желание. – Одобряете? – живо откликнулась Жанна. – И не считаете, что женщине нужно быть очаровательной пустышкой, что создана исключительно для ублажения? Интэрэсный поворот разговора. С какой из версий не согласись – все равно в выигрыше: к одному собеседница стремится, а вторым является. И она знает это, поскольку умело использует. Вспомнилась супруга, что сейчас, наверное, оплакивает его, утешая детей. Впрочем, каких детей? На отдыхе они все, благодаря нежданному подарку небедного шурина. За границу на месяц отправлены, в пику ему, Михаилу, намеревавшемуся привлечь мелюзгу к работам на огороде. Крутизну, видимо, родственничек показывал, хотя на десяток лет младше. Ну да пусть себе, лишь бы дети хорошо отдохнули. Так даже лучше, ведь супруга считает мужа преждевременно усопшим. Преждевременно усопший ответил: – Женщине можно быть любой. Мужчины все равно оценят ее по достоинству. Каким бы это достоинство ни было. Жанна хихикнула. – Я сказал что-то смешное? – В обратном прочтении мысль несет другой смысл. – Не понял. – Ну, перевернем твою фразу, сменив женщин и мужчин. – И?.. – Он подозрительно покосился. – Получилось бы: «Мужчине можно быть любым. Женщины все равно оценят его по достоинству. Каким бы это достоинство ни было». Смех в полный голос заставил улыбнуться и его, хотя ничего остроумного в переводе разговора в нижнюю плоскость он не заметил. Жанна вдруг посерьезнела. – Вы женаты? Вот и произнесено долго и старательно обходимое. Что ж, пора расставить все галочки над имеющимися и-краткими. – Да. – Она ждет сейчас? Прежде, чем ответить, Михаил долго смотрел в одну точку, в которой для Жанны ничего интересного и глубокомысленного не наблюдалось. – Я думаю, она меня похоронила. – Вот как? Девушка не стала влезать в подробности, в образовавшейся тишине вновь подлив в свой бокал. А он, по ее примеру, в свой. – За жизнь! – провозгласил он тост. – За надежду! – прибавила Жанна. – Прекрасно. Звонко чокнулись. Она снова лишь пригубила, наблюдая, как содержимое второй емкости исчезает в закаленных недрах. – Вы где работаете? – вскрыла Жанна еще одну тему. – В типографии. – Кем? Настырная. – Печатником, – нехотя сообщил он. – И что же, мечтали именно об этом? Умные глазки жгли его самолюбие, как адова сковорода ляжки грешников. Обидно, что в отношении Михаила правда была бы на стороне сковородок, но всей правды жизни юному созданию знать пока не обязательно. Или… рискнуть? Нужно же выговориться, а лучше случайного собеседника, которого вряд ли еще увидишь, не придумать. Можно сказать, ему повезло. – Понимаешь, девочка, – снисходительно и печально вымолвил он, принимая в руки бокал и сквозь него глядя на партнершу по приятному времяпровождению. – Если мечта не сбывается, ее уценивают. С возрастом эти уценки происходят все чаще, мечты мельчают, постепенно принимая форму того, чего удалось добиться. Достигнутый компромисс называется счастьем. Бокал дзинькнул двумястами граммами радости о стоящее на столе белое полусладкое. – За счастье! – произнес Михаил прискорбно и выпил, скривившись. – И это вы называете счастьем? – Жанна осторожно взяла его за руку, пальчики погладили трудовую ладонь. – Сколько вам лет, Михаил? Девичий взгляд скользнул по безымянному пальцу с отсутствующим кольцом. Ему стало немного стыдно, но пусть будет, как будет. Положимся на течение жизни и случая – куда выведет. Ведь куда-то выведет? – Сорок пять, – хмуро ответил он. – А тебе? – Двадцать. – Совсем девчонка. – Не скажите. Некоторые утверждают, что уже старуха. Вам, мужикам, раздолье – с возрастом только дорожаете. У нас наоборот. По-моему, это жутко несправедливо по отношению к нам, быстро теряющим свою красоту и, мгновенно вслед за тем, вашу любовь. – Неправда. Его перебили. – Хорошо, представим, что прошло лет дцать. Вот перед вами будущая я: страшная, толстая, обвисшая, морщинистая… А вы – по-прежнему поджарый красавчик и соблазнитель. – Глупости… – Я говорю – допустим. Ведь бывает? Он вздохнул. – Бывает. – Вот. – Жанна понизила голос. – Я на такого с мечтами смотреть буду, а вы на ту меня, – ее руки обрисовали вокруг собственной талии нечто невразумительное, – уже нет. – Неправда. Вспомнилась округлившаяся с годами Наташа, ничуть не растерявшая способностей увлечь в чудесный мир удовольствий. И сейчас жена оставалась единственной желанной женщиной, которая ему нужна. Которую он по настоящему хотел, и душой, и телом. Которая была для него всем… Черт возьми. А он сидит в нелепом халате с мелковозрастной озорницей, да еще всякие мысли в отношении нее допускает. – Неправда, – повторил он уверенно. – Буду. – Что будете? Только смотреть? – съехидничала Жанна. – Все буду, – отшил он общефилософские нападки, перешедшие в частности, – и смотреть, и не смотреть. И жадно пользоваться своим имеющимся достоинством. Но с одним условием. Если именно ты будешь тем единственным человеком, который мне необходим в этой жизни. – Имеете в виду… – Да. – Вы верите в любовь? – На него раскрылись два ярких цветка ресниц. – Мало того. Я влюблен. – В кого? В ту, от которой сбежали без штанов? – Нет. Ты удивишься, но – в жену. – Серьезный случай. – Шутливо покачав головой, девушка привстала и снова налила в бокалы. – Тогда – за любовь? – За Любовь! – с радостью подхватил порядком повеселевший Михаил. Выговорившись, он нашел ответ для самого себя, и организм ощутил небывалый прилив сил. – И все равно. – Отставив ополовиненный бокал, Жанна задумалась. – Не понимаю, почему обычно спиваются мужчины, а не женщины. Последнее было бы логичнее. Но нет, суетятся, чем-то себя занимают… а руки не опускают. А мужики… Тьфу. Безвольные тюфяки, которых ломает случайный сквознячок из форточки. Если бы не видела вас сбегающим от погони в халате с чужого плеча… Как сказал Моруа: «Старость начинается в тот день, когда умирает отвага». Ненавижу слабаков, которые садятся на женскую шею, плача, что жизнь не удалась. А сами просто ни на что не годны. Здорово, что вы не такой. Михаил собрался с горечью признать, что он именно такой, уже много лет безвольный и слабохарактерный, уставший от пинков судьбы и не верящий в возможность большего… но в глазах почему-то поплыли мутные пятна, а язык отказался повиноваться. Имевшаяся мысль тут же потерялась в дебрях других колючих мыслей, мгновенно выросших из ниоткуда, причем одновременно… P. S. Донесение №1: Старт операции «Сорняк». Прошу не вмешиваться до оговоренного сигнала или особых обстоятельств. Тихоня. Часть вторая Уже все было сказано, и надо было уходить, но она не уходила. М. Зощенко «Повесть о разуме». Когда дела идут хорошо, что-то должно случиться в самом ближайшем будущем. Второй законЧизxoлмa. *** – Не терять из виду! Столько сил вложено, столько людей задействовано и знакомств… – Свобода выбора – жуткая штука. А если не догадается, каких шагов ждут дальше? Вдруг придумает что-то свое? – Этот? Шутишь? – Скажешь, не может быть? – Еще как может. Для того и следим. – Значит, ты уверен, что он непременно выберет один из заготовленных вариантов? – Зуб не дам, а если что-то пойдет вразрез с планом, по ходу подстроимся. – Но план-то – примерный. Муть, жуть и чушь вперемешку. Цель не ясна. Даже направление не просматривается. – И что? Работа такая. Помолчали. – Ему деваться некуда. И там, и дома мы готовы встретить. – А если к кому-то из друзей подастся? – В этом районе у него друзей нет. – Чтоб у пьющего человека в родном городе да где-то друзей не нашлось?! – Ну… – А если на частнике умотает? – Ты бы повез голого и без денег? – Но все же? Всего не предусмотришь. – Согласен. В этом случае переиграем события в другом порядке. Пусть сначала загремит в обезьянник. – Думаю, так будет лучше. Интересно, кто заказчик по этому субъекту. – Может, как говаривал незабвенный предшественник на этой доходной стезе, тебе еще ключ от квартиры, где деньги лежат? Тихо! Приходит в себя. 1 Знакомый потолок. Не домашний. И не… Еж твою каракатицу!!! Снова морг?! Михаил вскочил как ужаленный, отчего каталка под ним отъехала в сторону. Вокруг опять никого. Только рядом, на соседнем колесном столике, лежал труп. Настоящий. Синий, противный, жуткий. А где-то недалеко беседовали невидимые мужские голоса: – Готово? – Еще два за стенкой. – Отлично. Заканчивай с этим, а я перекушу. Потом теми займемся. Сейчас за почками приедут. Сколько сегодня перепадет? – Погоди, скалькулирую. Три свежих жмура в хорошем состоянии, у каждого по… Ноги хоть и затекли от неподвижности, но подняли Михаила лучше, чем мощная пружина. Спрыгнув, он выглянул за дверь. Никого. Разговор доносился из соседнего помещения, а коридор свободен. Что за морг такой? Или это не совсем морг? Или… На большее, чем приватизированный морг на самоокупаемости или секретное отделение больницы, где убивают людей для изъятия органов, воображения не хватило. Впрочем, того, что привиделось, оказалось достаточно. На этот раз ничего, чтоб прикрыться, не нашлось, и он как был, нагишом, бросился по коридору к знакомому окну. Оно привычно вскрылось в момент, когда из боковых дверей выскочили среагировавшие на шум сотрудники. От забрызганных кровью халатов засосало под ложечкой. Михаил сиганул наружу. В очередную ночь. Да, опять ночь. Невезуха. Хотя… как посмотреть. Появись он в таком виде из окна некоего медицинского учреждения днем, далеко бы убежал? Удар голых пяток о землю пронзил болью. Михаил отпрыгнул в свободную сторону и, прихрамывая, понесся вдаль. Загрохотал приближающийся топот, гнались нескольких человек. – А ну, стой, по-хорошему говорим! Кто не проследил?! Уволю! Преследователей не удивило, что труп сбежал. Видимо, не все, кто обзаводится номерочком на ноге, прибывают мертвыми… скажем так: на сто процентов. Об этом знают. Осознание этого знания прибавило сил. – Почему объект не в отключке, наркоза пожалели?! Денег не хватает?! По миру пущу! – неслось сзади. – Головы поснимаю! Из оплаты вычту!.. Главный крикун нещадно отставал, зато остальные старались. Особенно подстегнул материальный стимул. Прежде в этом районе города бывать не доводилось, Михаил даже вспомнить не мог, что здесь было раньше. И некогда было вспоминать. Глаза видели несколько зданий неизвестного назначения, вокруг – нечто среднее между пустырем, заросшим и загаженным, и приусадебной территорией заведения, которое до сих пор не определилось с размерами. Ограды не было. Близлежащие темные корпуса казались заброшенными, туда вела аллея из деревьев. Несмотря на ночь и видимость заброшенности, навстречу попалось несколько человек. Работники сей небогоугодной конторы? Героев среди них не нашлось, все однотипно шарахнулись при виде несущегося голого мужика, которого преследуют санитары. Машины на убитой гравийке отсутствовали. Ну и местечко. Вроде бы центр, но по периметру ни жилых домов, ни офисов, ни контор. Впереди ясно просматривалось заросшее колючками пространство, голому не пересечь, и Михаил припустил под прикрытием темноты в ближайшую тень от здания. Ночная тень скрывала лучше шапки-невидимки, но не от толпы преследователей. Хотелось спрятаться, залечь, отдышаться… Топот гнал глупые мысли. Спасти могла только скорость. Ступни разбиты в кровь, полны колючек и ссадин. Неважно. Жить! За строениями в ноги бросилась перемежаемая кустами и деревьями зелень, это обрадовало. За стеной древних лип пролегала дорога; ведя из центра в частный сектор, она уже не относилась к логову живодеров. Обочина вдруг выступила в роли магического круга: на чужой территории кровавые монстры то ли теряли силу, то ли самоликвидировались, то ли еще черт знает что (например, боялись крестного знамения ордером на арест). Когда преследователи достигли лужи, в которой Михаил помог девушке, они остановились. Не все. Один продолжил погоню. Видимо, полукровка, если продолжить сравнение с нечистью. Или алчность выиграла спор у инстинкта самосохранения. Беглец и догоняющий миновали улочку, их окружили трущобы деревянных халуп и покосившегося штакетника. Из-за каждой оградки рвались с цепей обрадовавшиеся веселью псы. Окна пугали тьмой и скрытыми за ними возможными неприятностями, уличное освещение отсутствовало как понятие. Отличная декорация для фильма ужасов. Натуру даже выбирать не надо, снимай любой дом с любого ракурса, и зритель ужаснется. Запах гнили и сгоревшего мяса на чьих-то вчерашних шашлыках добавили натуралистичности. Путь оставался только вперед. Злобно-восторженный лай усиливался, к ночной потехе подключились едва не все собаки города. Подгоняемый наступавшей на пятки погоней Михаил через пару кварталов выскочил в соседний район. Словно машину времени включили: из кровавой мистики девятнадцатого столетия – прямиком в цивилизацию века двадцать первого. Дорожки блестят помытой тротуарной плиткой, бордюры побелены, трава на газонах подстрижена. Идеальный асфальт под ногами. Не цветные многоквартирные коробки привлекли взгляд, а то, что обрамляло путь. Слева – глухой забор чьей-то охраняемой территории. Справа высились недоразобранные строительные леса, они перекрывали проход между двумя отделывавшимися фасадами. Михаил нырнул туда. Преследователь не отставал. Однако, здесь, в кромешной тьме, он лишился преимущества. Свет мощных ламп с улицы падал сзади, и хребты наваленных стройматериалов выглядели противотанковыми заграждениями: стены, доты, ямы, баррикады из чего-то вроде стальных ежей. Внутри мог прятаться полк. Мотострелковый. Вместе с техникой и поддерживающей авиацией. Причем последняя приземлилась вертикально, произведя соответствующие разрушения. Михаил втиснулся в одну из ниш и замер. Дрожащие пальцы подобрали с пола арматурину, сердце приняло грудную клетку за боксерскую грушу, внутри организма стало тесно до невыносимости. И жарко. И сухо. И больно. Дальше не убежать, нет сил. Сейчас все решится. Над буреломом застыло грозное пятно. Прислушивавшаяся тень нависла почти над самой нишей. Она опасливо и сосредоточенно покачалась из стороны в сторону, но двинуться в неизвестность не решилась. Михаил задержал дыхание. Сознание проклинало предательские удары изнутри. Незнакомец выбрал не рисковать. Отступив в полосу света, он чертыхнулся, тихий голос просипел: – Ну, попадись еще… Выпотрошу. Обещаю. Силуэт в освещенном проеме, похожий на изображение святого внутри сияющего нимба, исчез. Нервы не железные, а организм иссяк и выдохся, как проколотый бурдюк с вином, превратившийся в противную безобразную тряпочку. Михаил разрешил себе выдохнуть и тут же упал в жестокой одышке, закашлявшись так, будто наглотался напалма. Сердце взрывалось. Гортань выжигалась горячей сухостью, забывшие о тренировках мышцы трещали и грозились лопнуть. Когда он последний раз так напрягался? Лет десять назад? А регулярно? Вообще двадцать, даже двадцать пять. В армии. С тех пор жил себе припеваючи, в ус не дул. Пробил истерический смех, когда перед глазами возникла картинка с видом, как он поет и в ус дует. Колени постыдно дрожали. Одновременно хотелось смеяться и плакать. Все. Все кончилось. Все кончилось хорошо. Нужно успокоиться и решить, что делать дальше. Как пробираться в свой район. И понять, что, вообще, происходит. Сколько прошло времени с момента отключки – неизвестно. Судя по темноте и минимуму народонаселения под тусклым светом фонарей, уже поздняя ночь. Та же самая или следующая? Или… может быть, он немало пролежал в клинической смерти, если его снова отправили в морг? Осторожное выглядывание убедило: рядом никого нет. Он направился в другую от морга сторону, продираясь через сваленные доски и буераки. Перед выходом на освещенное пространство Михаил разодрал по шву подобранный пластиковый пакет с цветочками, полученное полотнище прикрыло бедра. Какая-никакая, а одежда. Ну, видимость одежды. Для начала сойдет. Придерживая псевдоодеяние руками, он двинулся вперед… Перед глазами высилась знакомая по последнему воспоминанию многоэтажка. Домой отменяется. Сюда. Здесь расскажут, что случилось. Михаил прятался от случайных прохожих в тень или за деревья, короткие перебежки одна за другой упорно вели его к цели. Хорошо, что ночь, если б тени были от солнца, а не от уставших от жизни фонарей, ему бы не поздоровилось. Еще триста метров. Еще сто. Еще пятьдесят… 2 У бордюра перед подъездом дремала та самая машина. Значит, дома. И, наверное, куда-то собирается, если в гараж не загнала. Ждать, пока выйдет? А вдруг не одна? Вдруг испугается человека в наряде аборигена, что вышел на тропу войны с отходами цивилизации? Вдруг крик поднимет? Лучше самому. Он выбрал момент, и нелепая фигура, чья еще более нелепая тень от наддверной лампочки за несколько метров уменьшилась от бесконечности до незаметности, прокралась к видеодомофону. Номер квартиры… хорошо, что поговорили по этому поводу. Пик-пик-пик – сто одиннадцать. Вызов. Зуммер. И – блаженство. Сквозь металлическую решеточку на динамике прошелестело: – Кто там? – Жанна? – Кто это? – Прости, пожалуйста. Это… Михаил. – Михаил?! – в голосе сквозило недоверие. – Ты жив? От нахлынувших эмоций девушка обратилась к нему на ты. Вчера до этого, кажется, не дошло. Или… На лбу стало липко от пота. – Как видишь. – Он нервно помахал рукой в зрачок видеокамеры, начиная сомневаться во всем. И в том, что было вчера, и сегодня, и вообще. Голос из ящика произнес: – В призраков я не верю… Это действительно ты. Почему опять в таком виде? Снова амурная история, приключений не хватило? – Я пришел по тому же поводу. Жанна не поняла: – В каком смысле? – Узнать. – Подожди… – Девушка отвлеклась на что-то, и через некоторое время раздалось желанное: – Поднимайся, поговорим здесь. Ракета чудо-лифта вознесла, позволив не пересечься ни с кем из соседей, что, наверняка, сподобились бы вызвать полицию или скорую психиатрическую помощь. Жанна встретила его в открытых дверях. – Ты же умер? На ней был запахнут халатик, в котором недавно ее благодеяниями щеголял Михаил. Ножки погружены в пушистые тапочки. И никакой косметики. Во взоре, направленном в его переносицу – испуг и любопытство. – Да? – Он взял маленькую ручку в свою. – Я столь бесплотен? – Вызванные врачи подтвердили смерть. Девушка посмотрела на исхлестанное ветками тело, в районе пояса завернутое в полиэтилен. Придерживаемые одной рукой, чтобы не свалиться, красочные цветочки радовали глаз, но не грели. Понятно, что, не знай она его раньше, близко бы к порогу не подпустила. – Какие врачи? – Михаил запнулся и вскинул не занятую поддержкой «одежды» руку: – Стоп. Можно по порядку, с момента, как мы выпили за любовь, и я потерял сознание? – Войди для начала, а то соседей всполошишь. – Сонная фигурка подалась в сторонку. – В такое время нормальные люди спать изволят. – Прости. – Михаил резко понизил голос. – Ты одна? – Одна, – так же тихо упало в ответ. Дверь затворилась. Когда кровоточащие ноги, вытертые о половичок, вделись во вчерашние тапки, взор пробежал по квартире: ничего не изменилось, Михаила окружали прежние шик, блеск и окончательно согнавшая с себя сон красота по имени Жанна, которая сообщила: – Мы разговаривали. Ты упал. Я решила, что перепил, и постаралась втащить тебя на диван… но у тебя сердце остановилось! Вызванная «скорая» констатировала смерть. – От чего? – Сказали – отравление некачественным алкоголем. – Некачественным? – Его брови поднялись, глаз покосился на кухонный шкафчик со злополучным питьем. – Не смотри так, это стандартная формулировка, чтобы с анализами не возиться. Жанна насупилась, глубокие глаза стали темными, сжавшиеся губы выглядели злобным оскалом, и даже красивые конусы под халатом, которыми недавно любовался взор, обратились в несущие смерть тараны. – Ясно. Последовавший вздох показал собеседнице, что Михаил никакой не мститель, пришедший за кровью, а несчастный страдалец, и личина монстра-убийцы, примененная девушкой в качестве защиты, сменилась жалостью. – Слушай, если у тебя второй раз одно и то же… может это аллергия на что-то? – предположила она. – Например, на спиртное. Сейчас так питаемся, что у каждого какая-то непереносимость имеется. – Болезни в моем организме давно уничтожены главным природным лекарством. Никаких аллергий. Тем более на спиртное. Даже как вариант не рассматривается. Категоричность ответа подтвердили поза и взгляд. – А ты не думал … – Девушка на миг умолкла, белые зубки пожевали губу. – Может, тебе вообще нельзя пить? Как такое объяснение? Как? Логично, как многое в жизни. Прошлое пробуждение – тоже в морге. Тоже после бурного застолья. Что-то здесь явно наклёвывается… Логику можно найти во всём, ну нужно ли? Журнал «Наука и жизнь» однажды сообщил, что девяносто девять процентов умерших от рака при жизни ели огурцы. Вывод о природе рака, весьма логичный, напрашивается сам собой, но кто назовёт его правдой? – Народ говорит, что в России один показатель здоровья: можно пить или нельзя пить, – отделался шуткой Михаил. – Что было после того, как я отключился? – Хочешь сказать – умер. – Пусть так, – не стал он спорить с очевидным для посторонних фактом. – Тебя накрыли простыней и, как дрова, уволокли на носилках. Всё. Прошли сутки, и ты снова являешься с того света. И как там? Расскажешь? – Там нормально. Особенно высоко запасные части ценятся. – Что? Он болезненно отмахнулся. Итак, прошли сутки. От смерти до смерти. От морга до морга. Михаил поднял ноющую ногу: в ступне торчала огромная заноза. Прислонившись к косяку, он осторожно вытащил причину боли, взгляд рыскнул по сторонам – куда бы положить? – Давай, выброшу. – Жанна кончиками пальцев приняла окровавленную щепку. – Иди в душ, а я придумаю что-нибудь с одеждой. Вот это дело. Но сначала… – Можно попить? – попросил он. – Чего? – Да хоть воды из-под крана, только побольше! Душа, конечно, просила чего-то покрепче, но пришлось сдержаться. Воды Жанна не пожалела. Когда огонь внутри погас, опорожненная сувенирную кружка объемом под литр вернулась на стол, Михаил некстати икнул, извинился и скрылся в ванной. Израненное тело превратилось в рисунок ребенка, выполненный ножом по холсту. – Может йод и бинт принести? – донеслось с той стороны двери. – И пластырь? – Нет. Не сейчас. Кого девушка видела в нём? Вчерашний спаситель второй раз возник в невообразимом облике. Судьба била по заду и по голове – он изворачивался, удирал и жил себе дальше. Михаил был из вынужденно героического поколения, что сумело пережить самое интересное, произошедшее со страной, и страдало от единственного недуга – излишней тяги к уходу от реальности в душевность призрачного бытия. Страдал и он. Возможно, многого бы достиг, если б не решил для себя, что теориям о возрастных кризисах нужно верить. Мужчины созданы для войны, их дело побеждать. Когда (вариант: если) победили – удерживать завоёванное. Но стоит решить для себя, что больше не участник боевых действий в войне за счастье… тогда – всё. Очищающий водопад глушил звуки, мысли стекали вместе с грязью, и через минуту Михаила вынесло за пределы квартиры, вернув в материнское лоно, где он и плавал в счастливом отрешении и неведении. Счастье омовения было долгим и прекрасным. Простая радость, и такой оживляющий эффект. Давно подмечено: чем проще радость, тем она приятнее. Мир принадлежит любителям простых радостей, остальным приходится делать вид, что такие же. Или что хотя бы понимают, о чём речь. Жалко непростых. Прекратившийся шум воды словно подал знак. Дверь бесцеремонно распахнулась, и Жанна внесла тепло-бархатную стопку. – Вот, держи запасной халат. – Она совершенно не стеснялась чужого мужчины, перешагивающего бортик ванны во всем древнегреческом великолепии. Погрубевше-разжиженного Апполона смерил оценивающий взгляд. – Не знаю, что еще предложить. В мои вещи ты не влезешь. Это точно. Тоненькое холмистое тельце хозяйки было раза в два уже и на голову ниже. – Спасибо. – Михаил потянулся за одеянием. Когда он запахивался, девичьи плутовские глаза разглядывали намечающийся животик. – Вижу, спортом занимаешься. Причем здесь спорт? Ах, вот в чем дело. Соответствие размера возрасту. По сравнению с ровесниками живот Михаила не выглядел пузом. Если же сравнивать с одногодками новой приятельницы… А не надо сравнивать. Судя по тону, высказанное – скорее комплимент, чем укол. С другой стороны, откуда она столько знает про размер животов его ровесников? – Угу, – произнес Михаил, недовольный как разглядыванием, так и выводами. – Особенно сегодня. – А что сегодня? – Сбежал из ада. – Из з… – Полное лукавства личико отвернулось, глаза скосились на кокетливо отставленный образец. Ребенок. Дитя, которое притворяется взрослым. Михаил через эту шутку прошел лет сорок назад. Натужно выдавленная улыбка вышла кривой, и собеседница поняла неуместность темы. – В каком-то смысле можно и так, – по размышлении признал Михаил, когда девушка вернула середину на место, – но лучше оставить в моей редакции. – Из преисподней? И как там, горячо? – Очень. – Заметно. Оттого ты ведро воды выхлебал. – Зато теперь точно возьмусь за себя, – дал себе слово Михаил, чужим присутствием заверяя клятву, как нотариальной печатью. Взяться стоило непременно, поскольку восемь часов рабочей беготни вокруг немецкого «полноцвета» спортом можно назвать с натяжкой. Потому что… вдруг все только начинается? Одобрительный взор еще раз окинул его фигуру, и завуалированный комплимент повторился прямым текстом: – Другие в твои годы пузо на тележках возят. «Другие в его годы» вновь резануло по сердцу, но углубляться в тему было противно. И не нужно. В одном случае настроение испортится у него, в другом – у нее, если все окажется не столь плохо, как он себе насочинял. Жаркое содержимое халатика посторонилось, давая Михаилу дорогу. – Пойдем, лечить буду. – Само заживет, – буркнул он, затягивая узел на поясе, затем ладони пригладили поредевшую с возрастом шевелюру. Пусть не прынц на белой кляче, а на роль короля в изгнании еще сгодится. – Как на собаке. – Так и знала, что все вы кобели, – смешливо упало в ответ. – Не надо продолжать собачью тему, в ответ обидеть могу. – Меня? Такую хорошую, пригожую и всю из себя замечательную? – Выйдя следом, Жанна по-детски прокрутилась перед ним по комнате. – Не получится. Девушка остановилась, взор обжег непредставимым в такой милашке огнем. – Я ведь не только тявкать, я и кусаться умею, – добавила она с суровой доверительностью. В это верилось. Было в раскрепощенной проказнице что-то одновременно волчье и лисье. И острые зубки, и хитрые глазки. Связываться с ней глупо и опасно. В то же время все в ночной квартире подталкивало к по-современному очень логичным, но неправильным действиям. К событиям, которых Михаил не собирался допускать. – Значит, сам свои раны залижешь, кобель? —бросила Жанна с явным желанием уколоть. Михаил еще раз осмотрел промытые водой, но не обеззараженные ноющие ранки. И… согласился. – Только быстро. – Так бы сразу. – Девушка потянулась к уже приготовленному пузырьку перекиси водорода. – Будто для себя стараюсь. Садись. Центр гостиной занимал диван, Жанна толкнула туда Михаила, сама разместилась рядом. Протянутые ноги заняли место на нежных коленях, девушка начала священнодействовать с ранами. От ласковых прикосновений, холодящих, но таких желанных, он таял. И вздрагивал от неожиданно-резких. – Откуда сбежал на этот раз, герой-любовничек? Мистической мутью зубы больше не заговаривай, я люблю конкретику. – Из морга, – признался Михаил, душой летая в небесах, ногами находясь в руках у добровольной помощницы, а мыслями стараясь не сорваться. – Ого. Уверен? – Или из чего-то похожего. Возможно, из больницы, предназначенной для таких уродов, как я. – Зачем ты так?.. – обиделась девушка за него. Влажная ваточка почти с любовью промакивала ранки, а пару глубоких порезов залепил бактерицидный пластырь. – Потому что урод. – Михаил скривился. – Кто еще, оставив долго строившуюся и наладившуюся жизнь, будет пить вусмерть и ночами по чужим квартирам слоняться? – Значит, ты здесь просто слоняешься? – Жанна сделала попытку сбросить с колен жилистые ворсистые ноги. – Прости. – Игривое отталкивание Михаил легко преодолел, ноги водрузились обратно. – Я чересчур обобщил. – Учти, – жестко сказала Жанна, вновь принимаясь изливать волшебную благодать на раненую плоть, – я не общность. Я – частность. Всегда и во всем. – Разве кто сомневается? – Другое дело. – Девушка решила не заметить шутливость. – Не хочешь проблем – внимательнее следи за словами и мыслями. «За словами и мыслями». Хорошо сказано. Именно так, как сейчас нужно. – Я не хочу проблем, – честно признался он, – их у меня выше крыши в последнее время. Взгляд упал на окно, где за далеким горизонтом начинало лилово-розово светать. – Что там за здание, недалеко от лужи, в которой мы познакомились? – Он указал в сторону темного пустыря и корпусов за ним. Бровки Жанны забавно-серьезно сошлись: – Мы познакомились не в луже. – Да, но мы сделали это в ее присутствии. – Пусть хотя бы так, все не свиньей обозвал. В той стороне действительно находится морг. – Вот. Именно оттуда мне пришлось делать ноги, пока не разобрали. Томные глазки округлились: – Хочешь сказать, что и первый раз… Михаилу оставалось повинно развести руками. Скрывать непричастность к амурным похождениям он не собирался, и если она что-то навоображала в его отношении – зачем поддерживать девочку в нехороших подозрениях? – Все, любитель приключений и луж, готово. – Жанна спихнула объект заботы на пол, оставшиеся препараты отправились назад в аптечку. – Жить будешь. Пока не умрешь. Потом она небрежно отбросила аптечку и вновь уселась в своем углу дивана, забравшись туда с ногами. Руки обхватили поднятые к груди колени, задумчивое лицо, опущенное подбородком на гладкую коленную чашечку, пристально смотрело на Михаила. Ему стало не по себе. Не столько от непонятного пронизывающего взгляда, ничего прямо не говорящего, но заставляющего нервничать, сколько от выставленных в его сторону открытых белых голеней. Сведенные сверху, книзу они слегка раздваивались, меж разъехавшихся пол халатика темнели дурманящие глубины. Окружающий мир накрыла звенящая в ушах и мозгах тишина, удары пульса били под дых. Если странная девушка, которая не только не боится оставаться наедине с едва знакомым мужчиной, но и разными способами исподволь провоцирует его, сейчас что-то надумает… 3 Михаил поднялся, ноги сами привели к окну, лоб уткнулся в стекло. Нет уж. Каждому свое. Кто забывает об этом, кончает в могиле. В могиле он уже почти побывал. Сбежал на полпути. А насчет остального… Все прямо-таки ведет к чувственно-бесчувственному обрыву, и только шажочек отделяет от пропасти, о последствиях которой для души он, как более взрослый и мудрый, хотя бы догадывается, а эта не умеющая следить за раструбом ножек чаровница, кажется, нет. Впрочем, чего это он: «не умеющая». Прекрасно умеющая. Все понимающая. И прямо намекающая. Нет, такие игры не для него. «Или все же..?» – противно зудело голосом невытравливаемого внутреннего бесенка. «Ну, и на чем же остановились?» – заметался разрываемый мозг. – Куда-то собираешься? – Михаил смотрел на оставленный без присмотра автомобиль. Довольно дорогой, между прочим. В столице такими все улицы запружены, а здесь счет максимум на десятки. Особой криминальностью город-трудяга не отличался, но защиту от дурака даже на компьютеры ставят. Кто-то походя может гвоздем поцарапать, или сверху бутылку уронят. Страховка страховкой, а время и нервы будут потеряны, и средство передвижения, в данном случае (вопреки афоризму) одновременно являвшееся роскошью, после ремонта резко потеряет в цене. – Собираюсь? – Огромные ресницы изобразили испуганную бабочку. – Нет, а что? Ах, машина… – Надеешься на сигнализацию? – Здесь ничего не случится, у нас район тихий. – Ничего не случится?! – Руки Михаила демонстративно огладили раны. – Соседи тоже оставляют, и ничего. И утром не надо в гараж спускаться. Время экономлю. – Лентяйка, – пожурил Михаил. Он не оборачивался, смысла не было: в комнате царил день, за окном – ночь, и стекло частично работало зеркалом. Будто в кинотеатре, огромный экран показывал как вазы, картины и дорогие обои, не представимые в его собственной квартире, так и волнующую позу собеседницы. Взгляд Жанны встретился с разглядывавшим себя отражением. Девушка завозилась, ноги спустились на пол. – Уже поздно. – Она тоже поднялась. Скорее, рано. Темнота еще не сдавала позиций, но далеко за домами рождалась новая заря. – Постелю тебе здесь, на диване, – сообщила девушка, – а перед уходом разбужу и отвезу. Устроит? Да он просто мечтает об этом! Уф. Значит, с глупыми детскими играми в некстати повзрослевших покончено. Он выдержал испытание. Можно расслабиться. – Не знаю, как благодарить… – Да ладно, – юная хозяйка махнула ладошкой. – Ты же первый пришел на помощь. Если бы не ты – кто знает, что со мной было бы. С этим нельзя не согласиться. С любительницей среди ночи знакомиться в пустынных районах с вышедшими из морга полуголыми мужиками действительно могло произойти что угодно. И, особенно, что не угодно. Из соседней комнаты, где, видимо, располагалась спальня, девушка принесла подушку и простыни. – Держи. Здесь тепло, одеяло не потребуется. Свет погас. Хозяйка прошелестела подошвами в сторону ванной, слепящий всплеск полоснул по глазам, и квартира окончательно погрузилась во тьму. Михаил скинул халат. Покалеченное и приятно полеченное тело нырнуло под простыню, конечности с удовольствием вытянулись. Когда ноющие члены утихомирились, он попробовал восстановить события последних дней. По порядку. Сначала – ссора с Наташей. Жена опять грозилась уйти, если он не перестанет пить. В ответ в который раз звучали клятвенные заверения, что больше ни-ни, но… Дали отпускные. Подкатили друзья. Понеслось. Итого, позавчера – торжественный уход в отпуск, что закончился знакомством с моргом. Кто присутствовал? Петрович, Денис, Славик, Володька и этот, новенький, молодой. Второй день, как пришел. Он и наливал в основном. Плеснул какой гадости? Михаила-то и в морг… Вопрос: зачем это ему? Еще был Смирнов, он со школьной скамьи по Наташке сохнет. Она предпочла Михаила, выбор давно сделан, но былого конкурента словно закоротило. Смирнов так и не женился. Может, его проделки? Место себе, так сказать, расчищает. Никто же за стаканами и бутылками специально не следил, хоть цианистый калий влей – не заметят. Новый удар по глазам заставил их непроизвольно распахнуться, и все мысли исчезли. Девушка закончила водные процедуры, дверь ванной открылась, тонкая рука нащупала оставшуюся снаружи кнопку. Быстрое нажатие – и свет потух, но за это время… Михаила пробрало до печенок. На Жанне были только трусики. Видение еще долго не покидало его после того, как обладательница сочного урожая пробежала в темноте в свою комнату. Н-да, поспишь тут, как же. Усилием воли отвлекающие миражи были разогнаны, он вновь сосредоточился на былом. С трудом. С огро-омным трудом, но все же – сосредоточился. Сосредото-о-очился-а… С позавчерашним днем разобрались. Теперь – вчера. Сумасшедшее возвращение к жизни, опять выпивка, опять врачи, опять остановка сердца, констатация смерти и очередная отправка живого трупа по знакомому адресу. Почему – живого? Для всех он умер. Не приди неведомым образом в себя, был бы уже разобран, как угнанный автомобиль, и распродан на детали. А остаток ржавого кузова был бы кремирован или похоронен с почестями под ритуальный плач вдовы и детей. Что с ним происходит? Позавчера был готов собственноручно придушить супругу на месте. Вчера клялся себе, что никого, кроме нее, не любит. Сегодня… Сегодня он снова в квартире красотульки, что вроде бы к нему неровно дышит. Как иначе объяснить заигрывания и намеки? Неужели в таких хоромах по живому обществу истосковалась? Причем – именно по мужскому обществу. Почему бойфренда не заведет? Осенило. Дурень он стоеросовый, вот с чего начинать мыслить надо было. Дорогая машина, элитная квартира, шмотье… Новая знакомая – содержанка. При таком раскладе ниточки вяжутся в понятный узелок. Живет Жанночка за счет покровителя, оттого вся роскошь вокруг. Но одной роскошью сыт не будешь. Вот и потянулась к случайному попутчику. То есть он, Михаил, просто причуда, каприз. Тот, кто попался под руку. Поиграет с ним наша кошечка и забудет как звали. Перед внутренним взором вновь пробежала гологрудая чертовка, но вслед возникло родное лицо Наташи – умиротворяющее, искреннее, любящее. Любимое. Каким счастьем было бы перенестись к себе, в знакомую скрипучую постель, под теплый бочок супруги, зовущий и соблазняющий невиданным покоем. Как ненавистна стала любая неустроенность! Вернуться бы в желанное поза-позавчера, которое прожил бы совсем по-другому. И позавчера, и вчера, и сегодня. И завтра. Совершенно по-другому. Теперь он знал – как. Крепкость задним умом – отличительная черта любого человека старой закалки. Да и новой, если быть справедливым. 4 Задремать не удалось, вновь послышались шаги – тихие, осторожные. Веки создали небольшую щелочку: искушающее привидение, чей вид с предыдущего прохода не изменился, проскользнуло через гостиную к туалету. Середину прикрывал согнутый локоть, на «спящего» скакнул быстрый взгляд. История со светом повторилась. Дважды. Сначала он успел полюбоваться станом скрывшейся за дверью ночной феи, затем новым царским выходом. Кто-то красиво сказал, что ночь придает блеск звездам и женщинам. Точно сказано, особенно насчет последнего. Призрачная чудесница обхватила себя за локти, аккуратно ступающие ножки приближались к месту его горизонтальной дислокации. Вскоре головодробительная плоть оказалась близко. Чересчур близко. Михаил изобразил сопящий труп, но над ухом раздалось: – Спишь? Издевается? Глаза честно открылись. – Нет. – Что-то не спится. Я немного посижу здесь, с тобой? «Посижу»? Кроме журнального столика рядом нет другой мебели. На то, чтоб загнать хозяйку квартиры обратно в спальню, у Михаила не хватило духу. Освобождая местечко, пришлось втиснуться в спинку дивана, изогнуться и предельно подвинуть ноги. Задумчивая сомнамбула разместилась на предоставленном краешке в районе его пояса. Подобрав колени к груди, девушка жестко обхватила их и замерла. Что бы ни говорила, а пришла она сюда с какой-то целью, и явно не оттого, что отвыкла засыпать без сказки, рассказанной няньками. Если б он не был женат… Но разве он, дважды умерший, еще женат? Разве для мира он все еще рабочий из типографии, которого знали друзья и близкие? И… очень близкие? Если для остальных он умер, а для себя – жив, то… Началась новая жизнь. Вопрос на засыпку: имеет ли он право начать ее с небольшого приключения? Почему нет? Другие умудряются совмещать в одной вполне благополучной жизни. И не жалуются. Почему он делает для себя исключение и даже сейчас раздумывает, вместо того, чтобы броситься в открывающуюся пучину новизны? Потому что знает, что жив. И что женат. А это – даже для неверующих – все равно от Бога, нечто высшее, что дается людям, и в чем они клянутся друг другу перед лицом окружающих. И перед лицом того же Бога, которого, возможно, и нет вовсе, как уверенно докладывали советским людям в течение семидесяти лет. Воспитанием Михаил был из того поколения, и разговоры о высших силах, что вмешиваются в наши дела, были смешны. Совершенно. До последнего времени. Вот именно до этого, когда с ним начало происходить нечто, что явно не от мира сего. Девушка вышла из задумчивости. – Сделать тебе массаж? – Нет. Ответ был резок и немного обиден. Жанна поняла правильно. Он боится. Боится ее прикосновений. Боится своей возможной реакции. Короче, он трус, вот и весь перевод краткого испуганного ответа на расширенный русский. – Ты меня боишься, – не спросила, а констатировала девушка понятный обоим факт, взяв смелость произнести это вслух. Михаил тоже проявил отвагу. – Да, – сказал он. – Боюсь. – И себя, – с подначкой выговорила Жанна. На этом провокация не кончилась, руки упали, как листва по осени, одна оперлась на диван. Колени опустились набок. Над лицом Михаила нависли балконы прекрасного фантастического сооружения. – И себя тоже боюсь. – Он сглотнул. – Как ты живешь в постоянном страхе? Другие живут честно. Правильно или нет – другой вопрос, но честно. Не терзая себя постоянными сомнениями. Не умирая в неуверенности, в нескончаемой липкой боязни, что могут не сдержаться или, наоборот, что дражайшая супруга узнает о содеянном. Как ты можешь так изводить себя? Ты же мужчина! Если что-то гложет – дай себе волю, разберись с этим, но уничтожь проблему. Пусть она останется в прошлом. – Я бы с удовольствием. – Михаил глупо хихикнул, так, что самому стало стыдно. – Но я борюсь с искушениями. Потому и… – Ты не борешься. Ты множишь их. Ты превращаешь себя в тряпку. – Неправда. – Со стороны виднее. Особенно на истинный женский взгляд. Девичий голос оброс обличающими интонациями, лицо распалилось эмоциями, очаровательные шипастые шарики бурно вздымались и опадали сообразно с объемом набираемого воздуха. От них пахло свежестью, деревенским молоком и соблазном. Прошлое в душе Михаила подралось с будущим за настоящее. У каждого была своя правда. Взор остановился. Мысли тоже. Не дождавшись ответа, Жанна продолжила столь же резко и грозно: – Вместо того, чтоб по-мужски править мир под собственное мировоззрение, ты ищешь возможности спрятаться, отгородиться от реальности, которая течет где-то рядом и, упорно обливая брызгами соленых волн, пытается доказать свое существование. И извлечь тебя из созданной собственными руками лужи, откуда иногда выглядываешь испуганно, но, узнав о наличии рядом большого яркого мира, вновь прячешь голову в песок. Точнее, в ил. В затхлую жижу, к которой привык и потому не замечаешь. Помнишь лужу нашего знакомства? Ничего не напоминает? В прострации, пронизанной немым восхищением ораторшей, Михаил внимал выливавшейся на мозги речи. Все, что она говорит, – его случай, он – такой?! – Подожди, – вдруг заработала инстинктивная соображалка. – По-твоему, кто не реагирует на провокации и не клюет на соблазнительную наживку – трус? – Хочешь поспорить? Давай. Разве тот трус, кто делает выбор в сторону действий? Кто не боится последствий? Кто согласен брать на себя ответственность за свои решения и поступки? – Жанна еще сильнее нагнулась, нависнув сладко-тревожным изваянием, что готово в любой момент рухнуть и погрести под собой. Жителям Помпей не позавидуешь, им было так же плохо, но при этом не было так хорошо. Собрав все мужество, взор стыдливо нырнул вниз, где и утонул в колодце пупочка, обрамленного озерцом знойной мякоти и отчерченного ажурной ленточкой единственного элемента одежды. Внизу, в основании, ленточка превращалась в знобящий выпуклый треугольник. Туда, в самый низ, как вода с сияющего в подсвеченной темноте тела девушки, стекали взгляды Михаила, там утопали мысли – в уходящем вниз средоточии складочек, плотно сжатых бедрами. – Подумай над моими словами! – произнесла владелица этого великолепия, и ладонь накрыла мужскую руку. – Ответственность за слова и поступки – то великое, что дано настоящему мужчине, и чем он может распорядиться по своему усмотрению. Мы, женщины, любим не наглых или смазливых, мы выбираем надежных. Тех, кто держит слово. Кто может. Кто действует. И кто готов отвечать за свои действия, не перекладывая на имеющиеся поблизости хрупкие плечи. Даже, если эти плечи готовы взвалить на себя подобную ношу. Осознав, что внимание к низу еще более неприлично, чем к обнаженному верху, Михаил собрался с силами и взглянул девушке прямо в сверлящие глаза. – А если для поведения в ситуациях, о которых ты говоришь, у меня другие принципы? Перехват инициативы – лучшее средство защиты. А то какая-то пигалица учит его жизни. Он старше в два раза, и жизненного опыта не занимать… Жанна будто мысли читала. – Считаешь, что не могу быть права, потому что младше? Возражу. Да, мы из разных поколений. Но. Ты мужчина. Я женщина. В этом отношении ничего не меняется тысячелетиями, оно заложено на генном уровне. Вспомни Экклезиаста: «Все было и все будет, и нет ничего нового под солнцем». У тебя больше опыта и приобретенной с его помощью мудрости. Допустим. Но. У меня – больше современных знаний о том, что такое нынешний мир, из карусели которого ты выпал на каком-то круге, посчитав, что все знаешь. Ты остановился, но мир – не круг, мир – спираль, вот в чем дело. На новом витке – больше возможностей. И больше ответственности. К чему она ведет? Или, чисто по-женски, говорит первое, что пришло в голову? Вроде нет. На вид все связно и последовательно. Впрочем… – Если уж поминать Экклезиаста, – буркнул он, – то ни о какой спирали в области отношений не может быть речи, просто есть время собирать камни, а есть разбрасывать. Все, что мне нужно, я собрал в свое время. Нового – спасибо, не надо. На грубоватую отповедь Жанна не обиделась. – Собрал, а теперь, значит, разбрасываешь? Ее внешний вид создавал ощущение, что над Михаилом возвысилась огромная белая лягушка. Симпатичная, приятная, доброжелательная… но чудовищно большая, оттого страшноватая. Она пугала привлекательной несоразмерностью. Выпирающими бусинками зрачков уставились сферы глаз, а расправивший крылья буревестник трусиков напоминал жадный рот, вкупе с пупком-носиком образовав мультяшную рожицу. Одно немигающее лицо под другим заставляло воображение исполнять танец маленьких непослушных лебедей, опасный, но очень эротичный. Опаленный играми подсознания Михаил возразил: – Не разбрасываю. – Как же это назвать по-другому? Помнишь поговорку: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем», это о тебе, о типичном разбрасывателе, который посчитал, что время собирать окончилось. Дерево посажено, дом построен, сын рожден – теперь гуляй, миссия выполнена, делай, что хочешь! Жанна кинула многозначительный взгляд в сторону кухонных шкафчиков, где хранилось спиртное, Михаил это прекрасно помнил. Но помимо такого первого смысла, у высказанной мысли можно было прочесть второй, задевший сильнее. – По-моему, ты ненавидишь людей с волей жить по собственным правилам, – проговорил он тихо, переходя в наступление. – Тебе не понять, но я не хочу как бродячий пес хватать все, что подвернется. Случайно подвернувшееся бывает как минимум чуточку испорченным, а как максимум гнилым и тухлым. Ни свежести, ни чистоты, ни полноценного удовольствия для души и тела. Мне приятнее здоровая домашняя пища, меня не тянет в забегаловку за стандартным бутербродом, который ничем не отличим по вкусу от сотен и тысяч других. Да, они другие, но все равно те же самые бутерброды. Фастфуд. Быстрое питание. Разница лишь в обертке и ценнике. Если не поразить, то заинтересовать девушку удалось. Даже заинтриговать. Жанна посмотрела на него несколько другими глазами. – Кажется, я поняла разницу между нами. Нет, не эту. – В качестве примера она погладила себя по чувственному полушарию. – Дело в другом. В мироощущении. Я живу настоящим, думая о будущем. Твое будущее давно в прошлом. Ничего нового ты не ждешь, да и не хочешь, ничего большего тебе не светит, а что по старинке считаешь любовью – просто удобство, помноженное на привычку, и боязнь однажды оказаться никому не нужным. Мы опять вернулись к теме боязни. Ты дорос до таких лет, а по-прежнему боишься всего непонятного – как маленький мальчишка, не знающий мира за пределами своей песочницы. – А ты ничего не боишься? – Затюканный доводами, внешне похожими на истинные, Михаил нашел в рассуждениях слабое место. – Твоя жизнь тоже переполнена страхом, но у тебя отсутствует порт приписки, где ты можешь переждать бурю или восстановиться после шторма. – Люди разные, – теперь уже девушка отбивалась от неожиданной контратаки. – Если одному нужна тихая гавань, то другой счастлив под ударами бушующих волн! – Да, люди разные, – кивнул Михаил. – Как, например, корабли: бывают роскошные лайнеры, приятные для коротких интересных путешествий. Бывают упорные тягачи, что всю жизнь делают свою нужную работу. Бывают морские яхты… а бывают речные лодчонки для прогулок. – А еще бывают дырявые посудины, при первом шторме идущие ко дну. – Жанна покосилась на него с ядовитой ухмылочкой. – Кстати, насчет роскошных лайнеров для приятных коротких путешествий… Ее голос смолк, а лучисто-хитрые глаза уставились в прикрытый простыней центр композиции. А рука выразительно плавно прошлась по этому центру… – В Ветхом завете, – продолжила Жанна, не спуская с него ни руки, ни столь же тревожащего взора, – нашла строчку, даже запомнила: «Пришелец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш. Люби его как себя». Слышишь? Повторю еще раз. Люби его – как себя. А себя, – она вдруг потянулась вперед захрустевшими ручками и вновь поймавшей внимание курносой грудью, волшебно колыхнувшейся и запросившейся в ладони, – я о-очень люблю… – Люби. – Михаил пожал плечами, постаравшись движением таза выехать из-под нахальной ладони. Не получилось. Вместо того, чтобы спокойно уползти вдаль, ладонь замерла на месте и прижалась. – Что же. – В накалившихся девичьих глазах заплясали чертики. – Золото пробуют огнем, женщину золотом, мужчину женщиной. Попробуем?.. 5 Вот и сказано решающее слово. Приехали. Сидит, красавица, глазками сверлит, ждет. Ну, сложится сейчас кратенький дуэтик. Ну, возможно, будет, что вспомнить. Или не будет. Но с этим потом жить. Ей, раскрепощенной и свободной, ладно, проблем никаких. Может, еще одно очко в демонстрируемое подругам табло попутных побед, или просто «по приколу». Молодежь, кто ее поймет. Тем более – вот такую. Новую. Материально не бедствующую, которая сама себе хозяйкой является. А ему, с еще не пропитой до конца совестью? Как вернуться к любимой жене, если возвращение состоялось через чужую постель? – Да уж я такое золото – пробы негде ставить, – протянул он. – Огонь тоже давно перегорел. – Давно верю не словам, а чувствам, а они говорят… – Это так, угольки былого пожара. Михаил с такой мольбой посмотрел в жесткие чужие глаза, которые выжигали на его коже неприличные рисунки, что Жанна громко и отходчиво расхохоталась. – Ладно, подождем, пока угольки разгорятся. Хотя… Отсрочка – надежнейшая форма отказа. – Девушка красиво откинусь назад. – Согласна, пусть будет, как скажешь. Ты мужчина, тебе и принимать решения. Но тогда… Поднявшись бесшумно и почти бесплотно, словно джинн из кувшина, она чарующим облачком скользнула на кухню. Михаил проследил, как красивое тельце взгромоздилось на подставленный стул и, как в прошлый раз, качаясь и активно балансируя (но теперь имея впереди отливающие лунным сиянием противовесы), достало очередную заветную бутылочку. На этот раз желтую. Потом обзор стола перекрылся шелковой буквой т, вписанной в круглое и мягкое, и белой спиной, нагнувшейся над чудесными приготовлениями. О последнем Михаил узнал по донесшимся булькам. Они вызвали судорожный скачок кадыка. Еще несколько томительно-счастливых секунд – и очаровательная девушка, как добрая фея из сказки, появилась с двумя стаканами. – Любишь виски? – Наверное. – Не пробовал?! – А что, должен? – Нет. Но странно. Она вспорхнула на прежнее место, но теперь присела на одну подобранную под себя ногу, другая свесилась вниз. Стаканы прижались к груди. Переставший стесняться Михаил безотрывно смотрел на образовавшийся союз стекла и кожи. Холода и тепла. Желанного и желанного. – Ты сказала «странно». Почему? – Обычно к твоим годам люди что только не пробуют. Он соорудил обиду. – Не понял. Это сейчас был укор возрасту или отсутствию любопытства? – Насчет возраста не комплексуй, ты у нас мужчина хоть куда, – в тон ему ответила Жанна, поддерживая шутливый настрой, а на последнем словосочетании раздался невольный смешок. – В самом расцвете сил, как мультперсонаж с крыши, который съедает все варенье и исчезает. Извини, что-то я не о том. Голодный взгляд заставил напарницу смилостивиться. Жидкость за твердой стенкой отлепилась от спелой мякоти, обтекавшей прохладный цилиндр с обеих сторон. Жанна поерзала немного, устраиваясь удобнее, и один из стаканов перешел к Михаилу. – Но тебе же нельзя? – вспомнила девушка. – Вдруг – опять?.. – Если душа просит, а компания располагает, то можно. – Как скажешь. – Жанна подняла вверх руку с напитком. – За что? Без прикрытия стаканов прекрасная соблазнительница сумела создать новый союз желанного: одно было уже в руке, второе ожесточенно туда стремилось. – За ответственность и право выбора! – сформулировал Михаил крутившееся на языке. – Замечательно. Михаил замешкался, глаза указали на зажатый в руке стакан: – Прости, но для этого дела мне нужно встать. Не животное же, в конце концов, которое даже вверх тормашками пить и есть может. Соседка подавилась очередным скабрезным смешком: – Точно. Для «этого дела» – просто необходимо. Веселый взгляд скользнул по топорщившейся простыне. Михаил побагровел. – Я о другом. – Теперь и я о ком-то другом. – Стрелы показной обиды достигли цели, и Жанна со вздохом подвинулась назад. Михаил поднял корпус вертикально. Простыня слетела с груди, но ниже осталась. Это главное. А вообще, чего стесняться? Партнерша не стесняется. Вот и ладушки. Почти касаясь друг от друга напрягшейся кожей, но всё же не касаясь, они приложились каждый к своему стакану. Сразу стало веселее. Случайная знакомая показалась почти родной, к ней чувствовалась неизъяснимая благодарность. Захотелось обнять, а то и поцеловать. Чисто дружески. От избытка чувств. – Можно вопрос? – Как всегда только отхлебнув, партнерша по ночному досугу забрала у Михаила пустую емкость, оба стакана отправились на журнальный столик. – Скажи, по-твоему, платонические отношения – это потерянное время, способ проверки чувств, прекрасные отношения… или только их иллюзия? Интерес довольно странный и явно неслучайный. Любопытно, чем он вызван. Наслышанному о нравах древних греков (они нескрываемо любили мальчиков и, еще одно не менее жуткое извращение, разбавляли вино водой), Михаилу не хотелось попасть впросак. От вымерших умников, к которым принадлежал упомянутый Платон, можно ожидать любой подлости. Лучше не нарываться. – Имеешь в виду начальный этап отношений между мужчиной и женщиной? – Можно сказать и так. – Жанна опустила взор. – К сожалению, бывает, что они становятся постоянными. Во всяком случае, очень долгими. Или параллельными. Ясно, неразделенная любовь. – Если мужчине нравится женщина, – начал Михаил в задумчивости, – он не станет скрывать желания, и со временем все произойдет само собой. – А если уже произошло, а потом – бац! – и снова платонизм в самой изуверской форме? От ее взгляда вдруг передернуло. В висок стукнуло болью. Неужели вчера?.. А он – не помнит?! Ласковое личико, почти касавшееся его губ, ждало ответа. Два белых облака острыми язычками звали на помощь. Отважная ручка без спросу легла на его живот, и простыня поехала вниз… Лязгнул открываемый замок, входная дверь распахнулась. Ослепительным грибом взорвался свет люстры, оставив без зрения и возможности понимать. – Так-так, – раздался голос вошедшего. Голос был мужской и очень злой. – Развлекаемся? Среди прыгающих разноцветных пятен перед взором Михаила одно быстро увеличивалось. – Клубничку любим, да? – принеслось уже с расстояния руки, прямо над ухом. – На свеженькое потянуло? Ну-ну. Жанна метнулась в сторону, а в направлении Михаила просвистело что-то тяжелое… P. S. Донесение №2: Задействовано большинство интересующих лиц. Удар необходимо нанести не раньше, чем появятся доказательства. Доказательства должны быть неопровержимыми, в противном случае придется начинать с нуля. Еще раз повторяю: преждевременное вмешательство, как и обнаружение постороннего внимания за передвижениями указанных объектов, приведет к отмене действий по всей цепочке подготовленных эпизодов. Тихоня. Часть третья Слава хроническим неудачникам, на фоне которых ваше ползание выглядит полетом. Михаил Жванецкий Koгдa дeлa идут xужe нeкудa, в caмoм ближaйшeм будущeм oни пoйдут eщe xужe. Законы Мерфи *** – Ну и тяжелый был… – Ничего, не каждый день лично для шефа стараемся. Особый случай. – Что в этом чудиле особого? Не олигарх, не сын олигарха, не хахаль олигарховой дочери или жены. Проверено. Не чиновник и не подпольный миллионер. Даже не хакер какой-нибудь. Не гений финансов или криминала. Ни денег ему в жизни не светит, ни карьеры. – Не понимаешь? – Нет! – Плохо разбираешься в людях. Шефу он зачем-то понадобился, значит, есть во всем этом смысл. – Смысл?! У вот этого?! – Шеф просто так ничего не делает. – Может, его жене захотелось, чтоб, как в анекдоте про солдат в противогазах, слоники побегали? – Шеф не женат. – Тогда… вожжа под хвост попала. Или этого малого кому-то в карты продул. Или какой-нибудь друг попросил прищучить, у которого этот непутевый недоумок девку увел. – Здесь что-то другое. Начальство само операцию ведет. От начала до конца. Во все тонкости лезет, даже темы разговоров отслеживает, чтоб все – как прописано, без отступлений и отсебятины. – А я люблю, когда простор для рук и фантазии. – Еще наешься этим простором. – Раньше за инициативу хвалили. – Не в данном случае. А жаль. Сколько хороших идей пропало… – Стоп. Ты сказал – разговоры? Не здесь ли собака зарылась? – В смысле – зарыта? – Кто? – Собака. Так обычно говорят. – Сейчас демократия, говорить можно как угодно. – Вернись к тому, что хотел сказать. – Я уже все сказал. А-а, про разговоры? Мне показалось, что если они имеют такое значение, то существует некая важная информация, которой владеет наш подопытный кролик. Которая дорогого стоит, если ради нее такие события заверчены. – Или информация, которую в определенных условиях тот может получить. Привычными путями из него никто ничего не выбивает, значит, либо ее еще нет… – Либо еще нет в его распоряжении. – Либо нельзя показать, что этими фактами кто-то интересуется. – Точно. Или… – Неужели есть еще вариант? – Например, существует неизвестная нам бесценная вещь, которая очень нужна кому-то, и узнать ее местонахождение можно исключительно через устроенные передряги. – Бывало и такое. Драгоценная вещь… – Или секретный документ… – Или спрятавшийся человек… – Или вся эта катавасия – отвлекающий маневр от другой операции, ведущейся параллельно в другом месте, чтоб нужные органы отвлеклись на нашего кролика. – Или чтобы нужные люди занимались его приключениями вместо прямых обязанностей, а в это время у них что-то произойдет. Скажем, какой-то важный документ или свидетель исчезнет. Или новый как бы случайно появится. – По поводу последнего интересная мысль появилась. Пауза. – Ну? – Что, если это нас отвлекают? – Доразмышлялись. Зачем и от чего отвлекать нас? – Не знаю. Будто в других случаях тебе докладывают, что мы делаем и для чего. Конечный результат известен лишь заказчику. В лучшем случае еще шефу. Исполнителям часто не понятен даже мотив. Даже тому, кто берется спланировать операцию, сообщают другую версию событий, похожую на правду как прыщавая толстуха на свою аватарку. – А если нас проверяют? – Экзамен на профпригодность? Разрешили бы инициативу. Ее бы приветствовали. – Тогда – проверка дисциплины. Чтоб выяснить, как умеем выполнять задания без лишних вопросов. – Зачем нас проверять так сложно? Могу придумать сотню ситуаций с гораздо большим эффектом и меньшими затратами. Думаю, что шеф тоже. – А если… кто-то проверяет шефа? Повисла очередная пауза. – Да уж, наговорили. Мозговой штурм провели. Шеф был бы рад. – Но что-то из этого правда. – Не спорю. Дискуссия утихла, погрузившись в дебри самокопания до полного самозакапывания. Но ненадолго. Жизнь обрело новое предположение: – Ты не думал, что чехарда событий имеет более простое объяснение? Вариант «Золушка». – Не проходил такого, поясни. – Объекту «фея» хочется без свидетелей побыть с объектом «отец», для этого объекты «мачеха» и «дочери» привычно сплавлены на подходящее общественное мероприятие, а для одной дочери, которую те не взяли, приходится всякие чудеса выдумывать, лишь бы тоже спровадить с глаз долой хотя бы до полуночи, дольше не надо, поскольку фея к тому времени уже уйдет. – Хочешь сказать, что все подстроенное – повод кому-то нужному без проблем остаться наедине с супругой нашего алконавта?! Один из давно спавших мониторов показал движение. – Тихо! Шеф идет! Быстрое шуршание сменилось тишиной. Затем раздались шаги. – Как поживает объект? – Еще денек, и нашему соколику крышка. Все по плану. Скоро выход палочника. – Чудненько. Продолжайте. Едва шаги стихли, приглушенная беседа возобновилась. – Брось. До участия палочника еще как до Сочи на дрезине. – Но показать готовность надо. Начальство это любит. Оба разговаривавших на минуту отвлеклись, выслушав сообщение полевого координатора о происходящем с объектом, потом первый вздохнул: – Честно говоря, жалко мужика. – На работе про эмоции забудь. Опасно для жизни. – Я не о том – О чем же? Жалко – оно либо чувство, либо у пчелки, в любом случае жалит больно. Иногда смертельно. – Почти не могу вообразить себя на его месте. Разве тебе не интересно, что он думает обо всем этом, какие версии строит? – Ничего не думает. Ему бы выжить. – Тоже верно. 1 Ох, как болит ухо. И челюсть. И тело ломит, словно оно было полигоном при обкатке нового танка. С огромным трудом Михаил разлепил глаза. Ночь. Опять. Полная темень, хоть глаз выколи. Впрочем… Это потому, что перед лицом что-то большое и темное, а дальше брезжит рассеянный свет, похожий на лунный. Свет шел не сверху, а очень странно – с боков, одновременно с разных сторон. Попытка повернуться не удалась. Пошевелить рукой или ногой тоже не получилось. Вот почему все болит: он связан. По рукам и ногам. И в постепенно становящемся привычным голом виде лежит скрюченным на заднем сиденье автомобиля. Судя по ощущениям, машина никуда не ехала. Снаружи доносилась чья-то глухая брань под нос. Звуки копания. Вот лопата втыкается в сопротивляющуюся среду… Вот со смачным «кхыком» хозяин инструмента посылает быстро падающий комок в сторону… И все по новой. – Миш? – Тихий шепот вызвал ощущение молота по макушке и приступ паники. – Ты очнулся? Он постарался повернуть голову. Удалось. – Жанна? Одежда на девушке как при первой встрече: юбочка, кофточка. Значит, дали возможность одеться, пусть и в первое попавшееся. Михаила подобной чести не удостоили. Жанну тоже связали, но по-иному, она сидела на месте переднего пассажира, за спинкой сиденья запястья стягивал скотч. Вновь потек шепот: – Сможешь развязаться? Михаил пошевелил не пошевелившимися мышцами. – Нет. – Плохо. Яма, которую он копает, для тебя. – Красивый силуэт указал за тонированное окно автомобиля. – Может, и для меня тоже. – Где мы? – В лесу за городом. – Он один? – Да. – Подожди. Затекший организм напрягся, Михаил пересилил боль и, извиваясь червем, в несколько приемов добрался головой до заломленных вниз рук девушки. Рвать слои скотча зубами – дело непростое. Собственные руки стянуты сзади, а настолько согнуться, чтоб проскользнуть в их кольце и вывести вперед, ему не позволял разладившийся ноющий корпус. К тому же Михаил не знал, способен ли на такой фокус, стандартный для боевиков. Если ты не Джеки Чан, а запястья перематывал человек, сведущий в деле… – Ура, – шепнула Жанна, – расходится! Не отвечая, Михаил продолжал грызть противную ленту. Задыхаясь – рвал, впивался, отплевывал и снова вгрызался, как бультерьер в обидчика. И через минуту… – Есть! Девичьи руки исчезли впереди. За стекло унесся озабоченный взгляд, скрипнул открываемый бардачок, блеснул металлом вынутый револьвер. Кружочки гильз, видимые даже Михаилу, показали, что барабан полон. – Как им пользоваться? – Жанна не сводила с оружия остановившегося взора. – Развяжи меня, я сам. – Не успею. Так как же? – Взведи верхний курок назад или жми на спусковой крючок со всей силы. Несколько раз, для уверенности. Только не приближайся, чтоб тебя не достали раньше. Но… ты уверена? Не удостоив ответом, девушка сжала смертельный инструмент, открывание дверцы нарушило тишину. Сможет ли? Выстрелить в человека непросто. Даже в преступника. Даже в того, кто собирается убить тебя. Михаил служил в армии. Армия не только строем ходить учила. От двери Жанна вскинула руку с оружием и пошла на копателя, начав нажимать на спуск. Бах. Бах. Бах. Бах. Бах. Через секунду еще раз: бах. Скрюченный приподнявшийся Михаил замер, сквозь тонировку стараясь разглядеть в темноте хоть что-то. Ничего. Ни зги. Скривившись от боли, он снова рухнул. 2 Жанны не было с минуту. Или так показалось. Время то разгонялось, как летящий в пропасть скалолаз, то, не давая думать, застывало замороженной глыбой. Вернулась девушка без револьвера, место в руках занимали тряпки. Водительская дверца отворилась, в салон упали джинсы и простреленная рубашка в пачкающих пятнах крови. Из добротных штанов вывалились ключи зажигания, Жанна молча разместилась за рулем, стартер крутанул, ножка в туфельке втопила педаль до пола. Михаил беспомощно корчился сзади в позе червя на крючке, лихого ездока по кочкам жертва очередных обстоятельств нисколько не интересовала. – Развязать не собираешься? – Обиженный, что про него забыли, Михаил приподнял голову. – В отличие от некоторых мне что-то не слишком комфортно. – Перебьешься. Уматывать надо скорее. Логично. И тем не менее. Хотя бы что-то острое дала, чтобы дальше он сам, а так – словно заложник. Связанный, съежившийся, голый, который валяется на заднем диванчике как ненужная вещь. А может, именно заложник? Что на уме у вращающей бешеными глазами содержанки, только что укокошившей благодетеля? Ведь именно благодетеля, кого же еще? Никто другой не мог со своим ключом ввалиться в квартиру под утро. Братца, с которым можно делить жилье, у нее не было – сама призналась, что живет одна. Ленивое урчание из-под капота не соответствовало скорости, ожидалось нечто вопящее и надрывающееся. Это нервировало, но на эффективности не сказывалось. Автомобиль вылетел с просеки на трассу. Жанна остановилась только через несколько километров, где на очередном тупиковом съезде машина свернула, потыркалась вперед-назад в узком проезде и встала мордой к проезжей части. Однако, умненькая девочка, продуманная. Если что, рвать когти из такого положения сподручней. Только тогда спутница обернулась. Серьезность в глазах размыло иронией: в своем жалком виде Михаил напоминал срубленную под корень кокосовую пальму, развесистая крона влекла мохнатыми плодами, из листвы свисала лиана. – Прямо и не развязывала бы, – усмехнулась юная натуралистка. Она все же поискала режущие предметы по боковым кармашкам. Не найдя ничего подходящего, девушка вышла из машины. Со стороны жилистых ног отворилась дверца, конечности тут же блаженно вытянулись. Жанна опрокинула связанного на живот, наманикюренный ноготок попытался поддеть край слипшейся ленты. На Михаила навалилась предельная неуютность. Девушка стояла у ног, а развязываемое место находилось на копчике. Не лучший ракурс для взора юной девы. С другой стороны, лучше так, чем наоборот. – Сударыня простит, что джентльмен повернут к ней спиной? – натужно пошутил Михаил. – У джентльмена чудесная… спина. Если бы джентльмен чуть больше времени уделял спорту, сударыня порекомендовала бы его, гм, спину в рекламу салонов мужской красоты. Льстит чертовка, но как приятно льстит. Зато неловкость сгладилась. Михаил если не возгордился, то перестал столь сильно стесняться. Превратившиеся в единую массу слои скотча не поддавались. Когда в сотый раз ничего не вышло, Жанна выдохнула: – Придется уже оправдавшим себя способом. Переставляемые колени влезли ему на бедра, на сдвинувшиеся икры опустилось содержимое мини-юбки, растопыренные ладони оперлись о покрывшиеся заводными пупырышками ягодицы. Девушка нагнулась, и зубы принялись рвать путы на выставленных к ней запястьях. Покряхтывая, Михаил подождал появления результата, прежде чем заметить: – Вообще-то, можно было как пилой надрезать ключом от машины, а я бы потом разорвал. Жанна, только что догрызшая многослойную ленту до конца, потянулась через салон к замку зажигания, вынутый ключ полетел под нос Михаилу. – Вот и славно, с ногами сам разберешься. Пока он переворачивался, она обошла машину, лежавшие на месте переднего пассажира вещи были подвинуты, девушка без сил рухнула на сиденье. Когда освобождение ног приблизилось к финишу, она передала назад принесенную одежду. – Держи, должно подойти. Михаил даже не поморщился. Ну и что, что с трупа, в такой ситуации выбирать не приходится. Кто бегал по современному городу голышом, тот поймет. Ну, не создан город для голых. Проблемы у них от этого появляются. Пыхтя в тесноте, он по максимуму вделся в штанины, затем ноги уперлись в пол, загривок – в спинку сиденья, а облачаемая середина резко выгнулась вверх. – Осторожно, не прищеми, – ехидно кинула намеревавшаяся отшатнуться девушка, когда он вторично оторвал попу от сиденья, чтоб затянуть молнию. – Водить-то умеешь? – Обижаешь. – Справившись с молнией, Михаил взялся за рубаху. – Прости, но спросить не мешало. – А что? – Дальше поведешь ты. Я не в состоянии. – Спасшая одного и убившая другого человека девушка вновь принялась наблюдать за ним с дерзостью солдата, оказавшегося у дыры в женскую баню. Спасшая? Его? Скорее, как ему подумалось, она спасала себя. Тем не менее… Уж очень она была спокойна. Это устрашало. Хорошо, что мысли заняты другим, иначе родилось бы много вопросов. На них потребовались бы ответы. А ответы или их отсутствие заставили бы принимать какие-то меры. Зато не думая можно плыть по течению просто отдавшись на волю судьбы. Ведь все, как известно, к лучшему. Джинсы оказались коротковаты и широки, ситуацию спас ремень. С окровавленной рубахой вышло проще – широта не замечалась, дырки и пятна на груди не мешали, рукава в закатанном виде смотрелись нормально. – Не боишься? – спросил он. – Чего? – Жанна вызывающе сощурилась. Наверное, спрашивать нужно было раньше, до того, как она сделала роковые выстрелы. Но ведь сделала? Значит, не боялась? Для Михаила это не было аргументом, он знал многих, кто сначала делает, потом думает. Даже за собой иногда замечал. Особенно в последнее время. И довольно много. – Я насчет отпечатков, – пояснил он. Жанна равнодушно пожала плечиками. – Свои стерла, затем вложила ему оружие в руку и сбросила в яму. Кстати. – Нежная ручка, умевшая убивать, показала на средний подлокотник. – Здесь его перчатки, надень на всякий случай. Потом выбросишь. Зато не наследишь. – А твои следы? – Он указал на бардачок, который открывала Жанна. – В этой машине их полно, – кисло улыбнулась она. – Самых разных. Даже представить не можешь, каких. – Почему же. У меня хорошая фантазия. – Прости, но если честно, у тебя никакая фантазия. Поверь человеку, которому есть, с чем сравнивать. После язвительного смеха она вдруг добавила: – А может быть, ты просто скрываешь свои истинные возможности и, однажды решившись разубедить меня в этом, преуспеешь?.. Уже одетый и даже в вынутых из бокса перчатках Михаил перелез между кресел вперед, нажатие кнопки заставило машину вздрогнуть, рукоять переехала на «драйв», двигатель взревел. Седоков вмяло в кресла. Даже при взлете самолета ощущения слабее. Водитель не ожидал подобной прыти и едва успел вывернуть на трассу. Трофейный транспорт и здесь не подкачал, крутой вираж был пройден как по маслу. Автомобиль не только не слетел с полотна, но даже не накренился. Не машина, мечта. Жаль, никогда такую не купить. Возраст. Предел карьеры. И пройденный пик энтузиазма, что с некоторых пор сменился пофигизмом. Единственная машина, которую можно себе позволить – стиральная. Без нее никак, хоть разбейся, а купи. Вот и купили. А, к примеру, швейная – уже роскошь, потому находится у жены в том же ряду, в каком у мужа спорткары, джипы и вообще все, что имеет четыре колеса и хоть изредка передвигается без помощи лошади. Ох, Наташа, Наташенька, выбраться бы из этой передряги, и все будет по-другому. Когда осталось только подруливать на плавных изгибах, Михаил огляделся. Салон обшит шикарно выделанной красной кожей, даже пространство для ног отделано алым бархатом. Машина, скорее всего, не новая – судя по потертости кожаного руля, рукоятки передач и явно ощущаемых голыми ступнями педалей, но для него, видевшего подобные лишь на картинках да во сне, она была чудом техники. На руле сияла разноцветная эмблема с крестом и зеленым змием. Хороший герб себе на будущее. Как напоминание, чтобы в подобные истории не попадать. – Отвези меня домой, потом дуй, куда хочешь. – Жанна замерла, глаза уставились на мелькание фонарей, бьющих по глазам трассирующими очередями. Раннее утро. Город еще только просыпался, ворочаясь и потягиваясь, вставать не хотелось, но надо. Люди-«жаворонки» и принужденные обстоятельствами притвориться жаворонками «совы» уже куда-то спешили, машины повыползали из теплых будок гаражей и с холодных стоянок, тех и других было пока несоразмерно мало по сравнению с тем, что начнется часа через два. Михаил молчал. – Если остановят, говори, что увидел открытую машину и угнал. Это простительней. – Понимаю, не маленький. – Ни фига ты не понимаешь. «Не маленький». Ну-ну. Если б что-то понимал, мы бы здесь в таком виде не сидели. – Соседку будто жгло изнутри, она принялась обмахиваться, вентилируя внутренности краем мини-юбки. – Одежду, которая на тебе, уничтожь, и чтоб никаких концов не нашли. Лучше сжечь, но так, чтоб не привлечь внимания. Затем подгони машину в мой район, поставь где-нибудь неподалеку. Ключи занеси мне. Дальше не твои проблемы. – Ладно. Как понимаю, с полицией связываться ты не намерена? – А ты? На Михаила вскинулся настолько агрессивный взгляд, что расхотелось сидеть с его обладательницей в одном автомобиле. – Я – пас, – ответил он. Вот и договорились. Девушка откинула голову, веки прикрылись, ладони чувственно расположились на коленях. Нет ничего лучше, чем лететь по просыпающемуся городу. Большинство светофоров еще не работало, в остальных поймалась зеленая волна. Так и хотелось вжать педаль, чтоб хоть раз в жизни ощутить, что чувствуют стритрейсеры и прочие гонщики. Машина это позволяла, обстоятельства – нет. Недовольно порыкивая, мощная зверюга кралась по городским джунглям, словно выискивая добычу. Увы, дичь сидела внутри, мимикрируя под хищника, чтоб другие хищники не порвали на части. Овца в волчьей шкуре. Фу, ну и сравнение. И не овца, а баран, поскольку Жанна под определение овцы не подпадала, это была молодая волчица. Если она такая сейчас, пока молодая, что будет, когда станет матерая? Через минуту Михаил вывел спутницу из временного анабиоза: – Надо позвонить. – Договорились же полицию не вмешивать. – Не в полицию. Домой. – А-а, так бы сразу и сказал. С хрустом потянулись расправленные конечности, одна из которых едва не заехала водителю в глаз, затем Жанна принялась рыться в бардачке, в прочих вещах, в конце заглянула под сиденья. – Предусмотрительный. – Она тихо выругалась под нос. – Перед выходом он телефон оставил у меня, чтоб по сигналу не отследили, где труп закопал. – Мог бы просто выключить. – В некоторые модели в систему заранее встроены микробатареи, не отключишь и не удалишь, а у прочих, если аккумулятор не вытащить, тоже отследят, сейчас и такая аппаратура имеется. Терпи до дома, если не срочно. Затылок Жанны вновь откинулся на подголовник. Михаил уже несколько раз косился в зеркальце заднего вида, каждый раз все более нервно. – Посмотри назад. Жанна встрепенулась: – Что там? – Видишь машину вдали? – Черную? – Второй поворот за нами повторяет. Это с учетом, что движения почти нет. Не обгоняет, не отстает. – Сверни. И как только скроешься из виду… – Ясно. По газам? Жизнь закрутилась как в заправском боевике: супергерой уходит от погони с юной красавицей на борту. Рассказать знакомым – засмеют. – Нет, – усмехнулась девушка, развеяв нарисовавшиеся в его уме смелые картинки, – наоборот. Адреналинчик, что ли, взыграл? Выброс тестостерона беспокоит? Для улучшения гормонального фона придуманы средства лучше, чем играть с неизвестными в казаки-разбойники. Михаилу новый поворот к старому не понравился, он отстраненно сощурился: – По-твоему, надо остановиться и просто сдаться? – Нет, – отрезала Жанна. – Нужно неожиданно развернуться и ехать навстречу. Если они следуют за нами, то мы их рассмотрим. Если это его люди, – при слове «его» лицо обвело взглядом салон, – я их узнаю. Придется сматываться на всех парах, чтоб не нарваться на пулю. Если же за его машиной зачем-то следят другие… – То?.. – словесно подтолкнул Михаил, внезапно выворачивая вправо, при этом не показывая намерения поворотником. Жанна, видимо, не любила, когда ее торопили. Нарочно медленно поправив двумя пальчиками упавшую челку, она посмотрела на соседа выискивающим что-то взглядом. – Если едут за нами, но не догоняют, значит, просто следят. Тогда посмотрим, кто. А вот потом – по газам, в противоположную сторону. Сидя рядом в узенькой юбочке и блестя гладкими бедрами, отвлекающими взор даже несмотря на чудовищное развитие событий, эта странная сорвиголова женского пола умудрялась выглядеть одновременно неприступной и пронзительно зовущей. Демонстративно заголяя ноги до границы приличия, она, тем не менее, не переходила эту границу. Но ведь срывающийся взгляд потому и косил в сторону ее низа, что ждал тревожного момента, когда готовое произойти произойдет, и тогда… Тогда – что? Зачем ему это «тогда»? Чего он, вообще, ждет от соблазнительной случайной соседки? Чего хочет? – Смотри. – Жанна указала на перекресток. Интересующий автомобиль оказавшийся большим черным джипом. «Преследователь» спокойно проехал по своим делам мимо их поворота. От сердца отлегло. Они вновь выехали на дорогу, почти свободную в столь ранний час. Может, не следовало делать того, что Михаил сделал, но он не удержался, спросил, заранее ругая себя, поступающего как одолеваемый ревностью сопливый мальчишка: – Он тебе кто? Глаза новоявленной волчицы нехорошо сузились. Она не стала переспрашивать, кого имеют в виду. – Неважно. Теперь никто. А через несколько мгновений тишины добавила: – Он и был для меня никем. Михаила ответ устроил. Некоторое время прошло в молчании. Недалеко от своего дома вдруг занервничавшая Жанна объявила: – Во двор не заезжай. Останови здесь. Все, пока. Она вышла, больше не взглянув на него – то ли будучи в неком трансе, то ли от непонятной злости на себя, на попутчика, на жизнь… Кто их, взбалмошных современных девиц, разберет? Другие люди. Если для нее в человека выстрелить – что муху газетой прихлопнуть, что будет дальше? Не успел он тронуться, как рядом притормозил полицейский УАЗик, сирена кратко квакнула с требованием остановиться. Жанна, еще не успевшая войти в подъезд, замерла в дверях. Из открывшейся машины выскочил молодой офицер в бронежилете и с Калашниковым в руках. – Эй! Стой! 3 Михаил остановился. УАЗ проехал чуть вперед, оттуда вышли трое таких же бравых боевых ребят. – Пройдемте с нами, – пригласил Михаила первый вышедший, пока остальные выгружались. Вот и все. Доигрался. При выходе из машины руки сами собой сложились за спиной – как в кино, где именно так водят преступников. Сколько лет сейчас дают за угон? А за убийство с целью наживы? А если до того человек признан мертвым – это смягчающее обстоятельство или отягчающее? Если решат, что притворился сознательно (допустим, чтоб начать другую жизнь по чужим документам) – сидеть ему веки вечные. Прощай Наташа, не сбылись мечты о хорошей жизни. Только бы дети выросли достойными людьми… Поверх приближающегося стука каблучков донесся крик: – Молодые люди, а что случилось? Полицейские оглядели девушку как волки косулю, решившую узнать причину лесного собрания. – Вы кто? – Я здесь живу, – сдержанно ответила Жанна, пристально осматривая автоматовладельца. Трое остальных остановились сзади. Парень в бронежилете объяснил: – Требуется понятой. Все еще спят, и мы хотели попросить мужчину… – А можно я? – Жанна расцвела лучезарной улыбкой. – Понимаете, брат… – неожиданно для Михаила девичий подбородок указал на него, – брат отцу за лекарствами поехал, это срочно, а я пока свободна. К тому же никогда не была понятой. Любопытно. Возьмете меня на замену? В чем заключаются обязанности понятого, что он должен делать? Полицейские переглянулись, им такой бартер понравился. Против добровольного присутствия в стае косули волки не возражали. – Пройдемте. Отвечая на посыпавшиеся шутки-прибаутки, Жанна отправилась с ребятами из УАЗа в соседний подъезд, а онемевший Михаил понял, что стоит, ни жив, ни мертв. Со лба текли крупные капли. Колени снова предательски дрожали. Еще с минуту он приходил в себя, прежде чем заставить себя сесть за руль. Длинный путь через город прошел без происшествий. Ехал Михаил аккуратно, с соблюдением всех правил, но и не ползком, чтобы не вызвать ненужных подозрений. Мир вокруг окончательно просыпался. Из-за города в центр летели на дневную смену полчища ворон, картинка напоминала двадцать второе июня из кинохроники. Не хотелось оказаться в секторе бомбометания, белый цвет красит только невесту, но никак не взрослого мужика на хорошем автомобиле. Да и невесту, такое, честно говоря… если только в качестве жениха, но истина о женихе, которого слепили из того, что было, узнается счастливыми фатовладелицами намного позднее. Короче, не любил Михаил ни ворон, ни прочую небесную братию, как бы она не называлась. По его мнению, любому созданию, если оно гадит на голову, в цензурном наименовании должно быть отказано на законодательном уровне. По земле из области ползли электрички, полные никогда не спящих (так казалось со стороны) иногородних рабочих, пахло свежестью. На помытых улицах редкие машины надолго застревали в ожидании своего зеленого на пустых перекрестках. Лучшее время суток: везде чисто и красиво, встающие на работу люди еще не успели поработать над изменением знака картинки на противоположный. Утренний час пик вновь превратит похожее на кареты в тыквы, кучеров в крыс, а принцев в прожженных искателей удовольствий. И только Золушки никем не станут, они всегда остаются Золушками. Со сказочного и глобального мысли перекинулись на домашнее. Жена спит. Дети на отдыхе. С одной стороны, хотелось как можно скорее сообщить любимой о возвращении в царство живых, может, даже немного отметить с ней это дело. Совсем чуть-чуть, для проформы. Повод – всем поводам повод, грех не воспользоваться. А затем честно не пить, как уже дал себе зарок. Последний. Поскольку понятно – дальше некуда. До дома оставался квартал, когда из припаркованной Лады вылез, поправляя головной убор, сонный гаишник. Жезл (кто бы сомневался?) требовательно взлетел перед капотом машины Михаила. Ёжкин кот. Кирдык. Капут. Приехали. И еще много всего глубоко иносказательного. Попытаться уболтать и отмазаться? Как?! Чужая дорогущая машина без документов, кровь на рубашке, а неподалеку в лесу – не закопанный труп, который, возможно, уже нашли прибывшие на грохот выстрелов любознательные соотечественники. А Жанна останется в стороне. Вот так. Дескать, причем здесь она? Кто ее видел? Где свидетели? Отпечатки? Она сама призналась, что в этом плане алиби у нее нерушимое. Труп повесят на него, однозначно. Был у девчонки в гостях (его пальчиков в ее квартире выше крыши), не поделил сексапильную красотку свободного поведения с некстати явившимся бойфрендом и отправился в лес выяснять отношения. Сколько лет дают за убийство с отягчающими? Делая вид, что прижимается к обочине, в последний момент Михаил до отказа вдавил педаль газа, представителя закона только вонючим чадом окатило. Автомобиль послушно и радостно выстрелил вперед, словно долго ждал и, наконец, дождался. Скорость – это была его стихия, он для нее создавался. От тигриного рыка вибрировал желудок и сладко тянуло в паху. Затем рык перешел в довольное урчание, отдавшееся в организме животным возбуждением. По коже покатились волны мурашек. Это не армейская «Шишига», считаемая им когда-то лучшей машиной в мире. Лучшей, потому что никто не пройдет там, где ездит «Шестьдесят шестой», только зверь и пешеход. Сейчас Михаилу открылась другая стихия. Скорость порабощала, заставляла вожделеть, как любимую женщину, по венам побежал бензин. Раньше он не понимал детей, в компьютерных играх гонявших до синевы под глазами и отключения сознания. Теперь понял. Человек умеет летать только вниз, а скорость – это полет по горизонтали. Скажем проще: скорость – это полет. Полицейский прыгнул в свою машину, но пока та заводилась и разворачивалась, у Михаила появилась фора. Свой район он знал как пять пальцев. Впереди широкий проспект и оживленное движение, упирается все это в стационарный пост полиции. Пост давно закрыт, но под бесхозным навесом бессменно дежурил патруль, с упорством, достойным лучшего применения, словно Хатико ожидая воскресения былого всемогущества в новой реинкарнации. Иногда патруль выезжал куда-то – на вызов или перекусить, но возвращался на место, как Сизиф к подножию. Туда нельзя. Куда же? Дрифт по пустой улице едва не выронил сердце наружу. Три поворота – вправо, влево и еще раз резко вправо – вывели на бетонку, к звуку мотора прибавились шуршание и стук на стыках. Погоня. Оказывается, это здорово. Это будоражит. От вкусных басов пела душа. Визг сгораемой в пробуксовках и на поворотах резины приводил сознание в состояние затянувшегося оргазма. Прямо по курсу – гаражный кооператив, единственное место, где возможен хоть намек на безопасность. Промчавшись сквозь въездные столбики и дважды судорожно вывернув, Михаил погнал сквозь ряды гаражей. С другой стороны кооператива имеется второй выезд, но: там опять улица. Если по рации гаишник объявил перехват, а он обязан объявить, там уже ждет со всеми почестями встречный экипаж. Теперь без разницы, другого пути нет. Точнее, пути есть, и много, но нет шансов. Счет шел на секунды. Все зависело от везения и от наличия второго экипажа в такую рань в этом районе. Слева голодной пастью зевнул открытый гараж. Внутри пусто. Вскрыли и угнали машину? Скорее всего. Причем недавно, еще никто не хватился, ни хозяева, ни соседи по кооперативу. Это подарок судьбы. Сбавив скорость и стараясь теперь не пылить на прибитой росой гравийке, Михаил въехал в распахнутые ворота. Едва машина закончила движение, как он уже затворял изнутри металлические створки. Преследующая Лада с грохотом пронеслась мимо. Раскроют ли уловку? В любом случае машину придется бросить. Пробравшись между гаражами в соседний ряд, Михаил скинул в кучу мусора не нужные больше перчатки, собрался с силами и перепрыгнул через ближайший заборчик. Его свалил сильный удар в грудь. P. S. Донесение №3: События едва не привели к непоправимым последствиям, но остались в русле главного направления. Сегодня или завтра произойдет нечто чрезвычайное, об этом говорят приготовления. Преждевременное вмешательство по-прежнему не только не требуется, но и категорически неприемлемо, поскольку приведет к краху операции в ее основной цели. Тихоня. Часть четвертая Будьте внимательны к своим мыслям – они начало поступков. Лао-цзы. Пocлe пoвopoтa coбытий oт плoxoгo к xудшeму цикл пoвтopитcя. Cлeдcтвиe Фapнcдикa. *** – Доверь объекту выбирать лучший вариант из возможных, и хлопот не оберешься с теми, кто не ищет легких путей. Приходится предусматривать все. Намного эффективнее оставлять событиям единственный путь развития. – Это в идеале, а он недостижим по определению. Все равно остается место случайностям. – Когда случайностей много – план никуда не годится. Ситуация должна выглядеть сложной и запутанной, но только выглядеть. Изнутри она обязана сиять божественной простотой. Чем проще, тем лучше. Совсем просто – совсем замечательно. – Считаешь, что наверченное здесь – просто? – А ты? – Я первый спросил. – Думаю, что да. – Екарная кочерыжка, что же у вас в конторе в другое время творится, если ЭТО – просто?.. – Попрошу заметить, что не «у вас», а «у нас», привыкай. А насчет того, что творится… Оно только со стороны кажется сложным и неподъемным. Пооботрешься, поучаствуешь почаще и побольше, посмотришь на события изнутри, сам планы посоставляешь – узнаешь. – Я свихнусь! – Тоже вариант, но если не свихнешься – удержишься. И зарабатывать будешь на порядок больше, чем на прошлой работе. Кстати, где работал-то? – Недавно с передовой. – Н-да? А где у нас сегодня передовая? Или – кто? – Не смейся. Моя, ну ее в зад, в Африке. Миротворцем был. – Местных царьков умиротворял? От голода спасал – свежим белым мясом? И как? Денежно? – В теории – да. – На практике, как догадываюсь – хвост моржовый? – Нет. Половина хвоста. В лучшем случае. Потому как: чтобы получить – поделись, чтоб уехать – поделись, чтобы дожить —… – Ясно. Как везде. – Но здесь, надеюсь… – Именно. Опасно как в твоей передовой Африке, но с оплатой проблем нет. – Потому и прибился. Мне в кайф, когда жизнь можно хоть в бараний рог гнуть, а тебе за это – ничего. – Кроме неприятной дырки в животе и тазика с бетоном на ногах в окружении русалок. – Не надо о грустном. Я не о худшем из возможного. – Но ведь возможного? Не надо забывать, что все под Богом ходим. – Замнем для ясности. Мне по душе другое. То, что мы мир под себя лепим. Что нагибаем как хочется и используем по назначению. Нигде такого ощущения не получишь. Чувствую себя Всевышним. – Но-но, не заговаривайся. Спускайся на землю, к нам, грешным. – Кстати, насчет грешных. Помнишь, варианты накидывали, зачем мы задействованы, и вообще к чему это все? Последнее, что тогда пришло в голову, было о создании поводов кому-то без проблем навещать госпожу «вдову» для своего удовольствия. – Была такая версия. – Уже не просто версия. – Что-то раскопал? – Да. Имеется кандидатура на роль этого «кого-то». – Не тяни. Кто? – Ты его знаешь. – А дамочка-то не промах, оказывается. Только что видел ее. Учительница. Типичная. На несколько лет младше мужа. Сдобная шатенка с ягодицами, на которых хочется попрыгать. На вид вся такая правильная, непробиваемая, на хромой козе не подкатишь. Я считал, что она свою жизнь уже коту под хвост со скипидаром… в смысле – на поднятие детей и недотепистого муженька положила, а страсти на хозбыт растранжирила. А мадам, получается, и о своем интересе не забывает. Сугубо, так сказать, плотском. Тридцать, сорок, сорок пять – баба ягодка опять… – Ягодка, ягода, ягодница, ягодица… Насчет последнего ей зачет. – Не отвлекайся на чужие караваи. Пошутили, и будет. Выкладывай версию. – Значит, так. Первая камера постоянную запись ведет, посмотри на номера машин, которые последнее время у подъезда паркуются. – Тебе что, сказать сложно? – Один автомобиль как облупленный знаешь. – Говори уже, что ли. – Стоп, сообщение пришло. Опять план корректируется. – Звони шефу! 1 – Дебил, ты что наделал?! – раздалось над головой. – Ты же его убил! Приходящий в себя Михаил спинным мозгом почувствовал, что глаз лучше не открывать. Раньше роль мертвеца не нравилась, но сейчас… Он остался лежать в прежней позе. – Не мог я, – выдал другой голос, гулкий и басовитый. – Приложился не сильней, чем всегда. Послышалась непонятная возня. – А если все-таки грохнул? У него даже на бутылку не нашлось, пустой, как мой гроб до поры до времени. И рубаха в крови. – Зато какие штаны фирмОвые, как раз мой размерчик. Уймись, все равно подфартило. С паршивой овцы хоть штанишки… С Михаила принялись стаскивать трофейные джинсы. – А под штанами-то пусто, – отметил первый голос. – Я не брезгливый. Может, он тоже с кого-то снял. Главное, вещь хорошая. Ты не понимаешь, а я в свое время видывал и знаю: тебе на такую тряпку полгода за станком стоять. Михаил по-прежнему прикидывался трупом. Почти профессионально, не пропадать же бесценному опыту последних дней. Чье-то ухо прислонилось к груди. – Скорее жив, чем мертв. – Хорошо, не люблю мокрухи. Чешем отсюда. Шаги стали удаляться, и веки Михаила с великой осторожностью приоткрылись: две коренастые тени скрылись за углом. Боль в груди заставила сгорбиться, подняться удалось с трудом. Пошатываясь, он двинулся в сторону дома. Без штанов, но – наплевать, для него все потеряло значение. Хватит. Домой. Едва он показался из-за гаражей, с улицы послышалось: – Это что у нас тут такое? Михаила будто прострелило, но он, вроде бы не замечая, продолжил идти в другую сторону. – Эй, бесштанная команда. Крру-у… гом! К нашему шалашу строевым шагом – ать-два! И быстрее. Только не падать, нам еще не хватало грязного в машину грузить. Метрах в пятидесяти у тротуара притулился полицейский «луноход», и две глядевшие из него улыбающиеся ряхи видели оборванца, бредущего в никуда и при этом избегающего встречаться взглядом. – К тебе обращаются. Стоять! Силы не равны. Удрать не получится. Двое молодых и здоровых с оружием на машине против одного усталого и побитого – счет много-ноль не в его пользу. Михаил повернул к «воронку». – Пьян? – раздалось оттуда. Он безмолвно опустил голову. Пусть лучше считают, что пьян. – Бомж? Снова тишина. – К тебе обращаются! Как зовут? – Михаил. – Фамилия? Отчество? Не тяни кота за нежные места. Адрес? Если сказать правду – чем это обернется? Но если скрыть… все равно докопаются. До всего. В том числе – и до ходячего безбрючного «трупа», сбежавшего из морга. Он представился по полной программе. Полицейские повеселели. – Почему без штанов? – Ограбили. Недоверчивый смешок был ответом. – А рубаха почему в крови? – Один из поймавших его представителей закона презрительно-брезгливо оглядел оставшееся приличное покрытие Михаила. – Скажешь, пальчик порезал? А ощущение складывается, что тебя или ножом пырнули, причем неоднократно, хе-хе… или расстреляли. Тоже неоднократно. Кровь-то – твоя? Может, «Скорая» нужна? – Это не моя рубашка, здесь подобрал. Полицейские снова хмыкнули. – Ясно. Полезай, будем разбираться. Если ни в чем не замешан, не бомж и не сильно пьян – посидишь недолго. Пока родственники не заберут. – А если не заберут? Водитель «лунохода» удивился: – Есть и такой вариант? Тогда дело плохо. Михаила затолкали в зарешеченную заднюю часть, где в полутьме уже теснились трое: парень, девушка и старик. Лица двух первых одинаково выражали крайнюю степень убитости, но на влюбленную парочку парень с девушкой не походили. Пусть по похожести настроя их зачислили бы в близнецы, однако девушка на голову превосходила соседа по всем параметрам, все было при ней, от форм до одежды. Парнишка не тянул даже на разового спутника такой дивы – ничего тяжелее мышки не поднимал, с подобными особами общался исключительно под чужой аватаркой, а в реальной жизни они его игнорировали. Сейчас оба тупо глядели в пол. Неопрятно заросший старик кашлял, от засаленной грязной одежды подванивало, зато глаза горели энтузиазмом. Видно, что ничего непоправимого в случившемся он не усматривал, и заговори с ним кто, он привел бы кучу доказательств, что все прекрасно, и волноваться не о чем. Увы, к разговорам соседи расположены не были. Троица нервно глянула на окровавлено-голого новичка, но безропотно подвинулась, и «воронок» унес компанию к началу нового пути в жизнь. К его черному входу. 2 Внутри машины последовал окрик «Не разговаривать!» Прикрывавшийся ладонями Михаил старался держаться как можно тише. Старик, беззубо шамкая, бурчал что-то под нос, парень наблюдал за дорогой, девушка то отводила взгляд от жилистых ног Михаила, то заставляла краснеть, нахально разглядывая их. В такой почти полной тишине (если забыть про орущую прокурено-хриплым скрежетом древнюю рацию полицейских) разношерстная компания прибыла в участок. Выгруженную четверку препроводили в небольшую клетку с мощной стальной решеткой, где уже находились, лежа вповалку, восемь человек. Теперь к ним добавились еще трое. Трое – потому что девушку поместили в соседнюю женскую клетку. Там народу было меньше, но место тоже не пустовало: посреди помещения вольготно спала цыганка, а у стеночки сидели две бабки, не разговаривавшие ни с кем, а друг с другом особенно. Михаил очутился здесь впервые, глаза с любопытством оглядывали странную жизнь, ведущуюся вокруг по своим законам. Половину небольшого пространства занимала сколоченная из досок «эстрада». Собственно, она была единственным, что здесь было, являясь одновременно и кроватью, и столом, и стулом для всех временных обитателей. – С прибытием, господа. – Один из мужчин поднял голову. – Съестное имеется? Остальные продолжали спать, несмотря на прибытие пополнения. Трое новоприбывших одновременно развели руками (Михаил – рукой, вторая осуществляла прикрытие). Голова привставшего мужчины разочарованно убралась обратно, словно у черепахи в панцирь. Старик быстро осмотрел щели между исписанных и изрисованных досок, но если там что-то когда-то было, то нынешние обитатели уже прикарманили, а нового не добавили. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=35002296&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.