Французская поэтика от романтики до постмодернистов

Французская поэтика от романтики до постмодернистов Александр Давидович Давыдов Избранные переводы Александра Давыдова, публиковавшиеся в антологиях «Поэзия Франции. XIX век», М.,1985, «Строфы века!2», М., 1998, «Семь веков французской поэзии», СПб., 1999, «Поэзия французского сюрреализма», СПб., 2003 и др., а так же в различных сборниках и журналах. Некоторые переводы публикуются впервые. Александр Давыдов Французская поэзия от романтиков до постмодернистов Жерар де Нерваль (1808–1855) Собор Парижской Богоматери Старинный Нотр-Дам, увидит он паденье Парижа, как его он видел зарожденье. Немало тысяч лет он простоит, пока Теченье времени, как волк рыча от злости, Порвет железный нерв, переломает кости, И каменный каркас перегрызут века. Но даже и тогда он дорог будет многим: Мечтатели придут к руинам этим строгим, Перечитав роман, что сочинил Виктор… Поверят все, что им в руинах базилики Открылся древний храм, могучий и великий, Как призрак в небеса вознесшийся собор! Возлюбленные Где милых мы разыщем? В могиле их тела, Но душам их жилищем Не стала ведь земля. В голубизне лучистой, Где ангелы парят, Теперь они Пречистой Хвалебный гимн творят. Цвела невестой милой, Как летние цветки. Любовницей постылой Увяла от тоски. Тень вечности сияла Улыбкою в глазах… Погасшие шандалы Зажгите в небесах! Апрель Дни хороши. Пришла весна. Лазурь небес уже ясна — Бросает отблески на стены; Но нету зелени, хранят Деревья желтый их наряд И остаются неизменны. Мне тягостно от этой сини, Как в дождик видеть на картине Весны приволье и цветы. Шумит природа, расцветая, Как будто нимфа молодая, Смеясь выходит из воды. Кузина Есть прелесть и в зиме: как хорошо в субботу, Когда луч солнечный наводит позолоту, По саду Тюильри с кузиной гулять. «Извольте дома быть к обеду, ровно в пять», — Мать крикнула нам вслед. На всех деревьях сада Прозрела девушка их летние наряды, Потом замерзла вдруг… И мы пошли назад, Заметив оба, что уже темнеет сад. Успели обсудить мы не без сожаленья И промелькнувший день, и… тайное волненье, С порога чувствуя, как аппетитный дух Разносит по дому зажаренный индюк. Аллея Люксембургского сада Идет прелестная девица, В руках ее цветет букет, Живая, юркая, как птица, Поет бесхитростный куплет. Но вряд ли я сыщу другую, Чье сердце ближе моему. Явившись в ночь мою глухую, Она развеяла бы тьму!.. Увы, – дни молодости, где вы?.. Померк навеки дивный свет, — Гармония, цветы и дева… Все минуло – и счастья нет! Видение За этот простенький напев без слов, Звучащий так печально и так чисто, Отдать Россини, Вебера и Листа, И Моцарта я с радостью готов. В тот век, когда блистал Луи Великий, Уносит душу старый тот мотив. Я сразу вижу – солнечные блики Горят, верхи холмов позолотив. И гордый замок – кирпичи, каменья — Передо мной стоит невдалеке, Я витражей увидел отраженье В поблизости струящейся реке. И девушка в старинном одеянье Выглядывает сверху из окна; Так память об ином существованье Виденьем этим запечатлена. Шарль Леконт де Лиль (1818–1894) Nоx Притихшие ветра на сумрачных откосах Склоненным деревам нашептывают сны, И птицы не поют – в прозрачных дремлют росах; Качается звезда на гребешке волны. И между двух лощин, на дикой горной круче, Где в лунном серебре купается листва, Все тропы заслонив, расположилась туча; Сюда людских речей не долетят слова. Но море вдалеке шумит своей волною И жалуется лес на сотни голосов. По гулким небесам, просвеченным луною, Несется песнь морей и жалоба лесов. Так поднимайся ввысь великий гул священный От разговоров сфер небесных и земли И там спроси у звезд, возможны ль во Вселенной Извечные пути, чтоб к звездам привели? О море, о леса, лишь вы мне отвечали, Когда тянулась дней унылых череда; Благая ваша речь смиряла все печали, И ваша песнь звучит в душе моей всегда! Кобылица Свирепая степная кобылица В траве высокой скачет по лугам, На узкой морде пена серебрится И пот стекает по крутым бокам. Дочь Фракии, резвишься на поляне, Несешься вдаль по берегу реки, Летишь, и гриву треплют ветерки: Тебя догнать не могут даже лани. Но мощь твоя окажется мала Для схватки с укротителем напрасной, И в униженье будешь ты прекрасной, Когда закусишь крепко удила. Поль Верлен (1844–1896) Ариетта В городе ласковый дождь     Артюр Рембо Какая на сердце тоска, И город весь захвачен ливнем; И не сказать наверняка, Откуда на сердце тоска? А капли пели на панели И шелестели по домам. И чувства все оцепенели. О, пенье капель на панели! Причин для огорченья нет, Но не назваться мне счастливым. Так в чем секрет? Ни зол, ни бед, И для тоски причины нет. Вот наихудшее несчастье — Страдать, за что, не зная сам. Без ненависти и без страсти Душе переживать несчастье. Nеvermore Что, память, от меня ты ожидаешь? Осень, — Летит сквозь воздух дрозд, а воздух безголосен; Уныл последний луч, что солнце мечет в просинь, Взрываются ветра в рядах спокойных сосен. Гуляем, я и ты, объятые мечтой, И волосы, и мысль нам треплет ветер злой. «Из дней твоих, скажи, прекраснейший какой?» — Вдруг нежно произнес твой голос золотой. Небесный голосок и светлый был, и звонкий. Ответом послужил изгиб улыбки тонкий. Благоговейно я целую локон твой. О, первый по весне цветок благоуханный, О, первый шепот «да», принадлежавший той, Которая была мне всех других желанней. Песни для нее Быть мистиком я нынче перестал (Вновь женщиной захвачен целиком), Но я не отвергаю Идеал, Хотя мне думать недосуг о нем. Ведь женщиной захвачен целиком! Я детства Божеству молился прежде (Теперь покорен только ей одной), Исполнен был я веры и надежды, Восторг и свет владели прежде мной. Теперь покорен только ей одной! Мне женщина владыкой стала грозным, Чьей власти не положено предела; Лукавый, он к любым способен козням, Чтоб дьявольской своей достигнуть цели… Благословенны дни, что пролетели! Артюр Рембо (1854–1891) Мечта о зиме К Ней В вагоне розовом помчим порою снежной На голубых шелках. Нам будет хорошо. Гнездовья страсти нежной Таятся в закутках. Прикроешь веки ты, чтоб в сумраке заката Не видеть средь снегов Кривляния теней, гульбы всей черни ада — Злых бесов и волков. Вдруг кожу поцелуй царапнет одичалый. Почувствуют возню букашки этой шалой И шея, и щека. Ты, голову склонив, «ищи» – прикажешь нежно, И будем оба мы разыскивать прилежно Проворного зверька. Уснувший в ложбине Прозрачный ручеек поет на дне ложбины Простой напев траве в лохмотьях из парчи. Сверкает солнца диск с заносчивой вершины — В ложбине свет бурлит и пенятся лучи. Солдатик молодой там спит со ртом открытым, Волною на него накатывает кресс; Высоко облака парят над позабытым Под ливнем световым, пролившимся с небес. Ногами в шпажнике, солдат заснул с улыбкой, Как хворое дитя, и сон такой же зыбкий. Природа, приласкай его во время сна! А ноздри не дрожат и запахам не внемлют, Окинута рука; солдат на солнце дремлет Спокойный. На груди кровавых два пятна. Вороны Господь, когда пожухли травы, Когда в унылых деревнях Огонь молитв совсем зачах, Пусть на поникшие дубравы С твоих сияющих высот Рой нежных воронов падет. Диковинное войско птичье, Чьи гнезда треплет бурь набег, Неси вдоль пожелтевших рек Свои воинственные кличи К провалам, пропастям, крестам — Слетайся, разлетайся там! Кружите над французским краем, Где мертвые лежат в снегах, И путник остановит шаг, Завороженный диким граем. И воронов угрюмый полк Заставит вспомнить нас про долг. Но сберегите, о, святые, В заговоренной полумгле Певунью мая на земле Для тех, кого леса густые Опутали своей травой, — Так безысходен их покой! Голова фавна Ларец зеленый в пятнах золотых, — Из утопающей в цветах беседки, Где жаркий поцелуй во сне затих, Глядит безумный фавн, раздвинув ветки, В изысканном узоре из цветов, В зубах своих белейших – с маком алым, Как старое вино темно-багров, Безумный фавн залился смехом шалым И, словно белка, в глубь ветвей порхнул; Но смех тот с листьев облетел не скоро, Казалось, будто бы снегирь вспугнул Златую страсть задумчивого бора. Млодожены В окно течет густая синева, Почти нет места – ларчики, баулы! Снаружи кирказоны дом обвили, — От смеха домовых дрожит листва. Конечно, это злые чародеи Виновники разора, мотовства! Повсюду сетки африканской феи — Следы ее интриг и колдовства. Они приходят с видом раздраженным И затихают, спрятавшись в буфет. Событий никаких! Молодоженам До крестных, видно, вовсе дела нет. Здесь вечно ветерок метет, который, Бывает, новобрачного крадет. Случается, и злые духи вод Приходят помечтать под сень алькова. Подруга-ночь, о месяц, льющий мед, Собрав улыбки, медью диадем Заполнит доверху небесный свод. С поганой крысой знаться им затем, Когда не вспыхнет огонек болотный, Как выстрел в предвечерней тишине. Скорее, вифлеемский дух бесплотный Синь зачаруй в лучистом их окне. «Апрель тому причина…» Апрель тому причина — В саду переполох: Навитый на тычины, Безумствует горох. В парах молочно-белых Приветливый кивок Ты видишь поседелых Святых иных эпох… От светлых скирд и крова Их путь лежит далек — Напитка рокового Ведь все вокруг просторный — Ни горний, ни земной! — Туман окутал черный, Как будто мрак ночной. И все-таки остались — Сицилия, Германия, Их уберег печальный Рассеянный туман! Впечатление Минует летний день, и вдаль пойду стерней, Исколет ноги мне покошенной травою, И свежесть почвы я почувствую ступней, И всем земным ветрам я головою открою. Все мысли отлетят, умолкнет речь моя, Душа полна одной любовью без границы. Я как цыган уйду подальше от жилья, Так прежде с женщиной, хочу с природой слиться. Возмездие Тартюфу Так долго разжигал он сладострастье под Монашеской своей одеждой лицемера. Шагал он как-то раз, беззубо скаля рот, До мерзости слащав, пуская слюни веры. Шагал он как-то раз, вдруг – Боже! – некто злой, Карающей рукой схватив его за ухо, Упреками хлеща, тотчас сорвал долой Монашеский покров с откормленного брюха: Возмездие!.. Когда слетел его наряд, Отпущенных грехов своих несчетный ряд Он в сердце перебрал, как будто зерна четок. Разоблачен, убит – теперь он тих и кроток, Довольствоваться рад и парою манжет. – Глядите-ка, Тартюф до ниточки раздет! Шкаф Милейший старичок – старинный шкаф дубовый, Его мореный дуб так пахнет стариной. Лишь дверцы отвори, и запах по столовой, Как старое вино прокатится волной. Хранится много лет в нутре его бездонном, Где ленты, кружева, пахучее тряпье, И бабушки моей косыночка с грифоном, И простыни, и дрань, и детское белье. А в темных закутках, глубинах потаенных, Где завитки волос хранятся в медальонах, Стоит медвяный дух засушенных цветов. Предания хранишь ты в полостях просторных. Ты их всегда и всем повествовать готов Скрипением своих массивных дверец черных! Макс Жакоб (1876–1944) Разрушен прежний мир Под мысом прошлого – необозримы воды, гляжу я, как любовь уносит вдаль пассат, толпа, чем полнятся мои ночные годы, рассеялась. Опять уперт в былое взгляд. На дивных островах, в душе запечатленных — веселье властное и царственный покой. Так резво кони мчат моих годов зеленых, звучит в моей душе их цок по мостовой. Из речи и ветров я выткал покрывало — скрывающий грехи унылый воротник. Акрополь им укрыл до крайнего портала, а мой пернатый шлем к сырой земле поник. Что, власть или земля тебя манит сильнее? Готов расстаться ли ты с кожей и страной? Чтоб мой пернатый шлем поднять, склонились феи, мне душу исцелит их поцелуй стальной. О как печально и покойно дуновенье, пахнувшее невесть с каких концов земли, струится над водой унылый день паденья, разрушен прежний мир, снастите корабли. Тысяча сожалений Я вновь тебя обрел, Кемпер, где зародились мои пятнадцать первых лет, Но не умею обрести я слезы. Уже предместья нищие, а слез все нет как нет, А мне б рыдать, пока не скрыли их березы. Тут все так скудно и убого стало ныне, Пришелец я на каменной чужбине. Мои друзья – в Париже, я для них Обязан кипу сочинить крошащих сучья книг, Так, чтобы сосны тощие воображенья Неслись в тоске и радости движенья. Я будто мраморный. В любителе искусств, Во мне теперешнем уж нет обычных чувств; Вернувшись в этот край, который мне знаком, Я ощутил себя здесь чужаком, Я жду здесь от людей лишь только неприязни. Но холоден и сам – и нету худшей казни. Ноктюрн Лягушек влажный шепоток, приглушенные всплески весел… В осоке – змей шуршащий ток, задавленный рукою смех, плеск тела, павшего в поток, чуть слышные шаги людские, в тени деревьев – тяжкий вздох, галдеж бродячих комедьянтов. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/aleksandr-davidovich-/francuzskaya-poetika-ot-romantiki-do-postmodernistov/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.