Подъезд

Подъезд Наталья Василевская "Подъезд" можно отнести к романтической фэнтези, хотя события складываются таким образом, что эту историю можно воспринимать, как реальную, но весьма загадочную: она о жизни соседей, живущих в подъезде старого дома, на судьбы которых наложил отпечаток случай, произошедший много лет назад. Ужасный поступок, преступление, совершенное одной из соседок, привело к проклятию нескольких поколений. Когда события давно минувших дней стали известны потомкам, компания друзей приступает к решению этой проблемы: с приключениями, неожиданными поворотами, юмором, что в итоге приводит к прекрасным изменениям в их жизни. Наталья Василевская Подъезд 1 Странная выдалась осень: после проливных дождей и холодных шквалистых ветров в сентябре неожиданно разгулялось бабье лето, лаская город теплыми лучами солнца. Под ними с удовольствием нежились бездомные коты и собаки, развалившись на пыльных тротуарах и клумбах с пожухлой травой. Деревья скучали в ожидании листопада, и легкий бриз с моря изредка приносил долгожданную прохладу. Биологические часы подсказывали: пора остыть, надеть уютные свитера, удобную обувь и побродить под зонтом, но лето продолжалось в этот последний день октября. По оживленной улице, ведущей к площади, шел человек. Приглядевшись, можно было догадаться, что за легкой походкой и беззаботным видом скрывается проблема с недосыпанием, недоеданием и социальным статусом. Из-под черной широкополой шляпы, которая никак не вязалась с поношенным спортивным костюмом и стоптанными сандалиями, выбивались длинные волосы, собранные в хвост. Заметив в толпе прохожих хорошенькую девушку, он на мгновение останавливал на ней равнодушный взгляд, чудесным образом проникающий под сердце, заставляющий смутиться, и вспыхнуть румянцем. Сделав несколько шагов, красавица оборачивалась и созерцала спину бродяги, а также две резиновые перчатки, торчащие из карманов штанов. Над площадью, окруженной старинными зданиями с арочными окнами и балконами с коваными решетками, возвышался памятник Екатерине Великой. Молодой человек, отвесив легкий поклон, тихо поприветствовал каменную императрицу: – Здравствуй, Катя… Заняв свободную скамейку, и, развалившись на ней, он мгновенно уснул, прикрыв лицо шляпой. …По заснеженной равнине мчалась тройка лошадей, увлекая за собой экипаж на полозьях, украшенный позолоченными вензелями. Кучер, в тулупе с вышивкой, залихватски щелкал кнутом и задорно покрикивал: – Давайте, милые! Давайте, хорошие! Из-под копыт вороных фонтаном бил снег, искрясь на солнце; от шкур, блестящих как китайский шелк, валил пар. Скакуны стремительно приближались к замерзшему озеру, нарушая тишину бескрайних степных просторов веселым звоном колокольчиков. Возле проруби – в дубленке, валенках и нахлобученной на глаза белой чабанской папахе, сидел он – человек со скамейки. – Тпруу! Стой! – крикнул розовощекий кучер. Из кареты ловко выпрыгнули два лакея в красных ливреях, следом вышла Екатерина Великая, опираясь на плечо камердинера в парике с буклями. В шубе из белого песца и с короной на голове, усыпанной бриллиантами, государыня напоминала располневшую снежную королеву. – Костик! Чем ты занимаешься в рабочее время? – поинтересовалась она, приближаясь к полынье. – Рыбу ловлю, Катюша, – ответил рыбак, ослепленный блеском диамантов. – Кошку будешь кормить? – У меня нет кошки. И дома, и работы нет, Катя, – пожаловался Костик. – А зачем тебе тогда рыба? – Проголодался, два дня ничего не ел. Императрица нахмурила густые брови, и отдала распоряжение: – Любезный друг, выпиши ему кошку. Смачно плюнув на гусиное перо, камердинер нацарапал что-то в огромном блокноте, и, хитро ухмыльнувшись, подмигнул рыбаку. Екатерина подошла к проруби, уставилась на темную воду и произнесла басом: – Запомни, Костик. Главное в женщине – это ухоженные руки. – Неужели? Даже не предполагал, – удивился Константин, насаживая на крючок вертлявого червяка. – А в мужчинах, что главное? – Умная голова, болван. Книги надобно читать, в библиотеку ходить, а не по бабам шастать. – Так я, Катя, уже исправился: библиотеку раз в месяц посещаю и с бабами не вожусь. Императрица скривилась, и, замахнувшись, огрела рыбака веером. Папаха слетела с его головы, и плюхнулась в воду. Костя открыл глаза. Екатерина, окруженная сподвижниками, горделиво стояла на фоне потемневшего неба. Оглянувшись по сторонам, и, заметив свою шляпу, стремительно летящую вместе с желтой листвой в сторону моста, он пустился вдогонку. Внезапно беглянка остановилась у мусорного бака. Бродяга вернул ее на голову, и, как опытный хирург, надев резиновые перчатки, принялся за дело, ловко вытряхивая пакеты, из которых сыпался мусор: объедки, арбузные корки с семечками, рыбьи головы и дырявые носки. Один был туго завязан на узел. Костя резким движением разорвал плотный целлофан и извлек, стопку книг. К ней был прикреплен лист бумаги с указанием: «В библиотеку». Задумавшись, он опустил глаза и увидел у своих ног черную кошку, наблюдавшую за ним огромными изумрудными глазищами. Ее густая, длинная шерсть хаотично развевалась на ветру. Костик вспомнил сон… – Привет! Ты от Кати? Кошка перевела спокойный и уверенный взгляд на книги, грациозно повернув красивую голову. Мужчина, сняв перчатки и отправив их в мусорный бак, поднял пушистую красавицу и заглянул ей под хвост. – Что я делаю, киса? Или ты кис? Обследовав кошку, он вздохнул, и прижал теплое тело к груди. Первые капли холодного дождя темными кляксами расплылись на асфальте. – Спасибо, Катя. Я оценил твою щедрость. Ну, что, милая? Кажется, я знаю, куда нам нужно идти. Костик взял свои находки и пошел, опустив голову, сопротивляясь порывам встречного ветра. Кошка послушно сидела на руке, и с жадностью вдыхала воздух, в котором смешался запах морских водорослей и увядших осенних цветов, политых дождем. Ее раскосые глаза блестели, уши подрагивали, ловя звуки улицы. Внезапно она запустила когти в плечо мужчины, громко замурчала, и, словно извиняясь, боднула в висок. – Ну, ты! Прекращай! Мне же больно! – возмутился бродяга, и прибавил шагу. Лето стремительно покинуло город, уступив место загулявшей осени. Миновав мост под проливным дождем, странного вида человек с книгами и с кошкой на руках, толкал щуплым туловищем массивную дверь, которая никак не хотела поддаваться. Наконец, она распахнулась, и мужчина исчез внутри старого здания. – Здравствуй, Костик! Что там на улице? Задуло? – глянув на посетителя поверх очков, спросила пожилая вахтерша. – Не то слово, тетя Паша. Лада у себя? – А где ж ей быть? Что-то ты исхудал совсем. – Так не кормит же никто. – Эх, Костя. Бить тебя некому. – Бить есть кому, но я бегаю быстро. – А что это у тебя? Черное… – Презент. Одна серьезная женщина подарила. Костик направился в конец коридора и постучал кулаком в дверь. Не дожидаясь ответа, он вошел в библиотеку. – А вот и я! Привет, дорогая! Заждалась? – Угу! Ночами не сплю и все думаю: где тебя черти носят? – не глядя на посетителя, ответила молодая библиотекарь, продолжая что-то писать, старательно выводя буквы. Мужчина осторожно опустил кошку на пол. Она подняла на него зеленые глаза, медленно моргнула, и, вильнув мокрым хвостом, скрылась за книжным стеллажом. – Что пишешь? – с облегчением вздохнув, поинтересовался Костя, и поставил стопку книг на стол. – Заявление на отпуск. – Кофе угостишь? – Гость плюхнулся в кресло у окна. – На улице дождь как из ведра льет, а я зонтик не захватил. – На свалке нашел или грабанул квартиру? – насмешливо спросила Лада, включая электрический чайник. – Какая тебе разница, любовь моя? Ты ж мне за них не платишь, а у меня появился повод осчастливить тебя внезапным визитом и заодно выпить кофейку. Кстати, печенье есть? – Даже бутерброд с колбасой есть и яйцо. Как чувствовала, что ты явишься, в обед не доела. – Ты – святая женщина, – Костя внимательно наблюдал за подругой. Она достала из-за оконной рамы блюдце с едой, накрытое салфеткой, и поставила перед гостем. – А сигареткой, для ощущения жизненного благополучия, угостишь? Девушка смерила приятеля презрительным взглядом, вынула пачку из сумки и небрежно кинула ее на журнальный стол. Костя принялся уминать бутерброд, поглядывая в сторону прохода между стеллажами. – Так, понятно. Женский набор, – сказала библиотекарь, рассматривая книги. – Любовь-морковь…Плач брошенной нимфетки… Домашнее консервирование… пригодится. Наш ребенок… – Лада полистала брошюру, и, захлопнув, молча положила на стол. – А это что? Спиритизм. Познание тайн Вселенной. Интересно… – Магия, колдовство, спиритизм – чушь собачья. Игры для психопатов и неудачников. Я все хотел спросить. Тебе не страшно целыми днями находиться среди этой массы книг: мыслей, фантазий, воспоминаний, улетевших неведомо куда, грешных душ? Жуткое место – эта твоя библиотека. На кладбище все понятно: физиологический процесс завершен, и контейнер для души, получив номер в амбарной книге, спрятан в надежном месте, чтобы родственники могли его безошибочно найти, и раз в год, сидя на лавке, жевать котлеты, пить водку и вспоминать смешные истории из жизни покойника. А здесь мне всегда не по себе, если честно. – Хватит чушь нести. Ешь быстрей, мне домой пора, коты голодные сидят. – Покурим и пойдем. А ты замуж выйдешь за меня когда-нибудь? Костя с удовольствием сделал глоток кофе, и, затянувшись, выпустил каскад колец из дыма. Лада изобразила на лице гримасу, похожую на улыбку. – Мне тебя не прокормить на свою зарплату. Поторопись, нужно уходить. – Там же дождь. Давай посидим, пообщаемся, а потом я тебя провожу. – У меня есть зонт, – сухо ответила девушка. Она принялась расчесывать густые волосы цвета зрелой пшеницы, кокетливо рассматривая себя в зеркале, затем накрасила губы коралловой помадой и припудрила носик. Костя с интересом наблюдал за ловкими движениями ее рук. – Женщина, мне интересно, а почему ты не стареешь? С такой роскошной фигурой сидишь целыми днями за столом. Тебе не обидно? – Обидно, что мне предлагает обсудить достоинства моего телосложения циник и бомж. – Какая ты злая, однако. А я планировал прожить с тобой всю свою жизнь. – И поэтому переспал с тупицей Синицкой после выпускного вечера? – Почему с тупицей? Она, между прочим, окончила торговый техникум. А вторая моя жена… – Вот только не надо меня посвящать в родословные твоих жен. Мне и так скучно. Вставай, пора идти. – В тебе говорит ревность, – Костя закинул ногу на ногу, развалившись в кресле. Из-за стеллажа выглядывала кошачья мордочка. – Кстати, а мыши в библиотеке есть? – Мыши? С чего ты взял? – нахмурившись, удивилась Лада. – А почему у тебя кошка тут бродит? – Ты спятил? Какая кошка? – Вон та, черная с хвостом. Лада медленно повернула голову, и вскочила со стула. – Только не это! – прошептала библиотекарь, растерянно глядя на животное. – Женщина, а почему твои руки в таком жутком состоянии, все в царапинах? Ты, очевидно, не в курсе, но я тебе скажу: красивые и ухоженные руки – это очень важно. Лада изменилась в лице и, прошипела: – Вон отсюда! Вон! Тупое ничтожество! И чтобы я тебя здесь никогда больше не видела! На ее лице вспыхнул румянец. – Проваливай и забудь сюда дорогу! – крикнула она бегущему к дверям Костику и опустилась на стул. – Нет! Это никогда не кончится, – девушка рассматривала нежданную гостью, сидящую у ее ног. – Откуда ты взялась, детка? Ты замерзла и пришла через форточку? Какая славная! Кошка внимательно слушала Ладу, глядя на ее очки. Внезапно она запрыгнула к ней на колени, и, коснулась мокрым носом щеки. Девушка обняла пушистую красавицу, и вновь, как прежде, пришло необыкновенное чувство радости и восторга. Вахтерша отвлеклась от вязания и покачала головой: – Уходишь, Ладушка? Ну и мерзавец, твой Костик. Ему женщина кота подарила, а он тебе его подсунул. Мужик, одним словом. Все они без царя в голове. – Он не мой. До свидания, тетя Паша. Библиотекарь положила ключи на стол и вышла на улицу. Промозглый ветер продолжал срывать листву с ветвей деревьев, разгоняя прохожих по теплым квартирам, в уютные кухни и на диваны с пледами. – Пойдем домой. Я тебя познакомлю с бабушкой. Какой кошмар, – вздохнула Лада, перепрыгнув лужу. Девушка вспомнила, как много лет назад они с Костей бродили по улицам города и строили планы на будущее. Был теплый майский вечер, в воздухе парил дурман цветущих акаций, и впереди была целая жизнь. А потом она два года с маниакальной настойчивостью изгоняла любовь из своей плоти. Любовь упиралась, рвала нервы, сосуды, топтала вены и артерии, предсердия и желудочки, выливалась слезами в подушку по ночам, застревала комом в горле, и в итоге Лада оказалась на приеме у врача, который с равнодушным видом выявил невроз и прописал настойку валерианы. По дороге домой девушка увидела рыжего котенка, сидящего на крышке люка. Малыш неистово орал, открывая розовую пасть, и пытался разглядеть окружающий мир. Через минуту он оказался в сумке, где притих, уткнувшись мордочкой в носовой платок. Любовь внезапно успокоилась и тихо вышла из тела. Какое-то время Лада прислушивалась к себе, ощущая внутри пустоту и холод, но боль уже не беспокоила. Она начала спать по ночам, прижимая себе мурчащий пушистый комок, который быстро прибавлял в весе и вскоре превратился в наглого, своенравного кота, постоянно гуляющего по крышам. Ей очень не хотелось расставаться с чувством умиления, когда рядом на подушке, припав мокрым носом к ее щеке, сопит маленькое беззащитное существо, теплое и мягкое. Поэтому, она периодически подбирала бездомных котят и приносила их домой. Бабушка Лады, Ольга Ильинична, после неудачного опыта внучки в любовных отношениях, собрала соседей и суровым тоном распорядилась не лезть ей в душу, не давать глупых советов и оставить девушку в покое, пока она будет справляться со своей бедой. Новые коты, появляющиеся в доме, не вызывали восторг у старушки, но она молча проявляла терпение. Позже не обошлось без мимолетных романов, которые еще больше затянули беднягу в оригинальное хобби. Первый ухажер был до смеха глуп, второй патологически жаден, а третий до безобразия неряшлив. Когда в доме появился пятый кот, Ильинична встревожилась, и, усадив Ладу на диван, заявила ей о своем протесте и намерении снова отправить ее к доктору. Внучка, выслушав ультиматум, попыталась выдавить из себя слезу, но отступила, поклявшись, что с котами покончено навсегда. – Что сейчас будет! Кошка вдруг мяукнула. – Ты меня успокаиваешь? – Лада засмеялась и прибавила шаг. Они шли по вечерним улицам, встречая редких прохожих, спешащих домой. На тротуар падал теплый свет фонарей, за занавесками суетились люди, занимаясь домашними делами, готовясь к выходным. Неожиданно кошка вздрогнула, и, вытянув шею, пыталась заглянуть в окно, из которого доносилось: «Michelle, ma belle»… – Что с тобой? Тебе знакома эта песня? Мне она очень нравится. Привстав на цыпочки, Лада увидела пожилую пару, сидящую за круглым столом. В комнате, освещенной торшером, было красиво и уютно. Мужчина с женщиной держали в руках бокалы с шампанским, и, улыбаясь, смотрели друг на друга. «Michelle, ma belle»… – тихо пели Битлз. – Милая, а давай назовем тебя Мишель! Какое подходящее имя для такой красавицы. Мишель… Замечательно. Знаешь, я живу в подъезде старого дома. На первый взгляд, ничего особенного в нем нет. Мои соседи – обычные люди, не похожие друг на друга, но нас объединяет одно интересное обстоятельство. Все жильцы – потомки тех, кто впервые поселился в нем. Представляешь? Столько лет прошло, а мы ходим по той же мраморной лестнице. А еще в подъезде есть огромное зеркало – наша гордость. Разглядеть в нем уже ничего нельзя, но когда я иду мимо, всегда думаю: оно видело моих предков. Согласись, это удивительно… Лада рассказывала Мишель про соседей и про то, что каждую пятницу по давней традиции, передавшейся от родителей, а тем – от их родителей, жильцы подъезда ужинают вместе. – Иногда мы спорим, ссоримся и даже хамим друг другу, но почему-то никто в серьез не обижается, не злится. Мы отлучаемся на работу и опять возвращаемся в подъезд. К нам не приходят гости, у нас нет друзей, у нас есть только мы. И даже те, кто попал к нам в разное время, выйдя замуж или женившись, становятся такими же заложниками этого непонятного явления. Наши квартиры не закрываются на замки – это не принято, и если кто-то не успел приготовить обед, может совершенно спокойно заглянуть в холодильник соседа и перекусить. Пять моих котов, я тебя познакомлю с ними, ведут себя абсолютно нормально, в отличие от нас. У каждого из них есть своя личная жизнь. Они уходят по делам, на свидания, исчезают на неделю, а то и на две, возвращаются с разорванными ушами, с блохами, бродят по подъезду, гадят, где им вздумается. А еще забегают во все квартиры, как к себе домой. В этом они похожи на нас. Мы – странные люди, согласись, Мишель. Кошка тихо сидела, устроив лапы на плечах Лады. – Нам очень скучно жить, только мы не показываем вида. Какие-то мы непутевые. Ну, вот и пришли… Не пугайся, если бабушка начнет кричать. Она тоже несчастная. У нее болят ноги, и она похоронила моих родителей. С котами не ссорься, вы поладите, они миролюбивые. Как хорошо, что меня никто не слышит! Что я несу?! Ну и денек… Лада толкнула коленом дверь и вошла в прихожую. В квартире пахло жареной рыбой. Сквозь шум воды и звон посуды пробивалось бормотание теледиктора. – Мишель, побудь здесь, пожалуйста. Кошка послушно присела на половик, обвив себя роскошным хвостом. Девушка направилась к кухне и облокотилась о дверной косяк. – Почему так поздно? С тобой все в порядке? Бабушка внимательно посмотрела на Ладу. Внучка поправила воротник ее байкового халата, и глубоко вздохнула: – Бабуля, скажи мне честно… Она замялась, не зная, что говорить дальше. Старушка медленно присела на табуретку. Обе молчали, диктор из телевизора сообщил: – И о погоде… По городу и области объявлено штормовое предупреждение. – Говори…где? – тоном следователя по уголовным делам, выдавила из себя бабушка. – Там сидит… Внучка указала пальчиком в сторону входной двери. Старушка с трагическим выражением лица уставилась в пол. – Ба, там холодно и дождь льет… Лада замолчала, поймав ее суровый взгляд. Взяв палочку, стоящую у стены, бабушка медленно поковыляла в коридор. Мишель сидела, не шевелясь, на коврике, как статуэтка из антикварного магазина. – Черный? Именно его нам и не хватало для полного счастья. Я поняла. Это не ты их находишь, а они тебя. И с этим ничего не поделаешь. Кому-то суждено детей рожать, кому-то богатым быть, кому-то петь, танцевать, писать книги, а твой удел – котов подбирать. Поздравляю, милая. – Это она. Ее зовут Мишель, – уточнила Лада. – Мишель? – женщина удивленно подняла брови, и собралась было что-то сказать, но вместо этого уставилась на кошку. – Надо же… ну, проходите. Здесь моя спальня. Вон диван, на нем вам будет удобно. Фикус просьба не обжирать. Там у нас кухня. На столе не валяться, в мусорное ведро не лазить. Завтрак в семь утра, ужин – когда явитесь. Бабушка подошла к окну и отодвинула штору. – Сейчас придут ваши соседи. – Ба, прости меня. Это в последний раз. – Не переживай, Лада, это точно последний раз. Мне недолго осталось. – Ты сейчас специально сделала мне больно или у тебя случайно вышло? Старушка открыла форточку и обратилась к кошке: – Вот так и живем, Мишель… В коридоре скрипнула входная дверь. – Эй, вы где? Ух ты, как рыбка пахнет! Ольга Ильинична, это бычки? – Нюма, проходи. Мы в спальне. На пороге появился мужчина в махровом халате, с увесистым золотым жгутом на шее, и с черными глазами, напоминающими крупные маслины. – О! Это что за уголек? Очевидно, новый жилец? Ильинична, вы уже приняли корвалол? – Это Мишель, познакомься. – О! Мишель – мастер спорта по ловле мышей. Хорошая кошка, породистая. Короче, вы идете? Все ждут. Есть хочется. Мы у Женьки сегодня. – Я не иду на ужин, ноги на погоду разболелись. Ильинична взяла Мишель и усадила ее на колени, Нюма с Ладой отправились на кухню, прикрыв дверь. – Это что за номер? Она тебя не била? – Я думала, она меня вообще прибьет, уж к врачу точно отправит. Но про врача пока молчит и как-то странно себя ведет. К чему бы это? – К дождю. Пошли, у меня сейчас голодный обморок будет. Лада вынула из холодильника бутылку водки. – Держи. Забирай рыбу и иди, я сейчас… Нюма вышел за дверь, а Лада вернулась в комнату бабушки. Ильинична сидела на диване, и гладила Мишель по голове. Девушка присела на корточки, и заглянула ей в глаза: – Ба, скажи мне, что все хорошо. Ну, или скажи, что я псих, и мне пора к доктору. – Тебе пора на ужин. Не пей много. Лада подошла к двери и обернулась. – Все хорошо. И то, что с тобой происходит, не имеет никакого отношения к медицине, – грустно улыбаясь, произнесла Ильинична. – Ты о чем? – Иди, не заставляй всех ждать. 2 – Значит, ты Мишель? Знала я в юности одну девушку с таким именем, – задумчиво произнесла Ольга Ильинична, и окунулась в воспоминания, что она делала часто, оставаясь в одиночестве. Дожив до преклонного возраста, женщина-летчик, прошедшая войну и пережившая много трагедий, оставалась заядлой атеисткой, непримиримой противницей религиозных обрядов и праздников. Категорично отказываясь от пасхального угощения от соседей, от рождественских калачей и кутьи, она иронично посмеивалась и качала головой. Когда сыну Ольги Ильиничны, Павлику, исполнился год, соседка Клара уговорила ее устроить совместные крестины. Молодая мать долго сопротивлялась, отмахиваясь от приставаний подруги, ссылаясь на абсурдность ее предложения. Как может советская летчица крестить своего ребенка в лютеранском храме? Этого не будет никогда. Однажды Клара зашла к ней в комнату и сказала: – Оля, мы с тобой знаем друг друга с детства. Я, немка Клара, твой враг? Я фашистка? Я имею какое-то отношение к Гитлеру? Марк тоже твой враг? Наша дочь Вера, которая растет вместе с Павлушей, тоже фашистка? – Я не верю в Бога. И не уговаривай меня. – Если ты не веришь в Бога, это вовсе не означает, что его нет. – А то, что ты веришь в него, Клара, совсем не означает, что он есть. Подруги замолчали, обиженно поглядывая друг на друга. – Оля, я предлагаю покрестить Павушку вместе с Верой, потому что ты этого не сделаешь никогда. И я, и Марк всегда будем рядом, и ты можешь на нас положиться. Бог один, и не имеет значения, что ты русская, я немка, а на третьем этаже еврейка Циля родила девочку Розу. Послушай, это же собор святого Павла, и он виден из твоего окна. Это прекрасно. Я договорюсь, мы тихо покрестим своих детей, никто не будет знать. Ну, же … соглашайся. Ольга с нежностью посмотрела на сына, который возился с игрушками, сидя в детской кроватке, и сдалась. – Хорошо, Клара. Только с одним условием: я туда не пойду. Заберете с Марком детей и покрестите. И никому ни слова, слышишь? – Могла бы и не просить, – грустно вздохнула подруга, и погладила по голове белокурого малыша. В храм Ильинична зашла один раз в жизни. Это было после похорон Павла и его жены Тани, погибших при крушении самолета. На кладбище, во время захоронения, она стояла молча, не проронив ни одной слезы. Когда первый ком земли упал на крышку гроба, издав глухой звук, женщина закрыла глаза и, обмякнув, неожиданно рухнула возле могилы, потеряв сознание. Соседи засуетились, привели ее в чувство, полив из бутылки водой. Очнувшись, она широко открыла глаза и с ужасом глядела в безоблачное небо, словно увидела там что-то. – В церковь тебе нужно, Оля. К Богу…он даст силы и слезы даст, без них сейчас никак, – шепнул ей кто-то на ухо. Ильинична поднялась, отряхнула платье и тихо произнесла: – Проклятие… На девятый день после гибели сына Ильинична, вернувшись с кладбища, взяла за руку маленькую Ладу и отправилась на улицу. Они перешли дорогу и оказались у Лютеранского кафедрального собора святого Павла, который полностью выгорел год назад. Подойдя к крыльцу, женщина остановилась в нерешительности, огляделась по сторонам, достала из корзинки две веточки сирени, и положила их на ступеньки. Она вспомнила подругу Клару, которая несколько лет назад ушла из дому на работу и не вернулась. Ее дочь Вера подняла на ноги всех знакомых, к розыску пропавшей были подключены лучшие сыскари, но ни одного следа не было найдено. Марк, после исчезновения жены, слег с инсультом и перестал что-либо понимать. В семье подрастал маленький Женя, и хлопоты по уходу за сыном и больным отцом держали Веру «на плаву». Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/natalya-vasilevskaya/podezd/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.