Путь пешки. 3. Смена короля

Путь пешки. 3. Смена короля Татьяна Лемеш Это третья из семи частей романа.Смена короля…– Да разве так бывает?– Ну, бывает по-разному… Не важно – у кого и как бывает, важно – как будет именно у вас. Путь пешки 3. Смена короля Татьяна Лемеш © Татьяна Лемеш, 2018 ISBN 978-5-4490-1134-3 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Глава 1 Домка стоял, навострив уши и к чему-то прислушиваясь, крутил головой. Потом с радостным лаем бросился бежать в сторону холма, на который мы так и не взошли. Я побежала за ним. София кричала мне вдогонку: – Стой! Ты куда? Не беги туда, мало ли кто там стреляет! Да и вообще – тебе бегать опасно, еще и по камням! Я остановилась и нетерпеливо ответила ей: – Да нет, ты не понимаешь! Домка лаял радостно, там кто-то из своих! Может Олег или Турка, или Алексей – они же все сейчас где-то здесь, в лесу! Да и не стал бы Домка к чужому человеку так ломиться! София, видимо, признала мои доводы разумными и побежала за мной. Мы поднимались на холм по камням, иногда она придерживала меня под локоть. Я уже основательно устала и запыхалась – явно переоценила свои возможности. Наконец мы поднялись на холм и замерли в недоумении. Да, Домка нашел своих, но каких! Ближе всего к нам и оврагу стоял Олег – в одних штанах и босиком, руки стянуты за спиной и замотаны серым упаковочным скотчем. А напротив него, держа его под дулом пистолета – стоял Сашка и удивленно смотрел на меня. В его взгляде странным образом мешались обида, радость и какое-то торжество. Домка радостно тыкался в него мордой, но Сашка не обращал на него внимания. За его спиной стояло еще трое – в одном из них я с удивлением узнала спитого сторожа с участка у портала. София, прибежавшая немного раньше меня, при виде всех этих людей мертвенно побледнела, обернулась ко мне, хотела что-то сказать серыми губами – но лишь беззвучно шевелила ими. Глаза ее были полны такого животного ужаса, что мне стало не по себе. Так ничего и не сказав, она побежала обратно, вниз с холма, на который мы так долго взбирались. Один из спутников Сашки, здоровенный рябой детина, расхохотался и смачно сплюнул на землю: – Узнала! Узнала меня, голу?бка! А говорят – некрепка память девичья! – все дружно расхохотались. Рябой подошел к обрыву и стал ловить бегущую зигзагами Софию на прицел. Отсюда действительно был потрясающий вид и просматривались крыши домов вдалеке. – Не надо. Не уйдет. У нас сегодня добыча поважней, за ней и шли. А завтра и к голубке в гости нагрянем – сказал Сашка. Рябой опустил оружие. Я ничего не понимала. Откуда здесь Сашка? Все-таки нашел портал? Но как? Откуда он узнал? Что здесь вообще происходит? Вопросы роились в голове, не находя ответов – и я только в растерянности переводила взгляд с Олега на Сашку. Домка вел себя точно так же, чувствуя общую напряженность, он ничего не мог понять – как же, ведь с самого щенячьего возраста он жил с Сашкой в одной квартире, наверное, считает его хозяином… Тот, наконец, обратился ко мне: – Ну здравствуй, дорогая! Сама пришла – это отрадно. Прическа у тебя новая – но ничего, тебе идет. Да и округлилась ты, я смотрю, в разных местах… – с этими словами он неожиданно подошел ко мне, одной рукой схватил сзади за шею, а дуло пистолета упер мне в живот. Олег дернулся и заскрежетал зубами, но сбоку его придерживал один из чужих мужиков. Сашка прошипел Олегу: – Не боись, не трону. Она мне и самому нужна. Хотя этого ублюдка выдавил бы с радостью, если бы мне кто-то гарантировал, что она это переживет. Толян, ручки-то ей тоже заклей. Подошедший рябой быстренько заломал мне руки за спину и обмотал их скотчем. Я, наконец, стала приходить в себя: – Саш, что происходит? Зачем ты все это делаешь?! Пожалуйста, отпусти нас! Как будто не услышав меня и еще крепче прижав дуло пистолета к моему животу, Сашка прокричал в лес: – Эй, вы, лесные ниндзи! Не балуйте больше, теперь у меня их двое! Вы быстры – но я быстрее! Уж в упор-то не промажу! Славона из-за вас потеряли, если еще кого-то хоть раните – продырявлю девке пузо! Домка по интонации наших разговоров наконец сообразил, что здесь что-то не то – и с лаем начал подступать к Сашке. Не нападал, не бросался, а просто стоял у обрыва и ругался. Ну а как же – хозяин все-таки! – Заткнись, Дом! Ты от меня убежал – теперь и не подходи! Домка продолжал лаять, подходя все ближе. – Заткнись, я сказал! – мгновенно развернувшись, Сашка направил пистолет на Домку. Только сейчас до меня дошло – насколько все серьезно. – Саш, нет, прошу тебя! Это же Домка, он же тебя любит, он привел меня к тебе, он же считает тебя хозяином! Пожалуйста, не надо! Сашка обернулся ко мне. Его глаза были бесчувственны и мертвы, как у мороженой рыбы: – Он никогда не считал меня хозяином – и звук еще одного выстрела прогремел уже так близко. Домка завизжал от боли и взвившись на дыбы, упал спиной в водопад. От ужаса мой мозг просто окаменел. Все, на что меня хватило – это лезть к обрыву, посмотреть – что же там с Домкой: – Домушка! Нет… Зачем? За что? – слезы застилали мне глаза, визг Домки до сих пор стоял в ушах. Сашка схватил меня за волосы и резко дернул назад, от обрыва. И опять я почувствовала дуло пистолета на животе. Олег рванулся к нему, вырвавшись из рук державшего его мужика: – Да что же ты за тварь такая?! Отпусти ее, мы ведь и так делаем то, что ты хочешь! Олег уже почти добрался до Сашки. Что он собирался с ним делать со связанными руками – я не знаю. Но все равно шел. Тот почти не глядя выстрелил в него. Я обмерла от ужаса. Пуля попала в левое бедро и Олег свалился на колени. – Вы еще и не начали делать то, что я хочу. А пес мешал мне. Да и ты мне больше не нужен. Думаю – для нашей безопасности одной заложницы достаточно с головой. А ну, Толян, придержи ее! Все это Сашка произнес таким сухим и деловым тоном, что мне стало жутко – тело застыло как в судороге, дыхание перехватило. Подошедший сзади рябой взял мои связанные руки и ткнул в шею дулом пистолета. Тогда Сашка, упиваясь своей властью, подошел к связанному Олегу. Тот морщился от боли, сидя на коленях. – Так что ты мне не нужен, красавчик. Она – да. Другие бабы – тоже. Возможно – мужики, которые не будут рыпаться и подчинятся мне в этом новом богатом мире. Ты как – такой? Олег ничего не ответил и поднял на Сашку полный ненависти взгляд. – Вот и я о том же. Так что ты мне здесь не нужен – Сашка направил дуло пистолета Олегу в грудь. И тут меня прорвало: – Саш, стой! Прошу тебя, не надо! Я сделаю все, что ты захочешь, я буду такой, как ты захочешь, только умоляю – отпусти его! Он же ничего тебе не сделал! В память о тех годах, которые мы прожили вместе, прошу тебя – отпусти его! Если ты обижен и зол на меня – убей меня, только отпусти его! Сашка, удивленный моим энтузиазмом, подошел ко мне. У меня отлегло от сердца – все, что угодно, только чтобы пистолет был подальше от Олега! – Вот как? Не ожидал от тебя таких пылких эмоций… Я вообще никогда не видел тебя такой… заинтересованной… И чтобы ты так горячо за кого-то переживала… Даже за Домку… А че так? Или этот красавчик тебя и забрюхатил и именно к нему ты от меня сюда сбежала? – Саш, пожалуйста, прекрати все это… Я пойду с тобой куда ты пожелаешь, я даже избавлюсь от ребенка… Только остановись, Сашенька, умоляю тебя… – Вот как? Так значит, я прав? И это и есть мой счастливый соперник? Хм… – Сашка обошел вокруг Олега, оценивающе разглядывая его. Остановился и произнес, неизвестно к кому обращаясь: – Ну что ж, неплохо. Не так обидно. Ну, тогда ты мне тем более не нужен – и он приставил дуло пистолета к виску Олега – Прощай, красавчик! Олег, повернув голову, смотрел мне в глаза. Казалось, он мысленно разговаривал со мной и прощался. Взгляд его обволакивал теплом и лаской… Но потом вдруг переместился за мое плечо, став напряженным и немного удивленным. Я стояла, не в силах проронить и звука. В этот момент я готова была умереть. Неожиданно меня словно обдало ветром. Воспользовавшись тем, что всеобщее внимание приковано к разыгрываемой Сашкой сцене, из леса вихрем выбежал полуголый Алексей, огромными прыжками подскочил к Сашке, резко дернул его руку вверх и обернул ее вокруг себя, повесив Сашку себе на спину в виде щита. Тот с перекошенным лицом все же выстрелил, но пуля ушла в воздух. В этот момент Алексей подхватил Олега второй рукой под мышки, поперек груди – и так, с двумя висящими на нем мужчинами – сиганул в водопад. Все это произошло буквально за считанные секунды, никто даже не успел сообразить, что же происходит. Потом, с небольшой задержкой – сторож и лысый тип подбежали к краю обрыва и принялись палить, видимо – пытаясь достать Алексея и Олега. – Вон они! Попал! – Да хрен там – это водоворот! – А где Санек? Он его утопил? Да нет, вон ползет. Снизу раздался Сашкин голос: – Назад! Все держите девку, иначе нас сейчас перестреляют! Лысый и сторож подошли и окружили меня, держа на прицеле. Рябой, который все это время так никуда и не отходил – крикнул: – Саня, ты там как? Живой? Сам вылезешь? Снизу раздался злой Сашкин голос: – Живой. Дай… нет, пусть Гаврилыч кинет мне веревку. Сторож засунул за пояс пистолет и бросил вниз конец веревки. Скоро Сашка залез наверх, глаза его метали молнии. Весь мокрый, на виске кровь. Отпихнув лысого, он подошел ко мне: – Это что еще за Тарзан, а? Он меня, как щенка, поднял и в прыжке сбросил. Я из-за него ствол в реке утопил! Гаврилыч, дай мне свой ствол! Дай, говорю! Он тебе все равно без нужды – ты им хоть раз пользовался? Сторож Гаврилыч неохотно протянул ему пистолет. – Ну все, пошли. На сегодня – отбой. Он мне, сука, руку сломал… А если и не сломал – так вывернул… Так что сегодня отдохнем, а завтра с утра и на деревню двинемся. Глава 2 И мы пошли… Куда, зачем – мне было уже все равно. Окружающее расплывалось как в тумане. Перед глазами стоял глядящий на меня раненый Олег, а в ушах – Домкин визг… Такой обиженный, такой непонимающий – за что?! Сашка волок меня за локоть, ни на миг не опуская дуло пистолета – видимо, боялся «лесных ниндзей». Какое-то время мы шли по лесу, но неожиданно подошли к частоколу и небольшому грубо сработанному домику. В окне показался еще один тип с черной щетиной и жидкими волосенками на голове. – Саня, это ты?! Ну наконец-то! Мы вошли в домик. Я с удивлением увидела Милу – она сидела на полу, тоже связанная скотчем да еще и с заклеенным ртом. Охраняющий ее тип облегченно вздохнул, когда мы вошли. – Фух, наконец-то вы пришли! Я ведь даже отлить не мог отойти – так и сидел все это время, уткнув в нее ствол. Они здесь, Санек, я их слышал – они здесь, рядом… Сашка неприязненно бросил ему: – Ну все, не истеричь, иди отлей. Толян – на дверях. Остальные пока отдыхайте и заодно подумайте – что бы нам сегодня пожрать. А я тут с Танькой пообщаюсь. – А чернявую? – Пусть сидит, здесь оно надежнее. Она мне не помешает – хохотнул Сашка. *** Потом он подошел ко мне сзади и крепко прижал к себе. Его большие жесткие руки, ставшие такими чужими за это время, беспорядочно елозили по телу. – Ну наконец-то! Ты знаешь, маленькая сучка – а ведь ты меня обидела очень сильно! Да, очень сильно… А что, мы уже без белья ходим? – он больно сдавил мне грудь – Хм, интересно …и здесь тоже? О-о-о, мне это нравится! – подтолкнув меня к столу, он принялся задирать юбку. – Знаешь, я сказал себе, что никого не трахну, пока тебя не верну – он резко нагнул меня, прижав шею и верх спины к столу рукой. Нестерпимо болел живот – хорошо, что высота стола оставляла немного пространства и живот не был так прижат, как грудь и голова. Со связанными руками я ничего не могла сделать и только упиралась щекой в грубые доски столешницы. В двух метрах передо мной сидела Мила и с ужасом наблюдала за нами. Сашка резко и больно вошел в меня – но мне уже было абсолютно все равно, что он там делает, лишь бы побыстрее закончил. А он все распалялся в такт своим движениям: – Вот… я… тебя… и… вернул! И …никуда …ты …от …меня …не …денешься! Просто… ты – …моя, …уясни …это …наконец! А …свое …я …никому …не …отдам! Только… только… только… только… моя… Он наконец-то закончил свой монолог. Покровительственно похлопал меня по ягодице, опустил юбку и отпустил. Я тяжело прошагала в угол комнаты и уселась, опершись о стену. От боли и унижения по щекам катились слезы, ничего не хотелось – ни жить, не разговаривать… – Да ладно тебе горевать… Что, совсем не понравилось? Ну, как знаешь. Чуть позже я тебе руки развяжу, а пока не буду – что-то мне состояние твое не нравится… Сашка, по-видимому, после секса пришел в благодушное настроение. На полу что-то промычала Мила. Он подошел к ней. – А тебе чего, чернявая? А ну-ка встань! – он помог ей встать, поддерживая за локти. – Ух, какая! – Сашка стал бесцеремонно играть с грудью Милы – Знаешь, Тань, нравится мне все это – леса, горы, красивые бабы и никакого надзора и законов. И всего-то что и нужно было – прижать перепуганную писклю… Так чего мычим? А, ну да. Внимание – эпиляция! – он одним движением содрал скотч с губ Милы. Она вскрикнула от боли. Сашка провел пальцем по покрасневшей от резкого рывка щеке: – А так ты еще лучше. Как зовут-то тебя, чернявая? – Мила – она вызывающе смотрела ему в глаза. – Мила… Горячая лошадка и дерзкая, да? Так что ты хотела, Мила? Чего мычала? Или тоже развлечься хочешь? Чуть позже, детка, чуть позже… – Мне нужно выйти по нужде. Сашка, казалось, был выбит из колеи: – Э… И что ты мне предлагаешь? За тобой со стволом в кусты идти? И помогать тебе? Или развязать, отпустить и ждать потом, когда вернешься? – Я не уйду. Я не оставлю ее одну – произнесла Мила каким-то низким грудным голосом. – Даже так? Ну ладно, иди. Только учти, если обманешь – твоя подружка пойдет по кругу, там уже не до церемоний будет. Сашка достал нож и перерезал скотч на руках Милы. Мила с сочувствием посмотрела на меня, шепнула: «Я вернусь!» и вышла. – Вот как? И подружки у тебя здесь появились? А у нас-то не было! А почему так? Молчишь? Невежливо, однако… А ножик вот смотри какой я у того красавчика с томными зенками забрал – ничего тебе не напоминает? Made in Sweden – вряд ли здесь такие выпускают, а? Ты приволокла или твой дружок доктор? А где он, кстати? У меня к нему дело есть – как думаешь, сможет он тебя безопасно от пуза избавить? Молчишь? Ну посмотрим, спешить нам некуда. У моей женщины не должно быть чужих детей. Мне было абсолютно все равно – что он там задумал, выживет ли мой ребенок и выживу ли я. Даже если бы он меня сейчас пустил «на круг» – я бы, наверное, не очень-то и впечатлилась. На меня стеной наваливалась апатия, равнодушие – хотелось просто уйти из этого мира, где нет больше Олега и Домки, где эта жестокая тварь теперь властвует над всеми благодаря никчемной железяке… Я даже не увидела, когда вернулась Мила, хотя мои глаза были открыты. Почувствовав, как она вытирает мне слезы, я начала понемногу приходить в себя. Мила шептала мне на ухо: – Танечка, милая, крепись! Здесь рядом Ефим, он поможет нам убежать. Они охраняют дом снаружи, а просто перестрелять их не получится, мы ведь с тобой как заложницы. Лысый под окном, а спитый в дверях – вон, держит нас под прицелом. Остальные трое сейчас у костра. Они разрешили мне ненадолго подойти к себе и велели сейчас же возвращаться – сама знаешь, зачем. Так что сейчас или никогда… Танечка, приди в себя, другой возможности не будет – я же не могу тащить тебя на себе! На вот воды – я им сказала, что попить тебе несу. Давай развяжу руки. Да что же это за материя такая?! Как же ее развязать? Мила судорожно дергала скотч на моих руках, но он не поддавался. Я заставила себя очнуться – она права, нужно бежать и бороться… – Ножом. – О, ты говоришь, ну наконец-то! Что – ножом? – Ножом скотч можно разрезать. – Но у меня нет ножа… Ладно, полезешь так, потом Ефим разрежет твои путы. – Куда полезешь? – Да здесь люк есть, потайной выход. Это же домик Николая – ну, того, помнишь? Здесь их Турка и зарезал… А потом Ефим жил здесь один. Долго. Так что он знает. Я понемногу начинала соображать: – А что же ты не убежала до того, как мы пришли? – Ты не поверишь – Мила криво усмехнулась – я ведь не знала, где этот люк… И оказалось, что я прямо на нем и сидела. А этот придурок, который меня сторожил – все время, пока остальные ловили Олега и потом уже вернулись с тобой – все это время не отходил, уперев оружие мне в грудь. И при этом испуганно оглядывался и руки у него тряслись… А я сидела ни жива ни мертва и боялась, что он случайно выстрелит. Глава 3 От порога раздался голос моего знакомого Гаврилыча: – Эй, милахи, хватит шептаться! Принесла ей воды и вали отсюда, тебя на улице ждут. – Да как же она попьет?! У нее же руки связаны! – Ну так напои ее! Вот же баба-дура! – в сердцах ругнулся сторож. Мила стала меня поить и шептать: – Таня, нам нужно его отвлечь… Но так, чтобы остальные ничего не заподозрили и не прибежали, пока мы не уйдем. Есть какие-то соображения? У меня с соображениями было совсем туго, только одна идея – притвориться, что мне плохо из-за беременности. Мила выслушала меня и заявила: – Нет, это никуда не годится. В таком случае он позовет всех на помощь… Время не терпит… Что ж, придется по старинке… Мила обернулась в сторону сторожа, зазывно улыбнулась и окинула его волооким взором: – Ну что ты бранишься, милый? Иди ко мне, и мы порадуем друг друга – сидя рядом со мной у стены, Мила начала приподнимать юбку, оголяя ноги. Обалдевший от такого приема сторож как загипнотизированный наблюдал за движением ткани. Когда же юбка прошла колени и открыла все содержимое раздвинутых ног, он сглотнул и не выдержал: – Ну, девка… Ты это серьезно? – Ну конечно, серьезно – проворковала Мила – Ты же понимаешь, там у костра те здоровяки меня сейчас портить начнут, а с тобой вряд ли поделятся. Так давай до того… – Ну да, ну да… – Гаврилыч растерянно моргал и судорожно соображал, что же делать – Но я же как бы на посту, вас стерегу. – А ты закрой дверь на засов, да и окно – куда же мы денемся? Смотри – я совсем безоружна! – Мила задрала юбку выше пояса. – А Таня вообще связана и к тому же не в себе… – Да я сейчас! Гаврилыч быстро закрыл дверь, повесив внушительный засов. В комнате стало темнее – уже вечерело, а свет нам, конечно, никто принести не удосужился. Оставалось окно – из него проникали лучи заходящего солнца и там, как сказала Мила, сидел еще один охранник. Да еще между брусьями стен проходили тонюсенькие лучики – видимо, Николай с друзьями не заботился о герметичности дома. Когда Гаврилыч засеменил к окну, краем глаза я увидела шевеление на полу – в том месте, где сегодня днем сидела Мила. Часть пола медленно поднялась, открывая черную щель. Я испугалась, что Гаврилыч тоже это заметит – но Мила не дремала: – Давай же, милый! Иди ко мне! – и улеглась на пол. Сторож, закрыв и окно на засов, обернулся к нам, готовый к подвигам и уже потянул руки к поясу штанов – но тут из щели бесшумно вылетела стрела, пронзив ему кадык. Гаврилыч упал на колени, булькая и не понимая, что же произошло, но тут еще одна стрела точно в лоб положила конец его мучениям. Мила деловито села, опустила юбку и взяла меня за локоть: – Все, готов. Тихо и насовсем! Молодец, любимый! – произнесла она в щель. И потом мне: – Идем быстрее! Я с трудом встала. Посреди комнаты лицом вниз лежал Гаврилыч. Мила спокойно переступила через него и подошла к люку в полу. – Ефим, дай нож! Потом вернулась через мертвеца обратно ко мне, перерезала скотч, совсем немного оцарапав руки – и повела меня к люку. Возле двери уже слышались голоса: – Не понял, а че дверь закрыта? Я же сказал этому алконафту следить за телками и нас держать в поле зрения! Эй, Гаврилыч! Ты что там делаешь?! А ну открывай! *** Мила пропихивала меня в люк – его размеры позволяли одновременно пролезть только одному человеку. Внизу меня ждал Ефим: – Быстрее отползай, а то Милка не успеет уйти! Вон в ту сторону! – он нашел нужные слова в нужный момент – тревога за Милу вывела меня из сомнамбулического состояния и я активно поползла. Дом был на свайном фундаменте, от земли до пола сантиметров семьдесят, не больше – и вот в этом промежутке мы сейчас и ползли. Над нами какое-то время были слышны сильные удары – видимо, Сашка выбивал дверь, а тот самый тяжелый засов давал нам фору. Мы уже почти вылезли из-под домика, когда над нами все содрогнулось от грохота упавшей двери и воплей: – Где они?! Твою мать, я на кого-то наступил! Танька, это ты? Я что, тебя дверью заглушил, что ли?! Толян, дай свет! Это Гаврилыч! Где они?! Где девки?! Не могли же они исчезнуть из запертого дома! Танька! Выходи! Если сам найду – убью! – Сашка разошелся не на шутку. Мы уже вылезли из-под дома и остановились – перед нами возвышался забор из заостренных кольев. Ефим повел нас правее, в этом месте через забор была перекинута веревка – наверное, он оставил ее специально для нашего возвращения. Он подсадил Милу и она с трудом, но перелезла через частокол с его плеч. Юбка, конечно, затрудняла передвижение. Потом я со своим животом взгромоздилась Ефиму на плечи, он поднял меня, а Мила с другой стороны помогла мне спуститься. После чего Ефим перелез сам и стянул веревку на эту сторону забора – было слышно, что Сашка сотоварищи уже вышли из домика и находятся с другой его стороны. Времени в обрез! Стараясь не шуметь, мы побежали в лес. Мила в буквальном смысле тащила меня за руку, Ефим все оглядывался назад, держа наготове лук. И вот, наконец, мы ступили под полог леса – в темноте нас отыскать было бы очень трудно. От ближайшего ствола отделился темный силуэт и вышел к нам – я с радостью узнала Турку. – Ой, Турка! Как хорошо, что ты здесь! – с облегчением выдохнул Ефим. Турка кивнул всем в знак приветствия и прижал палец к губам, требуя тишины. Мы укрылись за кустом – было слышно, как к нам очень шумно кто-то ломится, светя фонарем. Турка показал знак ладонью – мол, оставайтесь здесь – а сам боком, бесшумно отступал в сторону. В лесу стояла практически полная темнота, наши глаза постепенно привыкали к ней. А вот идущие с фонарем, наверное, ничего не видели за пределами его луча. Я услышала возбужденный Сашкин голос: – Пошли! Не догоним сейчас – не догоним никогда! – Да ну, Сань, глупо по темноте идти ради того, чтобы ты себе девку вернул. – Да не в девке дело, идиоты! Вы понимаете, у нас же заложников не осталось! Они же теперь нас перестреляют, как кроликов! Втихаря, из-за кустов или деревьев – попробуй в них попади! Они стояли и решали – что же делать? Кто-то держал фонарь в опущенной руке, но рассеянный свет частично освещал бок стоящего. Откуда-то слева, куда ушел Турка – вылетела стрела и вонзилась в этот освещенный бок, покачивая оперением. Раздался вопль боли, и на землю опустился тот самый лысеющий тип, который сторожил Милу. Его искаженное страданием лицо мелькнуло в свете фонаря и опустилось во тьму. – Вот видишь! Отходим! – голос рябого Толяна. Сашка со злобой палил в сторону, откуда прилетела стрела. На всякий случай Ефим пригнул нас обеих к земле – и теперь они лежали пластом, а я на боку, уткнувшись лицом в траву. – Они же где-то здесь! Совсем близко! – орал Сашка – Что там с ним? – В кишки… – Тогда забирать смысла нет. Уходим! И они быстро отступали к домику – Сашка, рябой здоровяк и лысый молчаливый мужик. Раненный тип был еще жив, он лежал на земле и стонал. Свет фонаря растаял в темноте и глаза опять постепенно привыкли к мраку. С тихим шорохом возле лежащего появился силуэт Турки – чуть слышный скрип вынимаемого из ножен ножа, ужасный хрустящий звук – и раненный затих. Из-за забора я слышала, как Сашка с руганью гремит оружием в сумке – я видела ее возле домика, когда они меня туда вели. Наконец он нашел автомат и принялся строчить по забору. – Не дамся! Огонь повыше, всем следить за забором! Ворота проверь! Турка вроде бы шел к забору, но услышав автоматную очередь, остановился. Потом стал так же тихо пробираться к нам. Подойдя, в тусклом свете звезд он показал какие-то непонятные жесты – двумя пальцами на Ефима и Милу, потом – как будто треугольник нарисовал. Я ничего не понимала. Мила сообразила первой: – Наш дом? Турка кивнул. – Ты хочешь сказать, чтобы мы шли в наш дом? Еще один кивок. Теперь уже Ефим присоединился к разговору: – А ты останешься здесь? Турка кивнул. – Мне остаться с тобой? После недолгого колебания Турка энергично замотал головой и демонстративно ткнул в меня и Милу. – То есть мне лучше пойти с девушками и охранять их? Турка облегченно кивнул, довольный, что мы все поняли. Его явно затрудняло общение с нами, да еще и в почти полной темноте. – Хорошо, я отведу их в наш дом. Успехов тебе, береги себя! Турка поднял ладонь в знак прощания. Мы тихо куда-то пошли. Как в темноте в лесу можно найти дорогу к их домику – я не представляла. А вот Ефим, видимо – да. Немного погодя Мила спросила его: – Интересно, а откуда Турка знает – где наш дом? – Понятия не имею. Это же Турка… Глава 4 Мы очень долго шли по лесу, где-то поворачивали, где-то пролезали под поваленными деревьями. Я давно уже перестала ощущать ход времени и расстояния. Если на прогалинах и лужайках еще были хоть какие-то отблески света неба, то в самом лесу стояла непроглядная мгла. Мы шли гуськом, держась за руки – Ефим, Мила и я. Ефим уверенно вел нас. Как он различал дорогу – я не бралась даже и гадать. Далеко позади периодически были слышны автоматные очереди – оставалось только надеяться, что Турка под них не полезет. Наконец мы дошли до их домика – в такой темноте я бы его и не заметила и прошла мимо. Мила завела меня в дом. Я до сих пор не могла отойти от общения с Сашкой и от дневных событий – смерти Домки и возможно, Олега. Жить не хотелось вовсе – я просто шла за Милой, а она тащила меня за руку. Мы зашли, а Ефим остановился в дверях: – Милка, никакой печи или свеч! Они могут заметить дым из трубы или свет. Залезайте на печь и ложитесь, а я останусь снаружи – чтобы они не застали нас врасплох… До рассвета протянем, а там видно будет. – Хорошо, любимый – звук долгого поцелуя. – Ох, Милка, ну и устроила ты сегодня тому бедолаге в избушке… Хорошо, что он до тебя так и не добрался… – Так для дела нужно было, ты же понимаешь… – еще поцелуи. – Хорошо, иди уже, не оставляй ее одну. Я подержу дверь, пока вы залезете на печь. Все это время я стояла спиной к ним, уставившись в кромешную тьму домика. Скудный лунный свет из двери все же заходил сюда и я видела свою тень на печи. Мила подошла ко мне сзади и взяла за руку – я даже вздрогнула от ее прикосновения. – Танюш, полезай на печь. Давай поспим, утро вечера мудренее. Мила помогла мне залезть на скамейку, а оттуда на печку. Убедившись, что я залезла и улеглась, Мила тоже быстренько взобралась ко мне. – Все, девчата, доброй ночи! – сказал от двери Ефим и закрыл ее. В домике воцарилась кромешная мгла. И тишина. Пока мы шли по лесу – были слышны наши шаги, дыхание и разговоры моих спутников, редкие крики ночных птиц, шелест крон вверху – а теперь меня окутывала мертвая тишина. Я медленно, но верно погружалась в прострацию, казалось – весь мир исчез и я проваливаюсь в темную молчаливую пропасть. Неожиданно сбоку я почувствовала какое-то движение – что-то легонько подталкивало меня, и после нескольких неудачных попыток Мила нашла мою руку и взяла ее в свою. Так как зрение и слух сейчас вообще ничего не воспринимали, я вдруг очень ярко ощутила – насколько ее рука теплая, сухая и гладкая. Она была как островок суши в темном мрачном океане, куда меня неотвратимо затягивало. – Танюш, давай поговорим… Помнишь, как ты со мной тогда, у обрыва? Ты ведь тогда меня удержала… Поговори со мной хоть о чем-нибудь, тебе нужно отвлечься… Подумай о себе и о ребеночке внутри тебя… Мне абсолютно не хотелось ни о чем разговаривать – в голове было звонко и пусто… Казалось, что я и говорить-то теперь не умею. Но Мила не отступала: – Тань, пожалуйста, не молчи… Это ты после того урода в избушке такая, да? Изнасилование – страшная вещь, я знаю… Мужчинам никогда этого не понять, они думают, что проблема только в том – больно или нет… А все намного серьезнее. Как говорил Учитель, во время этого процесса мужчина выступает как вампир и опустошает женщину, оскверняет ее. Акт любви и радости превращается в мрачное действо, лишающее… э… энергии и жизненной силы женщину… Именно поэтому многие потом кончают с собой – не от боли, не от позора, а от пустоты – они не могут найти в себе сил жить дальше… Хм… Интересно – это что, старик на такие темы с Милой общался? Явно его обороты и энергия, о которой он все уши прожужжал. Мила же не умолкала, казалось – она сама хотела выговориться: – Помнишь, ты меня тогда просила рассказать о себе? Да как-то у нас разговор не в ту сторону пошел… Так вот, Тань, я тебе все сейчас и расскажу. Не знаю, понимаешь ли ты меня и вообще слышишь ли… Но я думаю – хуже не будет, а мне тоже легче станет… Так вот, с чего бы начать? Начну сначала… *** Мила все говорила – ее низкий грудной голос, такой переживающий, такой доверчивый – понемногу вытягивал меня из черной пустоты и мне уже не казалось, что я оглохла. – В том мире, где я жила, богатые черкески зачастую растили дочерей с определенной целью – продать потом дочь в гарем османского султана. Тем более если дочки получались хорошенькими… Девочки не сталкивались с тяжелой работой, чтобы сохранить нежной кожу на руках, приглашали учителей танцев, литературы, музыки и конечно же османского языка, который девочка должна была знать в совершенстве. Честолюбивые матушки взращивали свое чадо, втайне мечтая, что однажды их дитя станет женой султана, ну а если даже и не станет – то в гареме ей обеспечена сытая привольная жизнь. С самого раннего возраста девочек соответственно настраивали, что это и есть смысл их жизни – стать женой или хотя бы наложницей великого султана… Помню, когда мне было всего десять лет, в наш дом пришел богато одетый иностранец, осматривал меня, щупая кожу, волосы и даже сказал моей матери раздеть меня. Она как ни в чем ни бывало сняла с меня одежду и несколько раз развернула голой перед этим чужим дядькой. Мне было ужасно стыдно, хотелось убежать и куда-нибудь спрятаться – но куда бежать-то? Ведь здесь моя мама – и значит, она делает, как лучше… Мать бегло говорила по-османски, я же тогда только начинала учить этот язык и могла лишь уловить – речь шла о ланях, о талии и луне… С тех пор моя жизнь изменилась – если до того я просто бегала свободным ребенком, то после меня начали учить… Учить многому, в том числе обольщению мужчин – и четко обозначили, зачем и для кого… А на мои робкие возражения «Мама, я не хочу к султану, я хочу жить с тобой» – мать отвечала, что я еще мала и не понимаю своего счастья… Так и проходило мое детство – в уроках и занятиях… У нас был хамам и чуть позже, когда я уже стала девушкой, меня натирали маслами и благовониями и даже учили специальным упражнениям, развивающим мышцы… э… лона… Однажды я застала мать в печали и растерянности. Нужно сказать, что я очень любила ее – у меня не было отца, не было братьев и сестер – а мама была самой красивой, умной и всемогущей… Ну, по крайней мере, в нашем доме… Так вот, я подошла к ней – а мне было на ту пору шестнадцать лет – и поинтересовалась, что же случилось. На что она мне с нескрываемой досадой ответила «Султан-то умер… А у нас с агой уже все договорено было…» Так как мне прожужжали все уши о том, что султан – это смысл и цель моей жизни, мой нареченный и что для него я готовлюсь, то в моем воображении он, конечно, был статным, молодым и красивым… Я спросила маму: «А как же – его враги убили, да? Погиб на поле боя?» На что мать с кривой усмешкой ответила: «Да нет, малышка, от старости он скончался. От старости, похоти и обжорства»… Я была просто в ужасе – во-первых, как оказалось, меня готовили для старого похотливого обжоры, и кто – моя мама! А во-вторых – я вообще впервые видела, чтобы она так разговаривала. Моя мать всегда говорила как «курлычущая голубка» и меня так же учила – что женщина не должна выказывать ни злости, ни раздражения. Все это было самым первым потрясением в моей жизни. Вторым – и тоже очень страшным – была затронувшая нас война. В один прекрасный весенний день на улице послышались выстрелы, а потом в дом ворвались русские солдаты. Они убили всех мужчин из числа слуг и отлавливали, уводили или насиловали женщин. Мама и я спрятались в саду, но бежать было некуда – через стену забора мы перелезть не могли и оказались пойманными в собственном доме. Солдаты рубили, жгли и пили, мочились в фонтан и продолжали насиловать всех попавших в поле зрения женщин. Одна из служанок повесилась на ближайшем к нам дереве. Мать сказала, что это самый страшный грех в глазах Аллаха и чтобы я и думать не смела. На второй день нас нашли. Солдаты содрали с моей матери ее дорогие одежды и не снимая сапог, по очереди оприходовали ее. Я от ужаса не могла даже дышать и прижималась к земле под кустом в надежде, что меня не заметят или сочтут мертвой. Никогда не знавшая никакого горя или даже расстройства, я оказалась не готова к таким испытаниям и лишилась чувств… Очнулась я на корабле, в каком-то грязном полутемном помещении с дощатыми стенами, со связанными над головой руками, одежда отсутствовала вовсе. На мне корячился молодой тщедушный солдат в одной рубахе и сапогах. Он больно сжимал мою грудь, а она и так уже была синего цвета с зелеными переливами – видимо, не ему первому так понравилось ее сжимать. Я чувствовала жуткую боль промеж ног. Только когда он закончил, то поднял на меня взгляд – увидев, что я смотрю на него, он даже отпрянул, испугался и с криком «Братцы, османская шлюха очнулась!» – вскочил на ноги, потряхивая своим хозяйством чуть ли не у меня перед лицом. В общем – их было шестеро, они приходили по очереди и развлекались. В промежутках я с безразличием осматривала свое тело – свернувшаяся кровь на ногах, синяки разных цветов… Но мне уже было все безразлично, я чувствовала себя мертвой, мое тело не имело никаких потребностей – ни жажды, ни голода, ничего… Мне казалось, что все это продолжается вечность, что я уже давно умерла и со стороны наблюдаю за этой вакханалией под шелест волн за стеной… Однажды все закончилось – в помещение зашел новый человек – чистый, трезвый, в мундире и белых перчатках. Разглядев меня в полумраке, он какое-то время смотрел на меня со смесью сострадания и брезгливости на лице. Потом гаркнул: «Купор!» Подбежал один из моих знакомцев, стоя перед новеньким навытяжку. «Что это?! Убрать! Сгною гадов!» – после чего меня отвязали и куда-то понесли за руки и за ноги. Двое вынесли меня на улицу – яркий солнечный свет ослепил мои глаза. Нарядный офицер накрыл меня каким-то тряпьем, потом дал одному из матросов позвякивающий мешочек и сказал: – Найди кого-нибудь, кто позаботится о ней. Отплываем через полчаса. Все понял? И смотри мне… – офицер замахнулся на нерадивого подчиненного. Тот испуганно закивал и куда-то убежал – наверное, искать… Офицер опять смерил меня жалостливым взглядом, резко развернулся на каблуках и взошел обратно на корабль. Я осталась лежать прямо на досках пирса. Надо мной по чистому небу пролетали кудрявые облака – казалось, я лечу вместе с ними и давно уже покинула свое многострадальное тело… Я его совсем не чувствовала – ни боли, ничего… Наконец к пирсу подъехал на телеге мужик, а вместе с ним на козлах – один из моих мучителей. Он быстренько спрыгнул, зашвырнул меня на телегу, где оказалось сено, и обратился к мужику: – Отвези ее куда-нибудь, а? Ну – в больницу, или в монастырь какой… – Так она ж еле живая! А ну как отойдет? – А отойдет – так закопаешь. На вот, этого тебе хватит за хлопоты – и он передал мужику все тот же мешочек. *** И мы поехали. Мне было все равно – куда и зачем, мне казалось, что хуже чем есть – уже никогда не будет. Мы очень долго ехали, судя по меняющемуся рельефу – в горы. Потом мужик остановил лошадь. – Эй, девка! Может, по нужде сходишь или как? Ты вообще жива еще? Воды будешь? – Нет… – еле слышно выдавила я из себя. – Ты сама-то откуда? Из родных есть кто? – Черкеска я. Как же тяжело было разговаривать… Тем более, что в то время русского я почти не знала. Понимать-то понимала, в общих чертах, а сама разговаривала коряво – этому языку меня учили очень поверхностно. – А-а-а – разочаровано протянул мужик – басурманка… То-то я смотрю – черноглазая какая… В монастырь тебя не возьмут, наверное… Так это что, они тебя через море везли, аж от султанского берега? Жалко мне тебя, девка, да вот не знаю даже – куда тебя и везти… Домой привезу – так и там тебе будет несладко – война ведь, а тут вражескую девку в деревню привез… Да еще избитую и попорченную… Я бы денег тебе этих и отдал, что за тебя заплатили – да вот только чем они тебе помогут-то? Крестьянин надолго затих. Наступала ночь, я все так же лежала на телеге. Очень тяжело было держать открытыми веки и я их закрыла. Где-то недалеко шумел мужик, ходил, шурша ветками… Потом запахло костром… Иногда слышалось дыхание лошади. Так я и заснула. Проснулась я от движения – мы опять ехали. Мужик шел рядом с телегой и смотрел на меня – видимо, все не мог решить, куда же меня деть. Увидев, что я открыла глаза, он обрадовался и его простодушное лицо расплылось в улыбке. – О, живая! Проснулась наконец! А я-то боялся, что уже все… Выглядишь ты, конечно – краше в гроб кладут… Не замерзла ночью-то? Моя рука выскользнула из-под тряпья, мужик взял меня за запястье и собирался уже засунуть руку обратно, под покрывало. – А ручки-то барские, гладенькие… Не из простых ты, да? А это что? Это что у тебя на ладонях? А ну стой! Тпрууу! Остановив лошадь, мужик судорожно сдернул покрывало с моих стоп, потом с переполненными ужасом глазами подошел опять к голове: – А ну открой рот! Рот открой, я тебе говорю! Ничего не понимая, я открыла рот. Мужик ухватил меня за нижнюю губу и вывернул ее наружу. Лицо его побелело, глаза округлились от испуга: – Так и есть… Язвы у тебя, девка – на ладонях, ступнях и во рту… Наверняка и на срамных местах, но там я смотреть не буду… Заразили они тебя, девка… Срамной болезнью заразили… Я-то ее знаю, в казармах насмотрелся… Огорченный мужик отошел от меня в раздумьях. Где-то недалеко шумел водопад, оглушительно распевали птицы… Наконец он обернулся. – Прости, не могу я тебя домой отвезти… У меня жена и пятеро ребятишек, мал-мала меньше… Да и других людей там полно. Боюсь я за них. Прости, милая – этот бесхитростный русский мужик стоял и плакал передо мной. – Знал бы – ни за что бы не взялся везти тебя… Я понимаю, что ты не виновата… Мне ведь солдат сказал – груз отвезти нужно… Да и заработать прилично… Будь они прокляты, кто тебя так попортил! – крикнул он в сердцах и стукнул кулаком по телеге. Потом опять отвернулся – наверное, плакал… Видимо, все же решившись, он поплотнее завернул меня в покрывало, взял на руки и куда-то понес. Мы подошли к водопаду – я слышала его шум снизу. Мужик смотрел мне в глаза, по его обветренным щекам катились слезы. – Как зовут-то тебя? – Мила. – Ты понимаешь, что я сейчас сделаю, Мила? Я выразительно закрыла глаза. – Прости меня, Мила. По крайней мере, это будет быстро и не больно. Ты ведь не жилец уже, ты это понимаешь? А деньги эти грязные я отнесу в больницу, на лечение людей с такой же вот болезнью… И свечку поставлю за упокой души твоей, Мила… Какой бы ты там веры ни была… Простишь ли ты меня? Я опять закрыла глаза. – Прости меня, Мила… И прощай. – Поднатужившись, мужик бросил меня в водопад. *** Я пришла в себя, потому что кто-то тянул меня за ноги. Тянул по воде. Я попыталась вспомнить – что же со мной произошло, но память отказывала – только грохот водопада и окружающая меня вода… Приоткрыв глаза, я увидела спину мужчины с длинными седыми волосами в холщовой рубахе – он тащил меня куда-то, наверное, к берегу. На всякий случай я опять закрыла глаза – пусть лучше думает, что я мертвая. Вытащив меня на глинистый берег, он присел где-то рядом, а потом вдруг горько заплакал: – Ну как же так можно?! Да что же вы за существа такие? Да какое же еще существо так относится к особям своего вида?! Ну как же можно было такое вот сделать? Девочка ведь еще, почти что ребенок… – человек плакал, горько и безутешно по чужой и незнакомой ему девушке. Я приоткрыла глаза. Увидев это, он вскочил с камня и вытер слезы. – Так ты жива?! Так это другое дело! Крепись, девочка, я тебе так просто умереть не дам! – Он подхватил меня на руки и куда-то понес. Я вспомнила крестьянина, предыдущего моего благожелателя – и решила предупредить: – Болезнь у меня… Заразная… – Да? А ну-ка, ну-ка… – сказал он совсем без испуга, а даже с каким-то интересом. Аккуратно уложив на траву, он принялся меня осматривать – ладони, живот, стопы, залез ко мне в рот и осмотрел губы и язык с нижней стороны, а потом даже завернул край… э… половых губ и туда тоже заглянул. Учитывая то, что я и так лежала перед ним голой, так как мое покрывало осталось где-то в водопаде – то меня это уже не особенно и смутило. Он сказал: – Сифилис у тебя, дорогуша. И довольно запущенная стадия… За меня не беспокойся – сифилис в основном передается половым путем или через кровь. Ни так, ни эдак мы с тобой контактировать не будем. – он усмехнулся – Есть, конечно, вероятность и случайного заражения – но тут уже дело иммунитета, а он у меня в порядке. Так что обо мне не переживай, думай только о себе. Ты обязательно будешь живой и здоровой – просто прими это как данность… Как ты уже догадалась – это был наш общий знакомый, Учитель. Я просто каждый день благодарила бога, что он послал меня к такому человеку. Очень долгое время я не могла прийти в себя – не могла ни ходить, ни даже вставать. Он принес меня в небольшой шалаш на берегу водопада и там мы с ним и жили. Он не кормил меня, только поил водой из этого же водопада, каждый день заносил в него и мыл. Всю, как ребенка. Кроме того, с помощью стебля какого-то растения он устраивал мне клизмы, как он их называл. Но чтобы я не боялась, он подробно рассказывал мне – что делает, как и зачем. Я совсем потеряла счет дням, один день был похож на другой – процедуры, разговоры, разговоры, разговоры… Причем односторонние, потому что я пока не могла найти в себе ни сил, ни доверия – чтобы рассказать свою историю. Ограничилась только именем. Однажды я попросила дать мне какую-то одежду. Я уже сама понемногу ходила – медленно, но зато сама. Учитель мне ответил: – Я стар, Милуша, так что твое стеснение беспочвенно. И даже если бы я был моложе – я отношусь к тебе как к дочери и не вижу в тебе сексуального объекта. А других людей здесь нет. Так что не забивай свою прелестную головку всякой ерундой и пусть твое бедное тельце получит максимум солнечной и воздушной энергии. Если уж совсем невмоготу – можешь ходить в одеяле, которым ты пользуешься ночью… Мне ведь больше нечего предложить тебе, разве что свою рубаху – но тогда я буду ходить голым, а это уже было бы некрасиво во всех отношениях – Учитель заразительно рассмеялся. Удивительный человек – он почти в любом событии умеет найти что-то хорошее, а плохое делает мелким и незначительным. Мы долго с ним там жили – однажды я все же доверилась ему и рассказала всю мою историю. Он меня не торопил, вопросов не задавал и терпеливо ждал, когда я сама решусь. Что удивительно, я ничего не ела все эти дни – а сил у меня прибывало. Учитель сказал – это потому, что я «даю организму возможность восстановиться, а не заниматься перевариванием пищи и ее выводом». Со временем прошли внешние увечья – синяки и ссадины, зажили рубцы от веревки на руках. Позже начали сходить ужасно зудящие язвы на теле. И в один прекрасный день я поняла, что здорова – я не нащупала язв при купании. Нигде. Когда я сказала об этом Учителю – он очень обрадовался, посоветовал еще какое-то время поголодать «для полного обновления крови» и потом еще столько же выводил меня из голода – какие-то разбавленные соки ягод, причем разбавленные водой по-разному – в первые дни вкус почти не чувствовался, а потом все гуще и гуще… Ну и так далее, в итоге он вывел меня на еду, которую ел сам. Я провела вместе с ним все лето и начало осени. Уже стало холодать, и он отвел меня в деревню. Я боялась идти к другим людям, но он пообещал мне, что не даст меня в обиду… И мы пошли – я, замотанная в меховое одеяло, и мой Учитель и спаситель… Так что я ему обязана буквально всем. Ты как там – спишь? За время Милиного долгого рассказа я полностью пришла в себя – как всегда, осознание того, что кто-то намного несчастнее меня и больше нуждается в сочувствии вывело меня из комы, в которую я вошла, еще когда Сашка убил Домку… – Нет, Мил, я не сплю. Твой рассказ, конечно, никого не оставит равнодушным. Мне очень жаль тебя, ты пережила действительно страшные события… У меня же все проще – Сашка ведь не чужой мне человек, мы с ним четыре года жили и регулярно спали, но конечно – не так грубо… Да и я – не молоденькая девственница, как ты была тогда… – Ну вот видишь – ты уже и говоришь… Значит, не зря я рассказывала – устало произнесла Мила – а теперь давай спать, а то скоро и ночь закончится… – Давай… – все еще сжимая ее руку, я заснула. Глава 5 Проснувшись утром, я увидела перед собой лицо Милы. Вспомнилась моя прошлая ночевка в их домике, когда я с Алексеем шла в деревню на костыле… Как тогда все было тихо и мирно – Олег был жив, и Домка тоже… Вспомнив о вчерашних событиях, я расплакалась. Мила открыла глаза и уселась на печи. – Проснулась? С добрым утром! Давай на улицу выйдем, развеемся, да и посмотрим – как там милый мой… Мы вышли из домика. Теплое солнышко играло пятнами на хвое под ногами. Ефима нигде не было видно. Какое-то время мы стояли, прислушиваясь. Потом Мила тихонько позвала: – Ефи-и-им! Часть веток на крыше зашевелилась, и оттуда выполз сонный и помятый Ефим. Вот так замаскировался – ни за что бы не заметила, если бы он сам не вылез! – Доброе утро, любимый! Замерз? – Есть немного… И вам доброго утра! Как спалось? Таня, я вижу – пришла в себя уже, да? Взгляд-то живой… – Да, спасибо, Ефим – мне намного лучше… И спасибо вам обоим – за то, что спасли меня вчера… Мила ответила: – Да пожалуйста… Только я вот так и не пойму – почему же ты вчера такая была, если говоришь, что не в изнасиловании дело? – Они вчера Домку убили. И Олега, возможно, тоже – я опять сорвалась в плач. Ефим решил сразу это дело пресечь: – Ты уверена? Погоди плакать – может и не из-за чего… Ты тела-то видела? – Нет… – и я все подробно рассказала им, всю сцену у реки. Когда я описывала поступок Алексея, Ефим чему-то развеселился и даже покачал головой. – Эх, алексайос! Вот уж точно греческий дьявол! Все в своем духе – так и не остепенился, несмотря ни на что! – Это ты о чем вообще? И откуда ты знаешь про греческого дьявола? Виктор рассказал? – Да что мне твой Виктор… Уж не знаю – в чьей жизни алексайос отличился больше, чем в моей… – Так ты что, тоже оттуда? Откуда и Алексей? – Ну да. – И знаком там с ним был? А почему же он здесь виду не подавал, что вы знакомы? – Ну как вам сказать… Я с ним знаком, а он со мной – нет… Тут уже подключилась и Мила: – Ну расскажи – интересно же! Ну пожалуйста… – Эх, девоньки… Ну так уж и быть – расскажу. *** – Начну с самого детства, когда я впервые увидел алексайоса – так его называли греки и мы тоже – ну, моя мать и жители нашей деревни. Все мы о нем знали, некоторые встречали – но солдатам не выдавали, хотя награда за него была обещана немалая… Очень много добра он нам принес, причем бескорыстно, никогда никакой платы не брал и даже в дома не заходил, когда звали отблагодарить хоть угощением… Так вот, как-то мальчишкой пас я коз в горах, а козы – они создания резвые, скачут по каменистой горе, как по земле… Вот за одним козленком очень уж норовистым я и полез. Было мне на ту пору лет одиннадцать. Лезу и слышу – мамка моя снизу кричит: «Фимка, назад! Фимка, слезай!» И плачет, и руки заламывает. Я думаю – и с чего бы? Все же хорошо – ползу себе и ползу… А пока на мать оглядывался – козленка-то и проворонил, он меня обскакал и вниз, к своей мамке побежал… Мне сверху не видно было, а вот снизу и матери и остальным, прибежавшим на крики, видно – часть скалы, куда я полез – оползает, откололась и сейчас упадет вниз. А залез я высоко, вижу далеко… Подо мной река, она у нас бурная, с порогами и водопадами, так вот с одной ее стороны мамка моя убивается и селяне, к ней подбежавшие, никак не решат – что же делать? За мной лезть никто не хочет… А с другой стороны реки бежит человек – вдоль берега бежит, по камням перескакивает, как козел горный, к моей скале приближается да на меня поглядывает… Засмотрелся я на него, да и не заметил, как все затрещало и я вместе с куском скалы рухнул вниз, прямо в реку на пороги… Ушиб я тогда руку просто всмятку о подводные камни. Боль, вода, вокруг руки кровь облаком, дышать нечем… Испугался я тогда крепко – и до сих пор воды боюсь и плавать не могу… И вдруг чьи-то сильные теплые руки схватили меня и тянут наверх. Алексайос – а это был он – вытащил меня на поверхность и долго боролся с течением, зажав меня под мышкой, как щенка. В конце концов он вытащил меня на берег. Мать в слезах просто упала перед ним на колени и упрашивала зайти к нам в дом хоть раны промыть – по коленям и лодыжкам алексайоса сквозь порванные штаны текла кровь – видно, ободрал о каменистое дно. На что он ответил: «Река промоет. Парня береги» и прыгнул обратно в воду… Надо сказать – он меня очень впечатлил. Мать ведь растила нас одна – отца забрали в солдаты, да и с концами… И старшего брата тоже… М-да… Так вот, росли мы с сестрой без отца, и тут этот мужчина – сильный, смелый, с яркими синими глазами – он просто покорил мое сердце. Вот так я с ним и познакомился. Он-то меня, конечно, не помнит – ведь он видел меня мальчиком… Мне вылечили руку, но не до конца. Вот, видите – левая рука не совсем правильно срослась. – Ефим поднял рукав рубашки и показал нам руку – лучевая кость выступала бугром, и вдобавок это место украшал ужасный широкий рубец. Потом он продолжил: – Но нет худа без добра – из-за руки меня не забрали в солдаты. Как мне говорил наш приходской священник, который лечил руку – открытый перелом, кости наружу… Мне долго все это вправляли, привязывали палочки – но все равно зажило не очень. На момент моего призыва в армию рана была посвежее и рукой я тогда еще толком управлять не приспособился. Так и оставили меня на воле, чему я был очень рад… Мой дядька, мамин брат, взялся учить меня стрельбе из лука и я тренировался дни напролет… Я ведь хотел стать таким же сильным и ловким, как алексайос… Все эти годы, пока я рос, я слышал о нем – то он в одном селении отличился, то в другом, то солдат остановил… В общем, много историй… И еще я слышал, что есть у него личный враг, который тратит немалые деньги и оплачивает экспедиции – чтобы изловить или убить алексайоса. Я подрос, но крестьянский труд не привлекал меня – во-первых, мне тяжела была физическая работа из-за руки, а во-вторых… ну не лежала у меня ко всему этому душа… Моя сестра в то время уже вышла замуж и забрала к себе нашу стареющую мать – я ведь был непоседой, все охотился, пропадал в лесах… А я был последним, поздним ребенком, так что моя мать в то время уже была пожилой… Когда это случилось и на мне больше не лежала забота о ней, я попрощался с ними и со спокойным сердцем ушел в лес насовсем – мне там жилось лучше, без людей и их условностей – кто что должен и что как надо делать… Вот… А был у меня приятель с детства, Никифор, так вот его и забрали в солдаты и гоняли по горам в поисках алексайоса… Я с ним встречался иногда, приносил им в лагерь дичь и выменивал на веревки и разные нужные вещи… Одежду же я брал в деревне, а зимнюю делал из меха сам. Так вот он мне все жаловался – как же им тяжело ловить алексайоса, на что я только смеялся. Надо сказать, солдаты и сами не рвались его поймать – они же тоже были местными, из нашего или соседних селений и все выросли на рассказах о смелом и справедливом защитнике крестьян… Так что ловили они его «ни шатко – ни валко», лишь бы отчитаться, что там-то прошли – его не нашли. Граф, конечно, злился, рвал и метал, но сделать ничего не мог. Он даже выписал какого-то матерого охотника за головами откуда-то издалека – тот порыскал-порыскал, да и пропал где-то – уж не знаю, то ли алексайос его, то ли обиженные крестьяне ненароком косой задели, то ли сам где-то с гор сверзился… В общем, пропал. И вот, однажды прибегает гонец к солдатам, а я был тогда в их лагере, с письмом от графа. Что его наследник бросился со скалы и теперь нужно ждать алексайоса в гости… Какая связь между этими двумя событиями – я так и не понял, не придал значения. То есть граф предлагал использовать его самого как наживку для алексайоса, а свое имение – как капкан. А мы, то есть солдаты, как раз в это время гнали его, как зверя, по горам, вытесняли к ущелью. Он действительно был неуловим, я не переставал им восхищаться. Так вот, по приказу главного солдаты окружили имение графа и рассредоточились. Граф лично обходил имение и проверял готовность. На вопросы: «А ну как не придет?» заявлял с уверенной ухмылкой: «Придет, прибежит!» Ну, мы и выжидали. Я остался с ними, под видом простого любопытства я все придумывал – как бы мне помочь алексайосу выйти из этой западни. Мы ждали – день, неделю, две… За такое время, конечно, было не до укрытий, но граф сказал, что это не важно – греческий дьявол все равно придет. Но в доме поставить пару человек не разрешил – мол, он там и сам справится… И вот пришел тот долгожданный день, вернее – вечер. Алексайос действительно прибежал – я впервые за столько лет опять его увидел, хотя и издалека. Он был в ярости, раскидал слуг и скрылся в доме ранее, чем стрелки успели подойти с границ имения. Потом вообще все было очень быстро и суматошно – выстрелы в доме, пожар, выбегающие на улицу слуги… Я заметил Алексайоса, так как подошел почти к дому, прячась за растениями в саду. Темнота и суматоха от пожара были ему на руку. Тем более из дома он выходил, держа в руках огромный портрет – наверное, солдаты приняли его за слугу, спасающего хозяйское добро… Он поставил портрет у фонтана и медленно, не спеша побрел из имения. Я знал все посты, я знал – на кого именно он наткнется и кто может его пристрелить, как только он выйдет из сада – и я побежал именно туда. На посту сидел мой знакомый Павел, за это время я с ними всеми перезнакомился – и уже ловил алексайоса на прицел. Ему мешали деревья, да и расстояние было приличное… Я тихо подошел сзади и оглушил Павла ударом по затылку. Алексайос беспрепятственно вышел из сада – но я видел, что к нам уже стягивается кольцо остальных солдат – видимо, его все-таки заметили. Вдруг он, будто что-то решив, побежал – скачками, очень быстро, почти в полной темноте. Я побежал за ним. Мы взбирались в горы и вдруг, добежав до вершины, алексайос раскинул руки, как птица – и прыгнул вниз. Я просто ошалел от неожиданности – как же так, мой герой и образец для подражания прямо на моих глазах покончил с жизнью?! Я взобрался на вершину, но никого и ничего не увидел – хотя было и темновато, но уж тело на светлом камне я бы заметил. Как же так? Куда же он делся? Я решил проверить, обвязался веревкой, хорошо ее закрепил и начал спуск. До какого-то времени все шло хорошо, а потом вдруг откуда-то появились сучья деревьев – моя веревка путалась, трещала и в итоге порвалась. Я совсем не понимал, что со мной происходит – при падении я сломал ветку, а ее обломанный сук вонзился мне в бок. Наверное, я потерял сознание, потому что следующие мои воспоминания – это уже утро. Я кое-как слез с дерева и пополз в сторону моей деревни… Я не выдержала и перебила Ефима: – То есть после перемещения ты пополз в горы – там же твоя деревня, да? В горах с бурной рекой? – Да, так и есть… – Представляешь, а ведь Алексей во время перемещения был почти возле тебя – он рассказывал, что упал на землю сквозь деревья, а потом тоже какое-то время валялся и пошел к морю, к селению его Айоланты. – Какой Айоланты? – Ну, к селению греков. – Да, оно было у моря… А ты, я смотрю – многое знаешь о моем мире, да? – Это все из рассказов Алексея. Если он захочет, то сам тебе все расскажет. Тем более если ты, оказывается – тоже ему жизнь спас. – Посмотрим… Так вот, когда мы с Милой встретили тебя и Алексея – ну помнишь, зимой? Тогда я его не узнал. Во-первых – много лет прошло, и хотя он, как и я – не очень-то состарились… Тебе ведь тоже Учитель насчет времени все это рассказывал? Но все-таки память за эти годы притупилась, тем более – столько событий здесь произошло, совсем другая жизнь… А во-вторых – алексайос, если помнишь, зарос тогда волосами так, что даже глаза не очень-то было видно… Да и не ожидал я его здесь встретить… Первое, что меня смутило – как он приволок нам кабана. Я вам, как охотник, скажу – выследить, убить и еще и освежевать кабана за такое короткое время – это мало кому под силу… А потом уже, когда мы пришли на праздник и я увидел его – с завязанными волосами, помытого и в обычной одежде – тогда я его узнал и конечно же был очень удивлен. Потому и предложил ему пожить в моем домике, потому и горю к нему такой симпатией, которую наверняка вы все заметили… За время долгого рассказа Ефима мы успели и позавтракать – Мила достала хлеб, мясо и укроп – и мы все это дело дружно уплетали. – Так вот, Таня, с чего мы вообще начали… Я тебе вот что скажу – да чтоб алексайос, греческий дьявол, да не спас сына с пустяковым ранением мягких тканей ноги из реки – да ни за что не поверю! Глава 6 Я благодарно улыбнулась Ефиму: – Спасибо, ты так убедительно говоришь! А Домка? – Не знаю, это смотря куда там пуля попала… И как он в водопад упал, не стукнулся ли о камни на дне… Ничего тебе сказать не могу… А вообще, собаки очень живучи, слышала такую поговорку «заживет, как на собаке»? – Да слышала, конечно… Ой, ребята, что же я наделала? Это же я их сюда привела! Мила переспросила: – Но ты ведь не говорила им, как сюда попасть, верно? – Нет, конечно… Но все равно ведь как-то узнали… – Постой, а что там этот твой зеленоглазый хахаль говорил, когда… – Мила осеклась, стрельнув глазами на Ефима – наверное, не хотела расстраивать его рассказами о Сашкиных приставаниях – он сказал, чтобы сюда попасть «всего-то и нужно было, что прижать перепуганную писклю…» Вроде бы так. И как это понимать? Меня осенило: – Лариса… И под описание «перепуганной пискли» подходит, да и кроме нее и Виктора никто больше не знал, как сюда попасть… – Да, получается – это она… Я уже заметно успокоилась – общение с этими рассудительными ребятами явно шло мне на пользу. Вдруг тишину утреннего леса разорвал взрыв. Потом еще два. И далекая автоматная очередь. Ефим вскочил на ноги. – Что же делать? Наверное, мне нужно туда – может, я смогу чем-то помочь? Но и вас оставлять как-то боязно… Может, в деревню ее отведешь, Мила? – Ефим, в деревню идти не стоит – они знают, где она, они видели ее от водопада и собирались туда наведаться. Мне кажется – здесь безопаснее. – Хорошо, сидите здесь. Без крайней нужды из домика не выходите – так вы незаметнее. Я побежал! До встречи, жизнь моя! – он порывисто обнял и поцеловал Милу. Та всхлипнула: – До скорой встречи, любимый! – Ефим, пожалуйста, будь осторожен! Автомат может строчить без остановки – разве что дождаться, когда патроны закончатся… Береги себя! – Хорошо, разберусь – и Ефим тихой тенью исчез между деревьев. *** Мы с Милой остались в домике одни. От вынужденного безделья и переживания за всех таких родных людей хотелось выть. Мы пытались держать себя в руках – одна бы я, наверное, уже стала бы мерять шагами комнату или крушить все, что ни попадя. Неожиданно снаружи донесся тихий звук: – Танька! И еще тише – другой голос: – Таня! Мы с Милой переглянулись и вдвоем бросились на улицу, еле разминувшись в дверях. На улице звуки доносились намного отчетливей: – Танька! – Таня! Мила с округлившимися глазами повернулась ко мне: – Да это же голос Учителя! – А и вправду! Побежали! И мы побежали на звук. Бежали мы недолго – облегчало наш бег то, что Мила знала все тропы и вела меня по ним. Иногда мы опять слышали крики, при приближении явно узнавался голос Сашки и старика. Когда мы подошли ближе, Мила взяла меня за руку и притормозила. Мы пошли очень аккуратно, стараясь не шуметь и не трещать веточками. Подойдя совсем близко, она сдернула меня вниз и мы укрылись за какими-то кустами. Перед нами на опушке леса стоял Сашка и упираясь дулом пистолета в бок старику, во все горло орал: – ТАААНЬКА! Блин, я уже охрипну скоро. Зови давай! – и ткнул старика дулом в бок. Тот низким зычным голосом прокричал: – ТАААНЯААА! Старик горбился и опирался двумя руками на узловатую огромную палку. Глаза его были потухшими, старческими – он совсем не был похож на себя… Что же могло с ним случиться? За Сашкой виднелся рябой здоровяк – на его плече кровоточила небрежная повязка из его же футболки, но он держался – наверное, помнил, что тяжелораненых Сашка бросает, как того лысеющего типа ночью. Неожиданно за нашими спинами раздался шорох и прежде чем мы успели обернуться кто-то одновременно закрыл нам ладонями рот – и мне и Миле. – Тш-ш-ш… тише, девоньки, это я. Вслед за руками выдвинулся Ефим. Увидев, кто это, Мила раскраснелась и заулыбалась, но хоть не закричала от радости – и то хорошо. – Ефим, ты не знаешь – что за хрень здесь происходит?! – спросила я. – Не совсем понимаю… Видимо, старик что-то задумал… Думаю, тебе стоит к ним выйти… Мила обернулась к нему с шипением: – Ты что? Зачем мы тогда ее ночью спасали? – Ну, во-первых – мы спасали не только ее, а и тебя, во-вторых – старик наверняка что-то задумал – ты же знаешь, что просто так он бы не кричал и не звал ее… Ну и в-третьих… Я думаю, они не причинят Тане вреда – а, Тань? Ты как думаешь? Я вспомнила, как вчера Сашка говорил Олегу: «Не боись – не трону, она мне и самому нужна» – и кивнула головой. Мила тяжело вздохнула: – Ну, может вы и правы… С богом! Я вылезла из-за куста и уже не скрываясь, пошла к поляне. Глава 7 Первым меня заметил Сашка – грязный, осунувшийся, в какой-то копоти, на перепачканном лице только горящие зеленые глаза. – О, ты смотри – сработало! Сработало, старый пень! Ну здравствуй, зазноба моя! Видишь – от меня не убежишь! Старик смотрел на меня прежним, живым взглядом и чуть заметно улыбался в усы. И вдруг я поняла его игру – увидела, как натужно он тянет лопатки к земле, что пальцы, держащие палку – расслаблены, то есть он не переносит на нее вес, а держит для вида. Что ж, значит, все не так уж и плохо – он действительно что-то задумал… Наверное, хочет усыпить бдительность… Постараюсь не испортить ему игру… Я приосанилась, насколько это было возможным при моем животе – и нагло посмотрела Сашке в глаза: – Да я и не убегала… Видишь – сама выхожу. Я сухо кивнула старику: – Здрасте! Потом подошла поближе к Сашке: – Ну, здравствуй, дорогой! – и звонко чмокнула его в щеку. Осознание того, что Олег жив и Домка, возможно, тоже – снизило уровень моей злости на Сашку почти до нуля… Не чужие же все-таки люди, да… Сашка от моего поведения совсем ошалел: – Вот это да! Узнаю мою язву! А ну повтори! Я с улыбкой вновь поцеловала его в щеку. Глаза на похудевшем лице светились удивлением и радостью. – Нет, не так… – не отрывая ствола от старика, Сашка второй рукой ухватил меня за затылок, пропустил мои коротенькие волосенки между пальцев и прижался к губам в долгом поцелуе. Я и не сопротивлялась – пусть думает, что я подчинилась… Поцелуй был жестким, властным, с кусанием губ и захватом языка… Наконец отпустив мои губы, Сашка принялся водить по ним большим пальцем и произнес хриплым шепотом: – Так гораздо лучше, звезда моя… Тебе не идет быть перепуганной… Удивительно… как ты на меня действуешь… – он, наконец, поднял взгляд. Глаза его все также светились. Я никогда раньше не видела его таким – Сашка всегда был циничным, насмешливым и непоколебимым… Мне стало его нестерпимо жаль – ведь он, похоже, меня любит… Это, конечно, не оправдывает его поступков, но все же… Подобревший Сашка обратился к старику: – Что ж, старый хрыч – не обманул, действительно привел к ней – зачтем… Слушай, подскажи – есть ли место, где можно укрыться и передохнуть, не боясь получить стрелу в живот? Я, честно говоря, уже устал от таких приключений и не спал сегодня ночь… – Укрытие нужно, говоришь? Что ж, есть тут недалеко укрытие… Могу отвести. – Ну веди, старик, веди. Приведешь – вообще цены тебе не будет! И старик повел нас какими-то извилистыми лесными тропами. Куда, зачем – непонятно. Шел он очень медленно – приволакивая ноги, сгорбившись и опираясь на палку… Сашка, которому такая скорость была очень неудобна, все бурчал: – Ох, старик, ну что же ты так ползешь? Я бы тебя и понес, хрыча старого, но боюсь – долго сейчас не пронесу. Да и под прицелом нужно кого-то держать – лесные ниндзи не дремлют… Слышь, старик, а как думаешь – если я Таньку буду держать – не пристрелят, а? Не пожертвуют зазнобой моей, чтобы от нас избавиться? Старик, не оборачиваясь и продолжая идти по тропе, ответил: – Нет, не пожертвуют. Да и вы им теперь не очень-то опасны – оружия-то у вас почти не осталось. Ты там только поосторожнее с девкой-то, видишь – на сносях она. – Да вижу я, вижу… И это меня очень огорчает… Ну ладно, давай уж быстрее веди. Пользуясь тем, что мы шли очень медленно и по одному – по-другому не позволяла ширина тропы – Сашка быстро пропустил меня вперед, а сам обошел сзади и придерживая за плечо, ткнул оружие мне в спину. Потом зашептал на ухо: – Извини, дорогая, это для нашей общей безопасности – потом шумно вдохнул воздух у моей шеи – этот запах… Как же мне тебя не хватало… И прости, что взял тебя силой – там, в избушке… Ну накопилось, понимаешь? Я так долго с тобой не был, да и все эти поиски… Я ведь тоже не железный… Я кивнула – мол, прощаю. И мы пошли дальше. Где-то позади шел рябой – шел медленно, иногда стонал, но шел… Он понимал, что если отстанет – умрет. *** Наконец наша процессия вышла из леса к берегу лазурного горного озера. Мы стояли на склоне желтой почти лысой горы из песчаника, а внизу лежало красивое озерцо, в которое впадала река, теряющаяся в кронах деревьев. Чем-то это место было мне знакомо. Осматривая окрестности, я остановила взгляд на старике – он пристально смотрел мне в глаза, казалось – хотел что-то сказать. Поймав мой взгляд, он выдвинул передние зубы, как у зайца. Я ничего не понимала. – Нам нужно отдохнуть. И мне, и девушке, да и другу твоему раненому. – Может быть, но не здесь же, пошли хоть в тень куда-то. – Да вот тебе тень – от куста мушмулы. Бобры едят мушмулу? – медленно, с расстановкой спросил старик. По-видимому – для меня. Я постепенно начала соображать. – Че ты мелешь, старый пень? Какие бобры? – Сашка явно растерялся. Мы стояли на самом краю обрыва, где рос какой-то куст – похоже, той самой мушмулы. – Иди сюда, дочка. Я научу тебя, как правильно выбирать спелые ягоды, в твоем положении это важно – сказал старик сухим надтреснутым голосом. – Да ты совсем ополоумел, старый хрыч? Да на хрена ей сейчас твоя мушмула?! – Да чего ты ерепенишься? Отпусти девочку – не съем же я ее. – Ага, а пока она от меня отойдет – лесные ниндзи нас и перестреляют. – Да не успеют. Неужто такой трусливый? – старик удачно взял Сашку «на слабо». Сашка, пыхтя, отпустил меня к старику. Горбатый, с палкой и потухшими глазами он протягивал мне старчески трясущуюся руку – более безобидного и жалкого зрелища и представить невозможно. Когда я вложила пальцы в его ладонь и подошла к нему ближе – он шепнул, пользуясь тем, что в сгорбленном виде он ниже меня и я заслоняю его от остальных: – Пещера. Бобры. Готова? Я чуть заметно кивнула. – Тогда на «раз-два-три». Раз… Старик подтянул меня поближе к обрыву – как будто осматривает куст и выбирает лучшее место. – Два… Старик неожиданно выпрямился, расправил плечи, сразу став чуть ли не в полтора раза выше. Я обернулась – Сашка смотрел на него круглыми от удивления глазами. – Эй, Саша! Лови! – старик швырнул в его сторону свой посох. Сашка, явно в шоке от метаморфоз старика и от того, что тот знает его имя автоматически поднял руки, пытаясь поймать палку и бестолково махая стволом в воздухе. И когда прозвучало заветное «три!» – я набрала полные легкие и солдатиком, зажав юбку ногами, прыгнула в воду вслед за стариком. Под водой он уверенно повлек меня ко входу в тоннель – в паре метров ниже поверхности виднелась черная дыра, из которой мы как-то выплыли с Олесей. Старик постоянно оглядывался на мое лицо. Я старалась плыть изо всех сил, хотя живот создавал дополнительную положительную плавучесть и тянул меня вверх. Но старик довольно-таки сильно направлял и тащил меня за собой. Уже когда мы почти влезли в тоннель, даже сквозь толщу воды я услышала Сашкин рев «ТАААНЬКАААА! НЕЕЕТ!» И потом, когда мы уже проплыли примерно половину тоннеля – звук падающего в воду тела. Значит, он прыгнул за нами, хотя и с задержкой от неожиданности. Надо поторопиться – у нас преимущество в том, что он не знает – где находится вход, но все же… Я плыла изо всех сил. Наконец мы выплыли в наш вертикальный колодец. Старик ухватился за край и подтянувшись на руках, вылез наверх. Мокрая рубашка облепила его худощавое тело. Потом он протянул руки ко мне: – Давай, девочка! Давай быстрее! Просто упирайся ногами о стену, я тебя вытащу! И осторожнее с животом! Ухватив за руки, а потом перехватив под мышки, он вытащил меня наверх. Я устало опустилась на пол, а старик буквально за несколько секунд закрыл решетку на колодце и даже вставил два ключа. Потом тоже обессиленно опустился на пол. – Молодцы мы с тобой! Как ты? Как ты себя чувствуешь? Ничего нигде не болит, никаких незнакомых ощущений нет? – Нет… Вроде все нормально… Только холодно… Старик облегченно вздохнул: – Ну, это поправимо – он полез в нишу и достал оттуда ту же медвежью шкуру, которая была здесь и тогда, в прошлом году. Старик обернул меня в нее мехом вовнутрь и сказал: – Посиди немного, приди в себя, да и на солнышко пойдем. Глава 8 В этот момент в колодце раздался всплеск, кашель и сморканье, шумные вдохи и грохот сотрясаемой решетки, а потом громкий вопль: – ТАААНЬКААА!!!! Звук эхом отражался от стен пещеры, казалось – она дрожит и сейчас обрушится. Мои уши были готовы разорваться на части. Я уже хотела встать и уйти, но что-то остановило меня – не так просто бросить человека, с которым прожила четыре года, орать в холодной воде в одиночестве и трясти решетку, когда он только что прыгнул за тобой, по сути – в неизвестность. Старик стоял у входа и с интересом наблюдал за мной. Я осталась сидеть недалеко от колодца. – Саш, не кричи так – я здесь. – Твою мать, что ты со мной делаешь?! – Но я же не заставляла тебя прыгать за мной. – То есть я должен был стоять и тупо смотреть, как вы с этим старым симулянтом куда-то уплываете, да? – Саш, это было твое решение. Я не звала тебя сюда. – Ага, не звала… Интересно, а как бы ты поступила в такой ситуации? Не, ну давай представим! Вот ты на моем месте… *** …Приезжаешь ты со своей девочкой в какой-то занюханный городишко по ее очень важным делам – ну да ладно, пусть работает, должны же у человека быть какие-то интересы… Тем более цветы, растения – для девочки самое то. Так вот, ты приезжаешь – и вдруг твоя девочка падает в болото! Да еще и вместе с вашим псом. Ты к болоту – а ее нету! Ты переворачиваешь городишко вверх дном, прочесываешь это болото эхолокатором, трясешь всех, кто может дать хоть крупицу информации – все зря! Даже тела для оплакивания – и то у тебя не осталось! Аномальное явление, все только разводят руками… Кто-то где-то обронил, что такое в этом месте уже когда-то случалось – можно подумать, тебе от этого легче… Ты даже бросаешь здесь машину, так как уехать совсем – это проститься с надеждой, это уже все… Ты приезжаешь в вашу уютную квартирку… И на каждом шагу ее, девочки твоей, вещи – помады, белье, любимая чашка… Что-то жрет тебя изнутри, но ты давишь слезы – нельзя раскисать, ты же мужик… Ты пытаешься уйти в работу, но вдруг понимаешь, что не видишь в ней смысла… Зачем?! На хлеб насущный? Так уже есть, вполне достаточно… Больше? А для чего? И для кого? И что тогда остаётся делать? Пить? А толку? Не помогает… И вот, когда уже в твою голову начинают закрадываться разные мысли о том, как бы все и сразу закончить – звонок! Молодой лейтенант, которому ты оставил номер «на всякий случай» … Жива! И почти здорова! Ты вылетаешь в Крым и потом еще долго среди ночи добираешься на перекладных, потому что занюханный городишко не имеет аэропорта – и вот ты в больнице… Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/tatyana-lemesh-12945668/put-peshki-3-smena-korolya/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.