Бог любит Дениску. Сборник рассказов

Бог любит Дениску. Сборник рассказов Денис Чернов В этой книге автор подробно и откровенно рассказывает о своем детстве и юности, прошедшей в городе Корсакове – криминальной столице Сахалина. Заразившись романтикой 90-х годов, он сполна испытал на себе «прелести» и жестокость криминального мира. Автор сумел расстаться с «темным» прошлым и начать новую жизнь. После того, как он стал законопослушным гражданином, приключений и острых ощущений в жизни не стало меньше. Все истории – реальны. Имена и фамилии некоторых героев изменены. Бог любит Дениску Сборник рассказов Денис Чернов Иллюстратор Наталья Датишвили © Денис Чернов, 2020 © Наталья Датишвили, иллюстрации, 2020 ISBN 978-5-4483-1592-3 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Автор подробно и откровенно рассказывает о своем детстве и юности, прошедшей в городе Корсакове – криминальной столице Сахалина. Заразившись романтикой 90-х годов, он сполна испытал на себе «прелести» и жестокость криминального мира. Автор сумел расстаться с «темным» прошлым и начать новую жизнь. После того, как он стал законопослушным гражданином, приключений и острых ощущений в жизни не стало меньше. Все истории – реальны. Имена и фамилии некоторых героев по понятным причинам изменены. ВАСЯ ИВАНОВ Однажды у меня в гостях был мой друг Вася. Я отлучился ненадолго, а вернувшись, застал его сидящим перед картиной Айвазовского «Девятый вал». Вася смотрел на нее как завороженный. – Ты помнишь, как Лариса Михайловна рассказывала нам про то, как окружающие нас картины влияют на нашу психику? – спросил он меня. Лариса Михайловна была нашим учителем русского языка и литературы. Она входит в число тех людей, которые оказали на мою жизнь огромное влияние. В свободное от основной программы время, подчас в свое личное, совершенно бесплатно она преподавала нам психологию. В то время таких предметов не существовало в школе. Но она считала, что они обязательно должны быть, и часами рассказывала нам многие вещи, которые глубоко засели в нашем сознании. Один из таких уроков и вспомнил Вася. – Лариса Михайловна рассказывала нам, что образы, которые мы видим перед собой, глубоко отпечатываются в нашей душе и влияют на нашу жизнь, – продолжил он свою мысль. – Сколько лет я тебя знаю, у тебя напротив кровати всегда висела эта картина. Чего удивляться, что ты постоянно попадаешь в истории, без конца находишь на свою задницу приключения. Засыпая и просыпаясь, ты видишь перед собой кораблекрушение. Стихия, океан, никакой надежды на спасение. С этим ты засыпаешь, и с этим ты утром встаешь. Странно, что ты до сих пор жив. Я сел и уставился на картину. В детстве я часто разглядывал ее. Размышлял над судьбами героев. Куда они плыли? Как они жили до того, как попали на этот роковой корабль? Что стало с ними после? Удалось ли им спастись, или художник запечатлел последние мгновения их жизни? В том, что это реальные люди, я не сомневался ни на секунду. А в последние годы над картиной я совсем не думал. Да и вообще я перестал ее замечать, как фарфоровую статуэтку на серванте или оторванный кусок обоев за дверью. Она стала частью окружающего меня интерьера, растворилась в нем. А моя жизнь и правда похожа на бесконечную бурю. Неужели и правда, во всех перипетиях моей судьбы виновата картина? – Васек, а у тебя напротив кровати что нарисовано? – прервал я процесс созерцания. – У меня ничего. – А в твоей жизни приключений намного меньше, чем в моей? – Нууууу…. – Так при чем тут картина? Моя жизнь, конечно же, была полна потрясений, причем не только моральных, но и физических. Но о жизни моего друга Васи, а точнее, лишь о нескольких ее моментах, очень ярко характеризующих его, мне очень хотелось бы рассказать. Часто в своих рассказах я заменяю имена героев псевдонимами, потому что истории, которые я рассказываю, могут скомпрометировать их. Я, может быть спрятал бы героя за псевдонимом и на этот раз, но не могу – по той лишь причине, что без подлинного имени и фамилии портрет этого человека будет неполным. Надеюсь, что Вася простит меня, если я расскажу что-то, что он хотел бы оставить в тайне. С Васей Ивановым мы вместе ходили в детский сад и учились в одном классе. Но по-настоящему мы сдружились с ним уже после школы. Он пошел учиться в ПТУ на сварщика, а я остался учиться в школе. Сейчас даже не вспомню, с чего началась наша дружба, но за короткий срок мы стали, что называется, не разлей вода. Все лето после девятого класса мы прожили у Васи на даче. Его мама иногда привозила нам хлеб и молоко, а питались мы в основном подножным кормом. Утром шли на море и, пользуясь отливом, собирали креветок, крабов, рапанов, гребешка и прочую морскую снедь. Креветок мы ловили с помощью вилки, насаженной на лыжную палку. Крабов-волосатиков хватали руками. Часть добычи съедали тут же, не выходя из воды. Другую часть – креветок и крабов – готовили на берегу. Кидали в костер кусок металлической рельсы, она раскалялась. Кладешь на нее свежую креветку, и она мгновенно сворачивается и становится красной. Вкуснее креветок я в своей жизни не пробовал. Весь день мы гуляли по лесу, купались, поливали огород. Когда нас одолевала тоска по традиционной человеческой пище, мы навещали нашу одноклассницу Зою Чебоксарову. Ее мама всегда была очень приветлива к нам и кормила нас вкуснейшим борщом. А когда наступала ночь, мы забирались на чердак Васиной дачи и, глядя на звезды, по нескольку часов подряд пели песни. У нас было десятка два любимых песен, которые нам никогда не надоедали. Это был репертуар, сложившийся еще в пионерском лагере. Нам было по 15 лет. И это было веселое, беззаботное и совершенно безобидное детство. Последнее лето нашего детства. Лето кончилось, и мы вернулись в город. Я попал в плохую компанию, в которой все были старше меня на три-четыре года. Хотя на самом деле компания моя была не так уж и плоха. Все ребята были воспитанными, читали книги, слушали хорошую музыку и смотрели хорошие фильмы, но мы слишком рьяно окунулись в романтику 90-х годов. Тачки, пушки, кожаные куртки, ежедневные разборки, иногда со стрельбой, драки по делу и от нечего делать. Мы играли в бандитов и временами заигрывались. За многие поступки, совершенные в то время, мне очень стыдно до сих пор. В том числе и за то, что я ввел в этот мир Васю Иванова. За какой-то год из наивного конопатого улыбчивого добряка Вася Иванов превратился в матерого громилу, с которым очень осторожно и даже почтительно разговаривали самые отъявленные отморозки нашего возраста. Однажды Вася шел по городу и увидел, что какой-то мужик держит за шиворот нашего общего товарища по прозвищу Тайсон. Видно было, что Тайсона ждет серьезная взбучка. Вася, не разбираясь в чем дело, в прыжке ударил мужика ногой. Мужик упал, вскочил, кинулся на Васю, но получил несколько мощных ударов, после которых его боевой пыл стих. На следующий день Васю нашли и забили ему «стрелку». Оказалось, что он избил авторитетного уголовника. Не бандита, которые повылазили из ниоткуда в 90-е годы, а настоящего сидельца. Одного из тех, которые изображены в фильме «Место встречи изменить нельзя». Васю пригласили на разговор в «малину». Это место, где обитают уголовники старой формации. Для него это приглашение было практически смертным приговором. Я уговаривал его обратиться за поддержкой к старшим товарищам, которые имеют связи в криминальном мире и могли бы помочь Ваську выйти из этой истории живым, но Вася даже слышать ни о какой поддержке не хотел. – За свои поступки я буду отвечать сам! – отрезал он. – Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Вечером он вернулся пьяный и веселый. Причем не сам пришел, а его привезли на дорогой машине. Разборка оказалась короткой. Вася рассказал, что встреча в самом своем начале очень сильно напоминала сцену из нашего любимого фильма, когда Шарапова привезли в «малину». Разговор начал старый вор, имя которого в Корсакове гремело в то время, когда мы были детьми. Потом его затмили молодые бандиты, некоторые из них и лагерей-то настоящих не видели. Но настоящих воров и они побаивались. – Ты почто, щенок, уважаемому человеку ногой по лицу ударил? – начал с порога пахан. – Он моего друга бил. – А знаешь ли ты, что твой друг накосячил? Его не то что бить, его и убить за такие косяки не грех. – В тот момент я этого не знал. – Так чего же ты лезешь туда, куда не знаешь? – А у вас есть друг? – А при чем тут я? – Поставьте себя на мое место. Вы идете и видите, что вашего друга бьют. Вы будете выяснять, кто прав, кто виноват, или заступитесь за друга? После долгой паузы авторитет протянул Васе рюмку. Выпив и закусив жареной собачатиной, он сказал, что в наше время редко можно встретить настоящего мужчину. Крутых, безбашенных и разного рода отморозков полно, а настоящих мужиков, которые и за друга встрять, и на разборку в одиночку с высоко поднятой головой пойти, – таких практически нет. У нас с Васей было одно на двоих хобби. Мы оба любили вязать. Наберем, бывало, фильмов в видеопрокате, купим портвейна и засядем со спицами. Смотрим, вяжем и пьем портвейн. Вася такой человек, с которым приятно не только поговорить, но и помолчать. Мы часами сидели молча за вязанием, и более содержательное времяпрепровождение трудно себе представить. Иногда к нам присоединялись наши друзья. Мы играли в карты, в нарды, в шахматы, и это тоже не мешало нам вязать. Бросали это занятие мы вместе. Но стоило одному из нас взяться за спицы, второй тут же включался в работу. У Васи была феноменальная память. Он наизусть знал Уголовный кодекс и Конституцию. Эти две книги лежали у него в туалете. Посещая туалет, он прочитывал и запоминал наизусть по одной главе. Даже спустя время мог цитировать целые главы, чем приводил в крайнее недоумение сотрудников милиции. С милицией у нас отношения были особые. Город был крайне неспокойным. Практически каждый день проводились облавы. По вечерам в «обезьянник» забирали всех, кто казался подозрительным. Мы были там частыми гостями, но Вася попадал даже чаще меня. Он страдал за свое имя и фамилию. Как-то раз мы шли компанией. Нас было человек пять. Рядом остановился УАЗик, из него вылезли менты и стали спрашивать наши фамилии. Дошла очередь до Васи. – Как фамилия? – Иванов. – Как зовут? – Вася. – О! Вася Иванов! Ты-то нам и нужен. Садись, дружок, прокатимся. Позже выяснилось, что менты отрабатывали кражу. Потерпевшие заявили, что подозревают соседа, назвали имя и фамилию. Поскольку менты в лицо этого парня не знали, ездили и опрашивали у всех фамилии. Такое сочетание, как Вася Иванов, показалось им крайне неправдоподобным. Однажды мы пошли на разборку. Дело было рядом с магазином «Галантерея». Кто-то кому-то где-то нагрубил, выясняли, кто кого круче, начали друг друга толкать. Кто-то стукнул по стеклу, стекло не пострадало, но в магазине сработала сигнализация. Мы этого не заметили и продолжали выяснять отношения. Тут откуда ни возьмись – УАЗик. Из него выскочили омоновцы в бронежилетах, касках, масках и с автоматами в руках. Я ломанулся бежать. Сзади раздалась автоматная очередь. Я очень больно упал, но мгновенно подорвался и побежал дальше, каким-то чудом перелетел через двухметровый забор, добежал до парка и упал в траву. Минут пять я лежал и боялся дышать. Вокруг была тишина. Не то чтобы прям тишина, но обычный ночной город – пели птицы, ездили машины. Я встал и поковылял в сторону Васиного дома. Хотел предупредить его маму, что Вася попал в милицию. Я рисовал себе картины, как из Васи выбивают признание в попытке ограбить магазин. Идти было далеко. У меня очень болела нога, которую я повредил, падая. Каково же было мое удивление, когда дверь мне открыл Вася. – А ты зачем побежал? – спросил он меня. – Так менты же! – Ну и что, что менты. Они что – не люди, что ли? – А чего они стреляли? – Да они в воздух стреляли, тебя, дурака, попугать. – А тебя что, отпустили? – Нет, не отпустили. Посмотрели в паспорте, что я несовершеннолетний, и домой привезли. А тех двоих в вытрезвитель. Они уже совершеннолетние. Однажды мы с Васей очень крепко поссорились. В то время мы работали на одном заводе. Я был грузчиком, он сварщиком. Мы каждый день несколько раз встречались нос к носу, но делали вид, что вообще не знакомы. Так продолжалось примерно месяц. Однажды мне рассказали, что при Васе в большой компании наш общий товарищ Тайсон (тот самый, из-за которого Вася избил уголовника) заговорил обо мне в очень скверных выражениях. Начал осуждать меня за глаза, мол, я такой да сякой, и ему четким ударом в челюсть заткнул рот Вася. Услышав это, я был потрясен: вВот что значит настоящий друг. Я тут от него морду свою отворачиваю, а он за мою честь в этот момент морды своим товарищам разбивает. Сломя голову я бросился к Васе просить прощения. С тех пор мы больше не ссорились. Драться дрались, но ссориться перестали. О том, как Вася уходил в армию, можно написать целую повесть. Попробую рассказать об этом вкратце. Вася получил повестку, как водится, уволился с завода, получил расчет и закатил проводы. Гуляла вся Семерка (наш микрорайон назывался Семь ветров, или просто Семерка). Так загуляли, что утром Вася проспал отправку. Пришел в военкомат, повинился. Там вошли в положение, сказали, что такое бывает, и выдали повестку на следующую пятницу. В следующий четверг повторились проводы. А в пятницу пьяного Васю волоком тащили на станцию. Он было проснулся, побежал, но паровоз ушел прямо на его глазах. Вася теми же ногами отправился в военкомат. На этот раз там были уже не так снисходительны. Повестку выдали, но пригрозили, чтобы накануне не пил. История повторилась еще, и еще, и еще раз. А потом закончился призыв. Но собираться на проводы к Васе по четвергам стало на Семерке доброй традицией. Васины родители и две Васины сестры жили круглый год на даче. Старший брат был в море, а младший сидел в колонии для несовершеннолетних преступников. У Васи в распоряжении была четырехкомнатная квартира. Наступила осень, и начался новый призыв. Пара паровозов по заведенной традиции ушла в армию без Васи. Пришла повестка мне. Я решил свои проводы отпраздновать вместе с Васей. Прихожу к его дому. Там какое-то непонятное движение. Во дворе, на столе для игры в домино пьют ребята. Кто-то сидит у подъезда. – Вася к себе не пускает, – доложил мне Васин сосед Макс. – У него крыша съехала. – Как так? – Ну попробуй, может, тебя пустит. Ванька-мелкий у него и Пона. Я позвонил в дверь. Вася спросил, кто там. Я ответил. – Ты с водкой? – Нет, но могу сбегать. – Не надо, заходи. Я вошел, и Вася закрыл за мной на все замки. Под окнами раздавались пьяные крики, грозившие Васе тяжелой службой, если уйдет в армию без проводов. Вася был непреклонен. Мы попили чайку, поиграли в карты, посмотрели новости и легли спать, спев перед сном весь наш репертуар. Утром мы с Васей отбыли на призывной пункт. Меня в армию не взяли. Может быть, когда-нибудь я еще расскажу долгую историю моих отношений с Вооруженными силами, которая началась в тот день. А вот Васю забрали. Потусовавшись на областном распределительном участке в Южно-Сахалинске, мы решили сходить прогуляться. У Васи собой был батон копченой колбасы. Есть ее при нескольких сотнях других призывников Вася счел не очень правильным, а делить на такую ораву – бессмысленным. Мы дошли до ближайших дворов, съели колбасу, выпили кефира и пошли назад. Войдя на территорию распредпункта, заметили там какой-то кипеш. И услышали знакомую фамилию. – Иванова не видали? Иванова из Корсакова никто не видел? Не видели Иванова? – бегал от кучки к кучке молодой сержант. – Я Иванов из Корсакова, – отозвался Вася. – Да ты… что… совсем… там… тебя… полковник ищет! Мы вошли в помещение. – Где Иванов? Вы почему за своими призывниками не смотрите? – орал начальник призывной комиссии на нашего сопровождающего. – Он от вас год бегал, все личное дело в неявках. Теперь вы его здесь прямо с распределительного участка упустили! – Никуда я не бегал! – выступил вперед Вася, – Что, уж и в туалет сходить нельзя?! Разъяренный полковник посмотрел на Васю. Видно было, что хотел что-то сказать, но не сказал. – Вот он. Забирайте! – показал он на Васю двум людям в милицейской форме. Васю взяли под руки, повели в черный «воронок», посадили и увезли. – Он же еще медкомиссию не прошел, – кинулся к полковнику сопровождающий. – Это ничего! – отрезал полковник. – По нему видно, что здоров как бык. А то пока комиссию будет проходить, опять сбежит. Я кинулся к нашему сопровождающему с расспросами. Я был в полной уверенности, что Васю увезли в следственный изолятор по какому-то наговору, потому что серьезных преступлений за ним не было. Я не мог не знать о них. – Он поехал служить во внутренние войска. В Батальон армейской милиции. Меня как молнией поразило. Это было еще более страшное известие. У нас на Семерке очень не жалуют тех, кто служил во внутренних войсках, тем более в армейской милиции. Я испугался, что Вася может натворить чего-нибудь или сбежать. Через месяц я получил от Васи письмо. У него все было хорошо. Узнав, что Васе по понятиям западло служить в милиции, отцы-командиры предложили ему перевод в Батальон оперативного назначения. Это тоже подразделение внутренних войск, но к милиции не имеет никакого отношения. Батальон оперативного назначения выполняет боевые задачи в горячих точках. Васю ждали три месяца очень жесткой и насыщенной физическими нагрузками учебы, а потом командировка в Чечню. Если выживет, через семь месяцев – досрочный дембель. На войне каждый день считается за три. Вася охотно согласился. Во-первых, пацанская честь была дороже жизни, а во-вторых, война – это так интересно! Вася попал в настоящую мясорубку. Армия в то время делилась на части, где жили по уставу, и части, где царила дедовщина. В той части, куда привезли Васю, можно было сполна отведать и того, и другого. Каждый день они пробегали по 20 км в полном снаряжении, которое весило не менее 20 кг. Приседали до потери сознания, подтягивались, отжимались, занимались рукопашным боем, учили устав. За весь день не было ни минуты отдыха. Когда наступала ночь, действие устава заканчивалось и начиналась дедовщина. Деды никого не унижали. В боевых частях это не принято, но они придумывали неимоверные физические нагрузки в наказание за мелкие провинности, накопившиеся за день. Например, кому-то, а иногда и всем молодым приходилось спать, сидя на воображаемом стуле, облокотившись на стену. Многие таких нагрузок не выдерживали, ломались, уезжали в госпиталь. Но те, кто доживали до конца учебы, становились настоящими супергероями, которые в огне не горят, в воде не тонут и могут голыми руками порвать на части любого противника. Вася выдержал все испытания. До отъезда в Чечню ему оставалось ровно две недели. Его привезли на стрельбище и дали ему в руки настоящий гранатомет. С самого начала он был зачислен в гранатометчики, но к орудию новобранцев долго не подпускали. И вот теперь, когда человек выдержал все испытания, он должен освоить последнее и самое главное – стрельбу из гранатомета. Ему выдали орудие, боевые гранаты и велели стрелять в цель. Вася с самого детства страдал очень слабым зрением. Очки он не носил, потому что они на нем не выживали дольше трех дней. Мы почти каждый день дрались, и в драке очки постоянно разбивались. На левом глазу зрение у него было минус пять, на правом – минус восемь. В армию не положено брать при зрении минус три. Если бы Вася пошел на медкомиссию, его ни в какую армию не призвали бы. – Я не вижу никакой цели, – ответил Вася командиру. – Я тебе сейчас дам «не вижу цели»! – пригрозил командир. – Вон на сопке прямо перед тобой домик стоит фанерный. Это и есть твоя цель. – Я не вижу домика. У меня зрение плохое. – Я тебе сейчас дам зрение плохое! Хочешь от Чечни отмазаться, ссы в штаны, а лучше сразу сри. На зрение не получится. Комиссию-то проходил. – Я комиссию не проходил. Меня сразу увезли. Прямо со стрельбища Васю повезли в госпиталь. Окулист подтвердил, что боец совершенно не пригоден к службе в армии, а давать ему в руки гранатомет – самое настоящее преступление. У руководителей городского и областного военкомата были очень большие неприятности. А Вася вернулся домой живой и невредимый. Увидев его, мы с пацанами ахнули в один голос. Вася как будто вырос на голову и раздался в плечах. Всего-то за три месяца. Но еще больше изменилось его поведение. Он стал более серьезным, молчаливым и до безобразия спокойным. Однажды вечером мы пошли с Васей за водкой. В магазине на него наехал местный уголовник. Он был пьян и очень на кого-то зол. Он явно искал, на ком выместить свою злобу. – Эй, мусор, – обратился он к Васе. – Это ты тут на днях в мусорской фуражке рассекал? – Я ходил в военной форме. Я не мусор, – спокойно ответил Вася. – Че ты мне трешь! Видел я такие кокарды на вышке, вокруг нашей зоны! – А еще люди с такими же точно кокардами кровь свою проливают в зоне боевых действий, – спокойно ответил Вася. Уголовник плюнул в Васю. Слюна упала Васе на пиджак. – Я надеюсь, что когда ты проспишься, тебе будет очень стыдно за свое поведение, – печально произнес Вася, смахивая слюни. Он отодвинул своего оппонента и пошел к выходу, показывая мне кивком, что мы уходим. – Васек, ты что, действительно собираешься идти? – у меня уже были закатаны рукава и спрятаны в карман с молнией все ценные вещи. – Да. Я уже ухожу, и ты идешь со мной, – Вася ухватил меня за руку и потащил к двери. Нам вслед неслись проклятия и самые скверные оскорбления, которые можно смыть только кровью. По дороге Вася рассказал мне, что в армии его научили убивать людей голыми руками. Что ему хватило бы секунды, чтобы превратить агрессивного дяденьку в труп. Но перед тем как отправиться из армии домой, он дал подписку, в которой обязался не использовать полученные знания и навыки в мирной жизни. Обещание, данное командирам, Вася все-таки не сдержал, но об этом чуть позже. После армии Васю все сильнее стала увлекать уголовная романтика. Он стал красть. Все чаще я заставал у него компании, промышляющие грабежами и разбоем. Он очень сдружился с вором-рецидивистом Елисеем во время очередного пребывания того на воле. Елисей был очень интересным человеком. Он был старше нас на год или на два. С виду был похож на последнего лоха. Носил очки с толстыми линзами, какие-то нелепые старомодные костюмы и разговаривал очень высокопарным слогом. В зоне он очень много читал. И в основном любил классику. Елисей по мелочи никогда не «работал», он искал и ждал серьезного дела, а на карманные расходы зарабатывал, гуляя в чужих районах города, где его никто не знал. Обманчивый внешний вид служил инструментом для заработка. На него клевала всякая шпана и гопота. – Эй ты, иди сюда. – Это вы мне? – с растерянным видом отвечал Елисей. – А ты чо, еще какого-нибудь педрилу тут видишь? – Простите, но вы меня, наверное, с кем-то путаете, – провоцировал Елисей. – Я вас первый раз вижу и не нахожу никакого повода к такому грубому обращению. – Ты чо, сука, глухой? Ну-ка, бегом побежал сюда… – далее следовал ряд непечатных оскорблений, которые только и нужны были нашему герою. – Вот вы, уважаемый, давеча сукой и педрилой меня назвали. Извольте обосновать… – Далее Елисей, как удав Каа перед бандерлогами, очень доходчиво давал расклады по всем понятиям. Провинившиеся подростки ради того, чтобы загладить свою вину, готовы были отдать все, что у них было ценного – деньги, часы, плееры, мопеды, велосипеды. А если при себе не было ничего, давали клятву раздобыть деньги и всегда ее выполняли. Однажды Вася вместе с двумя своими товарищами полезли грабить какой-то склад. Оказалось, что на складе были сторожа. Пожилая семейная пара. Вася первым влез в помещение, его схватили и стали скручивать. Васе светили в лицо фонариком, и он не смог разглядеть, с кем имеет дело. Прозвучало слово «наручники» и он подумал, что попал в милицейскую засаду. Он вынул из кармана нож, пару раз махнул, не причинив серьезного вреда здоровью нападающих, но обезвредив их, и выскочил на улицу. Если бы сторожа были обычными людьми, преступление, совершенное Васей, никто и никогда не стал бы раскрывать. Но они оказались родителями очень серьезного криминального авторитета. Одного из главных бандитов в городе. Вся милиция была поставлена на уши. Хватали всех, кто тем или иным боком причастен к криминальному миру, и очень жестко допрашивали. Кого-то били, кого-то пытали, кого-то шантажировали. Ко всем у них имелся подход. В конце концов, кто-то из Васиных подельников «раскололся». Вася оказался в кабинете у начальника уголовного розыска. Сверив приметы с фотороботом, начальник потянулся к телефону. – Нашли вашего грабителя. Можете забирать. Как выяснилось позже, начальник угрозыска разговаривал с «ответственным за город». Так называли главного бандита. Он был тогда четвертой властью в городе. Хотя, если судить по значимости, то скорее первой. Он жил в элитном по тем временам доме. Рядом с домом круглые сутки дежурила «бригада» – группа из пяти молодых парней, готовых в любое время дня и ночи выехать по любому поручению «ответственного». Они же выполняли функцию секретарей – докладывали шефу, если кто-то просил об аудиенции с самим, проводили первичный прием, решая, стоит вопрос участия «ответственного» или же можно переадресовать. Забирать Васю из милиции бандиты не стали. Через начальника угрозыска ему забили «стрелку». – Сегодня в 22.00 придешь к 49-му магазину, – сказал начальник, подписывая Васе пропуск. – У нас к тебе никаких вопросов нет. Твоим делом будут заниматься другие люди. Не советую тебе прятаться, себе сделаешь хуже. Вечером я умолял Васю не ходить на стрелку. Я был уверен на 100%, что живым он оттуда не вернется. Я уговаривал Васю взять у родителей денег и бежать с Сахалина куда глаза глядят, но он был непреклонен. – Я никогда ни от кого не бегал. Двух смертей не бывать, а одной не миновать, – с этими словами он вышел за порог своей квартиры. Я и еще два наших близких друга остались ждать у Васи дома, хотя надежды увидеть его снова живым у нас уже не было. Мы сидели молча и смотрели на часы, как будто от часов в данный момент зависела жизнь нашего друга. Через час раздался глухой стук в дверь. Мы кинулись к двери, за дверью стоял Вася. Он был очень бледен. Мы кинулись было его обнимать, но он резким криком остановил нас. – Не трогайте меня! – потом тихо добавил, – у меня руки сломаны, вызовите «скорую». Когда Вася пришел к 49-му магазину, его ждали пятеро самых кровавых и самых страшных бандитов Корсакова, включая «ответственного». Решительнее всех был настроен кореец по прозвищу Ноха. Его в городе боялись все. Однажды его машину для проверки документов попытался остановить милицейский патруль. Ноха не остановился, обругав милиционеров в открытое окно. За ним погнались, но он, остановившись, начал палить по ментам из пистолета. Дело было прямо в центре города. С тех пор никто не решался проверять у него документы. – Отдайте его мне! О чем с ним разговаривать, – твердил Ноха, зыркая на Васю своими демоническими глазами. Но Васю не отдали. Индус – тот самый сын пострадавших сторожей – заявил, что Вася принадлежит ему и больше никому. Он посадил его в машину и увез в гаражный массив неподалеку, чтобы друзья не мешали ему вершить правосудие. Они остановились и долго сидели молча. – Ну что мне с тобой делать? – заговорил наконец Индус. – Ты совсем ничего мне не хочешь сказать? – Ты когда-нибудь крал? – спросил его Вася? – Сейчас разговор о тебе идет! При чем тут я? – Ты когда-нибудь крал? – Сам-то ты как думаешь? – Я полагаю, что да. – А зачем тогда спрашиваешь? – Вот представь, что ты полез красть, а тебя хватают за руки и пытаются надеть на тебя наручники. Ты не видишь и не понимаешь, кто там, и тебе, конечно, кажется, что это толпа ментов. Ты как повел бы себя на моем месте? – Ты порезал моих родителей. Мою маму и моего папу. Ты это понимаешь? – Я очень сожалею об этом. Я не думал в тот момент о том, что передо мной чьи-то родители. В тот момент я боролся за свою жизнь, и от них исходила угроза. Мне очень жаль твоих родителей. Я виноват и готов понести любое наказание. Индус вывел Васю из машины, заставил его вытянуть перед собой руки, нанес несколько ударов тяжелой металлической трубой, набитой песком. Затем сел в машину и уехал. Руки были сломаны в четырех местах: по два перелома на каждую руку. Пока Вася был в гипсе, я проводил с ним очень много времени. Он был совершенно беспомощен. Не мог ни приготовить еду, ни налить чаю. Не представляю, как он справлялся в туалете, но там он от помощи отказывался. Пару раз я снимал с Васи гипсы и мыл ему руки теплой водой. Он завывал от восторга. После случая с Индусом Вася завязал с криминальной жизнью. Он устроился работать сварщиком, встретил молодую женщину с ребенком, которого полюбил как родного. Они были очень счастливой парой. Их семейную жизнь омрачали только попойки, которые редко обходились без драк. Одна из таких попоек поставила крест на их совместной жизни, да и вообще перевернула всю Васину жизнь с ног на голову. У нашего общего друга Вани-мелкого был день рождения. Мы изрядно выпили. Раздался звонок в дверь. Я открыл, на пороге стоял Толюся – давний мой знакомый, по вине которого я за пару лет до этого чуть не отправился на тот свет. Меня избили до смерти, и я чудом остался жив. С тех пор я видел Толюсю только один раз. Я лежал на больничной койке в крайне тяжелом состоянии. Толюсю разыскал и привел ко мне Вася. Толюся даже не извинился передо мной, начал рассказывать, что я первый начал, что я сломал ему нос. Нос у Толюси действительно был сломан, но меня не удовлетворил его рассказ. Я жаждал мести. К тому времени, как я встал на ноги, Толюся сбежал в армию. И вот он вернулся. Я кинулся обуваться, а Толюся кинулся бежать. Я выскочил на улицу, но того уж и след простыл. – Где он! – орал я, – где этот… скажем так: «нехороший человек»! – Толюся – реальный пацан, не смей так про него говорить, – раздался у меня за спиной пьяный голос. Это был Бусик – лучший друг Толюси, который жил в одном доме с нашим другом. Я отвесил защитнику хорошего тумака и мгновенно вошел во вкус. Кто-то из дворовых кинулся защищать Бусика, но тут подоспел Вася. Выпустив пар, мы пошли домой. Зашли к Васе, выпили. Я пошел домой отсыпаться, а Вася остался дома. Утром я встретил Васиного соседа Макса. Он рассказал, что Вася убил человека. Я посмеялся. Подумал, что речь идет про Бусика. – Не верь, – говорю, – не убил, а лишь немного попинал. Максимум, что там может быть страшного, – сломанные ребра. – Ты дурак, что ли? – недоумевал Макс. – Какие ребра! У нас весь подъезд в крови. Даже на потолке кровь. Пацан у моей матери на руках дух испустил. Я сломя голову помчался к Васе. Подъезд действительно был весь в крови. Оказалось, что сразу после моего ухода к Васиной младшей сестре приехал ухажер с другом. Этот друг когда-то имел серьезный конфликт с Васей, и однажды они разодрались, но тогда их разняли общие друзья и уговорили не портить праздник. На этот раз встретились внешне дружелюбно, но на самом деле у обоих была в душе сильная неприязнь. Они выпили бутылку. Вася уже практически не стоял на ногах. Его позвали покурить в подъезд, повалили на пол и принялись избивать лежачего. У Васи в кармане был складной нож-«бабочка». Он достал нож и нанес один удар туда, докуда сумел дотянуться. Пробил паховую артерию. Удар был смертельным. Вася убежал. Он утопил нож в море. Сам искупался, несмотря на жутко холодную воду. Это помогло ему немного протрезветь. Он вернулся домой. Увидел у подъезда милицейский УАЗ и решил всех перехитрить. Он залез через балкон в свою комнату и лег спать, выкинув окровавленную одежду в окно. Когда вошли опера, Вася начал гнуть линию, что он ничего не знает, что пришел пьяный и лег спать. Видя, что ему не верят и пытаются его арестовать, он начал сопротивляться. Нанес пару увесистых ударов ментам, после чего был скручен, закован в наручники и отправлен в следственный изолятор. Васю судили за убийство по неосторожности. Суд признал, что Вася защищал свою жизнь. Убитый был не самым законопослушным гражданином, имел судимости, нигде не работал и характеризовался не самым лестным образом. Вася, может быть, смог бы отделаться условным сроком, но на нем уже висел один условный срок за кражу. К тому же при обыске у него за телевизором нашли два килограмма тротила. Происходило это через несколько дней после взрыва дома в Москве на Каширском шоссе. По всей стране был объявлен «Вихрь-антитеррор». Про Васин тротил написали все областные газеты. За этот тротил он получил два года. Еще два дали за убийство, и еще два – срок, полученный ранее условно за кражу. Вася сел на шесть лет. На суде после вынесения приговора, глядя, как моего друга уводят закованным в наручники, я вспомнил разговор про картину «Девятый вал»… Васю я больше никогда не видел. Как ни стыдно признаться в этом, но я его предал. У меня закипела, забурлила жизнь. Появилось много новых друзей, новая интересная работа… Вскоре после Васиной посадки я уехал с Сахалина. Я передал ему всего две или три передачи и за все шесть лет и написал не более трех писем. Я не поддержал его в то время, когда он нуждался в моей поддержке, но до сих пор считаю его одним из самых главных людей в моей жизни. Вася вышел из тюрьмы ровно через шесть лет, женился, жена родила ему сына. Он работает прорабом на стройке и избегает каких бы то ни было приключений. БОСОНОГОЕ ДЕТСТВО Когда в Петропавловске-Камчатском была полночь, а в Москве три часа дня, у нас на Сахалине до полуночи был еще целый час. Я ложился в кровать и слушал радиостанцию «Тихий океан». Ведущий зачитывал письма слушателей, которые поздравляли своих близких с днем рождения, юбилеем, годовщиной свадьбы, рождением сына. Этих близких друг другу людей разделяли шторма и циклоны, десятки и тысячи морских миль. Слушая «Тихий океан», я всегда думал о своем любимом дяде Саше. Где он сейчас? Может быть, он тралит холодные океанские воды у берегов Чукотки, а может быть, подбирается к берегам Южной Америки. Но вполне возможно, что его траулер держит курс на Корсаков, и уже завтра в нашей маленькой кухне будет звучать его любимая песня «Не пройдет и полгода, и я появлюсь, чтобы снова уйти на полгода». Эта песня как будто специально была написана про моего дядю Сашу. На берегу он не выдержит и двух недель. Одарит длинным морским рублем и заморскими гостинцами всю родню, насорит по всему городу деньгами, пропьется, проспится и побежит в контору Базы океанического рыболовства добывать новую путевку, чтобы снова уйти на полгода бороздить необъятные просторы Тихого океана. С этими мыслями я засыпаю. Просыпаюсь я под позывные радиостанции «Пионерская зорька». Дети из далекой и неведомой мне Москвы бодрыми голосами рассказывают о том, как здорово быть пионерами. Я слушаю их с замиранием сердца. Вот бы мне родиться в этой самой Москве, чтобы я тоже мог стать юнкором, выступать по радио и писать заметки в «Пионерскую правду». Но тогда мечты о журналистике казались мне несбыточными. В то время на Сахалине не было ни детской газеты, ни радиостанции. Я люблю свою Родину, свой родной город, люблю сопки, которые его окружают, люблю маяки, которые помогают капитанам находить дорогу в родной порт, люблю военные крейсеры и минные тральщики, которые стоят у пирсов нашего порта, охраняя мой покой. Мне даже в голову не придет, что каких-то тридцать лет назад мой родной Корсаков назывался Отомари, а мой родной Сахалин был японским губернаторством Карафуто, что это была не наша земля, не советская и даже не русская. Это было так давно, что кажется мне неправдой. Папа рассказывал мне, что Япония настолько близко, что до нее можно дойти на пароходе всего за несколько часов. Каждую неделю, а то и чаще, я сколачиваю очередной деревянный кораблик, привязываю к нему бутылку с запиской, адресованной моему неведомому японскому другу. Я желаю своему другу не унывать и не бояться проклятых американских бомб, потому что у нас теперь тоже есть бомба пострашнее американской, и мы не дадим в обиду моего японского друга. Втайне я надеюсь, что однажды мой кораблик вернется ко мне, и в бутылке будет гостинец – японская жвачка. Но кораблики уплывают бесследно. И лишь иногда после шторма в ответ приплывают японские кроссовки, пустые банки из-под пива или кока-колы. А когда встает лед, мы с друзьями ходим в порт смотреть на тюленей. В маленькой бухте, где зимуют суда нашего Корсаковского Портофлота, живет морской котик Васька. Зимой он часто вылезает на льдину и греется на солнышке. Мы спускаемся с пирса и осторожно, крадучись идем по льду к Ваське, чтобы погладить его. Васька при виде нас начинает громко кричать и качаться на ластах. Мы не понимаем, выражает он таким образом свой восторг или он боится нас, но мы все равно подходим и гладим его. Иногда мы приносим ему тушку минтая, купленную по дороге в рыбном магазине. А летом мы с друзьями любим сидеть на откосе и смотреть на море. Вот откуда-то полным ходом идет буксир. – Смотрите-ка, как шпарит «Вихрь», – говорит Ванька Колесников. – Сам ты «Вихрь»! – смеется над ним Антошка Коробков. – Разве не видишь, что это «Отчаянный». – Сам ты «Отчаянный», – говорит Ванька. – Ты не видишь, что ли, рында висит на корме. А у «Отчаянного» рында на мостике. – Спорим на десять щелбанов? – Спорим! Я разбиваю пари, и всей ватагой мы кубарем летим вниз с откоса, мчимся на железнодорожную станцию, проскакиваем в дыру в заборе и бежим по территории военного гарнизона. За нами с громким и задорным лаем увязывается стайка гарнизонных собак, что-то кричит вслед старый сторож, потрясая кулаком, но мы уже перелезаем через забор на территорию мехмастерских. Сквозь прутья забора нам вслед растерянно смотрят гарнизонные собаки. А мы уже идем по бетонной стене на территорию Портофлота, к причалу, где обычно швартуются буксиры. Причал пуст, но вот из-за волнореза выруливает объект нашего спора. – Ну, что Антоха, готовь лоб. Вот он, «Вихрь». – Да сам ты «Вихрь». Неужели не видишь, что это «Отчаянный»? Буксир подошел к причалу, и мы прочли на его носу название «Вихрь». Ванька победоносно засучил рукава. – Ну что, Антоха, читать умеешь? Что на борту написано? – Да мало ли где чего написано! У меня на сарае сам знаешь что написано. Разве не видишь, что это «Отчаянный»? – Ну пойдем спросим, – Ванька обращается к угрюмому мужику, наматывающему на кнехт швартовый конец, – дяденька, а как ваш буксир называется? – Чего, читать, что ли, не умеешь, двоечник? – Дяденька, ну как? – «Вихрь»! – Подставляй лоб, Антоха, – и с видом победителя Иван отвешивает Антону 10 щелбанов. День прожит не зря. Ваня и Антон подружились еще в песочнице. С тех пор они неразлучны. Они оба большие затейники. Никогда не сидели сложа руки. То кошелек на веревочке подбросят на тротуар, то нашпигуют селитрой ракету и запустят в небо, то добудут на стройке карбид и стреляют из самодельных пушек. Однажды друзей угораздило посмотреть фильм «Узник замка Иф». История графа Монте-Кристо настолько потрясла товарищей, что в головах у них созрел план. Они обзавелись долотом и молотком и отправились в подъезд, где жил наш друг Вовка Селезнев. Убедившись, что у Вовки никого нет дома, они принялись долбить стену в том месте, где у Вовки был туалет. Дыра должна была получиться аккурат за Вовкиным унитазом. Дело оказалось не из легких, но мои товарищи помнили, как настойчив был граф Монте-Кристо. Они запаслись терпением и поклялись друг другу не стричься и не бриться, пока не осуществится их план. Они были готовы к тому, что мечта их сбудется к тому моменту, когда их лица покроют густые бороды. Каждый день они приходили и часами долбили, пока Вовка был на уроках. Если кто-то входил в подъезд, инструменты прятались, а один из заговорщиков вставал спиной к дыре. Уходя, дыру аккуратно замазывали пластилином и прикладывали кусок крашеной штукатурки так, что никому бы и в голову не пришло ковырять. Мы все видели, что у наших товарищей есть какая-то совместная тайна. Они стали реже появляться на откосе, шушукались и обменивались многозначительными взглядами. Иногда терпения им не хватало. То и дело один из них проговаривался, что, мол, скоро они всем покажут, но тут же другой бил его по башке, и они начинали драться. Наши друзья оказались гораздо проворнее графа Монте-Кристо. До косматых бород дело не дошло. Даже их головы не сильно успели обрасти, а дыра в туалет была готова. Они купили в Военторге офицерскую линейку, сделали из нее дымовую шашку и сели в засаду. Три дня они сидели в подъезде с воронкой и слушали. Они ждали, когда Вовка пойдет в туалет. Вовка, конечно, в туалет ходил, но делал это молча. Коварные злоумышленники не могли распознать его и медлили. Очень боялись нарваться на Вовкиного отца. Однажды Вовка выдал себя. Он вошел в туалет, напевая песню. – Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко… – напевал Володя. Но «жестоко» оказалось недалёко. Едва услышав знакомую песню, наши озорники подожгли дымшашку и сунули ее в дырку. А чтобы дым не валил в подъезд, заткнули дыру пластилином. Из квартиры раздался душераздирающий крик Вована. Ваня и Антон кубарем вывалились из подъезда и до самого вечера прятались в гаражном массиве. Ванька Беляев наврал им, что Вовкин отец с ремнем ходит по всему району и ищет их. На самом деле Вовкин отец, когда узнал, какую шутку его сыну приготовили друзья, хохотал до слез и рассказал, что он, будучи ребенком, тоже любил озорничать, но на такие шалости ему никогда в жизни ума не хватило бы. Дыру, которую так долго долбили Ваня с Антошей, дядя Валера заделал бетонным раствором. А со стороны подъезда ее следы видны до сих пор. ЭХО ПЕРВОЙ ЛЮБВИ В детстве и юности я был страшным меломаном. Моя любовь к музыке началась еще в детском саду. Дома был проигрыватель, на котором я слушал сказки. Заслушал все сказки до дыр. И вот однажды в доме появилась пластинка зарубежных исполнителей «Радуга». Три песни на этой пластинке накрыли меня с головой. Sunny в исполнении ВИА «Бони М», «Чао, бамбино, сорри» в исполнении Мирей Матье и «Если б не было тебя» в исполнении незабвенного Джо Дассена. Эти три песни я прослушивал по нескольку раз подряд. Потом появились Леонтьев и Пугачева. А когда мне было примерно лет пять, на голову моих родителей обрушилась страшная беда. Однажды мы с мамой, возвращаясь домой из детского сада, зашли на почту по какой-то маминой нужде. Пока она стояла в очереди, я завис у ларька со всякой мелочевкой. Там было все – от канцтоваров до бритвенных принадлежностей. И мой взгляд упал на маленькую черную пластиночку. Я раньше никогда не видел такой пластинки. Она была совсем крохотная. На пластинке была одна единственная песня «Эхо первой любви» в исполнении Евгения Мартынова. На ней было написано «долгоиграющая». Ах если бы моя мама тогда только могла предположить, какой смысл им с папой вскоре откроется в слове «долгоиграющая»! Никогда я не клянчил у своих родителей никаких покупок. В этом плане мной можно было гордиться. Даже из «Детского мира» меня можно было спокойно увести без игрушки и даже без разговоров о том, что мне там понравилось. Выпрашивать игрушки было ниже моего достоинства. Но когда я увидел эту пластиночку, внутри меня что-то перемкнуло. Я взмолился, чтобы мама купила мне ее. – Но ты же не будешь ее слушать, – отговаривала меня мама. – Там всего одна песня, и она не детская. Тебе будет это неинтересно. – Мама, ну пожалуйста! Купи! Я даю тебе честное слово, что я буду ее слушать! Честное-пречестное слово! Сердце матери не выдержало, и пластиночка оказалась у меня в руках. С каким трепетом я нес ее домой! Даже если бы мне в тот момент предложили обменять эту маленькую пластиночку на все сокровища мира, я бы не стал рассматривать это предложение. Я пришел домой и не раздеваясь кинулся к проигрывателю. Дрожащими от нетерпения руками я поставил пластиночку и, прильнув к динамику, погрузился в волшебный мир музыки. Песня была о том, как мужчина вернулся в город, где не был много лет, и пришел к дому, где жила его первая любовь. В нем пробудились старые чувства, он кинулся к окну, за которым жила та, которая на всю жизнь отпечаталась в его сердце. «Я нашел этот дом, я в окно постучал Я назвал ее имя, я почти прокричал. И чужой человек мне ответил без зла: «Здесь, наверно, она никогда не жила». Я как будто прожил вместе с этим человеком всю его жизнь. Мое сердце разрывалось на части от обиды за него. Я плакал так горько, как будто это я потерял свою первую любовь. «– Ты ошибся! – мне город сказал. – Ты забыл! – усмехнулся вокзал. – Ты ошибся! – шептали дома. Спелым снегом хрустела зима. А над крышами вился дымок. Но ведь я ошибиться не мог!» Я прослушал эту песню еще раз, потом еще и еще… Каждый день, возвращаясь из садика, я садился у проигрывателя и раз за разом проживал вместе с Мартыновым эту трагедию. – Опять свою страдальную завел! – возмущался папа. Поначалу в его возмущении было больше иронии, но потом с каждым днем становилось все больше раздражения. И в один прекрасный день, придя домой, я не обнаружил своей пластиночки. Она куда-то пропала. Я до сих пор подозреваю родителей в том, что пропала она не без их участия. Я поплакал и со временем успокоился, но рана от несчастной любви Мартынова глубоко отпечаталась в моем сердце. Шли годы, мой музыкальный кругозор расширялся. Я никогда не понимал тяжелой музыки. Мне нравилось диско, спокойный и мелодичный рок, фолк. Я следил за новинками и тратил на кассеты весомую часть своих заработков. А зарабатывал я с самого детства. В 15 лет на меня свалилось огромное богатство. Друг моего отца привез из Японии подержанный музыкальный центр. Купил он его там за какие-то совсем смешные деньги. Центр был ярко-красного цвета – двухкассетный магнитофон с автореверсом, радио и проигрыватель. У него не было колонок и не крутилась пластинка. Дядя Саша великодушно отдал его мне. Колонки у меня были, а пластинку я сумел починить. У меня началась новая жизнь. Когда у меня появлялась какая-нибудь музыкальная новинка, я выставлял колонку в окно и включал музыку на весь двор. Однажды, когда я очередной раз травил соседей своим музоном, пришла соседская девочка Ира. Их семья жила прямо над нами. Мы очень дружили. Ее папа дядя Толя дома бывал редко. Все время где-то на заработках пропадал. А вот мама тетя Лариса была нам как родная. Входила к нам без стука, а иногда и без повода. – Мама спросила, нельзя ли сделать музыку погромче? – спросила, заикаясь и волнуясь, Ира. Я кивнул и пошел убавлять звук. Я подумал, что от волнения она перепутала и сказала «погромче» вместо «потише». Через пару минут опять раздался звонок в дверь. На пороге стояла тетя Лариса. – Ну ты что, назло что ли, убавил? Уж никогда бы не подумала, что ты такой жмот! – Так ведь просили потише! – Да Ирка, наверное, перепутала. Я просила погромче. Песня у тебя уж очень красивая играла. А у нас вторую неделю магнитофон сломан, так хочется музыки. Уж ты не жадничай. – Вы какие-то неправильные соседи, – пошутил я. – Никогда бы не подумал, что соседи могут попросить сделать громче. После этого каждый день ко мне стали прибегать то Ира, то ее сестра Люба, то сама тетя Лариса и просить сделать погромче. Меня это стало немного напрягать. Иной раз хотелось включить музыку фоном и заняться каким-нибудь делом, но они все время требовали максимального уровня громкости. И наконец мне пришла в голову гениальная идея. Я нашел длинный электрический провод и провел его через окно из своей комнаты в комнату тети Ларисы. Она как раз была над моей. Подключил их колонку к моему музыкальному центру и поставил тете Ларисе выключатель, чтобы она могла отключать музыку на ночь, ибо я имел привычку под музыку засыпать, а когда просыпался в 7 утра, то обязательно включал себе что-нибудь бодрящее. Так мы и жили несколько лет. Я закончил школу и пошел работать на завод. Временами я даже забывал, что работаю личным диджеем своих соседей. Об этом напоминал только уходящий в окно провод. Однажды я вернулся домой глубокой ночью немного подшофе. Перед сном, конечно же, включил музыку. Иначе я не мог засыпать. Кассета проигрывала и выключалась после того, как я усну. Утром я проснулся от громкого крика тети Ларисы. Ее впустила в квартиру мама или сестра. Тетя Лариса была не зла, но очень возмущена. – Ах ты кобелина! Где шляешься по ночам?! Людям спать спокойно не даешь! Музыку в три часа ночи включаешь! – орала она, ворвавшись ко мне в комнату. – Так я же вам выключатель поставил, чтобы вы на ночь выключали, – возмутился в ответ я. – Да больно нам нужен твой выключатель! Мы им ни разу не пользовались. Больно хорошо засыпаешь под музыку, утром «Пет шоп бойз» тебя с кровати поднимает. Я уж и забыла, когда последний раз будильником пользовалась. Оказывается, в эту ночь, когда у меня заиграла музыка, тетя Лариса подумала, что наступило утро. Она подняла дочерей, приготовила завтрак, накрыла стол. За завтраком она удивилась, что на улице не рассветает, хотя именно в это время обычно вставало солнце. Пошла в гостиную посмотреть на часы и схватилась за сердце. Времени три часа ночи, а у нее накормленные дочки с заплетенными косами в школьной форме сидят за столом. Пришлось девок опять спать укладывать. А тетя Лариса с тех пор начала пользоваться выключателем, потому что домой по ночам я стал приходить все чаще. ШКОЛА В августе 1985 года нам дали квартиру на Семи ветрах. 1 сентября я первый раз пошел в первый класс в среднюю школу №2. Я еще никого не знал в этом районе, и в школе у меня совершенно не было друзей. Папа привел меня на линейку, мы нашли наш класс, он передал меня учительнице и стремглав побежал на работу. Я остался один среди незнакомых мне людей. Все были очень красивые и нарядные. Вокруг школы было чисто и ухожено. На небольшом зеленом склоне напротив парадного входа цвела клумба в виде надписи «Миру – мир». Я вглядывался в лица и пытался увидеть среди них хоть одно знакомое мне лицо. И вот в толпе учеников более старших классов я увидел Сережу. Месяца за три до этого я вместе с мамой был в гостях у его родителей. Он где-то гулял, но забегал домой перекусить, и нас познакомили. Он был старше меня на пару лет и очень прохладно отнесся ко мне. Но сейчас я увидел в нем единственного знакомого мне человека. Я стал ему подмигивать и улыбаться, но он почему-то поморщился. После линейки мы все пошли в школу. Я так долго ждал этого момента. Вот я первый раз в жизни переступаю порог школы на правах ученика. В тамбуре передо мной нарисовался Сережа: – Ты чего, шелупонь мелкая, глазки мне строил на линейке? Чего лыбишься! Я тебе что, клоун? – Серый, отдай его мне, – откуда ни возьмись ко мне подлетел крупный, бритый наголо мальчишка моего возраста. – Бери. Он твой, – великодушно ответил Серый. В следующую секунду у меня в глазах потемнело и поплыли цветные круги. Максим Арцебашев (так звали бритого первоклашку) стремительным ударом головы разбил мне нос. Из носа брызнула кровь, залив новую школьную форму, букет цветов, новые туфли. У меня кружилась голова. Глаза были переполнены слезами. Я задыхался от обиды. ЗА ЧТО? Ведь я ни в чем, абсолютно ни в чем не виноват! Мои обидчики мгновенно испарились, а ко мне подбежали сердобольные девочки из старших классов. Они повели меня в помещение к техничкам, умыли, оттерли кровь, откуда смогли, и отвели в 1Б класс. Так началась история длиной в 10 лет. До школы я прожил 7 лет в центре города на улице Советской, и у меня было много друзей. Мы жили в двухкомнатной хрущевке с мамой, папой, сестрой, бабушкой и дядей Сашей. Дядя все время был в море, но когда приходил из рейса, яблоку было некуда упасть. Я не сильно страдал из-за тесноты. В детстве совершенно не замечаешь всяких бытовых неудобств. А родители только и жили мыслями о своей собственной квартире. Папа работал в порту, и на 10-й год работы ему наконец-то дали квартиру. Если быть более точным, это были две комнаты в старом деревянном общежитии. Все удобства были на улице. Но мои родители были счастливы. Такой долгожданный свой собственный угол. Они накупили в кредит мебели и обставили обе комнаты. В одной была детская, а в другой гостиная и она же – родительская спальня. Часть гостиной отгородили фанерой и устроили там кухню, которая на ночь при помощи оцинкованного ведра превращалась в туалет. Папа называл наш дом «хрустальным замком», а нашу квартиру – апартаментами. Мне очень нравился район Семь ветров. Больше всего мне нравилось его название. Он располагался на крутом, местами отвесном склоне, который огибала береговая линия. Внизу располагались порт, рыбоконсервный завод, Портофлот, инфраструктура Базы океанического рыболовства и еще много-много организаций, в которых работала основная часть корсаковского пролетариата. А наверху, на сопке, стояли дома этого самого пролетариата, школа и детские сады для их детей. Микрорайон был окружен морем и открыт всем ветрам круглый год. За это он и получил свое название. Учиться в школе мне разонравилось в первые дни. Я с самого рождения тяготел к знаниям. В четыре года практически без посторонней помощи научился читать. В пять я уже писал письма бабушке Сусанне, которая жила в Казахстане. В шесть лет я вымолил у мамы, чтобы она отвела меня в школу. Мы обошли все школы города, но ни в одной не захотели брать шестилетку. К семи годам я прочитал всего Носова и Волкова, читал Гайдара и Зощенко. И тут меня вдруг сажают за парту и учат из букв складывать даже не слова, а слоги. Мне было очень скучно. Любовь к учебе прошла, не успев начаться. Класс у нас подобрался очень хороший. В большинстве своем ребята были умные и воспитанные. В первом классе нам достался второгодник – кореец по имени Сергей. Он проучился в школе год и не научился ни читать, ни писать. Даже на вопрос «сколько будет дважды два» он не мог дать однозначного ответа. К учебе он был непригоден, родители и учителя поняли это только к концу первого класса, когда стало понятно, что он остается на второй год. Сережу решили не забирать из школы, чтобы у него была возможность общаться со сверстниками. Он получил справку, благодаря которой с него больше не требовали знания школьной программы, а в конце 9-го класса вместо свидетельства о неполном среднем образовании выдали справку о том, что он прослушал курс средней школы. В нашем же классе училась его сестра Наташа – очень умная, скромная и хрупкая девочка. Они всегда сидели рядом, и меня очень трогали их отношения. Наташа очень переживала за брата, а брат окружал ее заботой. У Сережи было прозвище Очкундек. Получил он его в раннем детстве в честь какого-то киногероя. Он был очень веселым и общительным. Настолько общительным, что при первом знакомстве мало кто видел в нем безграмотного, умственно отсталого человека. И настолько веселым, что постоянно давал поводы для смеха всему классу. Более всего мне запомнилась его выходка на уроке природоведения в третьем классе. Катя Кадникова рассказала у доски заданный на дом параграф про круговорот воды в природе. – Ребята, кто из вас может еще что-нибудь добавить про круговорот воды в природе? – громко спросила Ангелина Николаевна. В ответ Очкундек, немного привстав со стула, так же громко, даже, я бы сказал, оглушительно пукнул. С классом случилась истерика. Мы смеялись до спазмов в животе. У Ангелины Николаевны от слез растеклась по всему лицу тушь, и она убежала в туалет приводить себя в порядок. Следующий урок тоже был сорван. Ангелина Николаевна вышла к доске, чтобы начать рассказывать новую тему, но посмотрев на невозмутимое лицо Сергея, прыснула и убежала из класса. Весь класс, как по команде, зашелся в истерике, но уже без всякого удовольствия, потому что больно было всем. Не смеялась только Наташа. Она была пунцового цвета. Готова была сквозь землю провалиться от стыда за брата. Животы у всего класса болели несколько дней. В первом классе я стал октябренком, в четвертом меня приняли в пионеры. В первую партию пионеров я не попал из-за посредственной успеваемости. Круглых отличников принимали в пионеры на главной городской площади, у памятника Ленину. Было обидно смотреть, как повязывают галстуки твоим одноклассникам в то время, как у тебя на груди все еще горит звезда. Нас – хорошистов и троечников – в пионеры приняли в детском кинотеатре «Моряк». Уже была поздняя осень, но домой я шел, широко распахнув куртку, чтобы все видели мой пионерский галстук. Как и все пионеры, мы собирали макулатуру и металлолом. Собранный нами металл еще много лет гнил на пустыре недалеко от нашей школы, а собранной нами макулатурой забили подвальное помещение школы, и сторож то и дело разводил из нее большой костер. Грамоты за сбор того и другого до сих пор хранятся в моем семейном архиве. Комсомольцев мы боялись. Руководил нашей школьной комсомольской организацией учитель черчения и рисования Вадим Валерьевич. Он вел также фотокружок в школе, и в один прекрасный день решил совместить два этих направления своей работы. Из учеников старших классов был создан комсомольский отряд «Юный дзержинец». Они патрулировали школу и ближайшие окрестности, выявляя всевозможные правонарушения. Если кого-то ловили на хулиганстве, его фотографировали. Особо отличившихся доставляли к себе в штаб, где проводили воспитательные беседы. Фотографии нарушителей вывешивали на доску позора, висевшую прямо в фойе школы. На этой же доске вывешивались изъятые орудия преступления – рогатки, пистолеты-поджиги, дротики, ножи и прочие орудия. Под надписью «Они позорят нашу школу» довелось повисеть и моей фотографии. Один раз я попал туда за то, что пришел без сменной обуви, другой – за мятый пионерский галстук. В начале 90-х пионерская жизнь, как и комсомольская, мгновенно прекратилась, как будто ее никогда и не было. Напоминали о былой славе только горны, барабаны и знамена, пылившиеся в школьной библиотеке. Вадим Валерьевич на уроках рисования очень горячо клеймил «совок» и рассказывал нам о прелестях заграничной жизни. – Вот вы возьмите наши советские «Жигули». Что в них изменилось за двадцать лет? Фары только изменились. А возьми любую «Тойоту». У них каждые три года обновляется модельный ряд. И «Тойота Королла» 89-го года выпуска – это уже совсем другой автомобиль, чем 86-го. А если ее поставить рядом с той же «Короллой» 79-го года, то вы ее и не узнаете. В Японии есть конкуренция, а у нас ее нет, и от этого все наши беды… Мы слушали Вадима Валерьевича развесив уши и потом долго еще обсуждали лекции, прочитанные нам на уроке рисования. А потом он уволился из школы и устроился работать в таможню. Это было очень хлебное место. Мы очень по нему скучали, а он уже через несколько месяцев работы гонял по городу на самой свежей модели «Тойоты». Младшие классы в нашей школе располагались на первом этаже. Это было самое тихое и спокойное место в школе. Переход в пятый класс был похож на выход в открытый космос. Какое-то время в туалет я ходил на первый этаж, пока технички и учителя младших классов не начали меня идентифицировать как ученика средней школы и гонять с первого этажа. На втором и третьем этаже в туалет можно было ходить только во время урока, потому что на перемене там было так накурено, что можно было вешать топор. К тому же можно было лишиться мелочи, полученной от родителей на пирожное, или даже получить пару увесистых подзатыльников ни за что. Не знаю, по какому принципу набирали наш класс, но он сильно выделялся на фоне остальных классов параллели. Нельзя сказать, что все в нашем классе блистали умом. Взять хоть того же Очкундека. Средняя успеваемость была очень средней. Но нас любили все учителя. Мы были дисциплинированны, организованны и очень отзывчивы. Полным антиподом нашему классу был класс «А». То и дело наши уроки и внеклассные занятия срывали «ашки», которые не учились сами и переживали из-за того, что другие учатся. Они забрасывали нам в окно дохлых крыс и самодельные бомбочки, просовывали под дверь класса дымовые шашки или распыляли слезоточивый газ «Черемуха». С пятого класса их поселили в угловой кабинет. Сказать, что их классная комната была неуютной – все равно что не сказать ничего. Там царила полная разруха. Большая часть окон там была заколочена наглухо фанерой. Вставлять стекла было пустой тратой стекол. Их выбивали в тот же день. До пятого класса у «ашек» был умывальник. В середине пятого класса, после месячного отсутствия, во время урока в класс ввалился пьяный в хлам Максим Арцебашев. Он схватил крайнюю от входа парту, поднял ее высоко над головой и с размаху ударил ею об раковину. Раковина разлетелась в мелкие осколки, а Максим с чувством выполненного долга удалился. После этого он не появлялся в школе еще несколько месяцев. Максим Арцебашев был тем самым мальчишкой, который расквасил мне нос в день, когда я первый раз в жизни переступил порог школы. Через три года после нашего переезда на Семь ветров нам дали квартиру в новом доме, отстроенном неподалеку от «хрустального замка», а наш «хрустальный замок» снесли. Максим Арцебашев жил в доме напротив нашего. Но мы так никогда и не стали с ним не только друзьями, но даже и приятелями. Впоследствии наши отношения только ухудшались. В день моего 16-летия у меня гостили друзья. Большая часть из них была старше меня на 3—4 года. Когда вся компания вышла на улицу покурить, у моих товарищей возник конфликт с местными ребятами. Откуда ни возьмись, появился пьяный Максим Арцебашев и кинулся бить понаехавших. Его остановил один из моих гостей – Дима Калинин. Он был из Тюмени и в Корсаков приехал в гости к дяде. Он схватил бутылку водки и с размаху огрел ею Максима. Удар оказался не смертельным, но после него у Максима на всю жизнь остался шрам на лице в виде огромного цветка на всю щеку. У меня и до этого хватало врагов во дворе, а после этого случая их стало еще больше. Однажды Максим с друзьями подкараулили меня и затащили в подъезд. Избить, правда, не успели. Они были пьяны, и я сумел вырваться и убежать. Через некоторое время Арцебашев ушел в армию и больше не вернулся. Он попал на подводную лодку и после окончания срока остался служить по контракту у берегов Камчатки, дослужившись до мичмана. Из всей дворовой компании хорошие отношения у меня были только с Колей Завгородним. Он тоже учился в «А» -классе вместе с Максимом и был очень хорошим парнем – беззлобным, приветливым и простым в общении. В тот вечер, когда его провожали в армию, он вместе с друзьями вышел покурить на крыльцо подъезда. Когда все пошли назад в квартиру, он почему-то задержался. В этот момент к подъезду подъехала машина с кавказцами. Между ними и Колей произошла какая-то перебранка. Никто так и не узнал, из-за чего конкретно они повздорили. Ему выстрелили из обреза в лицо и уехали. Коли не стало, а кавказцев так никто и не нашел. Я сильно забежал вперед. Вернемся в пятый класс. Нашим классным руководителем стала вчерашняя студентка Виолетта Леонидовна. Она была очень стеснительной девушкой. Можно сказать, что ей повезло с нами. Попадись ей другой класс, она могла бы на всю жизнь лишиться желания работать в школе. Она не была выдающимся педагогом, но мы ее полюбили. А она полюбила нас, была внимательна к каждому и искренне за каждого переживала. С ней было легко и просто. Не то чтобы мы были на равных, скорее, отношения можно было назвать доверительными. Она многое нам прощала. Однажды мы с моим товарищем Денисом Смирновым встретили ее в коридоре. Перед этим он прогуливал школу несколько дней подряд. – Ты где пропадал? – строго спросила Виолетта Леонидовна. – У меня горло болело. Простыл немного. Хотел в школу идти, а бабушка не пустила. Говорит: разболеешься, нужно дома побыть пару дней. – Напомни-ка мне телефон твоей бабушки. Позвоню, спрошу у нее. – 2—12—47, – отчеканил Денис, не моргнув глазом. Мы вышли из школы и пошли в сторону наших домов. Через минуту распахнулось окно учительской, и на весь школьный двор раздался голос Виолетты Леонидовны: – Смиииирнооооов! Это же номер автоответчика в кинотеатре, – Виолетта Леонидовна сотрясала воздух кулаком, при этом ее разбирал смех. Так прогулы и остались безнаказанными. Одно из самых светлых моих воспоминаний о школе – учительница русского языка и литературы Лариса Михайловна Королева. Она очень любила наш класс. Помимо положенной нам школьной программы, она преподавала нам психологию. Она учила нас быть добрыми, честными и отзывчивыми. Она была первым человеком, от которого я услышал о Боге. В то время религии на Сахалине не было совсем. Ни одного храма на всю область, ни одного священника, ни книг, ни икон… Хотя нет, иконы в некоторых домах все же были. Я подолгу не мог оторвать взгляд от старинной иконы, которая стояла в доме у пожилой пары, с которой дружили мои родители. Меня очень интересовала эта тема, но никто не хотел разговаривать со мной о Боге. Мама отмахивалась, а папа говорил, что я еще пока мал, чтобы говорить на эту тему. О Боге и о Христианстве, насколько я понимаю, Лариса Михайловна сама знала не очень много. Слишком сильно православие было вытравлено из нашей жизни. Но я видел, что она искала Бога, искала свой путь к Нему и делилась своими мыслями с нами. Она посвящала нашему классу очень много времени, в том числе и своего личного. Например, однажды она пришла и рассказала нам, что ей в руки попала очень интересная книга, которой она очень хотела бы поделиться с нами. Это была книга Анатолия Приставкина «Ночевала тучка золотая». Она стала читать нам эту книгу вслух, выкраивая время на уроках русского и литературы и после уроков. Книга была довольно толстая, и мы потратили на нее не одну неделю. После уроков никого насильно не держали, но ни один человек не уходил. Мы слушали как завороженные в полной тишине. Местами плакали, не стесняясь слез. Книга была очень сильной и очень трагичной. Она сделала нас взрослее и добрее. После этой книги мы были уже другими. Как я уже рассказал, в классе «А» было сплошь одно хулиганье. Но класс «В» был намного страшнее. Там было всего два хулигана, но это были самые отъявленные отморозки нашей параллели. Вокруг них вилась свита из нескольких приспешников. Сами по себе эти приспешники были нестрашными: встреча с любым из них не грозила абсолютно ничем. Но вместе они представляли собой страшную силу. Самым грозным был Вася Кокурин. Это был человек настроения. Иногда он пребывал в благодушном расположении и мог даже заговорить с любым из нас. Но такое случалось редко. Чаще встреча с ним заканчивалась выпотрошенными карманами и парой-тройкой синяков. Вася был очень крепким. Он пил, курил, но при этом занимался спортом. Летом играл в футбол, а зимой пропадал на катке. В каждом классе был свой король – самый сильный мальчишка, которому все подчинялись как неофициальному лидеру. Вася Кокурин был королем всей нашей параллели. Этот титул он добыл в тяжелом и кровопролитном бою с Димой Кожаровым. Это было не то в четвертом, не то в пятом классе. За битвой наблюдала чуть ли не вся школа. Наш класс был не исключением. Дима Кожаров до пятого класса учился вместе с нами, но потом его перевели в «Д» класс, в котором собрали всех отстающих. В 14 лет он отправился в колонию для несовершеннолетних. Битва Кокурина и Кожарова до сих пор стоит у меня перед глазами. Это было жуткое и вместе с тем завораживающее зрелище. Старшеклассники следили, чтобы в руках у бойцов не было посторонних предметов. Чтобы все было по-честному. Парни дубасили друг друга нещадно. У обоих были в кровь разбиты лица и разодрана в клочья одежда. Бились не меньше часа. И все это время было совершенно непонятно, кто из них сильнее. То один валил и начинал забивать другого, то вдруг менялись местами. Они оба были страшными психопатами. Наконец Жорик (такое прозвище было у Димы Кожарова) упал и заплакал от бессилия. Он просто физически не мог больше двигаться. Устал. Вася Кокурин нанес ему еще несколько ударов, чтобы унизить и окончательно растоптать конкурента. После этого Вася стал еще агрессивнее и злее. Был в классе «В» Рома по прозвищу Вонючий. Он страдал недержанием – постоянно сикал и какал в штаны. Кроме того, он обладал вздорным и скверным характером. Что было причиной, а что следствием – судить трудно. Но ему постоянно доставалось от Кокурина, а он никак не хотел смиряться с положением слабого и постоянно строил козни своим обидчикам, например, доносил на них учителям. Однажды в школу пришел папа Ромы, чтобы наказать обидчиков сына. В классе ему сказали, что Кокурин вместе со своей свитой в туалете курит. Папа пошел в туалет. Был он очень здоровым мужиком. Как минимум метр девяносто и косая сажень в плечах. Он раздвинул толпу курящих пятиклассников. – Кто тут Кокурин? Ты, что ли? – он поднял за шиворот Васю. В ту же самую секунду Вася схватил его за волосы и со всей силы двинул ему головой по носу. Били и пинали папу до тех пор, пока он не потерял сознание. После этого случая ходить в школьный туалет стало еще страшнее. В пятом классе у нас тоже появился свой хулиган – Саня Иншин. Он приехал из города Холмска, расположенного на западном побережье Сахалина. Он был отчаянным парнем. Попал в плохую компанию и вляпался в криминальную историю. Родители решили отправить его пожить к тетке в Корсаков в надежде, что вдали от неблагополучных дружков он возьмется за ум и станет хорошим, примерным мальчиком. Наивные. Дело было не в друзьях, а в самом Шурике. Лечиться от криминальных наклонностей его отправили в криминальную столицу Сахалина. Саня Иншин был очень мал ростом. Видимо, это и повлияло на его характер. Он с детского сада занимался боксом. С ранних лет ему приходилось отстаивать свою честь, и делал он это с большим успехом. В этом мы убедились в первый же день его появления в нашем классе. Виолетта Леонидовна привела новенького, представила его нам и удалилась по своим делам. К новичку сразу подошел Очкундек. Он был на две головы выше Санька. – Ну что, коротышка, добро пожаловать в наш класс. Сбегай, принеси воды и протри доску. Будешь сегодня дежурить за меня, – вальяжно начал Очкундек, повелительно возложив руку на плечи новенькому. Новенький ловким движением сбросил со своего плеча руку и нанес сильный удар в скулу. Продолжения не последовало. Всем все стало ясно. Буквально в тот же самый день Саня Иншин стал душой компании и негласным лидером. Он разительно отличался от всех остальных хулиганов нашей школы. Саня был добр, весел и справедлив. Он никогда не обижал слабых, не отнимал мелочь у младших, не бравировал своей силой, не заставлял никого прислуживать ему. Он был настоящим мужиком в самом лучшем смысле этого слова. В 14 лет Саша Иншин стал фигурантом уголовного дела. Он был самым младшим членом преступной группировки, вскрывавшей на станции товарные вагоны. После суда родители забрали его в Холмск. После этого я много лет ничего не слышал о нем. Уже будучи взрослым, я случайно повстречал двоюродного брата Санька. Он рассказал мне, что братец стал вором-рецидивистом. В тот момент он отбывал очередной срок в колонии строгого режима. В детстве у меня было много увлечений. В третьем классе я упросил отца устроить меня в музыкальную школу. Там был серьезный конкурс, но я с блеском прошел вступительные испытания. Папе сказали, что из меня выйдет толк, и зачислили на первый курс по классу фортепиано. Первым неприятным сюрпризом был дресс-код. Оказалось, что ходить в музыкальную школу нужно в брючках со стрелочками и белой рубашке. Я вел активный образ жизни. Настолько активный, что белые рубашки на мне недолго оставались белыми. Я с трудом смирился с этой необходимостью. Но в музыкалку я сходил всего раза три. Первые занятия на долгие годы отбили у меня увлечение музыкой. Я думал, что меня на первом же занятии посадят за рояль, и я начну играть, но меня посадили в маленький душный класс и заставили чертить какие-то палочки и писать какие-то непонятные и не интересные мне слова типа «сольфеджио»… что-то больше ни одного слова и вспомнить не могу. *** В детстве я мечтал стать великим русским писателем, чтобы потомки поставили мне памятник и изучали в школах мои труды. Потом я услышал по радио программу «Пионерская Зорька». Ее вели юнкоры – юные корреспонденты. Мне было до слез обидно, что я живу не в Москве и не могу вместе с ними вести программу. В пятом классе во время одного из уроков к нам в кабинет вошла женщина. – Ребята, я набираю кружок юнкоров… – начала она. Я поднял руку и закричал: «Я хочу быть юнкором!». – Мальчик, подожди. Я хочу сначала объяснить, кто такие юнкоры. – Я знаю, кто такие юнкоры, запишите меня! – Ты знаешь, а другие, может быть, не знают. Подожди. Давай я расскажу. После того как Светлана Ивановна рассказала, кто такие юнкоры, в кружок записался практически весь класс. Она не пошла в другие классы, потому что этого количества ей было более чем достаточно. На первом занятии Светлана Ивановна предложила нам написать по заметке для районной газеты «Восход». – Ребята, ну что у вас в школе интересного происходит? – Да ничего. Что может интересного происходить в школе? Мы и в школу-то ходим третий день, а до этого в колхозе картошку собирали. – Так напишите про картошку! Это же так интересно! – Чего там интересного!? Все очень плохо организовано! Мука одна, а не работа! 11 ноября 1989 в «Восходе» появилась рубрика «Уголок юнкора», в которой вышли две заметки. Одна моя, другая – моей одноклассницы Жени Голубкиной. Это была моя первая публикация. В ней я критиковал руководителей колхоза – за то, что очень плохо организовывают труд школьников, и учителей – за то, что не делают поблажек в учебе героям сельскохозяйственного труда. В школе у меня были неприятности. Состоялся разговор на повышенных тонах сначала с классным руководителем, затем с завучем и директором. Полученная взбучка не только не отбила у меня охоту заниматься журналистикой, но напротив – придала мне уверенности в том, что дело стоящее. Я стал важным человеком, мое имя узнал весь город. А на первый гонорар, составивший около трех рублей, я сводил родителей в кафе «Сладкоежка». Темы для статей буквально валялись под ногами. В то время только-только начали входить в оборот одноразовые шприцы. Рядом с хирургическим отделением городской больницы, располагавшемся неподалеку от нашей школы, на помойке было много использованных шприцев. Мы их подбирали и брызгались друг в друга водой. Однажды мне брызнули в глаз. Было очень неприятно. Мало ли чем болел человек, которому делали укол этим шприцем. Я написал статью с очень провокационным названием «Нужны ли нам одноразовые шприцы?». В ней я развил мысль о том, что дети играют шприцами, которые могут быть заражены чаем угодно и даже СПИДом, про который тогда было очень много разговоров. Через несколько дней меня вместе со Светланой Ивановной вызвали в горком КПСС. Светлана Ивановна сильно волновалась. Я не боялся, потому что знал, что я ребенок, и меня не посадят. В горкоме нас направили к главному врачу Корсаковского района. Почему-то его кабинет был не в больнице, а в комитете партии. Главный врач поблагодарил меня за бдительность и попросил написать в продолжение темы заметку о том, что партия приняла меры, и во всех медицинских учреждениях города и района налажен механизм сбора и утилизации использованных шприцев. С тех пор бесплатные «брызгалки» на больничной помойке закончились. Одноклассники спасибо мне за это не сказали. Я очень благодарен Светлане Ивановне за то, что она заложила фундамент моей будущей профессии. Признаюсь, что писать статьи в газету поначалу мне было очень нелегко. Иногда она заставляла меня переписывать тексты по пять раз. Я не понимал, как лучше начать, о чем рассказать, а о чем промолчать. Я плакал и говорил: «Ну ее, эту заметку! Давайте я лучше напишу о чем-нибудь другом!». Но Светлана Ивановна была непреклонна. В такие минуты я ненавидел ее и боялся больше, чем всех корсаковских хулиганов вместе взятых. Она казалось мне злым проклятием, от которого невозможно избавиться. Я бросал кружок несколько раз. Это были радостные и беззаботные дни. Но после двух-трех прогулов подряд Светлана Ивановна приходила ко мне домой или в школу и я чувствовал то, что чувствует кролик, встретивший голодного удава. В такие минуты я начинал жалеть, что родился на свет. – Ты не должен бросать журналистику! – твердила мне Светлана Ивановна. – Если ты бросишь, сильно об этом пожалеешь. – А как же другие бросили кружок? Ведь из тех, кто начинал ходить с самого начала, кроме меня, никого не осталось. Все походят и бросают. Никто еще не пожалел. – Ты – не все. У тебя есть талант, – стояла на своем Светлана Ивановна. – И я сделаю из тебя хорошего журналиста. Потом еще скажешь мне спасибо. – Какой же у меня талант, если вы заставляете меня каждый текст переписывать по пять раз? – А ты как хотел, дружок? Чтобы родиться сразу великим Достоевским? Нет, друг мой! Талант нужно развивать. Нужно учиться, учиться, учиться и еще тысячу раз учиться, и только тогда ты станешь настоящим мастером своего дела. На следующий день после школы я обреченно плелся на кружок – постигать тайны журналистской профессии. Светлана Ивановна, как и обещала, сделала из меня журналиста. Уже в 12 лет мои тексты выходили в районной газете без единой редакторской правки. Хотя грамматические ошибки у меня были, да и сейчас встречаются. Когда мне исполнилось 12 лет, главный редактор районной газеты торжественно вручил мне удостоверение внештатного корреспондента. Я очень гордился этой красной корочкой, на которой золочеными буквами было написано «Пресса». Мои учителя со временем не только перестали препятствовать моему увлечению журналистикой, но даже стали обращаться за помощью в освещении тех или иных тем. Однажды нас с Гришей Павловым пригласила к себе директор Дома пионеров. Она попросила написать заметку о том, что напротив здания очень не хватает знаков «Пешеходный переход» и «Осторожно! Дети!». Дети выбегают после занятий и прямиком попадают под колеса мчащихся автомобилей. На этом месте только за последний год произошло два наезда на подростков, и лишь чудом оба остались живы. Статью мы написали в соавторстве с Гришей Павловым. На следующий день к нам в школу пришел майор милиции, сказал, что зимой знаки ставить проблематично, нужно копать мерзлую землю. Если у нас есть желание сделать это своими силами, он предложил прийти к ним в ГАИ, взять знаки и установить их самостоятельно. А если у нас такого желания нет, подождать весны и не бегать через дорогу в том месте, а переходить на ближайшем перекрестке. Об этой встрече с майором я написал хлесткий фельетон. На следующий день после его выхода, несмотря на лютый мороз, знаки напротив Дома пионеров стояли. Однажды я решил сходить в кино. Был у нас в Корсакове специализированный детский кинотеатр. Пришел я, а там фильм с пометкой «Дети до 16 лет не допускаются». Хотел прикинуться взрослым, но меня не пустили. Чем еще себя занять, кроме написания очередной заметки? Меня, конечно, после этого не начали пускать на взрослые фильмы, но и в детском кинотеатре их показывать перестали. Женя Тимошенко был моим лучшим другом. Думаю, что как минимум половина пацанов в нашем классе считала его своим лучшим другом. Такой он человек – веселый, беззаботный, компанейский. Он был совершенно неконфликтным, я не помню, чтобы он хоть раз дрался или даже просто с кем-то ссорился. Но при этом его никогда не трогали хулиганы. Он мог пройти мимо самых отъявленных отморозков совершенно без последствий. Я всегда поражался этой способности Женьки и всегда отдавал ему на хранение деньги и ценные предметы, если мы куда-то отправлялись вместе. В 1990 году на острове начала издаваться первая частная газета «Свободный Сахалин». Она разительно отличалась от привычных глазу рупоров Советской власти – фривольная верстка, подробные астрологические прогнозы, советы диетологов, астрологов, сексопатологов… В общем, полный набор того, что надо для счастья читателю, измученному отчетами об исполнении генеральной линии партии. Смелым было не только наполнение газеты, но и способ ее распространения. Часть тиража, как и все остальные издания, конечно же, продавалась через единственную на то время сеть «Союзпечать». Большая же часть газеты реализовалась революционным для тех времен способом – через уличных распространителей. В Корсакове первыми уличными распространителями стали мы – юные корреспонденты корсаковского Дома пионеров. Светлана Ивановна была знакома с редактором новой газеты. Он знал, что у нее в подчинении есть активные и бойкие ребята, и предложил нам заработать. Светлана Ивановна выдала нам по 50 газет и отправила нас на улицу. Газета стоила 30 копеек. Нам полагалось по пять копеек с каждой газеты. При успешной торговле можно было заработать за несколько часов два рубля с полтиной. Этого хватило бы на целый пир в кафе «Лакомка». – Покупайте газету! Свежий номер! Удобная телепрограмма! Подробный гороскоп на неделю! Советы психолога! Только в этом номере о том, как похудеть, не отказывая себе в еде… Мы с самого начала держались вместе с Женькой. Вдвоем как-то веселее было. Вскоре мы решили объединить наши усилия. У меня лучше получалось привлекать внимание и рекламировать газету, а он взял на себя расчет с покупателями. В его руках касса была в полной безопасности в случае встречи с хулиганами. Дело шло, но не так быстро, как хотелось бы. Народу на улице в разгар рабочего дня было немного. К тому же мы, то и дело натыкались на людей, которых уже успели осчастливить наши конкуренты. – Я кое-что придумал! – осенило вдруг моего напарника. – У меня тут тетка рядом работает. Пойдем к ней зарулим. Там еще человек десять сидит. Мы зашли в контору, где скучало полтора десятка женщин. Каждая купила по газете. Такой поворот нам очень понравился. Уже не гоняясь за прохожими на улице, мы прямиком направились в ателье «Чародейка», где работало еще с десяток женщин. Оттуда – в жилконтору… Сотню газет мы реализовали часа за два. На следующий день все явились к Светлане Ивановне сдавать выручку. Некоторые принесли назад добрую половину газет, не сумев продать даже 50 экземпляров. Мы с Женькой сдали выручку и пошли кутить на честно заработанную пятерку. По тем временам это был очень жирный куш. На следующей неделе мы взяли по сотне газет и пошли по отработанному маршруту. Пройдя по всем конторам, лежавшим у нас на пути, мы начали заходить в пятиэтажки и звонить подряд во все квартиры. В каждой третьей газету покупали. Мы дошли до порта. – Пойдем в мехмастерские, – предложил я. – У меня там папа работает. Там народу человек сто. – Так они же там работают, а не сидят, – скуксился Женька. – Им разве до газет. Давай тогда лучше пойдем по пароходам. Вот там мужики сидят и бухают от нечего делать. Мы прошли давно проторенными тропами на причал Базы океанического рыболовства. Это было крупнейшее предприятие Сахалинской области. Оно располагало флотом в несколько сотен единиц от небольших траулеров-морозильщиков до огромных плавбаз и плавзаводов, которые годами работали в Тихом океане в полностью автономном режиме. Если бы весь флот пришел разом в порт приписки, то он не только в Корсаковском порту бы не уместился, но и в заливе Анива ему было бы тесно. В БОРе работали люди со всего Советского Союза. Сотрудников на предприятии было много больше, чем жителей в Корсакове. Благо, что все они были разбросаны по тихоокеанским просторам и появлялись в порту не чаще, чем раз в 5—6 месяцев. Нам повезло. Только что пришвартовался БМРТ (большой морозильный рыболовный траулер). Часть команды уже успела сойти на берег, но на борту кипела жизнь. Мы проскользнули мимо вахтенного и пошли по каютам. У Женьки дед был моряком, а у меня на таких БМРТ-осах морячил дядя. Мы оба ориентировались там как рыбы в воде. – Здравствуйте! С прибытием вас, – начинал я разговор с морячками. – Не желаете газетку купить? Самая интересная газета «Свободный Сахалин». Сенсационные материалы… – Петрович, ты понял, куда мы попали! – перебил меня хозяин каюты, обращаясь к своему собутыльнику. – У нас теперь, как до революции, пацаны бегают и газеты продают. Как в кино! Ешкин кот! Ушли из одной страны, вернулись в другую. А ну, пацан, иди сюда. Расскажи-ка нам, от кого Сахалин ваш освободили? Куда Горбачева дели? Чего вы тут вообще без нас натворили? Оказалось, что экипаж траулера провел в море более полугода. За это время в стране произошли большие изменения. Да и страны-то как таковой не стало. На промысле мужики были оторваны от новостей. Какая-то информация, конечно, поступала, но времени на то, чтобы ее обсуждать и переваривать, не было. Работали в поте лица. Все новости за полгода обрушились на них по приходу в порт. – Да ведь у меня Лешка такой же, как ты, – трепал меня по голове пьяный моряк. – Сколько тебе годов-то? – Двенадцать – Во! И Лешке моему тоже двенадцать будет в феврале. Надо хоть написать ему. Чего он там делает? Тоже, что ли, газеты продает? «Свободный Саратов». Как тебе, Петрович? – Главное, чтобы не ботинки чистил, – пробубнил в усы Петрович. – Ты так даже не шути! – стукнул по столу кулаком хозяин каюты. – Мой сын ботинки чистить не будет никогда. Газеты продавать – это еще хрен с ним. Но не ботинки чистить… – Так вы газету купите? – напомнил я о себе. – Нам еще уроки учить. – Да, кинь там в гальюне штук пять. А то у нас как раз нечем задницу вытирать. Купите себе мороженого, – моряк протянул купюру в двадцать пять рублей. – У меня столько сдачи нет, – растерялся Женька. – Сдачи не надо! – махнул рукой добряк. – Мы сегодня с Петровичем гуляем. Можем себе позволить. У меня Лешка вот такой, как ты… Быстро раскланявшись и поблагодарив за щедрость, мы с Женькой выскочили из каюты и, переглянувшись, пошли в следующую. Таких щедрых подарков в тот день мы больше не получали, но в целом торговля шла более чем шикарно. Газеты покупали в количестве и с одной целью – «штук пять в гальюне оставь». И давали без сдачи кто трешку, кто пятерку, а кто и червонец. В общей сложности улов составил порядка 180 рублей. Нас распирало от счастья. После того как мы обошли весь пароход, у нас еще оставалось несколько десятков газет. – Что-то мне в лом идти с ними по квартирам, – процедил Женька. – После таких доходов торговля в том виде, как мы занимались ею до сих пор, утратила всякую привлекательность, – поддержал я товарища. – Давай их завтра отнесем назад Светлане Ивановне, – предложил Женька. – Что-то даже лень таскаться с ними. Может, за борт их? Можем себе позволить такую роскошь. Мы остановились на трапе и перекинули через веревочный борт остатки газет. – Можно было просто людям раздать на улице, – грустно проговорил Женька. – Так красивше, – пробормотал я, глядя на то, как налетевшие чайки треплют наши газеты, приняв их за еду. *** Последний раз я был в родной школе, когда мне было 20 лет. Перед этим я выпивал где-то на Семи ветрах с друзьями. Кто-то предложил пойти в школу на дискотеку, и все согласились. В актовом зале школы было полно народу. Играла какая-то модная дискотечная музыка, мерцал стробоскоп, бегали огоньки. Танцами происходящее назвать было трудно. Скорее это была тусовка: народ стоял кучками и что-то между собой обсуждал, слегка покачивая головами в такт музыке. Лишь кое-где девочки пытались танцевать. Лица были в основном незнакомые, хотя то и дело я угадывал вымахавших до реальных человеческих размеров некоторых маленьких отморозков, нападавших на меня толпой в то время, когда я еще не умел постоять за себя. Я потерял из виду своих друзей и слонялся по залу, пытаясь их отыскать. Продираясь через толпу, я, видимо, задел одного из теперешних школьных авторитетов по прозвищу Голова. Он предложил выйти на улицу и поговорить в тишине. Я вышел. На улице меня плотным кольцом окружила стая малолеток. Совсем мелких – они были мне примерно по грудь. Их было человек 50, а может быть, даже 100. Головы среди них не было. Я попытался выйти, но кольцо было очень плотным. Я слышал, как между собой они шептались, и смысл их шепота был в том, что я крепко влип и, наверное, живым мне отсюда не уйти. Вдруг по кругу пробежал возглас: «Чуня!», «Чуня идет!», «Смотрите, смотрите – Чуня! Теперь рыжему точно …ц!» Толпа расступилась, впуская в центр маленького толстого корейца лет 17. Его рожа мне тоже была знакома. Ее я каждый раз видел в толпе нападавших на меня отморозков. А когда я встречал его одного, он менял траекторию и обходил как можно дальше. Все эти ребята были очень трусливы поодиночке. Чуня был толст, у него было абсолютно плоское, даже для корейца слишком плоское лицо – две щелки глаз, две круглые дырочки носа и прорезь рта. Он был очень дорого одет, к тому же выпячивал грудь и задирал нос, пытаясь казаться очень важным. Когда он появился, вся мелюзга замолчала. Чуня начал говорить. Он нес какую-то пургу про то, что всяким лошарам не место среди порядочных пацанов, что били меня в былые годы слишком мало, раз я этого не понял, и что теперь моя судьба в его руках. – А ты кто такой? – спросил я. Сзади раздался подобострастный шепот: «Он Чуню не знает!», «Во дурак, Чуне такие вопросы задает!», «Чуня – это же двоюродный брат Чукчи!». – Ах, брат Чукчи! Ну тогда передай от меня брату! – с этими словами я одним ударом вырубил Чуню. Он упал на руки своим почитателям. Я повернулся и спросил, нет ли здесь еще родственников Чукчи. Повисла гробовая тишина. Я повернулся, толпа отступила, но не расступилась. Я попытался раздвинуть цепь, но сзади на меня прыгнули сразу несколько человек. Они повалили меня на асфальт и стали бить. Вскоре я потерял сознание. Очнулся утром в хирургическом отделении больницы. Один глаз не открывался, второй открывался совсем чуть-чуть. Мое лицо превратилось в одну сплошную гематому. Я стал немного похож на Чуню, только еще страшнее. У меня было сильное сотрясение мозга. Кости, к счастью, были все целы. Вскоре пришел Голова с кем-то из своих друзей. Они принесли фруктов и, как мне показалось, искренне интересовались моим здоровьем. На самом деле они, конечно, боялись, что я заявлю на них в милицию, ведь из актового зала школы вывели меня именно они. Голова делал вид, что совершенно непричастен к моему избиению, что ждал меня за углом и лишь потом узнал о том, что произошло. – А ты помнишь, что Чуне по рылу двинул? – восторженно спросил Голова. – Он вообще в шоке. Лежит дома с сотрясением, бланш на пол-лица. Ты – отчаянный чувак! Вот уж никто от тебя такого героизма не ожидал. – Да! А Чуне полезно, кстати, – встрял в разговор друг Головы. – Он никогда по роже не получал. Только и умеет что лохов беззащитных бить. С тех пор я ни разу не посещал школу, и мое последнее впечатление о ней оказалось еще хуже первого. УРОКИ ЛИТЕРАТУРЫ В старших классах учеба в школе превратилась в один сплошной фарс. Появилось стойкое ощущение, что все, чему нас пытаются учить, совершеннейшая бессмыслица. По точным наукам – физике, химии и математике – я был абсолютный ноль. Я игнорировал домашние задания и не особо вникал в то, что рассказывают в классе. Я не понимал, как в жизни мне может быть полезен навык по извлечению квадратного трехчлена из катета гипотенузы. Учителя как могли пытались вытянуть меня по этим предметам на тройку, но в итоге тройки мне ставили незаслуженно. По гуманитарным предметам успеваемость у меня была несколько выше, но не от того, что я старательно постигал материал, а от того, что я был начитан, умел рассуждать и делать выводы. С 9-го по 11-й класс я прочел не более трех произведений из тех, которые нужно было прочесть в рамках школьной программы по литературе. Лариса Михайловна, которая так умело подогревала во мне интерес к этому предмету, по каким-то причинам перестала преподавать у нас. Нам дали молодую учительницу, которая только что закончила институт. Она очень волновалась и старалась быть с нами строгой, но у нее не очень это получалось. На уроках царила атмосфера дружеского междусобойчика. Я, не будучи знаком с текстами, всегда на полуслове подхватывал дискуссию, когда обсуждался образ какого-нибудь Базарова или Обломова. На основании двух-трех фактов, характеризующих поступки или мысли героев, озвученных кем-то из моих одноклассников, я делал далеко идущие выводы. Подчас они были провокационными и совершенно противоречили общепринятому взгляду на эти самые предметы. Елена Владимировна то и дело снижала мне за это оценку. – Я ценю то, что ты имеешь собственное мнение, но мнение твое ошибочно, и поэтому ставлю тебе четыре. Я очень горячо спорил в таких случаях. Не то чтобы меня волновала отметка. Мне было все равно, что пишут учителя в своем журнале. Меня возмущал сам факт, что вместо того, чтобы доказать мне свою правоту, педагог на основании только лишь того, что он педагог, объявляет мое мнение неправильным. Мои письменные работы постоянно получали одну и ту же оценку: 5/2. Пятерки Елена Владимировна ставила мне за содержание, двойки – за оформление. Она требовала, чтобы сочинение обязательно имело эпиграф, план и эпилог. И каждый текст должен быть написан по шаблону. Я протестовал против этого категорически. Во-первых, потому что меня возмущал технологический подход к творчеству. Когда я садился писать сочинение, я не знал, о чем оно будет. Я не мог заранее составить план, потому что, начиная писать текст, я даже не подозревал, чем он может закончиться. Текст из-под моей ручки лился как стихийный поток, который я с трудом мог контролировать. – Покажите мне хоть одно произведение Пушкина или Чехова, у которого есть план, – требовал я, отстаивая очередное свое сочинение. – Ты не Чехов и не Пушкин! Ты – ученик 10 «Б» класса, и ты должен выполнять требования учителя. – Откуда вы знаете, Пушкин я или не Пушкин! Ваша педагогическая методика в зародыше уничтожит и Чехова, и Пушкина. Вот как бы Чехов научился писать, если бы с детства его мучили планами и эпиграфами. А Гоголь, думаете, стал бы жечь свои «Мертвые души», если бы у него заранее был бы написан подробный план того, что будет с его героями и сюжетом? Как вы не понимаете, что своими планами вы убиваете творчество! – Ты сначала научись писать по плану, а уж потом занимайся творчеством. Посмотрим еще, какой из тебя выйдет Чехов! Наши перепалки с Еленой Владимировной хотя и происходили на повышенных тонах, но были абсолютно беззлобными. С моей стороны они даже были несерьезными, хотя Елена Владимировна воспринимала все эти разговоры очень близко к сердцу и, по всему видно, рефлексировала. Мои слова сеяли сомнение в ее твердой вере в непогрешимость педагогической системы, которую ей преподавали в институте. Когда в 10 классе мы дошли до романа Толстого «Война и мир», мама нашей одноклассницы Зои Чебоксаровой предложила всей параллелью, состоящей из «А» и «Б» классов, посмотреть в кинотеатре многосерийный фильм Бондарчука, поставленный по этому роману. Тетя Таня Чебоксарова была директором кинотеатра и организовала нам бесплатный сеанс. Точнее, два сеанса, потому что фильм был пятисерийным, и за один день просмотреть его было очень тяжело. Весь фильм я проболтал с девчонками. То с одними, то с другими. Последнюю серию я болтал с Еленой Владимировной. Она устала смотреть на то, как я перемещаюсь по залу и приказала сидеть рядом с ней. Минут через пять мне удалось ее разговорить. Она перестала цыкать и начала отвечать на мои расспросы. Рассказала о том, что она читает, какую слушает музыку. Читала она в основном женские романы и детективы, а слушала Таню Буланову и группу «Кар-мэн». Затем поведала, как на третьем курсе познакомилась со своим мужем, как жила в институтской общаге, как ходила вместе с однокурсниками в поход. Я предложил проводить ее до дому, от чего она вежливо отказалась, сославшись на ревнивого мужа. – Если ты думаешь, что ты ко мне подлизался, – напутствовала она меня, выходя из кинотеатра, – ты жестоко ошибаешься. Завтра же принесешь сочинение по «Войне и миру» с эпиграфом, планом и эпилогом. Иначе не приму и поставлю двойку в полугодии. Я сейчас уже не воспроизведу свое сочинение дословно, но суть его была примерно такова: «Эпиграф (вместо плана): «Старый злобный Чингисхан тоже ведь имел свой план. Но под тяжестью тех планов угодил в большой капкан. И с тех пор идет молва, что важна нам голова! Коль в мозгах одни лишь планы, знайте – это все трава!» Виктор Рыбин» Начал я с того, что Лев Николаевич Толстой – не только великий русский писатель, но и огромного терпения и трудолюбия человек. Представляю, каких усилий потребовало написание столь объемного произведения, передающего не только дух того времени, но и реальные исторические события, на которые легли судьбы героев романа. Наверное, ему немало времени пришлось провести в исторических архивах и библиотеках, изучая хронологию описываемых им исторических событий. Восторги Львом Николаевичем заняли примерно половину тетрадного листа. Затем я плавно перешел к заслугам кинорежиссера Бондарчука, создавшего настоящий киношедевр по книге великого классика. Я восхитился масштабами батальных сражений и величием и красотой балов, показавших светскую жизнь русского дворянства. Затем я незаметно даже для самого себя перешел к сравнению картины Бондарчука с экранизацией романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» не в пользу американского киноискусства. Завершил я свое сочинение выводом о том, что Россия – великая страна, и американцам никогда ее не победить ни в чем. «Эпилог: Уважаемая Елена Владимировна, если вы опять соизволите поставить мне несправедливую и субъективную оценку, я вынужден буду обжаловать ее в РОНО. Я готов дойти до Европейского суда по правам человека, чтобы положить конец геноциду творческого начала юных дарований». На следующий день, когда всем раздали проверенные сочинения, я своей работы не получил. На мой вопрос, где мое сочинение, Елена Владимировна ответила, что поставила мне 2/3. Причем на этот раз за оформление она поставила тройку, поскольку план все-таки отсутствует, а эпиграф и эпилог не имеют отношения к теме сочинения, а двойку – за содержание, потому что темой сочинения был роман «Война и мир», а не фильм, и уж тем более – не международные отношения. Я потребовал вернуть мне сочинение, но Елена Владимировна наотрез отказалась. Она сказала, что если она вернет мне сочинение, оно пойдет по рукам и может послужить дурным примером для других. Она сказала, что уничтожит его. Я предложил уничтожить при мне сию минуту. Она отказалась. Я обвинил ее в том, что она хочет оставить его себе на память. Елена Михайловна густо покраснела. В этот момент в класс вошла наша классная Виолетта Леонидовна. Она сразу встряла в разговор и потребовала дать ей сочинение. Елена Владимировна подчинилась старшей по званию и протянула мои каракули. С первых же строк у Виолетты на лице расползлась улыбка. Чем дальше она читала, тем шире становилась улыбка. Пару раз она даже прыснула от смеха. Дочитав, она сложила сочинение и сунула его в свой портфель. – Эээээ, – в один голос замычали мы с Еленой Владимировной, протягивая к сочинению руки. – Пусть оно останется у меня. Когда-нибудь лет через 20 встретимся и вместе посмеемся. ЛИХИЕ 90-Е В начале 90-х годов наша жизнь и наше мировоззрение стали стремительно меняться. Я не помню, в какой именно момент, но как-то внезапно трансформировались наши идеалы. Мы перестали мечтать о том, чтобы стать летчиками и солдатами, а нашими героями стали бандиты, которые вдруг расплодились повсюду. Различных криминальных элементов хватало и при Советах. Но те покрытые татуировками урки старой советской закалки никогда ни у кого не вызывали большого уважения. Страх – да, но не уважение и, тем более, не трепет. На новых бандитов мы смотрели с восхищением. Как сейчас помню: по Советской улице, единственной пешеходной и самой центральной улице Корсакова шагает Олег Смирнов – дядя моего школьного товарища. На нем длинный кожаный плащ до пят, а по обе стороны от него идут десять молодых, рослых и красивых витязей в кожаных куртках. Олегу в то время было чуть за тридцать, а его боевикам 20—25 лет. Они «держали» Северный порт. То есть вымогали деньги с моряков, привозящих в Корсаков подержанные японские автомобили. Сам я никогда не был свидетелем и о том, как это происходило, знаю только по рассказам моряков. После того, как судно проходило таможенный контроль, и все поборы таможенникам были уплачены, начиналась выгрузка автомобилей. Перед этим на борт судна поднимались бандиты. Все, кто привез машины, платили дань. Были крутые нравом мужики, которые отказывались платить. Когда дело доходило до их автомобилей, кран останавливался над водой. В кабине крановщика сидел один из представителей «братвы». Машину очень медленно начинали опускать в воду. Если хозяин вовремя не останавливал этот процесс поднятием вверх зеленой стодолларовой купюры, машину погружали в воду, затем вынимали и отдавали законному владельцу. После морской воды машина быстро сгнивала. Избежать поборов и выйти из воды сухим можно было только в том случае, если у тебя были хорошие связи среди высокопоставленных ментов либо бандитов. Даже самый крутой мужик, будь он хоть тысячу раз крутой, не в силах был противостоять этой системе. Особо крутых мятежников сажали на катер, отвозили на рейд за несколько километров от берега, привязывали гирю к ногам и отправляли на корм рыбам. В Корсакове было две крупные банды. Банда Смирнова «держала» Северный порт, другая банда, которой руководил кореец по прозвищу Камбала, – Южный. Камбала был даже круче Олега. Хотя не имел такой страсти рисоваться на публике. Я даже никогда не видел его в глаза. Знал только некоторых его приближенных. Их называли камбалятами. Это было очень почетное звание. Для девушки выйти замуж за «камбаленка» считалось верхом успеха. Были в городе группировки поменьше, которые держали другие экономические центры города. Например, рынок или вокзал. Бандиты в свободное от «работы» время тусовались на Пятаке. Так в простонародье называли площадь Пять углов. Хотя, впрочем, и Пять углов было неофициальным названием этого места. Названо оно было так за географическое расположение. Там пересекались самые оживленные дороги. И там начинался микрорайон Семь ветров, где жило подавляющее большинство корсаковских бандитов. На Пятаке «забивались стрелки», устраивались всевозможные разборки, которые иногда заканчивались перестрелками. Практически одновременно с взрослыми бандитами в начале 90-х годов в Корсакове появились шпанюки. Так называли себя малолетние бандиты, которые так же сколачивали вокруг себя банды и занимались рэкетом, причем не только среди своих сверстников, но и среди взрослых мужиков. Истории о том, как бывший солдат-афганец, не найдя места в постперестроечной жизни, подался в бандиты, я видел только в кино. Я допускаю, что в центральной России такие случаи могли иметь место, но в Корсакове бандитами в 90-е стала вчерашняя уличная шпана. И преуспели на этом поприще далеко не самые сильные физически, а самые дерзкие и беспринципные. Моя родная школа дала городу самых страшных шпанюков, которых боялся не только Корсаков. Когда мне доводилось бывать в отдаленных сахалинских городишках, со мной разговаривали очень почтительно, узнав, что я лично знаком с Чукчей, Марио и даже с самим Канатом. Хотя я был с этими господами не то чтобы не в друзьях, но и сам всячески избегал встреч с ними. Чукча, Марио и Канат выросли на Семерке в одном дворе. Канат был младше своих товарищей на два года, но в криминальной среде он продвинулся намного дальше. Он был вторым ребенком в многодетной семье. У него был старший брат и двое младших. Отец в конце 80-х получил 12 лет за убийство. В ходе пьяной ссоры он зарезал папу Марио. Это не мешало сыновьям продолжать дружбу. Саша Канатов был наделен настоящим криминальным талантом. Школу он бросил в третьем классе. Несмотря на полное отсутствие образования, он был очень умным в плане составления криминальных схем и крайне расчетливым. Рассказывали, что свою преступную карьеру он начинал с квартирных краж. Ему тогда было лет десять. Даже для своего возраста он был очень маленьким. Пролезал в любую форточку и просачивался сквозь решетки. Со своих немалых преступных доходов он делал крупные взносы в воровской «общак». Поэтому он с самых ранних лет был накоротке с самыми авторитетными в городе бандитами. В начале 90-х Канат носил не по размерам большую одежду и напоминал некрасовского «мужичка»: «В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам с ноготок». Видимо, купить крутой кожаный прикид по размеру он не мог, а выглядеть хотелось, как все крутые парни. Тем не менее, пальцы его были увешаны вполне себе подогнанными перстнями из чистого золота с драгоценными камнями. Его сопровождал спортивного телосложения молодец, который был одновременно водителем и телохранителем, хотя вряд ли кто посягал на жизнь Каната. Иногда он ездил за рулем сам. С инспекторами ГАИ у него проблем не возникало, но он все же предпочитал ездить с водителем, потому что с трудом дотягивался до педалей и плохо видел дорогу. Однажды я шел по улице и увидел, как навстречу мне едет дорогая машина «Тойота Кроун». За рулем не было водителя. Мне стало не по себе. Машина остановилась, и я увидел едва выглядывающего из-за руля Санька. – Гыжий, здагова! – прокартавил Канат. – Привет! – Куда чешешь? Садись, подвезу! Я сегодня добгый. – Да нет, спасибо, я уж почти пришел, – вежливо отказался я, зная, что дружба с такими ребятами не обещает ничего хорошего. – Твоя? – спросил я из вежливости про машину, чтобы поддержать беседу. – Чо, нгавится? Моя! Только вчега из Японии. Салон люксовый. Хотя Канат был самым крутым из всех корсаковских шпанюков, для нас – простых пацанов —он был почти не опасен. Мы – не его уровень. Он на мелочь не зарился. Когда Канат стал постарше, он завязал с кражами и стал заниматься банальным вымогательством. Однажды мне довелось быть невольным очевидцем одной из его афер. Канат присмотрел лоха на хорошей машине. Скорее всего, это был простой морячок, который неплохо зарабатывал, но при этом не умел «качать рамсы» и не имел связей в милиции и среди бандитов. Канат подошел и попросил отвезти его на Семерку. Отказать ему в Корсакове мог далеко не каждый. Приехав на Семерку, Канат попросил дождаться его, пообещав щедро вознаградить водителя. Чтобы тот не сомневался и чтобы не было соблазна уехать без награды, оставил на панели машины барсетку. Канат зашел к Васе, у которого как раз был в гостях я. С нами было еще несколько пацанов. Канат выбрал самого молодого и послал за барсеткой. Уж если простые корсаковские мужики не смели отказывать Канату в его просьбах, тем более не посмел отказать и Ванька. Он сбегал, открыл дверь, взял барсетку и сделал ноги. Водитель даже не успел сообразить, что к чему. Ванька сделал круг и принес барсетку к Ваську. Канат оставил ее на хранение, а сам пошел к своей жертве. – А где моя барсетка? – спросил он у водителя. И, выслушав рассказ о том, как какой-то шкет вынул ее и убежал «вон в ту сторону», сообщил водителю, что тот «попал». – Ты хоть знаешь, ЧТО было в этой барсетке!? Чем закончилась эта история, я не знаю, но совершенно точно – ничем хорошим для того водителя. Как минимум он лишился своей машины. А если у него в собственности была квартира, то, скорее всего, и ее. Искать на Каната управу в милиции было бессмысленным. Максимум, что могли сделать менты, – попроситься в долю. Спасти мог только «ответственный за город», то есть самый главный в городе бандит, но для этого нужно быть его родственником или родственником кого-то из его приближенных. Последний раз я видел Каната в 1999 году. Ему тогда было 19 лет. Он был уже не «мальчик-с-пальчик», хотя даже до среднего роста так и не дорос. Лицо его было уже немолодо. На меня смотрел проживший жизнь глубоко больной человек, страдающий циррозом печени в самой крайней стадии. Пальцы его, как всегда, были увешаны золотом, огромная цепь толщиной с палец висела на шее поверх водолазки. Видно было, что счет его жизни шел если не на дни, то, по крайней мере, на месяцы. И, конечно, Канат был озабочен разведением на деньги очередного лоха. Его сгубил героин. *** Когда Марио был совсем еще ребенком, у него было прозвище Прела. Уж не знаю, за какие такие заслуги он его получил, но все звали его именно так. По документам же он значился Олегом Герасимовым. Став шпанюком, он решил, что Прела – не самое лучшее погоняло для будущего криминального авторитета, и выбрал себе новое. Решил назваться в честь героя популярной в то время компьютерной игры. Так появился Марио. Попытки называть его старым погонялом Марио жестко пресекал. Вскоре все привыкли к новому прозвищу, а про старое забыли. Марио не отличался особенным умом. Ростом и физической силой тоже. Секрет его успеха заключался в наглости и уверенности. Он никого не боялся и смело наезжал на кого угодно, невзирая на возраст, комплекцию и общественное положение. Многие в городе боялись его, зная, что за ним стоит братва. Один мой знакомый нажил серьезные неприятности через него. Максу было 22 года. Он не был бандитом, но выглядел вполне респектабельно – хорошая машина, собственная квартира, дорогая модная одежда. Он был сыном судовладельца-рыбопромышленника. Папа имел связи в криминальных кругах, благодаря которым его и его детей не трогали бандиты. Однажды к машине Макса подошел Марио, которому тогда было лет 14 или 15. Роста он был небольшого, но выглядел очень крутым парнем – кожаная куртка, дорогие часы… В общем, видно, что из блатных. – Слыш, брателло, до Семерки докинь. – Я не таксую. – Да ты чо, чертила, не видишь, кто перед тобой стоит!? Макс взял Марио за ворот куртки и легонько дернул на себя, стукнув о крышу машины. Из носа у Марио потекла кровь. Откуда ни возьмись нарисовались взрослые серьезные ребята, которые объяснили Максу, что маленьких обижать нельзя. Отцу Максима тогда пришлось включить все свои связи, чтобы замять этот инцидент. Был бы на месте Макса простой сын слесаря, ему пришлось бы проститься с дорогим автомобилем. В отличие от Марио, Чукча, звавшийся «в миру» Дмитрием Новаковичем, был не очень дерзок и не очень смел. Более того, он был вполне дружелюбен и приветлив, хотя в то же время несколько высокомерен в силу своего возвышенного статуса шпанюка. Свое погоняло он получил за необычную внешность. Он был метисом – наполовину кореец, на другую половину – еврей. Симпатичный высокий азиат с круглыми мультяшными глазами, как в японских аниме. Он все время со всеми менялся одеждой. Увидит на ком-то более новую или качественную шмотку, чем на нем, и предлагает меняться. Пристанет, как пьяный к радио. Мало кому удавалось отказать ему в обмене. Менялись, конечно, на время – до завтрашнего вечера, но обратный обмен никогда не случался. Думаю, лишним будет упоминать, что одет Чукча был по самому последнему писку моды. Он постоянно был в поиске лохов, которых можно было бы развести на деньги за какой-нибудь «косяк». Не так посмотрел, не то сказал, не так одет… Причин попасть на бабки было множество. Но основным коньком Чукота было паразитирование. Он присасывался к мажорам, у которых водились деньги, и дружил с ними, пока те не вытянут из дома все, что можно. Стать другом Чукчи мог любой желающий, кроме совсем уж обиженных и опущенных изгоев общества. Многие пацаны шли на это сознательно. Если ты появляешься где-то в обществе Чукчи, значит, ты не лошара. При наличии определенного таланта держать себя борзо это могло стать хорошим толчком к успеху. Но как только денежки у тебя заканчиваются, Чукче ты становишься неинтересен, и завтра при той же самой публике он может пройти мимо, не заметив тебя. Если в процессе «дружбы» с Чукчей очередной спонсор оказывался лопухом, то вместо старта в карьере шпанюка отношения с Чукотом оборачивались для последнего провалом или даже трагедией. Последствием такой дружбы могли быть огромные долги перед Чукчей или кем-то из его товарищей за какие-нибудь провинности. Девушки, имевшие романтические отношения с Чукчей, в том случае если за них не мог заступиться крутой брат или отец, становились шалавами по принуждению. То есть сначала их использовал сам Чукча, потом он шантажом, что все станет достоянием общественности, склонял к близости со своими дружками, получая за это выгоду от дружков. Потом опять же шантажом девушка отправлялась на более широкий круг пользователей, а после этого она, будучи в статусе шалавы, уже не имела права отказывать никому. Некоторые девушки вынуждены были сбегать в другой город, иных родители сажали под домашний арест. Некоторые выпрыгивали из окна… Семерка была жестока не только по отношению к нищим и убогим. Даже самые сильные и выдающиеся жители города были беззащитны перед звериным оскалом Семи ветров. Яркое тому подтверждение – Виктор Федорович Кудрявцев. В эпоху больших возможностей он завладел одним из крупнейших предприятий города – Корсаковским консервным заводом. Когда многие предприятия закрывались и разворовывались, консервный завод модернизировался и процветал. Однако же народ ничего хорошего про Кудрявцева не говорил. Потому что процветало предприятие исключительно в пользу своего владельца. Люди месяцами не получали зарплату. Деньги давали только к большим праздникам, таким как Новый год, День Победы, 23 Февраля, Восьмое Марта. В размере примерно половины месячного оклада. Все остальное время потратить заработанные деньги можно было только в магазине, принадлежащем Кудрявцеву. Товар отпускался под запись. На кассе лежал журнал, в который записывались расходы, которые потом в бухгалтерии вычитали из заработанного покупателем. При этом же магазине было кафе, в котором можно было выпить и закусить. Цены там, конечно же, были значительно выше рыночных, но, если тебя не устраивало такое положение вещей, в отделе кадров уже стояла очередь из желающих занять твое место. Заводчане были тоже не дураки и изо всех сил воровали с завода все, что только можно было украсть. Кудрявцев создал очень сильную, вооруженную и хорошо экипированную службу охраны. После этого воровать стало возможным только при участии сотрудников службы безопасности. Руководил этой службой пренеприятнейший тип по фамилии Боховко. Кудрявцев в окружении своих приспешников очень напоминал персонажа популярного в то время диснеевского мультфильма Герцога Икторна, которому служили гоблины. Простые трудяги так и называли: охранников – гоблинами, Кудрявцева – Икторном. Заводчане от всей души ненавидели и босса, и всех его приспешников. Он платил им глубочайшим презрением. Никогда не здоровался с теми, кто по должности ниже начальника цеха, несмотря на то, что сам когда-то учился у этих людей всему. Однажды Герцог Икторн пришел на завод, чтобы поздравить женщин с наступающим 8 Марта. Он сказал им красивые слова, что они милые, добрые и любимые. А еще что они сильные и со всем справятся. Даже с тем, что денег к празднику не будет, потому что ситуация в экономике очень сложная. Женщины такого поздравления не оценили. По цеху покатился недовольный ропот, перерастающий в гул. В этом гуле слышалось недовольство тем, что экономические трудности совпали с появлением в гараже нового, самого наикрутейшего на тот момент «Мерседеса». – Маааалчааааать, быдло! – прервал дебаты Виктор Федорович. – Вы забыли, кто перед вами? Кто недоволен, сейчас же марш за ворота! Будет тут всякое отребье орать на меня! После этого депутат областной Думы и почетный гражданин города Корсакова, переполняемый чувством собственного достоинства, покинул презренную обитель недочеловеков и больше никогда не приходил поздравлять «всякое быдло» с праздниками. Почему я вдруг от Чукчи перешел к высочайшей элите города? А потому что никакая служба охраны, никакие миллионы и миллиарды не помешали Чукче отнять у Кудрявцева самое дорогое, что у него было в этой жизни, – единственного сына Максимку. Это был один из самых любимых Чукчей мажоров. Его карманных денег хватало не только на дорогие вина и гашиш. Его карманных денег хватало на героин и даже на кокаин. Какие только усилия ни прилагал папа, чтобы оградить своего сына от бывшего одноклассника! Он отправлял его учиться в Лондон, отдавал на лечение в самые дорогие клиники мира, но каждый раз, возвращаясь в Корсаков, Максимка тут же оказывался на Семерке со шприцем в руках. Через несколько лет после моего отъезда с Сахалина я встретился в Москве с другом своей юности. Долго расспрашивал его про общих знакомых, про город, про то, кто и чем живет. Конечно, не мог я не поинтересоваться судьбой Чукчи и Марио. С Канатом все было и так понятно. Когда я видел его последний раз, он уже был не жилец. – Как там поживают Чукча и Марио, что про них слышно? – спросил я. – Да никак. нашли его на маяке повешенным с тридцатью ножевыми ранениями. – Кого его? Чукчу? Или Марио? – Да какая разница! Я их особо не различаю. Сегодня нашли одного, завтра найдут другого. Собакам собачья смерть. После этого мой товарищ перевел разговор на другую тему, не желая более уделять внимания столь выдающимся личностям. До сих пор я не знаю, кого же нашли повешенным, но само это известие меня нисколько не шокировало, не удивило. Эти товарищи принесли людям такое количество горя, что вся ненависть, какую испытывало к ним человечество, будучи сконцентрирована в одном ноже, должна была бы превратить любого из них если не в пюре, то как минимум в фарш. Я сам грешным делом в юности вынашивал план подкараулить ночью Марио и зарезать его. Но мне не хватило духу. Слишком это было опасное предприятие. Ни Чукча, ни Марио не бывали в одиночестве там, где их можно было бы тихонечко зарезать. Слишком они дорожили своими жизнями и хорошо осознавали, какие чувства к ним питает окружающий их мир. Стало быть, кому-то хватило духу. Бог ему судья. ИНГЛИШ ТЫЧА В 9 класс, как я уже писал, взяли далеко не всех. Из пяти классов по 30 человек до высшей ступени средней школы дотянули чуть более 40 человек. Из них сформировали два класса. Тех, у кого была хорошая успеваемость, определили в «А», всех остальных – в «Б». Отличников для «А» класса отбирала англичанка, то есть учительница английского языка Алла Капитоновна Пак. Это была симпатичная кореянка, еще достаточно молодая, но уже заслуженная. Она считалась второй по профессионализму учительницей иностранных языков в городе. Первой, причем не только в городе, но и во всей области, была Галина Ивановна Шкиль из третьей школы. Ее знал весь город. Ее ученики говорили на английском лучше взаправдашних англичан. Некоторые даже писали стихи и песни. То и дело она возила учеников в Англию и в Америку. Иногда делегации с англоязычными школьниками приезжали в Корсаков. У Аллы Капитоновны результаты были не столь ошеломляющими, но большинство ее учеников достаточно легко поступали в вузы на иностранные языки. Но только тех учеников, которые учатся в классе, в котором она является классным руководителем. Во всех остальных классах она даже не пыталась никого ничему учить. Просто отбывала повинность. Я на уроки английского не ходил вовсе. С самых первых дней истории про Лену Стогову и ее брата Борю вызывали у меня рвотный рефлекс. Уроки английского я ненавидел. А вот к самому языку интерес у меня был. Англо-русский словарь был моей настольной книгой. Я постоянно заглядывал в него, когда слышал незнакомое слово в американском фильме. Пытался переводить иностранные песни. И вот однажды, когда копался в книжном шкафу в поисках, что бы мне такое почитать, я наткнулся на старый, но очень хорошо сохранившийся учебник английского языка для мореходных школ. Я открыл, и меня засосало. Учебник был настолько просто и интересно построен, что учиться по нему можно было без всяких учителей. Я достал тетрадь, ручку и взялся серьезно за учебу. Были летние каникулы. Я занимался с утра и до вечера. В течение месяца я прошел всю программу для мореходной школы по английскому языку. Я мог не только объясниться при необходимости, но и рассказать об обязанностях вахтенного матроса или о действиях, которые должны предпринимать члены команды в случае возникновения пожара на корабле. Почти все мои друзья оказались в классе у Аллы Капитоновны. Естественно, что я все перемены проводил там. Алла Капитоновна считала меня отъявленным хулиганом и каждый раз, когда заставала в классе, устраивала сцену. Она начинала отчитывать моих друзей за то, что водятся с кем попало, и просила меня не приходить в ее класс. Я, конечно же, игнорировал ее уроки. Однажды, когда у нас был по расписанию английский, я сидел на подоконнике в коридоре школы и читал книгу. Мимо бежала Алла Капитоновна. Увидев меня, она притормозила. – Чернов, ты почему не на уроке? Ты должен быть в классе! – Вы тоже должны быть в классе! – огрызнулся я в ответ. – Ах, ты еще и хамишь! – вспыхнула она. – А ну марш со мной! Мы пришли в класс. Я сел за первую парту. Я всегда сидел за первой партой, чтобы не мозолить глаза учителям. Их внимание всегда концентрируется на последних партах, где обычно сидят хулиганы и двоечники, поэтому на первой парте можно делать все что хочешь. Главное делать это аккуратно и тихо. – Чернов, у тебя ни одной оценки нет, а полугодие у нас уже заканчивается, давай, дружок, иди к доске и рассказывай домашнее задание. – А что задавали? – А надо было на урок приходить, тогда бы ты знал, что задавали. С задних парт мне шептали: «Нью-Йорк! Нью-Йорк задали». Я вышел к доске и начал: «Зэ Нью-Йорк из ситьюэйтед он э ист коаст оф американ континент…» Я рассказал, как называются острова, на которых располагается город, где расположен пассажирский порт, а где грузовые причалы, какие виды городского транспорта есть в Нью-Йорке… в общем рассказал все, что нужно знать моряку, прибывающему в Нью-Йоркский порт. По мере того, как я рассказывал, глаза у Аллы Капитоновны расширялись и уже перестали помещаться в очках. Она сняла очки, молча дослушала меня. Когда я замолчал, как бы вспоминая, что бы еще рассказать ей о Нью-Йорке, она окинула взглядом не менее удивленный класс. Потом протерла очки, надела их и сказала: – Садись. Четыре. – Почему четыре? Я вроде ничего не наврал. – Потому что я задавала на дом учить наизусть текст из учебника. Ты не только не выучил наизусть текст, но и не упомянул даже половины того, что было в тексте. Кстати, а где ты набрался всей этой морской терминологии? Следующий урок английского я прогуливать не стал. Я выучил наизусть слово в слово следующий текст, который назвался «USA». Вышел и рассказал. И получил заслуженную пятерку. Отношение Аллы Капитоновны ко мне резко переменилось. Она стала вести уроки как будто бы для меня одного. Половине класса было совсем не интересно, что происходит, другая половина, боясь получить тройку в аттестат, делала вид, что старается учиться. Я был единственным учеником в классе, с кем можно было говорить по-английски. Произношение у меня было ужасное. Я коверкал глаголы, путал падежи… в общем, с точки зрения грамматики мой английский был ужасен, но благодаря большому словарному запасу, мимике и жестам я мог говорить практически на любую тему и мог донести до собеседника любую мысль. Уже через пару-тройку недель Алла Капитоновна предложила мне перейти в ее класс, и я, конечно, с радостью согласился, ведь там были все мои друзья. Уроки английского там оказались очень интересными. Учебник, по которому учились все остальные классы, здесь почти не открывали. Алла Капитоновна давала свой методический материал. Мы разбирали и заучивали наизусть песни The Beatles, инсценировали диалоги между сотрудником аэропорта и пассажиром или между туристом и метрдотелем в гостинице, говорили об экологии и политике… На фоне остальных учеников я выглядел жалким и убогим недотыкомкой. Когда я выходил пересказывать заданные на дом темы, класс дружно смеялся над моим произношением и над спряжением глаголов. Но однажды Алла Капитоновна потрясла всех, приведя меня в пример самому лучшему ученику класса О Антону. Он вышел к доске. Алла Капитоновна попросила его экспромтом рассказать, какие экологические проблемы он считает наиболее опасными и почему. Задание очень сложное. Антон знал английский лучше всех в классе. Он начал рассказывать про озоновый слой, про вредные выбросы химических предприятий, про растущее количество автомобилей… Каждое его предложение было идеально по конструкции и точно с точки зрения грамматических норм. Правда, давалось это ему не легко. Каждому новому предложению предшествовало длинное «эээээээээээ». Иногда это самое «ээээээ» вклинивалось в центр предложения, порой несколько раз. Тем не менее, рассказ Антона был очень крут. Мне было до него как до луны. Алла Капитоновна вызвала следом к доске меня и спросила, какие экологические проблемы более всего беспокоят меня. Я начал в своей манере, наплевав на ливерпульское произношение, которого добивалась от нас учительница, сумбурно перечислять все, на что хватало моего словарного запаса. В переводе на русский моя речь звучала примерно так: «Люди едят на траве. Бутылку бросают, банку бросают. Потом мухи вот такие, как вертолет, прилетают. Едят. Потом летят к другим людям. Несут СПИД и сифилис. А пацан идет, бутылку пнет. Бутылка сломалась. Стекло. Другой пацан схватит, и палец упс! Инвалид!» Все это я сопровождал жестами, переходящими в пантомиму. Класс дружно смеялся. Алла Капитоновна тоже улыбалась. Ей мои моноспектакли доставляли удовольствие. – Вот с кого тебе надо брать пример, Антон, – сказала Алла Капитоновна, когда я закончил свою пантомиму. – Вам всем, ребята, нужно поучиться у Чернова. Класс опешил. Повисла гробовая тишина. – Антону брать пример с Чернова? – переспросила робко Света Любимова. – Но Антон же ни одной ошибки не сделал, а у Чернова – каша. – Да, мои дорогие ребята! Вы не ослышались. Чернов, конечно, лодырь и двоечник. Но вы его поняли. Вот если сейчас их с Антоном поместить в англоязычную среду, Чернов гораздо быстрее сумеет договориться, чем О. Его поймут, накормят, обогреют и приласкают раньше, чем Антон сформулирует свою проблему. После этого я чрезвычайно возгордился, но ненадолго, потому что меньше чем через месяц меня перевели назад в отстающий класс. На этом настояла коалиция из преподавателей точных наук. Они и в отстающем-то классе не знали, что со мной делать. А в элитном я им еще сильнее портил статистику. СМЕРТЬ Первый раз в жизни я столкнулся с ней лицом к лицу, когда мне было пять лет. У нас умер сосед. Он сильно выпивал и страдал циррозом печени. Смерть обошлась с ним очень жестоко. В гробу он выглядел безобразно. Лицо было слишком неестественного зеленовато-желтого цвета. Не знаю, зачем я поперся к гробу, но несколько минут я простоял как завороженный лицом к лицу с покойником и не мог двинуться с места. После этого я не спал полночи. Закрывая глаза, я видел как наяву то, что так потрясло меня днем. Это происшествие оставило в моей памяти неизгладимый след. После этого в моей жизни смерть появлялась довольно часто – умирали соседи, знакомые, родственники, но смерть уже не проникала в мое сознание так глубоко. Когда мне было 10 лет, умерла моя бабушка Сусанна, которую я очень любил. А когда мне было 12, соседку тетю Свету, которая жила с нами на одной лестничной клетке, убил ее сожитель. Я присутствовал при вскрытии участковым двери ее квартиры и видел ее мозги на полу и ее изуродованный труп, но и тогда меня это впечатлило не так сильно. Спустя год пьяным в ванне, которую от моей кровати отделяла лишь бетонная стена, утонул следующий житель этой квартиры… Это уже было начало 90-х, и смерть стала обыденностью. Каждый день я слышал истории о том, что где-то кого-то убили, застрелили, расчленили. Я свыкся со смертью, но она сумела-таки подобраться очень близко и задеть меня за живое. Новый 1994 год я впервые в жизни встречал не со своей семьей, а в кругу своих друзей – одноклассников. Нам было по 15 лет. Моя мама ушла к соседке, старшая сестра была где-то со своими друзьями. Я пригласил нескольких пацанов и девочек. Мы послушали поздравление Ельцина, выпили шампанского (некоторые делали это первый раз в жизни) под бой курантов, посмотрели телевизор и решили пойти на елку. Была в Корсакове такая традиция – в новогоднюю ночь идти на главную городскую площадь независимо от того, в каком районе города ты живешь. По улицам ходили огромные толпы людей. Одни шли туда, другие возвращались. Можно было встретить много знакомых, даже тех, кого ты уже не видел очень давно. Я не помню, чтобы в новогоднюю ночь были какие-то конфликты или драки. Напротив, в городе царила атмосфера праздника, всеобщей радости и братства. Совершенно незнакомые люди, несмотря на голодные годы, предлагали выпить и закусить, детям раздавали конфеты, мандарины и апельсины. Многие были ряжены, кто-то с гармонью, кто-то с гитарой. Можно было увязаться абсолютно с любой компанией, и тебя приняли бы как родного. Так было при Советах, и в 90-е как будто бы на одну ночь возвращалось то время. Наша компания слилась с компанией молодежи чуть постарше нас, вырулившей на дорогу с соседней улицы. В этой компании я с огромной радостью встретил Эдика Слинякова. Это был родной для меня человек. Когда-то мы жили со Слиняковыми на одной лестничной площадке. Эдик родился на 10 дней раньше моей старшей сестры. Совместное материнство очень сблизило мою маму с тетей Любой. Они то и дело выручали друг друга, оставляя по очереди младенцев. Моя мама кормила Эдика грудью. То есть он считается мне молочным братом. Потом Слиняковы переехали на окраину, а еще через несколько лет мы переехали на противоположную окраину – на Семь ветров. Но наши мамы продолжали дружить. Мы часто бывали у тети Любы в гостях. Эдик, несмотря на разницу в возрасте, был ко мне очень внимателен. Он давал мне самые лучшие свои игрушки, показывал диафильмы и мультики по кинопроектору. Всегда интересовался, как мои дела. Он был добрым и очень веселым. Я всегда мечтал иметь брата и тешил себя мыслью, что он хотя бы и молочный, но все-таки брат. И я за ним, как за братом, донашивал вещи, и мне было вдвойне приятно, что это его вещи. Я гордился нашим с ним знакомством. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/denis-chernov-9853555/bog-lubit-denisku-sbornik-rasskazov/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.