Рассказы о животных. Невыдуманные истории

Рассказы о животных. Невыдуманные истории Екатерина Москвитина Героями новой книги Екатерины Москвитиной стали кошки, собаки, черепаха и даже козы. Трогательные, порой драматичные истории из жизни братьев наших меньших никого не оставят равнодушным. Писатель стремится достойно продолжать традиции таких великих мастеров, как Джек Лондон или Гавриил Троепольский, но при этом ее произведениям свойственна самобытность, особенный, не похожий на чей-либо еще взгляд на мир. Настоящим украшением книги стали рисунки талантливой юной художницы Августины Гайдар. Рассказы о животных Невыдуманные истории Екатерина Москвитина Иллюстратор Августина Гайдар © Екатерина Москвитина, 2019 © Августина Гайдар, иллюстрации, 2019 ISBN 978-5-4483-1784-2 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Посвящаю эту книгу Наташе Зинка и Борька Вы когда-нибудь дружили с козами? Не думаю. А мне довелось. Пожалуй, это были мои самые первые друзья. Жила я тогда у бабушки с дедушкой на хуторе и было мне в то время от силы года полтора-два. Бабушка с дедом были потомственные донские казаки. Говорили с сильным южным аканьем, обычаи у них тоже были свои, особенные. Молоко, например, считалось не напитком, а едой. В миску с молоком крошили хлеб и ели ложкой. Ужинать называлось «вечерять», а вместо доброго утра у соседей спрашивали «Здорово ночевали?». Блины пекли толстые, мазали их сверху растопленным маслом, посыпали солью и ели, отрывая небольшие кусочки. Мамины тонкие блинчики пренебрежительно именовали «советскими», а свои называли русскими, настоящими. Мама давно от них уехала на другой край земли, обычаев тех не соблюдала и разговаривала на чистом русском языке, без каких-либо диалектных слов и акцентов, ведь не зря же она была филологом с университетским дипломом. Дед, а это был мамин отец, постоянно звал нас всех переехать к нему поближе. И климат, дескать, у них лучше, и питание, да и просто, когда все вместе – как-то легче жить. Но их неприхотливая жизнь маме казалась невыносимо скучной. Приезжать она соглашалась только в гости и то ненадолго. Да к тому же бабушка, с которой дед жил, была для нее совсем чужая. Ее родная мама умерла много лет назад. В один из таких приездов принялся дед опять за свое: останьтесь, мол. Ну, куда мы останемся, отвечала ему мама. Ни работы, ни жилья, чем я тут у вас заниматься буду? Что-нибудь придумаем! – уговаривал дед. Домик купим с садом. В школу учитель нужен. Нет-нет, – смеялась мама. Мы лучше домой поедем. А дед никак не унимался: ну дочку оставь хотя бы! Поживет на солнышке, на свежих фруктах с овощами, на молочке козьем. С этими словами он подхватывал меня на руки и кружился в вальсе, и вместе с нами кружились ярко-красные вишни в цветущем саду. Подумала мама как следует да и решила меня оставить на хуторе. Ужасный смысл происходящего дошел до меня только на перроне железнодорожной станции, когда мама и старший братик садились в поезд, я же оставалась на руках у деда. Мама, а я? – с такими словами тянула я ручки к уезжающей маме, и ее сердце разрывалось на части. Мама уехала, и мы стали жить втроем с дедушкой и бабушкой. Заборы в тех местах принято делать высокие, чтобы не заглядывал сосед или прохожий, куда не надо, и не совал свой нос в чужие дела. А скрывать было что, прямо скажем. Дед время от времени напивался, впадал в буйство и гонял бабку. «Дедулька бабульку чайником бил…», рассказывала я потом ошарашенной маме. Так и росла я за высоким забором, не видя людей, кроме бабки с дедом да их редких знакомых, таких же стариков. Гостил, правда, временами у кого-то из соседей внучок, Сережка, с ним мне доводилось иной раз поиграть, но бывало это довольно редко. Все остальное время я общалась с козами, Зинкой и Борькой. Правильнее было бы, конечно, сказать, что коза это Зинка, а Борька все-таки козел, но слово какое-то недоброе, обидное. Друзей козлами называть не хочется. Поэтому пусть будут коза Зинка и коза Борька. Борька, кроме имени, ничем никому не запомнился. А вот Зинаида оставила в семейной истории маленький след своего резвого копытца. Коз старики держали в основном ради пуха, из которого получались отменные платки, да из-за полезного молока, вкус которого нравится не всем, а я вот люблю. Видно, что с детства была приучена. Ухаживать за козочками дело не такое простое – и корм заготовить нужно, и ветеринара вызвать, и много еще чего, но дедушка справлялся, везде успевал, сначала с помощью велосипеда, а позже купил мопед. Конечно, я не могу сама помнить ни Зинку, ни Борьку, но из писем деда и рассказов мамы знаю, что Зинка была «моей» козочкой, с ней, видимо, я больше всего и дружила. Мне почему-то кажется, что она была беленькая. Наверное, так оно и было. Не раз пыталась я взобраться ей на спину, но бабушка строго запрещала мне такие игры и тогда я жаловалась козе: «да, Зинка, мне бабуля не разрешает наверхом…». Такие мои беседы с козой приводили всю округу в большой восторг и умиление. Ведь говорить я научилась там у них, у деда с бабушкой. И моя речь, в отличие от грамотной маминой, сплошь состояла из диалектных слов и выражений. Со стороны это смотрелось, рассказывали мне потом, необыкновенно забавно. И не беда, что разговаривать было особо не с кем, ведь у меня были друзья – Зинка и Борька, они-то всегда со вниманием выслушивали мои жалобы на «бабульку», да и сами, должно быть, не один раз делились со мной своими козьими горестями, как стегает их по хребту хворостиной дед. Может, в память о моей дружбе с Зинкой да потому еще, что сильно дедушка с бабушкой скучали по мне после моего отъезда, и оставлена была Зинка, как почетный член семьи, «на завод», то есть для разведения потомства. А из Зинкиного пуха бабушка связала пышный платок и прислала его в подарок ко дню моего рождения. Платок тот мы очень берегли. Он согревал нас много-много лет, пока не обветшал вконец и не превратился в тоненькую серую тряпочку, уже совсем ни на что не годную. Мурка Эту кошку я совсем не помню. Так, несколько смутных отрывков. Все, что я о ней знаю, известно мне со слов мамы. Да и много ли запомнишь в три-четыре года. Внешне она была непримечательная, серенькая в полоску, обычная кошечка. Мы жили на первом этаже и в доме водились мышки. Мурка отлично справлялась со своей кошачьей работой. Каждый день она приносила маме новую добычу. От чего мама всякий раз взвизгивала и запрыгивала на стол, потому что мышей она боялась до безумия. Помимо трудолюбия Мурку отличала большая сообразительность и самостоятельность. Гулять она ходила строго в окошко на кухне. И всегда возвращалась к вечеру. Если окно было закрыто, она громко мяукала, и ее тотчас впускали в дом. Однажды в доме наступила какая-то странная суета. Взрослые бегали по коридору и не пускали нас, детей, в комнату. Но скоро шум и беготня стихли и нам разрешили войти. На большой застеленной кровати, прямо в самой ее середине, внутри пододеяльника лежала утомленная, но счастливая Мурка в окружении маленьких разноцветных котят. Котятки довольно попискивали, потягивая муркино молоко, а она тщательно облизывала их и зорко следила, чтобы никто посторонний не приближался к ее семейству. Через несколько месяцев мы уехали из тех мест навсегда. Мурку мама оставила на попечение своих знакомых, но часто о ней с грустью вспоминала и сильно сожалела, что не взяла ее с собой. Рекс и Гриша В тот вечер отец вернулся из города поздно. Он долго добирался домой на попутном грузовике и в дороге встретил старого приятеля, который подарил ему щенка. Я редко видела, чтобы отец улыбался. Но в этот раз он вошел в нашу комнату, где мы, дети, уже улеглись спать, как был с улицы, прямо в верхней одежде и с доброй улыбкой вытащил из-за пазухи крохотный пятнистый комочек. Так у нас впервые появилась своя собачка. Наутро мы с мамой придумывали щенку имя. Это был кобелек и мама предложила назвать его так, как всегда называли собак у них дома: Рекс или Верный. Мы выбрали – Рекс. Отец сказал, что это охотничья собака, спаниель. Его нужно держать на привязи, на улице и приучать к охоте. Эта информация была принята нами к сведению и полностью проигнорирована. Мы с братом не спускали песика с рук и постоянно воевали, в чьей кровати он будет сегодня спать. Отец немного повозмущался для приличия, но потом махнул рукой и пустил дело воспитания пса на самотек. Тем более, что охотой он и сам совершенно не интересовался. Да и оказался наш спаниель немножко ненастоящим. У него была абсолютно гладкая, короткая шерсть и маленькое тельце, чуть крупнее той-терьера. Только цвет соответствовал окрасу русского спаниеля – черные пятнышки на серо-белом фоне. Отец говорил, что это, по всей видимости, короткошерстный спаниель, но звучали его слова как-то не слишком убедительно. Довольно быстро выяснилось, что имя Рекс для нашей собачки подходит не совсем. Носитель такого имени обязан вид иметь солидный и грозный, а наш щенок подобных задатков не обнаруживал. Он был ласковый, игривый, всегда в дружелюбном настроении и как будто сам являлся той светлой улыбкой, с которой отец внес его в нашу комнату. Поэтому мы стали звать его Рексик. Рексик быстро научился проситься на улицу по надобности, гулял сам, где хотел и приходил домой, когда считал нужным. Входная дверь у нас с обеих сторон очень скоро оказалась вся оцарапана его маленькими коготками. Каждое утро он провожал нас в школу, а потом возвращался во двор и там бегал до обеда, пока мы не вернемся. Как-то раз брат нашел на улице котенка и принес его домой. Мама вздохнула и согласилась оставить. Котенок был обычной серой окраски, мальчик, и почему-то ему досталось немножко не кошачье имя – Гриша. Мы все, конечно, беспокоились – как уживутся в одной квартире кот и собака, и старались не оставлять животных одних без присмотра. Рексик рычал на Гришу, Гриша в ответ шипел на Рексика. Незаметно Рексик и Гриша подрастали и понемногу привыкали друг к другу. Однажды мы зашли на кухню и остолбенели: Гриша с Рексом ели из одной миски. Так началась их крепкая дружба. Скоро Рексик и Гриша не только вместе питались, но и спали в обнимку. Они облюбовали для себя одно из кресел и всегда укладывались только на него. Со временем на этом кресле образовалась изрядная вмятина, и оно утратило свою мебельную привлекательность, но с этой потерей в нашей семье все как-то быстро смирились. Все компенсировалось умилительной картиной нежных взаимоотношений кота и собаки. Гриша постоянно умывал Рекса – придавит лапой и вылизывает ему глаза и уши, а тот нисколько не сопротивлялся. Гостей у нас дома бывало много и все они, взрослые и дети, поражались этому необыкновенному зрелищу. «Нет, ну надо же, а еще говорят про людей, которые все время ругаются: живут как кошка с собакой», – эта фраза удивленно произносилась буквально каждым нашим гостем. Время шло, Рексик возмужал. Природа брала свое, и он отчаянно ухлестывал за каждой пробегавшей мимо собачьей барышней. Частенько ему не на шутку доставалось от более мужественных конкурентов, но он всегда отлеживался, зализывал раны и снова бросался на любовный фронт. Удерживать его дома в такие периоды было совершенно невозможно, начинался невообразимый скулеж, приводивший к закономерному возмущению со стороны всех наших соседей. Из одной такой авантюры Рексик, к сожалению, не вернулся. Может, его загрызли соперники, может, попал под машину, а может, отловили борцы с бродячими собаками, – этого мы так и не узнали. Мама несколько дней подряд ходила его искать, громко звала по имени, но все было тщетно. Гриша тоже заметно грустил от потери друга. Несколько дней он даже не хотел есть. Со временем эта общая боль стихла, жизнь вошла в привычное русло. Правда, такого солнечного, абсолютно счастливого чувства, которое дарило нам всем присутствие Рексика, уже больше никогда не возникало. Что касается Гриши, то вскоре после исчезновения Рекса он тоже куда-то пропал. Мы уехали в отпуск и попросили присмотреть за ним соседку. Присматривала она не слишком внимательно, и к нашему возвращению Гриши дома уже не было. Сбежал он, – сказала соседка. Я дверь только открыла, а он шмыг – и поминай, как звали. Наверное, решили мы, Гриша отправился искать Рекса. И пока не найдет – не вернется. Видимо, он так его до сих пор и не нашел. Барс и Лада Было мне лет девять. Наша семья жила в далеком поселке на Крайнем Севере. Время советское – конец семидесятых, район рыбацкий, жизнь бурлила. Заводы не простаивали, приезжали люди на заработки, строились новые дома. В один из таких домов мы и заселились. Деревянный, в два этажа, на 12 хозяев. Каждой квартире вдобавок полагался сарай для дров. Почти все новоселы оказались с детьми. Да еще и по соседству разместилось несколько таких же домов, построенных чуть раньше, где тоже хватало ребятни. Так что скоро у нас собралась большая компания самых разных возрастов. Всё свободное от уроков время мы болтались на улице. Редкие тогда ещё телевизоры ничего особенно интересного не показывали, разве что мультики, которые шли минут 15 и то не каждый день. Зато улица, не скупясь, дарила нам свои уличные радости. Чего мы только не вытворяли и где только не лазили. Стройки, чердаки, заброшенные цеха, берег реки, тундра, лес и поле – везде мы чувствовали себя как дома, все годилось для наших игр. И всюду нашу разношерстную компанию сопровождали такие же вольные и беспризорные дворовые псы. Любили мы их всех. Кормили, как могли, устраивали на ночлег в своих сараях, пока чей-нибудь орущий пьяный папаша не вышвыривал собак обратно на улицу. Особенной нашей любовью пользовались Барс и Лада. То ли они были брат с сестрой, то ли Лада была матерью Барса, этого я сейчас уже не могу вспомнить. Но какое-то родство между ними имелось точно. Одинакового роста и телосложения, крупные собаки, что-то среднее между лабрадором и сеттером на вид. Только цвета разного. Окрас Барса описать легче – огненно-медный, совсем как у ирландского сеттера, да и на ощупь его шерсть была такой же шелковистой. Правда, у Барса шерсть была гуще, чем у сеттеров, плотнее, во всех смыслах ярче. Впрочем, и по комплекции любой сеттер Барсу в подметки не годился, такой наш пес был крепкий и мощный. От кого взяла свой цвет Лада, понять было несколько сложнее. Ну не водилось в те времена в наших дальних краях лабрадоров песочного оттенка. Однако Лада имела очень похожую окраску. Правда, немного более светлую, слегка напоминающую сгущенное молоко. И ушки у нее так же свисали, да и форма головы очень напоминала лабрадора. Все это доказывало благородное происхождение Лады. А главным доказательством был её ум. Собаки же вообще умные животные, это всем известно. Но мудрость некоторых из них способна вызывать благоговение. В девять лет я этого, конечно, еще не сознавала, скорее – просто чувствовала, видела, что Лада – она всё понимает. Куда бы мы ни шли – рыбу ли ловить, ягоду ли собирать, на стройку ли в войнушку играть – Лада верно следовала за нами, как будто охраняла. Она никогда не брехала попусту, никогда не носилась как ненормальная, ни разу никого не цапнула и не имела плебейской привычки клянчить еду. Она спокойно и грустно, с врожденным достоинством взирала на этот несовершенный мир. У неё глаза, как у артиста Самойлова, – удивлялась моя мама. Еще мне хорошо запомнилась шерсть Лады. Короткая и гладкая по всей длине, на спине она неожиданно закручивалась овечьими завитками. Кудрявая собака – смеялись взрослые. Взрослые… Они в тот период разделились для меня на два противоположных лагеря. Позже, взрослея сама, я не раз с недоумением обнаруживала размытость границ между этими условными сторонами, наблюдая, как человек, показавший себя подлецом или хамом, на другой день неожиданно совершал что-то очень хорошее. И наоборот – человек, казавшийся другом, подставлял подножку в самый неожиданный момент. Но тогда эта грань обозначилась очень четко. Вот здесь – люди добрые. А там – злые. Добрые вместе с нами кормили собак, гладили их, строили им домики. Злые шипели – «развели тут антисанитарию», «людям пройти невозможно уже», «перестрелять этот зоопарк некому» и много ещё чего подобного. Добрые водили нас в походы, ездили с нами на велосипедах, читали нам книжки. Злые носили пушистые шапки и унты из собачьего меха. Борьба между этими локальными лагерями добра и зла не прекращалась ни на минуту. Наши некстати расплодившиеся по весне друзья вызывали все больше праведного гнева у злых взрослых, количество которых явно преобладало. И однажды зло всё-таки одержало свою очередную отвратительную победу. Пьяный в стельку сосед из второго подъезда, большой любитель охоты, схватил ружье, выскочил во двор и непонятно с чего посреди бела дня принялся палить по нашим собакам. Сама я этого всего, к счастью, не видела, о происшедшем рассказали потом друзья, которые в тот момент уже вернулись из школы. Одуревший мужик носился с ружьем по двору и стрелял без разбору во всё подряд. Раненые животные с истошным воем, оставляя за собой кровавые следы, метались в поисках укрытия, но пуля охотника, бьющего без промаха даже под градусом, настигала очередную жертву и валила её с ног. Собаки пропали. Не стало Лады, Барса, никого. Мы искали их несколько дней, повсюду. Бесполезно. И только через неделю нашим детским глазам предстало жуткое зрелище. На окраине поселка, на вершине снежной насыпи кем-то было установлено как монумент тело погибшего Барса. Густая шерсть цвета меди осталась только на голове и лапах. Кто-то явно позарился на его богатую шкуру. И если этому варварству еще можно найти какое-то рациональное объяснение – в те годы даже на рынках открыто продавались шубы из собак, то зачем понадобилось глумиться над убитым псом, выставляя его на всеобщее обозрение – понять невозможно. Никто из нас не посмел приблизиться к этому зловещему символу человеческого изуверства. Останки Барса жадно клевали вороны, и постепенно он превратился в белый скелет, который сначала осыпался на землю вместе с растаявшим снегом, а потом навсегда пропал из виду в высокой траве. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/ekaterina-moskvitina-9235209/bratya-i-sestry-moi-menshie-rasskazy-o-zhivotnyh/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.