Лиловый рай. Роман. Том второй

Лиловый рай. Роман. Том второй Эля Джикирба Майкл Уистли живёт в условиях постоянного психологического давления со стороны окружающего его мира. О том, как герой справляется с многочисленными вызовами, об испытаниях на прочность духа, о любви и ненависти, красоте и уродстве, одиночестве и умении постоять за себя – в двухтомнике «Лиловый рай», написанном в жанре психологического триллера для самой широкой зрительской аудитории. Книга содержит нецензурную брань. Лиловый рай Роман. Том второй Эля Джикирба На обложке – репродукция картины Ксении Таракановой «Лиловый рай». Художник Ксения Тараканова © Эля Джикирба, 2020 © Ксения Тараканова, художник, 2020 ISBN 978-5-4490-3437-3 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Новый смысл I С того дня, как в пустовавшей ранее комнате на втором этаже поселился Майкл, жизнь Джанни наполнилась смыслом, в котором не осталось места любимому им созерцанию. Потому что смысл, в котором есть место созерцанию, не может быть совместим с тем, в котором производится действие. Чтобы чувствовать себя счастливым, надо выбрать или созерцание, или действие, а не пытаться их совместить, поскольку любой наполненный созерцанием смысл подвергается насилию и перестаёт быть таковым, если соединить его смыслом, в котором есть действие. Оба хороши по отдельности. Как сон и еда. Майкл внёс в жизнь Джанни смысл, но одновременно стал частью его любимых книг, неспешных прогулок, спортивного режима и дома в лесу. Да что там говорить! Он стал частью его души. Как вовремя произошла ссора со Стивом! Уже две недели, как Майкл здесь, а впечатление, будто был всегда. Правда, счастливое состояние не будет долгим, ведь Стив скоро не выдержит разлуки и сделает первый шаг к примирению. Ещё он может без предупреждения заявиться к Джанни домой. Вот это будут дела-а. – Майкл, ты был в Италии? Я не понял сейчас, что такого смешного я сказал? II Они полетели в Европу втроём, Джанни, Майкл и Вишня, и сделали это очень вовремя, потому что звонок от Стива раздался в момент, когда Джанни только ступил на гладкое поле аэропорта да Винчи. – Чёрт тебя дери, Джан, долго ты ещё будешь на меня дуться? Я знаю, что был не прав, знаю-знаю. Ну ладно, я прошу простить меня. Да, я вёл себя как законченный грёбаный мудак. Да, я сукин сын. Да, я тебя люблю и не могу без тебя дышать этим чёртовым воздухом ни минуты. Доволен? Давай подкатывай в город, посидим в ресторане, поболтаем. И на остров пора наведаться, давно я не трахал цыпочек в их бархатные попки. Стив выпалил всю тираду не останавливаясь и лишь затем перевёл дух. Чёрт, как это трудно – признавать свою вину! – Я в Италии, Стивви, – услышал он в ответ. – Ах ты, сукин сын! Даже не сообщил. – Только прилетел. – И надолго? – На месяц как минимум. – Я так понимаю, ты не прощаешь меня? – Я тебя простил в тот же день, Стивви. – Тогда почему уехал так надолго? – Я её давно планировал. В смысле – поездку. То есть составил план, и всё такое. – Какой, к чёрту, план? Ты же наизусть выучил эту чёртову Италию! Сколько можно? – Италия бесконечна, Стивви. Её невозможно выучить. – Ладно. Я понял. Отдыхай, что я могу ещё сказать? – Я позвоню. III Но Джанни так и не позвонил. Стив набирал его периодически и в разговорах не уставал удивляться внезапности его отъезда и почти нарочитому молчанию. В свою очередь, Джанни нервничал. Каждый раз, когда раздавался узнаваемый рингтон, ему казалось, что Стив вот-вот разоблачит его, и его опасения имели основания. Джанни знал, что с некоторых пор его голос звучит непривычно счастливо, а Стиву не нужно много, чтобы понять, что с ним что-то не так. Стиву хватит интонации, случайного смешка, нестандартно построенной фразы. Как долго можно будет играть с ним в эти по-детски подлые прятки? Их принимали за троицу путешествующих геев, и забавнее всего было видеть, как не умеющие скрывать своих чувств итальянцы шумно удивлялись, когда они приглашали подружек, тем более что из-за Майкла их пришлось приглашать постоянно. Обычно Джанни не смешивал путешествие с развлечениями, но на этот раз он был вынужден сделать исключение, ведь Майкл заявил о своих желаниях сразу по прибытии в Рим и Джанни пришлось организовать общение с прекрасным полом чуть ли не с первого дня. – За женщин я буду платить сам, – заявил Майкл, когда они обосновались в любимом Джанни отеле на одной из тихих улочек Трастевере. – Вы вроде не педики, поэтому сначала будем любить женщин, а уже потом разглядывать красоты. Отель в Трастевере не был местом для богачей, но и Джанни не был богачом, а даже если бы был, вряд ли вёл бы себя иначе, поскольку не нуждался в иссушающих душу изысках пятизвёздочных отелей и роскошных вилл с вышколенным персоналом. Раздражали Джанни и швейцары в ливреях, и центр с его бессмысленным многолюдьем, и дорогие удовольствия. Потомок сицилийских аристократов по материнской линии, он предпочитал выбирать иные маршруты. Более простые с виду, но на деле наполненные подлинным знанием настоящего ценителя. Его вполне устраивали и местный колорит, и относительный комфорт, и крошечные траттории, под завязку набитые говорливыми жителями близлежащих домов. Разве можно сравнить вечное с сиюминутным? Он же не Стив, чтобы искать признания у любовниц. – А ещё пусть заново уберут мой номер. Здесь грязь. Уборка и женщина. И это – впервые попав в Рим. Джанни, видимо, требует слишком многого от помешанного на чистоте бродяги с гонором и сводящим с ума взглядом. – Майкл, а почему так внезапно? – Что именно внезапно? – Желание иметь женщину. – Внезапно? Прости за подробность, но я устал мастурбировать. Две недели там, в твоём чудесном доме, только и делал, что дрочил. Да и у себя в гадюшнике… да, Вишня, нефиг ржать, тоже дрочил. Но в гадюшнике – какое точное слово, Джанни, я в восторге от него – терпеть всё равно было легче. Я там не расслаблялся ни днём, ни ночью. Мне там, честно говоря, было не до женщин. – Ну ты и фраер, чувак, – захохотал Вишня. – Шепнул бы мне, я бы тебе всё организовал. – Ты прав, – смеясь, согласился Майкл. – Я действительно фраер. – А почему ты не гулял? Трудно было подцепить подружку или сходить к проститутке? Ты же говоришь, что тебе есть чем платить? – спросил Джанни. – Я не мог гулять с девушками, потому что боялся последствий. Одна девушка у меня, правда, была, но я пожалел, что позволил себе расслабиться. Мне нельзя встречаться, чтобы не нажить проблем. Даже с проститутками. А как переехал к тебе, так и страх прошёл. И сразу же проснулось невыносимое желание. – Я понял, – сказал Джанни. – Вишня, организуй нам девушек. – Тебе тоже, шеф? – Да. Чем я хуже вас обоих, чёрт возьми? Он сделал вид, что не замечает выражения лица Вишни. IV Ты впервые в Италии, ты вообще впервые в Европе, люди мечтают о подобной поездке всю жизнь, рядом с тобой такой гид, как Джанни, он столько хочет рассказать и рассказывает, невзирая на то, что рядом с тобой всё время какая-то девка, и ты меняешь их как перчатки, и, чёрт возьми, этот кошмар длится уже неделю! – Майкл, кто-то говорил, что брезглив… – Да, я брезглив, но желание секса сильнее. Потерпи. Наемся и возьму себя в руки. – Ты уверен, что наешься? Смеётся в ответ. Ну ладно. Не теряй надежды, Джанни, кто знает, может, он услышит хотя бы слово из твоих рассказов? Они смотрели Италию по выбранному Джанни стандартному маршруту. В конце концов, Майкл впервые здесь, и надо вести себя с ним как с обычным туристом, а это значит, что, кроме Рима, можно показать Флоренцию и Венецию – и ничего более, иначе будет культурный шок. Через неделю, загрузившись в нанятый Вишней автомобиль, они оставили Рим и поехали на север. За окнами таяли в дымке последние римские холмы, и Джанни просто из вежливости спросил Майкла, понравился ли ему Вечный город. И услышал в ответ прекрасный рассказ, наполненный явными знаниями по истории, цитатами из рассказов самого Джанни и ещё множеством метких наблюдений, среди которых Майкл выделил усталость потомков древних римлян от туристических орд. – Как варвары захватили Великий Рим, так и туристы захватили современную Италию, – резюмировал он. – А ещё итальянцы в основной массе небогаты, глобализация губит их самобытность, а мигранты уродуют быт. И уже очень скоро Джанни, не обращая внимания на то, что Майкл давно взял инициативу в свои руки, отвечал на его вопросы, спорил с ним до хрипоты, сыпал цитатами из классиков, пел рыбацкие песни, которые слышал в детстве от матери, и не замечал или делал вид, что не замечает, как багровеет затылок занимавшего переднее сиденье Вишни. Вот это да, шеф! Вот это да! Когда они попали, наконец, в Венецию, Джанни уже был не в силах сдерживать своих чувств и, улучив момент, поцеловал Майклу руку. Он сидел в этот момент в кресле с планшетом, на экране которого светился составленный им маршрут завершающего поездку броска на юг – в Неаполь и Сицилию, от соблазна совершить который он так и не смог удержаться, хотя поначалу считал это излишеством. Майкл тоже захотел посмотреть маршрут, встал рядом с Джанни и наклонился, чтобы взглянуть на карту. Тогда-то Джанни и поцеловал ему руку так, как особо ревностные католики целуют руку папе римскому. В буквальном смысле припав к ней. В ответ Майкл тоже его поцеловал. Прямо в лысую макушку. Даже не поцеловал – приложился губами, бережно и нежно, как это мог бы сделать не сын, а, скорее, внук, и не к нему, сильному, дееспособному мужчине, а к кому-то старому и немощному. И Джанни едва не лишился чувств от накатившей на него волны нежности в момент, когда почувствовал лёгкое, как дуновение ветра, прикосновение его губ. – У тебя бессонница, шеф. Что-то мучает тебя, я же вижу. – Да, Вишня. Мучает. – Могу я чем-то помочь? – Нет, сынок. Иди. Я справлюсь. Он справится с неизбежностью. Он справится. Ты справишься, Джанни. V Он млел, когда видел, как нравится Майклу крохотная частица прекраснейшей из прекрасных кухонь в мире. Крохотная, потому что Майкл почти не ел, и его нежелание вкушать пищу вносило ещё большее смятение в мысли Джанни. «Ангелы не едят и не пьют. Да, но они ещё и не трахают девушек. Нет, он не ангел, конечно. Но, если бы он не был ангелом, он не выдержал бы такой диеты. Он же не ест практически ничего. Правда, пьёт много воды. А может, он морской ангел? Что за ерунда, Джо Альдони, ну что за ерунда! Интересно, а как на него отреагирует Артуро?» При воспоминании об Артуро Джанни погрустнел, ведь встреча с ним могла произойти только на острове. А кому принадлежит остров? Правильно, Джанни. Тому, кто посвятил жизнь поискам своего идеала. Вот он, этот идеал, милуется с очередной девушкой, на этот раз она, кажется, русская, чёрт их разберёт, этих славянок, они все на одно лицо и все хорошенькие. И ангел милуется с ней в двух шагах от тебя – во-он там, на мелкой гальке рукотворного пляжа в маленьком прелестном отеле на такой же прелестной Искье. Кстати, он перестал тебя стесняться, ты заметил? И Вишня рассказал, что подсмотрел в итоге, как он занимается любовью. Ты был рад слышать похвальные слова. – Он прекрасен, как Аполлон, шеф, ну тот самый Аполлон, который в Ватикане стоит. Я ещё сфоткался возле него, а ты сказал, что я латентный гей. Я ещё спрашивал, что такое латентный, а пожилая леди вмешалась и сказала… – Она сказала, что ты не латентный, а просто невоспитанный и сразу видно, что американец. – Сама она кошёлка старая, вот она кто. Как я сдержался, чтобы не подсадить её на тех здоровых каменных зверей у входа, не знаю. – Ты говорил о Майкле, Вишня. – Он красавчик, шеф. Во всех смыслах. И у него классная задница. – И кто ты после этого? – Ха-ха-ха-ха-ха! Встреча… I Джанни решил тянуть со знакомством Майкла со Стивом до тех пор, пока будет возможно. А что? Может, он просто хотел присмотреться как следует? Стив знает о его дотошности и не удивится или сделает вид, что не удивится. Но все его планы рухнули по приезде в Нью-Йорк: не прошло и часа, как они переступили порог дома, а Стив уже заявился к нему в гости. – Вот это чутьё, – сказал бы Вишня, если бы знал до конца всю подоплёку происходящего. И, чёрт возьми, надо же было Джанни оказаться в ванной комнате, когда раздался звонок. И надо же было, мать его, чтобы именно Майкл открыл входную дверь, опередив застрявшего возле холодильника Вишню! Что за карма, чёрт её дери, у тебя, Джанни Альдони! Что за чёртова карма! II Майкл сразу узнал босса Джанни и Вишни в стоявшем на пороге высоком мужчине с густыми светлыми волосами, цепким живым взглядом и угадывавшимся под одеждой тщательно сформированным контуром мышц. Фотография гостя стояла в доме на самом видном месте, Вишня отзывался о нём самым уважительным образом, да и Джанни за время пребывания Майкла в доме успел кое-что рассказать. – Он крутой чувак, твой Стив, – сказал тогда Майкл, внимательно разглядывая на снимке смеющееся лицо. Джанни предпочёл промолчать. А что он мог сказать в ответ? Конечно, крутой. Ещё какой крутой! И с чего это он решил отложить разговор со Стивом на более позднее время, думая, что всегда успеет рассказать, по какой причине появился поздним вечером в похожей на купе комнате на окраине одного из самых дурацких районов Нью-Йорка? Малодушие – дивиденд, явно выдаваемый дьяволом, Джанни Альдони. Может, поэтому за него приходится платить тройную цену? То ли рассказы Джанни, то ли пара мимолётно услышанных от Вишни полных уважения реплик в адрес босса, а может, и то и другое сделали своё дело, потому что, увидев гостя, Майкл смутился. Что испытал в момент встречи Стив, можно не объяснять. Однако он не был бы тем самым Стивеном Гордоном Дженкинсом, который выжил и поднялся на самый верх в обстоятельствах, когда любой другой на его месте давно исчез бы без следа, если бы не сумел сразу взять себя в руки. – Привет, – с улыбкой сказал он. – Могу я войти или так и будем стоять у порога? Виновато улыбнувшись в ответ, Майкл отошёл в сторону и впустил Стива в дом. – Привет, Вишня, – махнул рукой Стив осклабившемуся Вишне. – А ты загорел. – Итальянское солнышко не щадит, босс, – охотно разъяснил Вишня. – Не ожидал вас увидеть здесь. Вы нечастый гость. Пойду поболтаю с парнями, с вашего позволения. И он вышел из дома, чтобы пообщаться с двумя сопровождавшими Стива парнями и дать боссу возможность самому решить, нужно его присутствие в данный момент или нет. Проследив за тем, как Вишня покидает дом, Стив обернулся к Майклу, широко улыбнулся и, протянув руку, сказал: – Познакомимся? Меня зовут Стив. – Я знаю, – постепенно преодолевая смущение, ответил Майкл и пожал протянутую ему руку. – Джо много рассказывал о вас. Меня зовут Майкл. Майкл Уистли, сэр. – Какой ты церемонный. Ты что, из иезуитского колледжа? – спросил Стив и засмеялся собственной шутке. – Я тоже так себя вёл, когда знакомился со своей будущей женой. Обратился к ней «мэм», и она всю жизнь припоминает мне это. Давай без церемоний, ладно? – Конечно, – улыбнувшись, подхватил Майкл и скорее по привычке, нежели специально проследил за реакцией гостя на его внешность, но Стив никак не отреагировал, а как ни в чём не бывало продолжил его допрашивать. – Так ты кто, Майкл? Я имею в виду – по отношению к Джану. – Как ты его назвал? Джан? – Да. Я так называю этого сукиного сына. Майкл приподнял брови, как бы удивляясь очередной версии имени Джанни, затем объяснил Стиву, кто он и зачем он здесь. III Стив стоял расставив ноги и засунув руки в карманы скроенных с нарочитой небрежностью брюк, с непроницаемо-вежливым лицом, хотя на самом деле практически не слышал, о чём вот так просто, обыденно, по-земному говорит ему ангел, которого он искал столько лет, тысячи раз прокручивая в голове варианты встречи. Желание не выдать себя оказалось настолько сильным, что у него разболелась голова, и он отреагировал на рассказ Майкла в не свойственном ему предельно лаконичном стиле. – Вот и славно, – только и смог сказать он, но ничего не значащие слова сняли наступивший ступор, и Стив смог сделать вдох и сдвинуться с места. Почувствовав свободу, он тут же без церемоний подошёл к Майклу на близкое расстояние и уже открыто, не таясь, стал рассматривать его. Ответная реакция последовала незамедлительно. – Ты гей? – спросил Майкл. – Нет, я ничего не имею против. Просто спрашиваю для ясности. И осторожно, будто снимая пробу, и одновременно ободряюще похлопал Стива по плечу. Стив от души рассмеялся. – Скажу тебе по секрету страшно неполиткорректную вещь, – сказал он, вновь отходя на полшага назад и засовывая руки в карманы. – Терпеть не могу педиков. В душе твой собеседник Стив Дженкинс – законченный гомофоб, только – тсс-с, это секрет. – Если это секрет, почему ты выдаёшь его мне, первому встречному? – по-прежнему не сводя с него глаз, спросил Майкл. Стив ничего не ответил ему, лишь слегка улыбнулся и пожал плечами. Говорить он вновь не мог. – Хочешь выпить чего-нибудь? – сменил тему Майкл, жестом показывая в сторону вооружившегося батареей бутылок барного столика. – Нет, – мотнул головой Стив. – Расскажи про свою семью. – А ты шустрый, – сказал Майкл, гадая про себя, кто всё-таки перед ним – крот или раб, и всё больше склоняясь к мысли, что, скорее всего, ни то ни другое. – Ты даёшь повод для любопытства, согласись. Не каждый день встретишь такого красавчика. – Мой отец был дальнобойщиком, – не отреагировав на реплику Стива о внешности, сказал Майкл. – Он погиб в аварии, когда мне было четыре года. – Сочувствую. А где твоя мама? С ней-то, надеюсь, всё в порядке? – Я ничего не знаю о ней и не желаю знать, – разглядывая внезапно заинтересовавший его пейзаж за большим окном, сказал Майкл. – Может, всё-таки налить? – Она что, бросила тебя? – сделав вид, что не замечает попытки Майкла закрыть тему, спросил Стив. – Не бросила. Продала. За триста баксов. – Фью-у-у, – присвистнул Стив. – Надеюсь, у неё были на это серьёзные причины. – Да. Серьёзнее не бывает. Уколоться в очередной раз. Это очень серьёзная причина, без сомнения. – Сколько тебе было, когда она… отдала тебя, Майкл? Майкл хотел было ответить, но не успел. На антресолях появился сияющий свежестью от проведённой только что водной процедуры Джанни, и разговору по душам пришёл конец. Стив заметил его появление первым. – О-о, как же я рад видеть тебя, дорогой, – всплеснув руками, сказал он, обращаясь к нему. – Спускайся к нам, ДРУГ, дай простым смертным насладиться общением с тобой. Ты хорошо выглядишь. Сразу видно, что ты славно отдохнул под итальянским солнцем. И в приятной компании, как я понял только что. Ничего, кстати, что я без приглашения? В ответ на полный сарказма монолог Стива Джанни молча спустился по лестнице, подошёл к нему и, указывая головой в сторону ведущей в кабинет двери, тихо сказал: – Поговорим там. Нам есть о чём поговорить. – Неужели? – сделал круглые глаза Стив. – А я-то, грешным делом, подумал, что помешал тебе своим появлением здесь. Я-то подумал, что тебе как раз совсем нечего мне сказать, мой дорогой ДРУГ. – Не заводись. Я всё объясню, – снизив голос почти до шёпота, сказал Джанни. – Ну что ж, пойдём, раз зовёшь, – не стал упрямиться Стив. – Майкл, а ты пока не скучай. Посмотри телек, к примеру. Или поиграй в игры. Ты любишь играть? – Не твоё дело, – как бы мимоходом сказал Майкл, продолжая смотреть в окно. – Дерзкий, – заметил Стив, обращаясь к Джанни. – Весь в меня, ты не находишь? И, подмигнув удивлённо обернувшемуся Майклу, двинулся в сторону кабинета. IV Джанни направился было вслед за Стивом, но приостановился, подошёл к Майклу и вполголоса обратился к нему: – Майкл, послушай, мы с тобой так и не поговорили о том, о чём обязательно должны были поговорить. Я тянул с разговором и не буду этого скрывать. – А ларчик стал постепенно открываться, – заметил Майкл. – Я всё объясню. Потом. – Не будет никакого «потом». Думаю, мне больше нечего здесь ловить. – Но почему? Стив чем-то обидел тебя? – Нет. Но что-то подсказывает мне, что он может сделать это в любой момент. Есть ещё кое-что. Я только что осознал, что вы все тут – грёбаные извращенцы. А это означает, что мне с вами не по пути. – Успокойся, пожалуйста, я очень прошу. Это всё не то, я клянусь тебе. Понимаешь… Стивви… В общем… Он ищет тебя всю жизнь. Это долгий разговор, в двух словах, скорее всего, не получится. Иди к себе в комнату, посиди там, пока мы разговариваем. Я очень прошу. Майкл ещё несколько секунд смотрел в глаза Джанни, затем резко повернулся и пошёл к лестнице. Перепрыгивая сразу через несколько ступенек, поднялся на антресоли и уже оттуда крикнул: – Иди в кабинет, Джо. Нельзя заставлять босса ждать. И с этими словами скрылся в своей комнате. Джанни схватил смартфон и набрал болтавшего с парнями Вишню. – Всем следить за домом. Если Майкл сбежит, я спущу с вас шкуру, парни. – Вот за твои мозги я и терплю тебя, сукин сын, – услышал он голос Стива, который всё это время стоял, прислонившись к косяку двери кабинета, и внимательно наблюдал за происходящим. – Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что задумал мальчишка, – устало ответил Джанни. Они вошли в кабинет и расположились в удобных кожаных креслах. За большими витражными окнами умиротворяюще любовался собой насыщенный всеми оттенками зелёного пейзаж. Джанни предложил Стиву выпить, но тот отрицательно мотнул головой. – Хватит дрочить, – сказал он, метнув в сторону Джанни цепкий взгляд. – О твоих художествах мы потом поговорим, а сейчас рассказывай, где ты его встретил. С подробностями. Ты же знаешь: нет лучшей возможности собрать информацию об интересующем тебя объекте, чем погрузиться в детали его быта. Что-то в них кроется, в деталях. Напомни-ка, что? Или ты забыл? – Не забыл. – Конечно, не забыл. Даже я помню, что в деталях, как правило, кроется дьявол. Такой вот сукин сын, что с него возьмёшь. Итак, где ты его встретил? – Кого? Дьявола? – Джан, я еле сдерживаюсь, чтобы не размазать тебя по стене, и меня удивляет, что ты этого не чувствуешь. Джанни примиряюще поднял руки. – Всё-всё. Рассказываю. Успокойся, сынок. Успокойся. Я встретил его на улице, проследил за ним и нанёс визит к нему домой. Мальчишка обитал в ужасных условиях. – Где именно? – В Куинсе, но в самой вшивой его части. В комнате, похожей на гроб. – С ума можно сойти. Кстати, только что он сказал мне, что его отец погиб, а мать продала его за триста баксов, когда ей понадобилась доза. – Парни уже работают в этом направлении. – Наркотики? – Что? – Он наркоман? – Нет-нет. Как сказал про него Вишня, ангелочек не пьёт, не курит, не колется, не глотает, не нюхает. – Ха-ха. И даже не курит и не трахается? – Ну почему же? Трахается. Но не курит. Ни травы, ни никотина. Нет, траву может покурить, но очень редко. А ещё он практически не ест. Один помидор в день или кусок арбуза. Может выпить разбавленный водой сок. Может съесть кусок очень хорошего хлеба, ну знаешь, такого, домашней выпечки. Сядет к тарелке, отрывает по кусочку и ест. Медленно так. – Это противно? Джанни промолчал. Что за глупый вопрос! Так говорить о Майкле! – Понял, – усмехнулся Стив. – У него есть дев… нет, по-другому спрошу. Какой он ориентации? – Нормальной. И девушка вроде есть, если ему верить. Дело в том, что в Италии Вишня предложил ему взять на весь период поездки красивую девушку для сопровождения. Самую лучшую предлагал, на выбор, но он отказался. У меня, говорит, есть уже на примете девушка, поэтому я не буду встречаться ни с кем больше одного раза. Но подробностей о ней сообщать не стал. Он вообще не из болтливых. – Образование есть? – О да! Весьма приличное! Отличный английский, очень недурной испанский, и по-итальянски может изъясняться, правда, ему не хватает практики. Хорошо знает мировую историю и литературу, реально хорошо, я был удивлён, такие знания можно получить лишь в престижном колледже или частным образом. Так что загадок много. Но это временно, ты же понимаешь. Парни раскопают о нём всё, до самых мелочей. – Пусть копают, хотя, я думаю, он сам о себе всё расскажет. Мне точно расскажет. – Что ты собираешься с ним делать? – Странный вопрос, Джан. Поселить его в достойные условия – первым делом. Кстати, почему он так плохо одет? Ты что, не мог купить ему приличную одежду? – Он не позволил. И за гостиницу сам платил. – У него есть деньги? – Немного. Тысяч тридцать, как мне сообщили. – Неплохо для малолетнего бродяги, ты не находишь? – Я же говорю – мы работаем. V Пока Стив и Джанни выясняли отношения, Майкл, кусая губы, сворачивал из собственной простыни и наволочек верёвку, чтобы спуститься из окна второго этажа вниз, на невидимую с фасадной стороны боковую часть зелёной лужайки. – Беги, пока не поздно, Мигелито. «Беги, Лола, беги», – пробормотал он, вспомнив мимоходом, как ценила Джейн европейское кино, которое ему поначалу казалось скучным и удивляло вниманием к экзистенциальным деталям. Он быстро собрал вещи, сбегал в ванную за зубной щёткой, упаковал всё в свой старый рюкзак и перекинул импровизированную верёвку через подоконник открытого окна. Зацепиться на боковой стене дома было совершенно не за что, но Майкла это не смущало. Надо как-нибудь добраться до уровня первого этажа, а там он просто спрыгнет на землю и даст дёру из этой чёртовой клоаки. Он уже хотел забраться на подоконник, как метрах в тридцати от дома, прямо у кромки леса, увидел Вишню. На обычно улыбчивом лице телохранителя на этот раз не было и следа веселья, лишь медленно двигалась пережёвывающая жвачку челюсть. Это движение было единственным, что напоминало о том, что на лужайке стоит живой человек, а не статуя, и Майкл отчётливо понял, что у него нет ни малейших шансов сбежать и из этого дома, и от этих людей. – А не пошёл бы ты в жопу, – прошептал он и показал Вишне выставленный в неприличном жесте безымянный палец. Вишня на брошенный им вызов никак не отреагировал. – Ты влип, Мигелито, по полной программе, – прошептал Майкл, продолжая рассматривать Вишню. – Кончай рыпаться, это даже не смешно. С этими словами он подтянул внутрь комнаты верёвку, не торопясь развязал все узлы и так же неторопливо опять застелил постель. Затем разобрал сложенные в рюкзак вещи, сам рюкзак спрятал в нижний ящик длинного светлого комода, взял наушники, врубил музыку и прямо в обуви улёгся на покрывало с геометрическим абстрактным рисунком, которым была застелена его кровать. – В твоей жизни наступил новый этап, Мигелито, – обратился он к себе. – И куда он тебя заведёт, даже мамита не смогла бы угадать. Лишь спросила бы с укоризной: «Эх, Мигелито, и как же ты дошёл до такой жизни?» «До какой жизни?» – спросил бы я. «А вот до такой, непонятной, – сказала бы она. – Я-то думала, ты будешь президентом, а тебя люди считают вещью. Берут, когда захотят, когда не захотят – отдают». «Никто ещё меня добровольно не отдал, – возразил бы я. – Ну, кроме Панчито, но он как раз не в счёт». «Почему не в счёт?» – спросила бы она. «Он меня ненавидел», – сказал бы я. Воображаемый диалог с Тереситой в итоге не удовлетворил его, потому что Майкл не нашёл в нём ответов. И вообще, не стоило вспоминать мамиту. «Поздравляю тебя, Мигелито, – мысленно резюмировал он. – Сегодня у тебя появился хозяин. И раб здесь не он. Раб здесь – ты!» Сразу захотелось плакать, но Майкл сдержался, только громче включил музыку, чтобы заглушить возникшее против воли и, как назло, не желавшее исчезать разочарование. Нервное напряжение вскоре принесло свои плоды, и в итоге он крепко уснул. – Малыш спит, – заговорщически подмигнув, сообщил в приоткрывшуюся дверь кабинета Вишня. – Не спускай с него глаз, – отозвался Стив, и Вишня исчез. VI Во сне, не таком, конечно, как его лиловые сны, а больше похожем на воспоминания о проведённых в Мексике временах и при этом беспокойном и муторном, мелькали лица, слышались упрёки невидимого Гонсало, Тересита била палкой Инеситу и приговаривала отчего-то: «Вот тебе, Гуаделупе, вот тебе», Инесита беззвучно кричала и просила прощения в ответ. Вот и Майкл. Он бежит по дороге, за ним гонится Хосито, Майкл не видит его, но знает, что это Хосито, что он догоняет и вот-вот догонит его. Майклу страшно. А вот и Джейн. Она ругается и смотрит с укоризной. В руках у неё корзина с фруктами, та самая, что всегда стояла на столе в кухне дома Гонсало, и Джейн жалуется, что корзина тяжелая и она устала её носить. Майкл чувствует себя виноватым, хотя сам не знает почему. Ах да, он, кажется, должен был отдать корзину Зануде Смиту, но не сделал этого. А вон и Мигель Фернандес. Стоит на горе, смеётся и говорит Майклу: – Я тебя предупреждал. – О чём? – беззвучно спрашивает Майкл, сильно плачет и кричит, но крика его никто не слышит. Проснувшись, он долго лежал, просто глядя в потолок. «Ты никто, и зовут тебя никак, и ты никому не нужен, кроме всяких извращенцев, пусть даже таких умных и богатых, как эти. А ещё ты нигде не учишься, не хочешь делать карьеру, не занимаешься ничем и не нашёл себе хорошую девушку, а просто придумал, что она у тебя есть. У тебя нет даже жилья. Они называют тебя ангелом, и они правы, чёрт возьми. Ты тоже знаешь, что ты ангел, не надо отнекиваться и обманывать себя, говоря, что лиловый мир снился тебе потому, что твоя мать была наркошей. Какая ерунда! Ты, конечно же, ангел, но жалкий и ничтожный. Залетел из лилового мира сюда, а обратной дороги не нашёл. И у тебя даже нет сил покончить с собой!» Наконец полились слёзы, и он лежал и плакал, попутно кляня себя за то, что ведёт себя как девчонка. Как мне плохо, мамита… Новая жизнь I Для Стива встреча с Майклом закономерно закончилась бессонной ночью. Он метался по кабинету и под бутылку коньяка выкурил громадную сигару, послевкусие от которой «заполировал», по его собственному выражению, крепким косяком величиной чуть ли не четыре дюйма. Ни свет ни заря он уже примчался к Джанни, но в дом не зашёл, а забежал в примыкающую к нему пристройку и все переговоры о будущем обустройстве Майкла вёл оттуда. С самим Майклом он встречаться не стал. Он принял решение поселить Майкла в «небольшом помещении», как Стив шутливо назвал апартаменты в триста квадратных метров с двумя спальнями, кабинетом-студией, кухней-столовой и залом, которые были давно приобретены отвечавшими за недвижимость агентами Стива в тихом квартале Верхнего Вест-Сайда, подальше от суеты и посторонних глаз, в старинном модернизированном девятиэтажном доме с огороженной и утопавшей в зелени территорией, подземным паркингом и напоминавшим дворцовый зал для приёмов подъездом. Отделанная в дорогом и одновременно очень свободном стиле квартира, по мнению Стива, как нельзя лучше подходила к ситуации, так как имела два выхода, один из которых вёл к обшитому красным деревом лифту, а второй – в соседнюю квартиру, также принадлежавшую ему. Там Стив распорядился поселить охрану. – Может, не будешь так наседать? – попробовал остановить его Джанни. – Ты хотя бы поинтересовался, хочет ли он жить там, где ты собираешься его поселить. В огромной квартире, совершенно один, да ещё и с хвостом за стеной. – Хвост не будет ему досаждать, я даже камер в его берлоге не поставлю, так что не выдумывай. И вообще, не вмешивайся, артист, – отрезал Стив и, перестав обращать внимание на Джанни, набрал в фейстайме одного из агентов. – Значит, так, Марк, да-да, я тоже приветствую тебя и рад тебя видеть, так вот, Марк, в течение пары дней в апартаментах на Весте, ты, надеюсь, понял, в каких именно, надо кое-что сделать. Записывай или запоминай, только смотри ничего не упусти. Активируй в доме видеонаблюдение, и внутреннее, и наружное, и посели рядышком самых толковых ребят из охраны. В самой квартире камер не ставить. Да-да, только вокруг, ты всё правильно понял. Он выслушал ответ и продолжил распоряжаться: – Нет, это не всё. Пусть забьют под завязку гардеробную комнату самыми лучшими вещами, о которых мог бы мечтать юноша шестнадцати… Что, Джан? Ну да… семнадцати лет. Да, ты не ослышался, в квартире будет жить молодой человек, и это, чёрт возьми, не то, о чём ты сейчас подумал. С ухмылкой выслушав ответ, он продолжил: – Итак, там должно быть… Что? А, да, размеры тебе скинет Джан. Значит, на первых порах там должно быть не менее дюжины денима, столько же футболок, маек, курток и костюмов штук десять, тоже самых крутых. Семь-восемь… нет, двенадцать пар обуви на любую погоду, и чтобы они соответствовали верхней одежде, нет, ну ты точно записываешь вообще, что я говорю, а то… Да? Я распоряжусь выдать тебе самую большую премию в мире. Что? Да, можно и Оскара. Что? А, ещё Золотой напёрсток? А что это такое? Понял, ха-ха. Напёрсток тоже выдадим, мне не жалко, ты же знаешь. Ладно, шутки в сторону. Кроме шмоток, обеспечишь парня всем необходимым. Мужскую косметику привезите, шампуни с бальзамами… Что? Нет, бритва ему пока… Стив вопросительно взглянул на Джанни, и тот отрицательно качнул головой. – Нет, ему не нужна бритва, зато нужно нижнее бельё, самое лучшее, конечно, расчёски, халаты, фен, парфюма побольше, крема там разные, скрабы, салфетки, презервативы, лубриканты, чёрт, я не знаю, что ещё? Ты всё понял? Тогда действуй. Стив улыбнулся в трубку, слушая ответ. – Да, Марк, в гараже должны стоять машины. Какие? Чёрт подери, конечно, самые крутые! Сколько? Штук пять-шесть на выбор. А, да, хороший байк поставь и лёгких мотоциклов пару штук. Мальчишки любят выпендрёж, и не думаю, что Майкл – исключение. Да, его зовут Майкл, и ты будешь любить и опекать его, как родного сына. Да, на кухне должно быть полным-полно продуктов и напитков на все вкусы. Что? Нет, это я не тебе. Стив вопросительно взглянул на покачивающего головой Джанни. – Он не ест, я же говорил тебе, – заметил Джанни. – Бедный ребёнок. Наверняка это от стресса, – ответил Стив. Джанни удивился. Чёрт, а ведь он прав! И как же Стивви удаётся сразу узреть самую суть? – Да, Марк, тут Джо подсказывает, что парень мало ест. Значит, давай ещё диетолога, и анализы все возьмите, так, на всякий случай, мало ли, что с ним, а вдруг что-то серьёзное… Психоаналитик? Нет, не думаю, что ему нужен психоаналитик. Он сам справляется, я уверен. Стив повернулся к Джанни и сказал: – Он же не Марша, чтобы бегать к психоаналитикам по любому поводу. Джанни всё труднее было сдерживать себя. Чёрт возьми, Стив даже не интересуется его мнением! Понятно, что он уже считает Майкла своей собственностью, и понятно, что так оно и есть. Но нашёл-то его Джанни, и хотя бы из этих соображений можно было спросить, что и как. Может, он дал бы толковый совет? Стив ещё какое-то время обсуждал с Марком детали. Завершая разговор, спохватился, что не всё сказал, напомнил о массажисте, тренере по йоге и плаванию и о том, чтобы на кухне уже завтра хлопотал личный повар, а специально обученный персонал вылизывал квартиру языком. – В буквальном смысле чтобы вылизывали. Язычком, язычком! – прокричал он и завершил разговор. – Насчёт уборки ты попал в точку, – заметил Джанни. – Малыш патологически чистоплотен. – Вот я и говорю – стресс. И нет чтобы сразу же передать мальчишку мне, так нет, мы тащим его в Италию. Разговор о твоих художествах впереди, не думай, что я что-то забыл. – Ради бога, – пожал плечами Джанни. – Я готов к любому разговору. – Вот и отлично. Звони сейчас Дэвиду, мне надо сделать ещё несколько заказов. Позарез нужны хорошие камни, потому что мой ангел будет носить кольца, фенечки и пояса с бриллиантами чистейшей воды. И всю одежду ему будут шить на заказ, и обувь тоже, и бельё будет с его монограммой, и постель, и все его автомобили, велосипеды, ролики, доски для сёрфинга – всё будет по спецзаказу, посуда, стаканы, косметика – всё-всё! Один сплошной эксклюзив! – Ты же уже купил ему большую часть перечисленного. – Ты издеваешься? Это же временно, на первых порах. Эксклюзив требует основательной подготовки. Вот сколько времени тебе требуется, чтобы сшить себе костюм? – Стив, может, притормозишь немного – на первых порах? Он жил в трущобах, не расставался с пушкой, носил очки и шапку, чтобы не бросаться в глаза, боялся каждого прохожего. Ему надо прийти в себя, а не превращаться в игрушку для твоих амбициозных утех. – Всё сказал? И как разволновался, смотрите на него, даже лысина запунцовела, будто сварили в кипятке. Давай так, Джан. Ты уже вдоволь наигрался в отцов и сыновей, а сейчас пришёл мой черёд. И играть я буду по своим правилам. Не выводи меня из себя, я в который уже раз, чёрт возьми, вынужден напомнить тебе, что еле сдерживаюсь из-за того, как ты повёл себя, когда нашёл его. И хватит называть его малышом. – Почему? – Я сказал уже почему. – Я не слышал. И почему? – Меня это бесит! Джанни ничем не показал своего возмущения словами Стива. Поднял по привычке вверх обе руки, затем взял смартфон и набрал номер личного ювелира Стива, одного из давних агентов, выходца из русской эмигрантской среды, умницы и ловкача по имени Дэвид Редчикофф. После не менее эмоционального, чем до этого с Марком, разговора с ювелиром Стив сказал, что уходит, потому что у него полно дел, а вечером он идёт с семьёй на премьеру в Мет и должен успеть привести себя в порядок. – Какая-то чёртова новая концепция «Травиаты», как мы можем это пропустить, ты что, Джан, – иронично объяснил он предстоящий поход в оперу. – Я в курсе. Иду туда на следующей неделе. Ты представишь Майкла семье? Стив не сразу ответил Джанни на последний вопрос. Задумавшись, подошёл к окну и довольно долго смотрел на просторную лужайку перед домом, затем обернулся и пустился в объяснения. – Нет. Пока, во всяком случае, точно нет. Думаю, что и потом тоже. Он из этой жизни, а семья из той. Я сознательно не буду давать более точных характеристик своим двум жизням, не буду делить их на главную и второстепенную. Честно говоря, не знаю, какая из них главная, но точно знаю, что Майклу там делать нечего. Его появление нарушит весь выстроенный с такими усилиями баланс, а я никак не могу этого допустить. И потом, я понятия не имею, как его представить. Сын? Ангел? Найдёныш? Просто очень красивый мальчик? Ха-ха, представляю себе, какую гримасу скорчит Марша. – Я понял, – почему-то почувствовав облегчение, сказал Джанни. II Сбегая по ступенькам небольшого крыльца дома Джанни, Стив пел. И потом пел весь вечер. И даже подпевал в опере певцам на сцене, чем шокировал Маршу и довёл до истерического смеха Мелиссу. Одетая в легчайшее шифоновое платье лазуритовых тонов, сиявшая великолепными опалами, подаренными ей к недавнему дню рождения последним на этот момент бойфрендом, Миком Штайнером, Мелисса очень старалась остаться в своём привычном, освоенном ещё в детстве, отстранённо-холодном образе, но поведение Стива выбило её из колеи. Поначалу она лишь посмеивалась в кулачок, а потом, когда Стив со словами запел «Бриндизи», уже откровенно, не таясь, хохотала. Одетый в светлый костюм и белоснежную рубашку, с подобранным в тон платью Мелиссы шёлковым нагрудным платком, Мик Штайнер, которого Мелисса шутливо называла Шварцем из-за немецкого происхождения, лишь смущённо покашливал в кулак каждый раз, когда из соседнего кресла начинали доноситься громкие и не всегда чистые подпевки. «Папа зажигает, мама на грани обморока, а ты, как всегда, пропустил самое интересное», – отстучала эсэмэску Теду Мелисса и, не в силах более сдерживаться, выскочила из ложи, а Мик бросился следом. – Стив, может, хватит? – шипела Марша, изо всех сил сохраняя светскую улыбку на тщательно загримированном лице. – Это примирение с Джо привело тебя в такой восторг? – С чего ты взяла, что мы поссорились? – с невинным видом спрашивал Стив и продолжал помогать певцам на сцене исполнять «Травиату». – Я просто люблю эту оперу. Волей-неволей полюбишь, если смотреть её в каждом новом прочтении. Кстати, сценография на этот раз не так безумна, ты не находишь, ля-ля-ля-а-а-а… – Чего нанюхался этот Дженкинс, ты не знаешь? – возмущённо поинтересовался у жены владелец соседней ложи. III Наутро за завтраком торжествующая Марша показала Стиву выложенный кем-то на ютьюбе ролик с характерным названием «Развлечение душки Стива» и нарезкой наиболее выразительных сцен из его вчерашнего оперного дебюта. Рядом с нетбуком возвышалась кипа подготовленных специально для разговора с ним таблоидов с его фотографиями. – Надеюсь, у ролика будет много просмотров, – благодушно заметил Стив, шумно отодвинул изящный белоснежный стул и, насвистывая мелодию «Бриндизи», вышел вон, оставив Маршу переживать своё бессилие в гордом одиночестве. Всё к чертям, всё! Бизнес? Да ну его! Почти миллион корпораций в загашнике, мелких и крупных, – куда уже больше? Дети? Выросли уже! Марша? Пусть пьёт успокоительное и бегает к очередному психоаналитику. Джанни? О да, Джанни. Стив зол на него, сукин сын не сразу показал ему мальчика, потому что остался наглецом и бунтарём, хоть и скрывает это всю жизнь под маской послушания. Но без него ещё хуже. Без него Стиву неинтересно жить. Будто чего-то не хватает, то ли руки, то ли ноги, Стив так и не смог определить, чего именно. Как такого наказывать? И вообще, о чём это он, когда жизнь вошла в такой головокружительный виток! Семейные традиции I Мелисса и Тед гостили в родительском доме. Накануне семья Дженкинсов устраивала очередную вечеринку, на которой Стив с очаровательной непосредственностью спел с приглашёнными оперными звёздами ту самую мелодию из «Травиаты», а когда все напились, станцевал канкан и кинулся в одежде в бассейн. Наступивший в доме родителей день брат и сестра по уже сложившейся традиции встречали у бассейна. Мелисса встряхивала головой и поправляла и без того безупречную причёску, на этот раз представлявшую собой вроде бы небрежно собранные в косичку волосы, но Тед знал цену этой небрежности: утренний визит стилиста обязателен, и это длится уже несколько лет. С тех самых пор, как сестра повзрослела настолько, чтобы начать встречаться с парнями. – Знаешь, медвежонок, папа, конечно, тиран, но и мама далеко-о не подарок, – оторвавшись от смартфона, заговорила Мелисса. – В детстве мне казалось, что мои родители не имеют недостатков и вообще самые лучшие в мире. Потом самой лучшей довольно долго оставалась мама, она и сейчас почти идеал, хотя на многие её поступки я стала смотреть с диаметрально противоположной стороны. Но в стильности ей не откажешь. Видно, что мама придаёт своему имиджу большое значение, и мне это нравится. Я сама такая. – Папа тоже, – ввернул Тед. – О да. Но у него чувство стиля врождённое, в отличие от мамы. Ты видела её фотки времён детства и юности? Это же позорище! А папа в молодости был вылитый Джеймс Дин. Такой же крутой, факт. Но я говорила об идеале. Так вот, папа тоже был идеалом, а потом всё стало меняться, и из идеала он стал идолом. – Ну ты даёшь! – А с годами из идола превратился в тирана. Он же тиран, согласись. – Ещё какой, – с добродушной усмешкой отозвался Тед. – Крестоносец и дикий средневековый сеньор. Ричард Львиное Сердце. – Я бы сравнил его с Юлием Цезарем. Мелисса с любопытством взглянула на брата. – Не знала, что именно ты ценишь его столь высоко. Мне казалось, что ты ему завидуешь. – Конечно, завидую. Именно поэтому и оцениваю по достоинству. Он особенный. Такого в ночном клубе не встретишь, конечно. – Тедди! Мелисса сделала вид, что возмущена репликой брата, и вернулась к прежней теме. – Он держит нас с тобой в кулаке. И сжала в кулачок изящную ухоженную руку, чтобы усилить сравнение. – Мы даже пошевелиться не можем, – сказала она. – Нет, вроде бы всё тип-топ, всё замечательно: что хочешь, делай, куда хочешь, езди, с кем хочешь, встречайся… А на деле оказывается, что все твои вроде бы свободные действия строго соответствуют… Она замешкалась на секунду. – …Строго соответствуют установленным им правилам, – подхватил Тед. – Да. Вот именно. И, заметь, нам даже в голову не приходит бунтовать. Он так выстроил отношения, что мы молча принимаем его условия – и basta! Никаких телодвижений! Мелисса схватила стакан с апельсиновым соком, закинула в него ещё несколько кубиков колотого льда, но пить не стала. – Ненавижу разбавленный льдом сок, – буркнула она, отставила стакан и, забыв о причёске, плавно скользнула в бассейн. – Ты не договорила, – крикнул Тед вслед нырнувшей в воду сестре. II Тед любил слушать, как болтает Мелисса, с самого детства, несмотря на довольно сложные отношения, которые сложились между братом и сестрой. Это было неудивительно: красноречием Мелисса явно пошла в отца, да и харизмой тоже. Живая, острая на язык, лёгкая в общении, вроде бы своя в доску и в то же время никогда не нарушавшая установленную ею же дистанцию, она была точной копией Стива, и об этом знали все, включая Теда, уже давно и безропотно отдавшего сестре пальму первенства. Молли – главная в семье, она любимица Стива, и вполне заслуженно, потому что не только похожа на него внешне, вернее, на его рано умершую мать, и Стив никогда не забывает подчеркнуть их сходство, но и обладает ярким гибким умом, деловой хваткой и фирменным, свойственным лишь Стиву умением рано или поздно взять под единоличный контроль любую ситуацию. Не по зубам дочери Стива оказался лишь он сам. Он был сильнее её, и Мелисса всегда признавала это. И в детстве, когда, игнорируя всех остальных, в итоге уступала его просьбе подчиниться, и когда они с Тедом выросли и начали постепенно осваивать то, что принято называть взрослой жизнью: первые поцелуи, первый косяк, первый секс. С косяком Тед, конечно, перегнул. Когда они с Молли впервые попробовали траву, Стив узнал об этом уже на следующий день и впервые предстал перед ними не таким, каким они привыкли видеть его с детства – добрым и ласковым, а совсем иным – жёстким, как наждачная бумага. Это Молли сравнила его потом с наждачной бумагой, и сравнение было в точку. – Никогда, – вроде полушутливо, а на деле очень серьёзно заявил он. – Слышите? Никогда никаких наркотиков в моём доме. Нет, травку все сейчас курят вроде бы, да? Но понимаете, мои дорогие, всё дело в том, что тяжёлые наркотики как раз вполне могут начаться с травы, которую вроде бы курят все… Увы, увы, если бы всё было так просто, я бы слова вам не сказал. Тем не менее я говорю, и вы оба должны, нет, вы просто обязаны меня услышать. Потому что на самом деле это не я, Стивен Гордон Дженкинс, с вами говорю, а мой жизненный опыт. А мой жизненный опыт, да будет вам известно, – очень серьёзный парень. Вам придётся к нему прислушаться. Да. Такие вот дела. – И что ты нам сделаешь, если мы не прислушаемся к серьёзному парню с причудливым именем «Жизненный опыт»? – спросила Мелисса. – Драгдилеры так и вьются вокруг нас, бедных, несчастных деток миллиардеров, подсовывают нам всякую дрянь, соблазняют нас. Как тут устоять? И что такого ты сможешь сделать, если мы начнём нюхать, колоться или глотать колёса? Или даже если траву будем курить постоянно? И она нарочито распахнула такие же, как у Стива, золотисто-карие глаза. – Я ничего такого не сделаю, – весело ответил он. – Просто откажусь от вас, и это будет безвозвратно и навсегда. А за дилеров не беспокойтесь. Их я беру на себя. Он поднял указательный палец в предупреждающем жесте и добавил: – Это будет не просто отказ, милая. Это будет тотальная потеря семьи и всего, что с ней связано. Прощание с мамой, с собаками, с лошадьми, Тедди, ты же так их любишь, твоих лошадок. С домами и виллами, с яхтой, с поездками на уикенды, с учёбой, в конце концов. С твоими чудесными нарядами и не менее чудесными драгоценностями, малышка. Никаких стилистов или походов в оперу. Никаких фантастических проектов и компенсаций с моей стороны в случае их провала. Тебе, Тедди, больше никогда не удастся принять участие в дерби. И жить на ранчо я тоже не позволю. У вас не останется ничего. Только вы и ваш выбор. Я, знаете ли, больше всего на свете люблю своих детей… – Даже больше, чем Джо? – вставила Мелисса. Он усмехнулся, оценив её иронию. – Я больше всего на свете люблю своих детей, – повторил он. – Но я выкину вас из сердца в тот день, когда вы нарушите моё условие. И ушёл, кинув на прощание, что всё сказанное касается и алкоголя, но с поправками. – В конце концов, нет ничего лучше глотка доброго виски, так что включайте мозги, деточки, и учитесь получать удовольствие от жизни, оставаясь самими собой, – ласково улыбнулся он, прежде чем уйти окончательно. – Откуда он узнал про вчерашнее? – задумчиво спросила тогда Мелисса. Потом они поняли откуда, потому что после разговора впервые обратили внимание на некоторые особенности их повседневного быта. Теду помнилось, как Мелисса, как всегда, без стука ворвавшись в его комнату, заговорщически прошептала ему на ухо: – Его парни всё время следят за нами. – Не его, а парни Джо, – тоже шёпотом поправил сестру Тед. – Какая разница? Джо и папа неразлучны. Вот теперь я понимаю, почему мама так не любит его. Тед ничего такого не понимал, но сделал вид, что понял, испугавшись, что Мелисса разозлится на него и будет, как в детстве, обзывать простачком. Как же он ненавидел, когда она начинала так его обзывать! Впрочем, когда они выросли настолько, чтобы начать жить отдельно, Стив снял слежку. – Убери хвосты, – приказал он Джанни. – Я должен больше доверять близким мне людям, иначе моя жизнь превратится в параноидальный кошмар. Я же не дон Паоло. Просто будь в курсе, где они и всё ли у них в порядке. Не более. И Джанни в очередной раз поразился умению друга держать под контролем собственных демонов. III – Я испортила причёску, – смеясь, сказала Мелисса, запрыгнула в шезлонг, взяла полотенце и обернула им голову. – Придётся всё начинать по новой. У меня же куча дел сегодня. Молли и Тед всегда приезжали в отцовский дом, если в нём проводилось очередное мероприятие. Это было семейной традицией, и Стив внимательно следил за её соблюдением. – Семья – это орден, а мы – орденоносцы, – шутил Стив по поводу их единства. – Нам хорошо только друг с другом, и это невероятно круто, скажу я вам. Мелисса и Тед знали, что он всегда имел в виду и своего друга Джо, когда говорил о семейных традициях. И Марша знала. Каждый раз поджимала губы, когда слышала про орден. – Ты не договорила, – напомнил Тед сестре о прерванном её купанием разговоре. – Он всю жизнь изменяет маме, она знает о его изменах и молча страдает. А сейчас у него начался бурный роман. – С чего ты взяла? – Медвежонок, ты безнадёжен. Посмотри на его настроение. Он же летает. И смеётся всё время, напевает себе под нос всякие мотивчики и беспрестанно висит в смартфоне. – Он же с Джо переговаривается вроде… – неуверенно возразил Тед. – С Джо? Мелисса закатила глаза и скорчила умильную рожицу. – Ах, наивный братик Тедди! Не удивлюсь, если у этого самого «Джо» длинные ноги, светлые волосы и лет ему от силы двадцать. Тут она прервала саму себя и задумалась. – А может, и нет? – Не говори загадками, Мо, – взмолился Тед. – Я говорю, что, может, и не двадцать, а все сорок, и это не блондинка-модель, а невысокая интеллектуалка с ботоксом и силиконовыми сиськами. – Можно подумать, у двадцатилетней не может быть силиконовых сисек, – заметил Тед. – У меня, например, нет, – пожала плечиком Мелисса. – Ты исключение. А мама бы нипочём не спустила отцу измен. Не тот у неё характер. Так что не выдумывай, ладно? – А что, я не права? – спросила Мелисса. – И так всё ясно. Ты только приглядись – и всё увидишь. Впрочем, я понимаю его, ведь мама ведёт себя с ним как конченая сука. Интересно, она хоть раз делала ему минет? – Я предпочитаю не думать о таких вещах, – буркнул Тед. – И не надо называть так маму. – И напрасно не думаешь. Родители – такие же люди, как все остальные, – из плоти и крови, а папа ещё и темпераментный, как вулкан. Они, конечно, оба замечательные, но каждый по-своему. Папа у нас красавчик во всех отношениях. Мама… – Мелисса крутанула пальчиком, явно подыскивая правильное слово, – … тоже красотка, в том смысле, что умница, аристократка, элегантна по-настоящему и отцу точно никогда не изменяла и не изменит. Но друг с другом им хреново. Особенно старается мама. Ума не приложу, как папа с ней живёт. Иногда у меня создаётся впечатление, что они ненавидят друг друга. Ты, вообще, понимаешь, о чём я говорю? – Понимаю. Не люблю я такие разговоры. – Неженка, – сморщила нос Мелисса. – Тебе надо учиться преодолевать выстроенные сознанием психологические преграды и освобождать своё зажатое комплексами эго, иначе стресс неизбежен, а это чревато всякими неприятностями. Она встала с шезлонга, на котором сидела уже бочком, явно собираясь уходить, наклонилась над Тедом и по своей давней привычке заговорщически прошептала: – Стрессы, медвежонок, чреваты целым рядом болезней. Я тебе больше скажу – они чреваты импотенцией. И, сделав страшные глаза, ушла. – Куплю виагру, – ответил, скорее, самому себе Тед. IV Как Молли может вот так, спокойно, говорить об интимной жизни родителей? Тед не мог, он даже думать об этом никогда не мог, всякий раз отгонял от себя подобные мысли, с тех самых пор отгонял, как стал подрастать и в их с сестрой жизни появились новые ощущения. А Мелиссе было хоть бы что. Она говорила о сексе между отцом и матерью спокойно, как могла бы говорить о посторонних людях. Обсуждала позы, которые они, возможно, предпочитают. Слова, которые должны говорить друг другу во время жарких любовных схваток. Частоту интимного общения. Тед демонстративно затыкал уши, когда Мелисса заводила подобные разговоры. Он предпочитал принимать Стива и Маршу такими, какими запомнил их в детстве, и совсем не интересовался подробностями той части их жизни, что шла за сияющими белым лаком дверьми спальни. Мама – самая красивая в мире. Она сдержанна и скупа на ласку, поэтому каждое проявление чувств с её стороны становится праздником. Мама учит, как правильно себя вести, она нанимает педагогов, ведь Тед и Молли в первые годы учёбы занимаются дома – ещё одна семейная традиция. Она всегда безупречно одета и причёсана, от неё приятно пахнет, она не повышает голоса, никогда не ругает и проводит воспитательные беседы в форме диалога. Тед многое запомнил о том, что можно и чего нельзя, именно из них. Отец? Тед страшно завидовал Стиву и одновременно боялся его, и страх этот был скорее иррациональным, чем основанным на конкретных причинах, ведь Стив никогда не давал ему повода бояться, не кричал на него, не был с ним груб и тем более не поднимал на него руку. Но он мог так посмотреть, что Теду сразу становилось не по себе. В детстве он часто плакал вроде бы без повода, когда ловил на себе взгляд отца, а повзрослев, понял почему. Недоумение. При взгляде на Теда в глазах Стива всегда сквозило недоумение. «Откуда ты такой взялся?» – вроде бы спрашивал он, и Тед сразу казался себе полным ничтожеством. Несмотря на страх и зависть, Тед обожал Стива, считал его самым крутым чуваком в мире и за все годы жизни, а Теду было уже почти двадцать, ни разу не усомнился в своей правоте. Соответствовать такому отцу было непосильной задачей. Спокойный и моментами даже флегматичный, Тед совершенно не походил на темпераментного и живого как ртуть Стива, и даже внешность у него была прямо противоположная отцовской: ниже отца почти на полголовы, более плотного телосложения, с симпатичным, но простоватым лицом, на котором мягко светились небольшие голубые глаза. И вроде с такой же открытой, как у Стива, но одновременно застенчивой улыбкой. – Вылитый Эндрю, – говорил про него Стив в беседах с Джанни. Это было неправдой, Тед не был вылитым Эндрю. Обликом вроде похожий на деда-сенатора, на самом деле Тед был похож на Пита Дженкинса, своего деда с отцовской стороны. И, как выяснится позже, не только внешне, но и характером. Просто Стив почти не помнил отца, и ему в голову не пришло сравнивать своего сына с тем, кого он считал самым смелым, самым сильным и самым чутким человеком в мире, практически героем. Он и вёл себя с Тедом соответственно. Лишь глянет на него мельком – и быстро отводит взгляд в сторону. Как же мечтал Тед научиться у отца умению «так посмотреть»! Сколько раз он видел, как реагируют на взгляд отца те, кто попал ему под руку: дедушка Эндрю, к примеру, с которым у Стива с первых дней не сложились отношения, или ветреный и капризный Эд, дядя Теда, да и многие другие мужчины и женщины, посторонние и не очень. «Эх-х, мне бы так научиться», – думал Тед, хотя знал, что никогда не сможет. И даже Мелисса не смогла бы. Она и сама это признавала. – Я, конечно, крутая девчонка, но папа круче, – покачивая хорошенькой головкой, часто говорила она, и это было высшей похвалой, потому что дождаться, чтобы Молли признала, что есть на свете хоть кто-то круче её, было невозможно. Остров I По желанию Стива, мечтавшего поскорее показать Майклу остров, Джанни, чертыхаясь, уже неделю готовил поездку. Звонил, кому надо, опрашивал на предмет занятости, делал рокировки, откладывал не шибко срочные дела на более позднее время – одним словом, занимался как никогда сильно раздражавшей его рутиной и мечтал лишь об одном: чтобы как можно больше народу отказалось ехать. Ему страшно не хотелось упускать возможность провести время с Майклом, и всё, что могло этому помешать, воспринималось им в штыки. Как назло – а так и происходит в подобных случаях – команда для поездки набралась довольно большая: не менее дюжины парней, если считать Стива с Джанни. Но, вопреки опасениям, как-то сразу стало понятно, что на этот раз будет как никогда хорошо. Тон общему настроению на самом деле задал Майкл. Он был вежлив и одновременно весел, даже игрив, к тому же сразу перешёл из личного салона в общий, чтобы, как он выразился, «поболтать с новыми знакомыми». Появление ангелоподобного юноши, которого Стив представил всем как своего приёмного сына, внесло дополнительную интригу в атмосферу предвкушения, всегда царившую среди настроившихся на праздничный уикенд парней накануне поездок на остров, и когда Майкл появился в салоне и сел среди них, они с готовностью приняли его, хохотали над его шутками и беззлобно подначивали его самого, играли в карты, смотрели баскетбол и новости, говорили о политике и женщинах, много ели и много пили и в итоге отлично провели долгое время полёта. Стив тоже пил со всеми, но меньше, чем обычно, и тоже перешёл в общий салон. Впрочем, он часто так делал, он и самолёт заказал специально для полётов на остров – с двумя просторными салонами, удобный, но без излишеств, чтобы летать с парнями в одной компании. В свой салон он отлучался только по делу – если были срочные звонки – или если хотелось поспать. Вёл он себя, как всегда, просто и вроде бы не замечал ни всеобщего восхищения красотой своего подопечного, ни интереса к нему, проявлявшегося во всём: и в том, как парни смотрели на него, вроде бы незаметно поначалу, но по мере увеличения возлияний всё более откровенно, и в том, как удивлялись феномену его магического воздействия на них, таких прожжённых и битых жизнью, и во всё более громких возгласах, сопровождавших каждый его жест или фразу, и в репликах, от которых его нежные из-за отсутствия растительности щёки покрывались румянцем, а по лицу скользила едва заметная улыбка. Джанни понимающе усмехнулся, когда они, разгорячённые непривычно весёлым и насыщенным полётом, сошли с трапа в аэропорту архипелага и он услышал у себя за спиной шёпот Стива: – Не много ли они себе позволяли, как ты думаешь, Джан? – Как же ты предсказуем, – с незлобивой иронией отреагировал он. – Но моих парней не обижай. Ты забываешь, что они профессионалы. – Наших парней, – поправил его Стив. – Наших, Джан. Но ты не учитываешь один маленький штрих. Или делаешь вид. Перед красотой, мой дорогой Джан, трудно устоять. Красота сродни тарану – может пробить любые стены. – Вот когда пробьёт – тогда и будем обсуждать, ладно? – отрезал Джанни. – Не вижу повода к волнению. И потом, я не понял, ты на что-то намекаешь? – Откуда мы с тобой знаем, на что они способны? – Майкл хоть и красавчик, но мужчина, Стивви, мужчина. А не женщина. Вот если бы он был женщиной… – Если бы он был женщиной, он остался бы в моём салоне, Джан. – Они прошли тест, Стивви. – С тех пор утекло немало воды. Люди меняются. И мир вокруг нас сошёл с ума. – Мои не меняются. Я слежу за этим. – А Оскар? – спросил Стив, имея в виду одного из парней, славившегося своей неразборчивостью в связях. – Во-первых, его здесь нет, – возразил Джанни. – Во-вторых, Оскар тоже профессионал, а значит, сможет держать себя в руках. К тому же я не в ответе за него. Это твой человек, и подчиняется он только тебе. – Но привёл его ты. – Хочешь, проверим его? Позови в следующий раз, пусть приедет. – Ты же знаешь, он никогда не ездит сюда. – Стив, если я – твоя правая рука, то он – левая. Прикажешь – приедет. – Он не мой друг, так что сравнение неуместно. Ладно, я подумаю. Давай эту поездку пока разрулим. II Всю неделю взрывались фейерверками чернильные островные небеса, сияла огнями тысяч лампочек яхта, привезённые с континента музыканты сыграли, наверное, весь репертуар, которым был богат огромный регион к западу от архипелага: от наполненных синкопированными ритмами волшебных карибских мотивов и ямайского регги до бразильского джаза, джаз-фолка и аргентинского танго. Девушки в бикини и топлесс, с приколотыми к волосам живыми розами, брызжущие смехом и податливые, как растаявший воск, танцевали для парней и вместе с ними, дрались друг с другом в боксёрских перчатках на залитом пеной ринге, голенькими бегали по освещённому подсветками парку, отдавались всем, кто хотел их, по любому зову и прихоти. Снимало ночное похмелье ледяное пиво, парни заключали пари, кто сможет проплыть большую дистанцию в бассейне, и пытались играть в баскетбол, что на самом деле не очень-то получалось из-за переизбытка удовольствий. Просто валялись в шезлонгах с нетбуками в руках и размышляли о вечном, глядя в глубокое небо. III Майкл тоже принимал участие в островной жизни, но вёл себя намного сдержаннее, чем можно было ожидать от юноши его возраста. Разве что любил девушек так же рьяно, как остальные, и пару раз оставался танцевать вместе со всеми до утра, делая вид, что не замечает общего восхищения и не сдерживающего слёз счастья Артуро. Стив тоже несколько раз плакал от переизбытка чувств и периодически обрушивал восторженные речи на Джанни. – Он всё оценил, Джан. Я показывал ему виллу, мы осматривали пляж, ходили по парку, и он подробно расспрашивал меня о строительстве, об организации островной жизни, о технической стороне – обо всём, короче говоря. Тысячи вопросов и вывод, от которого я чуть не умер от счастья. «Ты крутой чувак, Стивви. Я в восторге», – сказал он. Это те самые слова, ради которых я живу, ты понимаешь, Джан?! – Ты счастлив, сынок? – Да, папочка, я счастлив. Они часто плавали на яхте одни, без парней и женщин. Только команда и они втроём. Принимали солнечные ванны, Майкл пил воду со льдом, даже позволил бармену добавлять в неё ложку сиропа и веточку мяты, Стив и Джанни баловались пивом, из динамиков звучал любимый Джанни джаз, и им казалось, что время остановилось и зависло над ними, не находя в себе сил прервать чарующую прелесть момента. – Стив, ты ведь женат? – спросил в одну из таких поездок Майкл. – Да. Её зовут Марша Маклинни. – И у тебя двое детей – сын и дочь. Джо показывал мне фотки. Твоя дочь – красавица. – Да, она красотка и похожа на мою мать. Так же умна не по годам. – А ведь ты ведёшь двойную жизнь, – то ли констатировал, то ли удивился Майкл. Стив спустил с переносицы солнечные очки и внимательно взглянул на него. В ответ Майкл проделал то же самое. – Да, ты прав. Он ведёт двойную жизнь, – прошелестел Джанни. – Веду, – подтвердил Стив. – Веду. Но только здесь, на этом самом острове, если ты о женщинах. Я изменяю жене и детям только здесь. Потому что здесь – не их территория, скажем так. – Я не о женщинах. Точнее, не только о них. – Что ты хочешь услышать? – Ты бандит? Нет, я спрошу по-другому. Ты убивал людей? – Людей – нет, малыш. Только бандитов. – Таких же, как ты? – Куда им до меня! Они все мертвы, а я, как видишь, жив. Джанни и Стив засмеялись на этой фразе одновременно. – И Джо тоже убивал? – Нет, – поспешно сказал Джанни. – Я организовываю, просчитываю. – Я понял. А вы и сегодня бандиты, так? – Нет. Уже почти нет, ха-ха. Уже лет тридцать как почти нет. Мы стали добропорядочными гражданами и гордимся этим. Правда, Джан? Джанни выразительно промолчал. – Ты платишь налоги? Стив засмеялся, но добродушно, как смеются над наивными вопросами, которые любят задавать маленькие дети. За него ответил Джанни. – Налоги всегда надо платить, малыш. Только глупцы не платят налогов. – Я не об этом спросил, – заметил Майкл. – Я спрашиваю о другом. Ты платишь налоги со своей теневой деятельности? Не напрямую, конечно, а опосредованно. Через фонды или ещё как-то. – Во-первых, я даю взятки, и их берут. И я попрошу обратить на это самое пристальное внимание. Во-вторых, я очень много занимаюсь благотворительностью и таким образом смываю с себя грехи. – Ты думаешь, что благотворительностью смываешь с себя грех торговли наркотиками? – И это тоже. Я не виноват, что в мире столько придурков, готовых положить жизнь на алтарь собственной распущенности. Я помогаю им забыться, а они за это платят мне деньги. И не надо мне говорить про их детей, внуков и собачек. Если они безмозглые животные, я в этом не виноват. – Я и не собирался их защищать. Просто спросил. Стив и Джанни переглянулись. Зачем ему это? Он и дальше задавал вопросы – о семье и детстве Стива, о сне, в котором ангел пришёл спасти шестилетнего светловолосого крепыша, приняв его, Майкла, обличье. О доне Паоло и обычаях в его семье. О его скрупулёзной мелочности и животной жестокости. – У него всегда была эрекция на предсмертный хрип, помнишь, Джан? – Разве это можно забыть? О его гибели от их рук, правду о которой они оба, не сговариваясь, решили не скрывать. – Думаю, я бы тоже убил отца, если бы он так мучил мою мать, – сказал Майкл, выслушав трудную историю, которую они рассказывали вдвоём, перебивая друг друга. Джанни облегчённо вздохнул, услышав его слова. Сколько раз он говорил себе то же самое. Он ведь на самом деле убил дона Паоло из-за неё. Только из-за неё. Говорили о семье Стива и о несчастливых брачных союзах, когда люди держатся друг за друга, не понимая, зачем им это нужно. Честнее разбежаться, наверное, но подчас честность даётся труднее, чем вся мировая ложь, вместе взятая. Говорили и о том, какое место занял Майкл в жизни Стива, и это неожиданно внесло в их доверительную беседу оттенок драматизма. – Почему ты не представил меня своей семье? Вопрос прозвучал мимоходом, небрежно, и Майкл задал его, не глядя. Он держал в руках блокнот и занимался тем, что рисовал в него простым грифелем всё, что видел вокруг: поручни, сияющую чистотой палубу, стаканы с напитками, поднос с фруктами, сброшенные с ног шлёпанцы и летающих над головой чаек. – Ты должен навсегда запомнить одну вещь, Майкл, – как можно мягче, но постепенно распаляясь, пустился в объяснения Стив. – У меня, как ты уже понял, две жизни, которые я не смешиваю. Ты, так уж вышло, и почему так вышло – тема для долгого разговора, часть этой жизни. И не только ты. Даже Джан, и Вишня, и остров, и голые девочки, и парни, что резвятся там, откуда мы только что отчалили. А семья – она в другой жизни. Там, где легальный бизнес, семейные традиции, приёмы, ложа в Метрополитен, головные боли моей жены, беседы и переговоры. Где мои дети, лыжи и сёрфинг, гольф и моя головная корпорация. И множество других корпораций тоже. И не верь мне, если я скажу, что там мне хуже, чем здесь. Это будет ложью. Мне очень хорошо там, ведь для амбициозного чувака типа меня нет ничего лучше, чем легитимная признанность обществом. Признание на равных сильно заводит, понимаешь? – Почему, если тебе там хорошо, ты изменяешь своей женщине и своим чудесным детям с этими глупыми шлюхами? И почему твоя семья лишена возможности видеть твой чудесный остров? Когда я женюсь, я ни на секунду не буду расставаться со своей женщиной и детьми. Буду ловить каждое мгновение с ними, упиваться общением, кайфовать просто от того, что они здесь, рядом, а не сами по себе, где-то там, вдалеке… Джанни хотел было ответить Майклу вместо Стива и таким образом смягчить жёсткость его вопросов, но Стив его опередил. – Во-первых, у моей семьи есть остров, и не один. Возможно, там не так чудесно, как здесь, но только если сравнивать именно с этим островом, аналогов которому – так уж сложились обстоятельства, – я думаю, нет нигде в мире. Не забывай, я посвятил его тебе, а значит, он должен был соответствовать моему идеалу. И не возражай сейчас. И моя семья, Майкл, ничем не обделена, в сравнении и с чем бы то ни было, и с кем бы то ни было. А во-вторых, мой дорогой, вот когда женишься, проживёшь совместно с женщиной какой-то отрезок жизни и даже заведёшь детей – тогда и поговорим. Ладно? – Я понял тебя, – улыбнулся Майкл и больше не возвращался к теме семейных ценностей, хотя объяснение Стива оставило в его душе неприятный осадок, в чём он в ходе дальнейших размышлений посчитал виноватым себя из-за привычки лезть не в своё дело. Осадок остался и у Стива. – Что этот малолетка понимает в моей жизни, Джан? – пожаловался он, когда Майкл ушёл к себе. – Лезет с вопросами, которые мне никто не смеет задавать. Даже ты. Я вынужден был поставить его на место, как видишь. И как мне теперь объяснить ему, что он для меня лучшее, что есть в этом мире? – Он разберётся, Стив. Он умный мальчик. Дай ему время. – Я только этим и занят, чёрт побери! IV В ту, первую поездку Майкл впервые в жизни нырнул и на пронизанные солнцем отмели у коралловых рифов между двумя крошечными островками, расположившимися в трёх часах езды от острова, если плыть туда на моторе. Он нырял не один, а в компании с двумя парнями из агентства, давними любителями дайвинга, один из которых, Эл, всегда брал с собой камеру, чтобы снимать на неё материал для серии роликов о погружениях. Снятый под водой материал Эл обрабатывал и выкладывал в Сеть от имени несуществующего пользователя. Как ни странно, Стив не любил дайвинг. – Я предпочитаю наземных рыб, – подмигивал он, и нельзя было понять, шутит он или нет. А Джанни вообще плавал только в бассейне. – Да ну его, это плавание, – говорил он. – Не моё это. Я и плавать-то нормально так и не научился. Они битых полчаса напутствовали парней, прежде чем доверить им Майкла. И приятно удивились, когда выслушали рассказ о том, каким сообразительным он оказался. – Босс, парень рождён, чтобы плавать под водой, – восторгался поджарый, долговязый Эл, главный специалист по программированию в теневой империи Стива. – Какая реакция, какая ловкость! Мы в восторге – скажи, Хью! – А какой красавчик, глаз не оторвёшь! Тело, грация в движениях, ловкость. Настоящий бог, – подхватил слова Эла его партнёр по погружениям Хью, страстный поклонник бодибилдинга и финансовых спекуляций. – Ангел, – поправил его Стив, блестя глазами. – Мне он не кажется ангелом. – Почему? Говори, твоё мнение мне интересно. – Он слишком мужественный для ангела. И дерзкий. – А можно подробнее? – Поясню. Он вроде бы нежный, и кожа у него как у девушки, и глаза, и нос, точнее носик, так мило вздёрнут, ну прямо пусечка, прямо конфетка! Красавчик, что и говорить. Из тех, кого холят и лелеют, кормят из ложечки и выводят гулять за ручку. У него умопомрачительная грация в движениях, врождённая, такую не встретишь у белых, это феномен просто. Будь я пидором, втюрился бы без оглядки и на всю жизнь. Но если подумаешь, что им можно вертеть-крутить, то можно и обломаться. Он себя в обиду не даст. Я таких сразу насквозь вижу. Таким палец в рот не клади. – Ты сейчас разговариваешь как драгдилер с границы с Мексикой, ты в курсе? – спросил Стив. – Всё-всё, молчу-молчу, – поднял обе руки Хью. – Считайте, что я ничего не говорил. Пошли, Эл, пора к ужину себя в порядок приводить. – С чего эти придурки решили, что они что-то смыслят в ангелах? – возмутился Стив, когда Эл и Хью ушли к себе. – Думаешь, они не правы? – спросил Джанни. – А ты? – У меня может быть своё мнение? – Иди в жопу, Джан. – Вот именно. V Майкл перестал бояться рифовых акул уже в свой следующий приезд на остров. Осторожно, но уверенно подплывал к серой морской красавице, не мешкая, хватал её за полуовальный наждачный нос, и акула замирала, впадала в транс, поворачивалась вверх белёсым брюхом, а в бок уже тыкались другие, мелькали мимо жемчужно-серыми тенями, чуть ли не становились в очередь, чтобы поиграть. Своим подводным успехам Майкл радовался, как ребёнок, оживлённо рассказывал Стиву и Джанни об акулах и других морских обитателях и, вдохновившись примером Эла, тоже стал снимать их на камеру и на фотоаппарат. Выкладывать снятое он отказался наотрез. – Почему нет? – допытывались они. – Я пока не готов. Это всё так непрофессионально. Я должен набить руку. – Майкл… – Нет, Стивви, не надо мне никого нанимать. Нет. Я сказал – нет. – Почему? – Знаешь, я когда-нибудь обязательно займусь акулами. Буду защищать их от двуногих. И остальную природу тоже. Я понял недавно, что худшее, что я видел в жизни, – это не некоторые эпизоды из моего прошлого, а рыбные рынки и отделы морепродуктов и мяса в маркетах. Я понимаю, что это еда. Я не понимаю, зачем столько? Столько мяса, шстолько рыбы, столько всего остального? Планета же не резиновая. Это какими же надо быть мудаками, чтобы не понимать столь очевидной вещи? Почему мудрость так и не стала признаком элитности, признаком настоящего вкуса, настоящего эстетизма в высоком понимании этого заезженного в хвост и в гриву термина? Почему? Почему люди предпочитают оставаться двуногими, а не истинным венцом творения? – Потому что мы и есть двуногие, малыш. – Да. Да. Да. И это ужасно, потому что планета зависит от нас. – Вьёт из меня верёвки, крысёныш, – разводил руками Стив в беседах с Джанни, и с его лица не сползала довольная улыбка. VI В их второе пребывание на острове, уже накануне отъезда, он сильно напугал Майкла, когда глубокой ночью зашёл в его апартаменты и прилёг на другой край кровати. Майкл всегда отличался крепким сном, а после погружений вообще спал как убитый, но на этот раз будто что-то его толкнуло. Он проснулся и, почувствовав, что не один, замер и не шевелился, пока не услышал короткий знакомый смешок, а следом за ним уже в полный голос произнесённую фразу: – Эй-эй, спокойно, это всего лишь я. – Что-то случилось? – садясь на кровати и натягивая на голое тело покрывало, спросил Майкл, стараясь в приглушённом свете ночника разглядеть лицо примостившегося рядом Стива. – Ничего. Просто не спалось, вот я и решил полежать здесь, рядом с моим мальчиком. Скоро мы возвращаемся на большую землю, а там всё урывками, сам знаешь, вот и воспользовался моментом, чтобы доставить себе удовольствие. – Каким, к чертям, моментом? – возмутился Майкл. – Я тебе что, картина в музее? Какого чёрта? – Тихо, тихо, – сохраняя полное спокойствие, с добродушной улыбкой сказал Стив. – Ты не картина, я не в музее, я просто люблю тебя и не желаю терять времени, вот и всё. Майкл хотел спросить у этого наглого и в то же время действительно испытывающего к нему самые искренние чувства мужчины что-то хлёсткое, пригвождающее к месту, но так ничего и не сообразил и ограничился простой фразой: – Пошёл отсюда. – А если не уйду? – продолжая улыбаться, спросил Стив. – Тогда уйду я. – Ладно-ладно, прости меня, малыш, если я заставил тебя волноваться, – сказал, вставая с постели, Стив. – Клянусь, я не хотел этого. Майкл промолчал и молчал до тех пор, пока Стив не вышел и не прикрыл за собой дверь. Когда они встретились за завтраком, оба вели себя как ни в чём не бывало, и Майкл даже разоткровенничался и во время очередной прогулки на яхте впервые коротко, без подробностей рассказал о некоторых моментах своего детства. – Настоящий Шекспир, мать твою, – качал головой потрясённый рассказом Майкла Стив. – Они же все умерли! Джан, ты слышишь? Это же надо! Из твоего рассказа выходит, что они фактически умерли из-за тебя, ещё и тебя чуть не погубили, сучьи дети. Я шокирован! – Они сами во всём виноваты. При чём тут я? – не совсем уверенно, будто убеждая самого себя, сказал Майкл. Он, конечно же, скрыл от Стива и Джанни историю про поляну с покойниками и лиловый мир. Зачем им знать про то, чего уже нет? VII Артуро так и не посмел подойти к Майклу в его первый приезд. Не смог и во второй, хотя стал ждать его повторного появления с той минуты, как яхта с гостями ушла в сторону главного острова и на вилле наступила тишина. Все дни он исподтишка следил за Майклом и почти возненавидел Стива за «узурпацию всеобщего достояния», как он выразился, выпив лишку во время традиционного вечернего досуга в баре. Джанни сразу доложили о неосторожном высказывании управляющего, и, в тот же вечер навестив Артуро, он пригрозил ему немедленным увольнением в случае повторения чего-либо подобного. – Скажи спасибо, сукин сын, что я не рассказал Стиву про твои грёбаные сны и съехавшую ко всем чертям крышу, – жёстко заявил он Артуро во время визита. – Ты слишком много себе позволяешь и слишком много пьёшь. Даже тебе не сойдёт это с рук! – Он не даёт нам общаться с малышом, а мы тоже люди, – оправдывался Артуро. – Кстати, аборигены считают его богом. Ты знал, шеф? Я серьёзно сейчас говорю, не делай такое лицо! Они собираются строить алтарь в его честь. Меня уже сколько раз просили, чтобы я поговорил с тобой и с боссом. Что такого произойдёт, если малыш пообщается и с нами… и с ними? – Я спрашивал про аборигенов у Стива, и он сказал «нет». И это не обсуждается. Что касается вас всех, я даже не стал заикаться. Он откажет – и будет прав. – Почему? Джанни снизу вверх холодно взглянул на Артуро и коротко процедил: – Потому. – Исчерпывающе, – разочарованно пробормотал Артуро. – Худей, Артуро, – сказал Джанни. – Ты стал похож на старую жирную свинью. И бросай пить, мать твою. Это последнее предупреждение. И вышел вон. Следом вышел сопровождавший Джанни во время визита Вишня. Когда выходил, сочувственно подмигнул разочарованно молчавшему Артуро. Оскар I Вояжи на остров в составе Стива, Джанни, парней и примкнувшего к ним Майкла прекратились так же внезапно, как и начались, и с той поры Стив стал ездить на остров лишь в компании Джанни и Майкла. Всё изменилось после четвёртой совместной поездки, когда прежнюю компанию в первый и последний раз разделил Оскар ван Сантен – левая рука Стива в теневой империи и единственный из парней, кто общался с боссом без того, чтобы о содержании беседы знал Джанни. Таким профессионалом, как Оскар, гордилась бы любая разведка. Красавец и умница, специалист по тому, что в сфере торговли и сервиса обычно называется налаживанием коммуникативных связей с целью выгоды, а в агентстве звалось проще и банальнее – внедрением, Оскар ван Сантен был плодом союза голландца и француженки, самых, наверное, отвязных ньюйоркцев периода восьмидесятых, подвизавшихся в тамошней богеме и наградивших сына вполне сумасшедшим сочетанием тонкого, расчётливого ума, бешеного темперамента и патологической склонности к авантюрам. Оскар стал гордостью агентства семь лет назад, когда во время поступления на службу решил тест с такой лёгкостью, что Джанни усомнился в честности прохождения новичком вступительного испытания. С тех пор его задействовали в самых деликатных делах, а Стив платил ему огромные деньги и прощал всё: и привычку ездить по опасным для жизни и дела маршрутам, и нагловатую манеру общения, и даже пьяные оргии в злачных местах юго-восточного азиатского региона, устраивавшиеся гордостью агентства в компании транссексуалов и несовершеннолетних проституток мужского пола. Оскар жил один, не имел постоянного партнёра, снисходительно терпел своих ветреных и пьющих родителей и почти все заработанные деньги вкладывал в фонд борьбы за сохранение природы Арктики, парадоксальным образом воюя с тем типом разрушителей природы, на котором зарабатывал себе на жизнь. Высокий, мастер по целому ряду восточных единоборств и духовных практик, с живыми тёмными глазами, крючковатым и одновременно изящным носом, тонкогубым выразительным ртом, густой вьющейся шевелюрой и породистыми в своей естественной раскованности манерами, полиглот и знаток вин, он был неотразим и знал об этом. – Я чувствую себя новозеландской коровой в обществе этого прохиндея, – шутил по его поводу Стив. – Хорош, – соглашался Джанни. – Один из лучших у нас, я полагаю. – Лучший, – уточнял Стив. Оскар не ездил на остров по двум причинам. Во-первых, он был всегда очень занят, а когда выкраивалась свободная минутка, с головой бросался в мутный омут «низменных», по его собственному выражению, страстей. Во-вторых, ему было неуютно в компании Стива, так как, несмотря на видимую демократичность общения, Стив никогда не давал окружающим возможности забыть, кто на самом деле здесь главный. А Оскар, в свою очередь, терпеть не мог подчиняться. – Я бы и минуты не работал на него, если бы он не заслуживал этого, – как-то объяснил он свою позицию в одной из редких бесед с Джанни. – Заставить меня уважать себя – без сомнения, высший пилотаж. Босс знает, как подминать под себя людей, и одновременно является широкой натурой. Настоящий артист. Мне, как фанату театра, это не может не импонировать. Когда он меня хвалит, я таю, как баба, и готов на всё, даже подчиняться. Да я даже отдаться ему готов. Но общаться или – тем паче – дружить? Нет-нет, увольте. Всё бы и дальше шло своим чередом, если бы не поездка на остров, которую Оскар предпринял исключительно в ответ на просьбу Стива раз в жизни хотя бы сделать вид, что он уважает их славную компанию. Судьбу не обманешь, считали древние, и были правы, как никто. Оскар тогда ничего не обещал Стиву, но после некоторых раздумий решил уважить его просьбу и появился в зале ожидания за три минуты до посадки на самолёт. – Вот, выкроил свободное время и решил не тратить его где-то там, где меня уже все знают как облупленного, а… а-а-а… это кто с вами? Это что… новый агент? У-а-у-у-у! Вот это да! Парень, ты откуда такой? – Эй-эй, полегче! К твоему сведению, это мой приёмный сын. Майкл, поздоровайся с дядей. – Привет, – улыбнулся Майкл, и Оскар заметил в его глазах мимолётную искру восхищения, и вот это промелькнувшее в глазах юного синеглазого красавца восхищение в один миг свело с ума самого влиятельного агента Стива. Любить того, кто восхищён тобой, в особенности если и он достоин восхищения, – самое упоительное занятие из всех возможных. Сродни наркотику. Столь же сладостное поначалу и полностью разрушительное впоследствии. II Он подловил Майкла на пятый день отдыха, когда уже мог точно сказать, что первое упоительно-восторженное впечатление от новой игрушки босса – а Оскар сразу назвал Майкла игрушкой и упорствовал в своём мнении в беседах с остальными – было не ошибочным, как это, увы, часто случается, а, напротив, очень точным. Как и положено умеющему скрывать свои мысли человеку, он вёл себя предельно осторожно, ни разу не забыв о том, о чём догадался ещё там, в аэропорту. Что Стив неспроста решил пригласить его в совместную поездку и знакомство с Майклом – своего рода проверка. А это значит, что за ним будут внимательно следить. Узнать, зачем Стиву понадобилось его проверять, Оскар решил попозже. Искать ответ подобного рода надо было не спеша, и в другое время Оскар так бы и поступил, но мгновенно вспыхнувшее желание пообщаться напрямую с синеглазым юношей с внешностью то ли бога, то ли ангела заставило его действовать быстро. Да и обычного – физического – времени было в обрез. После недолгих размышлений Оскар решил не тянуть с более близким знакомством и сделал это в своей фирменной манере, осторожно и одновременно дерзко, во время одной из совместных прогулок на яхте и практически у всех на глазах. В тот день Майкл вновь плавал в маске, так как ему нравилось плавать без костюмов и кислородных баллонов, что вызывало недоумение со стороны бывалых дайверов, считавших, что он напрасно теряет время. Хватал рифовых акул за курносые носы, караулил пятнистую мурену в расщелинах донных камней, выискивал прячущихся в донный песок раков-отшельников и даже смог запечатлеть на камеру висящего в коралловых дебрях морского конька, что само по себе было значительной удачей. Поднявшись на борт в состоянии совершеннейшего счастья, он взахлёб рассказал млевшим в шезлонгах Стиву и Джанни о чудесных ощущениях от погружения и побежал вниз, в свою каюту, чтобы принять душ и переодеться. Оскар спустился вглубь яхты сразу же перед тем, как Майкл пошёл к себе. И, притаившись в кресле холла, ждал ещё почти двадцать минут после того, как Майкл исчез за дверьми своей просторной, оформленной панелями из ореха каюты. Сразу за ним Оскар не пошёл, а просто сидел, листая страницы в своём смартфоне, около двадцати минут. Он уже знал, что первым делом после любых водных процедур, что в бассейне, что в открытой воде, Майкл бежит в душ, затем переодевается. И что на всё про всё у него уходит около получаса. Привычку подолгу нежиться под водой Майкл утратил давно, ещё в свою бытность в школе Барта. Льющиеся беспрерывно водные потоки уже тогда стали вызывать в нём беспокойство и казаться ненужным излишеством, и он старался производить все гигиенические процедуры как можно быстрее, а упоительная нега долгих купаний в ванной комнате Тереситы осталась жить лишь во фрагментарных воспоминаниях, столь же редких, сколь и ненужных. III Майкл принял душ, надел лёгкие льняные штаны и майку и был уже у двери, когда в неё постучали. Едва он открыл дверь, как поджидавший с той стороны Оскар буквально прыгнул на него. И сделал это так неожиданно, что Майклу тоже пришлось отпрыгнуть, чтобы не столкнуться с ним лбом. Оба засмеялись забавному эпизоду, отметив про себя взаимную слаженную ловкость. Продолжая весело улыбаться, но не говоря ни слова, Оскар защёлкнул дверь на замок изнутри и на лице Майкла появилась недоумённо-вопросительная улыбка. – Какие-то проблемы? – спросил он, глядя на Оскара так, будто что-то был должен ему, но забыл, что именно. – Надо поговорить, а наверху слишком много народу. Я буду краток, обещаю, – сказал Оскар. – Валяй… – полувопросительно сказал Майкл и осторожно сделал пару небольших шагов назад. – Как ты прикольно улыбаешься, – прошептал Оскар. Дежавю! Точно такую фразу сказал когда-то Боб Джералд, когда, так же как и этот незваный гость, стоял на пороге комнаты, но так и не посмел пройти дальше, скованный неприветливой отчуждённостью хозяина. Правда, Оскар не был Бобом Джералдом, и Майкл понял это через мгновение. Он не стал топтаться на пороге в ожидании разрешения, а так стремительно двинулся на него, будто на самом деле хотел столкнуться с ним лбом, но, только Майкл собрался отступить, чтобы избежать надвигавшегося столкновения, внезапно сменил траекторию и, мгновенно оказавшись у него за спиной, обхватил его руками, сильно сжал грудную клетку и прошептал на ухо: – Не шевелись, если не хочешь задохнуться. Предупреждение было напрасным, поскольку ни ногой, ни рукой Майкл пошевелить не мог, не говоря уже о том, чтобы оказать сопротивление. – Что ты делаешь? – задыхаясь от нехватки воздуха, прошептал он, по-прежнему не понимая до конца, шутит с ним этот человек или нет. – Собираюсь признаться тебе в любви. – А почему так… странно? Отпусти и признавайся. – Э-э, нет, моё синеглазое чудо. Я собираюсь признаться тебе именно в этой позе. Так будет понятнее, уж поверь. – Вряд ли. Отпусти, мне больно дышать. – С тобой, тигрёнок, нельзя вести себя иначе. Ты можешь быть очень опасен. Ты даже сам не знаешь, насколько можешь быть опасен. В голосе Оскара появилась характерная при возбуждении хрипотца, дыхание стало прерывистым, пенис окреп, и, так как поза захвата вольно или невольно заставляла его прижиматься к Майклу вплотную, тот сразу почувствовал наступившую у Оскара эрекцию. – Отвали от моей задницы, сукин сын, – яростно зашептал он и вновь попытался вырваться из душных болезненных объятий. – Я же сказал – будь паинькой. Дядя Оскар не хочет навредить тебе. Он всего лишь просит минуту внимания. – У тебя встал! Мне противно, отвали! – Противно? Что ты хочешь этим сказать, красавчик? Что большой босс Стив Дженкинс выделил тебе лучшие апартаменты на вилле просто так, за твои, без сомнения, самые прекрасные в мире глазки? Давай не будем играть в эти детские игры. Давай просто, без обиняков и экивоков, будем любить друг друга прямо сейчас. Ты уже большой и умный, поэтому пообещаешь мне быть паинькой, а я, в свою очередь, буду ласковым и терпеливым. Клянусь честью, я буду с тобой таким, как ты этого заслуживаешь, моё солнце! – Меня сейчас стошнит. Кстати… то, что ты мне предлагаешь, называется… попыткой изнасилования… Ты в курсе?.. Хотел бы я посмотреть на тебя после того… как тот самый большой босс поговорит с тобой на эту тему, – с трудом прошептал Майкл. – А мне плевать. Ради общения с тобой я готов на всё. Плевать! Майкл попробовал сменить тактику. – Я не сплю с ним. Он усыновил меня, если говорить… о формальной стороне, хотя я не просил его об этом… Мы с ним просто… друзья, если иметь в виду факты… Отпусти… – Хорошо излагаешь, моё чудо, – ласково заметил Оскар, и Майкл вдруг явственно осознал, что этот ловкий и очень сильный человек и не собирается его отпускать, более того, он даже если и слышит, то не слушает его. «Ты точно не Боб Джералд», – хотел сообщить он, но пришлось бы объяснять, кто такой Боб Джералд, что вряд ли было удачной идеей. – Как глупо мы выглядим… – набравшись сил, прервал невольно возникшее молчание Майкл. – Два разновозрастных барана… Один озабоченный, второй тупой. – Не возражаю. Я баран – да. Я озабоченный – о, ещё как! А вот почему ты себя так обзываешь, не пойму? Ты не заслужил ни одного бранного слова в свой адрес, ни единого, мой сильный и сладкий мальчик. – Я тупой баран, потому что уже целую вечность стою здесь, прижавшись к твоим яйцам, в самой нелепой позе, какую только можно представить, – выдохнул Майкл. – Так отдайся мне. – Размечтался. Иди трахай шлюх, там тебе самое место. – Как ты вкусно грубишь, моё чудо, – прошептал Оскар и попытался залезть языком Майклу в ухо. – Убери язык. Мне противно… ну пойми же, наконец… – вновь сделав попытку вырваться, яростно зашептал Майкл, но Оскар не обратил на его подергивания ни малейшего внимания. – Ты умный и дерзкий, а не только сказочно красивый, – периодически залезая языком Майклу в ухо, заговорил он. – Нежный и сильный, гибкий и грациозный, в тебе океан достоинств и ни грамма манерности. Ты воплощение гармонии, апофеоз античной мечты об идеале, гимн красоте. Оживший Адонис. И неожиданно ослабил объятия, но ровно настолько, чтобы Майкл мог чуть свободнее дышать. И тут же возобновил прерванный монолог, уже не прерываясь на ласки, а ровно, будто по написанному. – С того мгновения, как я увидел тебя там, в аэропорту, я испытываю к тебе целый спектр чувств: от низменных и развратных до желания поклоняться тебе и целовать пыль под твоими ногами. И эта адская мешанина так меня заводит, что у меня нет никаких сил терпеть. Честно, я раньше никогда не думал, что вообще смогу запасть на белого парня. Мне белые парни всегда были… ну, никак, в общем-то. Но ты не такой, как все. Ты особенный, таких больше нет нигде в мире. Ты чист и целомудрен, да-да, целомудрен – и одновременно возбуждаешь самые страстные и низменные желания. Если бы ты достался мне в безраздельное пользование, давай предположим подобное на минуту, я бы не слез с тебя неделю, наверное. Целовал бы до обморока, трахал бы до полного онемения конечностей и там же, у любовного ложа, молился бы на тебя, как религиозный фанатик. Послушай, мы же теряем время. Давай договоримся по-хорошему. – А если не договоримся? – подавив смешок, невольно возникший от резкой смены темы, спросил Майкл. – Что значит – если? Что за ерунда? Давай договоримся. Ну давай же, давай, будь паинькой – и больше от тебя ничего не требуется. Просто нагнёшься и расслабишься. Остальное я беру на себя. – А если не договоримся? – повторил свой вопрос Майкл. – И если я откажусь? Тогда ты изнасилуешь меня, невзирая на море моих необыкновенных достоинств? Какой-то когнитивный диссонанс получается, ты не находишь? – Ай-ай-ай, какие слова, какие слова! И произносит их не литератор или политолог, а семнадцатилетний юноша. Что ты заканчивал, кстати? – Школу для сирот, – пробормотал Майкл. – А выражаешься как выпускник крутого колледжа. И умудряешься при этом не выглядеть противным занудой. Ох-х, «моя ты прел-л-л-л-е-с-с-с-с-ть»! Майкл невольно рассмеялся. – Тоже любишь Толкина? – спросил Оскар и, вновь усилив цепкость объятий, захватил губами край его уха, скользнул по нему языком и довольно чувствительно прикусил мочку. Майкл замер. Он не знал, что делать, действия Оскара были отвратительны и одновременно возбуждающи, высвободиться из его объятий было невозможно, уже затекли и стали болеть плечи и руки, и становилось невмоготу ощущать позади эрегированные выпуклости. «Хоть бы кто-нибудь постучал в дверь», – тоскливо подумал он и решил вообще не разговаривать со своим неожиданным поработителем, а просто молчать в ответ. IV Майкл, конечно, мог закричать. И так громко, насколько это возможно. Или хотя бы попробовать крикнуть разок. Но он и не подумал поступить подобным образом. Сам факт исторгнутого из груди крика был унизителен даже в мыслях, не говоря уже о том, чтобы проделать это наяву. В конце концов, его никто не убивает. Чего кричать? Он же не девчонка. Оскар тоже понимал, что Майкл не будет звать на помощь. Многолетняя практика давала ему возможность очень точно определять возможную линию поведения собеседников, и он знал, что люди типа Майкла скорее позволят совершить над собой насилие, нежели громогласно заявят миру об унижающей их достоинство угрозе. Но и действовать дальше по намеченному плану он не мог. И не потому, что не знал, как именно надо действовать, а потому, что был ограничен во времени, ведь в обшитом панелями из палисандра холле в любой момент могли появиться люди, преследующие единственную цель – выяснить, почему на верхней палубе до сих пор нет Майкла. Он отпустил Майкла так же стремительно, как захватил несколькими минутами ранее. Встряхнул руками, чтобы снять возникшее в мышцах напряжение, сделал пару шагов в направлении двери, обернулся и невозмутимо спросил: – Неужели это правда? Майкл тоже хотел размяться, даже попрыгать на месте или присесть пару раз, чтобы расслабить ноющее от напряжённого противостояния тело, но не решился, испугавшись, что спровоцирует собеседника на новые приставания. Ещё некоторое время назад он вообще не ответил бы на вопрос, а просто проигнорировал бы его с равнодушно-отстранённым видом, разом устанавливая непреодолимую дистанцию между собой и собеседником. Он тысячи раз проделывал подобное – и в глубоком детстве, ещё там, в Мексике, и позже, в отравленной страхом и одиночеством школьной среде, и совсем недавно, в бытность вольным бродягой в каменных дебрях Нью-Йорка. Но в новых условиях, на этом райском острове, среди дивных пейзажей, изысканной роскоши интерьеров и ловких умельцев, создавших почти иллюзорный в своей отстранённости от всего сущего мир, действовали другие правила, и Майкл понял это давно, ещё во время первого визита Джанни к нему, в его схожее с купе поезда убогое жилище. Нельзя игнорировать вопросы, которые они задают. – Что именно – правда? – спросил он, стараясь быть вежливым. – То, что ты не спишь с ним. – Да, я не сплю… Нет, не так. Босс не спит со мной. И дело не только в том, что я не позволил бы ему. Я понимаю, что я тут никто и моё мнение не интересно никому, а ему тем более. Просто мы с ним… – Майкл замялся, подыскивая нужное слово. – Мы с ним дружим. Мы друзья, вот. И ещё он усыновил меня, да я тебе уже говорил про это. – Насчёт усыновления – хотел бы я увидеть документы, подтверждающие этот замечательный факт. Но сейчас речь не об этом. То есть ты хочешь сказать, что вам просто интересно друг с другом? – Да. Именно так. – Знаешь, что прикольнее всего? – И что же? – То, что я тебе верю. Но всё равно не всё понимаю до конца. Например, не могу понять почему. – Что – почему? – Почему ваши отношения развиваются, как ты выразился, именно так? – Я бы оказал сопротивление. – Не смеши меня. Тебя бы никто не спросил, как ты сам только что выразился. Сформулирую по-другому. Почему он не тронул тебя? Ты же игрушка для него. Очень красивая, очень редкая и тем не менее – всего лишь игрушка. Майкл коротко вздохнул. Разве он мог опровергнуть эти убийственные в своей точности слова? – Я, конечно же, игрушка, – подтвердил он. – Но, как это ни пафосно звучит, я ещё и часть его души. Он любит меня по-настоящему. Даже, может быть, больше, чем своих детей. – Чего-то мне не хватает в этой благости. Какого-то звена, – качнув головой, щёлкнул пальцами Оскар. – Понял, о чём ты… – усмехнулся Майкл. – Ты и тут прав. Звена точно не хватает. Вернее, оно есть, но я тебе о нём не скажу. В дверь постучали. Выражение лица Оскара сразу изменилось, но он не сделал никаких предупреждающих жестов и ни о чём не попросил. Молча отошёл к стене, чтобы находившийся за дверью человек не мог увидеть его сразу, и спокойно, даже с вызовом, взглянул на Майкла. «Ты не выдашь меня», – означал его взгляд. V Майкл подошёл к двери и открыл её. В холле, переминаясь с ноги на ногу, стоял смуглолицый паренёк-стюард. – Сеньор просил узнать, всё ли у вас в порядке, – поклонившись и явно преодолевая сильное смущение, сказал он на испанском. – Передай, что у меня всё в порядке, – тоже по-испански ответил Майкл. – Я просто засиделся в Интернете. Скоро поднимусь. – Передам, – обрадованно воскликнул стюард и тут же исчез. Майкл не стал закрывать дверь, а отошёл вглубь комнаты, явно предлагая Оскару покинуть апартаменты, но Оскар не собирался уходить. Он вновь запер дверь на замок и обратился к Майклу: – У нас совсем мало времени для общения, и, может быть, мы больше никогда не сможем остаться наедине. Конечно, я хотел бы знать, какого звена не хватает в твоих отношениях с боссом, но повторяю: у меня мало времени. Да и чёрт с ним, с боссом. Не это сейчас главное. Давай логически завершим наше общение. – Что означает – логически? – А давай я сделаю тебе минет, – понизил голос Оскар. – Это будет быстро, ты молод, и тебе не понадобится много времени, чтобы кончить. Зато получишь удовольствие. Я гарантирую. – Сделай, – согласился Майкл. Явно не ожидавший столь быстрого проявления благосклонности, Оскар внимательно взглянул на него, желая удостовериться, что не ослышался, и встретил ответный взгляд, в котором был вызов и одновременно приглашение не тянуть с действиями. И Оскар принялся действовать. Кивком головы он предложил Майклу отойти к стене. Майкл с готовностью отошёл назад и прислонился к шёлковым обоям в сине-белую полосу, покрывавшим верхнюю часть обшитых ореховыми панелями стен. Продолжая смотреть ему в глаза, Оскар подошёл, обнял его одной рукой за талию, а второй нежно, но настойчиво взял за причинное место. Подержал, поглаживая, в ожидании и, как только почувствовал изменения, тут же попытался спустить с него штаны, но Майкл не позволил, а сделал это сам и закрыл глаза. Надо было сосредоточиться, чтобы ненароком не оттолкнуть или не ударить своего неожиданного партнёра. Разворот одного из журналов Хуана. В нём сильно накрашенная желтоволосая девушка с торчащими в разные стороны и круглыми, как шары, грудями. Маслянистый взгляд Мигеля Фернандеса, от которого маленькому Мигелито становится не по себе. Джейн, ласковая и по-матерински нежная, её тонкие пальцы на восставшем мальчишеском пенисе. Чей-то влажный женский рот, накрашенный ярко-красной помадой. Рот кричит в экстазе: «А-а, о-у-у-у, да, да, делай это, делай, сильнее, ещё, ещё!» Ритмично трясутся от сильных толчков крупные сиськи. Сколько раз он видел это в Сети и уже успел проделать наяву и с бархатисто-звенящей Линн, и во время поездки в Италию, и здесь, на острове, с горячими и податливыми красотками всех кровей, терявшими дар речи от его красоты. Она встаёт на четвереньки и призывно оглядывается на него из-под задранной вверх попки. Взгляд призывает взять её немедленно. Скользит во влажном коридоре жаркой пещерки набухший ствол, пульсирует горячая кровь в переполненных венах, давай, Мигелито, быстрее… быстрее, Мигелито, быстрее, быстрее… Майкл вздрогнул и дёрнулся перед тем, как исторгнуть семя. – Я кончаю, отпусти, – прошептал он, но Оскар лишь сильнее прижался к нему и с готовностью вобрал в себя семя Майкла. – Отказываться от ангельской спермы – непростительная глупость, – засмеялся он, когда вставал с колен, утёр губы, оправил вздыбленные штаны и, не говоря ни слова, ушёл. А Майкл вновь поплёлся в душ и стоял под его ледяными струями до тех пор, пока тело не стало сводить от холода. VI Оскара он больше не видел. В мыслях Майкл много раз спрашивал себя, хотел бы он повторить то, что произошло между ними, и каждый раз ответ был отрицательным. «Не моё», – мысленно подвёл он черту под собственными переживаниями и успокоился, будто после долгих усилий сумел преодолеть неожиданно возникшее препятствие. А Оскар провёл оставшееся до отъезда время в своей комнате. Читал детективы из местной библиотеки, смотрел кино в Сети, играл в компьютерные игры, пил пиво, спал, вновь пил. Вечерами выползал, чтобы посидеть в баре для обслуживающего персонала в компании Артуро, подолгу беседовал с ним и в итоге сумел вывести на чистосердечный разговор о Майкле. Что поделаешь, годы проживания в расслабляющей атмосфере острова потихоньку брали своё, поэтому бывший агент Стива и Джанни легко попался в сети, которые Оскар расставил перед ним сразу, когда понял, что Артуро знает об объекте его желаний больше, чем ему положено знать. Артуро рассказал Оскару обо всём. О своём сне, об ангелочке с измученным лицом и глазами цвета штормового моря, о сломанной орхидее, о больнице, в которой провалялся потом две недели в сильном душевном смятении. О том, что ангел вырос и находится здесь, буквально в сотне метров от них, и что Стив посвятил этот остров ему, если он в своё время правильно понял мимолётный намёк Джанни. – Чувак, ты понимаешь, я очень счастливый человек, – рассуждал Артуро. – Мне встретился ангел. Не каждому так везёт. Я даже думаю, что никому, кроме босса, конечно. – Ну почему никому? – возразил Оскар. – Мне, например, тоже повезло. – В каком смысле? – спросил Артуро, внезапно поняв, что только что сделал какую-то очень большую глупость. – А я отсосал ему, – сказал Оскар, нагло и насмешливо глядя на Артуро. – Что? Что ты сделал? – Да. Подкараулил его в каюте и уговорил. У твоего ангелочка ровный, крепкий и рабочий хуй и очень вкусная сперма. Попробовать не желаешь? – Ах ты, ублюдок, – зашипел Артуро и попытался въехать кулаком в нагло ухмыляющуюся рожу, но Оскар увернулся, и удар Артуро пришёлся по ближайшему блюдцу с орешками и чипсами. Все, кто находился в помещении, включая двух барменов, обернулись на шум. – Отдыхай пока, – громко, чтобы они слышали, сказал Оскар и покинул бар, оставив Артуро с мыслью, что его только что использовали, как какую-нибудь тряпку. Той же ночью, когда изрядно пьяный Артуро, покачиваясь, шёл по коридору к своей комнате, он обнаружил возле двери своего дневного собеседника. – Парень, ты пытался ударить меня при всех, – улыбаясь одними губами, сказал Оскар. – Меня, Оскара ван Сантена. Прости, любезнейший, но я вынужден наказать тебя. После этого он избил Артуро и перед уходом пригрозил, что прикончит его, если Артуро взбредёт в голову мстить за избиение. Джанни узнал о том, что Артуро и Оскар подрались и Артуро попал в островной госпиталь со сломанным ребром и ушибом почек, на следующее утро, как только солнце выкатилось из-за горизонта на своё обычное дневное дежурство. – Артуро попал в госпиталь один? Без Оскара? – ядовито поинтересовался у докладывавшего охранника Джанни. – Чего жмёшься? Иди. Я знаю ответ. Вскочив с шезлонга, на котором он сидел с книгой в руках, Джанни в сопровождении следовавшего за ним тенью Вишни покинул виллу и распорядился доставить его в местный госпиталь. Пока электрокар с ним и Вишней неторопливо дефилировал по вымощенным белоснежным песчаником тропам, приказал найти Оскара и передать ему, что Джо Альдони будет ожидать его в кабинете через полтора часа для важной беседы. – Говори, – тихо процедил Джанни, присев возле кровати, на которой возлежал бледный как полотно Артуро. – Мне плевать, что тебе больно. Говори. – Сукин сын соблазнил нашего мальчика, – с трудом дыша, прошептал Артуро. – А может, он врёт? И он с надеждой посмотрел на Джанни. – Говори, – яростно прошипел побледневший Джанни, не удосужившись ответить на вопрос Артуро. – Всё говори, ничего не скрывай. – Сукин сын раскрутил меня вчера на душевный разговор, – с трудом заговорил Артуро. – Я и рассказал ему про свой сон, про орхидею, про то, что малыш вырос и объявился наяву. Про наш с тобой, шеф, тогдашний разговор тоже сболтнул. Кретин, одним словом. Распустил нюни, как баба. А он в ответ возьми и заяви, что сделал мальчику минет. Ещё и смаковал подробности. – Что ты имеешь в виду под словом «подробности»? – Ну, он сказал, что уговорил его на яхте, когда мальчик спустился к себе после погружения, чтобы переодеться. Говорил что-то о его ху… о его пенисе, но я уже не слушал, а просто решил накостылять ему как следует, но, видно, выпил лишнего и… в общем, промазал. Сукин сын ушёл, а ночью подкараулил меня возле комнаты и… избил. Кстати, шеф! – Тут Артуро слегка оживился. – Он уверен, что босс – папик Майкла. Ты понимаешь, что я имею в виду? И вдруг заплакал. Одутловатое небритое лицо сразу исказилось от боли, он попытался взять себя в руки, но боль не отпускала, слёзы продолжали катиться по щекам, и Джанни подумал, что тоже не прочь добавить пару затрещин этому неудачнику. – Прости, шеф, – пробормотал Артуро, утираясь тыльной стороной ладони. – Я знаю, как я жалок сейчас. – Ты уволен, – холодно сказал Джанни. – Как придёшь в себя, убирайся с острова. Чтобы духу твоего здесь не было. – Шеф… – Я всё сказал, – отрезал Джанни, вставая со стула. – Стиву доложишь, что устал. И то, если он спросит, понял, ты?! – Шеф! – Я спрашиваю, ты понял? – переспросил Джанни. – Понял, – угрюмо пробубнил Артуро. – Надеюсь, ты и его накажешь? – А это уже не твоё дело. VII Оскар поднялся в апартаменты к Джанни ровно через полтора часа. – Шикарно отдыхаешь, шеф, – восхищённо щёлкнул он языком, окидывая взглядом наполненный светом и воздухом изысканный интерьер. – Заслужил, – коротко сказал Джанни и сразу перешёл в наступление. – Говори всё, сынок. Господь да пребудет с тобой и сделает тебя благоразумным. – Что именно я должен сказать? Оскару нужно было время, чтобы попытаться вычислить не степень осведомлённости Джанни, насчёт которой не было сомнений, а то, насколько соратник и друг Стива склонен верить рассказам Артуро об ангеле. – Если сразу после моей последней реплики ты не заговоришь, я прерву наш разговор, – сухо добавил к сказанному Джанни. – Надеюсь, ты понимаешь, что за этим последует. – Нет. Не понимаю. А что последует? На мне слишком много завязано, шеф, поэтому я, честно, не понимаю, что такого может последовать за прерыванием нашей в высшей степени содержательной беседы. По окончании фразы Оскар сделал изящный жест, будто собирался присесть в реверансе, но на лице Джанни не дрогнул ни один мускул. – Всё просто, сынок, – сказал он. – Тебя уколют маленьким укольчиком, после чего ты выложишь всё, что есть в твоей голове, – схемы, адреса, имена, пароли, номера счетов и места, где их можно отследить. И ещё много чего, в чём ты не хотел бы признаваться даже себе самому. И будешь пай-мальчиком целых два часа, после чего тебя спокойно выкинут на помойку. Точнее, то, что от тебя останется. Устраивает такой расклад? – Какой-то треш, – покачал головой Оскар. – Такое впечатление, что ты не наигрался в подростковые игры. – Это и есть твой ответ? – спросил Джанни, никак не реагируя на последнюю фразу Оскара. – Нет, конечно, – засмеялся Оскар. – Я отвечу тебе, Джо Альдони, как на духу! Как насчёт того, что мне наплевать, что вы со мной сделаете? Ну уколете меня, я и сам это делал сколько раз, чтобы развязать чужие языки. Ну выложу я вам всё, ну найдёшь ты мне замену – такого же умного и ловкого мерзавца, как я, а меня с перерезанной глоткой выкинут, как ты только что изящно выразился, на помойку. Подумаешь – испугал! Можешь хоть сейчас уничтожить меня – я готов. Давай, уничтожай! Джанни устало потёр пальцами лоб и пробормотал: – Идиот. Напыщенный идиот. Даже если ты всё скажешь без всяких уколов, я с большим удовольствием избавлюсь от тебя. И знаешь почему? Сидя, закинув ногу на ногу, в кресле с резной узорчатой спинкой, Оскар молча смотрел на Джанни, ожидая продолжения разговора. Джанни не стал отводить от него взгляда, и некоторое время мужчины сверлили друг друга глазами, пока Джанни не решил прекратить этот поединок нервов. – Потому что ты подрываешь дисциплину, – стараясь оставаться спокойным, сказал он. – У нас, считай, военная организация, и в ней царят дисциплина и субординация. Даже твоё эксклюзивное положение не даёт тебе права вести себя как пьяная торговка. – О, какое цветистое сравнение, – усмехнулся Оскар. Голос Джанни стал ледяным. – У нас военная организация. Не можешь подчиняться её законам – уходи на покой. Признайся самому себе, что не выдержал, – и уходи. – Чего я не выдержал? – раздражаясь, спросил Оскар. – Я не подчиняюсь тебе. Ты просто наниматель, не более того. Я подчиняюсь лишь Стиву и делаю дела, в обсуждении которых ты ни разу не участвовал. И отдавать приказы по ликвидации моей персоны может лишь он. А ты отдыхай. – Прекрати клоунаду. Признайся в первую очередь самому себе, что ты слабак и не выдержал испытания красотой. Для агента твоего уровня это полный крах, парень. Если бы зависело от меня, я бы не доверил тебе даже перевозку почты. И я убеждён, что Стив отдаст такой приказ. Как только узнает правду. – Какую правду? Что я отсосал его мальчишке? Смешно. Нет, я бы поверил твоим угрозам, если бы не знал Стива. Он намного умнее, чем тебе хотелось бы, ха-ха-ха. И потом, я ничего такого не сделал. Ну да, отсосал. Ну да, я – испорченный и конченый сукин сын и люблю отсасывать мальчикам, и глотать всякую гадость, и занюхивать это всё отменной пудрой. И что с того? Оскар шутовски всплеснул руками и продолжил ёрничать: – Плохой мальчик Оскар нюхает кокс, сосёт хуи и даже не писается в штанишки от мысли, что большой папочка поругает его за недостойное поведение. И чем это я так сильно отличаюсь от остальных? Если здесь монастырь, то где тогда праведники? Я их что-то не заметил. А вот развратников и прочих сукиных сынов – сколько угодно, включая всеми любимого босса. Разве нашу военную, как ты выразился, организацию не возглавляет семейный человек, преданный муж и горячо любящий отец, столп общества и проводник вечных ценностей?! Возрази мне. Разбей мои аргументы в пух и прах. Разложи их по полкам. Давай, действуй, ковбой! Он засмеялся, затем, резко став серьёзным, взглянул на Джанни совершенно по-другому, и в его живых чёрных глазах мелькнуло мечтательное выражение. – Он прекрасен. И целомудрен. И вся эта грязь отскакивает от него, как целлулоидный мяч от стены. Его красота совершенна и одновременно разрушительна. Она уничтожает тебя, переворачивает внутри всё с ног на голову. И я постарался для него. Очень постарался. – Я и говорю, что ты не прошёл испытание, – по-прежнему сохраняя полную невозмутимость, заметил Джанни. VIII На самом деле Джанни был в сильном замешательстве, потому что не совсем представлял себе, как найти выход из создавшегося положения. О том, чтобы рассказать Стиву о причине ссоры его агентов, не было и речи. Джанни не хотел даже думать о том, как Стив отреагирует на рассказ о факте дерзкого самоуправства Оскара и о странных видениях Артуро, о которых ему не было известно, потому что его правая рука, его друг и соратник Джо Альдони попросту скрыл от него правду. А ещё Стив обязательно напомнит тому самому Джо Альдони, что недавно он самонадеянно заявлял, будто уверен во всех прошедших его тест парнях. «Чёрт бы вас всех побрал», – думал он, глядя на Оскара. Умный и хитрый зверь, достаточно молодой, чтобы соображать в пять раз быстрее него, достаточно смелый и отчаянный, чтобы не бояться угроз. Надо ли тебе тягаться с ним, Джо Альдони? И он решил, что нет. И что ему лень раскручивать эту мутную историю. Он смотрел, как Оскар перебирает книги на полках в его кабинете, слушал, как тот рассуждает о вечных и преходящих ценностях, и думал, что хочет лишь одного – общаться с Майклом, ходить на прогулки с ним и Вишней по нью-йоркским паркам, поехать в Европу. В конце концов, он накопил достаточно средств, чтобы безбедно существовать до конца своих дней. И он обещал показать малышу Францию, и другие страны, и хочет съездить с ним в Африку, ведь Майкл мечтает туда попасть, и хочет навещать иногда знакомых девчонок, особенно ту, игривую… – Чёрт с тобой, – внезапно сказал он. – Иди, и чтобы ноги твоей больше не было на острове. Здесь педикам не место. – А вы все тут кто? – парировал Оскар, направляясь к выходу. – И ты, и босс, да и все остальные? Слюной уже изошли, глядя на него, думаешь, не вижу? Лицемеры. – Иди-иди, – пробормотал Джанни ему вслед. – А мы будем решать проблемы по мере их поступления. Кто знает, может, всё решится само собой? Последний вопрос Джанни задал себе уже после ухода Оскара. Вернее, своему отражению в зеркале. И оказался прав, потому что Оскар улетел на континент, не дожидаясь остальных, первым же грузовым бортом, а через неделю после возвращения Стива в Нью-Йорк, открыто пренебрегая правилами конспирации, заявился к нему в офис и сообщил, что увольняется. – Не могу больше, босс, – сказал он, красуясь кудрявым чубом и тщательно стриженным затылком, стоя в самом центре изысканно отделанного кабинета, две стены которого занимали громадные окна. – Боюсь напортачить. Не специально, конечно, но в нашем деле промахи недопустимы, ты же понимаешь, о чём я сейчас. – Уходи, раз решил, – не стал останавливать его Стив и разочарованно развёл руками. – Хотя мне жаль, чёрт возьми. Чем будешь заниматься? – Ещё не решил. Всё зависит от размеров пенсии, которую ты будешь мне платить, хе-хе. – А если не буду? – шутливо спросил Стив. – Пойду в сутенёры, – сказал Оскар. Оба рассмеялись. – О пенсии не беспокойся, – похлопал Оскара по плечу Стив. – Она будет соразмерна заработкам. И ещё я дам тебе выходное пособие, но не выкидывай его на ветер сразу, сынок, как ты делал это все прошедшие годы. Деньги – вроде бы субстанция вполне материальная, но одновременно полностью эфемерная, и переход из одного состояния в другое всегда происходит незаметно. – Я в курсе особенностей перехода, как никто, – кивнул Оскар. – Всю жизнь занимаюсь перекидыванием из материального в эфемерное. – Пора поумнеть, сынок. Знаю, что ты, хоть и спустил большую часть заработанного на пьянки, кое-что передаёшь в фонд защиты Арктики. Как говорит в таких случаях мой приёмный сыночек, налицо когнитивный диссонанс, ха-ха. Одной рукой борешься с зарвавшимися корпорациями, в том числе и с моими, другой служишь им, то есть мне. – Все мы не без греха, – тонко улыбнулся Оскар. – Кстати, на острове ты совсем не общался с ним. Почему, если не секрет? Он хоть и молод, но весьма умён. Ты мог оценить его ум по достоинству. – Он очень красив. Я просто испугался влюбиться. – Мне нравится твоя откровенность. – Разве с моим боссом можно иначе? – Ну да, ну да. Ладно. Жду твоих рекомендаций по замене. Дело прежде всего, ковбой! – Считай, что я уже подобрал себе замену, – улыбнулся Оскар. – И спасибо тебе за деньги. Я всегда говорил, что мой босс – самый крутой перец в мире. – Иди, сынок, – махнул рукой Стив. Последняя фраза Оскара доставила ему удовольствие, которого он не счёл нужным скрывать. Они встретились ещё пару раз, пока Оскар передавал сведения и проводил консультации с найденной заменой, а потом распрощались друг с другом навсегда. После получения выходного пособия Оскар купил себе дом в Оклахоме, перевёз в него родителей, перестал заниматься спортом и духовными практиками, не пользовался компьютером и читал лишь утренние газеты. Через год женился на полной весёлой девушке, работавшей официанткой в местном баре, в котором очень быстро стал завсегдатаем. Много пил, мало разговаривал, работал в саду и вёл спортивную рубрику на местном радио. Жена родила ему подряд троих детей – двух девочек и мальчика, которого по его просьбе назвали Майклом. Есть только два способа забыть любовь. Способ первый. Утопить воспоминание в беспробудном хмелю. Способ второй. Отрезать прошлое и начать всё заново, будто и не жил до этого. Впрочем, второй способ не исключает первого и растягивается подчас на целую жизнь. IX Увольнять Артуро Джанни тоже не стал. Сказал Стиву, что Артуро попал в госпиталь из-за своего пьянства, выслушал в ответ отповедь по поводу неумения держать персонал в узде, а затем просто оставил всё как есть. Не стал он увольнять Артуро не потому, что пожалел его или не захотел объясняться со Стивом. Джанни не уволил Артуро по просьбе Майкла. Улучив момент, тот шепнул Джанни, что умоляет, он так и сказал – «умоляет», не трогать ни Оскара, ни Артуро. И в ответ на резонный вопрос «почему?» Джанни вдруг услышал странный и страшный рассказ о прекрасном лиловом мире и толпе покойников на поляне с утоптанным земляным грунтом, тщетно высматривающих в пронизанных лиловым золотом небесах стремительно проносящегося над ними прекрасного ангела. – Мой мир погиб, но я убеждён, что смертельный марафон может возобновиться в любой момент. Я бы не хотел давать повод, – уставившись в пол, бормотал Майкл. – Если возможно, конечно. – Для тебя нет ничего невозможного, – пообещал Джанни, стараясь отложить на потом желание поразмышлять по поводу приоткрывшейся только что завесы над его прошлым. – Но у меня будет вопрос к тебе. – Да, конечно, спрашивай, Джо. – Скажи мне, парень, как на духу. Этот сукин сын Оскар небезразличен тебе? Имей в виду, малыш, мой вопрос – не из праздного любопытства. Этот вопрос задаст тебе Стив, если, не дай бог, узнает о случившемся. Я хотел бы узнать ответ раньше него. Опять-таки, в наших с тобой интересах. В ответ Майкл рассказал ему историю с Оскаром, не скрыв ничего, и из неё Джанни сделал вывод, что произошедшее на яхте – лишь случайный эпизод в его жизни, монетка, брошенная в копилку жизненного опыта, страница, которую он перевернёт, чтобы тут же забыть содержание. – Знаешь, почему я считаю, что ты и Оскар – братья по несчастью? – сказал он Артуро перед отъездом. – Вы для него лишь лица, мелькнувшие в толпе. – Я его увидел раньше всех и подарил ему орхидею, а не отсасывал где-то в каюте, как портовая проститутка, – ответил Артуро. – Не сгребай меня в одну кучу с этим сукиным сыном. – Ладно, – усмехнулся Джанни. – Валяйтесь в разных кучах, какая разница. И Артуро еле сдержался, чтобы не начистить шефу морду в этот момент. Вот была бы потеха. Беседа I Как выстраивать отношения дальше, если Стив не в состоянии совладать с эмоциями и приходит в бешенство от одной мысли, что ворвавшийся в его жизнь из далёкого прошлого идеал непослушен и строптив, как необъезженный конь с его техасского ранчо? Ты ведь не предусмотрел подобного поворота событий, Стив Дженкинс, инженер по холодильным установкам? Уже накануне отъезда он под утро зашёл в спальню к Майклу, запрыгнул на кровать и, растолкав его, сразу же перешёл к делу: – Давай подведём итоги. – Какие итоги? – полусонно ответил Майкл, понимая, что придётся говорить, невзирая на то, что на часах полпятого утра и, чёрт возьми, как назло, именно в это время особенно хочется спать. – Вот что тебе, к примеру, нравится на новом жизненном этапе, а что нет? – То, что ты повадился ко мне ходить, – не нравится, а всё остальное – очень даже неплохо. – Неплохо? – Да. Неплохо. Я даже ношу красивые вещи, как ты хотел, и цацки ношу, и деньги взял для Норы, и студия, которую ты оборудовал для меня, не спрашивая моего разрешения, мне тоже нравится. Я имею в виду музыкальную студию, Стивви. – Я понял. И, не скрою, мне приятно это слышать. Да, кстати. Я собираюсь прекратить совместные поездки сюда в компании парней, – внезапно сменил он тему. – Мне кажется, это неправильно, что ты видишь, как они развлекаются, да ещё и принимаешь в этом участие. – Я редко принимаю участие, – возразил Майкл и усмехнулся. – Понял в итоге, что не люблю длинные заплывы. Он действительно почти прекратил принимать участие в островных оргиях. Не скрывал, что ему неинтересно участие в них, и всегда уходил к себе первым. – Тем более, – кивнул Стив. – Отныне мы будем ездить на остров втроём – ты, я и Джан. А парни будут ездить без нас. Отдельно. Майкл присел. – А девушки? – Девки будут, – раздумывая о чём-то другом, сказал Стив. – Они всегда есть. – Жаль вообще-то, что парней не будет, – сказал Майкл и, закутавшись в покрывало, прилёг обратно на кровать. – Я с ними иногда так весело болтаю. – Не надо тебе с ними болтать, – отрезал Стив. – Ничему хорошему мои парни тебя не научат. И дайверов других подберём. Среди персонала есть пара настоящих профи, а тебе нужны партнёры для погружений, так что будешь нырять с ними. – Совершать погружения, – поправил его Майкл. – Один хрен. – Давай спать, Стивви. Он решил не пробовать отговорить Стива, хотя погружался в компании с Элом и Хью с большим удовольствием и с ещё большим удовольствием разговаривал с ними о всяком-разном, точнее, разговаривали они, а он внимательно слушал. Какой смысл возражать тому, кто уже всё решил? – Ты забыл про Вишню, – добавил он сонным голосом. – Надеюсь, хотя бы с ним мне не запретят общаться? Мы стали настоящими друзьями, если ты заметил. – Я уйду и, возможно, пообещаю тебе больше не докучать своими ночными визитами, если ты, в свою очередь, пообещаешь мне кое-что, – услышал он. – Что? Он вновь присел, а Стив, наоборот, лёг на спину и заложил руки за голову. – Занятная здесь роспись – заметил он, глядя на потолок. – Я раньше как-то не обращал внимания. – Императорский стиль, – улыбнулся Майкл, взглянув вслед за Стивом на охристо-лазоревую поверхность потолочной фрески. – Тебе не нравится? – Как ни странно, нравится. Возможно, потому, что потолки высокие. – Не менее четырнадцати футов в высоту. В нашем корпусе везде потолки высокие. – Вот потому и смотрится уместно. – Пообещай, что ты начнёшь пользоваться теми благами, которые я предоставляю тебе, в полной мере, а не в виде мимолётного одолжения, – продолжая разглядывать потолок, сказал Стив. – Что ты имеешь в виду? – помолчав, нехотя спросил Майкл. – Я имею в виду всё, а не только некоторые одолжения. Машины, парфюм, обувь, гаджеты, комнату для виртуальных игр, доставленную самолётом икру из Ирана, произведения искусства и так далее, а не только студию и пару цацок. – Ладно. Раз уж ты заговорил, я выскажусь. Я не вижу смысла не в самом факте дарения, а в количестве. Зачем мне, к примеру, четыреста маек? Я подсчитал. У меня триста девяносто восемь маек. Это больше, чем дней в году, Стив. А батальоны обуви? Я не успею их надеть даже по одному разу. Про остальное просто умолчу – дня не хватит перечислить. И всё это богатство постоянно пополняется. Каждый день. Я искренне не понимаю, зачем мне столько, когда можно обойтись гораздо меньшим, тем более что я почти никуда не хожу, а просто сижу дома. – Потому что я так хочу. – Стив, мне не нравится быть зависимым от мысли, что я участвую в уничтожении ресурсов нашей планеты. Я чувствую себя преступником и пошляком. Вещизм и изобилие, ненужное, подчёркиваю, изобилие, ассоциируются у меня с Древним Римом периода упадка. Не самая почётная ассоциация. При этом древние римляне не обладали нашим историческим опытом, они не знали многих вещей, которые известны нам, и потому мы выглядим куда более законченными пошляками и преступниками, чем они. Мы одержимы лицемерием и исповедуем двойные стандарты. И это омерзительно, потому что нет ничего омерзительной лжи. Стив вскочил и взволнованно заходил по комнате, периодически останавливаясь перед кроватью, на которой, закутавшись в покрывало, подобно исполняющему некий магический ритуал факиру, сидел Майкл. – Да, общество потребления загоняет себя в угол, и действительно непонятно, зачем любой продающейся фигне нужна сопроводительная записка величиной с Библию, напечатанная, между прочим, на первосортной бумаге, – рубя воздух ладонью, заговорил он. – Или тысяча игрушек с синим верхом, столько же с красным и миллион других с какими-нибудь хреновыми мигалками. А как тебе двести сумочек на каждый сезон и столько же пар сапог к ним? Что вообще творит индустрия моды? Это же уму непостижимо – новая коллекция, а значит, новые тенденции в моде каждый сезон. Выдумавшего прет-а-порте надо было четвертовать! – Кажется, это был Версаче, – заметил Майкл. – А, ну так, значит, поделом ему. Одно дело – творить высокую моду, и совсем другое – ежегодно одевать миллиарды людей в новую одежду. А автомобилестроение? А еда, в конце концов? Эти забитые рыбой рынки? Эти миллионы уничтоженных ради гурманов певчих птиц? А вырубленные леса? А потребление ресурсов? Планета задыхается под этой беспрерывно растущей махиной, она рвётся в клочья, а нам всё мало, мы бежим по дьявольскому витку прямиком в тупик, и чем дальше – тем быстрее. Мы уже вышли на самый крутой вираж. Коллапс неизбежен, и люди начнут грызть друг друга, как голодные псы, уже очень скоро. Да они уже грызутся, и дальше будет только хуже. Но чёрт возьми! – И Стив вновь рубанул ладонью воздух. – Я не желаю быть первым, кто восстанет против этого безумия. Я из тех, кто предпочитает подождать, пока восстанут другие. Я собираюсь и дальше в полной мере пользоваться благами общества потребления, потому что шёл к этому всю мою грёбаную молодость. Я в течение многих лет строил по кирпичику свою сегодняшнюю жизнь и угрохал чёртову кучу денег и энергии не для того, чтобы чудить, как некоторые съехавшие с катушек филантропы. Я не филантроп, мать его, и буду и дальше баловать себя и своего любимого сыночка-ангелочка разными хорошими и удобными вещами. Вот так вот. Стив выдохнул, с вызовом взглянул на молчавшего Майкла, вновь плюхнулся на кровать и уставился в потолок. – А семье своей любимого сыночка-ангелочка поэтому не представляешь? Исключительно из соображений любви к благам общества потребления? Стив вновь вскочил и встал напротив Майкла, который продолжал сидеть на кровати в прежней позе. – Повторяю в очередной раз специально для глухих и упрямых, – глядя Майклу в лицо, хотя оно было скрыто в полутьме слабо горевших ночных ламп, сказал он. – Я не могу вас познакомить. Ты из другой жизни. Чёрт возьми, неужели это так трудно понять? В той моей жизни я добропорядочный республиканец, чёртов миллиардер, глава фонда моего имени, создатель и бессменный руководитель разных благотворительных обществ и почётный, мать его, член нескольких университетов. Мой тесть активно занимается политикой, я сам владею кучей телевизионных программ, в которых детей и юношество приобщают к вечным ценностям. Я полноценный и добродетельный гражданин великой страны. И всё это – в той моей жизни. А в этой я просто бандит. Не просто, конечно, я крупная рыба, настоящая, мать её, акула – и уже лет двадцать как нахожусь на первом месте в почётном списке настоящих, мать его, акул. И я всегда был бандитом, лет с четырнадцати примерно. Именно столько мне было, когда я впервые сопроводил дона Паоло на дело… Он резко замолчал и молчал некоторое время, явно вспомнив что-то из прошлого, затем продолжил: – Такое не забывается, Майкл. Когда на твоих глазах убивают человека, а потом ещё и ещё, или ты сам убиваешь, потому что вынужден, – поневоле станешь бандитом. И ты, Майкл, как ни крути, часть именно этой жизни: с моим прошлым, островом, парнями, шлюхами и конспирацией. Ты или тот, кто как две капли похож на тебя, приснился мне, шестилетнему пацану, накануне самого страшного и судьбоносного дня в моей жизни. И впустить тебя не в эту, а в ту, другую жизнь – это погубить всё, чего я достиг. Прости, малыш, но даже ради тебя я не готов так поступить. Хотя бы ради своих детей не готов. Кстати, ты так и не ответил на моё предложение, – резко сменил он тему разговора. – Пошёл к чёрту, – с улыбкой ответил Майкл и решил вновь прилечь, но Стив не дал ему этой возможности. – Ты не ответил на мой вопрос, парень, – тихо и очень ласково сказал он. – Я жду. Майкл опять сел и, продолжая кутаться в покрывало, скрестил ноги по-турецки. – Ладно. Давай сделаем так, – сказал он. – Ты больше не будешь ходить ко мне по ночам, а я в ответ буду в полной мере пользоваться дарованными тобой благами. Даже шмотки начну менять каждую минуту. – Не можем, значит, без условий, – разозлился Стив. – И чего это ты докопался до этих шмоток? Неужели лучше выглядеть как бродяга, не пойму? – Я не выгляжу как бродяга. Даже когда бегал по улицам целыми днями, не выглядел. И я пользуюсь очень многим из того, что ты предоставил мне. Просто со всеми этими подношениями и тем стилем жизни, который ты для меня организовал, я чувствую себя Кеном, которому купили домик. Прямо-таки ощущаю себя таким вот грёбаным пластиковым Кеном. А я не хочу быть пластиковым Кеном – вот и всё! – Пойми, Майкл, – с терпеливыми интонациями в голосе принялся уговаривать его Стив. – Я не могу по-другому. Не могу отпустить тебя. Ты же часть меня, моя воплощённая мечта. И я не прошу тебя быть артистом, летать в космос или учиться в каком-нибудь Гарварде. Я всего лишь прошу пользоваться предоставленными тебе возможностями так, чтобы у меня не создавалось впечатления, что мне каждый раз делают одолжение. – Я подумаю, – выдавил из себя Майкл и осторожно, будто опасался, что Стив опять начнёт его дёргать, отвернулся от него и прилёг, накрывшись чуть ли не с головой. Не обращая на него внимания, Стив взял лежавший неподалёку пульт. – Хочу рассмотреть комнату получше, – бодро сказал он. – Я её даже толком и не видел, прикинь? И с этими словами он лёг, точнее запрыгнул, на прежнее место и устроился поудобнее. II В приглушённом свете ночных ламп и без того большая комната Майкла казалась огромной. Стив включил искусно подведённые к потолочным росписям подсветки и внимательно рассмотрел открывшуюся перед ним многофигурную композицию, изображавшую охристые закатные небеса и парящих в них одетых в лазоревые пеплумы и украшенных венками из роз нимф. Как следует разглядев роспись, он переключил подсветки на стены, расписанные в духе древнеримских вилл и изображавшие оплетённую цветущими розами античных сортов садовую решётку, над которой порхали райские птицы, и, удивлённо крякнув, стал изучать обстановку. Там было на что посмотреть, ведь недаром Жука Мораеш гордился предназначенными для неизвестного гостя апартаментами не меньше, чем остальными интерьерами виллы. С потолочных балок из выбеленного дуба свисали выполненные в абстрактном стиле и казавшиеся невесомыми светильники из матового стекла. Простые дубовые полы эффектно оттеняли сусальное золото выполненной в древнеримском стиле и обитой синим бархатом мебели, среди которой находились явно подлинные античные скульптуры во главе с относительно неплохо сохранившейся статуей Афины крито-микенского периода. Под неумолчный шум океанских волн – а комната Майкла выходила прямо на прибрежные скалы – прихотливо струилось по огромным окнам старинное кружево штор, за стеклянной частью одной из стен сверкала никелем оборудованная по последнему слову техники музыкальная студия. – Чёрт, красиво у тебя, – заметил Стив после минутной паузы. Майкл промолчал. – Майкл? – Что ещё, Стив? – Надеюсь, я не обидел тебя отказом? – Нет. Я понимаю его причины. – Тогда закроем навсегда эту тему. Тебя, часом, не Джан подбивает вести подобные речи? Тот ещё интриган, думаешь, не знаю? – Речи здесь ведёшь только ты, Стивви. И меня никто не подбивает. Да и когда бы он, как ты выразился, подбивал меня? Ты же практически запретил нам общаться. – Ладно, не злись, я всё понял. Слушай, а расскажи мне про свою девчонку. – Я не злюсь. И нет никакой девчонки. Я всё выдумал. Точнее, почти выдумал. – Что значит – почти? – Увидел в аэропорту, влюбился с первого взгляда и-и-и… всё. – То есть ты с ней незнаком. – Нет, конечно. Она меня даже не заметила. Шла по противоположной стороне в обратном от меня направлении, слушала музыку в наушниках и ни на кого не обращала внимания. А я встал как вкопанный и даже сдвинуться с места не мог. – А почему ты влюбился в неё? Она красотка, наверное? – Да. Красотка. Но не из этих красоток, которые по шаблону красотки или там модели. – А какая она, расскажи… – Она не высокая, но и не маленькая. Она… как статуэтка. И… нежная. И не пустышка, это сразу видно, потому что у неё очень умное лицо. Я уверен, что не пустышка. И я так её люблю! – Мы найдём её, малыш, – прочувствованно сказал Стив. – Только ты не особенно обольщайся. На первый взгляд, они все богини, смотришь и молишься, и весь мир готов бросить к их прелестным ножкам. Многие так и делают, кстати. А потом начинаешь с ней жить, и оказывается, что она стерва, дура, шлюха, мелочная, жадная или пьёт, сука, как лошадь. Или истеричка. Или была красоткой, а стала вдруг страшилищем. Жизнь с женщиной – это не мимолётная встреча в аэропорту. Это либо смертная скука, либо война – каждый день, каждую ночь. Она всегда рядом. И её мама и папа. И остальные родственники. Многие из них – частенько полные придурки. А ещё у вас разные взгляды на воспитание детей, или ты вдруг понимаешь, к примеру, что она ни капельки не любит тебя и никогда не любила. – Скажи, а твоя жена есть в данном тобой описании женщины? – О мой бог! Да почти в каждом слове, малыш. – Ладно, чёрт с тобой. Приходи по ночам. Будем разговаривать. – Вот и умница, – засмеялся Стив, пожелал Майклу спокойной ночи, точнее спокойного утра, и ушёл. III В горле встал комок, сон как рукой сняло, и вернулось давно забытое ощущение, что он один во всём мире. Вытянувшись на постели и глядя в потолок, он заговорил с собой так, будто сам же, невидимый, находился прямо напротив себя в наполненном шумом прибоя пространстве огромной комнаты. – Ты неудачник, ничтожная игрушка, тебя используют, как вещь, и всем наплевать на твои чувства. Всем. Даже мамите. Если бы ей не было наплевать, она бы послушалась тебя и поехала к докторам. И, может быть, протянула бы ещё несколько лет. Тех лет, которые нужны были тебе, чтобы вырасти. При этом тебе не так уж плохо живётся. И Стив тебя любит. Да, ты, конечно, второй сорт по сравнению с его семьёй, что бы он там ни говорил про твою роль в его жизни, и поэтому он даже не представил тебя им. А с другой стороны, в каком качестве он тебя представит? Майкл остановил поток самобичевания, подумал немного, присел и продолжил говорить: – Действительно, в каком качестве? Да и зачем это тебе? Его дети влюбятся в тебя сразу, жена, может быть, тоже влюбится, а может, наоборот, он же говорит, что она стерва и ревнует его, а это значит, что она, скорее всего, возненавидит тебя. И её дети тоже будут ревновать его к тебе или тебя к нему… Бери себя в руки и займись делами. Какими делами? О мой бог! Их всегда можно найти! Помоги, к примеру, Зануде Смиту привести в порядок школу. Ты это можешь, Стив не откажет тебе и денег даст выше крыши. И Джейн можно будет, если она вновь сорвётся, уложить в самую лучшую клинику. Зануда сказал, что она нашла себе в клинике парня – такого же неудачника, как и она сама, и кто знает, может, теперь, когда она не одна, ей удастся вылечиться окончательно? Норе надо помочь построить школу искусств, а то она такая непрактичная. А ещё ты хотел открыть сеть питомников для животных. И ночлежки для бродяг организовать хотел. И начать кампанию по восстановлению лесов. Только щёлкни пальцами – и люди Стива всё сделают для тебя. Так, может, хватит рефлексий? И вообще. Ты не боишься, Мигелито, что тебе ненароком свернут шею, если ты и дальше будешь рыпаться? А они могут это сделать. Ещё как могут. Успокойся и прими жизнь такой, какая она есть. Подступили слёзы, сдавило горло, безумно захотелось чьей-нибудь ласки, то ли материнской, то ли ещё чьей-то, может быть, Джейн, а может, Линн – чёртова кукла, ненавижу её, эх-х, да ну её на фиг. Там, в том корпусе, полно женщин, Мигелито. И почему ты не хочешь ни одну из них? Рука потянулась вниз, привычно обняла окрепший ствол. Нужно совсем немного потрудиться, совсем чуть-чуть… Вот так… Теперь станет легче… И даже на сердце. Он сбегал в душ, вернулся в кровать, накрылся с головой и вскоре крепко заснул. А Стив больше ни разу не ездил на остров в компании с парнями. Только втроём. Он, Джанни и его ангел. Преддверие I На ноябрьских (последний четверг ноября в США начинают готовиться к Рождеству) улицах Нью-Йорка повсюду – на фасадах домов и магазинов, ветвях деревьев, стеклянных громадах небоскрёбов, в парках и посреди разноцветья толпы – зажглись рождественские огни. Засияли везде большие и маленькие ёлочные шары и искусственные снежинки, деловито помчались в счастливое никуда возглавляемые игрушечными Санта-Клаусами оленьи упряжки, армия таких же Санта, только живых, высыпала на тротуары, за стёклами витрин разыгрывали свои механические представления электронные роботы, призывно глядели на прохожих плюшевые медвежата и уютно расселись среди снежных покровов из папье-маше олени с большими грустными глазами. Застыли в приступе самолюбования прелестные фарфоровые куклы в нарядных, обитых белоснежным мехом шапочках, под серебряный звон рождественских колокольчиков начались традиционные распродажи, загремели музыкальными фанфарами на театральных подмостках премьеры, переполнилась радостным ожиданием празднично одетая публика. Это было второе Рождество Майкла в городе, хотя ему самому казалось, что сто второе, ведь Нью-Йорк воплотил самые мрачные из его фантазий и отразил как в зеркале все его потаённые фобии. Бесконечная вязь пожарных лестниц, граффити подъездов и промзон, пугающие провалы боковых улочек и зловонных тупиков, горы пластиковых мешков с мусором, фимиам испаряющейся из-под канализационных решёток воды. Ленивые безучастные бомжи, созерцающие мировую круговерть со своих мест-убежищ, вой полицейских сирен, спешащих в постоянном страхе опоздать, ожившая картинка из комикса, нервное мельтешение уличных толп, насыщенные запахами еды до осязаемой плотности кварталы, назойливо-возбуждающее количество фриков всех мастей, вездесущие туристы… И тем не менее Майкл любил Нью-Йорк. Он любил его иссушающую летнюю жару и пронизывающую зимнюю сырость, его ливни и прошитые океанскими ветрами небеса, освещённые утренним солнцем верхушки небоскрёбов и ухоженные парки. Любил сверкающие витрины, парады и шествия, жёлтые такси и уличных музыкантов. Любил озабоченных хроническим трудоголизмом клерков за специфически напряжённое выражение лиц и почти с нежностью рассматривал вереницы роскошных автомобилей у пятизвёздочных отелей, проговаривая про себя характеристики их ходовых. Выучил наизусть и витрины на Пятой авеню, и все большие и малые маркеты центра. Даже переполняющую городские тротуары и вечно спешащую публику принимал, хотя по большому счёту ему не было до неё никакого дела. II Второе Рождество, с одной стороны, кардинально отличалось от прошлогоднего, с другой – удивляло неожиданным сходством. Да, на этот раз Майкл жил в умопомрачительной роскоши в самом сердце Вест-Сайда и обладал не ограниченным никакими предварительными условиями доступом к любой сумме с банковских счетов Стива. Ездил на лучших автомобилях, когда-либо изобретённых человечеством. Испытывал схожее с мистическим ужасом чувство, когда распахивал двери своей гардеробной комнаты. Совершал перелёты на созданный в его честь остров на личном самолёте и в компании боготворивших его людей. Он мог бы вкушать любую, в том числе самую изысканную, пищу, если бы был едоком, и пить лучшие вина редкого розлива, если бы испытывал интерес к алкоголю. И, конечно же, любить лучших в мире женщин, если бы хоть раз проявил разборчивость в выборе мимолётных подруг. Он мог получить всё. Разве что наркотики не мог, точнее, мог, но только во время отдыха на острове. Это было единственное условие, оговорённое Стивом с самого начала. – Не то чтобы я против наркоты, – разъяснил он суть условия. – В конце концов, если в мужчине есть стержень, он не сломается. Но мой жизненный опыт подсказывает, что с наркотой лучше не экспериментировать. Наркота вроде вздорной бабы. Никогда не знаешь, чего ждать. – А с алкоголем, значит, можно экспериментировать? – с невинным видом спросил Майкл. Стив тогда рассмеялся от души. – Алкоголь ещё коварнее, парень. Если наркотики – сумасшедшая баба, то ты, по крайней мере, видишь это практически сразу. А алкоголь похож на паука. Сидит тихо в углу, плетёт свою паутину и, как поймает, уже не отпустит, пока не высосет все соки. – Наркотики тоже обманывают. – Да. Тут ты прав. – И почему люди столько пьют и балуются наркотой? – А почему они до сих пор убивают друг друга? Почему бросают детей, издеваются над животными, уничтожают природу? Почему они так грязны? Почему? – Поставлю вопрос иначе. Почему процент глупцов так велик? – Хороший вопрос. Если бы я знал ответ на него… Возможно, глупость и тяга к уничтожению заложены в нас природой. Ничто не вечно, а значит, и хомо сапиенс, и Творцу нужно лишь обхитрить его, иначе того и гляди он сам обхитрит Творца и станет бессмертным. А с наркотой не шути. – Я и не шучу… А Творец – это Бог? – А ты как думаешь? – Я думаю, Бога нет. – Я тоже. Да, Стив действительно бросил мир к его ногам, и Майклу даже не надо было напрягаться, чтобы нагнуться и подобрать любой из приглянувшихся ему кусков. Никаких тёмных подворотен, в которые он нырял в страхе, что не сумеет постоять за себя. Никаких трущоб, частой смены убогих жилищ, горького запаха подъездов, тараканов и клопов, которых надо вывести для того, чтобы появилась возможность спокойно заснуть. Ни этой страшной ржавой воды из кранов. Ни громадных, похожих на оживший кошмар крыс. И никакого общения ни с кем, независимо от происхождения и социального статуса, и усилий, чтобы избежать приставаний и липкого страха перед их последствиями. Страха возможных драм, внезапно нахлынувших чувств или злобной агрессии. Майкла всегда забавляло выражение их лиц в момент, когда он оказывал сопротивление. Он же казался таким беззащитным на вид. Стройный, гибкий подросток с наушниками в ушах, всегда один, всегда в защитном футляре из капюшона и очков, с нежными, тонкими чертами лица и маняще красивым ртом. Его ни разу не остановила полиция. Ни в тех районах, где он вынужден был обитать, ни в центре, куда он ездил или приходил пешком почти каждый день. Он не вызывал сомнений. Взрослеющий тинейджер с рюкзаком за спиной. Возможно, студент колледжа. Скорее всего, из приличной семьи. Очень уж породист и исполнен неуловимого достоинства. Да, жизнь напоминала бы чудесный сон с появлением в ней Стива, если бы он не оказался таким занудой. – Твои друзья, малыш, – это я. Не Джан, и не этот чёртов Вишня, и даже не Он. И Стив выразительно указывал пальцем вверх. – Твои друзья – это я, – повторял он. – Больше никому не доверяй. Общение, даже мимолётное, с твоей стороны – уже дивиденд, выданный без предварительных условий беспроцентный кредит, разрешение на вторжение. Нам это не подходит. – Ты недавно уверял меня, что Бога нет, а сейчас отзываешься о нём как о самом большом авторитете. – Конечно. Я же манипулятор. Когда надо – Бога нет, когда не надо – есть. – Понял. А ничего, что я по-прежнему один? – Это издержки, малыш. Неизбежная дань удовольствию. Впрочем, ты можешь завести себе подружку, чтобы не скучать, когда меня нет рядом. – Ты говоришь о моей возможной подруге так, будто это кошка или собака. – О, точно, я и забыл. Заведи себе собаку. – Нет. Любить животных и девушек, находясь под таким контролем, я предпочитаю издали. Меньше хлопот с ними… и с тобой. – Как хочешь, малыш, как хочешь. Он не позволял Майклу выйти погулять, не доложив о предполагаемом маршруте прогулки. И, боже упаси, никогда одному, без сопровождения. Пришлось ежедневно менять одежду и обувь, потому что надетую накануне просто стали уносить прочь. – Прости, но я вынужден был распорядиться, чтобы тебе не оставляли одежду. Если оставить, ты же не вылезешь из неё, – пожал плечами Стив, когда Майкл попытался выразить своё возмущение. Они сильно сцепились в тот день. – Я меняю каждый день только нижнее бельё, – возмущался Майкл. – И то – если надеваю его. Носки мне вообще не нужны. Я их не ношу, если не считать парадных выходов, которых у меня и не было ни разу. А зачем ежедневно менять верхнюю одежду? Все эти куртки и джинсы, да чёрт его знает что ещё! И к чему мне новая обувь каждый день? Я что, сектант модельного бизнеса? И эти украшения бесконечные, усыпанные бриллиантами. А ремни? Вот скажи, зачем мне ремни с драгоценными камнями? Это же пошлость! Купи мне ещё розовый «кадиллак», я взобью кок на лбу и поеду в Лас-Вегас развлекать публику. – А кок тебе пойдёт, ха-ха. Насчёт ремней – это не пошлость, а средство вложения. Кожа только лучшей выделки. А какие пряжки! Над дизайном пряжек работали и работают лучшие ювелиры. Надеюсь, ты сумел это заценить? – «Заценить, заценить…» А не пошёл бы ты… – Не нервничай, малыш. Папа старается для тебя. – О да! Кто бы сомневался! Но и это было не всё. Стив не разрешал Майклу ездить за рулём без охраны и не рекомендовал ходить туда, где собиралось много народу. Рекомендации означали запрет, и в результате он запретил Майклу посещать клубы, показы мод и даже уличные шествия. – Спросят, кто такой, начнут копать, выйдут на меня, и объясняй потом всему миру в целом и моей супруге в частности, что это не то, о чём они подумали, а они просто всё неправильно поняли, – объяснял Стив свои действия. Он разрешил Майклу только посещать выставки и ходить в музеи, библиотеки, магазины и кинотеатры, но не в дни премьер. – Людям не до тебя ни в магазинах, ни в музеях, ни тем паче в библиотеках или кинозалах. Они уже захвачены в плен энергетикой действия и не имеют времени фиксировать внимание на других. Вот так вот, малыш. «Какая чушь», – думал Майкл, но в основном отмалчивался, потому что после нескольких резких стычек со Стивом понял, что его мнение ничего не значит. – Ты ещё слишком неопытен, чтобы учить меня жить, – отрубал Стив, если Майкл начинал отстаивать свою точку зрения. – Неужели, чёрт возьми, трудно запомнить, что всё, что я делаю, – я делаю для твоего же блага? Что касается учёбы или карьеры – извини, но ты сам не желаешь публичности и одновременно высказываешь мне претензии по поводу запретов. Определись, парень, а я выслушаю тебя и подумаю, что можно сделать. Он ни разу не остался в гостях у Майкла после подобных разговоров. Сразу же уходил, хлопнув дверью. III – Па, у тебя неприятности? – спросила однажды Мелисса, когда он, злой и раздражённый, появился дома после очередной стычки с Майклом. – Нет, милая, с чего ты взяла? – удивился он. – Но ты мрачнее тучи. И уже давно. И приходишь в себя, только когда уезжаешь из страны куда-то-там-по-своим-делам. Думаешь, я ничего не вижу? – Молли, я ценю твоё внимание ко мне и торжественно заверяю, что с твоим папой всё тип-топ. Более, чем когда-либо. – А может, тебе дала от ворот поворот твоя подруга? – Не понял? – Ну па, не притворяйся. У тебя же явно роман на стороне. – Значит, так, Молли, – решительно прервал дочь Стив. – Твой папа – идеальный муж и отец, а твоя мама – лучшая из женщин. Если мы с ней и бываем недовольны друг другом, это нормально. Мы же живые люди, а не куклы. И вообще, я вижу, что головка моей принцессы явно забита лишними мыслями. Гони их прочь, а папа готов помочь тебе в этом по первому зову. Договорились? – Д-да, – пролепетала разочарованная Мелисса, хоть и не поверила ни единому слову. Трансформации I Чтобы хоть как-то развлечь себя в условиях тотального контроля со стороны Стива, Майкл создал игру. Были ли у неё аналоги, он не знал, так как не интересовался достижениями в области компьютерных игр и шёл к своим успехам самостоятельно, руководствуясь найденными в сети методичками, но полагаясь и на собственную интуицию. Осваивать сложный процесс создания программных кодов, способных оперировать трёхмерными изображениями и игровыми движками на профессиональном уровне, Майкл начал ещё в свою бытность в школе Барта и довольно быстро достиг высокого уровня исполнения, но работать постоянно в силу конкретных причин так и не смог. Поэтому на новом этапе, когда он, наконец, получил идеальные условия для работы, фактически занялся освоением профессии программиста и создателя игр заново. Поначалу было очень непросто, и ему пришлось много работать над собой. Но в какой-то момент разрозненные, свободно плавающие в его голове форматы, кодировки, пересчёты, геометрические формулировки и прочие необходимые компоненты сложились в стройную, чёткую схему, и дело пошло. Майкл дал игре название «Трансформации» и поделил её на две самостоятельные части, каждая из которых несла определённую функцию. Первая часть была статичной. Она экспонировала портреты будущих героев, рекогносцировку, карты, схемы жилищ и атрибутику, с помощью которой должны были действовать персонажи. Во второй части представленные ранее персонажи из статичных превращались в живых и вступали друг с другом в борьбу за уникальный свиток с древними письменами, дающий его хозяину право на обладание Галактикой, и тут Майкл точно не был оригинален и попросту содрал нехитрый сюжет с многочисленных аналогичных игр, в которые часто играл на досуге. При создании «Трансформаций» он максимально, насколько позволяли знания и собственное терпение, усложнил игровой и физический движок и проделал огромную предварительную подготовку для создания объектов. Сначала приобрёл аппаратуру для студийного фотографирования и сделал тысячи пробных снимков, отобрал из них две сотни, из двух сотен – семьдесят, а уже из них отсортировал серию из двадцати собственных портретов крупным планом, столько же по пояс, в полный рост и в разных ракурсах – в профиль, в анфас и развёрнутым на три четверти влево и вправо. И лишь затем сделал их объектами с максимальным содержанием. «Мы не ищем лёгких путей», – напевал он себе под нос, в кои-то веки довольный столь ненавидимым им перфекционизмом в собственном характере. Чтобы изучить исторический и этнографический фон тех эпох, в которых существовали герои «Трансформаций», он пролистал альбомы по истории костюма и освежил с помощью Сети знания по истории, но соответствовать эпохам оказалось неожиданно сложно. – Как трудно подбирать подходящее выражение лица, оказывается, – удивлялся он первоначальным неудачам. – Это же полная фигня. Начинай всё сначала, Мигелито! Использование собственного изображения в качестве основного не было данью самолюбованию, хотя Майкл любил разглядывать себя в зеркале и делал это часто и подолгу. Внешность понадобилась Майклу как универсальный образ, с одной стороны, как нельзя лучше отвечавший условности заданной идеи, с другой – позволявший сохранять связь с реальностью, ведь в процессе работы над созданием объектов он экспериментировал и с определёнными психологическими состояниями, и с определённым настроением, и с определённой эпохой. Синеглазый рыцарь в блестящих доспехах и с приоткрытым забралом, капризный древнегреческий бог с лавровым венком на тщательно завитой голове, густо напудренный, усеянный бархатными мушками аристократ с высоченным париком, мешочком для ловли блох и палочкой от зуда, панк, украшенный обильным пирсингом и оскаливший лицо в зверской гримасе, и многие другие ожившие по его прихоти герои сохраняли черты его лица, но были абсолютно разными по своему настроению и внутреннему миру. Майкл разделил их на два противоборствующих лагеря и отдал верховенство двум супружеским парам – царю и царице из племени майя времён их кровавого великолепия и византийскому кесарю и его властной супруге. Майкл спроектировал юного и жестокого индейского царя в определённом ключе: с раскосыми, погружёнными в транс глазами, длинным крупным носом, крепко сжатыми чувственными губами и плоским, отливающим красноватым цветом лицом. Царь стал главным обладателем предмета споров и распрей – свитка с рецептом бессмертия – и, увенчанный сверкающим золотом убором, лично командовал бесчисленными лавинообразными полчищами отличавшихся уродством и беспощадностью фантастических существ и целой армией монстров в придачу. В промежутках между битвами жена царя, девочка со взглядом затравленной волчицы и склонностью к интригам, один за другим меняла сложные наряды, плела заговоры, устраняла с помощью яда соперников и наложниц мужа и принимала активное, а иногда и непосредственное участие в многочисленных кровавых казнях. За право обладания рецептом бессмертия с царём и его супругой воевала вторая венценосная пара – кесарь и царица, но армии существ и монстров были ей не нужны. Византийская пара владела ИИ, разработке которого Майкл посвятил едва ли не больше времени, чем созданию всей игры в целом. Помимо внешней стороны и сюжетных перипетий, он постарался наделить героев различными личностными характеристиками. Кесарь отличался от индейского царя не только менталитетом, но и неуёмной тягой к вере и знаниям, из-за чего вёл почти монашеский образ жизни и единственный имел доступ к ИИ и был проводником его идей. Непосредственное же право ведения войн Майкл передал царице и её полководцу – могучему и бесстрашному воину с лицом античного бога и преданностью собаки. Помимо ведения войн, царица управляла империей, вершила суд, строила храмы, проводила пышные молебны и празднества и занималась любовью с полководцем. Майкл украсил завитые в локоны волосы царицы короной из тончайшей золотой вязи с длинными золотыми подвесками, отделанными мелким жемчугом, её красивые тонкие руки были унизаны массивными перстнями, стройное тело пряталось в тяжёлых, расшитых сложным узором одеждах. Соответственно Майкл одел и кесаря: в расшитые золотом и украшенные драгоценными камнями одежды и шапку с золотым крестом. На груди кесаря сияли крест и вырезанная из слоновой кости панагия тончайшей работы, в изнеженных руках он держал чётки из гладких продолговатых сердоликовых бусин с кисточкой из мелких рубинов и речного жемчуга, на его ногах, как и на ногах царицы, пурпуром светились узорчатые сафьяновые сапожки. Кесарь и его отличавшаяся холодной, надменной красотой супруга, равно как и царственная чета индейцев, меняли наряды и драгоценности на каждом новом уровне, и это тоже было условием игры, не выполнив которого, нельзя было пройти дальше, а для помощи при прохождении Майкл создал отдельную страницу-бонус, где можно было найти нужные застёжки, крепления и прорези в тканях и подсказки к ним. В борьбе за свиток активное участие с обеих сторон принимали и остальные представленные в первой части герои, каждый из которых нёс определённую функцию и присоединялся к игре только после нахождения хитроумного и постоянно меняющегося кода, раскрытия различных параллельных кодировок и обретения бонусов. Запутанные условия прохождения уровней стимулировали воображение Майкла, но сыграли с ним злую шутку, поскольку, увлёкшись их созданием, он так сильно усложнил игру, что сам долго не мог её пройти. «Ну и наворотил!» – притворно сокрушался он, весьма довольный собой, когда по многу раз был вынужден возвращаться на уже пройденные уровни из-за упущенных деталей. Он никому не сказал о своей новой забаве. Хранил её в тщательно закрытой папке, доступ к которой получал только после введения архисложного пароля, и открывал, когда точно знал, что остался в доме один. Это была его личная игрушка. Его взрослый и в то же время бесконечно подростковый секрет. II Помимо «Трансформаций», Майкл «наконец занялся делом», как сказал бы о его работе Барт, имей он счастливую возможность наблюдать за течением его жизни. Он создал в Сети страничку под ником «Тересита Кастилья» и посвятил её графическому веб-дизайну, которым увлёкся параллельно с созданием «Трансформаций». Вывесил на страничке примеры, дал необходимые разъяснения, объявил о том, что принимает заказы. Неожиданно проект оказался успешным: заказы на полные мистической красоты и тонкой иронии графические зарисовки стали набирать силу с момента их появления. А вскоре пошли и первые, весьма неплохие, заработки. Успех привёл Майкла в восторг, придал ему уверенности в собственных силах, и даже очередное вмешательство Стива, распорядившегося переводить плату за выполненные заказы на закрытый накопительный счёт, не смогло испортить ему настроения. Нет, он не жаловался на жизнь. В конце концов, Стив сделал его существование безопасным. Разве этого мало, Мигелито? Надо уметь быть благодарным, Мигелито. В преддверии Рождества он в сопровождении охраны стал регулярно выходить в город, чтобы пройтись по выбранным загодя маршрутам и сделать необходимые покупки. Сам продумал дизайн рождественской ёлки и поставил её и ещё три экземпляра поменьше дома, в наиболее, по его мнению, подходящих местах: в холле, в гостиной, в зоне кухни-столовой и на веранде. Все ёлки были искусственными. – Майкл, живые ёлки выращивают специально для рождественских праздников. У меня свои питомники, мы содержим их в рамках благотворительных программ по защите окружающей среды, и природа при их использовании не страдает. Они даже и не растут толком, – пытался заставить его принять в подарок роскошную живую красавицу Стив. – Почему не растут? – Потому что так задумано. – Мне кажется, что живые ёлки разговаривают со мной. И как я после этого смогу их выкинуть? – Псих и слюнтяй, мать его! Ты тоже боишься, что дерево начнёт болтать с тобой о погоде? – в ярости кричал Стив в последующем разговоре с Джанни. «Сколько ещё выдержат эти двое, прежде чем их отношения разладятся окончательно?» – каждый раз спрашивал себя Джанни, когда нажимал кнопку отбоя после очередного выплеска эмоций со стороны Стива. Сам он во время редких встреч несколько раз пытался вызвать Майкла на разговор о тонкостях их отношений, но, в отличие от словоохотливого и откровенного Стива, Майкл отмалчивался. – Всё нормально, Джо, – говорил он, и Джанни приходилось отступать. Не стал Майкл развивать и тему своего прошлого. Так и ограничился единственным разговором о погибшем лиловом мире, что произошёл между ними на острове. – Забудь, – слегка коснувшись рукой плеча Джанни, отшутился он в ответ на просьбу дать разъяснения. – Не стоит оно того, клянусь. Я думал, что я особенный, не такой, как все, чуть ли не ангел. До тех пор, пока не почитал литературу о наркомании. Все мои полёты – это типичный кислотный бред. – Но ты же не наркоман, Майк. – Да. Но законченной наркоманкой была моя мать. И кто его знает, кем был мой отец. Скорее всего, таким же говнюком. Их наследие и отпечаталось в моём подсознании, только и всего. – Наркотические видения не передаются по наследству, малыш. Только абстинентный синдром. А его у тебя как раз и нет. – Короче, не надо об этом говорить. Хорошо? Джанни вновь пришлось отступить. Потерпел он полное фиаско и при попытке завести разговор о возможной подруге Майкла. III Разговор произошёл в один из редких из-за ревнивой бдительности Стива визитов Джанни к Майклу. Они тепло поприветствовали друг друга и прошли в выкрашенную в сияющий молочный цвет и обставленную светлой и белоснежной дизайнерской мебелью гостиную. Жестом пригласив Джанни сесть на диван и предложив ему выпить, Майкл взял грифель и альбом для рисования и, скрестив ноги, присел напротив него на пол. За его спиной оранжево полыхали космические глубины висевшего прямо над головой Марка Ротко. – Майкл, ты уже в курсе, что Стив отдал приказ найти ту девушку? – Какую девушку? Прозвучавший вопрос дал понять Джанни, что Майкл не желает обсуждать с ним и эту тему тоже, но он решил проявить настойчивость и повторил вопрос: – Так ты в курсе? – А-а, это ты про ту, из аэропорта? – сказал Майкл, рисуя в альбоме графическую абстракцию, в свободных и уверенных линиях которой чувствовалось сильно возросшее от постоянных упражнений мастерство. – Мы ищем её везде, где только можно, – любуясь невольно возникшей композицией «Майкл на фоне Марка Ротко», сказал Джанни. – Целая группа работает над заданием, так что рано или поздно твою красавицу найдут. Майкл молча продолжил своё занятие. – У меня складывается впечатление, что тебя не сильно вдохновляет подобная перспектива. Я прав? – Да. Ты прав. Не вдохновляет. – Почему? Майкл отложил альбом, вытянул вперёд одну ногу, согнул в колене другую и насмешливо посмотрел на аккуратно присевшего на белоснежную замшу дивана Джанни. – Хорошо. Я объясню. Стиву ни за что не стал бы объяснять, да он и не спросит. Ему… – тут Майкл скорчил гримасу, – неинтересно моё мнение. А тебе скажу. Джанни обратился в слух. – Джо, я ведь её даже толком не разглядел. Она и глаз на меня не подняла. Шла сама по себе и ни на кого не смотрела. Так себя ведут те, кто живёт в своём мире, понимаешь? Она же вроде есть, а вроде её и нет. Всё равно что видение, фантом. Ты понимаешь, о чём я? Джанни утвердительно кивнул, хотя не совсем понимал, к чему клонит Майкл. – Джо, как можно искать то, чего, в сущности, нет? А вдруг я её не узнаю в той девушке, которую найдут твои парни? Или взгляну на неё и пойму, что ошибался и она совсем не такая, какой показалась мне там. – Это не проблема, Майк. Никто же тебя не принуждает. Взглянете друг на друга, пообщаетесь, сделаете выводы. – Да, конечно. Но дело в том, что я не хочу ТАК! Я хочу САМ! Я САМ найду девушку и познакомлюсь с ней. Без посторонней помощи и этих ваших штучек! Майкл вышел из себя, отшвырнул грифель, которым помахивал в разные стороны во время разговора. Поднявшись, прошёлся по белоснежному пространству комнаты, машинально погладил поблёскивавшую старинной красноватой позолотой статую спящего Будды, задумчиво поглядел в большое окно. Вернувшись к молча наблюдавшему за ним Джанни, поднял с пола валявшийся грифель, аккуратно положил его на лакированную белоснежную поверхность журнального столика и, присев рядом на диван, мягко спросил у Джанни: – Скажи, о чём я буду говорить с ней, когда мы познакомимся? Джанни подумал, что Майкл всегда разговаривает с ним примерно так, как авторы книг по психологии общения рекомендуют разговаривать с детьми и стариками: ласково и с нежностью, вызывающей уверенность в искренности чувств. – Я не совсем понял, что ты имеешь в виду? – сглотнув некстати появившийся ком в горле, спросил он. – Что я скажу девушке, если она, к примеру, поинтересуется, где я живу? «Знаешь, любимая, – скажу я ей, – я живу на содержании у богача, который так и не смог определиться, кто он мне – приёмный отец, друг или покровитель». Хотелось бы увидеть выражение её лица в этот момент. – Если она будет любить тебя, то примет таким, какой ты есть, – возразил Джанни. – Да, но это не я. Это другой Майкл. Тот, которого вылепил Стив, пластиковый, увешанный цацками, зависимый от его прихотей. А может, рассказать ей, что я не могу тратить заработанные собственной графикой деньги, потому что те деньги, которые я зарабатываю, прямиком идут на закрытый для меня счёт? – Но ты же можешь тратить любые суммы, Майкл. А твои деньги Стив распорядился перечислять отдельно исключительно для того, чтобы ты чувствовал, что это именно те, заработанные тобой деньги. Они же совсем небольшие, Майкл. Даже не капля в денежном океане Стива, а так, микрочастица. – Да, но я лишён возможности распоряжаться именно той, заработанной собственным трудом микрочастицей из страха, что меня вообще лишат возможности зарабатывать. Ты считаешь это нормальным? – Зачем тебе зарабатывать? Нет, то, что ты трудишься, – замечательно. Стив ценит твои усилия и всегда подчёркивает, как он гордится твоим талантом и трудолюбием. А деньги на расходы просто идут с других счетов, только и всего. Какая тебе разница, не понимаю? – Разница в том, что я пленник в этой тюрьме из золота. – Майкл, ты утрируешь. Стивви, возможно, излишне опекает тебя, но я уверен, что это временное явление. Слишком долгим был его путь к тебе. Увидишь, он постепенно привыкнет к факту твоего существования и ослабит вожжи. Потерпи ещё немного, малыш. Майкл улыбнулся и перевёл разговор на другую тему, а Джанни подумал, что опять потерпел поражение. «Идиот! – мысленно ругал он себя, когда возвращался домой. – В кои веки удалось поговорить – и то не удержался от агитации. Да, ты пытаешься предотвратить крупный конфликт между ними, но признай, что, во-первых, ты его не предотвратишь, а во-вторых, Стивви вряд ли оценит твои усилия. Наоборот, скажет, что ты не особенно убивался, ещё и обвинит в преднамеренности. Признай, Джанни, что он сильно изменился в последнее время. И не в лучшую сторону». Он думал о будущем, но не видел его. Стив опять хочет обвести вокруг пальца собственную судьбу, хочет подчинить её себе, проконтролировать её ход. Но ведь ранее ему удавалось? Может, поэтому ты так защищаешь его, Джан? Традиции I Возросшую нервозность Стива тоже можно было понять. На Рождество и последующие каникулы семья Дженкинсов традиционно планировала программу зимнего отдыха, и менять что-либо из-за того, что в его жизни появился Майкл, Стив не мог, да и не хотел. Празднование Рождества у Дженкинсов всегда начиналось шумно, целым рядом предпраздничных благотворительных балов, корпоративных вечеринок и проводимых в торжественной обстановке вручений премий особо отличившимся работникам, а заканчивалось традиционным походом в семейную часовню узким кругом. После общей молитвы начинался долгий семейный ужин, под мерцание свечей в серебряных канделябрах подавалась на старинном подносе индейка, все пели рождественские песни, вспоминали прошедший год и обменивались сложенными у великолепной ёлки многочисленными подарками, выбору которых загодя отдавали уйму времени. Через пару дней после Рождества они уезжали подальше из страны, чтобы уже на выезде отпраздновать наступающий Новый год. Иногда Дженкинсы отправлялись в очередное путешествие не одни, а шумной и весёлой компанией, с друзьями, их детьми, собаками и целым штатом обслуживающего персонала. Уставшие и переполненные впечатлениями, по возвращении ехали кататься на лыжах в Аспен, где Стив давно приобрёл прелестное шале. Маршруты новогодних поездок в семье подбирали заранее. Собирался специально посвящённый предстоящему путешествию семейный совет, после бурных обсуждений принималось устраивающее всех и, как правило, компромиссное решение. Избранные маршруты часто повторялись, потому что главным для семьи Дженкинсов был не азарт освоения новых, неизведанных путей, а степень получаемого удовольствия от предстоящего отдыха. К примеру, они полюбили праздновать Новый год в Бразилии, хотя последняя поездка Стиву не понравилась вовсе, что дало Марше повод бесконечно язвить по поводу его капризов, а ему – отказаться от идеи ездить туда в дальнейшем. А не понравилась из-за того, что Стив впервые изменил своим принципам не останавливаться нигде, кроме собственной недвижимости или, на худой конец, закреплённых за семьёй апартаментов в отелях, и позволил Марше принять приглашение её давних друзей – пары одержимых бизнесом и друг другом бывших жителей Нью-Йорка, уже лет десять как избравших Рио-де-Жанейро местом жительства. – Ты предлагаешь мне провести Новый год в компании геев? – возмутился он, когда Марша впервые предложила ему остановиться у них. – Это мои друзья, – тут же ощетинилась она. – Они интеллектуалы и эстеты. – Да ну? А я думал, электрики, – ввернул Стив. – Интеллектуалы и эстеты, гениальные дизайнеры и близкие мне люди, – с каменным лицом продолжила Марша. – И они просят принять приглашение погостить в их необыкновенном, кстати говоря, доме уже давно. Площадные шутки про электриков хороши для охранников. Вот уж кто точно способен оценить твой тонкий юмор. – Дура, – пробормотал Стив, но связываться с ней не стал, а просто сказал, что ни за что не поедет, но в итоге вынужден был дать согласие, после того как Марша подослала к нему Мелиссу. – Ты же не откажешь мне, па? – спросила Мелисса. – Они классные ребята, и мама их уже сто лет знает. Будет весело. И потом, там какой-то чумовой футуристический дом, который попал во все каталоги. Это как раз по твоей части, разве нет? Было и правда весело. Особенно когда Стив начинал вести с хозяевами шутливые диалоги. – И что вы нашли в этом городе? – ворчал он, стараясь не разглядывать следы пластических вмешательств на их лицах. – Здесь же жара и много бездельников. – А в Штатах мало? – смеялись в ответ друзья Марши. – Нет. В Штатах тоже много, – оставаясь серьёзным, отвечал Стив. – Но там не так жарко. – Это в Нью-Йорке не жарко? – хохотали друзья. – Только летом, – невозмутимо отвечал Стив. – А вот зимой там холодно. – Да неужели? – покатывались со смеху друзья, а вместе с ними и Мелисса, и Тед, и Мик Штайнер, и Сьюз, подруга Теда в течение нескольких последних лет. И даже Марша, всегда напряжённо-серьёзная в присутствии Стива, весело улыбалась его шуткам. – Ждём вас на следующий год, – требовали друзья во время прощания в аэропорту. – Нет, мы ждём вас всегда! Последнюю фразу они произнесли взявшись за руки и в один голос. И дружно засмеялись после её окончания. – Нас все ждут, – улыбаясь, заметил Стив, а друзья всё продолжали смеяться и без устали махать руками. Чертыхаясь и бормоча под нос: «Вашу мать, чёртовы педики, как же вы меня достали!» – Стив махнул им в ответ и нырнул в салон. – Надеюсь не увидеть этих придурков до конца своих дней, – заявил он Марше, как только их суперджет вырулил на посадочную полосу. – Напротив, я бы на твоём месте обязательно проходила с ними ежегодный тренинг по лицемерию, – немедленно парировала она. – Да ладно вам, – вмешалась Мелисса. – Мы с Тедди, например, классно провели время. Правда, медвежонок? – Классно, не спорю, но я бы предпочёл моих лошадок, – сказал Тед. – Тедди! – одновременно осадили его Сьюз и Мелисса, а он покраснел от удовольствия, поймав одобрительный взгляд отца. II Да, Рождество, без сомнения, было особым временем в их жизни, и в его преддверии все сложные отношения откладывались на дальнюю полку, и не только Стивом. Даже Марша старалась в эти дни не играть излюбленную роль обманутой в лучших чувствах праведницы, а просто быть собой, и Мелисса и Тед окунались в атмосферу детства, когда не было видно, как трудно находить общий язык родителям. Сколько лет мучительного из-за отношений с Маршей и тем не менее полного умиротворения! Сколько уверенности в себе и в окружающих, сколько упоения статусом вечного победителя, сколько усилий, чтобы прийти пусть к двойственному, но столь желанному спокойствию! И всё насмарку за один присест. Всё коту под хвост. Как можно радоваться жизни, когда его подлинная радость и настоящая боль, его ангел и лучшее достижение в жизни остаётся один, а он будет радоваться жизни, дарить и получать подарки, заниматься какой-то изматывающей ерундой, слушать трескотню Лиз и пить шампанское? – Позволь нам встретить Рождество вместе, – предложил свои услуги Джанни. – Что? – Вопрос означает, что меня сразу начнут подозревать в интригах и заговорах? – Хорошо, не буду подозревать сразу. Буду постепенно. Ты опять хочешь перетянуть одеяло на себя, и это наглый факт. – Нет. – Да. – Нет. – Да. Хочешь. И меня, мать твою, это не устраивает. – Оставь в покое мою мать, Стивви. – Договорились, Джан. Я оставляю в покое твою мать, а ты – моего Майкла. Они пикировались так подолгу, но споры не решали основного вопроса. Куда девать Майкла? Вопрос оставался нерешённым. Висел в воздухе. Мешал спокойно обсуждать с парнями покупку рождественских подарков для семьи – обожаемое прежде занятие. Отвлекал от занятий бизнесом, не давал сосредоточиться на совещаниях, вклинивался в разговоры с детьми, женой и обустраивавшей очередной дом тёщей. Чёрт. Что делать? Не оставлять же его одного? А почему, собственно, нет? В конце концов, он привык быть один. На прошлое Рождество сидел, как мышь, у экрана своего паршивого нетбука в своей паршивой конуре. И никого на свете не беспокоило, как он себя чувствует. Конечно! Он будет встречать Рождество один! В компании, мать его, нетбука! У Стива сразу стало легче на душе, как только он озвучил для себя уже давно сидевшее в подсознании решение. – Посидишь один с месяц, что такого? – пробормотал он, убеждая себя в правильности собственных мыслей. III – Майкл, я всё решил. Позови девку, любую. Можно двух или целый полк. Девки скрасят твоё одиночество, я тоже буду на связи, так что считай, что ты не один. Да и Джан ещё пару дней будет здесь. Всё будет тип-топ, малыш, всё будет на высоте. – Это ты мне? – Конечно, тебе, чёрт возьми! Я не понял, ты что, меня не слушаешь? – Слушаю. – Что за идиотские вопросы? Да, к сожалению, мы с Джаном вынуждены уехать сразу после Рождества. Так уж повелось, это традиция, и ломать её никто не будет, даже ради тебя. Но ты не переживай. Время пролетит быстро. И потом, у меня для тебя такие подарки, м-м-м… Будешь доволен, гарантирую. – … – Майкл! Алло! Майкл! Ч-ё-р-р-т! Майкл, мать твою, ты меня слышишь? Стив растерянно посмотрел на отключившийся смартфон и быстро нажал повторный вызов. Мелодичный женский голос сообщил, что абонент временно недоступен, и вскоре брошенный в порыве ярости смартфон уже описывал высокую дугу с балкона второго этажа, чтобы приземлиться в районе пышно цветущей клумбы. – Надо же, – удивился Стив, проследив глазами за траекторией полёта. – Чёртовы цветы спасли чёртов гаджет! Он примчался к Майклу через час после неудавшегося разговора, был спокоен и терпелив и ни словом не обмолвился об озвученных ранее планах. Майкл тоже сделал вид, что ничего не произошло, они долго болтали на разные темы, и Майкл даже угостил Стива приготовленной собственноручно едой. – Ты стал есть? – Нет. Ешь пока, потом поговорим. – И кому ты скармливаешь эти чудеса, наш Говард Рамзи? – поинтересовался Стив после того, как под бокал лёгкого вина уничтожил спагетти под грибным соусом, салат с трюфелями и печёное яблоко с нежнейшим кремом из йогурта и сливок с еле уловимым мятным привкусом. – Охране, – ответил Майкл, надкусывая большое яблоко. – Охране? А они не разжиреют на твоих харчах? – усмехнулся Стив. – Не разжиреют. Мои блюда не очень-то и калорийны. Они так и говорят: «Эй, парень, пожарил бы лучше хороший кусок мяса, чтобы мы были сыты!» – И что тебе мешает? – Я не готовлю блюда из мяса. – А-а, ну да. Конечно. И не употребляешь сам. Как я забыл. Майкл промолчал в ответ. Никто и никогда не понимал его в вопросах питания. Даже Тересита. Зачем что-то объяснять и зря тратить энергию? Они расстались мирно, правда, Стив сразу после выхода на улицу позвонил Джанни и приказал немедленно запретить «грёбаным сучьим детям жрать приготовленную малышом еду». – Он что, их личный повар, чёрт подери? – кричал Стив в трубку. – Хорошо устроились, бездельники! Кстати, ты знал об этом? – Да, Стивви, знал. Майкл хочет научиться готовить. Должен же кто-то оценивать его успехи? Мне ты навещать его не позволяешь. Остаются парни. – Значит, так. Пусть готовит, раз ему нравится, а еду будет оценивать дегустатор. – Какой ещё дегустатор? – Которого, чёрт подери, ты наймёшь для того, чтобы он лопал приготовленную малышом пищу и оценивал её. А охрана пусть занимается своим делом, а не ловит кайф. И никаких контактов с ним, вашу мать! Только на прогулках и только по делу! Я ясно выразился? – Да. Более чем. – Рад это слышать. Рождество I Рождество прошло бы на ура, если бы не Стив. Он то и дело сбегал в свой кабинет, набирал оттуда Майкла и болтал с ним о всякой ерунде, а когда не болтал, то, сидя за праздничным столом, посылал сообщения. В перерывах возбуждённо фонтанировал шутками, вызывая сильное раздражение Марши, затем опять сбегал в кабинет, пока в какой-то момент не вышел оттуда с перекошенным от злости лицом, и ему даже понадобилось время, чтобы взять себя в руки. – Я тебе точно говорю, медвежонок, у па появилась зазноба, – прошептала Мелисса на ухо Теду. – Смотри, как он бегает туда-сюда. Интересно, она всё-таки моложе меня? – Молли, сколько можно? Ты меня достала своими фрейдистскими комплексами, – отбивался избегавший даже гипотетической возможности семейных неприятностей Тед. – Ты прав, медвежонок, – то ли серьёзно, то ли в шутку отвечала Мелисса. – Я ревную моего офигенного сексуального папочку. И не желаю его делить ни с кем, кроме моей офигенной сексуальной мамочки и нас, его офигенных сексуальных деток. А ты? Ты ревнуешь? – А я пошёл отсюда, – сказал Тед. – Посмотрю порно в Сети. – Я всё расскажу Сьюз, и она окончательно бросит тебя, придурок, – проворковала Мелисса, не глядя в его сторону. – Я тоже тебя люблю, Мо, – махнул рукой Тед, но уходить никуда не стал, а, подсев к уютно устроившейся перед зажжённым камином Марше, положил голову ей на колени. – Медвежонок хочет спать, – заявил он. – Убаюкайте медвежонка. – Тедди, ты выпил. Вот проказник! На Рождество мог бы вести себя скромнее, – ласково сказала Марша, поглаживая сына по светлым, слегка вьющимся волосам. – М-м-м-м, – промычал полусонный Тед. – Я не спал предыдущую ночь, ма. – Угу, – задумчиво ответила Марша. Она не слушала сына. «Не находит себе места», – думала она, наблюдая, как Стив крутит лежащий на столе смартфон. – Милый, ты не боишься, что у трубки вырастут крылья и она улетит? – громко обратилась она к нему, но Стив сделал вид, что не слышит. «Надо же, – подумала Марша. – Или он всё-таки завёл себе любовницу, или в осином гнезде вновь гремит гром». II Гром действительно гремел. Стив узнал, что Майкл запер квартиру и в сопровождении чертыхавшихся охранников поехал к Джанни праздновать Рождество. «То есть ты болтал со мной и посылал эсэмэски, а сам в это время спокойно ехал к Джану?» «Да. А что, нельзя? И что именно нельзя – поехать к Джо или поболтать с тобой?» «Ты издеваешься?» «Нет. Я отключаюсь. Я подъехал. И давай отдохнём друг от друга. Счастливого Рождества». – Это будет лучшее Рождество в моей жизни! – воскликнул Джанни, когда Вишня открыл входную дверь и на пороге с подарками и двумя бутылками отменного шампанского в руках возник улыбающийся во весь рот Майкл. – Нет, вру, было ещё одно! – Какое? – одновременно спросили Майкл и Вишня. – Было одно Рождество много лет назад. Мы со Стивви встретили его здесь, в Нью-Йорке, прямо накануне его свадьбы. Оба уже понимали, что выиграли задуманную партию, и нам было очень кайфово от этой мысли. – Расскажешь? – блеснул глазами Майкл. – Только после ужина, малыш. У нас же Рождество. Отпразднуем его как положено. – Мы будем тихо молиться за столом и петь рождественские гимны? – делано испугался Майкл. – По желанию, малыш, – очень серьёзно сказал Джанни. – Никаких принуждений в моём доме. – Й-о-х-х-о-у! – крикнул Вишня, и все дружно бросились накрывать праздничный стол. В доме у одинокого холостяка Джанни не было принято устраивать застолья, но дважды в год, на День благодарения и на Рождество, Вишня под завязку набивал холодильник всевозможными деликатесами: икрой, нарезанными копчёностями, гусиным паштетом, набором сыров и сладостями, брал в пекарне у знакомого итальянца хлеб – и потом вываливал все эти богатства прямо на стол. – Ах-ах, сколько калорий, – любовно покачивал головой Джанни, вдыхая волшебный хлебный аромат. Сам он предварительно наносил визит в винный магазин и покупал пару бутылок какого-нибудь очень хорошего вина, хотя в доме была небольшая, но качественная винотека. Посидев некоторое время за накрытым столом, он и Вишня выпивали купленное Джанни вино, ели купленные накануне продукты, а все остатки после праздников относили в благотворительные организации. – Мне неважно, что дорогие и качественные праздничные яства съедят простые люди, – говорил по поводу своего обычая Джанни. – Моя мать любила раздавать оставшиеся после праздников продукты, и отец, как ни странно, не возражал. Не вижу смысла отказываться от семейной традиции. На этот раз он решил накрыть стол и отпраздновать Рождество по всем правилам – со свечами и сервизом. Майкл извлёк из бельевого шкафа белую скатерть, поставил на стол посуду, серебряные приборы и бутылки с минеральной водой и колой, Джанни зажёг свечи и принёс вино, а Вишня вымыл фрукты, разложил по тарелкам и блюдам нарезки и паштеты, на дымчато-серую горку икры водрузил полупрозрачные кристаллы колотого льда, украсил их тонкими дольками лимона и с возгласом: «А это вместо рождественской индейки!» – поставил в центр стола торт. – Я же сказал, что сегодня лучшее Рождество в моей жизни, – не скрывая радости, заявил Джанни. – Что слушаем? Джаз, классику, рок? Да я даже рэп готов поставить, на радость Вишне. – Ого! Если шеф готов слушать рэп, ему и вправду хорошо, – удивился Вишня. – Мы же будем общаться, – обратился к Джанни Майкл. – Я бы предпочёл «Волшебную флейту» или «Дона Паскуале». Под общение лучше всего ставить классику, особенно если собираемся поболтать и… всё такое… – Тебе везёт, шеф, хотя «всё такое», Майк, тоже можно организовать, – заявил Вишня, но, заметив осуждающий взгляд Джанни, сразу же сделал серьёзное лицо. «Что за разговоры в рождественскую ночь?», – означал взгляд, и Вишне ничего не оставалось, как разочарованно-заговорщически подмигнуть Майклу. Джанни снял с полки виниловую пластинку с записями Моцарта и включил коллекционную ламповую аппаратуру. Из тех, которые сводят с ума коллекционеров с кошельком и по которым вздыхают все остальные. – Как написали бы в романе, «по дому разлились чарующие звуки», – засмеялся Майкл. – Точно, – сморщил лицо Вишня под довольную ухмылку Джанни. III «Сукин сын, сукин сын, сукин сын! Плюнул на меня и побежал к своему макароннику! – накручивал себя Стив, наблюдая за тем, как пикируются между собой родители Марши, приглашённые на ужин, по её собственному выражению, „на свою голову“. – Понятно же, что делает мне назло! Типа, раз ты со своей семьёй, то и я пойду, куда хочу. Сукин сын!» Яростные мысли рвали мозг изнутри, всё труднее было себя сдерживать и делать вид, что он слышит разговоры за столом, и, чёрт возьми, именно сегодня с ними празднуют родители Марши, а этот чёртов сенатор внимательно следит за ним, или, может, Стиву кажется, что следит, уже и не разберёшь, а старая шлюха надралась коктейлей и кокетничает, да что там коктейли, она всю жизнь кокетничает с ним, вот это тёща, мать её, хотя в постели была ох как хороша, да, одна из лучших, факт. И Молли уже поругалась со своим парнем, судя по тому, что он выглядит как использованный презерватив. Не хочу! Никого не хочу! О мой бог, как же они все надоели! Даже дети! Даже дети? Ну ладно, они нет, но всё равно никого не хочу! – Попробуй парфе, Лиз, – обратился он к сверкавшей на всю комнату крупными бриллиантами тёще. – Оно восхитительно. – Кто-то мечтает испортить мне фигуру? Уж не мой ли зять? – пьяно спросила Лиз. – О да. Я сплю и вижу, как моя дорогая тёща разбухает на глазах, как бочка с солониной, – широко улыбаясь, сказал Стив. – Сплю и вижу, сплю и мечтаю. – Проснись, д-о-р-о-г-о-о-й, – пропела в ответ Лиз. – Ничего у тебя не вый-д-е-е-т. Ваша Лиз и сегодня может надеть вещи двадцатилетней давности. У меня остался тот же размер. – Вещи двадцатилетней давности за ненадобностью складируются в гардеробных комнатах, – вмешался в разговор раздражённый приглашением в дом к нелюбимому зятю Эндрю. – Моя дорогая супруга уже лет двадцать как обновляет гардероб дважды в сезон, и скоро на планете не останется места, куда их можно было бы засунуть! – А могла бы и трижды, и четырежды, если бы ты не был таким занудой, дорогой, – пьяно парировала Лиз. – Стивви организовал исполнение всех моих прижизненных желаний. Что бы я делала без него, ума не приложу? Ля-ля-ля-а-а-а-а-а… Ля-ля-ля-а-а-а-а… – Кстати, Лиз, а почему бы не сделать выставку твоих нарядов, ведь многие из них – настоящие шедевры, – пригубив вино, предложил Стив, делая вид, что не замечает выражения лица тестя, и игнорируя сверлившую его взглядом Маршу. – Боюсь, придётся пригласить археологов, чтобы расчистить шкафы с шедеврами, – саркастически заметил Эндрю. – У нас поразительно весёлое Рождество в этом году. Разве может быть иначе, когда Стив командует парадом? Правда, дорогой? – услышал он голос Марши, медленно повернулся в её сторону, подпёр рукой подбородок и внимательно взглянул ей в глаза. Марша взгляда не отвела. Он улыбнулся. Она с готовностью улыбнулась в ответ. «Оттаскать бы тебя за волосы, стерва. Сразу бы полегчало», – подумал он, по-прежнему не отводя от неё взгляда. «Ну что, съел? – мысленно ответила она. – Я тебя вижу насквозь. Я всегда вижу тебя насквозь, Стив Дженкинс». IV Правда, вскоре атмосфера за столом стала выравниваться. Возможно, виновато было чудесное вино, а возможно, накопленное беготнёй последних дней раздражение наконец выплеснулось и растворилось в аромате зажжённых свечей и яблочных пирогов, но в какой-то момент все вдруг разом повеселели и стали шутить и смеяться. Воспрянул духом прощённый Мелиссой Мик Штайнер, уселась в кресло с очередным коктейлем и словами: «Нет-нет, никакого вина, я не буду смешивать, ты же не хочешь, чтобы твоя любимая жёнушка упала прямо в огонь?» – пьяная в стельку Лиз, проснулся и вновь налёг на еду добродушно реагирующий на шпильки Мелиссы Тед. – Тедди, дорогой, почему с нами нет Сьюз? Она заболела? – спросила Лиз. – Нет, Лиззи, – тут же встряла в разговор Мелисса. – Она бросила Теда. – Бросила? Лиз брезгливо сморщила красивое лицо. Было видно, что ответ Молли возмутил её. – Почти, Лиз, почти… – уточнила Мелисса. – Хотелось бы мне взглянуть на того, кто ей заменит Теда, – громко сказала Лиз. – У Сьюз, по-видимому, совсем нет вкуса. Бросить такого парня! Она в зеркало себя видела хоть раз? – Я хотела сказать ей то же самое. Даже не знаю, что меня остановило, – заметила Мелисса. – Я тебя остановил, – сказал Тед. – Вечно ты лезешь не в своё дело. «Он ничего не слышал из разговора. Его здесь нет. Нет, он точно завёл себе шлюху!» – продолжала мысленное расследование Марша. – А что по этому поводу думает наш дорогой Стив? – демонстративно обратилась она к нему. – Я думаю, что они сами разберутся, – ответил ей Стив и издевательски улыбнулся той самой улыбкой, которая всегда доводила Маршу до белого каления. – Па, ты прав, как всегда! – воскликнула Мелисса. – Я сказала то же самое. Стив развёл руками, как бы признавая слова дочери единственно верными, затем стал шутить по поводу отношений Теда и Сьюз, в том же игривом тоне заговорил о сердечных делах Мелиссы, а следом и Марша, сумев, наконец, взять себя в руки, переключила внимание на дочь. И восстановленное с таким трудом и чуть было не рассыпавшееся у них на глазах благодушие появилось вновь, а через какое-то время Марша и Мелисса чуть ли не силой увели наверх вконец опьяневшую Лиз. – Ба разбушевалась, – с улыбкой сказал Тед. – Если столько выпить… – усмехнулся Эндрю. – Может, поиграем в какую-нибудь игру? – предложил окрылённый примирением с подругой Мик, и все, кроме Стива, смеясь и обмениваясь репликами, прошли в оборудованное под игровой зал соседнее помещение, а Стив остался один. V Какое-то время он просто слушал наступившую тишину, затем схватил смартфон и двинулся в кабинет. Уже с порога вдохнув напоённый ароматом горящих поленьев воздух, раскурил сигару, снял с подставки подогретый загодя Hennessy Beaute du Siecle и с бокалом в руках присел в кресло у камина, резонно решив, что неспешное размышление куда продуктивнее активной злости. Он глядел на огонь, попыхивал сигарой и маленькими глотками отпивал коньяк. И всё время думал о том, как ему поступить. Решение, как это бывает, пришло внезапно. Одним махом осушив бокал, Стив отложил на толстый край массивной пепельницы недокуренную сигару и стремительно вышел в холл. Когда пересекал его, заметил спускавшуюся по лестнице Мелиссу и, жестом подозвав её, заговорщически прошептал на ухо: – Я отлучусь на часок-другой. Скажешь, что у меня разболелась голова и я поднялся к себе, хорошо? – Хорошо, па. Но с одним условием, – с его же интонациями в голосе прошептала Мелисса. – С каким, милая? – Ты скажешь мне правду. Ты едешь к ней? – Нет никакой «её», – зашептал Стив. – Я клянусь тебе, у меня никого нет. Я еду к Джо, чтобы просто посидеть с ним. Он одинок, а я ему друг как-никак. – Ладно. Не хочешь признаваться – не признавайся, – разочарованно фыркнула Мелисса и, не дожидаясь ответной реплики отца, ушла в игровую, откуда слышались приглушённые восклицания Мика Штайнера и сопровождавшие их взрывы смеха. – Уж лучше бы у меня была подруга, – ворчал Стив, почти бегом пересекая мраморную громаду холла. – Было бы меньше хлопот, чёрт возьми! Праздник I Стиву было бы проще и легче играть на собственных чувствах, если бы он уловил хотя бы толику недовольства или раздражения в момент своего появления на пороге дома Джанни. Но, как он ни вглядывался, на их лицах не было и следа ожидаемого им разочарования, зато светилась самая искренняя, неподдельная радость. – Выключите эту чёртову музыку! – потребовал он, делая вид, что что-то попало в глаз, чтобы скрыть от них своё волнение. – Не слышно же ни фига! – Сам Стивви к нам пожаловал, – торжественно объявил Майкл. – Я не верю своим глазам. А ты, Джо? Джанни улыбнулся и молча развёл руками в ответ. – Неужели вы ещё любите меня, сукины дети? – с наигранной грубостью спросил Стив. Вскоре они расположились у зажжённого камина, Вишня подкатил столик с напитками, а Майкл сбегал наверх и принёс гитару. И Стив впервые услышал, как он поёт. Майкл спел им много разных песен. Пел и те, которым научила его Тересита, и песни времён бурной молодости Джанни и Стива. Стив рыдал не стесняясь и шутливо требовал, чтобы Майкл принял участие в каком-нибудь телевизионном проекте. Потом они играли в «Монополию» и травили анекдоты. Говорили о женщинах. Об их красоте и грации, о выразительности взгляда. «Она так может посмотреть, что заводит с полоборота, скажи, Джан?» Делали поправку на собственную извечную погоню за идеалом, отмечали силу и горечь разочарования после расставания, вновь говорили о женской красоте и магии и пришли к единодушному выводу, что Господь создал своё лучшее творение по остаточному принципу. Долго смеялись по этому поводу. – Стив, а ты любишь свою жену? – спросил Майкл. – Не знаю. Уже не знаю. Всегда любил, а сейчас не знаю. Нам трудно вместе, это факт. – В чём причина ваших трудностей? – Я думаю, она не смогла простить мне, что я выскочка. Я же вылез, как чёртик из табакерки, да и зацепил её сразу, она и охнуть не успела. Ещё она мечтает, чтобы я был подкаблучником, исполнял её требования по первому зову и занялся политикой, как её рогатый папаша. Прямо зациклилась на этой идее. Говорит, что надо соблюдать незыблемые семейные традиции. А я не хочу – и всё! – Почему? – Хотя бы из-за тебя, к примеру… Но о политике это я так, к слову сказал. Дело, конечно, не в ней. На самом деле мы с Маршей очень разные, но оба не желаем мириться с этим непреложным фактом. – Два упрямца, – добавил изрядно выпивший Джанни. – Ты считаешь, что я неправ? – моментально отреагировал Стив. – Да. Не можешь жить – разводись. Всё-всё, я замолчал! II Они сидели возле потрескивавшего дровами камина почти всю ночь. У длинной барной стойки звенел стаканами Вишня, поблёскивала разноцветьем пышных веток по-холостяцки скупо украшенная ёлка, тихо перебирал струны гитары Майкл. Замолк было на мгновение, но Стив попросил его продолжать, если он, конечно, не устал. – Я устал, но, так и быть, ради тебя сыграю, – улыбнулся Майкл. – Играй, малыш. Играй. Так приятно тебя слушать. Правда, Джан? Джанни кивнул. Он был сильно пьян, но сдержан и молчалив. И абсолютно счастлив. «Идеальная ситуация для проявления идеальной дружбы, – борясь со сном, думал он. – Жаль, что так быстротечна. Всего лишь на одну ночь». Вновь говорили о женщинах. Вернее, говорил в основном Стив. – Как же они хороши! Открываешь журнал – а там на весь разворот глаза. И смотрят так, что внутри всё переворачивается. Как у них получается так смотреть – загадочно? Всю жизнь задавал себе этот вопрос. – По улицам вообще-то ходят совсем не загадочные создания, да и в журналах существует фотошоп и прочие ухищрения. – Это масса, Майкл. Те самые миллионы обывательниц, в глубине души жаждущих приобщения к элите. А в журнале – женщина-мечта, и я рад, что существует фотошоп и прочие, как ты выразился, ухищрения. Я хочу смотреть на красавицу и верить, что встречу такую когда-нибудь. Я за это их и люблю. За обещание. Чудесные создания. Правда, Джан? Подтверди, мать твою! – Да, они чудесны. Что ты уставился на меня, как на инопланетянина? Я же подтвердил. – «Д-я-а-а, они чюдестны», – передразнил Джанни Стив. – Смотри на этого педика, Майкл. Он даже не в состоянии нормально восхититься очевидным. Джанни мог бы рассказать им о всплывавшей в его воображении в моменты приближения оргазма картине. И не имело никакого значения, где и с кем настигала его высшая цель плотской любви – в постели с его подругой немецких кровей, с покорными и страстными смуглянками, доставляемыми для услады на остров, или просто в моменты мастурбации, которую он ненавидел и к которой прибегал в самых редких случаях, – картина была одна и та же. Девочка лет шестнадцати, с детским лицом и густой порослью на лобке. Не набоковская Лолита, тоненькая и несуразная, а девоженщина. Из тех, что рано созрели и готовы к спариванию чуть ли не с пелёнок. У неё низкая упругая попа, толстые ноги и пухлый рот будущей нимфоманки. А рядом он, зрелый и мудрый наставник, открывающий малышке путь во взрослый мир. Она смотрит на него влажными глазами, её рука ласкает готовую к спариванию вагину, стекает ниточка слюны по круглому подбородку.[1 - Текст изменён в соответствии со статьёй о пропаганде ФЗ.] «От таких картин, видимо, и бежали в пустыню средневековые схимники, – анализировал он свои видения. – Селились на скалах, питались собственными экскрементами и укрощали не плоть, как могли бы сказать они сами, если бы захотели говорить на столь щекотливую тему, а свою буйную фантазию». От тревожных мыслей, что он просто тайный педофил, избавляла собственная реакция на девочек с аналогичной его фантазиям внешностью, которых он мог встретить в любом месте – на улице, в магазине, в кафе или на прогулке в Центральном парке. Её просто не было, этой реакции. Скользнувший взгляд, автоматическая фиксация сходства, никакого волнения, никаких страстей. Как расскажешь про такое? Пусть даже самым близким ему людям? Кстати, Стив сразу предложит ему воплотить фантазию в реальность. – Не строй из себя целочку, – скажет он, блеснув шальным взглядом. – Отцеубийце ни к чему подобные кривлянья. Будь собой. Но в том-то и дело, что Джанни не хотел быть собой. – Почему же тогда многие из них такие страшные? – услышал он вопрос Майкла. – Не бывает страшных баб, Майкл, – пустился в разъяснения Стив. – Чего смеёшься? Ты просто не умеешь их готовить. Вот смотри. Берёшь страшную бабу и сильно любишь её. И она на твоих глазах превращается в красавицу. Вот и весь рецепт. Так просто. Правда, Джан? Правда, это просто? – Для некоторых – да. – И для тебя было бы просто, если бы ты хотя бы раз проявил добрую волю, чёртов педик. Надо было всего лишь проявить добрую волю. Это я тебе говорю – твой сыночек, ха-ха. – Ну и сыночек у тебя, Джо, – ввернул Майкл. Потом Стив рассказал о той самой светловолосой девушке, о которой говорил когда-то Джанни, и они дружно признали в ней Маршу, только на порядок моложе. «И на несколько порядков добрее», – добавил Джанни под молчаливое согласие Стива. – Майкл, а тебе что нравится в женщинах? – в свою очередь, спросил Стив. – Мне всё в них нравится. – В смысле? Можно подробнее, чтобы я понял, хе-хе-хе? – Можно. Но я сейчас только про хорошеньких женщин буду говорить, Стивви, ты уж не взыщи. – Я постараюсь, – подмигивая Джанни, сказал Стив. – Мне всё в них нравится. И как они ходят, и как стоят, и как прикусывают нижнюю губу, и как смеются, и даже как плачут. А ещё я балдею, когда они закуривают сигареты. Не курят – а именно закуривают, хотя курящих женщин я не очень-то люблю. Я же брезглив. – А при чём здесь брезгливость? – Мне начинает казаться, что их лёгкие под завязку забиты никотином, а в горле скапливается мокрота. – О мой бог! Майкл, тебя определённо надо показать специалисту! – Отстань. Со мной всё в порядке. Ну да, я псих, а кто сейчас не псих? Да я и не говорю, что не пойду с такой женщиной. Ещё как пойду. Но моя жена, например, курить не будет. Я решил это давно. – А что тебя больше всего привлекает в них? Грудь, губы, глаза – что именно? – Они тёплые… внутри, – смущённо морща нос, сказал Майкл. – А ещё их запах. Они так пахнут, что у меня иногда всё плывёт перед глазами. Я становлюсь как пьяный, понимаешь? – Ещё как, малыш, ещё как! III Они заснули уже под утро прямо там, где сидели. Майкл устроился на диване, а Джанни и Стив – в креслах. Не спал лишь Вишня. Убрав разбросанные во время ночного бдения предметы, он загрузил в посудомоечную машину грязную посуду и вышел на улицу – коротать оставшееся время с двумя парнями, сопровождавшими Стива во время его внезапного визита. – Это было лучшее Рождество в моей жизни! – сказал Джанни рано утром, когда они продрали глаза под пиканье будильника на смартфоне Стива. – И моё, если, конечно, не считать твоего храпа, – отозвался Стив. – Чёрт возьми, не хочу возвращаться домой. Хочу жить здесь, с тобой и мальчиком. Ладно, хватит лирических отступлений. Береги мальчишку, а я поехал. А, и вот ещё что. Пусть немедленно возвращается домой. Погуляли – и хватит. А ты езжай в свою Италию. Не вижу причин нарушать сложившийся уклад жизни. Это приказ, если кто не понял. Он с отеческой нежностью посмотрел на спящего Майкла и двинулся к выходу. – Заметил, как он скрытничает со мной? – уже дойдя до двери, спросил он. – Ты о той, что из аэропорта? – О мой бог, ну конечно, о ком же ещё? Тебе, поди, всю душу вывернул при этом. – Вот и не вывернул. Он и со мной немногословен, так что ты зря щекочешь себе нервы. – Тем не менее он более откровенен с тобой, чем со мной, – упрямо повторил Стив. – И не думай, что я ничего не вижу. Я всё вижу, всё. Думаешь, не понял тогда, на острове, что вы все что-то скрывали от меня? – Скрывали? И кто это – «мы», позволь поинтересоваться? – Скрывали-скрывали. Кто, спрашиваешь? Ты, Майкл и этот сукин сын Оскар. Думаешь, я ничего не заметил? Думаешь, Стив не видит дальше своего носа, потому что стал жирным богатым ублюдком? – Ну, есть немного. – Хватит, Джан! Что там было? Колись, если ты мужик, конечно. – Ничего такого, что стоило бы твоего внимания, Стивви. – Ты же знаешь, я не отцеплюсь, пока ты мне не скажешь. – Без проблем. Оскар спустился в каюту к Майклу и уговорил его. Стив подошёл к Джанни очень близко. Медовые глаза сузились, голос охрип от волнения, кожа на лице приобрела характерный для эмоциональных потрясений бледный оттенок. – На что уговорил? – тихо спросил он. – Да не переживай ты так. Я бы доложил тебе, если бы посчитал нужным. Он уговорил Майкла на минет. – На… Так, стоп! Кто кому делал минет? – Стив, что с тобой? Оскар Майклу, конечно. А ты что подумал? – Вот с-с-сукин сын! Почему ты скрыл это от меня? – Майкл попросил. Не позорь, говорит, меня перед Стивом. – Ему понравилось? – Нет. Он сказал, что вообще не очень любит этот вид сексуального общения. – Не любит? Впервые такое слышу. А-а, я понял. Брезглив, и всё такое. – Да. Что-то в этом духе. Но он сказал, что борется с собой. – И как после этого не показать его специалисту? Приеду после каникул и займусь его психикой. Нет, ну каков сукин сын этот Оскар! Погоди, а с Артуро он не из-за этого подрался? – Не подрался, а избил. Да, из-за этого. Заявил ему прямо в лоб, что отсосал Майклу, Артуро вспылил, хотел его ударить – ну и огрёб по полной. Я же говорил с ним, и с Оскаром говорил. Предложил ему убираться в отставку, и он, как видишь, так и сделал. – Теперь всё стало на свои места. Ладно, чёрт с ним, с этим Оскаром. Он парень умный, будет молчать, и вообще… Майкл тоже о нём вроде не вспоминает. Или вспоминает? – Нет. При мне, во всяком случае, ни разу не вспомнил. – Вот и отлично. И ещё. Я скажу тебе кое-что сейчас. В это время с крыльца в дом заглянул Вишня. Увидел, что Джанни и Стив беседуют, стоя почти у порога, и так же осторожно прикрыл за собой дверь. – Ты хотел что-то сказать. – Да. Я сейчас понял, что мне противопоказаны визиты сюда в ситуациях, подобных сегодняшней. – Не понял. – Я нанёс визит в твой дом, ну, не нанёс, а просто вломился к тебе без приглашения, а потом сидел тут всю ночь в вашей славной компании. – И что? – А то, что мне нельзя так поступать. – Интересно, почему? – А потому, что и вы, и всё, что с вами связано, – часть другой жизни. И главный офис той, другой жизни – не здесь, у тебя дома, а на острове. И смешивать две такие разные жизни – это приближать момент выбора, а в том, что когда-то он наступит, я с некоторых пор перестал сомневаться. Прошлое не отпускает меня, а я ещё и сознательно помогаю ему затянуть меня в свои сети. – Вот оно что. – Не говори больше ничего. Я знаю, что ты скажешь. Да, я думаю только о себе. Да, я законченная эгоцентрическая скотина. Да, всё остаётся по-прежнему. Майкл у себя, и общаетесь вы только на острове. Пока, во всяком случае, будет так. Счастливого Рождества, парни. Рад был пообщаться. Побег I Стив вернулся домой, когда мглистое зимнее небо обрело ровный светло-серый цвет, а на дорожках парков, невзирая на праздник, уже появились одержимые бегом люди. Он зашёл в холл, шумно играя с радостно встретившими его псами. Возня с животными разбудила прикорнувшую на расположенной справа от входа обитой китайским шёлком банкетке Маршу. Бледная, с тёмными кругами под глазами, она успела распустить сложную причёску и переодеться в ночной халат-кимоно, но не смыла макияж, отчего кожа на её лице выглядела несвежей. Стив приветствовал её, шутливо взяв под козырёк. – Мне жаль, дорогая, что я разбудил тебя. Не знал, что ты перенесла в холл нашу спальню. – Я никуда не поеду с тобой, Стивен Гордон Дженкинс. И я не разговариваю с тобой. Спасибо за Рождество, – холодно сказала Марша и, демонстративно отвернувшись от него, пошла в направлении широченной, выполненной со скульптурным изяществом лестницы, ведущей на второй этаж. – На здоровье, сладкая, – крикнул ей в спину Стив. – У нас свободная страна. Не хочешь – как хочешь. – Фигляр, – не оборачиваясь, сказала она. – Стерва, – кривя лицо, буркнул Стив. Но они, конечно, поехали и даже улыбались друг другу в аэропорту, когда влились в общую весёлую компанию близких подруг Марши, во главе которых стояла веселушка Скинни. Имидж прежде всего. Не правда ли, Марша? Тем более что Стив вновь, как и в прежние времена, сделал всё, чтобы загладить перед тобой свою вину, включая бурную ночь любви накануне. Видит бог, она заставила его долго уговаривать себя, зато поездка оказалась удачной как никогда. Любовь по ночам, аромат поданного на серебряном подносе кофе, совместные занятия йогой, прогулки по окрестностям. Он, фонтанирующий шутками. Её сдержанные улыбки в ответ. Глядя на родителей, расслабились и дети. Мелисса прекратила ссориться по пустякам со своим парнем и вспыхивать, как спичка, по любому поводу, а Тед наладил отношения со Сьюз, и она даже прилетела в Европу следом за ними. Да, всё шло хорошо как никогда до того самого телефонного разговора, когда Стиву сообщили, что Майкл сбежал. II У Майкла и в мыслях не было сбегать, и, возможно, именно поэтому охрана и прошляпила его во время очередного выхода в город. В тот день была ужасная погода, с неба сыпал мокрый снег, с Гудзона тянуло промозглым, стылым ветром, хотелось спать или смотреть кино по кабелю, но Майкл всё же решил «прошвырнуться», как он сам выразился, по центру и попутно посетить FAO Schwarz. – Чего ржёте? – меланхолично поинтересовался он у посмеивающихся над его выбором охранников. – Мне там кое-что нужно. – Памперсы, – загоготал один из них. – И молочко в бутылочках, – подхватил второй. – И слюнявчик не забудь, – посоветовал третий. – Смейтесь-смейтесь, – отбивался Майкл. – Это вам памперсы нужны, придурки. – Гы-гы-гы-гы… Нагруженные деревянными скульптурами-болванками для раскраски вручную, ради которых Майкл и пришёл в магазин, куда наведывался регулярно просто потому, что там была комфортная для него атмосфера, они уже двинулись по направлению к выходу, когда толстый Джош из штата Иллинойс издал свой фирменный боевой клич. Мама Барбара до такой степени гордилась умением семилетнего Джоша издавать громкие звуки, что привела сына на телевизионный конкурс «Кто громче всех крикнет», несмотря на то что возраст участников начинался от шестнадцати лет. И сильно возмущалась, когда Джоша не допустили из-за возрастных ограничений, и даже обратилась с жалобой в суд. Судья счёл, что организаторы конкурса обязаны возместить моральный ущерб, нанесённый юному дарованию отказом в участии, поэтому Джошу и досталась оплаченная полностью поездка в Нью-Йорк на рождественские каникулы. Джош вовсе не собирался кричать в магазине, но так уж сложились обстоятельства, что он всё же не сдержался и закричал «Й-е-х-х-х-у-у-у-у-у!!!», когда увидел настоящий индейский вигвам, а подле него – живого индейца в полном боевом облачении. Клич Джоша вызвал у посетителей, включая нескольких заплакавших от испуга детей, состояние, близкое к панике, и заставил обернуться в его сторону всех, кто находился в магазине, – и продавцов, и посетителей, и парней из охраны Майкла. Не обернулась лишь мама Барбара. Подумаешь – крикнул. Джош и не так может. Когда Майкл, тоже обернувшийся на орущего Джоша, заметил, что парни смотрят в другую от него сторону, он как раз собирался покинуть магазин. Ничего личного, как говорят в таких случаях. И парни из низового звена агентства тут были ни при чём, и конкретной цели сбежать в конкретное место у Майкла не было, и жилось ему по-любому лучше, чем раньше, хотя бы потому, что уже не так страшно было ходить по улицам. Но он всё равно удрал, как только понял, что у него есть несколько секунд, чтобы добежать до двери, ведущей в служебную часть магазина, и остаться при этом незамеченным. Пробраться же на выход, а затем покинуть территорию с видом спешащего по срочному делу работника было для него почти плёвым делом. III Парни искали Майкла везде. И по всем этажам, и на той самой территории, через которую он сбежал, сначала сами, затем, быстро перестав надеяться на собственные силы, с помощью других. Когда просмотрели записи с видеокамеры, обнаружили промелькнувший в направлении подсобной двери силуэт, а следом получили и эсэмэску, в которой Майкл просил не беспокоиться и обещал вернуться, как только найдёт подходящие памперсы. Он так и написал. «Не держите на меня зла, парни. Вернусь, когда найду подходящие памперсы». Пришлось звонить на Капри, где Джанни отдыхал в компании скучавшего Вишни. Услышав, что Майкл скрылся в неизвестном направлении, Джанни поначалу подумал, что его разыгрывают, а когда понял, что нет, распорядился поднять на ноги всех, кого ещё не успели поднять, перевернуть вверх дном всё, что не усели перевернуть, и искать везде, где можно и нельзя искать: в музеях и библиотеках, в галереях и на рынках, в полицейских участках и моргах, в больницах и ночлежках, в аэропортах и на вокзалах, в небесах и под землёй. А сам вылетел домой ближайшим рейсом. В воздухе он ещё надеялся, что Майкла найдут, и надеялся ещё несколько часов после прибытия в Нью-Йорк. А когда надежда растаяла, набрал номер Стива. Дженкинсы с друзьями как раз прилетели в Лондон из путешествия по Китаю. Они расположились в персональных апартаментах семьи в RITZ, и Стив даже успел принять душ и переодеться, чтобы спуститься к ужину, когда смартфон подал голос. Рингтон был от Джанни, и Стив сразу понял – что-то случилось, потому что Джанни никогда не беспокоил его во время отпуска без особой надобности. – Джан? – Стивви, тут Майкл пропал. – Что? Что ты сказал? Бледный, с бешеными от нервного напряжения глазами, он набрал номер, чтобы отдать распоряжение насчёт немедленного отлёта, и только потом вспомнил, что находится в помещении не один. Обернувшись, взглянул в сторону всё это время молча наблюдавшей за ним и тоже одетой к ужину в любимом ею стиле элегантного шика Марши, вздохнул и полным сожаления голосом сказал, уже зная, что она не поверит ни единому слову: – У меня неприятности, дорогая. Он не видел, как затряслись её губы, поскольку вообще уже ничего не видел перед собой, и даже не запомнил, сколько времени ушло на полёт и был ли этот полёт вообще – или ему показалось, что он летит. И как оказался подле дома, где жил Майкл, тоже не помнил, и пришёл в себя, только когда ворвался в опустевшую квартиру, в которой уже второй час поджидали его появления Джанни и охранники. Трое понурых, как побитые псы, парней выстроились в ряд в залитом светом белоснежном пространстве зала. – Вот это и есть тот самый человеческий фактор, Джан, – сказал Стив, выслушав отчёт об исчезновении Майкла. – Помнишь, я всегда боялся его – и был, чёрт возьми, прав. Мудаки упустили мальчика, потому что расслабились. А всё потому, что ты не позволил следить за ним как следует. – Ты не особенно и настаивал, Стивви. Кто тебя остановит, когда ты по-настоящему чего-то хочешь? Я всего лишь не рекомендовал превращать его жизнь в кошмар. – А я вдруг решил, что ты прав, – прервал его Стив. – И что? Где сейчас мальчишка? Где его искать? ГДЕ ЕГО ИСКАТЬ, Джан?! Стив наклонился и спросил его на ухо: – А можно прямо сейчас перерезать им всем глотки? Я не могу их видеть! Они должны умереть, мать твою! Сохраняя невозмутимое выражение лица, Джанни прошептал: – Нет, Стив, нет. У парней не было задания удержать его от побега. Их наняли для его безопасности. Это кардинально разные установки, согласись. И я не разбрасываюсь агентами направо и налево. Они мне, точнее тебе, слишком дорого обходятся. Виноваты только ты и я. Стив выразительно взглянул на Джанни, но тот упрямо повторил: – Только мы, Стивви, только мы. И потом, три трупа для публично живущего Стива Дженкинса – слишком большой риск. Да и в магазине они засветились. Успокойся. – Да, – громко сказал Стив. – Ты прав. Мы виноваты в его побеге. Ты и я. А они, – он кивнул в сторону парней, – конечно, не виноваты. Они вообще маленькие детки, и им надо выдать по леденцу. Кстати, почему эти рожи ещё здесь? – Прости нас, босс, – набравшись смелости, заговорил один под нестройное поддакивание остальных. – Всё шло как обычно, и никто не мог подумать, что Майк выкинет этот финт. Да мы всего лишь на секунду отвернулись. На крик. Какой-то сумасшедший ребёнок стал кричать, будто его режут. Мы просто отреагировали – мало ли что, может, нужно действовать?! И потом, Майк – уже взрослый парень. Просто сбежал, чтобы погулять. Он так нам и написал в эсэмэске. Вернётся, куда денется… – А если мальчишку похитили? – издевательски-светским тоном спросил Стив. – Или его уже нет в живых? Ты, и ты, и ты тогда тоже будете убеждать меня, что он просто сбежал, чтобы погулять? Вы все уволены. Вон отсюда! Он не стал ждать ответа и, демонстративно отвернувшись к широкому окну, сделал вид, что изучает развернувшийся за ним впечатляющий городской пейзаж. Разговор завершил Джанни: – Не забудьте помолиться, что сохранили в целости свои шкуры, – негромко сказал он и исподтишка подмигнул им, но не как мог бы подмигнуть «свой парень», а холодно, чуть дёрнув веком. Джанни не собирался никого увольнять. Только не это. Осторожность прежде всего, и вообще, подготовка персонала слишком дорого обходится агентству, чтобы увольнять парней по любому поводу. Подумаешь – упустили. Малыш просто умнее всех, и Стив отлично это понимает. Явно воспрянувшие духом парни тут же исчезли, и, как только в холле послышался звук закрывшейся за ними двери, Стив подскочил к Джанни и, схватив его за плечи, жарко зашептал: – Д-ж-а-а-а-н, что делать, что делать? А если мы не найдём его? Что делать, Джан? Куда бежать, где искать? Он не выходит на связь, и это может означать что угодно. Вместо ответа Джанни предложил ему выпить и получил короткое согласие. Незаметно присутствовавший в комнате Вишня быстро приготовил два стакана со льдом, плеснул в них виски и отдал один Джанни, второй Стиву. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/elya-dzhikirba/lilovyy-ray-roman-tom-vtoroy/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Текст изменён в соответствии со статьёй о пропаганде ФЗ.