В случае жизни. стихотворения

В случае жизни. стихотворения Мария Михайловна Мельникова Помимо прочих странных вещей, я коллекционирую спонтанные отзывы на свои стихи. В числе моих любимых – «ой», «страшно» и «хорошая такая глючь совячья». Это моя вторая книга. Кроме сов и глюков, вы можете обнаружить в ней много снега, яблок и можжевельника, Мелюзину, загадочного зайца, подземного сома, нескольких чудовищ, которым сильно не повезло, и пару полезных советов по безопасному обращению с этими чудовищами. В случае жизни стихотворения Мария Михайловна Мельникова © Мария Михайловна Мельникова, 2016 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Игра в сапёра Обычные дети вырастают, становятся, как писала поэт Мария Степанова, «ответственными, наставленными, как парус», перелопачивают землю в поисках нефти, летают в космос и делают другие великие и необходимые дела. Мы, дети книжные, не вырастаем никогда. Мы вырастаем из наших детских книг – и врастаем в другие, взрослые. В наших головах шумят, сталкиваясь, слова – сталкеры из Стругацких. Кидают гайку на нитке, ведут куда-то, среди неведомых угроз и невидимых пришельцев – к непостижимой, сияющей истине, которой, как мы подозреваем, на самом деле не существует. По крайней мере – вовне. А внутри – наверное, есть. Маша Мельникова – из этой, нашей, породы. «Детские люди» – придумал когда-то писатель словосочетание. «Детская оптика» – придумал другое словосочетание критик. «Детское» здесь – не синоним слова «примитивное». Скорее – ранимое. Детство – печальное время. Все стрелы мира направлены в тебя, стоишь пародией на святого Себастьяна, только и успеваешь сшивать стежками слова, метафоры, синонимы, анжабмеманы – для защиты. Получается особенный мир. Он может показаться многословным, избыточным – но это многословие средневековой Европы, схоластов, диалогов Пипина с Алкуином, когда, утратив античную ясность и определённость, ты стоишь перед огромным пространством и заполняешь его пустоты словами по очереди, пробуя – может, вот это подойдёт? А может – вот это? Стихи Мельниковой порой напоминают мне переводы из английской поэзии абсурда. В текстах длинных это видно явственнее – там плетётся словесная вязь, в одной строке могут соседствовать несколько метафор, одна неожиданнее другой. В этой, второй, книжке автора появились и тексты иного рода, короткие, минималистские – но это всё равно особый, мельниковский минимализм: читая, удивляешься, как, оказывается, можно даже короткую зарисовку сделать настолько насыщенной и многозначной, что она на твоих глазах, во-первых, выпадает кристаллами, как перенасыщенный соляной раствор, во-вторых же – заставляет удивляться и спорить: да не может такого быть, где автор видел подобное и как он мог вообще такое помыслить?! Лично для меня именно такой внутренний спор, несогласие со сказанным, – и на уровне «что сказано», и на уровне «как», – признак состоявшейся поэтической книги. А вовсе не уютное ощущение, что перед тобой стихи, написанные привычными словами, поставленными в привычные сочетания и «как будто про тебя». Мне кажется, у Маши Мельниковой получилась книжка на все времена года. В темные осенне-зимние дни она сгодится для чтения у окна в тёплом доме, куда пришёл продрогший, промочив ноги. Весной и летом её следует кинуть в походную сумку, на самое дно, первой, смешать там с табачными и хлебными крошками и вынуть эту смесь на привале, у ручья, неожиданно, когда уже и позабыл, что она лежит там, в сумке. Но при этом ни на минуту не следует упускать из вида, что чтение её может быть одновременно спасительно, как панцирь, и опасно, как стрела внешнего мира, направленная в тебя. Или как детская игра в сапёра, перенесённая во взрослую, всамделишную жизнь: «Лето кончается, все кончается, но игра Сбегает с тонущего календаря И вот тут встречает тебя – страшна, как вампира крик — Не повзрослевшего ни на миг.»     Геннадий Каневский 1. Мир поймал меня 14 Змея, обвитая вкруг волчьей шеи. Единорог, кусающий лилею. Да, я сказать нормально не умею. И за окном все черного чернее. А вместо слов одни выходят звери. 20 Можешь из лука стрелять в своем собственном доме, Можешь шататься по Дублину с мылом в кармане, Можешь считать, засыпая, и путать Тезея с Ясоном — Шепчет мне море, – все можешь ты, милый, все можешь, Я же могу с тобой… ладно, не будем о грустном. Хочешь ракушку красивую или я покажу тебе краба? 32 Бабочка, ты о двух или о четырех страницах? Вот именно от такого у меня выпадают ресницы. Аптекарский огород Сиянье японского карпа в мутной осенней воде Подсказывает: скорее всего, меня не оставят в беде. Вопросы «а кто не оставит?» и «почему?» я подержу во рту, Пока не растают. Не надо спойлерить красоту. Простота Зайцем бешеным из-под куста На меня взглянула Простота. Зайчий коготь в палец мне длиной. Мне бы не ходить в лесу одной, Соблюдать бы мне хороший тон — Только у меня в руке бидон, И грибы зовут меня: «Идем!» Горьким подосиновым огнем. Мир поймал меня Мир поймал меня и дал мне пизды. И, довольный, ушел заниматься своими делами. А я отряхнулась, поплакала и продолжила заниматься своими. Мир кажется, был не особенно озабочен Результатом, а я после чашки чая решила, Что не буду я делать на этом акцент и вообще — Что я буду его расстраивать? Делать мне нечего, Кроме как множить рыдающих клоунов В этом горелом цирке? Так и живем, и живем… Август, птица и плод Выстирать пляжное полотенце, убрать скорей, И пора уже думать, что мне дарить тебе, Бедный мой месяц умирающих голубей И бессмысленного городского сияния яблок в траве. Это знание не достанется никому. Или червям? Поэт, дай уже червям отдохнуть. Это для человека, да и ему ни к чему. Яблоки укладываются, чтобы уснуть И проснуться, возможно, деревьями, но, скорее всего, никем. В парке плод не ценнее древа, таков порядок вещей. Город любит чужие истории, но не совсем, А в определенное время года не любит вообще. Вспышка июля – и снимки мастер унес с собой; Август – месяц сомнительного литья из всего Другого всего. Он готовится заполнять тобой Форму прошедшего времени, если повезет – твоего. А если не повезет, то не повезет – все равно замри. Август, а ты не много ли просишь дарить? Он отвечает: «Переверни меня и смотри». Ты издеваешься? Я пытаюсь не наступить На ужасное под ногами, путешествующее налегке, Без-тела-по-серому-небу-асфальта-куда-нам-всем. Трихомоноз это называется. Лист шелестит к ноге, Отчетливо слышится слово «съем». Каждый располагает тем, что всего неохотней гниет. Крыльями, зернами. Как это будет со мной? Медленно и некрасиво исчезают птица и плод, Оставляя меня ухаживать за пустотой. Ухаживать надо, поскольку это не волкодав. Оно поднимает голову и глядит на меня. Я в ужасе и готовлюсь про кто из нас прав. Чудище окончания лета настолько меньше меня. Была и буду мертва, а сейчас – жива. Смешно, и в парке косят траву, светофор погас, Птица и плод с облегчением возвратились в слова, Монстры нуждаются в нас. Казанский вокзал Дверца в рай размером сорочью гузку. Проход в преисподнюю шириною с «если». А я стою столбом и пытаюсь перевести на русский Крик солнечного света на железнодорожных рельсах. Урок Урок закончится, и всем придется встать, Собрать, закрыть, помыть, задвинуть стул, И подойти, и предъявить училке Все то, что получилось. Ой-ой-ой. Училка непонятна и стара. Ей сколько – сорок, сорок пять, пятьсот? Как это скверно – не уметь считать Нормально – и вообще не разбираться В характере вот всех вот этих взрослых. Откуда только все они взялись? Одни, конечно, говорят – не злая, Другие – что, конечно, очень злая, А третьи – что вменяема вполне, Но долго нелюбима мужиками, И вот от этого и закидоны. А как на самом деле – фиг поймешь, Пока не станет безнадежно поздно. Марьванна, пожалейте дураков! Мы все тут жертвы одного аборта! Мы хором с дуба рухнули на кактус! У нас дневник похитили пришельцы, А сменку изжевала чупакабра! А жопа, из которой наши руки, Застряла в параллельном измереньи! Никто не понял, что мы проходили!!! А если честно, то никто не слушал, А если вот прям супермегачестно, То мы вели себя, как полные козлы, Поскольку думали, что это все не надо. Нам, правда же, никто не объяснил, Что это – то, что есть на самом деле! А может, объяснял, но мы забыли! Причем, забыли, кажется, специально. Марьванна, ну вы, правда, нас поймите! Мы думали, что это просто школа! Что это просто нужно для порядку — Детей всем этим радостно помучить, А после отпустить обратно в лес. Ну не могло же это быть серьезно — Все эти буквы, звери и фигуры, Оценка, краски, ножницы и клей! Мы думали вообще, что повзрослеем, А там уже все будет по-другому. А оказалось, – нет там ничего… А то, что мы изжопными руками При помощи ушибленных мозгов И полного непонимания предмета Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/mariya-mihaylovna-melnikova/v-sluchae-zhizni-stihotvoreniya/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.