Гопники

Гопники Владимир Владимирович Козлов Гопники #4 Владимир Козлов Гопники Часть первая Я, Вэк, Клок и Бык сидим на скамейке под навесом остановки. Много раз перекрашенная фанерная стенка в нескольких местах проломана – это пацаны показывали каратэ, – и на ней нацарапано «Рабочий – сила» и «Быра урод». Мы курим и плюем под ноги. Под скамейкой уже целая лужа слюней. Откуда-то выползает Жора. Это старый дурной алкаш, он шляется по району и собирает бутылки. – Жора, смотри – бутылка, – кричит ему Вэк. Под нашей скамейкой и правда валяется бутылка из-под пива. Вэк перед этим бросил туда бычок, а потом пустил сопли. Жора наклоняется, и Вэк несильно бьет его по жопе. Мы смеемся. Жора оборачивается: – Ты фашист. – Сам ты фашист. – Нет, это ты фашист. Ты… ты… ты меня обидел. – Лучше вали, пока по ебалу не получил. Что, отпиздим Жору? – Вэк смотрит на нас. – Давай, – говорю я, хоть особой охоты и нет, просто надоело уже сидеть. Скучно. Жора хочет сделать ноги, но видит, что поздно. Стоит и ждет, что будет. Из ноздри свисает сопля. – Может, не будем? Ну его на хер, – говорит Бык. Вэк не слушает, хватает Жору за куртку и бьет ему по носу, потом еще. Голова Жоры мотается, как мяч. Из носа течет кровь. Несколько теток и малых пацанов видят, что происходит, и отходят подальше от нас. Вэк отпускает Жору, и он падает. Мы с Клоком начинаем молотить его ногами. Жора пищит, как поросенок. – Давай обоссым его, – говорит Вэк. Я задираю куртку и расстегиваю ширинку. – Смотри, там – бабы, – говорит Клок. – По хую. Моя струя льется Жоре прямо на морду, он что-то шамкает разбитыми губами. Вэк тоже ссыт на него. – Что вы делаете, гады? – орет какая-то тетка. – Ничего. – Я сейчас милицию позову. – Зови. Тетка поворачивается и идет в сторону ментовки – это рядом. – Надо съябывать, – говорит Клок. Мы застегиваем штаны. – Зря вы его. Нахуя ебанутых трогать? – говорит Бык. * * * Наша классная – Сухая – оставляет меня после уроков, чтобы выебать мозги. – Можешь ведь учиться, но не хочешь. Ты – паразит на теле Советской власти, которая семьдесят лет тебя кормит и одевает. Но для тебя еще не все потеряно. Ты еще только в восьмом классе. Пойми, ты мог бы хорошо закончить школу, поступить в институт, стать инженером. Зачем тебе эта компания двоечников? Но по ним тюрьма давно плачет, а ты сын нормальных родителей. С меня хватит этих гнилых базаров. Я иду к двери. Сухая загораживает дорогу: – Нет, я еще не все сказала. Я обхожу ее, открываю дверь и захлопываю ее прямо у Сухой перед носом. * * * Сидим на остановке. – Э, Бык, ебаться хочешь? – спрашивает Вэк. – Отъебись. – Ну, скажи, хочешь или нет? – Счас ебну. – Чего ссышь? Скажи. – Не хочу. – Что, жопа болит, а? Мы все ржем. Бык несильно бьет Вэка в «солнышко». Они начинают махаться, но в шутку, не по-настоящему. Потом Вэк спрашивает меня: – А ты хочешь ебаться? – Хочу. – Ну, иди тогда жопу помой. Теперь уже они с Быком ржут, как гондоны. – А ты хочешь, Вэк? – спрашиваю я. – Ебать хочу, ебаться не хочу. Понял? Прибегают четверо малолеток – лет по двенадцать. У них разборки между собой. Трое начинают молотить четвертого. Он падает, и его стелят ногами. Вэк подходит к ним: – Э, э, э, что такое? – он говорит, типа какой-нибудь сраный учитель или мент. Пацаны останавливаются. – Заложил, – говорит один. – А-а-а. Тогда слабо бьете! – Вэк дает ему ногой в живот и пацан начинает реветь на всю улицу, как будто ему тут яйца отрывают. – Ладно, пиздите дальше, только смотрите – здесь ментовка рядом, дружинники всякие ходят. * * * – Хутэн морхэн, – орет Тамара, учиха по немецкому. Все встают за партами. – Зэтц ойсь. Айнэ минутэ усе видерхольт. Тамара – толстая и вонючая, как будто только что обосралась. Она всех в школе заебала своим немецким, но все учителя и даже завуч знают, что она дурная, и боятся ей что-нибудь сказать. Я ненавижу и немецкий и Тамару и никогда ничего не учу. Она ставит мне «три» потому что в классе есть вообще «нулевые», хуже меня – например, Бык. – Ну, что вы, неучи, думкопфы – как гулять, так сразу, а как работать, немецкий выучить, так ни хрена? Наставлю двоек за четверть, будете потом бегать жаловаться – плохая Тамара Ивановна, а Тамара Ивановна не плохая, Тамара Ивановна хорошая, она вас, дебилов, уму разуму учит. Пока все листают тетрадки, я нарочно смотрю в окно. Тамара замечает. – Гонцов, ком цу ды тафэль с домашней работой. Я беру тетрадку и иду к ее столу. – Где домашняя работа? – Нету. – Пересказывай текст. – Не выучил. – Зэйдысь, цвай. * * * Дома мама ходит туда-сюда по комнате. Я сижу за столом и смотрю в окно. – Ну что это за наказание такое? Опять на работу звонила Вера Алексеевна. Говорила, что по немецкому двойка. – Тамара – дура. Ты сама знаешь. – Не смей так говорить об учительнице. Я работаю с утра до вечера за копейки – пятьдесят получки, пятьдесят аванса, – а вы этого не цените, что ты, что он. – Папа тоже работает. – Замечательно. А где деньги? – Не знаю. – Вы с ним меня в гроб загоните скоро. Что это за жизнь? Я молчу. Она выходит на кухню. * * * Физица заболела, и урока нет. – Пошли погуляем, – говорит Вэк. – Все пацаны, пошлите. Хули вы тут будете сидеть? Идем я, Бык, Быра, Клок, Кощей и Куня. Отличник Егоров и остальные «примерные» остаются в классе с бабами. На боковом крыльце Вэк достает пачку «Столичных» и дает всем сигареты, даже Куне. Мы курим. – Ну, что, давайте в жмурки поиграем? – спрашивает Вэк. – Ты что, охуел, мы что – первоклассники, бля? – говорит Клок. Вэк подмигивает ему, и он врубается. – Хотя, вообще, ладно, давай. – Куня, ты первый водишь, – говорит Вэк. – Давай сюда свой «пионерский хомутик». Счас тебе глаза завяжем. Короче, за школу не забегать, туда только до забора и до турников. Он снимает Кунин галстук – с обгрызенными концами и обрисованный шариковой ручкой – и завязывает ему глаза. – Ну, давай, води. Все разбегаются, кроме Вэка и Клока. Я понял, что они задумали. Рядом с крыльцом – большая, еще не высохшая куча говна. Пока Куня ходит туда-сюда, выставив руки перед собой, Вэк берет с земли палку и начинает ковырять говно. Насадить его на палку не получается. На земле валяется чья-то тетрадка в зеленой обложке, и Вэк берет ее в руки и поднимает говно с земли. Он идет к Куне. Тот хватает его: «Есть!», а Вэк мажет ему говном руки, потом рот. Все ржут, Куня срывает галстук, плюется и плачет, размазывает по лицу слезы, слюни и мелкие кусочки говна. – Ты теперь говном помазанный, – говорит Клок. – Самый последний. – Он и так самый последний, а теперь вообще, – Вэк улыбается. Куня убегает, а мы садимся на крыльцо покурить. Вэк нюхает свои пальцы. – Бля, говном воняют. Я ведь бумажкой брал. – Ну, говно на то и говно, – говорю я. – Не трогай – вонять не будет, а раз тронул, будешь теперь ходить вонючий. – Ладно, не пизди. * * * Мы с Вэком сидим на турниках на школьном дворе. Уже вечер. Светятся окна спортзала: там какой-то класс играет на физкультуре в волейбол. Вэк спрашивает: – Знаешь, какие бабы в классе уже ебались? – Ну, Лазаренко, может быть… – Нет, эта еще держится. А вот Анохина и Хмельницкая – эти да. – Откуда ты знаешь? – «Старые» пацаны рассказывали. Хмельницкая ходила с пацаном с «Космонавтов», и они летом пошли в поход, и бабы и пацаны, и он там ей засадил. А Анохину хором отъебали. В деревне. Она там у бабы своей была летом, и там пацаны – лет по семнадцать, местные. Они бухали, потом видят – Анохина на велике рассекает. Схватили ее – и в баню. Но у них там что-то не получилось, хотели отпустить, а тут приходит еще пацан здоровый, «основа» местная, и уже вместе они ее протянули. – А она что? – Заяву написала. Сели пацаны. Суда еще не было, в октябре должен быть. А ей хули – пока была целка, такая примерная типа, а сейчас ебется с кем хочет. – Пиздишь. – Правда. Мне знаешь, кто говорил – Гурон, он друг Обезьяны. Они к ней на Вонючке подвалили, но не пиздил, ничего такого, все по-хорошему. Договорились – и вперед. Даже Быра к ней и то подъябывался, но она ему не даст: он такой урод. – А ты сам не хочешь к ней? – Не-а. В своем классе нельзя ни с кем связываться. Привяжется – хуй потом отстанет. А вообще, все бабы – бляди и проститутки. Все хотят ебаться. Даже Карпекина. Просто боятся еще. А после школы ебутся за всю хуйню. Особенно студентки… – Да, говорят – студентки – самые ебливые. Вот бы снять одну… – Хуй тебе в рот, – говорит Вэк. – Они все с профессорами да с доцентами. Ты им на хер не нужен. – А типа ты нужен. * * * Нас принимают в комсомол. Всех уже давно приняли, остались только я, Бык, Быра, Куня, Вэк и Клок – самые худшие по учебе или поведению. Первых приняли еще в седьмом, на 23 февраля, а других – на день рождения Лысого, на первое мая и на девятое мая. Мы впятером и еще трое пацанов из «а» класса – мы зовем их «алкаши» – сидим в коридоре под дверью пионерской комнаты. Нам раздали потертые книжечки – устав ВЛКСМ – и сказали вызубрить про «демократический централизм». Первым идет Вэк, минуты через три выходит. – Ну, что? – Заебись. Приняли. – «Демократический централизм» спрашивали? – Спрашивали. – И ты рассказал? – Ага. Все заходят по очереди, и всех принимают. Я – последний. За столом – мудак Неведомский из десятого «б», секретарь комитета комсомола школы, старшая пионервожатая – проститутка Элла и две десятиклассницы из комитета комсомола, которых Неведомский, наверное, ебет за всю хуйню. – Расскажи демократический централизм, – говорит одна и улыбается, потом смотрит в окно, как будто ее все заебало. – Демократический централизм – это… – Ладно, – говорит Неведомский. – Главное, чтобы к райкому выучил. Все, иди. * * * Через неделю едем в райком. После второго урока нас отпустили домой переодеться в парадную форму, то есть надеть белые рубашки. Пионерских галстуков мы давно не носим, вместо них – обычные. Только Куня все еще таскает свой «хомутик». До центра доезжаем на троллейбусе. У нас есть еще время, и мы гуляем по городу. В киоске возле ГУМа работает мужик с отвислой губой, по которой текут слюни. Все знают, что он – дебил. – Не продаст он тебе сигареты, – говорит Клок. – Увидишь. Этот всем продает. Ему все до жопы – он же ебанутый, – ржет Вэк. В киоске только «Астра» и «Прима». – Пачку «Астры», – Вэк сует в дырку жменю желтой мелочи. Продавец медленно считает копейки, вытаскивает откуда-то пачку и дает Вэку. – А у вас «Столичные» бывают? – спрашиваю я. – Бывают. Когда тебя бабы ебают, – мужик ржет. Мы тоже. – А «Космос»? – Приведи мне бабу с длинным хуем, тогда будет тебе «Космос». Мы все ржем, и мужик тоже. У него довольная рожа. По коридорам райкома бегают какие-то дядьки и тетки, а на каждом этаже – портрет Лысого в ободранной рамке. Мы спрашиваем у косоглазой вахтерши с медалями на кофте, где принимают в комсомол, и она говорит, что в четыреста тридцать втором кабинете. Под дверью уже сидят оба «алкаша». – Ну, что? – спрашивает их Вэк. – Ничего. Ждем. Из кабинета выходит тетка: – Вы из семнадцатой? Заходите по одному. Я иду вторым, после Дрона из «а» класса. За столом кроме этой тетки еще одна. – Здравствуйте, – говорю я. – Здравствуй. Как фамилия? – Гонцов. – Демократический централизм учил? – Учил. Они смотрят друг на друга и смеются. Ясно, что им до жопы и централизм, и все остальное. Думают, наверное, только про то, чтобы побухать и поблядовать. – Школа одна из худших в районе, а как дрессировать знают, – говорит вторая тетка. – Ладно, считай, что принят. Следующий. – А билет? – Билеты вам в школе выдадут. И значки тоже. Нам тут не до этого сейчас. Видишь, сколько вас? И с каждым про демократический централизм пока поговоришь… Обе снова хохочут. Я говорю «До свидания» и выхожу. * * * После уроков играем на школьном дворе в футбол с седьмым «б». Они сильнее нас, хоть и младше: у них двое ходят в секцию и играли за сборную города. Мы проигрываем шесть-семь. Их лучший игрок Дуба ставит подножку Быку. Может быть, случайно. Бык падает, потом поднимается и идет на Дубу: – Хули ты делаешь? – Все было чисто. Ты сам упал. – Я тебе счас покажу «чисто». Ты меня сбил. Штрафной. – Никакого штрафного. Все было по правилам. – А если по ебальнику? – Ну, давай, рискни. Дуба еще и самый здоровый в своем классе, и поэтому выделывается. – Давай «по разам», – говорит Бык. – Давай. Мы все собрались вокруг и ждем, что будет. Бык бьет Дубу ногой по яйцам, и тот приседает. Бык хватает его за майку, поднимает и начинает молотить по морде – раз восемь. – Еще будешь? – спрашивает Бык. – Нет. Он с плачет уходит с поля. – Дуба, ты что – все? – спрашивают пацаны из их класса. – Все. Без Дубы они у нас хуй выиграют. Я перехожу из защиты в нападение, Бык ставит на ворота Егорова и тоже идет вперед. Мы забиваем четыре гола подряд и выигрываем 10-7. После игры все сваливают, а мы с Быком и Вэком остаемся тренироваться. Все по очереди становятся на ворота, а остальные бьют или разыгрывают комбинации. Потом залезаем на турники – покурить. На школьный двор приходят двое малых из второго класса. Оба в замызганных костюмах, грязные, воняют ссулями, один – косой, а второй пострижен налысо. Они стоят и смотрят на нас. – Оставьте добить, – говорит косой и показывает на сигарету. – Я счас тебя самого добью. Пиздуй отсюда, – отвечает Клок. – Подожди, – говорит Вэк. – Э, малый, а хочешь, я тебе три целых сигареты дам? Иди сюда, не ссы. Поговорим. Он спрыгивает с турника, кладет ему руку на плечи и отводит в сторону. Что-то долго ему говорит, то со злобной рожей, то по-хорошему. – Э, идите сюда, – кричит нам Вэк и поворачивается ко второму малому: – А ты уебывай. Малый убегает. Вэк ведет нас и малого в угол школьного двора, за сарай. – Посмотрите там, чтоб никого, – говорит он, поворачивается к малому задом и снимает штаны. – Ну, давай, хули ждешь? Малый нагибается и лижет ему жопу. – Еще раз, и в самую дырку, – малый сует язык в жопу Вэка и сразу отскакивает, потом сплевывает на траву. Вэк подтягивает штаны, достает из пачки три сигареты и дает малому: – Ну, держи. Заработал. Вэк улыбается. Малый берет сигареты и убегает. – Пусть бы он лучше у тебя отсосал, а Вэк? – говорит Клок. – На хуй надо. А вдруг у него триппер? Уже темнеет, и мы идем по домам. * * * Я, Вэк и Бык курим на заднем крыльце школы. Пасмурно и холодно. – Бля, пиздец, лето прошло, – говорит Бык. – А ты только заметил? Ну, ты и тормозной пацан, – Вэк хохочет. Бык ничего не отвечает, и Вэк продолжал его доебывать. – Бык, а Бык? – Что? – Пошли поссым. – Иди и поссы. – Одному неохота. – Ладно, пошли. – Пошли. Только я угощаю. – Ты когда-нибудь допиздишься. Подходит Клок. – Ну, как тетрадка? – спрашивает его Вэк. – Классно. Особенно этот рассказ, ну… где она с обезьянами и быками. – Сколько раз спустил, признавайся? Вэк ржет. – А что за тетрадка? – спрашиваю я. – Ну, обыкновенная тетрадка. С рассказами, – отвечает Клок. – Короче, там про то, как баба ебется. И со зверями всякими тоже. – А тетрадка твоя? – Нет, я сам у пацана взял. А ты что, тоже хочешь подрочить? – Вэк ухмыляется. – Не подрочить, а почитать. – Ладно, Клок вернет – тогда я тебе дам. – А ты вообще пробовал уже дрочить? – спрашивает у меня Бык. – Нет. – Не пизди. Все пацаны пробовали, – Вэк смотрел на меня и ждал, что я расколюсь. – Даже Кощей – пока операцию не сделали. – Какую операцию? Кастрировали? Бык ржет: – Охуенно кастрировали. Аппендицит. – И что, после аппендицита нельзя дрочить? – Можно, но не сразу. А то шов разойдется. Мне говорил один мужик – ему только сделали, и он дня через два сразу на бабу полез – на медсестру, прямо в больнице. Только засадил – и сразу, говорит, блядь, что-то лопнуло. Думал, уже хуй оторвался, а это только шов разошелся. – Пиздит он. – Не-а, это правда. Ладно, ты лучше колись, не верю, что не пробовал дрочить. – Можешь не верить. Пошел ты на хуй. – Сам пошел. А то дал бы тебе картинок. – Каких картинок? – Баб голых. – Покажи. – Зачем тебе, если ты не дрочишь? – Так, посмотреть. – Ладно, смотри. Он достает из кармана фотографии по размеру карт – это и есть карты, только перефотографированные. На одной баба стоит на коленях, раком, оттопырив жопу так, чтобы была видна дырка и черные волосы вокруг нее. – Заебись, правда? – спрашивает Бык. – Сразу встает. Дать тебе до завтра, лысого погонять? – Это у тебя, наверное, лысый, а у меня все в порядке. – Ладно. Не хочешь, как хочешь. Он прячет карты. – Обезьяну знаете? Ну, это пацан из «основных». Так ебется, что скоро импотентом станет, – говорит Вэк. – А что это? – спрашивает Бык. – А ты что не знаешь? – Не-а. – И ты знаешь? – спрашивает Вэк у меня. – Знаю. – Ну, что это? – Это у кого не стоит. – Слушай, а что будет, если баба поебется с быком, кто у нее потом родится? – спрашивает Клок. – Голова от быка, остальное – как обычно, – говорит Вэк. – Мне говорили, на Космонавтах живет один пацан с головой от собаки, но его никто не видел. * * * Перед физкультурой переодеваемся в спортивную форму. В раздевалке воняет потом, резиной, грязными носками и трусами. Вэк снимает штаны и остается в темно-синих семейных трусах. Спереди на них белые пятна засохшей малофьи. – Кого это ты ебал? – спрашиваю его я, хоть и так понятно, что никого, просто дрочил. – Как кого? Кощея. Все ржут. Кощей делает свирепую рожу, как будто счас кинется на Вэка, но все знают, что не кинется. Вэк – один из самых здоровых в классе, подтягивается пятнадцать раз и поднимает гирю на шестнадцать килограммов восемь раз. Чтобы подоебывать Кощея, Вэк вынимает свой хуй – а он у него большой – и проводит им по штанам Кощея. – Не ссы, Кощей, – говорит Быра. – Он же в трусы спускал. Все ржут. Кощей хватает свои шмотки и выходит из раздевалки. – Быра, мне сказали, у тебя маленький хуй, – говорит Вэк. – Покажи-ка нам свой «корень жизни». Быра делает напряженную морду и продолжает расстегивать голубую рубашку. – Что, ссышь? – Просто ему стыдно показать своего лысого и маленького, – ржет Вэк. Быра краснеет. – Ну что, слабо показать свой такой вот? – Вэк разводит руки далеко в стороны. – Если б у Быры был хуй по колено, он бы носил безразмерные трусы, – хохочет Клок. – Ну, ладно, давай покажу, но только Вэку. Вэк с Бырой отходят в угол раздевалки, спинами к остальным, и Быра оттягивает резинку трусов. – Ну, какой у него? – спрашивает Бык. – Обыкновенный, не маленький, – отвечает Вэк. – Но почти лысый. Дадим на рассаду, а? * * * На геометрии кто-то стучит в дверь класса. – Быркина можно на минутку? Это мамаша Быры, сильно накрашенная тетка. Она работает в школе завхозом. – Да, но только на минутку. Мы разбираем сложную тему, и он не поймет, если пропустит объяснение, – говорит Швабра, как будто верит что дебил-Быра может понять хоть одну теорему. Быра медленно встает со своей первой парты и идет к двери. – Счас получит Быра пизды, – негромко говорит Вэк. Некоторые хохочут. – Тихо, ребята. Не надо отвлекаться, – говорит Швабра. Я прислушиваюсь к разговору за дверью: мне все слышно. – Меня опять твоя классная вызвала. Двойки, поведение неуд. Ты, что, забыл, что мне обещал? Потом бабах и плеск и еще бабах. Ай, блядь. Я тебе дам, блядь. Хули ты не учишься? Бабах, плеск, бабах. Клок поворачивается ко мне и говорит: – А Бырина мамаша ничего. Вот ее бы выебать. Карпекина – она сидит за одной партой с Клоком – кривит губы. – Вообще, у нее счас ебарь есть. Какой-то начальник с химзавода. Я его видел, – продолжает Клок. – А ты у Быры расспроси поподробнее. Он же, наверное, каждую ночь смотрит. И дрочит. Мы оба хохочем. Дверь открывается, входит Быра с красной мордой. Он молча идет на свое место и садится. * * * Мы с Быком идем по его улице – грязь сплошная, никакого асфальта, как в деревне какой-нибудь задроченной. Бык сказал – давай не пойдем на географию, сходим ко мне, пожрем. Я был не голодный, но согласился. – Ты наверное минут сорок идешь до школы? – спрашиваю я. – Ни хера. Минут двадцать. Некоторым, бля, везет: дом через дорогу. Он имеет в виду меня. – Зато ко мне всегда прислать могут, если вдруг не приду, а к тебе – хуй: никто не найдет, заблудится, бля. Входим во двор. Гавкает облезлая дворняга на цепи. Мать Быка снимает с веревки заплатанный пододеяльник. – Мам, у нас пожрать что-нибудь есть? – Пожрать? Тебе только жрать. Я только на него работаю, а он еще друзей водит пожрать. Она – совсем старуха, лет пятьдесят или больше. – Я тебе говорила уже, чтобы никого не водил. Батька твой все водил друзей, все пили, пили, пока допился. Теперь ты – сначала пожрать, потом выпить, потом опохмелиться… Ладно, на кухне борщ, наливайте сами. – А что с твоим батькой? – спрашиваю я, когда мы заходим в дом. – Повесился. Пил две недели, не просыхал. Потом повесился на чердаке. – Давно? – В том году. Оно и хорошо. Если б не повесился, я бы его сам прибил. Он выебывался пьяный, ко мне лез, к мамаше. Бык наливает нам по тарелке борща и отрезает по куску хлеба. Мы торопливо хлебаем борщ, потом идем назад в школу. * * * На остановке ко мне и Вэку подходят Клок с Быком и трое «старых» пацанов – Гриб, Обезьяна и Цыган. Гриба так зовут за толстые губы. Он раньше злился, потом привык. Обезьяна – урод и тоже раньше ненавидел свою кличку, но его все равно все так звали. А Цыган – из настоящей цыганской семьи, они живут недалеко от Быка. – Что, малые, капуста есть? – спрашивает Обезьяна. – Так, копейки. – Ну, рубля три наберете? – Если только два. – Ладно, два так два. Пошлите возьмем тогда, потом к нам в «контору» бухать. Какой класс – восьмой? Пора вам уже на своем районе, как свои… Это самое, скоро на сборы будете за район ходить. Подходим к магазину. – Бабок мало. Надо еще стрясти, – говорит Обезьяна. Мы становимся у входа. Гриб – впереди, остальные – немного в стороне, но так, чтобы было видно, что он с нами. Гриб останавливает какого-то малого: – Э, слышь, дай 20 копеек. Малый смотрит на Гриба, потом на всех нас, вытаскивает из кармана монетку, отдает Грибу и бежит в магазин. Потом подходит Егоров из нашего класса. – Дай я сам с этим побазарю, – говорит Вэк – хочет повыделываться перед остальными. – Привет, Егоров. Дай 20 копеек. – Не могу. Мне не хватит. – Дома скажешь – потерял по дороге. – Нет, не могу. – Ну, что-нибудь придумаешь. – Сказал же: не могу. – Что ты с ним возишься? – Цыган подходит поближе. – Ты что, малый, пиздюлей захотел? – Давай отпустим его, – говорит Клок. – Он с нашего класса. Отличник. Списать дает, если что. – С вашего класса? Отличник? Ладно, пусть идет. Цыган дает ему ногой под зад: несильно, «просто так». Минут за десять натрясаем рубля два мелочи и подходим к очереди за «чернилом». Обезьяна видит знакомого пацана впереди и отдает ему деньги. – В очередь, – говорит какой-то мужик. Обезьяна не отвечает. – Я кому сказал – в очередь. Мужик – невысокий, лысый, в синей поношенной куртке. В это время пацан уже передает Обезьяне пять бутылок «чернила». Мужик смотрит на это и подходит к Обезьяне: – Ты что, самый главный здесь? – Да. Мужик хватает Обезьяну его за куртку. Цыган сзади бьет его ногой в бок, и он падает. Несколько мужиков в очереди поворачиваются и смотрят на нас, но молча. Мужик с трудом поднимается и что-то бурчит под нос, вроде «Мы еще встретимся». * * * «Контора» – в подвале пятиэтажки. В ней два старых дивана с вылезшими пружинами и несколько деревянных ящиков вместо стола. В углу, на резиновых ковриках, которые, наверное, спиздили из школьного спортзала, лежат разборные гантели, гири по шестнадцать килограммов и самодельная штанга. На стенах – фотографии Беланова, Заварова, Платини, Сократеса и группы «Модерн токинг». – Ну, как, заебись у нас? – спрашивает Обезьяна. – Вы уже почти что свои пацаны, так что будьте как дома… – Но не забывайте, что в гостях, – говорит Цыган и начинает ржать, типа сказал что-то смешное. Мы застилаем ящики газетами, а Обезьяна достает четыре немытых стакана. – Жратва от вчерашнего осталась? – спрашивает Гриб. Обезьяна копается в углу: – Есть еще сало и немного хлеба. – Заебись. Разливаем «чернило». Стаканов на всех не хватает, они достаются Обезьяне, Грибу, Цыгану и Вэку. – А остальные – второй заход, – говорит Гриб. – Ну, за вас, малые. Чтоб наш район всегда был самым здоровым в городе. Они чокаются, выпивают, закусывают черствым хлебом, отламывая от буханки, и салом. Бык берет стаканы, наливает себе, мне и Клоку. Пьем, не чокаясь. – Ну, как твой старый, пишет? – спрашивает Цыган у Вэка. – Редко. – Сколько ему еще сидеть? – Летом должен придти. – Если не добавят, – хохочет Цыган. – Ты там не был, так не пизди, – говорит Гриб. – А я по малолетке протянул полтора года. В зоне не так уж хуево, только что баб нет. Зато там – закон, а тут, блядь, хуй проссышь. Коммунисты, похуисты, Горбатый. Сделали бы закон, как на зоне… Ладно, пора наливать. Тут же наливают по второй. Пьем, как и прошлый раз, по очереди. Закуска уже закончилась. От «чернила» голова становится тяжелее, а верхняя губа приятно немеет. – Вы, малые, уже почти что свои, – голос у Обезьяны слегка изменился, стал более глухим. – Так что, вам пора уже начинать за район ездить. Вообще, давно уже пора. Я вон с шестого класса езжу. Вы не ссыте. Если что, поможем там. – По ебалу получить, – всовывается Цыган. – Ладно, не пугай их. Свои пацаны все-таки. – Слушайте анекдот, – говорит Гриб. – Сделали в политбюро музыкальный туалет и мужика посадили, чтоб музыку включал. Приходит Громыко срать – ну, мужик ему сразу «Модерн Токинг», первый альбом. Громыко посрал, потащился, выходит довольный. Потом приходит… Ну, как его… – Черненко, – подсказывает Цыган. – Какой на хуй Черненко? Этот умер давно – хуесос паршивый. А, вспомнил. Рыжков! Ну, мужик ему «Джой» заделал – Рыжков посрал, тоже довольный выходит. Потом приходит Горбатый. Мужик думает – а что ему поставить? И поставил ему гимн Советского Союза. Выходит Горбатый злой весь, а мужик спрашивает – что такое, Михаил Сергеевич? А Горбатый ему и говорит: пошел ты на хуй, мудак. Я из-за тебя первый раз в жизни стоя посрал. Все смеются, кроме Быка. – Ну, вы ему скажите следующий раз, когда смеяться надо, – говорит Гриб. Разливаем и допиваем оставшееся «чернило». – Ну, короче, вы поняли, – говорит Обезьяна. – Готовьтесь на сбор. И когда капуста есть, приходите сюда: бухнем. * * * Я, Вэк, Клок и Куня пришли на физкультуру раньше всех и стоим в «предбаннике», где двери в спортзал, в нашу и женскую раздевалки. Куня никогда не переодевается на физкультуру в раздевалке – боится, что сделают темную. У него под школьной формой всегда, даже в мае, надет облезлый синий спортивный костюм, и он просто снимает пиджак, рубашку и штаны и бросает на подоконник в «предбаннике». Иногда это его не спасает: все равно затаскивают в раздевалку и мучают. Дверь женской раздевалки приоткрыта: еще никто не пришел. Вэк выглядывает из двери и говорит нам: – Жупченко идет. Давай ее защупаем, пока никого нет. Куня, на шухер. Куня выходит из «предбанника» в коридор, и входит Жупченко – некрасивая и толстая, в тапках со стоптанными задниками и спортивных штанах под платьем. Она идет мимо нас к своей раздевалке, заглядывает туда. Вэк подходит к ней сзади и хватает за жопу. – Э, ты что, сдурел? – она оборачивается. Мы с Клоком подскакиваем и все вместе волочем ее в раздевалку. Жупченко брыкается и орет. Вэк двумя руками держит ее за сиськи, я тоже стараюсь схватиться, но не получается, потому что и Клок сует руки, и мы мешаем друг другу. Тогда я задираю ей платье, чтобы залезть в трусы. Она орет еще громче, но моя рука уже у нее в трусах, и я трогаю пизду – сначала волосы, а потом что-то мягкое. В этот момент Куня орет: – Лиза. Мы выскакиваем из женской раздевалки в свою, но Жупченко успевает дать мне оплеуху. В нашей раздевалке я спрашиваю Вэка: – А она не заложит? Он хохочет: – Ну, и что она скажет? Меня пацаны зажимали? За сиськи щупали? Мы с Клоком тоже хохочем. Потом я иду в туалет. На этом этаже рядом с нашим и бабским есть специальный, учительский. Он открыт. Я захожу в него и закрываюсь изнутри. Я нюхаю пальцы, которыми трогал Жупченко. Запах немного похож на мазь Вишневского, которой мне мазали нарыв на плече. Или это и была мазь Вишневского, у нее, там? У меня встает, и я начинаю дрочить. Получается очень быстро, и малофья брызгает прямо на стену. Я вытираю хуй носовым платком и выхожу. Возле двери стоит молодая учительница, из первого или второго класса. – Ты что, не знаешь, что это учительский туалет? – спрашивает она. Я молча прохожу мимо нее и думаю – интересно, заметит она соплю малофьи на стене или нет? * * * Всех пацанов забрали с уроков и повезли в военкомат – проходить медкомиссию. Мы стоим в коридоре в очереди к психиатру: все в трусах и с медицинскими картами. Дверь в кабинет открыта, и слышно, как врачиха спрашивает у Быка: – Что тяжелее, килограмм железа или килограмм ваты? – Железа. – Почему? – Ну, железо тяжелее ваты. – А сколько будет пятью девять? – Сорок пять. – А шестью восемь? – Сорок восемь. – А семью девять? – Шестьдесят четыре… Нет, шестьдесят пять… – Ладно, можешь идти. Она что-то пишет в его карте. Покрасневший от натуги Бык выходит из кабинета, и туда заходит Клок. – Что, засадила тебя на таблице умножения? – спрашивает Вэк. – Покажи, что она написала – что умственно отсталый? Мы все смеемся, даже Куня – в «семейных» трусах на два размера больше, чем надо, тощий, бледный, с синяками на плечах. – А ты хули смеешься? – Бык бьет его кулаком в живот. Куня приседает и плачет. – Мальчики, потише, – говорит врачиха. – Вы же мешаете мне работать. Ведите себя, как следует. * * * – Деньги есть? – спрашивает у меня Клок после третьего урока. – Рубль. – А дома кто? – Никого. – Пошли на «точку», купим вина, а потом бухнем у тебя. – Давай. А геометрия? – Ну ее на хуй. Не пойдем. – Ладно. Забираем куртки в гардеробе и идем сначала в пятиэитажку рядом с моей. Между первым и вторым этажом вся стена в надписях: «Пять лет прошло – немалый срок, вставай за хэви-метал рок», Accept, HMR, AC/DC. – Что это за «металлисты» такие? – спрашиваю я. – Не знаю. А тебе что, «металл» нравится? – Нет. – И мне нет. Ненавижу весь рок, особенно тяжелый. Клок звонит в обитую дерматином дверь на третьем этаже. Открывает тетка с седыми растрепанными волосами, в синем грязном халате, из-под которого торчит ночная рубашка. – Одну «чернила», – Клок дает ей деньги. Тетка уходит и приносит бутылку «Агдама». Я сую ее в сумку, между учебниками и тетрадями. – А где она берет «чернило»? – спрашиваю я на улице. – В винно-водочном. Она там всех знает, раньше работала, пока не поперли за пьянку. Дает им рублей двадцать или пятьдесят в месяц. – А проверки там разные? – Хули проверки? Дадут проверяющему бутылку шампанского и коньяка какого-нибудь – и все заебись. * * * Мы курим на крыльце школы, прямо под окнами директорского кабинета. Выскакивает Гнус – директор. Все успеваем затушить сигареты, кроме Вэка. Он особо и не торопится. – А ну-ка пошли со мной, – говорит ему Гнус. Вэк нагло улыбается, делает затяжку и бросает бычок под ноги. – А ну-ка подбери. Вэк медленно, как старый дед, нагибается и берет бычок двумя пальцами. – Теперь положи в урну – и со мной. Вэк возвращается минут через пятнадцать. Мы все это время ждем за углом. – Ну, что? – Ничего. Гнус совсем оборзел. Надо ему ебальник разрисовать. – Что, пиздил тебя? – спрашивает Бык. – Да. – По морде? – По морде и в живот. Потом вытащил ключи и начал сюда совать, типа мучить, – он показывает пальцами под подбородком. – Ему самому так делали, наверное, – говорю я. – Он же в интернате учился. – Откуда ты знаешь? – Так, кто-то говорил. Я не хочу говорить, что про это мне рассказала мама. – Ну, что? Отпиздим Гнуса, – Вэк смотрит на всех так, как будто все соссали и только один он смелый. – А если ментам сдаст? – спрашивает Бык. – А как он узнает, кто? Мы вечером, когда темно. И переоденемся, чтобы не узнал. Накинем мешок на голову, насуем и съебемся. * * * Вечером Гнус – в шубе из искусственного меха, черной кроличьей шапке и с обшарпанным дипломатом – идет от школы к остановке. Мы втроем – я, Вэк и Бык – выскакиваем из-за деревьев и сбиваем Гнуса с ног. Дипломат отлетает метров на пять. У всех у нас шапки натянуты до подбородка, чтобы не было видно лиц. Я надеваю Гнусу на голову мешок, и мы втроем начинаем пинать его ногами, стараясь попасть по морде, по яйцам или в живот. – А-а-а! Помогите! Милиция! – орет Гнус. Народу вокруг нету, но все равно надо уходить. Я дергаю Быка за рукав – мы договорились не разговаривать, чтобы Гнус не узнал по голосам. Бык толкает Вэка, и мы отваливаем. * * * На следующий день я и Вэк курим на заднем крыльце и издалека видим, как Гнус идет от остановки. В черных очках. Вэк улыбается: – Значит, наставили Гнусу «фиников», раз очки надел, да? – А если узнает? – Не ссы, не узнает. Ладно, все это херня. Вот сегодня дискотека в клубе. Будет большой сбор. Я пойду, а ты? – Не знаю. – Поехали, надо начинать за район лазить. А то познакомишься с бабой, и что ты ей скажешь? Что ты на своем районе «нулевой»? Что за район не ходишь? Что в «основе» друзей нет? – Ладно. – Надо Быку сказать и Клоку. А Быру позовем? – Давай позовем. Только думаешь – он поедет? * * * Вечером на остановке собралось человек пятьдесят пацанов – от восьмиклассников до «старых», которым уже по восемнадцать и даже больше. – Короче, едем до площади Гагарина, потом пешком в клуб, – говорит Обезьяна. – Не разделяемся, все вместе. В троллейбусе становимся сзади, а кто не поместился, толпятся в проходах. Цыган громко пердит и орет: – Пожар! Остальные тоже пердят. Какая-то тетка на сиденье зажимает нос. Потом все закуриваем. Народа, кроме нас, в троллейбусе мало. Некоторые оборачиваются, но рыпаться боятся. – Слушайте анекдот, – говорит Цыган. – Короче, приехал Горбачев в гости к Рейгану, идут они по городу, Рейган все ему показывает, хуе-мое. Тут негритос какой-то стоит, жвачку жует, потом выплюнул, а Рейган ее – в карман. Горбачев спрашивает – нахуя? А Рейган говорит – мы их на гондоны переделываем и к вам отправляем. Потом Рейган приехал к Горбачеву, ну и то же самое, короче. Ходят они, все смотрят. Под кустом мужик с бабой ебутся, мужик гондон выбросил, а Горбачев поднял – и в карман. Рейган, типа, спрашивает – зачем? Как зачем, мы их на жвачки переделываем и к вам в Америку отправляем. Все опять хохочут, кроме Быка. Он смотрит на остальных, потом тоже смеется. – Ну что, боишься? – спрашивает у меня Клок. – Ну, так. Первый раз все-таки. – Не ссы. Надо же начинать. А ты, Вэк, боишься? – Пошел ты в пизду. – Сам пошел. Приехали. Всей толпой вываливаем из троллейбуса и идем к клубу. На площади перед клубом уже стоит какая-то «банда» – человек пятьдесят. – Это «ленинцы», – говорит Обезьяна. – Готовьтесь. Будем пиздиться. Мы идем прямо на них и орем: «Ну, что, готовьтесь», «Счас вам пиздец», «Ленинцы-хуенинцы». Когда подходим близко, начинается «мочилово». Мне кто-то бьет ногой по почкам, я падаю и получаю еще раз – но несильно – по спине. Вскакиваю на ноги и начинаю «махаться» с каким-то маленьким толстым «ленинцем». Рядом Вэк ногами добивает другого «ленинца» – его сбил с ног Цыган. На Клока напали сразу двое, и он отмахивается от них. – Менты! – кричит кто-то. Визжит сирена. – Все, мир! «Стелим» ментов! – кричит Обезьяна. – Хорошо, ладно! – говорит высокий здоровый пацан-«ленинец», их «основа». Менты выскакивают из «бобика». Один орет: – Ну-ка, быстро разойтись, что такое? – Сзади заходите! Окружаем ментов! – кричит Обезьяна. К «бобику» со всех сторон бегут пацаны. Мент тянется к кобуре, потом убирает руку и лезет обратно в машину. За дверь уже схватились, не давая ему ее закрыть. – Заводи, еб твою мать! – кричит мент. – А ты вызывай подкрепление! Водитель пытается завестись. Дверь отламывается, и руки тянутся к менту. Он выхватывает пистолет и направляет на нас. – Назад, блядь, пидарасы. Убью на хуй! – Ни хуя себе, а я думал, у него там тряпки, – говорит Цыган. Видно, что он на самом деле удивлен. Толпа отступает. – Заводи ты, еб твою мать! «Бобик» заводится, но ехать некуда – со всех сторон машину окружает толпа пацанов. «Ленинцы» перемешались в ней с нашими – «рабочими». – Бей им окна, блядь, – орет Обезьяна. – Я тебе разобью счас. Хуярь по толпе, дави их на хуй! – говорит мент водиле. «Бобик» трогается. Несколько человек выскакивают прямо из-под колес. Со всех сторон по машине молотят кулаками и ногами, стекло в боковой двери разбивается. – Вам пиздец! – кричит мент. Мы хохочем. Машина вырывается из толпы, несколько человек бегут за ней. – Ладно, до следующего раза, – говорит «ленинский» основа Обезьяне. – До следующего. * * * – Ну, бля, класс! – говорит Вэк. – Заебись ментов попугали. И «ленинцев» тоже. Мы едем в троллейбусе домой. Многие пацаны еще остались в городе – «поснимать» баб или просто погулять, а мы втроем едем домой, потому что Быку надо домой к девяти. – Я ему прямого – он на жопу. Тогда я ногами начинаю стелить – по морде ему и в нос – пусть знает, как на «Рабочий» залупаться. – Лежачего нельзя бить. Некрасиво, – говорит Бык. – Не пизди. Это тебе не дома, это за свой район. Он упал – если не добить, кого-нибудь за ногу схватит – и сразу «постилка». – Все равно так нельзя. Некрасиво. – Да не пизди ты. Красиво, некрасиво… – А Быра хули не пришел? – спрашиваю я. – А это ты у него спроси, – отвечает Вэк. – Может, соссал. Выходим из троллейбуса. На остановке стоит малый из нашей школы – учится классе в шестом, наверное. – Счас я с ним поговорю, – говорит Вэк. – Да ладно, не трогай его, – Бык хочет схватить Вэка за руку, но тот увертывается. – Малый, привет. Дай-ка копеек. – Нету. – А если найду? – А где ты найдешь, если у меня их нету? – Малый, ты много на себя берешь. Я могу и не понять. Малый смотрит на Вэка, но не испуганно, а злобно. Видно, он пацан заебистый. – Малый, ты чего-то не понял? – Отстань. – Что? – Вэк бьет его кулаком в нос. Капля крови вытекает у малого из ноздри и падает на его светлую куртку. Вэк дергает его за руку, сбивает с ног. Малый плачет. Вэк бьет его ногой в живот и отходит. – Зря ты его, – говорит Бык. – Он тебе ничего не сделал. Тем более, свой малый со своего района. – Что ты мне целый день мозги ебешь? – кричит Вэк. – Счас тебе точно въебу. – Попробуй. – И попробую. – Ладно, успокойтесь, – говорю я и становлюсь между ними. Они злобно смотрят друг на друга но драку не затевают. * * * На «трудах» работаем в слесарной мастерской: выпиливаем самопальные гаечные ключи, которые Клим – учитель – потом продаст автобусному парку. Он говорит, что за эти деньги ученики будут ездить на экскурсии, но до сих пор никто еще никуда не съездил. Как обычно, Клим, дав задание, уходит в свой кабинет. – Начинай! – кричит Вэк. Все хватают напильники и молотят ими по верстакам. Вбегает Клим – маленький, толстый и лысый. – Вы что, охуели, блядь? Класс идиотов! В руке у него резиновая дубинка – «палочка-выручалочка», вроде ментовской, только помягче. Клим бьет ей по голове первого попавшегося – Быру. Остальные хохочут и перестают стучать молотками. – Все. Не занимайтесь хуйней. Работайте, – Клим выходит. – Хули ты смеялся? – Быра поворачивается к Куне. – Все смеялись. – Мало ли, что все? А ты хули смеялся? – Ладно, не трогай его, – говорит Бык. – Все смеялись. – А ты не пизди. – Что? – Что слышал. – Э, Быра, ты что, охуел? – Быра, пойдешь с Быком «по разам»? – спрашивает Вэк. Бык подходит к Быриному верстаку. Все остальные смотрят на них. – Ну, что, будешь? – снова спрашивает Вэк. – Нет, не сегодня. Голова болит. – Соссал! – кричит Вэк. – Все слышали? Быра с Быком сосцал «по разам». – Ничего я не соссал. Быра неожиданно дает прямого Быку в нос, хочет добавить, но Бык увертывается. Оба выскакивают в проход между верстаками. – Куня, на шухер! – командует Вэк, и тот бежит к дверям. Бык с Бырой махаются на равных. Бык немного выше и чаще бьет ногами. Быра хватает его за ногу и хочет повалить, но Бык несколько раз молотит его по морде. Быра отпускает ногу и останавливается. – Ну, что? Еще будешь? – спрашивает Вэк. – Нет. – Молодец, Бык, – говорит Вэк и хлопает его по плечу. Быра выходит из мастерской. На втором уроке, после перемены, Куня обзывается на Кощея. Они – самые дохлые в классе – Куня последний, а Кощей предпоследний, но Кощея трогают меньше, потому что он псих и может как нечего делать засандалить молотком или стулом по голове. У него есть брат, который отсидел по два года в первом, втором и третьем классе и ушел в армию после восьмого. Куня никогда ни на кого не обзывается, кроме Кощея: остальных он боится. Кощей берет молоток и замахивается на Куню. Все перестают работать и смотрят, что будет. – Ебни ему, Кощей, – говорит Вэк. В мастерской тихо, и слышно, как что-то хрустит в голове Куни, когда Кощей бьет по ней молотком. У Куни течет кровь, и он падает. Кощей бьет еще два раза и опускает молоток. Лицо у него становится белым, как огрызок мела у Клима на столе. Он, наверное, сам неслабо соссал. Бык подходит к нему и вырывает молоток. Кощей не сопротивляется. В мастерской воняет говном. – Смотрите, Кощей обосрался, – говорит Быра. Входит Клим: – Почему не работаете? Что за хуйня? Замечает Куню. – Что с ним? – Поскользнулся, и на него сверху молоток упал. И напильник. – Вы что, охуели? Скорую вызывать. Скорей. Егоров, Беги в канцелярию, звони. – Он что, еще и обосрался? – Клим нюхает воздух. – Нет, это Кощей обосрался, – говорит Вэк. – Его в столовой отравили. – Ну-ка домой, обмываться. Кощей выбегает из мастерской. – А остальные работать – хули вы стоите? * * * Курим в туалете. Начались морозы, и на крыльце уже особо не покуришь. Бык одновременно срет, а я и Вэк читаем надписи на стенах. – «Лена Стоянова еще девочка. Кот», – читает Вэк. – Ну, это он, наверное, ее и ебал. Кот на год старше нас и с этого года учится в тридцать втором «училе», а Стоянова раньше была с ним в одном классе, и сейчас – в девятом. Ничего «пила», за ней многие бегают. В туалет заходит малый – класс четвертый или пятый. У самых малых – свой туалет на первом этаже. Он смотрит на нас и начинает расстегивать штаны. Бык в это время вытирает жопу тетрадным листом в клеточку. – Ты, что, малый, в школу ссать ходишь? – спрашивает Вэк. Малый повернулся и смотрит на него. Ясно, что он соссал. – А нахуя ты тогда ссышь здесь? – Вэк хохочет. Он положил сигарету на подоконник и расстегивает штаны. Малый в это время уже застегивает ширинку. Вэк подходит к нему сзади и ссыт на штаны, оставляя темные пятна. Малый плачет и идет к двери. – Куда? – говорит Вэк. – Ты еще не покурил. Он берет с подоконника свою сигарету, затягивается и выпускает дым прямо на малого, потом еще. – Теперь можешь идти. Малый выскакивает из туалета. – Зря ты его обоссал, Вэк, – говорит Бык. – Ну, обдуть дымом – ладно, а обоссывать нахуя? – Нахуя ты его защищаешь? – говорит Вэк. – Он что, твой брат или друг? – Нет, так просто. * * * В гардеробе после уроков к нам с Вэком подходит Быра. – Слышь, пошлите сегодня ко мне, у меня самогонка есть. – А дома кто? – спрашивает Вэк? – Только баба. Но она мешать не будет. – Ладно. Одеваемся и идем к его пятиэтажке рядом со школой. – Это ты, Сярхей? – спрашивает баба, когда Быра отмыкает входную дверь. – Да, я. Тихо ты. Мы входим в узкую прихожую. В ней воняет гуталином и пылью. – Пошли на кухню. Быра достает зеленую бутылку 0,7 мутной самогонки, заткнутой газетой, кусок сала, полбулки хлеба и три соленых огурца. – Сярхей, а хто это с тобой? – Тихо ты. Кто надо. Не мешай. Быра закрывает кухонную дверь. – Она заебала уже. Мамаша ее прописала, чтобы двухкомнатную получить. У нее раньше дом в деревне был. Продали. Гарнитур мамаша купила. Польский. Быра разливает самогонку по стаканам, нарезает хлеб и сало. – Ну, будем, – говорит Вэк. Чокаемся и выпиваем. – Ты что, правда, Анохину выебал? – спрашивает Вэк. – Да, три раза. Летом еще. – Где? – Да здесь. – А баба? – А хули баба? Сидела в своей комнате. – Может, еще скажешь, Анохина целка была? – Нет, не целка. – И как все было? – Ну, как. Пришли, вмазали, музон там, хуе-мое, разделись, потом… – А как ты добазарился? – Ну, как. Говорит – пошли музон послушаем, у меня темы классные есть. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/vladimir-kozlov/gopniki/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.